Ваш хрупкий, угрюмый призрак

Это - полная версия, без разбивки на части.
Кому удобнее версия, разбитая на части, - она начинается тут: -
http://proza.ru/2010/09/05/861



Ваш хрупкий, угрюмый призрак.

                Значительные части этой повести написал другой автор,
                который в безапелляционной форме
                выразил желание остаться неизвестным.

                Я, всё-таки, самоуправно сообщаю о факте соавторства
                (упомянутый человек даже этого права мне так и не дал),
                более того, признаЮсь в том,
                что тексты моего анонимного соавтора
                и послужили толчком для написания данной повести.
                Проще говоря, меня вдохновили.



1

– Пространство существует не только для того, чтобы заполнять его словами, – назидательным тоном объявил он, опершись локтями на скатерть.

Диана пригубила кофе. Сегодня она была шатенкой, и Герасим ждал удобного момента это «заметить». (Сразу, увы, не обратил внимания, а теперь в их разговоре появились раздражительные нотки. Пока было не до комплиментов.)

– Вот-вот. Я бы так изящно не выразилась.

– Подкалываешь?

– А разве не ты у нас ценитель литературного изящества?

– Что-то я тебя не совсем понимаю. Мы же сейчас беседуем. Разве нет? Что тебя не устраивает? Это же разговор?

– Это разговор?! – она задрала брови, театрально распахнув жемчужно-серые глазищи. – Дорогой, это – кафешная болтовня, которая не катит даже для самого неудачного рассказика Хемингуэя.

Хемингуэя Герасим любил, но уже привык к таким уколам и не обратил внимания.
 
– Что я могу сделать? Ну, что?

– Знаешь, Гера, иногда мне кажется, что ты общаешься с людьми, как будто в куклы играешь.

– Никогда бы не подумал…

– Более того, даже сюжет игры тебе придумывать лень. Ты, наверное, потому и пишешь стихи, что они меньше труда требуют, чем литература.

– Глупости. Так чего же тебе не хватает?

– Мне не хватает?! Ха!

– Хорошо, давай пойдём…

– Я жаловалась на сидячий образ жизни? – перебила она его, и тут же гордо откинулась на спинку стула. – Да и не жаловалась я вовсе. Мне плевать.

– На что плевать?

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, – Диана нервно поиграла крыльями носа.

Была у неё такая привычка – раздувать ноздри, когда она сердилась. Но именно, когда сердилась на себя. Если же её гнев вызывал кто-то другой она становилась холодной, монументальной как айсберг.

– Нет. Понятия не имею. Что случилось, Ди?

– Не называй меня так.

– Тебе же нравилось. Ты, по-моему, сама это и придумала… Кажется.

– И этого мы не помним. Угу…

Диана поставила на столик сумочку и стала там что-то неторопливо перебирать.

– Жизнь не исчерпывается задушевными разговорами, – Герасим налил из графинчика водки, залпом выпил, понюхал свою кофейную чашку. – Понимаешь, я бы так сказал, жизнь…

– Жизнь не исчерпывается сексом в гостинице, или у тебя дома, и декламированием виршей, – резко ответила Диана и снова уткнулась в сумку. – Кстати, второе у тебя выходит лучше. Талант, как ни как. Тебе бы в варьете выступать.

– Или в цирке.

– А пуркуа бы не па?

Это он тоже пропустил мимо ушей.

– Хорошо. Давай сначала. Мы с тобой тогда договорились обо всём. Мне часто хочется побыть одному…

– Одному?

– Да.

– Совсем-совсем?

Она ухмыльнулась уголком тонких губ. Обмеряла его взглядом.

– Ты научился получать кайф от ощущения скуки?

Герасим покорно скуксился. Надо же показать, что стрелы хоть иногда попадают в цель.

– Тонко.

– Ты вряд ли даже догнал.

– Послушай, мммм… когда ты сегодня позвонила…

– Да! Я позвонила! Я! Потому что ты…

Она вскинула на него глаза и увидела, что Герасим широко улыбается.

– Впрочем, ладно, – энергичным движением, словно зачёркивая неудачный текст, застегнула две «молнии» сумочки. – Не буду врать, что вспомнила о каком-то важном деле…

– Как это делаю я, – подсказал Герасим.

– У меня хватало терпения выдерживать некоторые стороны нашего общения…

– В отличие от меня, – подсказал Герасим.

– Прощай, – Диана грациозно поднялась и направилась к выходу, цокая высокими каблуками.

– Прощаю! – выкрикнул он, видимо, несколько громковато, потому что люди за соседним столиком оглянулись.

Она остановилась, – словно выполнила команду «замри». Затем, круто повернувшись, подошла к стойке, снова покопалась в сумке и что-то дала бармену.

Герасим держал правую ладонь перед лицом, чтобы послать ей воздушный поцелуй, поймав хотя бы секундный её взгляд. Поцелуй не пригодился.

– И это который уже раз? – пробормотал он, сжимая пальцами низенькую пузатую рюмку. – Третий? Нет, третий был в конце июля, тогда в отеле…

Его руки дрожали.

– Дама уже расплатилась, – чуть насмешливо сказал официант, когда Герасим показал издали свой потёртый бумажник.

Он встал, махнул водки и торопливыми шагами вышел из кафе. Надо же какая. Впрочем, денег в обрез, так что спасибо. «Почему ты не хочешь писать коммерческую прозу? – как-то спросила она. – Ну, пожалуйста, балуйся стихами, кто мешает. Но надо же конвертировать это всё. Я бы тебе помогла выйти на нужных людей…»

Дура ты, Дианочка.

Герасим обнаружил, что ладонь его по-прежнему стискивает рюмку. Да я ещё и воришка, хе-хе… Размахнулся и бахнул её об асфальт. Рюмка с шипящим щелчком разлетелась на мельчайшие брызги-осколки. Прохожие оборачивались…


2

Он сидел за компьютером, тупо просматривая форум, на котором любил иногда «повисеть». Все казались глупыми. Все. А глупее всех – он сам.

«Может быть, это к лучшему? Да, она красивая женщина… Пожалуй, самая красивая в моей жизни. Вернее… Её красота просто ближе к журнальному стандарту. Она бывает нежной. Но с ней очень, очень, ОЧЕНЬ тяжело. Ну и ладно. Послать всё к шортам! Что ни делается, всё к лучшему. Да! Неужели я свободен?! По крайней мере, до пятницы. Совершенно свободен, как Пятачок… Надо отпраздновать это.»

Герасим торжественно придвинул к себе бутылку портвейна, забыв, что покупал её с целью заглушить боль и тоску, налил и произнёс тост.

– За свободу!

Форум стал невыносим совершенно, и Герасим решительно отправил вон не только страницу, но и всю эту мерзко оранжевую «Оперу». Тупо уставился в пустой «Майкрософт Ворд», который обнажился на мониторе с исчезновением браузера. Надо же, забыл  закрыть, разделавшись с какими-то стихами.

Мышино-серое окно будто бы разводило руками – ну нету ничего.

«Коммерческую прозу, говоришь…»

Герасим открыл новый документ, посидел немного, почёсывая нос, набрал на клавиатуре слово «любовь». Долго смотрел на него. Какое-то оно… почти как не русское. Окончание это дурацкое… ФЬ.

Положим, если отбросить трафаретные варианты («кровь», «бровь», «вновь») то остаётся… Что остаётся? Целая обойма ВЕЛЕНИЙ – «приготовь», «прекословь»…

Снова застучал клавишами:

«одиночество».

(Ум привычно посыпал рифмами: "отчество", "высочество", "пророчество"…) Герасим медленно и бездумно, как люди порой водят по песку прутиком, выделил оба слова, скопировал, вставил рядом. Копировал и вставлял пока от этих двух слов, заполнивших шеренгами и колонами весь экран, не зарябило в глазах.

Потом он, сам не зная зачем, «воскресил» «Оперу», вставил эти два слова в окошечко Гугла.

Попёрло так попёрло. Актуально, ять! Хе-хе…

Он даже не глянул на первые адреса страниц и ссылки, а щёлкнул как можно «поглубже» в завалы найдённых документов. Потом почти вслепую выбрал «мышкой» веб-страничку и открыл её. Рассказ. «ИСТОРИЯ О НЕУДАЧНОЙ ЛЮБВИ или о чём-то другом». Ну, хорошо хоть не трактат. Научная терминология и дидактический стиль сейчас не пошли бы.

Рассказ казался простоватым, но поскольку все действия Герасима сейчас были какими-то сонно-автоматическими, он решил, что всё равно дочитает его хотя б до середины…

Портвейна хватит.

«Она жила высоко в горах, в глухой деревне. Домов, с десяток, висело над пропастью. Часть населения спустилось на равнину, и только старики доживали свой век на старом месте, охраняя могилы предков. Она жила со стариками, родители обосновались в городе, но к ним ехать не хотелось. Когда-то в раннем детстве, побывав там, испугалась городского шума, быстро мчавшихся машин, учинила истерику родителям. Они с радостью отправили ее обратно к старикам. Увидев седые вершины родных гор, успокоилась и больше в город не приезжала.

Вольная жизнь. Радовалась суровой горной природе, ручьям, что приносили чистую воду, птицам, что пели по утрам, будя её первой трелью, цветам, что распускались у нее под ногами.

В лесу проводила много времени, наблюдая, как начинается жизнь, как трескаются почки, умилялась каждому грибу, который вырастал буквально на глазах…»




3

…Маленький ручей среди серо-зелёных замшелых камешков и реденьких кустов бормотал о чём-то, как погружённый в одинокую игру ребёнок. От него веяло прохладой.

– Вы гневаетесь на неё до сих пор? – вопрос прозвучал почти как утверждение, – редкий дар так произносить фразу, чтобы вопросительность в ней была как бы мерцающей.

Герасим кивнул. И сразу же отрицательно замотал головой. Эдак показательно прокашлялся, дескать, да отстань, дай собраться с мыслями.

Александра сидела на траве, подогнув под себя ноги. Такая уютная.

– Лучше расскажите, что дальше было с той девушкой.

– Неужели Вам интересно?

– Ещё как.

– А чего зеваете?

– Кислорода не хватает, – Герасим отмахнулся от назойливого шмеля. Устроился поудобнее, обхватив руками колени и положив на них подбородок. – Ну, хватит, давайте, я слушаю.

Она тронула пальцами свою чёлку, и задумчиво глядя в сторону тенистого сосняка, продолжала.

– Что ж… Училась у природы законам жизни. Знала много из практики, как уходить от волчьей стаи, как доить козу и корову, как скакать на лошади, и много ещё, что тесно связано с дикой природой. Природу дикой не считала. Знала, как в ней существовать, выполняя неписаные законы. С детьми играла мало, по причине отсутствия.

Герасим улыбнулся. У неё была такая странная манера рассказывать.

– Иногда приезжали летом целые семьи с множеством детей, тогда она и играла. От них узнавала разные игры, – Александра сорвала травинку и пощекотала ею свою загорелую руку, которой она упиралась в землю.

Упавшая на щеку прядь волос… Тихий голос… Круглые коленки в траве… Герасиму показалось, что он знает эту девушку уже очень давно.

– Телевизора у стариков не было, – словно бы вспоминала Александра, приложив указательный палец к нижней губе. – Она ходила к соседям, когда приезжали дети, и смотрела с ними мультфильмы, фильмы, передачи, пока работал генератор, так как в селе не было электричества. Спать ложились в поселке рано с наступлением темноты, просыпались по солнцу, готовили пищу на дровах. Вот и вся цивилизация, которая проникла в отдалённое селение.

Вздохнула, как бы сочувственно (эх, мол, бедолаги!..). Но когда Герасим перехватил её взгляд, то прочитал в этих глазах печаль и ностальгию.

– Вы всё это придумали? Или в этой истории есть правда?

Она помолчала. На вопрос так и не ответила.

– В школу пошла по исполнении семи лет, как и положено. Но школа была далеко. Часто пропускала занятия. Если сходили лавины, или безобидный ручей превращался в бурный поток, добраться до школы не было никакой возможности. Выходила до рассвета, но на первый урок иногда не попадала, приходилось обходить завалы, или искать брод, который был все время в разных местах. Часто брала задания на дом и самостоятельно изучала предметы. Интерес к книжкам был постоянным, после освоения букв.

Герасим снова нервно зевнул, и Александра вдруг, – не прерывая повествования, – лёгко, словно пушинка, вспорхнула. Сделала шаг к тополю, возле которого они сидели, коснулась тонкими, но не робкими пальцами фактурной коры. По её лицу скользнула резная тень древесных крон, словно призрачная вуаль…

Он как заворожённый глядел на её босые ступни, маленькие, нежные. Ему почему-то стало их жаль, ведь наверняка каждая засохшая травинка, соломинка их колет. Герасим поднял лицо и увидел, что Александра смотрит на него каким-то невидящим, но при этом пронзительным взглядом.

– Когда исполнилось 14 лет, стали волновать фильмы о любви. Она неотрывно могла смотреть примитивные любовные сериалы, с красивыми манерами, честными отношениями и притягательными красавцами…

Эта хроникальная манера повествования уже не казалась забавной. Скорее – жутковато-абсурдной. Теперь Александра устремила взор поверх его головы, на туманную гряду гор, которые виднелись сквозь стволы деревьев за ручьём.

– Красивые юноши, лирические песни и отношения между любовниками покорили ее сердце. Но она не признавалась, что ей и самой хотелось вкусить плод любви. Бабушка говорила, что она ещё маленькая. Надо ещё подрасти.

– А у неё – ? – переглотнув, начал было Герасим, но не закончил фразу.

Александра подумала, опустив голову (волосы снова мягко легли на её бледноватые щёки).

– Жених у нее уже был, – если Вы об этом. Сваты приезжали, бабушке оставили несколько баранов. Он ей не нравился. Высокомерие и хвастовство сквозили в его натуре. Она ему тоже не нравилась. Ее примитивные юбки и прическа, не вызывали в нем тех чувств, что родители пытались из него выжать. Когда ей исполнилось 17 лет, он взъерепенился, украл невесту из соседнего аула и увез в горы. Их несколько дней искали, а, найдя, отец невесты, заставил жениться.

Александра замолчала, и так же неожиданно быстро и бесшумно села. Затем легла на бок, опершись локтем и подперев голову рукой. В её глазах заиграли какие-то озорные огоньки, от которых Герасиму стало ещё более жутко. Он осознал, что эта девушка совершенно неизведанная, чужая и странная.

– Так она, вздохнув с облегчением, осталась свободна, – весело повысила голос Александра. – Старики были очень старые и умерли, когда она закончила школу, почти в один день. Родители звали к себе, но они ей стали чужими за столько лет отсутствия, и она не знала, как с ними жить. Жила по-прежнему, одна… пока не случилось землетрясение, что в горах не редкость, и жилье превратилось в груду камней, которые она не смогла даже сдвинуть, чтобы вытащить хотя бы одеяло и зимнюю одежду.

Где-то очень далеко прокатился гулкий таинственный рокот. То ли гром, то ли лавина в горах. Герасим непроизвольно напрягся, хотя был уверен, что это ему почудилось.

– Пришлось спуститься на равнину, где получила небольшую компенсацию и поехала по объявлению в город PR. Требовались работницы, не имеющие высшего образования. Оплата была невысокой, но жильем обеспечивали. Она рискнула…

Александра утомлённо зевнула, по детски забыв прикрыть рот рукой. Легла на спину, зажмурилась, нежась в траве, и широко раскинула руки…

…Герасим открыл глаза. Оказалось, он спал, положив сложенные руки на стол и уронив на них голову. Первое что он увидел – маленькую лужицу слюны, которая, видимо, капала изо рта во время сна, и клавиатуру, – она висела на проводе, почти касаясь пола.

Поставил её на стол. Размял затёкшие, терзаемые колючими мурашками предплечья.

«Бред какой-то… Спать надо.»

Часы на компьютере показывали 04 : 48


ГЛАВА ВТОРАЯ


1

…Однако, хотя глаза и слипались, заснуть не удавалось. Трещала голова, шершавый язык слабенько ворочался, как выброшенный на жаркий берег дельфин. Герасим, не открывая глаз, опускал руку, нашаривал возле дивана пластиковую бутылку, отвинчивал крышку и сосал противную тёплую воду.

Как странно проходит жизнь. Профессии нет, семьи нет, изданных книг нет… Планета Шелезяка. Населена роботами. Халтуры эти ужасные и унылые – от сезонных работ на загородных огородах до трёхсерийного фельетона о бомжах («Люди-Экс») в муниципальную газетёнку. Чтоб хоть иногда в кафе с девушкой платить самому. И на что он живёт? Сдаёт квартиру покойного отца индийским студентам «медки».

«Как-то всё с Дианой отвратительно так… Но и она тоже хороша, стерва. Да не моего это полёта девица! Дался я ей… Ссоримся больше чем любимся. Может, это уже навсегда? – думал Герасим, ворочаясь с боку на бок. – Неужели я её люблю? Вроде нет. Хотя… тосковать, наверное, буду… За Ольгой тосковал долго, целой год почти. И сейчас ещё вспоминается.»

А жизнь проходит. Ну, что ж… Когда-то он послал свою жизнь подальше, вон она и идёт. Идёт как идёт.

Ему вспомнился рассказ Александры. Он начал тихонько бормотать под нос, пытаясь точнее припомнить своеобразную лексику, повествовательный ритм, характерную для хроник структуру предложений и мрачноватую ироничность. «Ироничность с серьёзным лицом», – как выражается Йорик. Мысли об Александре как-то успокоили. Стало немного легче. Даже голова болела значительно меньше, и этот факт был им отмечен.

Проснулся в полдень, но совершенно выспавшимся и отдохнувшим.



2

Йорик возился у себя во дворе. Мангал раскладывал. Герасим открыл калитку и прошёл по дорожке. Стал молча наблюдать за действиями друга. Йорик никогда ни с кем не здоровался, не прощался и не отвечал на приветствия, и все, кто хорошо его знал, с этим давно смирились.

– Для себя или придёт кто? – спросил Герасим по поводу мангала.

Йорик пошёл к сараю и принёс оттуда дрова.

– Конечно, остаётся ещё много вопросов. Как бы уточняющих, – начал говорить он ещё издалека, качая лохматой головой. – Но в целом, вывод, к которому я пришёл, звучит так: феномен объективной реальности (хотя я не люблю это определение) может быть рассмотрен…

– …только трезвыми глазами, – закончил Герасим.

Йорик поднял на него чёрные как угли и уже объективно не трезвые глаза.

– Ты почти угадал. Только при условии системного и, в конечном результате, полного очищения познающего субъекта.

– Очищения в нравственном или мистическом смысле?

– В коммунально-хозяйственном, – Йорик разводил огонь.

Герасим прокашлялся.

– Хочешь новое?

– А у тебя, и правда, НОВОЕ? – в голосе академический сдержанный интерес; руки улаживают погнутую в былые времена решётку на жаровне, взгляд не поднимается.

Герасим театрально поник головой, зная, что оценить этот жест некому.

            Махну тебе рукой шутейно.
            Поверь! Приятней заглянуть,
            на миг, в чудачества Эйнштейна
            и Шопенгауэра нудь.

            И ты – узри во мне живое!
            Не ум! Не дар!.. Ведь жизнь проста.
            Послушалась… И, тихо воя,
            пошла искать во мне скота.

Йорик уронил какой-то болтик.

– Дуализм персонального восприятия человека человеком. Слабовато. Вычурно.

– Хам, – констатировал Герасим. – Узрите, о, квириты! Эссе хамо!

– Слыхал про такую маску итальянского театра – Каламбурино? Ты недооцениваешь слова, Гера…

– А из меня вышел бы писатель, как ты думаешь?

– Я думаю так, – и Йорик набрал полные лёгкие.

Он стал разводить свою философию, неприлично быстро перешёл от «абстрагирования сочинителя» к очень высоким материям, и когда Герасим уже запутался что чему «имманентно», на кривоватом деревянном столе появилась початая бутылка коньяка. И два пластиковых стакана.

– Гера, ко мне сегодня родственники приехали. Сейчас придут, по магазинам пошли…

Это житейское замечание настолько дисгармонировало с «леммами» и «конструктами», что Герасим поперхнулся коньком.

Йорик протянул ему гигантское яблоко и крошечный, источенный до серповидности ножичек.

– Знаешь, что я больше всего не люблю после визитов моих родственников? – произнёс Герасим.

– Догадываюсь. Ты настоящий друг. За это я дам тебе «Аврору» Якоба Бёме.

– Боже сохрани, Йорик! – Герасим махнул на него ножиком.

– Вы много теряете, коллега.

– Как вам будет угодно полагать, – Герасим, дожёвывая яблоко, поклонился и отправился к калитке.

Итак, сегодня он остаётся в обществе самого себя. Что, по мнению Дианы, не может принести ничего кроме скуки. Придётся научиться получать от этого кайф…


3

Герасим тихонечко подошёл и присел рядом с ней на обветренный ноздреватый валун.

– А, это Вы… – когда она повернулась к нему, ветер тут же облепил её лицо волосами, и Александра медленной рукой поправила их.

Внизу распахнулась зеленоватая ширь моря. Кричали чайки. Как полагается, вдали белел одинокий парус.

– Надеюсь, не побеспокоил Вас, – Герасим закурил.

Они долго молчали. Так долго, что роскошная, но застывшая панорама наскучила ему.

– Не могу понять Ваших намерений, – задумчиво проговорила Александра.

– Да нет у меня никаких намерений. У меня вообще ничего нет. Да и не нужно мне ничего.

– Так не бывает.

В её голосе скользнуло то неуловимо угрюмое и даже чуть агрессивное, что он безуспешно пытался вычленить в её тексте.

– Ваша героиня приехала в город, – напомнил Герасим. – Что с ней стало дальше?

– Я не верю, что Вам интересно.

– Почему?

– Не верю и всё.

– Но это правда…

– Ведь я не писатель.

– Вы рассказчик. Я бы не смог рассказывать так, как Вы. У меня вышло бы… пижонски. С «подвыподвертами». И такой сюжет не пришёл бы мне в голову.

– Я красивая?

Герасим обжёгся сигаретой и выбросил её за край обрыва.

– Понятно…
– Красивая!
Эти фразы Александра и Герасим произнесли одновременно. Потому он ещё раз повторил, с нажимом, «красивая!», а она рассмеялась.

– Ладно, слушайте. Это был закрытый город. Здесь всё было как в отраженном свете, немного искажено. Её притягивала тайна, что окружала его. Люди там были с огромным интеллектом, почти все гении, но иногда зачем-то исполняли роль недалёких, примитивных неправильно говорящих. Много было непонятного. В городах уже много изменилось от первоначального человеческого облика.

Герасим снова подивился этой странной манере повествования. В ней было и что-то детское, и что-то невыносимо-щемящее, и какая-то забытая поэтами естественность и, в то же время, грустно-игривая нарочитость.

– Когда появилась генная инженерия, люди стали на себе проводить опыты бесконтрольно. Изменяли гены, чтобы избавиться от ожирения, меняли гены на противоположный пол, изменяли, чтобы уйти от наследственных болезней и в итоге выросли поколения, отличные от первосозданных Адама и Евы. Матери, когда-то были подвержены новым течениям, изменяли свои гены, чтобы ребёнок рождался непременно гением. Вот, в этом-то закрытом городе собралось огромное общество гениев, их в своё время отбирали со всех концов государства и свозили сюда.

Александра подобрала камешек и сильно (даже слишком сильно) швырнула его в сторону моря. Герасим не отрываясь смотрел на её профиль, спокойный, нежный. У него пробежали мурашки по коже. Впрочем, «ветер с моря дул»…

– Сначала, был один интернат, потом несколько, – продолжала она, покусывая губу. – А потом образовался целый город со своей инфраструктурой, администрацией и электронной системой управления, интернаты не вмещали всех рождающихся гениев, и решено было подсократить гениализм и рожать какое-то время нормальных.

Герасим хмыкнул.

– Несколько лет дали свои плоды, уравновесив обычных с вундеркиндами. Планировали прирост населения страны, в городе оставались только гении, остальных вывозили в обычные города. Дети рождались по строгому Президентом заверенным, а Думой одобренному, плану.

Она вздохнула, опустив плечи.

– Скажите, откуда у Вас такие странные фантазии? – спросил он, воспользовавшись паузой. – Почему Вы… Ведь должна же быть причина.

Александра пружинисто встала и шагнула к самому краю обрыва, так что у него ёкнуло сердце.

– Вы будете слушать или нет? – воскликнул она, стоя спиной к пропасти. Волосы развевались на ветру, то и дело скрывая её лицо. Но она не пыталась совладать с ними.

– Прошу Вас, отойдите от обрыва, – взмолился Герасим.

Александра сделала полшага к нему, но не села, а осталась стоять в струях ветра.

– К совокуплению относились просто, по обывательски, – она уже почти выкрикивала слова, – но любовь была чувством неприкосновенным и даже изменение генофонда не дало трещину в любовных отношениях между мужчиной и женщиной. Чувства были действительно подлинными, забота и верность к избраннику царили в этом городе без прикрас. С продолжением рода для непосвященного были загадки. Она была из непосвященных.

– Э, парень! Ты чё? Остановку небось проехал?

Герасима тряс за плечо старик в тюбетейке. Да, он умудрился заснуть в маршрутке и, действительно, проехал свою остановку.

«Она была из непосвященных», – крутилось у него в голове.

– Да-да… спасибо…

Герасим вышел и огляделся. Уже темнело. Вспомнил, что здесь недалеко живёт Диана и, не задумываясь, зашагал в направлении её дома. Судьба!




4

Она заглянула в тёмную комнату, где спала бабушка, осторожно прикрыла дверь и приложила палец к губам.

– Проходи на кухню.

Диана была в домашнем халате и шлёпанцах, волосы стянуты в тугой узел на затылке, макияжа нет. Весь этот наряд лишал её привычной элегантности и изящества.

Герасиму стало её мучительно жаль. Впрочем, конечно же, не из-за одежды. («Садись. Кофе будешь?» – «Угу».) Он осознал, что Диана говорит очень тихим безжизненным голосом, как тяжело больной человек. И на лице её было отражение глубокой усталости и отчаяния.

– Ты… прости… – начал было Герасим, но она отмахнулась с вялым отвращением, и он замолчал.

– Это ты прости. Я ведь знаю, что я стерва. В школе я даже сознательно формировала в себе стервозность, а в универе очень гордилась, мол, «получилось хорошо».

Герасим обрадовался, что она говорит. Он боялся апатичного молчания. Однако продолжения, увы, не последовало.

Его беспомощный взгляд скользил по кухне. На холодильнике он заметил любимую куклу Дианы. Большая, красивая, нарядная. Эта кукла почему-то всегда действовала ему на нервы. Что-то поддельное было в ней, да, наивно-открытое, но неестественное. (Впрочем, дома у Дианы, из-за бабушки, они бывали очень редко.)

Она всё так же молчала.

– Знаешь, я сегодня заходил к Йорику. Помнишь, я вас знакомил? Тебе он понравился, ты сказала «забавный»…

Пришлось кое-как, с деланными ужимками и улыбками рассказать, как он пришёл к другу и прочая…

Диана тупо уставилась в свою чашку. Её ноздри пошевелились.

– Надо что-то делать.

– Ты о чём? – подобострастно заинтересовался Герасим.

– Обо всём.

– Не, я серьёзно.

– И я серьёзно, – теперь её жемчужные глаза смотрели прямо ему в душу, – закончился пикник, явился ученик.

Герасим неуверенно посмеялся.

Диана поднялась, постояла, глядя в тёмное окно. Снова села на табуретку и подперла щеку рукой, сделавшись похожею на красивую старушку.

– Мне 29 лет. Вчера исполнилось. А я даже…

Она осеклась, потому что Герасим всем телом вздрогнул, неловко толкнув стол, словно его током ударило.

– Поздравляю… – брякнул он; и залился краской.

В день её рождения, ОНА позвонила ему, они сидели в кафе и препирались на тему бездуховности своих отношений. «Я и тебя поздравляю, Гера, – сказал он сам себе, пряча глаза. – Можешь ей теперь сказать, что шатенкой – ей очень идёт. И тогда будет полный атас.»

– Мне 29 лет, жизнь проходит, – повторила Диана, глуповато улыбаясь. – Мне замуж надо. А я чем занимаюсь? Сижу с этими книжками, – брезгливо тронула кипу книг и журналов (что-то о бизнесе). – Мне уже делали предложение, обещала подумать.

– Ты… Ты его любишь?

Диана широко раскрыла свои громадные глаза.

– Дурак ты, Гера…

Он опустил голову.

– То, что у нас с тобой было… Даже не знаю как к этому относиться, – она повыдёргивала заколки и распустила смятые волосы. – Мне импонировало то, что тебе на всё плевать, что ты праздный и беззаботный... Что ты живёшь так, как будто будущее случится само собой… А если и грустишь, то о вещах каких-то… слишком широких, отвлечённых.  Но теперь… у меня теперь другие приоритеты.

– Я буду помнить тебя всю жизнь, – перехваченным голосом произнёс он.

– Спасибо, – впервые за весь разговор она улыбнулась искренне и тепло.



ГЛАВА ТРЕТЬЯ


1

Он проснулся с совершенно «дембельным» настроением. Все опасения оказались напрасными. Диана – вот она была, и всё. Нет её. Всё позади, – и хорошее, и не очень, и совсем дерьмовое.

Кряхтя под душем, Герасим прислушивался к себе… и с удовлетворением отмечал – ломки нет. Он всё «отпустил». Её стильность, красоту, её стервозность, её благородные манеры, её присасывающие поцелуи, похожие на физиологическое исследование, её замечательные наряды…

Даже воспоминание об аккуратной овальной родинке под левой грудью, которую он целовал столько раз, как ни странно, не вызывало стискивания горла, и чресел. (Герасим ухитрялся иногда совмещать такие ощущения – невыносимого страдания, человеческого, душевного, сердечного, от разлуки и – банальной «обиды тела», что его не будет ласкать «та самая».) Всё было в порядке!

Обмотав бёдра полотенцем, он вышёл в кухню.

– Ну-с! Следует напитаться реальностью! Вкусим, что судьба послала, – Герасим приблизился к холодильнику.

Судьба послала Йорика.

В дверь пронзительно долго звонили, а когда хозяин открыл, Йорик ввалился словно мумия, одним чёрным глазом глядя в мокрый пупок Герасима, другим – в стену прихожей. Верный знак. Его вечно взлохмаченные волосы, как ни странно, были расчёсаны.

– Отравление родственниками, – сказал он с мерцающе-вопросительной интонацией, словно понимая, что Герасим подыскивает объяснение его визиту, путается в вариантах, и ему надо помочь с первым вопросом.

– Причин… наследственная связь… – икая излагал Йорик, непринуждённо опираясь о стену худым плечом, – состоит в том, что употр… ебление алкоголя в одном о… кружении обуслав… славливает неизбежность пьянства, да, но уже в друг… ом просра… пространственно-временном континумумуме.

– Верно, коллега, – насладившись, заметил Герасим – Но вы упустили некоторые «сине-ква-ноны».

– Не будь Брутом, а будь другом, – патетически изрёк Йорик, воздев указательный палец, однако в глазах его появилась собачья тоска. Видимо, родственники полностью разрушили отшельнический покой философа. – Да и тех «сине-ква-но… нов» нужно всего на пол литра. Чтоб достичь… «кондицио». А?

Герасим усадил друга за стол в кухне, и пошёл одеться. А когда вернулся, то увидел, что Йорик держит в руках его мобильный телефон.

– Всё в порядке! – успокоил хозяина Йорик – Щас всё будет пучком.

Похоже, он даже слегка протрезвел от предвкушения.

– Займёшь у кого-то?

– Гер, ты извини, ик… конечно… Это Диана.

– Кто?!

– Да всё в порядке! Она же сколько раз нас… выручала. Хочешь, я ей от… дам в конце месяца?

– Почему ты меня не позвал, когда она позвонила? Ты же не знаешь, как у нас…

– Это я ей… звонил.

– Ты!? Ты звонил?!

Герасим плюхнулся на табурет.

– Да сейчас только начало шестого… Сможешь пораньше лечь. Часа в тр… ри. Друг! Прости ты Йо… Йо… ик… рика.

– Да заткнись ты… «йо-йо», блин.

Диана приехала на такси довольно быстро. И сразу же заговорила, заговорила, разбирая сумку. «Вчера, наконец-то закончила подготовку презентации. Это просто казни египетские! Ну, всё – фффух… Думала ещё, как бы это сегодня оттопыриться, забыть всю эту муть, слайды эти, графики… Йорик поставь, пожалуйста, в холодильник… да не печенье, балда ты многоумная! Шеф сказал, завтра к обеду приходить. А послезавтра улетаю в Москву. Гера, открывай, что ты на неё смотришь как манагер на пролетария? Хорошая, не отравитесь…»

В этой почти праздничной суете напряжение спало у всех, у кого оно было (а не было его только у Йорика).

«К шортам! Мы друзья. Мы с ней просто друзья, – думал Герасим, стараясь не смотреть на её округлое бедро под белыми джинсами. – Она, кстати, хороший друг. Вон сколько зАкуси. Йорик, мерзавио, даже трезветь стал.»

Мерзавио, вдохновившись, выздоравливал просто на глазах, что выражалось в обильных выдержках из его недописанного трактата «Методологический штурм так называемой объективности».

Герасима кое-что заинтересовало.

– А в какой мере текст выражает личность автора? – спросил он.

Йорик достал свои уста из стакана с «кока-колой».

– Художественный?

– Э… Да.

– В максимально полной.

– Просто у меня такое соображение… А если её текст как бы вызывает в воображении отображение… э…

Диана быстро глянула на Герасима, но тут же изобразила преувеличенную готовность слушать, что же скажет философ. Лицо её окаменело.

– Текст, если смотреть не поверхностно, не является «результатом процесса» – это противоречит моей базовой концепции «отпечатка переживаемой реальности», – Йорик направил оба чёрных глаза одновременно на обоих слушателей и собрал маленькие пальцы щепотью, словно собирался метнуть в них иглу. – Текст неизбежно есть аспектом личности автора, причём, в степени ангажированности читателя…

– То есть, творчество – это всего лишь самовыражение? И не больше? – быстро спросила Диана с таким видом, что концепция Йорика её захватила с головой, и оппонирует она ему лишь для лучшего понимания.

– Тут, конечно, можно развести всякую литературщину… Все эти зыбкие категории «качества», «уровня», «стиля». Но я скажу так…

Йорика понесло…

…Они вместе проводили Диану на такси, когда уже стемнело. Она, смеясь, пожала им руки на прощание. И всё.

И всё.



2

Громкий и какой-то эпический храп друга не давал забыть о сегодняшнем вечере, но Герасим не сдавался. Он включил компьютер и через журнал снова открыл в Интернете страницу с рассказом Александры. Как оказалось, это был литературный портал «Опера пера», на котором публиковались авторы-новички. Правила сайта гласили, что при желании пользователи могут обратиться к «Коллегии Мастеров», здесь зарегистрированных. Это были известные российские писатели, которые на общественных началах или ещё по какой-то причине готовы были прорецензировать творения начинающих (по обоюдному желанию).

Они приходили в доспехах гипер-ссылок на своё многотомное творчество, суровые или благостные, и подвергали смельчаков инквизиции.

Зрелище было ужасное. Избиение младенцев. Массовое самоубийство леммингов. Пощады не будет… Большинство авторов, видимо, держались здесь из-за самолюбия («Меня сам …ский отругал и поучил!») или из желания иметь, хоть такой ценой, хоть одного-двух читателей (да каких!) на этом ресурсе.

Александра держалась особняком. Но и ей перепало…

И вдруг Герасим увидел электронный адрес. Её е-мейл, указанный на странице, которая почему-то называлась «Игрушёнок».

Он удалил свой отзыв (который давно смущал его затянутостью и глуповатостью), принёс из кухни недопитый коньяк и вязанку сулугуни, закурил и стал писать письмо.

Здравствуйте, милый Игрушёнок!

Не, чепуха. Она, может, так шутит, а я…

Здравствуйте, милая Александра!

Почему милая? Но она же милая? Да. Ну так что ж ты… Нет, не надо так. Просто «Здравствуйте, Александра». Запятая, абзац.

«Ваш рассказ почему-то растрогал меня. В нём как-то очень ясно… (не! – не «ясно», а «уловимо») вырисовывается ваша личность.
(А есть такое слово – «уловимо»? Значит, будет.)

Мой друг Йорик даже сказал… (Блин, и тут Йорик. Долой его!)

Вы даже снились мне пару раз. Нет, не подумайте, я не пытаюсь флиртовать! Мне уже 37 лет, этот период я давно прошёл. Да и потом…

Кроме того, я старомоден, как моё имя – Герасим. Не правда ли, сразу вспоминается Муму?

Кто я?
Я…

Герасим погрыз ноготь, щурясь от дыма плохо затушенной в пепельнице сигареты. Йорик перешёл с торжественно-пароходного храпа, на камерное сопение, задумчивое и трагически-прерывистое. Вспомнился фельетон под псевдонимом Мумущенко с фотографией молодого бомжа, уныло улыбающегося чёрными зубами.

Я… Я – журналист. Вам писали другие авторы, что ваши наброски – сырые и черновые до неприличия. Это не так. Я только сейчас почитал вашу страницу (начал с рассказа), и у меня возникло устойчивое ощущение, что я вошёл в сумрачную (да, ваш стиль несколько мрачноват, но мне это по душе) лабораторию. Зону эксперимента, – может быть, робкого, но искреннего, если можно так странно выразиться.

Не знаю даже, как вам объяснить… Дело в том, что я и сам сейчас на распутье. Я поэт, если я ещё не сказал. Да, я поэт. Но стихи сейчас никому не интересны. Вы не находите? Разве что поэтам же. Как это звучит! ПОЭТАМ ЖЭ. Да и то… Знаете как, – хорошо, почитаю тебя, а потом глянь и ты, что я написал. Заповедник пиитов.

Я бы хотел писать прозу.

Странно, не правда ли? Даже не знаю, как начать… Мне в вас почудилось… Эх, и слова все растерялись. Про заек, блин.

– Почему же Вы не хотите процитировать Вашего друга?

– Да просто он тут ни при чём.

– Он хороший человек. Но глубоко несчастный.

– Почему Вы так думаете?

– Потому что он так и не примирился с жизнью. Он прячется от неё, а себе говорит, что идёт с ней в рукопашную…

– Бедный Йорик, – задумчиво произнёс Герасим, внутренне всё же улыбаясь. – Заблуждение…
 
– Называйте как хотите…

– Вы чем-то расстроены?

– Нет. Просто я в очередной раз… – она пристально посмотрела на него, поджав губы, – в очередной раз убеждаюсь, что Вам что-то от меня надо. Вот только что?

– Да ничего мне не надо, – несколько даже обиделся Герасим.

– Давайте войдём, – она вяло взмахнула рукой.

– Давайте.

Пещера с гладкими, парафиново-блестящими наплывами на стенах напоминала гигантскую глотку. Когда они углубились под лаковое нёбо свода, свет померк. Здесь было зябко, но как-то по сказочному уютно. Словно они стали героями фэнтези.

– Расскажите дальше про…

– Про Игрушёнка?

– Вы её так называете?

Александра подошла к стене и подставила палец. Судя по всему, там змеился крошечный невидимый ручеёк, потому что на пальце выросла капелька, упала, потом выросла вторая…

– Она такая и есть.

– Не понимаю…

– Вечно Вы ничего не понимаете. Кто Вы такой вообще? Зачем волочитесь за мной? – она повернула голову; глаза блестели, но может быть, и от злости.

Герасим помолчал.

– Почему Ваш рассказ такой… угрюмый?

– Да не рассказ это никакой. Не умею я.

Он поскользнулся в ямке с водой, напоминающей вмятину на восковой свече, и упал. Зашипел от боли, с трудом поднимаясь.

Александра подала ему руку.

– Раньше, когда только начинали ставить эксперименты над генами, – вдруг начала она, – женщин спрашивали и советовались, хочет или нет изменять наследственность… Со временем перестали, изменяли на свое усмотрение, правительство устанавливало план, согласно которому женщины должны были рожать спортсменов, политиков, рабочих. На президентов была очередь.

Герасим криво усмехнулся, потирая зад.

– Да. Ведь требовался один в пять лет, стран в мире осталось не очень много, поэтому имели такое право только избранные, заслужившие не одним поколением преданность властям. Рожали по потребностям, чтобы не было перенасыщения профессионалами в одной области и недостачи в другой. Мало ученых, делали ученых, к олимпиаде рожали спортсменов. К перевыборам политиков, – Александра подумала и сказала. – Космических лётчиков рожали постоянно и часто, ибо в космос отправляли, но никто из них так и не возвращался. Оптимисты говорили, что они вернутся, когда нас уже в живых не будет, а они прилетят молодыми, закон относительности позволял так думать. Так было во всех городах страны. Этот отличался от всех тем, что здесь рождались только гении.

– Только гении?

Она кивнула.

– Какой ужас!..

– Все в городе знали о планах и старались беременеть по плану «Молодежных программ» в пределах возрастных ограничений, за это получали материальные поощрения, льготные кредиты, спонсорские вливания в семейный бюджет при получении жилья и были привилегии в образовании ребенка. Запланированным «ученым» давали выбирать университет на свой вкус, когда они достигали зрелого возраста. Были города, где рожали шахтёров, у них выбора не было, спускались в открывшуюся шахту, и если повезёт, выходили. Этот город был для привилегированных…

– Жутковатый он какой-то, Ваш город для привилегированных.

– И где у тебя какие-нибудь жидкие субстанции? Нету, нету, смотрел. Я понимаю некую творческую дуальность поведения, хотя валяться по полу чревато некомфортными ощущениями, дополняющими и без того не позитивное восприятие…

– Да пошёл ты к шортам, Йорик… – Герасим встал на четвереньки.

– Ты решил экспериментальным путём проверить теорию эволюции?

Пришлось идти искать Йорику жидкие субстанции.



ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ


1

Он боялся, что позвонит Диана.

И хотел этого.

Почему-то упорно вспоминались постельные сцены. Особенно, здесь, у него. На диване. Она любила, чтобы одновременно. Но только после того, как она сама хотя бы один раз уже…

Томительное сжатие от живота переместилось к сердцу, так что даже слёзы выступили. Но тревога всё равно не проходила, – Герасим смирился с разрывом, и не хотелось нового витка этих сумбурных, изнурительных разговоров. Устал…

«Коммерческая проза, так коммерческая проза, – подумал он, садясь за компьютер. – Дело, в конце концов, не в Диане…» Открыл документ в «Ворде».

Вот он – УЖАС БЕЛОГО ЛИСТА БУМАГИ.

Конечно, это никакая не бумага, но какой-то садист постарался. Похоже, ять!

«Пошёл дождь», – набрал Герасим неторопливо и солидно. (Думаю, начнём с повести, до романа надо дорасти ещё.)

Пошёл дождь… Пошёл.

Представилась тучка с ножками, и Герасим обиделся. Удалил.

«Дождь перестал», – радикально возразил он своему мимолётному видению. Встал, пошлёпал в кухню, распечатал пачку сигарет, допил забытое со вчерашнего пиво, и вернулся к монитору.

Перечитал. «Дождь перестал».

Странное выражение. Значит, сначала он «стал», а потом «пере-стал». Да не придирайся ты!

Ладно, хрен с ним с дождём, тем более, дождём и не пахнет, жарюка такая, сил нет.

«В то утро, наконец-то, выглянуло солнышко» Точка. Нет, многоточие.

А в другие утра? Полярная ночь? Нет, дурак ты. Тут просто подразумевается, что до того долгое время было пасмурно. (Ох, я бы не против!)

Выглянуло солнышко. Капец. Выглянуло вполглаза…

Герасим закурил и стал стирать предложение букву за буквой. Указательным пальцем. Тюк, тюк, тюк… Да перестаньте же произносить это слово «тюк»!

Тюк!

Нужно набросать план повести. Ну, например…

А ты решил, о чём?

О любви!

Он бросил сигарету в пепельницу и торопливо набрал:
«Она была поразительно чувственная, отзывчивая, возбудимая, хотя и не рожала ещё ни разу»

Сморщился так, что в глазах потемнело. Блин, желание замучило. Надо пойти с Олегом и Геной куда-то… Поехать в Теличкино! Давно там не были, заждались нас, поди. Расслабимся…

Эх, соскучился я по вас, флибустьеры бородатые!

В памяти всплыла парочка пикантных историй.

«Свиньи мы, – подумал Герасим, потупившись. – И свинство своё любим. Господи, помилуй нас, грешников лютых…»
(«А вот так мы кокетничаем с Богом», – сказал бы Гена.)

Захотелось чего-то искреннего, неискусственного…

Герасим решительно свернул «повесть» и загрузил почту.

Сердце застучало учащённо. Есть «1 непрочитанное сообщение»! Только бы не Олег, задолбал он своими анекдотами и голыми девками… Герасим малодушно щурился, боясь разочароваться.

Это было письмо от Александры.

«Здравствуйте, Герасим!
(Вы были правы, действительно вспомнилась мне Муму),
рада, хотя, и удивлена Вашему письму.

(«Стих, блин», – нелепо подумалось Герасиму.)

Мой рассказ – сырой, недоработанный. И вообще, не писатель я. Не пойму, что Вы в нём нашли. Да и вряд ли Вы поняли, о чём я.

С уважением,
Александра»

– И всё!?! – непроизвольно выкрикнул Герасим.

Его охватила злость. Пальцы сами прооперировали «мышку», и на мониторе появился рассказ «ИСТОРИЯ О НЕУДАЧНОЙ ЛЮБВИ или о чём-то другом».

«…Были такие, кто хотел рожать вне плана, что запрещалось. Внеплановые беременности, карались законом, в наказание родителям, новорожденных делали простыми рабочими и вывозили в обычные города. Некоторые хотели обычных, без изменений генов, детей, приходилось прятаться и рожать у повитух. Повитухи преследовались, как колдуньи. Их сажали в тюрьмы, детей изымали и отправляли в детские дома, лишая родит. прав.»

– В самом деле, ересь какая, – с мстительным придыханием  проскрежетал Герасим, машинально разминая сигарету. – Бред сумасшедшего.

Однако его весьма заинтересовала следующая главка. Сел поудобнее и даже забыл подкурить.

«ЧУВСТВО
 Она ничего подобного не подозревала, думала, что здесь все естественно, как в лесу. Заморский город встретил её с подозрением, но принял из-за молодости. Молодежь нужна была для обновления крови. Её горное селение избежало развития цивилизации, генетические изменения их не коснулись. Она была дикой, своенравной и независимой. Так казалось со стороны. На самом деле очень ранимый человек и совершенно слабая, как обычная женщина.»

(Герасим представил, что Александра задумчиво коснулась чёлки, поправила волосы над ухом. Посмотрела на него с подозрением, нахмурилась. Потом опустила лицо, словно боясь выдать что-то своим взглядом.)

«Отсталость в развитии, незнание достижений современности поставили ее на более низкую ступень общества…»

(«Ять! Да что же это за стиль такой! Он рвёт мне крышу!»)

«…Она никогда не видела «Квадрат Малевича», не умела выговаривать различные непонятные для нее современные слова, «импрессионисты» – вообще не смогла произнести, что позволило городским поставить клеймо «безграмотная»…»

Мобильный телефон возле клавиатуры заёрзал на спине, как в японских ужастиках, и застонал грудным трио: «И ты поймёоооошь, Цветоооок иииии нооооож…»

В который раз ёкнуло сердце. «Ди»

– Привет…

– Привет, Гера.

(пауза)

– Моя бабушка умерла.

(пауза)

– Я приеду?

(Мерцающая полу-вопросительность не получилась.)

– Как хочешь…


2

Участие Герасима в предпохоронных хлопотах выражалось в том, что он путался у всех под ногами и иногда смертельно пугал какую-нибудь женщину своим бледным лицом. Смерть была для него катастрофой. Когда ему было 12 лет, он попал под машину и потом полгода лежал в больнице. Несколько дней был в коме. Аварию почти не помнил, но она отразилась на всей его жизни. Герасиму приходилось уже хоронить не раз, и всегда ему казалось (даже если это отпевание и погребение, например, неведомой ему при жизни Йориковой тётки), что в жизни, как в борту авиалайнера, образовалась пробоина, и туда вот-вот всех унесёт…

Священник, молодой и энергичный, работал на совесть. Он был деликатен, спокоен, читал уверенно, внятно. Борода аккуратно подстрижена, в глазах – ни капли скуки, пренебрежения или алчности (как это, увы, бывает). Герасиму хотелось поклониться ему в пояс, вне всякого отношения к этим православным штуковинам.

У гроба батюшка сказал проповедь. Задавленный гробами своей воспалившейся памяти, Герасим слушал невнимательно, но одна фраза врезалась ему в самое сердце.

– …Ведь когда мы, смущённые земной жизнью, в простоте душевной вопрошаем «кто я?», то кто же даст нам ответ? Мы сами? Другие люди? Господь предлагает нам посмотреть, что мы сделали. Вот кто мы.

В воображении возник протрезвевший, но снова лохматый Йорик с чашкой кофе в руке. Завертелись какие-то рассуждения «текст – аспект личности» и прочая философия…

Ди, элегантно, но сообразно мероприятию одетая, даже с тонким макияжем, не плакала. Вообще-то, её мать умерла от рака желудка, когда Диане было три года, а отец спустя некоторое время бросил работу, совершенно сломался, как человек, и с тех пор до сегодняшнего дня тихо спивался на городской окраине в разваливающемся доме, на который он поменял квартиру своей покойной жены. Бабушка – вот кто заменил Диане и маму, и папу.

При прощании с покойницей возле дома, и раньше – в квартире, она пыталась принимать участие во всей этой скорбно-деловитой суете… Но краткие и резкие команды её или опаздывали, или были никому непонятны.

Диана постояла, нервно трепеща крыльями носа, и больше уже не проронила не слова.

На кладбище она надела огромные чёрные очки и стала похожа на красивую мумию. Тонкие губы сжаты. Движения лаконичны и предупредительны.

«Жестокий ты человек, Ди, – подумал Герасим, глядя, как она равнодушной рукой, вполне грациозно присев, берёт горстку земли и красиво бросает в могилу. – Умная, образованная, начитанная, успешная, а душа у тебя…»

Да вот же тебе материал, Гера, блин!.. Какой, к шортам, «пошёл дождь»?! Какое «выглянуло солнце»?!! Вот! – люди, судьбы, характеры, случайности, драма!

Эх, Александра, что Вы знаете о писательстве…
Впрочем, а что знаю я?

                Могилы Предков слишком далеки,
                родительские – слишком подпирают.
                Мучительные эти маяки, –
                хоть лезвие – ПЛАШМЯ в ковше руки, –
                нащупав острие, ведут по краю.

Какой из меня романист, тем более, коммерческий, Диана. Радуйтесь, моя неуловимая Александра…

Задумавшись, Герасим на поминальном обеде не успел сесть возле Дианы. Пока все толклись в предбаннике небольшого, но стильного кафе, чтобы помыть руки, он раздумывал, не пренебречь ли ему личной гигиеной, сначала решил, что нет, не пренебречь, но очередь в туалет двигалась медленно (а популярная таки бабушка ушла от нас!), и он передумал.

Увы, пришлось сесть за другой столик. Многие давно умыли руки. Герасим, не замечая, что выпил уже достаточно, продолжал глотать рюмку за рюмкой, уже и аппетит потерял, – всё наблюдал за Дианой.

Она молча кушала. Только пару раз неохотно, но со светской деланной живостью отвечала на вопросы полного, потного, лысоватого мужика, который сидел рядом с ней.

Когда они садились в автобус, Герасим взял реванш. Довольно грубо, хотя с извинением, оттиснув одышливого соседа, который, видать, уж привык к своему соседству, он сел с Дианой. Через пару минут – приобнял её за плечи. Ему казалось, что он обнимает спинку автомобильного сидения.

Да, вот они, впечатления, которые могли бы зажечь читателя! Эта Снежная Королева, этот толстяк, этот светлый, удивительный священник…

Чего же ты боишься, Гера?

Смог же разработать и написать социальный триллер о бездомных людях. В трёх частях! Каждый – на полосу! Ему даже работу в той газете предлагали. Но когда он подумал, что писать такое, и подобное, придётся каждый день, его чуть кандратий не хватил.

Да и вообще, ходить на работу… Герасим с ужасом думал об этом, хотя и ощущать себя паразитом жизни было грустно.

Диана судорожно вздохнула, глядя в окно автобуса…

Тонкая золотая серёжка в розовой приятно-мясистой мочке её уха показалась Герасиму каким-то желтоватым клещом… Так что он даже нервно ухмыльнулся.



ГЛАВА ПЯТАЯ


1

«…При незнании городского наречия, родной язык превращался в иностранный, а незнание специфики выживания в городах ставило ее в невыгодное для нее положение. Но она терпела и пыталась понять законы жизни, чтобы им следовать.

Трудно было общаться. Они говорили об одном, она понимала другое. Никак не могла вникнуть в суть происходящих событий. Все было загадочно. Её никто не понимал, но благосклонно принимали.

Так и существовали какое-то время, пока не произошёл с ней известный всему городу конфуз.»

– Конфуз?

Вокруг царила удивительная тишина – насыщенная, плотная, словно некий неуловимый фон. Поверхность реки – плоская, серовато-зелёная – казалась почти неподвижной, только лёгенькая рябь убегала веером после каждого осторожного всплеска вёсел. Возле лодки пристроилось, как красивая наклейка на стекле, отражение маленького пушистого облака… Никак оно не хотело отстать от них.

Деревья по обеим сторонам склоняли махровые пологие кроны к воде так низко, что их стволов не было видно. Ива, подобно женщине, моющей волосы, погрузила ветви в реку, и они шевелились в глубине, вдоль почти неощутимого течения фантастическими змеями.

– Почему Вы замолчали? – спросил Герасим; замялся. – Извините, я опять Вас перебил…

Александра хмуро посмотрела ему прямо в глаза, судорожно свела колени. Уходящий в перспективу коридор густо заросших, безмолвных берегов за кормой лодки очень ей подходил. Девушка была будто бы частью картины. На первом плане она, а дальше – зеркало реки, отражающее небо, в зелёной оправе самых разных оттенков…

– Прочтите мне какой-то Ваш стих, – неожиданно попросила она и чуточку улыбнулась. – Пожалуйста.

– Да я плохо помню свои стихи, – чуть помедлив, заметил Герасим. – А если и вспомню, то обязательно чепуху какую-то…

Александра дёрнула подбородком, дескать, давай, не томи.

Герасим возвёл глаза горе. Потом несколько нарочито прокашлялся и вдохнул. Он читал с паузами, продолжая аккуратно налегать на вёсла.

                Абсурд глухого естества,
                сумбур немого извращенья
                укроет грустная листва
                изысканного отвращенья.

                Гостеприимная тюрьма
                массивной челюстью отвисла…
                И злая искренность дерьма
                украсит постный трупик смысла.

– Я не нужна, мне надо стереть свой рассказ и всё остальное, – сказала Александра, даже не выдержав вежливой паузы после его декламации. Похоже, она по-прежнему о чём-то напряжённо размышляла.

Герасим помолчал, ожидая продолжения. Река делала мягкий поворот, и теперь стало слышно лёгкое журчание под шатрами прибрежной растительности. Александра опустила ладонь в воду… Задумчиво смотрела на складочки волн, смявшие зеркальную поверхность реки. Она как будто тянула за лодкой тончайший до невидимости платок, который плавно расширялся, там позади, и потихоньку исчезал.

– Я боюсь Вас, – вдруг сказала она и снова посмотрела Герасиму в глаза.

Он даже грести перестал. Затем в сердцах и вёсла бросил (уключины жалобно звякнули).

– Меня?!

Александра быстро кивнула, как ребёнок, который долго ждал определённой реакции взрослого и наконец-то дождался.

– Я ведь знаю, кто Вы. Да, знаю. И Вы знаете, что мне это известно. Ценю Ваши странные… пути, но… Зачем столь сложно? Не вижу целесообразности.

– Пути? Мои пути?

У неё вдруг обнаружилась маленькая полотняная сумочка, этакая простенькая, серенькая, с ярко красным красиво вышитым цветком. Медленные задумчивые пыльцы расстегнули пуговку.

– Послушайте… У меня уже не хватает слов, – терпеливо начал Герасим. – Я объяснил Вам, что Ваш рассказ чем-то меня цепляет, не знаю чем. Я и сам…

На него смотрел ствол браунинга.

– Что это? Откуда это у Вас?!

– Один театральный актёр подарил. Это были не Вы случайно?

Герасим испугался не на шутку. Ему внезапно вспомнилось, как он провожал Диану после похорон. Через некоторое время, когда они уже подходили к её дому, Герасима «накрыла» вся выпитая на поминках водка. У него мутилось в глазах, он бессвязно болтал (где-то глубоко внутри догадываясь, что говорит чудовищно неуместные вещи), несколько раз падал, и Диана, как могла, пыталась поставить его на ноги.

Когда они ввалились в прихожую, Герасим снова рухнул, что-то разбил, и в каких-то стёклах изранил руку.

Диана обессилено прислонилось спиной к стене… И вдруг… съехала на корточки, – ступни на каблуках подломились, она наклонилась вбок, – и зарыдала во всю грудь. Он помнил пугающую гримасу, глаза зажмурены, рот раскрыт и судорожно изорван. Потёкшая тушь превратила это лицо в театральную маску. Герасима стоял рядом на коленях и смотрел, смотрел…

Она останавливалась. Глубоко и медленно вдыхала несколько раз. Замирала, как мёртвая, уставившись в пол. Но потом снова – начинала часто-часто дышать, и снова рыдала, выла в голос.

В конце концов, она повалилась на пол, захлёбываясь в слезах. Скорчилась.

Герасим с ужасом смотрел на её немалый зад, беспорядочные складки чёрной юбки, и её пятки, вырвавшиеся из затвора перекосившихся туфель.

Ему казалось, что это какая-то особая композиция. Её важно запомнить, потому что она что-то значит.

Потом его оглушила догадка: Диана умирает! Это совершенно очевидно – она умирает!

Господи! Завтра ещё и Диану хоронить. Я не выдержу…



2

…Герасим, наконец, понял, что Александра не целится, а просто неумело протягивает ему пистолет. Он опасливо наклонил корпус вправо, так что лодка накренилась и закачалась, взял браунинг сверху пальцами, отводя ствол влево…

Александра облегчённо отдёрнула руку. Прикоснулась расслабленными пальцами к губам, скосив глаза.

– Мне всегда хотелось написать рассказ, – её голос уже не звучал угрюмо или агрессивно; в нём что-то дрогнуло. – Те наброски, что Вы хвалили – это всё чепуха и ерунда. А мне хотелось рассказ. Только я не знала, о чём. Я сочинила маленький рассказик про собаку. Эта глупая, добрая до идиотизма, собака потерялась и целый год искала хозяйку свою. Я опубликовала его.

– На сайте «Опера пера»?

Она не обратила внимания на вопрос.

– С дуру написала Залопаткину…

– А, это знаменитость, – покивал Герасим, нервно ощупывая браунинг. – Талантливый, но конъюнктурщик. Он сделал из Вас отбивную?

Александра посмотрела не него исподлобья. Потом тесно переплела пальцы и опустила на них задумчивый взгляд.

– Фарш.

Она помолчала.

– И тогда я села за компьютер и написала этот рассказ об Игрушёнке. За три часа. Вы ничего не понимаете, Герасим… Да. Ну и ладно. Я не писатель. Просто пыталась. Я думала, что смогу. Таких как я быть не должно.

Александра резко встала, так что лодка закачалась и ей пришлось вскинуть руки, балансируя.

– Убейте меня! Сейчас же!

– Господь с Вами!

Герасим отшатнулся, упёршись локтем в борт. До него неожиданно дошло, что уже давно фоном их разговора служит оглушительный лягушачий концерт. Булькающие трели вязкими лавинами наплывали от обоих берегов.

– Убейте! Вы же за этим пришли?

Она опустила голову. Медленно села, покусывая губы.

– Значит, зря я выпросила пистолет… Может быть, ему он был нужнее.

Герасим невольно на миг приоткрыл ладони, в которых держал браунинг, глянул на его отливающую мутным нефтяным блеском рукоятку. И вдруг, Александра поразительно ловким и быстрым движением выхватила у него оружие. Герасим только крякнуть успел и застыл с протянутыми вперёд руками, словно пистолет потянул его пальцы за собой невидимыми нитями.

Александра левой рукой положила сумочку на сиденье, не глядя на неё. Цветок красным глазом печально смотрел в небо, дуло – черной неопределённостью – на Герасима. Лодка, всё ещё качаясь, отбрасывала в стороны полукруги волн и двигалась по прямой (река же дальше – круто поворачивала).

Герасим, чтобы сбить нервное напряжение, как можно более равнодушно произнёс.

– Поди, и патронов у Вас нет.

Вдруг Александра прижала ствол пистолета к своему виску, так сильно, что, очевидно, на коже образовался оттиск, как печать на документах. «Выглядело картинно, но опасно», – нелепо подумалось Герасиму, словно он что-то сочинял.

Он не мог точно знать есть ли там патроны, шутит она или нет. Странная… Эту девушку от суровой мрачности до непонятной игривости отделяют всего несколько секунд. 

Герасим потянулся за веслами, не отрывая взгляда от Александры, сначала одной рукой, потом другой нащупал ручки, стиснул, прикидывая, каким веслом, какое сделать движение, чтобы браунинг выпал в одну сторону, а она сама – в другую.

В воздухе уже чувствовалась вечерняя прохлада. Еле слышный, отвратительно неуместный писк напоминал о комарах. Девушка, не замечая скрипа уключин, глядела на приближающиеся заросли осоки слева по течению, видимо, полностью поглощённая мыслями или бездумным и загадочным настроением. Затем подняла взор к небу и через минуту раздумчиво проговорила. 

– Взгляд ушёл вверх и стал блуждать среди облаков, незаметно она увлеклась и стала наблюдать за маленьким облачком, которое меняло форму, то надуваясь, то выпрямляясь, будто маленький белый медвежонок строил рожицы.

– Это Вы про Игрушёнка? – с готовностью спросил Герасим, – он пытался каким-то образом контролировать её внутреннее состояние.

– Про себя.

Её пальцы, стискивающие браунинг, немного ослабли. Ствол уже не прижимался к виску, появилась маленькая воздушная щелка между жизнью и смертью. 

Лодка, никем не управляемая, нашла свой путь и двигалась прямо на очередную иву, мирно купающую свои листья, тут же торчали коряги, подходящие для того, чтобы пробить дно лодки.

Герасим, затаив дыхание и не отрывая взгляда от Александры, одно весло поставил в воде вертикально, а другим сделал сильный, резкий гребок по поверхности. Лодка накренилась, повернувшись…

Александра кувыркнулась в воду. Но на  курок нажать успела.

Выстрел оглушительным грохотом покатился по реке. Повлёк за собой свиту причудливых эхо…

Затем всё было словно в замедленном кино. Краем  глаза Герасим заметил, как отскочила, словно срезанная ножницами, маленькая ветка развесистой ивы, под которую они с шорохом въехали. Веточка упала Герасиму на голову, запутавшись в волосах. Поднялся фонтан брызг, как будто дождавшись своей очереди после исчезновения босых ног…

…Александра от неожиданности глотнула серовато-зелёной воды. Захлёбываясь, она погружалась среди мохнатых водорослей, которые, гибко пропуская её тело к своим корням, тут же лениво и равнодушно выпрямлялись.

Река была неглубокая. Герасиму не составило большого труда вытащить девушку на берег, хотя он был испуган, и сердце колотилось то в руках, то в животе, то в глазных яблоках. Трудней всего было пробираться сквозь прибрежную растительность…

Лодка прочно застряла между коряг. Поверхность воды, за резным ивовым занавесом, отражала роскошный закат – широкая лента прохладной комариной лавы. Только кое-где пробегала заблудившаяся после короткой схватки огненная волна…

Александра постепенно приходила в себя. Мокрая чёлка прилипла ко лбу, черты заострились, и она стала похожей на очень красивого женственного мальчика, пажа, измученного дворцовыми интригами и хлопотами. Открыла глаза. Мутноватый сперва взгляд мгновенно прояснился.

– Последний луч поглаживал Герасиму ресницы… напоминая, что день уже закончился… – хрипло проговорила она; приподняла вялую руку и отклеила от щеки мокрый зелёный листик. – Зачем Вы меня спасли?

Герасим, стоявший рядом на коленях, комично преувеличено дёрнул плечами.

– Не хочу, чтоб Вы умерли.

Александра опустила веки. На её лице плавно растекалась счастливая улыбка. Так улыбаются маленькие дети, когда их уложат в родную тёплую постельку, и поцелуют на сон грядущий, и скажут что-то глупое, ласковое, и они приготовятся видеть радостные сны, и ощущать, как блаженствует уставшее в играх тело…


ГЛАВА ШЕСТАЯ


1

Он встал с дивана, нервно протирая глаза. Часы не утешали. Заглянул в душу мобильника – пуста.

Диана не позвонила. Герасим, грызя ногти, ходил по квартире, – он мучительно размышлял о том, нужно ли ему самому позвонить ей? Девять дней бабушке. Сегодня наверняка поминки… Он должен остаться ей другом, не так ли? Бросил её больше чем на неделю. Ни слуху, ни духу, хорош товарищ.

С другой стороны, тот ужасный вечер как-то не располагает… После тяжёлой истерики Диана надолго закрылась в ванной, потом появилась в багряном кимоно, умытая и расчёсанная, обработала и забинтовала ему руку и постелила на диване.

Всю ночь Герасим маялся, вставал, стучал к ней в спальню, нёс какой-то бред, объясняя, что с Александрой у него ничего нет, тем более, он даже не знает, где она живёт, тиранил куклу Дианы (которую принёс с кухни), пытаясь сделать из неё притчу, сорвал бинт с ладони и перепачкал кровью двери, Герасим ныл, его тошнило, Диана водила его в ванную, снова перевязывала руку и снова укладывала. А утром он ускользнул (если такое слово применимо к движениям, скажем, комодского варана), со слезами стыда благодаря Бога за то, что Диана не проснулась. Он даже записки не оставил, просто аккуратно захлопнул дверь и всё.

Какой нелепый я человек, думал Герасим. Ей «замуж надо», 29 лет… Хе-хе… И что она во мне нашла? Я и не красавец какой-то, и не успешный… Впрочем, всё уже позади. Не так ли, Гера? Не так ли? Боже, как тошно!.. Лучше б меня та машина в детстве на смерть сбила…

Так и прошёл этот долгий-долгий день с искусанными ногтями.



2

Они встретились в луна-парке, куда Йорик привёл своих родственников, чтобы украсить последний день их пребывания в гостях (среди них был ребёнок – йориков племянник), и избавится от их общества сегодня хотя бы на пару часов.

Герасим радостно помахал ему издали.

Как всегда, Йорик не сказал никакого приветствия (он считал, что если общение между двумя людьми ещё не наладилось или уже разладилось, приветствия и прощания не нужны, если же общение есть, то оно не дискретно). Вместо этого он, вдруг, выполнил несколько приседаний (вытянутые руки вперёд) и, в который раз оправдывая своё студенческое прозвище, перешёл к делу. Он стал излагать Герасиму основные тезисы учения Кьеркегора, которого он периодически называл Киргегардом, и объяснять, как они коррелируются с безрелигиозным сознанием, каковым он, Йорик, очень гордится, будучи, соответственно, его, безрелигиозного сознания, носителем. 

Однако тирады свои «носитель» произносил без привычного огонька, его обычно блестящая академическая ирония больше походила на кислое ехидство, а характерный, хотя и нарочитый пафос был не убедителен. Словно он пародировал сам себя.

– Слушай, какой-то ты нудный сегодня, – не утерпел Герасим.

Йорик посверлил его угольными глазами. Они степенно прохаживались среди воющих каруселей и гуляющих людей.

– Да ты тоже на огурчик не слишком похож. Даже до малосольного не дотягиваешь.

Герасим рассмеялся этой нехитрой шуточке, потому что очень соскучился по своему другу. Ему хотелось расслабиться и облегчить душу. Тем более, Йорик, наконец, покончил с Кьеркегором-Киргегардом.

– У меня что-то странное происходит, – решился-таки Герасим. – Как бы тебе объяснить... Не, лучше я тебя спрошу.

– Ты опять о текстах?

– Не совсем. Ты когда засыпаешь с перепоя, видишь сны?

– Никогда. Во всяком случае, я их не помню.

– Да и у меня тоже в таких случаях не бывало сновидений. Раньше. А теперь… Сны какие-то странные. Прочитал рассказ в Инете, и теперь как какой-то медиум, прости Господи, беседую с автором. И рассказ этот меня преследует…

Йорик поднял брови. Помолчал. Затем указал на изукрашенный павильон с надписью «Пещера ужасов» над входом в форме разинувшего пасть льва.

– Помните, коллега? Во времена оны это называлось «комнатой страха». Не посетить ли нам?

– Не вижу, почему бы двум благородным донам…

– Гера, скажи мне, как другу… что ты принимаешь? – тихо спросил Йорик, когда они стали в очередь.

– В каком смысле?

– Возможно, в оральном.

– Йорик, не хами.

– А я и не хамлю, – он вдруг схватил Герасима за руку, вывернул её и посмотрел на сгиб локтя с внутренней стороны.

– Ты что больной, Йорик!

– Главное, чтоб ты был здоров.

Одна группа людей расселась в вагончиках, загудел мотор и этот маленький поезд скрылся в темноте. Зазвучала приглушенные стенами визги и возгласы.

Довольно долго и путано Герасим рассказывал Йорику об Александре и её произведении, о сайте operapera.ru, даже о безжалостном писателе Залопаткине.

– Пришли мне этот рассказ на «мыло», – сухо распорядился Йорик, дослушав. – Возможно, в нём заложены коды, которые влияют на сознание. Писатель – человек, который профессионально работает с текстом, его реакцию можно объяснить тем, что он бессознательно сопротивлялся этому воздействию. А ты – наоборот.

– Ты защищаешь Залопаткина?! – возмутился Герасим – И вообще, что это за ересь? Какие, к шортам, коды? Скорей всего, он и не читал ЭТОТ рассказ, он раскритиковал её за другой. А этот рассказ она написала из-за Залопаткина, кстати…

– Да при чём тут твой Залупаткин! – явно начал злиться Йорик.

– ЗалОпаткин. Это кстати, известный писатель. Ну, не Кирхегад, конечно.

– Ладно, посмотрим… – Йорик ушёл в глубокую задумчивость.

Герасим полагал, что он размышляет об этих странных феноменах, и потому с любопытством наблюдал за лицом товарища в ожидании откровений. Но вскоре стал склоняться к мысли, что Йорика гложет какая-то своя дума, не имеющая к Герасиму ни малейшего отношения.

– Понимаешь, я пытаюсь разобраться в себе, – словно подтверждая эту догадку, проговорил Йорик.

– Говорю же, странный ты сегодня, – повторил Герасим. – Много читаешь?

Йорик снова вскинул глаза на друга, вздохнул. Они заплатили и залезли в вагончик.

– А как у тебя с Дианой? – неожиданно спросил он.

Вагончики тронулись. Кто-то громко запищал и зааплодировал. Герасим тёр небритый подбородок. Наконец, откинулся на спинку кресла и огляделся. Стали появляться разные подсвеченные рожи.

– Да как тебе сказать. Фенита ля трагедия. Вернее, отсутствие определённости… И потом ты же знаешь, у неё…

– Да, извини, – Йорик почесал лохматую голову. – В принципе, все там будем. Я имел в виду… Ну, в прошлый раз я ведь заметил, что вы держитесь на расстоянии.

Пришлось наклониться, потому что впереди свисали с потолка огромные резиновые пауки. Дети завизжали, кто-то из маленьких  заплакал. Герасима совершенно неожиданно охватила грусть и тоска. Он даже немного обиделся на друга.

– А как вы с Дианой познакомились?

– Что?

Тут уже Герасиму пришлось крепко задуматься. Он не мог вспомнить, потому что знакомы они были уже очень давно, имея нескольких общих друзей, а встречаться с ней начали около года назад, после поездки всей компанией в Днепропетровск. Тогда в отеле…

– Что ты имеешь в виду «познакомились»? – уточнил Герасим.

– Да ладно, – Йорик махнул узкой ладошкой. – Досужее любопытство…

Слева появилась седовласая кукла – ведьма с «окровавленным» ртом, сжимающая в когтистой лапе человеческий череп.

– Бедный Йорик, – съехидничал Герасим.



3

Он стал много пить. Герасим и раньше нередко пил сам, наедине с компьютером, теперь эту «скучную компанию» не разбавлял даже Йорик. Его телефон или был отключён, или Йорик не брал трубку. Один раз Герасим его таки застал, обругал за то, что он не перезванивает и попытался разговорить. Рассказ Александры, присланный ему на е-мейл, он так и не прочитал. И вообще, друг отвечал как-то уклончиво, односложно, напряжённым голосом. Герасим послал его «к шортам» и больше не звонил.

В перерывах между попойками Герасим ваял «роман» под рабочим названием «Цветок на груди утёса». Сюжет таков. Пожилой, но спортивный и молодящийся российский мафиозо Вирин на склоне лет впадает в сентиментализм, резко порывает с криминальным миром, учреждает благотворительный фонд помощи сиротам и ищет спасения души. Его жена, измученная кровавым прошлым, благодарит Небеса и горячо поддерживает мужа. Как и обе дочери Вирина. Сын же считает его сломавшимся слабаком и исполняется презрения к отцу. В целом, семья выглядит симпатично…

На работу в фонд устраивается красивая девушка Вероника, как позже выясняется, дочь нефтяного магната. Однажды, засидевшись в кабинете допоздна, Вирин выходит в коридор и видит, что Вероника горько плачет, стоя у окна. Она долго отказывается объяснить причину своей кручины. Наконец, признаётся: она беременна, но её парень, гражданин США, сотрудник туристической фирмы, бросил «залетевшую» девушку, а папа заставляет её сделать аборт…



4

Герасим, сгорбившись, сидел перед монитором. Его подташнивало. По комнате плавали пряди табачного дыма.

– Вирин посмотрел ей в глаза и спросил: «Отец знает, кто отец ребёнка?» – набрал он, раздражённо барабаня по клавиатуре.

«Идиот! Посмотри, что ты написал!»

– Отец знает, кто отец ребёнка?

Заменить слово «отец» словом «папа»? Герасим хмыкнул и прихлебнул остывшего чаю. Какого заменить, первого или второго?.. Всё равно тупо. Папа!.. Римский, ять!

Пришлось вернуться к предыдущей фразе. Слова Вероники: «…в гневе сказал он, представляете? О! Я не выдержу! Мой ребёночек!»

Герасим заменил здесь слово «он» на слово «отец», а в последней виринской реплике «с отцами» сделал наоборот.

– ОН знает, кто отец ребёнка?

Развёл «отцов» в тексте. Хе-хе…

Хотелось побыстрее закончить этот диалог, чтобы выпить ещё пару рюмок и лечь спать.

– Нет, не знает, я ему совершенно ничего не рассказывала, – на ресницах Вероники блестели слёзы (лучше «на длинных ресницах»). – Я ему сказала только, что этот человек не признаёт своего отцовства. Я боялась, что папа кого-нибудь убьет… – она снова зарыдала. – Всё равно ведь Макс сбежал за океааааааааааан!..

– Скажите, что он передумал и готов признать ребёнка, – поразмыслив, сказал Вирин.

Она расширила глаза.

– Но ведь это неправда…

– Правда будет стоит невинной жизни. Не так ли?

– О! Я не выдержу!..

– Вы скажете ему, что отец ребёнка – я.

– Думаете, так он мог бы спасти ситуацию.

– Не ситуацию, а ребёнка.

– Но ей же не приставили нож к горлу. Она могла бы…

– Да какая, к шортам, разница! – рассердился Герасим. – Они все мне осточертели уже!

– Я чувствую, как Вы устали.

– Да. Я устал. Очень.

– Может быть, пока отложите эту вещь?

– Нет уж! Тогда я не смогу уже к ней вернуться!

– К ней? К Вашей вещи или к –

Герасим с силой зажмурил глаза.

– Как тоскливо, девушку потерял, тут ещё беда случилась, друг пропал куда-то, денег нет…

Александра вздохнула. Они лежали на прохладном песке, глядя в небо, густо усыпанное звёздами. Пахло морем, где-то явственно всхлипывала во сне волна. Звёзд было фантастически много…

– Почему Вы назвали то, что потом произошло с Вашей героиней, словом «конфуз»? – спросил Герасим.

– Хотите, назовите каким-нибудь другим словом, – брюзгливо отозвалась Александра; и, помолчав, добавила. – Что ещё ждать от Игрушёнка…

– «К ней присматривались. Испытывали», – проговорил Герасим, мысленно чертя в ослепительной мукЕ неба концентрические круги. – Напомните, как там у Вас…

– Как могли, оказывали посильную помощь, дали отдельную комнату в двухэтажном доме дореволюционной постройки, – продолжила Александра. – Да, и на работу устроилась без проволочек. И вот случилось то, о чём знали все собаки в городе. Однажды встретила в офисе молодого человека, с правильными манерами и приятным голосом, влюбилась бесповоротно. Глаза горели, сияла, его увидев, и неотступно провожала глазами каждое его движение. Это чувство она испытала впервые и объяснения своим чувствам не знала. Горело что-то внутри, но не сжигающим пламенем, а каким-то внутренним свечением, постоянно подпитываясь, как батарейка, от встречи с ним.

«Подпитываясь, как батарейка…»

Герасиму вдруг остро захотелось прикоснуться к Александре. Он, не шевелясь, до боли скосил глаза – и на краю снежного неба проявились её контуры – профиль, грудь… Одну ногу она согнула в колене и игриво покачивала им. Снова хлюпнула невидимая волна. Громко стрекотали цикады…

Он попытался вспомнить, каково её тело на ощупь. Но когда Герасим выпутывал её из водорослей, тащил на берег и возвращал дыхание, он был слишком испуган и встревожен. Руки не помнили…

– Удивительно, но сексуальной близости с ним ей не хотелось, – рассказывала Александра. – Он ее просто восхищал своим присутствием и насыщал внутренним содержанием. У него была жена, она знала, но любила, не смотря ни на что. В городе был закон. Молодая женщина должна родить ребёнка в пределах 20-25 лет. Считалось, что в этом возрасте женщина рожает здоровых детей. Ей было почти 25. Возраст клонился к закату, надо было спешить.

– Смотрите! – перебила сама себя Александра. – Если долго глядеть на небо, то кажется, что оно не чёрное, покрытое созвездиями, а наоборот – ослепительно яркое, а на нём – густая чёрная шаль, в несколько слоёв, внахлёст.

У Герасима словно что-то переключилось в глазах. А ведь и правда!

Он нервно поморгал. Затем приподнялся на локте и посмотрел на Александру. Её лицо призрачно светилось. Она свободно распростёрлась, заложив руки за голову.

– У Вас будет песок в волосах, – предупредил Герасим, отряхивая свой затылок.

– Если кто-то не рожал в установленные сроки, ставили клеймо «дева», – с какой-то обижено-злобной интонацией заявила Александра. – Право рожать такая не получала, её стерилизовали, чтобы она не рожала неполноцелых втихаря. Все знали, что после 25 рожают только у повитух генетически неисправленных, которые могут испортить городскую гениальность, тогда приходилось ходить по домам, переписывать живущих и неучтенных выдворять за пределы территории. Что с ними было потом, никто не знал.

Александра звучно зевнула.

– Ей предлагали разных мужчин, но она не хотела. Тогда общество решило, что Он должен сделать ей ребенка, чтобы как женщина она оставалась функциональной и в дальнейшем…



ГЛАВА СЕДЬМАЯ


1

– Привет, Диана, ты только не бросай трубку, я очень тебе благодарен, ты замечательная, прости меня, пожалуйста, мне очень стыдно, очень, поверь.

– Привет.

Герасим перевёл дух.

– Я правда благодарен тебе. Ты простишь меня?

(пауза)

– Ди, в тот вечер… после…

– Мне НЕПРИЯТНО вспоминать тот вечер.

– Прости, я слишком волновался, не следил, сколько пью… Я был слишком…

– Да причём тут ты? Дурак ты, Гера.

– Я… я…

– Никого, кроме себя, не видишь, – грустно проворчала Диана.

Герасим непроизвольно пожал плечами, взял трубку в другую руку.

– Сегодня сорок дней… Я думал…

– Не приходи.

– Понимаю, – он вздохнул, хотя несколько делано. Уж больно опасался, что проскочит нотка облегчения.

(пауза)

– А как вообще дела?

– Нормально, – Диана тоже вздохнула. – Открываем представительство в России. Сейчас занимаюсь подбором команды. А у тебя?

– Пишу.

– А-а…

– Пытаюсь написать что-то потенциально продаваемое.

– Да? – она немного оживилась. – Это хорошо.

– Я много думал в последнее время… – Герасим помялся. Ему стало горько и обидно. – Даже не знаю… Всего не расскажешь.

– Пиши, чтоб отвлечься.

– Хреново мне. Глюки какие-то… Сны повторяются… Но ты не подумай!..

– Да я и не думаю.

– …я почти не пью, – нагло соврал Герасим и покраснел.

– Правильно. Пиши лучше.

– Ты…

– Что?

– Ты… – Герасим покусал губу. «Надо расставить все точки. Сколько можно тянуть? – подумал он. – Навсегда, значит навсегда.»

– А давай я к тебе заеду? – вдруг предложила Диана. – В выходные. Ты не против?

– Я?! Конечно не против! Что ты такое говоришь!

– Хорошо. Я позвоню. Пока.

В трубке зазвучали гудки.



2

Судьбы, люди… Герасим отбросил газету «Аргументы и факты» и пощипал бороду (его лицо обросло за эти дни). Какого хрена писать литературу? Вот она жизнь, ять! Покруче любой литературы. Девушка в отчаянии выпрыгнула в окно, свекровь успела поймать её за ноги, но собака истолковала это как нападение на хозяйку, укусила женщину, и она выронила свою невестку… Столько историй, столько драм. Какой уж там фикшн.

Герасим вспомнил, что остановился на том, как Вирин-младший высказывает «сумасшедшему» отцу всё, что о нём думает по поводу всей этой истории с Вероникой и выбегает к своему «Рено», чтобы через полчаса погибнуть в автокатастрофе…

Появилось ощущение тошноты.

Он опасливо проверил электронную почту, а когда увидел, что там есть одно письмо, попытался насвистывать под нос что-то легкомысленное…

Но это был Олег. «ПРивет ! Давно не видеилсь! Звонил втеличкино, девчонки соскучлсь))))))))))) Поехали! Деньги естьь.» К письму прилагались какие-то картинки, но Герасим не стал их загружать. «У меня летаргия, пока хочу побыть один. Передавай привет от меня.» Он подумал, покопался в своих документах и прикрепил к ответу изображение Вини Пуха, держащего в лапках горшок с мёдом.

Не, ребята… Мне сейчас если и нужен кто, так это Йорик.

…Подходя к калитке, Герасим вдруг поймал себя на мысли, что его роман тянется за ним через весь город, как прилипшая к подошве жвачка. Брезгливо сплюнул.

Во дворе бегал громадный пёс – «двортерьер» Нус, вероятно, в поисках чего-то обронённого, в смысле пожевать. Он издали улыбнулся Герасиму, помахал ему хвостом и снова обернулся четвероногим миноискателем. Страж Йориковой обители почти ни на кого не лаял, он имел неколебимую веру в человечество.

Герасим прошёл по дорожке, озираясь. Хозяина нигде не было видно. И всё же, он должен быть дома, учитывая, что сегодня суббота (Господи! Завтра ко мне придёт Диана!..), а Йорик выходил на свет Божий ТОЛЬКО для того, чтобы заработать на хлеб преподаванием на филфаке Национального университета. Ну, ещё за коньяком.

– Я знал его, Горацио! Человек бесконечно остроумный, неподражаемый выдумщик, – продекламировал Герасим, нырнув под развешенное белье и приближаясь к дому. – Где теперь твои дурачества, Йорик? И шутки твои?

Он нажал на ручку двери – заперто. Постучал.

– Эй! Дружище! Где же теперь твои вспышки веселья, от которых всегда хохотал весь стол?

В доме было тихо.

– Сможешь ли ты сейчас подшутить над собственной ужимкой?

Герасим вздрогнул – что-то мокрое и холодное ткнулось в его бедро. «А, это ты, Нусик, ну, привет поближе. Нету у меня ничего.» Пёс кивнул и, свесив язык, трусцой побежал за угол. Герасим пошёл за ним. Проходя мимо окна, он заметил за стеклом движение. Кажется, мелькнуло испуганное лицо.

Герасиму вспомнились первые главы «Соляриса».

– Эй, Сарториус! Открывай! – он постучал костяшками пальцев в подоконник.

Йорик отвёл штору. Его глаза как-то странно бегали.

– Тебе чего?

– Да ничего. Просто пришёл. Ты же трубу не берешь.

Йорик нервно пригладил лохмы.

– Что с тобой, дружище? – Герасим приблизил лицо к стеклу, и Йорик сразу же отпрянул.

– Слушай, Гера, – рассеянно произнёс он. – Давай увидимся в другой раз.

– Ты заболел? – Герасим вспомнил, что около пяти лет назад Йорик всерьёз подумывал о самоубийстве («как об акте наионтологичнейшего освобождения духа»), и ему стало не по себе.

– Нет. Со мной всё в порядке, – Йорик улыбнулся. – Просто мне нужно побыть наедине… А ты – здоров? Извини, я так и не прочитал…

– Да что мы разговариваем как будто один из нас заключённый, – обиделся Герасим. – Выходи, подлый трус.

Йорик опустил взгляд.

– Ладно…

Он вышел на крыльцо и запер дверь на ключ. Направил на Герасима глаза, – ни дать, ни взять чёрные дула двустволки. Они пожали друг другу руки, а такое бывало между ними крайне редко.

«Сработал социальный рефлекс…Хе-хе…» – подумал Герасим. Помявшись, достал сигареты, он уже не был уверен, что вызывать друга из дому имело какой-то смысл.

И верно. Пока он курил, Йорик не проронил ни слова. Так и расстались. «Заезжай, если будешь в центре.» – «Угу».




3


«Ее оставляли с ним наедине, но она не доводила разговоры до интимных воздыханий. Говорила на отвлеченные темы, а потом просто уходила. Он ее никогда не удерживал, удивлялся, что она приходит снова.»

– Вот уж действительно сплошной конфуз, – пробормотал Герасим, перечитывая этот, наиболее странный, как ему казалось, фрагмент.

Традиционно полез в почту. Писем никаких не было. Может быть, он не ответил на предыдущее сообщение? Нет, вот, гляди… сейчас, секундочку…  Вот, смотри, – ответил. И всё, переписка заглохла…

«Он не прочь был провести с ней какое-то время для совокупления, не больше, отдать то, что природа вырабатывала в его организме, и побыстрей забыть. Она почему-то не хотела, он удивлялся, видя, что нравится ей. По-настоящему он любил одну женщину, свою жену, остальные, если были, то чисто для продолжения рода, если городу требовалось его семя.»

«Какие коды?! Ну, какие тут коды, объясни ты мне, Йорик, головешка ты патлатая и загадочная!..»

Герасим встал из-за компьютера и пошёл на кухню, посмотреть, как там плов. Его рентгеновские глаза видели недопитую бутылку бренди сквозь дверь холодильника, но… Диана. Она будет «в шесть часов с хвостиком». Как славно! «С хвостиком».

Плов был в полнейшем порядке. Герасим разрешил ему отдохнуть перед бенефисом и вернулся к монитору.

«…устало смотрел ей вслед, провожал обреченным взглядом и не знал что делать, общество наблюдало за ними, за стеклом, она об этом не знала в отличие от него. От него требовались действия, он был готов, но чтобы все было быстро и ненавязчиво. Ему некогда было этим заниматься, были дела поважнее и требовалось его присутствие в других городах, куда часто он отлучался. Сюсюкать с новенькой не было никакого желания. Власти просили, он соглашался. Публика с другой стороны стекла хихикала, показывая…»

Герасим стукнул кулаком по колену и вскочил. Да что ж это такое! Не понимаю! Не понимаю я!

Так. Спокойно. Давай попробуем проанализировать стиль. («Может, написать ей письмо?» – «МОЛЧАТЬ! Я сказал – только отвечаю на её письма. Только отвечаю. Ять!») Попробуем проанализировать. Отчасти напоминает хронику. Но ведь довольно интимно… Жуткая смесь, как будто пришельцы анатомируют человека. И дневник ведут.

С другой стороны… есть как бы элемент пародийности. Нет, ни в коем случае не фарс! Как раз именно благодаря этому лёгкому косноязычию, концеляризмам вкраплённым, суровой сухости языка, наивности определений возникает эффект максимальной трагичности происходящего…

И потом эта серьёзность… какая-то почти болезненная. Так необычно выглядит шестилетний ребёнок, когда говорит слишком серьёзно, насуплено даже (не подделывая взрослых, – а именно рассуждая на полном серьёзе).

Герасим прошёлся по свежеубранной комнате, хрустя пальцами. Заметил забытую пепельницу с окурками за шторой на подоконнике, схватил, побежал на кухню, высыпал в мусор.

Потом открыл холодильник – достать помидоры, огурцы и лук (чтоб «не увидеть» проклятую бутылку, заставил себя мельком полюбоваться на красиво разложенные в одной тарелке колечки колбасы, в другой – колечки бананов и дольки апельсинов).

Стал нарезать овощи в салатницу.

Давай рассуждать сначала. Дык я сначала и рассуждаю. Так. Этот стиль…

Впрочем, тут ещё огромную роль играет выбор сюжета. Сельская девушка приезжает… Сельская девушка… (Герасима охватил почти мистический страх.) Сельская девушка приезжает…

Он стоял в кухне перед ярким, летним окном, с влажным ножом в руке,  И БОЯЛСЯ.

Медленно положил нож. Вошёл в ванную, посмотрел в зеркало. Но наваждение прошло так же быстро, как и возникло.

«Публика с другой стороны стекла хихикала, показывая, как надо ее покорять, отчаянно жестикулируя, но он не хотел насилия, нужен был добровольный шаг. За стеклом скандировали, ждали эффектов, любовных признаний. Но она стеснялась даже себе признаться, что он нравится. Ему сказать, не хватало смелости. Когда узнала, что возможны с ним интимные отношения, испугалась…»

(«Вот выражение «интимные отношения»… Оно здесь уместно или нет? А как сказать в этом контексте? Любовная связь? Секс? Какой-то просто документ, интимный… Бред. Непонятная смесь стилей!.. Но… как-то цельно, что ли…»)

– Со мной происходит что-то странное, – вслух сказал Герасим. И вздрогнул от собственного голоса.

«Здесь это приветствовалось и за измену не считалось, но она отказалась наотрез. Он ее не любил, она это знала. Да и по ее родовым традициям, нельзя разбивать семью. Не должна становиться «между». Порядки, привитые домашними, дали глубокие корни, которые она обрубить не могла.»

– Мда… Тут как бы всё представляется, – Герасим потянулся за сигаретами, но вспомнил, что со вчерашнего дня он в комнате не курит, и опять положил пальцы на клавиатуру. – Представляется. И всё же это – не сценарий. Это именно текст. Текст! Художественный текст со своим стилем. И он любопытно построен…

«Легче было в себе подавить желания, чем нарушить его счастливую жизнь. Она радовалась, что ему хорошо с его женщиной, что ему вообще хорошо, и огорчалась, когда было плохо. Совершенно не понимая, почему ему стало плохо, когда она отказалась от полового акта. Не знала, что своим поведением обидела его, отвергая его мужские услуги.»

Герасим попытался вообразить Игрушёнка (как Александра называла свою героиню, и свою страницу на сайте), но ему представлялась сама Александра. Её медленные руки, трогательная чёлка, глубокие задумчивые глаза, почти всегда нахмуренные брови (то ли от интенсивных размышлений, то ли от обиды, никому неизвестной, – и ей самой тоже), плавные, бесшумные движения, подозрительная ленца тела, её вспышки детской агрессии, её нежный и тревожный рот…

Раздался звонок в дверь. Герасим пригнулся, как солдат под обстрелом, и дрожащими руками закрыл рассказ, а потом нервно ткнул в кнопку отключения компьютера…




4

По-разному бывало у них, но такой ночи не было никогда. У Герасима до сих пор всё крутилось перед глазами... Диана лежала рядом, уткнувшись ему в плечо и положив ладонь чуть выше его бедра (которое сильно разнылось, – дань той древней аварии).

Он боялся пошевелиться. В ушах продолжали звучать стоны и её мучительный выдох: «Герасенька…» – в котором сочетались тягучее женское наслаждение, невыносимая нежность и, в то же время, глубинная бесконечная горечь… Эхо слёз, которые так и не побывали в глазах.

– Расскажи мне про свой роман, – пальцы Дианы шутливо поскребли ногтями его кожу.

Герасим, думая о том, что хочется курить, о том, что было так сладко, о том, что память слепнет, о том, что жизнь бессмысленна, – даже не сразу понял вопрос.

– Что?

– Ну, хотя бы завязку.

– Умоляю, только не это.

Диана длинно вздохнула – дитя, понимающее, что для папиной сказки уже нет времени.

– Понимаааю… Неготовую вещь не хочется… шевелить.

Герасим заложил руки за голову. Ему было удивительно хорошо. А где-то глубоко саднил какой-то, как ему мерещилось, ржавый шуруп.

– Диана…

– Что, милый?

– Ди.

Она чуть пошевелилась.

– Ты станешь моей женой? – неожиданно сам для себя сказал Герасим (голова стала пустая, как карнавальный шарик, ярко разрисованный по поверхности).

Её рука под одеялом, уже нащупывающая новый азарт, замерла, словно насторожившийся зверёк.

Вопрос Герасима прозвучал как утверждение. С такой интонацией алкоголик, приподнимая пустую бутылку, «спрашивает» приунывшего собутыльника: «Водки больше нету.»

– Я устроюсь в газету… корреспондентом. Ну… Буду дописывать этот… роман.

– Ты меня любишь? – очень тихо, почти одними губами спросила она. Он выпалил: «Люблю.»

Прошло несколько минут. Мыслей у Герасима не было. Он просто слушал, как она дышит. Может быть, она спит?

– Я брошу пить, – предположил он; а потом раздумчиво добавил. – Деньги от индусов, зарплата в газетёнке… Проживём.

– Глупый ты у меня, – Диана устроилась на спине, потягиваясь всем телом. – У меня порядочная зарплата. И скоро я стану акционером. На фиг мне твои деньги сейчас?

– Ты обещаешь подумать? – спросил Герасим с акцентом на слово «обещаешь».

Диана резко выдохнула.

– Сбрей завтра бороду.

– Тебе не нравится?

– Сбрей.



ГЛАВА ВОСЬМАЯ


1

Хлынул ливень, и они вынуждены были нырнуть в ближайшее кафе. Диана отряхивала кожаную папку на «молнии», которой она прикрывала свою замысловатую причёску, а Герасим вытирал платком руки.

И вот надо же… Это было то самое кафе, в котором у них произошла последняя размолвка. Судьба раздвинула свою ироническую улыбочку ещё шире – все столики были заняты, кроме ТОГО САМОГО…

Герасим промолчал. Диана промолчала в ответ. Но по своему.

Подошёл официант в очках а-ля Л. П. Берия. Герасим пронзительно смотрел на него, вспоминая…

– Что будете?

– Мне бутерброд с сыром, кофе – чёрный, без сахара, – и… и сто пятьдесят грамм водки, – Герасим спрятал глаза в циферблате  наручных часов.

– А вам?

– Хм… Тогда мне тоже… В смысле, сто грамм коньяку и шоколад, – Диана обмеряла Герасима задумчивым взором и стала дотошно интервьюировать официанта на счёт этого самого коньяка, а также шоколада.

Компромисс желаемого с имеющимся в наличии был достигнут.

– Ты спрашиваешь, почему я ускользнула, – продолжила Диана их разговор.

– Я не говорил «ускользнула», что за словечко!? Ты недооцениваешь слова, Ди.

– Во-первых, потому что мне, и правда, нужно было в семь быть в офисе…

– Ты могла бы меня…

– …а во-вторых, – это маленькая месть, за то, что ты в тот раз ушёл, ничего не сказав.

– Можно подумать, тебе хотелось меня видеть, – саркастически заметил Герасим.

Диана пошевелила крыльями носа.

– И вообще…бросил меня, когда мне нужна была поддержка.

– Прости меня. Я уже просил тебя…

Герасим благодарно кивнул официанту и уставился на низенькую пузатенькую рюмку, которую тот поставил перед ним.

– На какой стадии роман?

Он поморщился.

– На середине. Наверное.

– Ну, ничего, – Диана вздохнула и, облокотившись на стол, стала внимательно разглядывать лицо Герасима. – Ты станешь писателем, Гера. Ты заработаешь деньги, это я тебе обещаю.

– Что ж… Тогда за будущее!

– А знаешь. Тебе идёт трёхдневная щетина (они чокнулись – рюмка с бокалом). – Ты сразу… Ну… не выглядишь таким…

– Слабаком, – подсказал Герасим.

Она снисходительно улыбнулась, и наконец-то, опустила свои огромные глаза.

Поставила на скатерть сумочку.

Блин, ну хоть сумочка могла бы оказаться ДРУГОЙ! У неё же этих сумок, как грязи! «Если бы я это где-нибудь описал, сказали бы – таких совпадений не бывает, – подумал Герасим. – У жизни плохой вкус, однако…»

Диана мельком проинспектировала себя в зеркальце и удалила его.

– Тебе идёт рыжий, – вовремя спохватился Герасим, особо выделив последнее слово.

Она резко обернулась, – видимо, неправильно истолковала его слова. Потом посмотрела в другую сторону.

– Какой рыжий? – жемчужно-серые глаза Дианы были полны изумления, какого-то простоватого, девчоночьего.

Они расхохотались, одновременно догадавшись о забавном недоразумении.

Выпили. И стали обсуждать детали свадьбы. Вернее, обсуждала Диана, а Герасим, для баланса, аккуратно вставлял междометия. Наконец, она утомилась и некоторое время задумчиво смотрела в окно.

– Я люблю тебя, – сказал Герасим.

И заслужил короткую улыбку Дианы.

– Я, вообще-то, хотела дождаться твоего дня рождения, – веско произнесла она. – Но – дело ест дело. Я купила тебе ноутбук.

Чуть отставив изящную ладонь, Диана разглядывала свои ногти.

– Зачем?! – искренне удивился Герасим.

– Сможешь набирать главы романа, где угодно… Но не в кабаках, конечно, – чуть сердито добавила она.

– Понимаю. Вещь дорогая.

(Пауза)

– Сегодня уже накачайся, – ты ж не остановишься, пока не достигнешь кондиции, – а ЗАВТРА –

Диана сидела выпрямившись и сложив перед собой руки. Просто монументальная. «Какая красивая, – подумал Герасим, пытаясь поймать её взгляд. – Но какая же ты…»

– Не, Ди… Даже не знаю… У меня нормальный комп.

– Как хочешь, – тихо сказала она и пригубила вино.




2

Он притащил с собой в квартиру котёнка, который пару дней назад поселился в подъезде, шастал по этажам, вопия (с карликовым эхом, как крошечный призрак замка), или спал в уголке под батареей, обрастая какими-то блюдечками с молоком, раздавленными булками и рыбьими внутренностями.

Герасим долго его терзал (как ребёнок – цыплёнка табака в тарелке), пытаясь опознать пол приёмыша. Потом решил, что это всё-таки «она» и окрестил её «Пиастрою».

Компьютер, словно почуяв возможную смену, работал ужасно. Сначала никак не мог загрузиться. Потом стал экзаменовать хозяина по призабытому английскому языку. Затем запросил пощады и покоя…

Герасим пожалел, что браунинг утонул в реке. (Впрочем, это же было не по настоящему? Не в реальности? Ведь так?..) Но всё же позволил старому другу забыться и заснуть.

– Пиастра, иди я дам тебе что-то, – он поплёлся в кухню, покачиваясь из стороны в сторону.

Котёнок, который, валясь на спине возле кресла, теребил коготками свисавший рукав рубашки, подскочил и как-то боком поскакал, словно блоха, за самозваным хозяином.

Герасим открыл холодильник, наконец-то глотнул «завалявшийся» бренди и бросил котёнку колечко колбасы.

Было скучно и грустно. К счастью, на счёту мобильного телефона ещё оставалось немного денег, и Герасим набрал Йорика, вполне понимая, что это бесполезно. (За последние дни он был «набран» трижды – не ответил ни разу.)

Друг ответил.

– Щфчда? – он что-то вкусно жевал на фоне медленной музыки.

– О! Ты снова воплотился! Дружище!..

– А, Гера! Рад тебя слышать, привет. Ты, это… Извини, я был не слишком гостеприимен…

– Йорик… Ты сидишь? («Да.») Йорик, милый, представь себе, – Герасим шутовски всхлипнул, – я женюсь.

– Я тоже.

– Вот и прекрасно! Хе-хе-хе-хе-хе! Будем дружить домами! Ух, заживёоооом! – Герасим снова захихикал, перевёл дух и добавил. – Но я серьёзно, коллега.

– Я тоже.

– Да что ты заладил – «я тоже, я тоже»!

– Я тоже серьёзно.

(пауза)

Герасим тихо вникал.

– В смысле, ты… У тебя… КТО она?

– Ты что, ревнуешь?

– Йорик, не хами.

– И в мыслях не было. Прости, наверное, надо было тебе рассказать о нас. Но я… Ты знаешь, мне было тяжело, ну, непросто усвоить, что всё ТО – уже в прошлом. НЕ! НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!!! НЕ БУДУ, НЕ БУ-У-ДУ!

– Чего не будешь? – испугался Герасим.

– Это я не тебе… Есть уже не хочу. Ладно, извини, я к тебе скоро зайду, – Йорик зевнул. – Возможно, не один.

Герасим долго и беспорядочно думал об этом на кухне, заедая бренди червивыми сливами и трупиком сардельки. Приходил в разнообразные тупики. Наконец, исчерпал свою зыбучую фантазию, заметил, что пока он курит одну сигарету, в пепельнице преобразилась в хрупко изогнутый, длинный столбик пепла забытая предыдущая, обиделся на Йорика и ушёл в комнату.

Компьютер и Пиастра оказались более верными друзьями. Один, морально поддерживая хозяина, стремительно загрузился, а вторая – пришла, пискляво мяукая, попросилась «на ручки», и уснула у него на коленях, свернувшись в клубок и выставив кончик крошечного язычка.




3

– Я больше не могу… – Герасим повалился на мох, который от тяжести его тела с мерзким сосущим звуком пустил из себя пузыри вонючей влаги.

Александра промолчала. Когда он открыл глаза и приподнялся на локте, то увидел, что она стоит на краю этого крошечного зеленовато-коричневого островка и смотрит в даль.

– Но Вы же хотите дойти?

Она не оборачивалась, однако Герасим чувствовал по её напряжённой фигуре, как она ожидает ответа. Даже бледный лик её представил с омертвевшими на мгновение глазами.

Слева клубился рваный белёсый туман, справа и впереди виднелась, уплывающая в мутное пространство, плоская поверхность болота – серые лужи воды, приплюснутые, ржаво-травянистые кочки, призрачные облачка насекомых.

– Хочу, – наконец, сказал он. – Я просто предложил… отдохнуть.

– Хорошо, – Александра бесшумно села, вдруг оказавшись лицом к Герасиму.

– Я недавно перечитал Ваш рассказ, – Герасим брезгливо совал ногами в мокрых брюках, не зная как бы ему примоститься. – Мне кажется, Вы как-то запутали её отношения с этим… молодым человеком.

– Что же тут неясного? Он не понимал, как можно любить без интимной связи. Она не понимала, как может быть интим без любви, – Александра подняла какой-то прелый листик и медленно разорвала его на две половинки.

– Ну да, ну да…

Герасим раздумывал, не снять ли ему ботинки, которые ощущались, как отвратительные гири, но сама мысль о том, как он будет расклеивать слои смердящей грязи в штанинах, носках, в обуви, показалась ему невыносимой.

– Он не хотел ее, совсем, – мрачно акцентировала Александра, опустив уголки рта. – Видя, что склонить на связь не может, передал другому, думал, для осеменения и другой подойдет. От другого она убежала, снова пришла к нему в офис. Ей хотелось просто на него смотреть, слушать, просто видеть и быть просто рядом.

– Но почему? Ведь она отвергала его?

– Он давал ей окрыленность, значимость в жизни, – Александра, нахмурившись, посмотрела Герасиму в глаза, и у него почему-то мурашки побежали по коже (хотя от сырости его и так периодически пробирал озноб).

– Раздражения он никогда не показывал, даже наоборот выказывал доброжелательность, и улыбался её приходу искренне, но она чувствовала его на большом расстоянии. Даже, если его не было в поле зрения, она всегда знала, что он о ней думает.

– Помню, – уныло протянул Герасим. – А последнюю главу Вы назвали «КОНЕЦ»…

Вдруг, Александра стремительно поднялась и – прыгнула, вернее, широко шагнула, сильно оттолкнувшись правой ногой, чтоб допрыгнуть до небольшой, совершенно почерневшей кочки. Застыла, балансируя руками. Чуть обернула голову, так что он увидел её нежный, молочно-светящийся профиль…

– Сашенька!.. – Герасим подавился своим выкриком, – этим несколько неожиданным именем. Он стоял на четвереньках; сердце колотилось в горле.

– Весь город знал об этой странной любви, всем было интересно, что будет, поэтому ее не стерилизовали, ждали от кого же она забеременеет… – грустно сообщила Александра; пошатнулась, стала клониться назад, падая, но каким-то хитроумным рывком, изогнувшись, вернула равновесие. – Все этого хотели, ведь рождаемость падала, смертность увеличивалась, каждый ребенок был на счету.

Герасим, наконец, встал, но она снова прыгнула, и снова закачалась тоненькой камышинкою, – на следующей кочке.

– Если ребёнок получался некачественный с генетическими наследственными болезнями, умертвляли. В городе порядки были строгие. Рождаться должны были только здоровяки, без признаков болезней.

Поставив правую ступню  в её след и сориентировавшись, Герасим прыгнул на чёрную кочку. Удержался, комично растопырив локти.

– Вы ловкий, – заметила Александра с неожиданным теплом в голосе; и без паузы продолжала. – Таким, как она, можно было рожать только полнокровных, поэтому от нее ждали новорожденного с большим вниманием, всем хотелось увидеть, что получится, если у него измененные гены на гения, а у нее доморощенные в горных оазисах девственной природы. Интересно было увидеть гибрид.

Александра опять оттолкнулась, – и провалилась по колено, немного не достав до мясистого островка, еле видного над водой. Упираясь руками, выбралась из трясины.

– Вы доберётесь и без меня, Герочка, – его имя она выговорила, явно намекая на нечаянный вскрик Герасима. – Я Вам совсем не нужна…

– Почему Вы так думаете? – он перевёл дыхание после этого вопроса и снова прыгнул.

– Вы интересный человек, – она уселась на кочке, обняв вымазанные колени и уткнувшись носом в них. – Вы умный. Но Вы ничего, ни-че-го не понимаете в моём рассказе…

На её лице виднелись капельки грязи, словно родинки. Болотная тина на руках… Как будто порвавшиеся в напряжённой борьбе со страстным мужчиной сетчатые перчатки…

– Я понимаю, почему МЫ с Вами мучаемся, – хрипло проговорил Герасим, прикидывая следующий прыжок. – Но зачем Вы так мучаете Игрушёнка?

– Я?! – глаза Александры округлились.

Она взметнулась, как бело-голубой язык пламени, и прыгнула на мышино-серый островок, поросший какими-то диковинными бледными цветами.

Одновременно с ней (на предыдущую кочку) прыгнул Герасим, – и тоже не долетел, – долго барахтался в болоте, вылезая. Сел отдышаться, оставив ноги в сосущей пучине, как в застывающем бетоне. Главное – задница на твёрдом…

– Публика, сначала очень активно щемилась к стеклу, – пафосно прокричала Александра, растопырив пятнистые ладони. – Потом потеряла интерес, постепенно рассосалась и у окна осталась парочка зевак, приплюснув о стекло носы, вяло наблюдая за разворачиваемыми событиями.

Александра смачно вытерла волосы, вроде поправляя их, но при этом, словно с каким-то истерическим блаженством напитывая их грязью.

– Постепенно, она стала всех раздражать, не оправдав надежд. Наступила кульминация.

– Да знаю я Ваш рассказ!!! – закричал изо всех сил Герасим. – ХВАТИТ! Я его уже наизусть выучил, он мне жить не даёт…

Он перевёл дух, уже почти инстинктивно высматривая место для следующего прыжка.

– Кто-то пожаловался губернатору, просидев целый день в приемной, что здоровая девка не хочет рожать, стареет, гены чахнут, – угрюмо проговорила Александра, тоже вставая. – Их же надо срочно передавать по наследству, надо срочно что-то делать…

Она прыгнула – и провалилась по пояс.



ГЛАВА ДЕВЯТАЯ


1

……………
– Саша! – Герасим непроизвольно присел, расставив руки, потому что остановил себя в самую последнюю секунду.

Александра, провалившись в трясину по пояс, была похожа на бюст в музее. Плечи нарочито расправлены, высокая грудь, голова чуть-чуть набок, словно она прислушивается к чему-то.

– Губернатор через монитор в своем кабинете строго посмотрел, что делается за стеклом в известном офисе, – пробормотала она, – вынес приговор: наградить всех, кто хотел ее осеменить, а за ней – наблюдать. И по исполнении 25 лет, убить…

ОНА ПОГРУЖАЕТСЯ! Герасим закрутился на месте, грязь чавкала под его ногами, он паниковал. Потерял равновесие – и соскользнул ногами в болото, схватившись за кочку.

– Наступил ее 25-й год от рождения, – Александра утонула уже почти по самое горло. – Убили просто. Сбили Камазом, когда она переходила улицу. Все было закончено. 

Ёрзая в тине, Герасим слепо нащупал под водой осклизлый утонувший пенёк, а потом кончик какой-то тонкой коряги. Он вытащил её из липкого месива и протянул Александре.

– Хватайтесь! Сейчас же хватайтесь! Где Ваши руки?!

Она апатично поникла головой.

Герасим закричал. Закричал всем своим телом. Никогда в жизни он не вкладывал в крик столько отчаяния, боли и острого, как игла, ощущения необратимости происходящего…

Александра подняла глаза к сумрачному, замызгано-серому небу. И – продолжала говорить, изо всех сил задрав подбородок над подступающими зелёными пузырьками.

– Она лежала одиноко в крови на асфальте, он подошел, посмотрел в ее неподвижный взгляд и подумал: «Жаль, было бы интересно посмотреть какой ребенок у нас получился бы. Теперь не узнаем».

Герасим, впившись пальцами, как когтями, в свою моховую кочку, другой рукой изо всех сил тянул вперёд дрожащую корягу.

– Хватайтесь!!

На лице Александры появилось выражение страдания – ей было очень страшно.

– Прошу Вас… – Герасим уже и сам сполз по грудь в засасывающую грязь. Ноги ощущали плавно заглатывающие приглашения зыби…

– Я УБЬЮ Вас, если Вы не схватите эту долбаную палку!!! – заорал он в ярости.

Александра глянула на него с мгновенным детским испугом, из воды появились её руки, чёрные и ужасные, она намертво вцепилась в корягу, так что чуть не стащила Герасима в болото полностью, пока он упорно тянул на себя её тело, хрипя сквозь зубы, чтоб она поскорее легла грудью на поверхность трясины…

…Она немного помогла, перебирая пятками и локтями, когда он втягивал её на островок… Герасим, тяжело дыша, лежал тесно рядом с ней на своём дрожащем животе, обнимая Александру рукой за плечи.

– «Она тебя любила», – сказал сотрудник из его офиса.

– Что?
 
– «Любила бы, – родила.» – «Ей не ребенок нужен был, а ТЫ.»… Такой вот рассказ.

Болото издало какой-то тягостный, утробный звук.

– Это бред, это всё бред, – пробормотал Герасим. – Этого всего нет…

– Этот рассказ – о сайте… вообще, он – о творениях. И о нас с Вами. Давно хотела Вам сказать. Символы…

Начал моросить мелкий холодный дождь.

– Всё время Вы спасаете меня… А я Вас – не могу, – сипло проговорила Александра, и чихнула.

Герасим поднял голову. Их глаза были так близко… Почему, почему она ТАКАЯ? Почему?!

Одиночество…

Герасим медленно поцеловал Александру. Её губы не были отзывчивыми, но и не напряглись протестующе. «Это был короткий, странный, мучительный поцелуй. Привкус тины придавал ему оттенок какой-то изнурительной горечи…» – проговорил кто-то в голове Герасима.

Он упал носом в мох. Застонал.

– Вы… Вы настоящая, – прошептал Герасим в её ухо.

Возле монитора вылизывал себя котёнок. Котёнок?! Ааа, ну да… Песета… Пиастра, ять…

Экран компа заспанно расцветал, – вероятно, пробудившись от резких движений «мышки», которую зацепил Герасим. Светился развёрнутый Журнал (кажется… да, он искал какую-то давно найденную статью о современном романе).

Пиастра потянулась всем телом, разинув миниатюрную пасть. Посмотрела на Герасима бледно-голубыми глазками. Вдруг, игриво выгнувшись, – атаковала «мышку».

Экран перемигнул. Появилась лента «Гугла» с пёстрым столбиком веб-страниц и набранными в окошке словами «Любовь Одиночество».

«Господи… как давно это было.»

И тут что-то резануло глаза, Герасим даже не сразу понял что. Он торопливо отлучился в туалет, напился воды из-под крана, и снова уселся против монитора… Вот оно как! В тот вечер он не заметил… Не обратил внимания. Огромная часть документов, которые тогда выбрал Гугл, были ссылками на страницы сайта operapera.ru

«Загадка, – Грасим поскрёб небритую щёку – Тэээкс. А в почте у нас… В почте у нас как обычно. Я всё-таки напишу ей!»

Он придумал, как обойти своё собственное правило ТОЛЬКО ОТВЕЧАТЬ на её письма, а не писать первым. Он нашёл свой маленький рассказик (10 лет назад писаный, – как время летит!), о мальчике, который мечтал стать повелителем ветра… Отправил ей на е-мейл.

«Пора-пора-порадуемся на своём веку…» – запел мобильник. Герасим выругался. Йорик.

– Привет, Гера!

– Привет… Коли НЕ ШУТИШЬ, – угрюмо отозвался Герасим.

– Погоды стоят замечательные. И прогноз на завтра – прееееелесть. Предлагаю – у нас. Ты как?

– Что – у нас?

– Ну, У МЕНЯ, если угодно. Встретиться, – ты что, забыл?..

– Йорик, ты прочёл, наконец, рассказ? Нашёл там коды?

(продолжительная пауза)

– Эй! Ты где? – поинтересовался Герасим, протирая глаза.

– Прости, Гера, это была глупая и жестокая шутка. Меня тогда слишком поглотили новые события в моей жизни, я пытался их… Прости, друг…




2

Александра долго не могла уснуть. Опять ей снился Герасим, она с ним долго говорила, потом не могла вспомнить о чём, но основной разговор всё время крутился в голове и не давал расслабиться. «Зачем я о нём думаю?» – в который раз спрашивала себя, но ответа не находила.

«Он – Призрак, – это же понятно, – сон никогда не бывает явью, даже вещие сны сбываются частями, какой-то яркой вспышкой. Призраки, что приходят во сне, на яву не проявляются, сбываются только действия, – размышляла Александра. – Нет, зря поставила сырой рассказ, не доработала, недодумала. Наверное, Герасим – моя совесть и она меня мучает. Никого реального человека за этим нет».

И хотя мысли одолевали, ей хотелось уснуть, чтобы как можно быстрей встретиться со своим Призраком, поговорить, понять кто он. Она признавала, что нравится его мягкий тембр, эмоционально-ровный ритм голоса, с ним становилось как-то спокойно.

Что же было последнее... Ах, да, он меня спас… Зачем? Чтобы это значило. Вода… Какая была вода? Если мутная, к плохому, нет, прозрачная – да.

Когда плыли на лодке – прозрачная, видны были водоросли, потом мутная, когда упала, и снова прозрачная.

На берегу лежала, перепачкана тиной… а это уже к болезни.

И с болотом – то же самое…

Видимо, я заболела и Призрак мой, простое больное, нездоровое видение.

Герасим… облако, туман, неопределенность… Разговариваю сама с собой… Я больна, мне надо поговорить с психологом, сейчас мода на психологов. Не верю им, а вон, соседка, была стервой, никогда не здоровалась, а теперь улыбается,  приветствует при случае. Надо к доктору, надо…. 

С муками, долго ворочаясь, уснула.

…Герасим, Вы где?

Она шла по лесу, цеплялась за корни, падала. Сначала, очень хотела встретить его, но лесные страхи отвлекли от основных мыслей, уже думалось, как выбраться, где-то ухала сова, пугая своим присутствием, какие-то темные тени носились над головой, приходилось шугаться в сторону и часто останавливаться.

Вдруг, как будто поменяли картинку, – теперь шла по пустыне; из-под ног выскочила юркая ящерица и шмыгнула за одинокую колючку. Александра была босиком, но почему-то песок не чувствовала, а ведь он должен был быть горячим. Солнце так ощутимо нагревало голову, что капли пота сбегали, юля по телу как живые и Александра вытирала ладонью лицо, размазывая их. Кроме легкого платья на ней ничего не было.

«Долго я иду?» Она обернулась. След тянулся к горизонту, а впереди – пустота распростерлась на сколько охватывал глаз. Но сделав несколько шагов, она неожиданно увидела оазис.

Подошла. Деревья клонились к воде, небольшое озерцо отражало ослепительную голубизну неба, на гладкой поверхности ни одной морщинки, казалось, большое зеркало лежит на земле. Окунула ногу, – прохлада потекла вверх, но круги на воде не появились, присела и опустила руки, закрыла глаза от блаженства, платье опустилось, воду накрыло, как зонтиком, не промокая.

Герасим сидел на бережке, скрестив ноги, пересыпая песок из одной ладони в другую, песчинки просыпались меж пальцев. Набирал снова, и маленький поток как маленький водопад вытекал из его руки и падал на другую, образуя маленькую горку.

– Герасим, мой рассказ – бред, там много стилистических ошибок, да и не бывает такой любви, – Александра даже голову наклонила, пытаясь попасть взглядом ему в глаза. – Любовь придумана людьми. Свои чувства и ощущения они передают другому, или пытаются передать, если есть отклик, получается союз, если нет, то чувства переходят в другое состояние.

Герасим отряхнул ладони и посмотрел на горизонт, приставив руку ко лбу козырьком.

– Кто-то придумывает рассказы, кто-то стихи, – продолжала она. – Кто-то уходит в плаванье. Чувства нельзя удержать на одном уровне, они охватывают нас только на мгновенье, а потом пытаемся это мгновенье растянуть во времени, хватаемся за соломинки, пытаясь удержать его в себе и не забыть.

Он лёг на спину, по-пляжному вольготно раскинув ноги в подкаченных брюках, и прикрыл лицо платком.

Александра опустила ладонь лодочкой в воду (гладкая поверхность озера опять никак не нарушилась) и хотела плеснуть на него. Но передумала.

– Знаете, Герасим, я не хочу, чтобы Вы приходили, Вы спать не даете, всё время о Вас думаю, привыкаю, так можно сойти с ума незаметно.

Она встала и подошла к нему.

– Слышите?! Не приходите ко мне!.. – протянула руку, чтобы толкнуть, но пальцы не почувствовали никого…

…Александра открыла глаза. Она лежала на смятой постели, подушка валялась  на полу, одеяло откинуто в сторону. Почувствовала, что подмерзла, пошла на кухню греть чай. Часы показывали за полночь. Спать не хотелось.



3

Герасим немного волновался. Всё получилось так неожиданно… Ему трудно было представить друга женатым. Да и просто – в обществе женщины. У Йорика было слишком много странностей и тяжёлый характер, ни одна девушка, сколько Гера его помнил, не удерживалась с ним дольше нескольких дней.

Уже издали потянуло ароматным дымком. Герасим открыл калитку.

– Здравствуй, дружище! – закричал Йорик, отвлекаясь от мангала. – Привет, привет!

Чудо так чудо. Он шёл на Герасима, раскрыв объятия, а вокруг него кружил, виляя хвостом, совершенно счастливый Нус.

Из дома вышла невысокая худощавая женщина лет тридцати пяти, в просторных брюках и ярко красной блузе…

– Знакомьтесь! Это Гера. А это – Сара, – учтиво кривлялся Йорик. Даже сделал замысловатый жест рукой, вроде, незримой шляпой помахал. Обнял всё-таки Герасима и тут же оттолкнул от себя.

– Борис! – укоризненно проговорила Сара, искренне улыбаясь и поправляя узенькие очки.

Она выговаривала его имя удлинённо, с двумя ударениями, так что получилось что-то вроде – «Баааариииис!»

– Очень приятно!

– Взаимно! 

Герасим в мыслях намеревался поцеловать руку Йориковой невесты, но Сара протянула её совершенно мужским жестом.

Он пожал узкую, прохладную, сильную ладонь.




ГЛАВА ДЕСЯТАЯ


1

Они сидели во дворе Йориковой фамильной обители за кривоватым столиком, пили коньяк, ели шашлыки и печёные фрукты. Герасим всё поражался тому, как искусно друг скрывал от него свой роман.

– Не только от тебя, Гера! Не только от тебя! – уже в третий раз патетически восклицал Йорик, почёсывая вечно-голодного Нуса за просторным ухом. – И от себя тоже…

Сара в шутку тузила его кулаком в плечо, и он податливо покачивался, встряхивая патлами.

– Мы познакомились в Интернете, на одном форуме, где Борька выложил свой трактат, – наконец, пояснила она. – Это поразительно – сколько мыслей у нас совпало!

– Не так уж и много, – возразил Йорик.

– Раньше ты думал по-другому.

– Я всегда думаю одинаково.

– Но достаточно сходств было.

– Достаточно для чего? – шутливо уточнил Герасим.

– Для взаимного интереса. Потом долго переписывались…

– Фотками обменялись, – с живостью добавил Йорик, и резко повернулся к Саре – Обманщица! На фотографии ты была королевой красоты!

Она схватила его за горло и стала душить. Йорик комично выставив язык, таращил чёрные глаза на друга. Он был такой же счастливый, как и Нус, которому Гера под шумок скормил под столом большущий кусок мяса.

Черноглазая, черноволосая Сара выглядела прекрасной парой Йорику, во всяком случае, на первый взгляд. Герасима только удивляло, что за каких-то несколько недель было принято решение о свадьбе, тем более что Сара проживала в России, и имела гражданство РФ. Да, друг его был сумасшедшим, он такие фортели выкидывал порой, что уже давно стал достопримечательностью университета, в котором преподавал. Но это… Вся эта безумная романтика, это… не его «территория», что ли…

«А у меня с Дианой? – мысленно одёрнул сам себя Гера, – Мы, вообще-то с ней разбежаться собирались…»

Невзначай приглядываясь к Саре, Герасим заметил, что и она тоже тайком его разглядывает с огромным, даже, пожалуй, неприличным, интересом. Пусть и исподтишка.

Но алкоголь и непринуждённая беседа сделали своё дело – стало необъяснимо хорошо, всё казалось прекрасным… Вновь разлили коньяк. Гера произнёс замысловатый тост об Интернете и пишущих людях. Выпили.

– А что касается Инета, – с загадочной интонацией сказала Сара…

– Девушка, мы же договорились! – Йорик взял её ладонь в свои руки; посмотрел на Герасима. – Не обращай внимания, дружище, кое-кто думает только о работе и не умеет расслабляться…

Сара свободной рукой приопустила очки.

– Баааариииис!

– Договор дороже денег, о, Королева Сети, – строго произнёс Йорик, множественно целуя её пальцы.

– Ну, хоть Сети-то королева, – вздохнула Сара.

Разговор пошёл ещё более весёлый, бесшабашный, и пришлось принести заначеный Йориком «на смолисто-чёрный день» самогон. Как выяснилось, Сара была из состоятельной семьи, «настоящая научная элита, Гера!», два её брата занимались бизнесом, а она сама ушла с головой в серьёзные практические исследования в области лингвистики и семантики.

Запел мобильник. Сара вытерла руки салфеткой, полезла в сумку и приложила телефон к уху.

– Да, Сёма. Привет! Нет, я сейчас на Украине…

– «В» Украине, – бесцеремонно поправил её Йорик. – Сарочка, ты же учёный!

– Извините, ребята, это мой брат, – она отошла в сторонку, послав Йорику поверх очков загадочный взгляд, вроде как, «ну, я тебе покажу!»

Начинало темнеть. Герасим азартно прикармливал свой плотью комаров и истреблял их ударами чудовищной силы. Друг включил лампу, висящую на столбе над их столиком, и стало, до сладких мурашек в спине, уютно… В синевато-серых сумерках верещали сверчки, храпел, совершенно по-человечески, под столом спящий Нусик, издалека доносились лягушечьи трели, эмоционально говорила в свою мобилку Сара, бродя возле крыльца дома, под светильником, и отбрасывая жестикулирующую тень.

– Понимаешь, я ведь никогда не был влюблён, – с каким-то изумлением бормотал Йорик, наклоняясь к Герасиму через стол. – А тут… Просто разрывает! На фрагменты! Таких женщин ты не найдёшь, сколько не ищи. Только не говори мне про Теличкино, блудодей!.. Это так странно… Я даже телефон отключал, пытался рационально истолковать, что же со мной такое!.. Философ, блин… – Он опёрся на локти, взъерошив растопыренными пальцами свои лохмы. – Я потому и спрашивал про вас с Дианой…

– Гхм, – Герасим охотно принял вид компетентного эксперта. – Всё-таки какая-то причина должна быть. Пусть незначительная на первый взгляд… Диана, например, – выглядит как модель. И мне это льстит, – стыдно признаться, но грех утаить… Да и представь, – Гера понизил голос, – когда ТАКАЯ женщина тебе…

– Да-да! – сдавлено прокричал Йорик, вскакивая. – Конечно есть причина! Я читал её статьи, и словно слышал её. Это кристальный ум, эта неподражаемая ирония!

– А как он мне предложение сделал, – тихо подошедшая Сара обняла Йорика за плечи. – Это надо было видеть!.. Маугли! Тарза… ой!

Он подхватил её на руки, закружился, зашиб Саре ногу о столб, из-за чего погас свет, и Йорику пришлось идти в дом за лестницей и новой лампой.

Когда освещение было восстановлено и все отхохотали, разговор пошёл спокойнее. Сара рассказывала о своей работе,  пристыженный Йорик внимал, сложив руки на столе, как первоклассник, а Герасим с наслаждением курил.

– Мне, кстати, не раз говорили о том, что в моих статьях есть, как я это называю, «портретность». Люди сразу воспринимают автора. Как личность. Это долго объяснять, но секрет в том, что я свои материалы никогда не «причёсываю». Главное, чтобы аргументация была на месте, а стиль… Человек это и есть стиль, – Сара сжалилась над Йориком и погладила его по взъерошенной голове, как будто аргументируя свою мысль.

Комары куда-то пропали.

– «Портретность»? – Герасим задумчиво поскрёб возрождающуюся бороду. – То есть, вы…

– Это лишь один из терминов моей концепции, – азартно перебила Сара. – Ещё я убеждена, что текст (не путать с потоком сознания), именно нормально продуманный текст, но с минимальной обработкой автора – это… – Она поиграла в воздухе пальцами. – Нет, кратко такое не объяснишь… Ну, в общем, его можно уподобить, скажем, индивидуальному запаху человека.

– Такого ты мне не говорила, – ревниво заметил Йорик.

– Но ведь с тобой можно говорить профессиональным языком, – добродушно польстила ему Сара; и тут же добавила. – Или тебе тоже популяризировать?

Йорик стал разливать остатки самогона. А она наклонилась и с гримасой потёрла ушибленную лодыжку под столом.

– Текст – это ещё и «коммуникативный канал», я имею в виду не передачу непосредственного смысла написанного, а КОНТАКТ «Личность – Личность»… Но это ещё надо продумать, – признала Сара и зевнула, прикрываясь ладонью.

У Герасима в пьяной голове бурлили тысячи мыслей, но разобраться с ними он был не в силах.

– Вот зачем мне был нужен этот сайт, – вдруг обронила Сара, уперев в него чёрные глаза.

– Какой сайт?

– Душенька, мы же договорились, – довольно жёстко произнёс Йорик.

– Да иди к шортам, Йорик! Какой сайт?




2

Александра включила компьютер и зашла на сайт с решимостью всё стереть и покончить с бредом, что её преследовал.

Кто-то написал отзыв на её рассказ. Она задумалась, но ничего не ответила, закрыла страничку и вышла из Инета. Подпись странная – Йорик. Чтобы это могло значить. Герасим, теперь Йорик, известные литературные герои. «Они, что в Инете оживают? Так, сегодня надо звонить в поликлинику и записаться на прием. С ума можно сойти. Может позвонить подруге, у неё сейчас часов десять утра»

– Юль, мне нужна твоя помощь, есть время поговорить?

– Знаешь, сейчас не могу, на работе завал, отчёты, давай вечером, я сама позвоню.

– Ну, давай.

«Надо заснуть, есть время»

– Всё-таки странно это… На асфальте тело погибшей девушки, а они…

– А тот сказал, если Вы помните, – с нажимом проговорила Александра. – Ее проблемы. «Блондинка», наверное. Хорошо, что нет продолжения генов. Такие уроды не нужны. Пошли, работы в офисе много, я вызвал скорую, должны скоро подъехать.
   
– Много работы… – повторил Герасим, словно бы пробуя это выражение на вкус.

– Когда подходили к офису, увидели в небе маленькую, быстро приближающуюся точку, увеличивающуюся в размерах, тут вспомнили, как в СМИ пестрели материалы о комете, перед глазами промелькнули газетные заголовки. Они стояли, запрокинув головы, и заворожено смотрели на надвигающееся будущее, – Александра сделал театральную паузу. – Наступал 2012 год.

Густые кроны деревьев над ними шумно зашелестели, словно аплодируя. Александра, привстав на коленях, подобрала из травы скорченный листик и аккуратно положила его в ручей. Он поплыл, тыкаясь в камешки, застревая, и снова освобождаясь…

– Гера, Вы не слушаете, Вам скучно, и думаете о чём-то своём. Я не буду рассказывать, всё получилось плохо, она погибла. Всё. Весь рассказ.

– Вы не поняли, наоборот, я внимательно слушаю. Зевота одолевает от недосыпания, я много работаю, – он покраснел. – Вы продолжайте.

– Окончание я уже сказала, – Александра откинула волосы, снова присела и по её лицу вуалью скользнула витиеватая тень.

– Мне не сюжет интересен, а ваше повествование, – Герасим разлегся в траве и, закинув руки за голову, стал наблюдать за полетом какой-то букашки над цветком, что смотрел на него своими тычинками.

Потом – сорвал травинку, рядом с цветком, и стал протягивать летающему насекомому, чтобы оно село.  «Божья коровка» облюбовала цветок. Но Гера ткнул травинкой под лапки и «коровка» переползла. Стала искать наивысшую точку для взлета. Когда добралась до вершины, расправила крылья и полетела, провожаемая счастливым взглядом Герасима.

…Александра проснулась. Солнце стояло высоко и светило косыми лучами, соскальзывая по стеклу, как бы не попадая в окно. Глаза набухшие, открывались плохо. Умывшись и приведя себя в надлежащий для женщин вид, решительно набрала номер поликлиники:

– Регистратура? Мне бы записаться к психологу, интересно узнать цену и часы приема.

– Психологов у нас нет. Психиатр, приходящий, принимает раз в неделю, о цене поговорите с ним. Можно позвонить в клинику, там специалисты принимают каждый день в течение рабочего времени.

Александра задумалась. Психиатр уже серьёзно, таблетки, клиника. Нет. Что-то не хочется. Клиника как-то рановато. Молча положила трубку. «Может, всё-таки сама справлюсь...»

На работу – не срок, отпуск не закончился. Зайти проведать сотрудников. Оделась соответственно офисному восприятию, джинсы и плотная, не пропускающего чужого взгляда, кофточка. Выходя из лифта, встретила подругу по подъезду, у которой отпуск только начался, и она не знала, что делать со временем.
 
Поболтали  о ерунде, перемалывая кости соседям и коммунальным службам, решили прогуляться в парке, давно не посещаемом после детства месте культурного отдыха…



ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ


1

…Йорик постелил Герасиму на веранде. Гера не возражал, потому что ночь выдалась довольно душная. Сначала его одолевали рваные сновидения, он то и дело просыпался, в голове метались клочки воспоминаний об Александре, об Игрушёнке, которого «сбили Камазом», о Диане с её ноутбуком… и родинкой под… Кукла эта всплывала, которую он не любил, и которая ему всегда попадалась на глаза у Дианы дома…

Потом опьянение как-то неожиданно ослабело, и Герасим уже не смыкал глаз. Ворочался в липкой простыне, вспоминая вечерний разговор.

Сара считает, что писатели передают не только смысл текста – тему, замысел свой художественный, идеи, образы, – но ещё и «самих себя»… Вот почему её интересовали начинающие, либо малопишущие авторы… У них это чётче выражено. Надо же!..

Да, откуда у нас там возник Залопаткин? Это я, наверное, его приплёл.

«Залопаткин, сволочь, мешает, сколько авторов разогнал, а кого-то вообще, думаю, духовно искалечил! – преувеличенно страстно проговорила Сара и положила голову Йорику на плечо. – Я бы давно расторгла с ним контракт, но соучредители не дают, Залопаткин, мол, придаёт сайту вес. Им наука не интересна.»

Хм… А деньги ей нужны. Интересно, сколько стоит сделать так, чтобы «Гугл» время от времени отправлял всех ищущих связь слов «Любовь» и «Одиночество» на один и тот же ресурс?.. И даже на одну страницу?

«Вы хотите сказать… Ну… исходя из вашей, этой… доктрины… у каждого писателя есть хотя бы один Подлинный Читатель?» – пьяно вникал Герасим.

Сара долго и с удовольствием смеялась.

«Ну… если вам так угодно. Вообще-то я смотрела и изучала, кто и что писал в отзывах начинающим авторам и графоманам. Хотя не люблю это слово – графоман. С научной точки зрения, любой, кто НЕ может не писать – графоман, а качество, стиль и талант – понятия не научные. Не так ли, Борис? (Йорик кивал.) Бывает, что у автора текста и его читателя – эмпатия полная. И в этом случае – вы – идеальный читатель этого рассказа.» – «Но я писатель!» – «Вообще-то я сказала «вы» фигурально. Но… что ж, тогда ищите своего идеального читателя», – снисходительно улыбнулась Сара, протирая очки чёрным бархатным платочком…

В памяти появился Вирин, жуткие перипетии романа… Ооо, нет…

Герасим понял, что уснуть не удастся, оделся и вышел на крыльцо. Небо серело над кронами сонливо замерших деревьев. Пропел петух. Было всё так же душно, но в воздухе иногда проскальзывали приятно-влажные струйки.

Герасим закурил и облокотился на перила. Сзади скрипнула дверь. Вышел заспанный Йорик в широченных чёрных трусах. Стал рядом, тоже опершись локтями.

– Чего не спишь?

– Дай сигарету.

– Ты же бросил!..

Йорик понюхал сигарету и сунул её за ухо. Они долго молчали, слушая перекличку петухов.

– Ты прости меня, дружище, – Борис почесал лохматую до безобразия голову. – Я не сразу понял, насколько это всё у тебя странно, необычно… И важно для тебя.

– Ты о чём?

– Я был зол на самого себя… – продолжал Йорик. – Я был зол на себя, потому что терял над собой контроль, а мне это никогда не нравилось. Привычнее – от водки… А тут… Йорик-Борик – и любовь! Хм. К тому же, она долго не отвечала взаимностью – съезжала на профессиональные темы. Если б ты знал, сколько писем я ей написал!

– Влюблён через Интернет… – пробормотал Герасим. – Название для романа.
 
– А когда мои родственники, наконец, свалили, Сара вдруг стала отвечать на эти мои ахи и охи, – Борис обернулся на дом, и продолжал тихонько. – Я признался ей в любви.

– Это ты меня прости, друг, я ведь не знал ни о чём. Вот и грузил тебя этой своей проблемой.

– Тогда, в луна-парке, я отнёсся к твоей истории как к какому-то раздражающему фарсу. Пошутил про эти дурацкие коды – фантастика мне вспомнилась. Сара в те дни была в Киеве на какой-то конференции, мне казалось она так близко! И я подумывал…

– Хорош фарс! Я подумываю про врачей, – фыркнул Герасим, но тут же великодушно добавил. – В принципе, я и не поверил ни в какие коды, так что не заморачивайся.

– Кстати, я из-за этого раздражения написал твоей Александре отзыв на рассказ, какие-то дежурные глупости, – вспомнил Йорик.

– Я видел. Это жестоко.

Борис снова достал и понюхал сигарету. Судорожно зевнул во весь рот.

– А почему ТЫ ей ничего не писал?

– Я написал отзыв. Но он получился какой-то путанный, сбивчивый… и интимный, наверное. Поэтому я его удалил, как только она выложила на страницу почту. Стал писать ей на е-мейл.

Нус вопросительно гавкнул, немедленно вызвал волну лая соседских собак, и, повозившись под столом, опять свернулся калачом.

– А когда она жила уже тут, в отеле, - яростно зашептал Йорик, - и мы встречались, рассказала, что она – совладелец сайта. Какое совпадение, говорит! И стала меня расспрашивать о тебе. И в письмах спрашивала, а тут просто… как спятила. Теперь я уже жалею, что рассказал ей о твоих снах.

– О моих снах?

– Прости.

– Вообще-то, это нехорошо, Йорик, – подумав, признал Герасим; ему было почему-то жаль друга, который после прекрасного вечера и ночи выглядел таким печальным. – Но всё же ничего такого особо страшного я в этом не нахожу.

Йорик вскинул на него чёрные острые глаза и пробормотал.

– Я люблю эту женщину, и хочу с ней жить до скончания этого долбанного века, но она так воодушевилась… Как-то… не по человечески. Когда приехала ко мне, всё про тебя дознавалась, требовала, чтоб я вас с ней познакомил. Я, в общем и целом, конечно, не возражал, что тут такого? Но…

Он помолчал.

– Гера, в тот день, когда ты сюда пришёл…

– А! Она была здесь! – хлопнул себя по лбу Герасим.

Йорик тоже хлопнул его по лбу и шикнул.

– Я ей сказал, «мы сейчас знакомиться не будем. Пей чай, а я скажу другу, что увидимся позднее».

– Почему?! – от изумления Герасим даже разинул рот, как ребёнок, которому рассказывают, откуда появляются дети.

– Не знаю… Может быть, во мне взыграло упрямство. Тем более, она баба властная. Я представил, как она будет рассматривать тебя словно диковинку… В общем… Сказал – всё! Не сегодня. Ох, она взвилась! Но меня это только ещё больше уверило… – Борис нервно взъерошил волосы. – Ты прости. Я пытался привыкнуть к тому, что прежняя моя жизнь потеряла всякий смысл, а новой – пока ещё нет.

«Интересно, у меня – также?» – прислушался к себе Герасим. Но ответа не услышал.

– Мы тогда поссорились, – заключил Йорик. – Однако на следующее утро помирились. У нас вообще так всё время. Но… Она отходчивая.



2

Парк потрясал обновленным видом – кофейни, танцевальные площадки, гонки на квадрациклах (захотелось полихачить, но стало боязно), карусели, качели, всё новое, или давно забытое.

Девушки рискнули на колесе обозрения кинуть взгляд сверху на свой маленький городок. Разочаровались. Видны были только "высотки", высунувшие свои крыши и этажи, отблескивающие окнами, из зеленого моря листьев когда-то густого тенистого леса.

Очаровали клумбы и пальмы, которые на зиму упаковывают полиэтиленом и круглосуточно подогревают под стеклом воздух. Радовало, что пальмы настоящие, не то что искусственные сакуры, берёзы, ели, которые рядами стоят у центральных магазинов.

Привлек внимание террариум. Змеи завораживали своей изощренной окраской, извиваясь под лучами рампы. Полоз, кобра, питон, привезённые из далекой Южной Америки, чувствовали себя в русском климате не совсем уютно, постоянно пытаясь спрятаться под коврик, покрытие которого имитировало декорации их прежней жизни. Какие-то ванночки, с водой и без, коряги и пейзажи – лес, пески, водные мотивы. Комфорт за решеткой по максимуму. 

– Ты не знаешь, что означает во сне песок?

– Как тебе сказать, что-то пустое, по-моему.

– А «божья коровка»?

– Это символ… Но, я плохо разбираюсь в снах, моя бабушка тебе бы всё по полочкам разложила, но она давно в мир другой ушла.

– Может, бабушка о «коровках» что-то говорила.

– Хочешь, маме позвоню, может, она знает?

– Звони.

– «Божью коровку» называют ещё «Ванька-кубанька», – добавила подруга, манипулируя мобильным телефоном.

– Это что, Ванька с Кубани?

– Наверное, там таких жуков много. Алло, мам!..

Александра стояла безучастно, слушая подругу, понимая, что и мама не специалист по сновидениям.

– Она точно не знает о «кубаньках», а жуки – к бедности, и если его во сне раздавить, к хорошему. Кстати, песок к утратам, тоже из темы бедности…


…Александра на кухне тянула горячий кофе, обжигая губы. «Вот почему Герасим радовался, что жук улетает…Хм. Опять он лезет мне в голову. Живёт где-то такой человек, по имени Герасим, письма писал по е-мейлу. Ну и пусть себе живёт… Почему у меня во сне Герасим? Что же делать? Экзотариум не помог…на квадрациклах зря не встряхнулась… Надо раньше срока выйти на работу, там вставят мозги лучше любого психолога…дался мне этот Герасим …»

«Ванька-кубанька полети на небко, там твои детки, кушают конфетки…»

Пытаясь отвязаться от этого бреда, Александра села шить платье. Материал давно лежал невостребованный, даже покрой уже устарел, и надо было заняться моделированием. Разложила журналы, но они каких-то прошедших годов, старые, затертые, модели не соответствовали новым веяниям.

«Надо что-то классическое, без выкрутасов, прямой покрой, не приталенный, талия всё время меняет свои первоначальные объемы, и обязательно линия рукава ниже плеч, головку сажать, точки высчитывать, неохота.»

Развернула ткань, примеряя, что выйдет, платье или блузка. По обмерам получалось платье, самое простое, но такие в моде всегда. Подойдёт. Обмерив изменившуюся за прошедшее время фигуру, зафиксировала изменения, – придётся готовить новое лекало. Во мороки!

«…всем собакам раздают, а тебе не дают… – опять всплыли слова из детской песенки о «кубаньке».

«Тьфу ты, привязалась. Так, объём талии уменьшился, объём бедер тоже... Куда девается моё тело, Господи? Уже и кости прощупываются, надо пойти в магазин, набрать мяса, нажарить котлет, потолстеть, и не придётся менять лекало…Опять бред…»

Посидев немного на полу, грустно глядя на развернутую деятельность, встала и проверила содержимое холодильника. Да уж, пустоватенько. Придётся идти в маркет, хоть колбасы для бутербродов принести. Эта мысль приободрила, и Александра с легкостью, бросив на полу разложенные вещи, вышла из квартиры.

Соседка снова встретилась в магазине, покупала своей кошке мороженую рыбу, самую дешёвую, не кондицию.

– Я маме ещё раз звонила, – заговорщицки проговорила девушка шепотом, – она твой сон немного разгадала. Ты же одна живешь, во сне приходит мужчина, значит, тебе просто нужен мужчина. У тебя, кажется, и любовника нет. Сон в руку, у меня есть одинокий, хочешь, познакомлю? Хозяйственный, всё сам делает, и кран починить, и оладьи испечь. Давай сведу!

– Да нет, не надо. С этим у меня всё нормально, – Александра сонно оглянула жужжащий людьми зал.

– Нет-нет! Это точно гормоны не дают покоя, я-то точно знаю. Твоё подсознание зовёт его, а сознание сопротивляется, поэтому не веришь.

– Да нет, тут другое, – Александра отмахнулась от назойливой соседки, одновременно подбросив пакет с продуктами под мышку, – опасалась, что вытягивающиеся ручки порвутся, и яйца целыми не доберутся до холодильника.



3

На кухне в одиночестве, жуя колбасу с яичницей без аппетита, задумалась, может, и правда, любовника завести, лишь бы от Призрака избавиться?

Включила телевизор. Не глядя, нажимала на пультик, перебирая изображения, ткнулась в какой-то фильм. «Привидение», в главной роли Патрик Суэнзи. Какой раз уже смотрела, но всегда до конца. Патрик играл здорово, фильм его, что и говорить.

«Может, и моё Привидение хочет мне что-то сообщить?.. Нет, здесь другое,  сюжет о другой ситуации, только всё такое же немое, знаки, цифры, символы, разгадать бы, цыганку надо, или экстрасенса, как в фильме, ага, деньги некуда девать, надо, надо встретить, нет, к концу отпуска деньги подрастратились, вот выйду на работу, заработаю, тогда и к провидцам пойду о призраках узнавать.»

Опять мысли возвращали её в призрачный мир. «Это от одиночества», – вспомнились слова соседки.

Александра собрала на полу вещи, кое-как запихнула в шкаф и включила компьютер. Начала писать рассказ.

«Герасим сидел на кухне и вертел в руках открученный кран, пытаясь отвинтить, закоксовавшуюся гайку, ржавчина въелась крепко…»

Опять Герасим, Герасим, Герасим… А можно другое имя? Так, надо подумать, Николай, нет, Владимир лучше.

Начнем сначала. «Владимир сидел на кухне и крутил в руках открученный кран, пытаясь отвинтить, закоксовавшуюся гайку, ржавчина въелась крепко…»

Соседка права, нужен мужик, кран-то течёт, чёрт, вот незадача, всё упирается в мужика. Чушь, пойду на работу, заработаю, вызову слесаря, и проблемы с сантехникой решатся сами собой.
А Герасим лучше, чем Владимир сочетается со словом кран…

Надо о чём-то другом.

О женщине, например. Любила, он встретил другую, её бросил, она одна тянула лямку. Лучше, если у нее на шее был ребенок. Или два. Нет. На плагиат смахивает «Москва слезам не верит», да и сопливо получается. Другое, надо другое, что-то читабельное, закрученное, но простое, чтобы всем было понятно, не только избранным. Писательство или писанина для народа, типа что-то под этим девизом. А как всё-таки правильнее?

Пальцы застучали по клавишам.

«Герасим молча жевал травинку и смотрел на Александру сквозь дымку времени…»

Черт, опять Герасим, но что-то красивое про дымку, надо отработать мысль, дымка-время, надо что-то между вставить. Имя, имя надо заменить, прям свет клином в Герасима уперся, заменить. Гера, сокращенно ничего получается, НЕ НАДО! Без Герасима, без туманного Геры, о другом, о ком-нибудь другом.

Думай, дымка-время… может, любовь? одиночество? банально как-то, простовато, но для народа в самый раз, хочется всё-таки что-то серьёзней, для себя. Детский сад, любовь-морковь, поднадоело. Любовь надо упаковать в другие чувства, более возвышенные, чем простое влечение, ожидание, приход и счастье…

«Призраки приходят по ночам…закипает кровь… глаза светятся лунным светом… они непонятны нам, мы непонятны им…»

Господи, какие-то кошмары, ладно на сегодня хватит, надо жарить котлеты, голод не тетка, на голодный желудок приходят всякие бредни…хуже Герасима




ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ


1

– Привет! Извини, что сразу не перезвонил, нужно было счёт пополнить, а индусы только сегодня в обед расплатились.

– Ох, Гера, Гера … Издательство «СпазмО» даёт добро, – в голосе Дианы слышались жёсткие деловые нотки, которых раньше (о, как давно это было!) он никогда не замечал, а в последнее время стал слышать постоянно. – Роман прочитали, но сказали, нужно кое-что исправить.

– Что, там редакторов нет? – с раздражением спросил Герасим.

– Исправить в сюжете… Изменить. Погоди, я тут записала. (шелест бумаги) Отец Вероники должен оказаться геем…

– Что?!

– …а её ребёнка пусть похитят бандиты, чтоб… сейчас, секундочку, – чтоб шантажировать Вирина. А жена Вирина пусть умрёт.

– Ересь какая-то…

– Ладно. Ты давай садись за работу, у меня сегодня напряжённый денёк. Ты в форме?

– Н-да…

– Давай, Гераська, скоро у нас самый счастливый день…

Диана вкратце, уверенно звенящим голосом отчиталась о подготовке к свадьбе. Герасим «поугукал», и они попрощались.

– У нас напряжённый денёк. Н-да…

Вспомнилось, как однажды ночью она сказала: «Я из тебя сделаю писателя, ты у меня Коэльо с экскрементами смешаешь». Что-то хищное в этом послышалось…

Раздался  звонок дверь, и он пошёл открывать. На пороге стояла Сара.

– А! Прошу, прошу, – засуетился Герасим. – Всегда рад друзьям!

Он был уверен, что следом за ней появится Йорик, но не тут-то было. Сара прошествовала в прихожую и, улыбаясь, повернулась к нему плечиком, дескать, поухаживайте за дамой. Герасим помог ей снять куртку и закрыл входную дверь.

– Можно? – она уверенно двинулась в комнату, игнорируя недоумение хозяина. – Ой, какая прелесть! – подхватила Пиастру и прижала к груди. – Какой забавный малыш! Не знала, что у вас есть питомец. Как его зовут?

– А Боря придёт? – почёсывая нос, спросил Герасим.

– Нет, у него сейчас лекции, – она села в кресло, гладя котёнка, и осмотрелась с любопытством. – А я тут недалече ноутбук сдала в сервисный центр, а адрес ваш я у Бориса в блокнотике посмотрела. Вы меня извините, Гера, что я без звонка. Просто если бы я позвонила, вы бы вряд ли разрешили мне прийти.

– Э… Не то что бы… Просто… – Герасим опустился на диван. – Это может как-то выглядеть…

– Как выглядеть? Ваша совесть чиста. Моя тоже, – Сара поправила очки и посмотрела ему в глаза. – Впрочем, я бы попросила вас не говорить другу о моём визите.

– Почему? – насторожился Гера.

– Он как-то слишком болезненно относится к моей работе… То есть, к моей работе он относится даже с восторгом… пока это не касается вас.

Герасим задумался. С языка едва не сорвалось «да, Йорик мне кое-что рассказал», но стоит ли ей об этом знать? Ох, как не хочется попадать в двусмысленные истории между людьми, которые любят друг друга.

– Если вы хотите поговорить о вашем сайте, ну, о том, о чём мы говорили тогда, все эти ваши теории и опыты, то мы могли бы встретиться на нейтральной территории, – несколько даже с вызовом заметил Герасим и откинулся на спинку дивана. – В кафе, скажем.

– Борису кажется, что я могу вас как-то… даже не знаю… обидеть, что ли, – невозмутимо продолжала Сара. – Неужели и вы так думаете?

Он промолчал.

– Это просто до смешного доходило! – она вдруг громко расхохоталась, демонстрируя прекрасные зубы, котёнок в испуге соскочил с колен Сары, зацепив когтями её сумочку. Герасим привстал, но Сара, нагнувшись, уже подняла сумку, вернула в неё выпавшее зеркальце и авторучку. Она продолжала от души смеяться.

– Я думала это он меня прячет от вас, а оказалось наоборот. Помните, вы приходили, а Боря так и не пустил вас в дом? Я у него была. Я просто хотела с вами познакомиться, а он, знаете, что устроил?!

Герасим чуть было не кивнул.

– Нет, говорит! Сиди тут! – а у самого аж глаза сверкают. Я говорю, Баааарииис, что за истерика? Я хочу тоже выйти из дома, – он же меня за руки хватал, представляете, Герасим? – так он взял и разорвал на мне сарафан – сверху до низу! Нарочно! Первый раз в жизни я ударила мужчину, – по голосу Сары было заметно, что этот случай до сих пор её удивляет и развлекает. – Ну не могла же я выйти в белье? Да и растерялась я, не думала, что так серьёзно…

Герасим представил такие страстные отношения между собой и Дианой – и содрогнулся от ужаса. Лучше уж «деловые нотки»…

– Не будем всё это драматизировать, – завершила Сара. – Я всего лишь заинтересовалась, рискну употребить такое слово, феноменом ваших, э… отношений с Александрой. Автором нашего сайта. Я читала вашу рецензию, прежде чем вы её удалили.

– Каким феноменом? – Герасим посмотрел на Сару с подозрением. – Да, чем-то меня рассказ задел. Разве это феномен? И какие у нас могут быть отношения? Я не знаю, ни как она выглядит, ни где живёт.

– Ну… Борис рассказал мне о ваших… снах.

– Когда?! – театрально удивился Гера.

– Не помню. Мы же с ним увлеклись друг другом, у нас начался роман, – веско произнесла она.

Герасим встал и прошёлся из стороны в сторону. Под ногами путалась Пиастра, тёрлась об штанину, топорща дрожащий хвост.

– Вы переписываетесь? – Сара немного подалась вперёд.

Он поразмыслил.

– Иногда.

– Гера… Что если я попрошу вас съездить со мной в Москву? Я соберу специалистов, психолог у меня уже есть, психоаналитик…

– Вы считаете, я болен? – резко сказал Герасим.

Сара снова рассмеялась. Затем выпрямилась в кресле, сложив ладони перед грудью.

– Вы не представляете, насколько это любопытно! Я даже не рассчитывала набрести на такой ярковыраженный контакт!

– Контакт?! Вы меня, конечно, извините, Сара…

– Я сейчас выпишу чек, – оживлённо проговорила она, снова тормоша свою сумочку. – Это важно! Ваши затраты, хлопоты я готова…

– Вообще-то, у меня на днях свадьба, – Герасиму стало противно, – наверное, потому, что прозвучало, как оправдание; он быстро добавил, паясничая. – «Женюсь, женюсь! Какие могут быть игрушки!..»

Сара больше не смеялась, видимо, исчерпала лимит.

– Хорошо. Ваши варианты?

– Какие варианты? Пытаюсь издать роман, могу прислать и вам, если издадут этот Кошмар.

– Меня не интересует литература, – с некоторым удивлением в голосе пояснила Сара. – То есть, я иногда читаю русскую и зарубежную классику, новинки просматриваю, – но это мой досуг. Я – исследователь. И я прошу вас помочь мне понять это явление…

– А я прошу вас помочь понять мне ВАШЕ явление, – плюхнувшись на диван, заявил Герасим.

Сара встала и направилась к выходу. Он торопливо последовал за ней, не хотелось всё-таки выглядеть хамом.

– Понимаю, – сказала Сара, сама одевая куртку. – Простите, и правда, не вовремя. Очень вас прошу не говорить моему жениху об этом разговоре… О нашем разговоре. Надеюсь, мы к нему…

Тут она прервала себя, коротко кивнула и вышла.



2

Александра прикоснулась пальцами к вискам, глядя в монитор. Голова не болела, просто сил уже не было в этом разбираться.

Его письмо было огромным, каким-то нервическим и невнятным. Но самое главное, что она узнала, – и что её потрясло, – Герасим, тот, далёкий и реальный Герасим ТОЖЕ ВИДИТ СНЫ, – не просто сны, а такие же, как она. Он тоже беседует с ней в сновидениях. И он тоже устал от этого…

Герасим вспоминал детство, что-то неясное сообщал о каких-то исследованиях, вдруг просил прощения, а через абзац в его словах сквозила почти ненависть к ней, путано рассуждал о любви, вспоминал какой-то «идиотский роман» (с кем?), который из него «все кишки вымотал», каких-то издателей. Потом опять возвращался к юношеским годам, даже прилепил стихи, «написанные, кстати, 15 лет назад», желчно смеялся сам над собой, намекал на что-то…

Странное, тяжёлое письмо.

Встала, пошла на кухню нагреть чаю.

И стихи его странные… Хотя в них не было какого-то строгого размера, стихи вцепились в память и стали сверлить мозг Александры.

Я смотрел.
И я видел сквозь твоё лицо.
Хватит!
   Взгляд клюёт вороном
               твою голую поясницу...
Сон: угрюмая девочка,
                старомодное пальтецо...
Хвать!.. Тебя нету...
               Открой мне тебя!
                Хочу я сниться!..



3

Герасим обнял Диану и поцеловал её в блаженно прикрытые глаза.

– Я купила платье, – сказала она, отстраняясь, с нарочитой ленцой в голосе. – Хочешь посмотреть? Я долго выбирала.

– Я правда тороплюсь, Ди. Не обижайся.

– И куда же это мы торопимся?

Он почесал нос. Засунул руки в карманы брюк. Затем снова приобнял Диану за плечи.

– Пойми, мне скоро 38. Я долго жил как шалопай, ни о чём не думая. Через три дня я стану семейным человеком…и… – Герасим помолчал, глядя в сторону. – Как-то привыкаю к этой мысли.

– Что-то вроде мальчишника? – улыбнулась Диана, мягко высвобождаясь из его объятий. – Ох, ты пока ещё так и не повзрослел.

– Да и вообще… Я ужасно устал от романа. Какие-то сны снятся мне странные. Мне нужно отдохнуть по полной программе, забыться.

– Ладно уж, – она взмахнула ладонью, царским жестом «отпуская», засмеялась. – Попрощайся со свободой. Только в разумных приделах, о’кей?

Герасим поцеловал Диане руку и вышел из квартиры. На улице Гера помахал её окну, не уверенный, впрочем, что она в него выглядывает. Сел в машину.

– Всё о’кей? – спросил Олег. Он сидел за рулём. Генка сосал пиво из горла бутылки на переднем сидении.

– Да что вы все как сговорились, «о’кей, о’кей»! – воскликнул Герасим. – Задорнова на вас нету.

Друзья засмеялись. Олег завел мотор.

Мелькающие вдоль трассы деревья наводили на какие-то тревожные мысли…

«Что же с нами, Александра? Почему Вы не ответили на моё письмо?»

Ему вспоминались полянка в лесу, обрыв над морем, пещера или грот, где он поскользнулся и упал, звёздная ночь на берегу, страшное болото, потом – снова обрыв…

«Кому всё это нужно? При чём тут литература? Литература не нужна…»

Александра сделала полшага к нему, но не села. Осталась стоять в струях ветра, который теперь бил её в лицо и рвал волосы назад. Она снова наклонилась за камешком, вероятно, чтобы закинуть его как можно дальше, но в это время сильный порыв ветра толкнул её ближе к пропасти, она не удержалась, упала задом на острые камни, откинулась на спину, и – понеслась, набирая скорость, увлекая за собой каменное крошево лавиной вниз.

Герасим вскочил, подбежал к краю, и увидел, как она, переворачиваясь словно в мясорубке, то исчезая среди камней (мелькала только цветная тряпка выгоревшего на солнце сарафана), то выглядывая обезображенным лицом, как бы подмигивая, когда камни наползали на глаза, а потом съезжали, быстро уносилась вниз… увеличивая расстояние между собой и Герасимом.

В это время по вертикальной совершенно гладкой скале парами ползли муравьи-альпинисты, вбивая крючья и натягивая «основняк» для страховки напарника.

О, Боже! Александра, кувыркаясь с огромной скоростью, сбивала обвязки одну за другой. Камни неслись вместе с телом, расширяя дорогу и поднимая пыль, забивая нос Герасима.

Он чихнул.

– Герасим, у меня уже полные легкие воды, хватит, я тихо уйду, ты забудешь меня, не топи, прошу…

Гера моргнул. Александра лежала на дне ванны с синим лицом и сквозь толщу воды молила одними глазами о пощаде, пуская губами и ноздрями пузыри, которые на поверхности надувались цветным ковром, замыливая видение, от воды исходил запах шампуня.

Его сковал ужас, но ненадолго. Стал быстро-быстро вращать кулаками, вдавливая глаза до треска и хруста в мозг, боясь их снова увидеть.

Постепенно слабея, оторвал один кулак, потом другой, и только потом открыл наполненные кровью, от растираний, очи.

Кто-то усердно поливал его ледяной водой, приговаривая: «Совсем спятил, очнись, надо ж столько залил в себя…»

Это была Диана. Оказалось, он стоит, по щиколотку в воде, рядом с ванной и любимой кукле Дианы крепко сжимает горло. Вода стекала потоками с напитавшегося влагой синтепона, заливала пол. Кроме того, переполненная ванна сбрасывала лишнее. Кран грохотал струёй. 

Обрывки кукольного платья плавали на поверхности, они же и забили отверстия для выхода воды.

Диана осторожно, постепенно ослабляя мертвую хватку, отдирая по очереди пальцы, неотрывно глядя Герасиму в глаза, как будто спрашивая разрешения, вытащила Куклу из цепких рук, бросила её в раковину, посмотрев с жалостью.

«Это был Игрушёнок, – сказал кто-то в голове Герасима, – жалкий Игрушёнок, который никуда уже не годился, весь мокрый и с полосой на шее от чувствительных Герасимовых рук, как бывает у снятых висельников.

– Что с тобой, Гер? Что пьяный, – я вижу. Зачем тебе Кукла?.. Воды налил, шампуня напустил, купал что ли? Сказал бы мне…

– Что с альпинистами?

Вопрос застал Диану врасплох. Она, явно, не поняла, потянулась за полотенцем и стала вытирать мокрого и озабоченного Герасима.

«Видя, несчастные, разбросанные в разные углы лицА, глаза, расстроилась окончательно, – декламировал голос в голове. – Сердце сжалось и захотелось обнять, прижать как маленького, провести по поредевшим волосам, перебирая оставшееся и укладывая их в стройные ряды, потом разлохматить и поцеловать, эту глупую седеющую голову. Но она сдержалась от порыва нежности.»

– Альпинисты тоже?  Как… как ОНА?

«Оцепеневшего и глубоко ушедшего в себя Герасима Диана поспешно усадила на диван, сама стала срочно убирать потоп, пока не очнулись нижние соседи.»

– Как я тут оказался? – спросил Герасим, абсолютно не чувствуя себя пьяным, – скорее, встревоженным, испуганным и любопытным.

Диана стояла в дверях комнаты.

– Завтра расскажу. Поспи, прошу тебя, – она сложила руки на груди и ушла в кухню.

Гера приблизил свои ладони к глазам – они были в крови.




ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ



1

Сегодня Герасим чувствовал себя совершенно раздавленным. Назойливо вспоминался тот ужасный день, с которого всё начало рушиться. Как выяснилось, по приезде в Теличкино он не пошёл к девушкам с Олегом и Геной, а сидел у их общего знакомого и накачивался, пока совсем не потерял контроль над собой. Друзья вернулись, когда он уже собрался на электричку. Они, конечно, удивились, пытались удержать его. Герасим кричал: «Я должен всё рассказать Ди! Немедленно!» Он был просто одержим этой идеей, бормотал что-то бессвязное и рвался уйти. Друзья хватали его за руки, говорили, что это безумие, но он даже из пьяной хитрости не пытался на время согласиться с ними (как делал раньше, если надумал сбежать от собутыльников). В конце концов, всё это безобразие переросло в потасовку с Генкой, а когда Олег попробовал их разнять, Герасим разбил ему губы. Пришлось и Гере отведать дружеских тумаков.

Как он добрался до города, как доехал до дома Дианы, как ухитрился не попасть под поезд, под машину, в милицию, – он не помнил совершенно. К ней ввалился в состоянии некоего остекленения, когда посторонние даже и не подозревают, до какой ужасной степени этот человек пьян, и думают, что он просто «сильно поддал».

«Набери меня в 26.30», – распорядился он и, не разуваясь, вошёл в ванную. Диана, разумеется, в восторг не пришла, но всё же вздохнула с облегчением. Ведь он вернулся, а мысли о других женщинах терзали её целый день так, что она уже была готова кого-то убить.

Дальше – белая горячка…

Когда Диана узнала, что в детстве Герасим перенёс коматозное состояние, – упекла его на неделю в психиатрическую больницу. Правда, проведывала ежедневно, а то и два раза в день.

Нечего и говорить о том, что все запланированные «свадебные мероприятия» рухнули. Герасим несколько раз порывался робко выяснить, актуален ли после «всего этого» вопрос, так сказать, «руки и сердца» (сам не зная, какому её ответу он бы обрадовался), но Диана делала вид, что не понимает намёков.

Проведывал его и Йорик, Сара улетела в Минск на какое-то научное сборище, но вещи у Бориса оставила. Слава Богу, у них, если и есть помехи, то не такие мрачные, как у него.

Герасим включил ноутбук, по привычке проверил почту. «1 непрочитанное сообщение». Он повеселел и взволновался одновременно, – думал это ответ от Олега, у которого он просил прощения в письме (мобильник Гера потерял), всё-таки столько лет общались, хоть и не часто виделись…

Письмо было от Александры.

Кусая ногти, он смотрел на эту строчку («Александра»), не решаясь кликнуть и открыть. Боже, сколько будет продолжаться этот кошмар? Что же нам с тобой делать, мой хрупкий, угрюмый призрак?

Дай мне сохранить разум, Господи...

«Здравствуйте, Герасим.
Пишу Вам, потому что надо всё прекратить. А что «всё» – я и не знаю. Свой рассказ с сайта удалила. Никакой я не писатель, да и смысла не вижу, если нет цели. Залопаткин прав, он ведь прочитал и по косточкам разложил.

Мне нравятся Ваши стихи, Герасим. Даже тот, над которым Вы смеялись и говорили, что он детский. Пророчества в нём никакого не вижу, просто совпадение.
Всё время думаю о Вас, и мне это сильно мешает. Мне надо создать семью, работать надо, больше так не могу.

Часто почему-то становится страшно, очень страшно, так страшно мне было только один раз в жизни, когда мы с папой сбили на машине ребёнка. Хотя я была маленькая, всё так отпечаталось в памяти. Мальчик неожиданно вышел на дорогу из-за стоящего автобуса, отец пытался избежать столкновения, резко повернул руль, и мы врезались в столб. Но его всё-таки сбили. Я была непристёгнута и разбила головой ветровое стекло, потом в больнице лежала в коме.

Не до шуток мне, Герасим, привязалась к Вам и Вашему призраку, он измучил меня, но больше нет сил. Это моё последнее письмо. Не пишите, ящик уничтожу, хотя не знаю как это делается, напишу разработчикам.
Прощайте, мой милый»

Как ни странно, облегчения он не чувствовал. Наоборот – горло стиснулось и заныло что-то в груди. Глаза защекотало.

Герасим прошёлся по комнате. Направился на кухню, поставил чайник на огонь. Но подумал и выключил. Снова вернулся в гостиную, сел на диван, погладил Пиастру, которая спала, свернувшись в маленький клубок и выставив острое ушко. Какая-то мысль не давала ему покоя, и он не понимал, какая.

«Работать надо. Работать. Это всё от безделья, от богемности свинской. Поэт, ять!..»

И тут его словно озарило. «Да нет! Бред! Бред это! – тут же горячо возразил он сам себе. – А вдруг не бред? – Чепуха, фильмов насмотрелся…»

И всё же, он тут же кинулся искать потрёпанную телефонную книжку. Перерыл весь шкаф, свой стол, наконец, нашёл её в пыльной кипе старых журналов на холодильнике. Сел к аппарату и набрал номер.

– Привет, дядя Миша!

– А-а-а! Я знал, я знал, что в этом году племяшек не подкачает, как в прошлом году. Вспомнил-таки, вспомнил, шалопай! Всё-таки 65 – эт’ тебе не игрушечки! Эт’ Герка, очень серьёзно…

Герасим растерялся. Даром, что поэт, – с трудом соорудил длинное и шаблонное поздравление. Дядя, судя по шуму, принимал гостей и уже был навеселе. Он растрогался и стал многословно благодарить Герасима.

«Что я за человек такой, – думал Гера, поддакивая дяде. – Какой из меня семьянин, ни о ком я не думаю и никого не помню. Я же ему звонил последний раз года полтора назад, а то и больше… Йорик и тот стал с людьми здороваться…»

Дядя Миша начал жаловаться на цены и тарифы, потом провёл политинформацию, и долго допытывался, за кого племянник будет голосовать на выборах. Герасим назвал политика, которому симпатизировал дядя. Не огорчать же его своей «пассивной гражданской позицией». (В это словосочетание дядя всегда вкладывал скабрезный смысл, дабы человеку, «равнодушному к судьбе Украины», стало понятно, чтО с ним сделает «неконтролируемая гражданами власть».)

– Ну а ты-то как? Где работаешь?

– Собираюсь устроиться в газету, – внезапно открыл для себя Гера. – Слушай, Дядь Миш, я тут недавно вспомнил ту аварию в детстве…

– Опять нога болит?

– Да не, не сильно, но, понимаешь…

– Да-а-а, мы тогда с твоей матерью чуть с ума не сошли, не знали ведь же, придёшь ты в сознание или нет, о-о-ох…

– А ты не помнишь, тот водитель – он один был в машине, или с ним был пассажир?

– Да не виноват тот водитель! Ты сам выперся. Я говорил сестре – нечего ездить туда! В Украине, что ли, работу нельзя найти!? Ещё и ребёнка потащила! А там, знаешь как с хохлами?!. Сейчас там вообще беспредел, у кацапов! Сколько можно дурить нас с этим газом? Ты знаешь, что они сейчас говорят?..

– Знаю, знаю. Ты скажи, кто-то был ещё в той машине? – Герасим с трудом сдерживал раздражение.

Дядя подумал.

– Да, точно. Я ещё помню, когда мы с ним говорили, он почти плакал, «двух детей», говорит, «двух детей сразу». Его ребёнок тоже чуть не умер… Или умер, не помню.

– Это была… девочка?

– Не, пацан. Или дочка у него была… Хоть убей, не помню. Да ладно тебе, живой, и слава Богу! В церкви лучше свечку поставь.

Пришлось Герасиму выслушать ещё и проповедь.

– Ну, ладно, а то жена уже руками машет. Чего ты машешь на меня, мельница ты! Лучше налей. И фотографии принеси людям показать, сколько просить тебя?.. а то всё тарелки носишь!

– Дядя Миша, опять ты…

– Та я ж любя! – в трубке сочно чмокнуло, женский голос засмеялся. – Ладно! – заключил вполне удовлетворённый жизнью дядя. – Приезжай хотя бы этим летом, свинтус!

– Обязательно. Привет, э… тёте передавай.

(Имя тёти Гера не смог вспомнить.)

Они попрощались.

«Ерунда… Аварий тысячи происходит, сотни тысяч, – думал Герасим. – И с детьми тоже. Если бы уточнить время и место…»

И всё же, он был абсолютно уверен. В самом сердце словно распустился, наконец-то, узел, связанный там, стянутый туго-претуго и причинявший тупую, почти физическую боль.  «Вот так… две души – на границе между жизнью и смертью, – продекламировал привычный уже голос (проклятие всех писателей) в голове Герасима. – Потом они забыли друг друга… Мы и свою-то душу плохо слышим в суете обыденной земной жизни, не то что чужую… Подумать только, из-за какого-то рассказа!.. Здравствуй, Саша, меня зовут Гера, как ты уже, в принципе, знаешь…»

Фантастичность этого необъяснимого контакта как-то быстро поблекла. Словно всё давно было и так ясно, да и в порядке вещей, и теперь просто кто-то написал всё это красивым ровным почерком.

Пробудившаяся Пиастра игралась под столом, пиная передними лапками какой-то предмет. Выбежала на ковёр, преследуя свою «жертву».

– Что, опять игрушку нашла?

Котёнок завалился набок в неистовой борьбе, бия хвостом, оттолкнул – и снова настиг.

– Дай сюда. Что это? – Гера наклонился и подобрал – это была флэшка.

У Герасима такой флэшки никогда не водилось. Он медленно перевёл взгляд на жадно разинутую пасть ноутбука… 



2

Забрав распечатку романа в издательстве, Герасим поехал не домой, а к Йорику. Он сам не знал, что нужно сейчас делать и главное зачем, с какой целью… Всё происходило «само собой». Впрочем, так ведь и было всю его жизнь.

У Йорика во дворе что-то горело. Герасим ещё издали заметил столб дыма и бросился бежать. Сердце едва не выпрыгивало из груди, – как банально проконстатировал «голос». Но когда Гера открыл калитку, то увидел, что хозяин спокойно стоит возле большого костра, разведённого между огородами.

– Привет! – крикнул он, заметив Герасима. – Рад, что ты пришёл, давно не видел тебя, дружаня.

Гера молча стал рядом с ним. Наблюдал, как Йорик подталкивает в огонь кучи листьев, какое-то барахло и шевелит его палкой.

– Сара в доме. Вещи собирает. Представляешь, она улетает в Москву! Ну на фига мне такая жена!? – шутливо пожаловался Боря.

– Что это ты палишь?

– Мусора поднакопилось…

– У меня тоже, – Герасим неожиданно для самого себя открыл сумку, достал толстую папку и швырнул её в костёр.

Отец Вероники, к счастью, так и не успел стать геем, и ребёнка её никто не похитил. И жена Вирина не умерла.

А может быть, они все умерли – сейчас?

– Э-э… Круто, – поразмыслив, оценил друг. – ТАК надоело? Не жаль труда?

Прибежал Нус, опасливо обошёл костёр и стал инспектировать обречённые на сожжение кучи.

– Йорик, ты сообщил Саре о моих снах в переписке или уже тогда, когда она приехала сюда?

– Ну… По «мылу». Ты всё ещё думаешь об этих снах?

– А когда? Когда ты ей сообщил?

– Да я не помню уже…

– Родственники у тебя ещё гостили?

– А! они как раз только уехали. Она просто интересовалась тобой, но я сдуру и написал на е-мейл, какие странные вещи у тебя…

– А теперь подумай, что произошло раньше – женщина ответила на твои ухаживания, или – ты рассказал женщине о чём-то, что её может сильно заинтересовать. Что был первым? А точнее – ПРИЧИНОЙ?

– На что ты намекаешь? – Борис изменился в лице. Герасим его никогда таким не видел. Чёрные глаза превратились в острия пик.

– О! Какой сюрприз! Здравствуйте, Гера, – из дома вышла Сара (она была в изящном брючном костюме), подошла к ним. – Бааарииис, ну что ты здесь устроил? «Близится эра светлых годов»?

– Здравствуйте, я вот тут пытаюсь… – начал было Герасим, но Йорик, отбросив дымящуюся палку, вдруг схватил его за шиворот.

– ТЫ НА ЧТО НАМЕКАЕШЬ, я спрашиваю!?!

– Боря! – Сара придержала его за плечо.

– Я спросил, а не намекал…

– Она любит меня! Любит!!!

– Боренька, я тебя люблю, – подтвердила Сара, пытаясь оторвать его от Герасима.

– Это ты, бездельник, женщинам головы морочишь!  – зашипел Йорик. – И по ****ям шляешься, алкоголик, пока в дурку не угодишь!

Герасим побелел. Изо всей силы ударил Бориса в лицо, но неумелый кулак соскользнул по его лохматой шевелюре, они крутнулись на месте по инерции, и в обнимку повалились на землю.

– Гера! Боря! – Сара, держась за Йорика, тоже упала на колено, но быстро вскочила и теперь стояла, растопырив руки над этой энергичной вознёй. – Перестаньте, идиоты!

Нус залаял, призывая всех к благоразумию, и всполошил окрестных собак, для которых он был, вероятно, своеобразным гуру.

Они подкатились к костру и у Йорика вспыхнули волосы. Герасим закричал, да и Йорик тоже, а Сара прыгнула с какой-то тряпкой, накрыла голову Бориса, ударами ладоней загасила пламя…

…Они сидели возле костра, тяжело дыша. Подавленный Йорик ещё слегка дымился, или это так казалось… Гера глядел, как папка с романом потихоньку начинает тлеть по краям. Не хочет гореть, что ты будешь делать…

– Скажите, Сара… а возможно ли в целях науки обращаться к услугам детективных агентств? – медленно проговорил Герасим.

– Интересный вопрос, – Сара поправила очки и повернула к нему лицо. – Вы об этом давно размышляете?

– Возьмите. Это ваше? – Гера протянул ей флэшку.

– Что происходит? – в отчаянии проскрежетал Йорик.

Сара нервно сжала губы. Сплела руки на груди.

– Да, это моё…

– Почему же не берёте?

– …но вы могли бы сообщить мне раньше. Мне пришлось много документов восстанавливать в Минске.

– Я её только вчера нашёл. Кошка нашла.

– И вы решили полюбопытствовать… – осуждающе качая головой, начала было Сара, но Герасим перебил её.

– ЛЮБОПЫТСТВУЕТЕ  ВЫ. И вот что я вам скажу. Какое бы объяснение ни было этому всему, – если оно вообще возможно на земле, в земной жизни, – тот человек мне дорог. Наука что-то этом понимает?! ДОРОГ мне!

– Извините, – Сара вдруг опустила руки и словно бы ссутулилась; взяла флэшку. – Просто я должна была узнать наверняка, что у… что у… у Александры те же признаки, что и у вас. С вами-то я уже была знакома, а с ней… Мне нужно было проверить…

Герасим энергично поднялся на ноги.

– НЕ ВСЁ можно изучать! Понимаете вы это или нет?! – выкрикнул он в затылок Саре (она, обняв колени руками, уткнулась в них носом). – Да! Я выяснил! Есть какие-то нити, не знаю, не знаю, что это, но я не хочу, чтобы вы эти нити трогали скальпелем! Люди – НЕ КУКЛЫ!!

– Прекрасно… Выяснили – прекрасно. А я шпионка и негодяйка, – пробубнила Сара. – Но если б вы, Гера, разобрались, попытались бы это всё понять, исследовать, то, может быть, не оказались бы в психиатрической клинике. Знание – вот, что нужно людям. Знание. В том числе и о самих себе.

– Вы бездушны, – с отвращением вымолвил Герасим. – Не думаете вы о людях…

Йорик тоже встал на ноги и помог подняться Саре, жадно и испытующе всматриваясь в её лицо.

– Как раз я – думаю о людях, – она нервно отряхнула испачканное колено. – А вы, писатели… витаете в фантазиях, прячетесь в свою ракушку, мните себя… Или продаёте писанину за деньги. Вам плевать на людей.

Герасим махнул на них рукой и побрёл к калитке.



3

– Литература это не только способ сделать имя и заработать денег, – уныло добавил Герасим и пригубил минералки.

– Дурак ты, Гера… Неужели ты думаешь, что мне так нужно было, чтобы ты написал роман?

Диана посмотрела ему в глаза. Взгляд её был усталым и апатичным.

Они встретились в том же кафе. Когда-то он завёл её сюда (в день её рождения, о котором, собственно, напрочь забыл, а гордячка – не напомнила), затем их сюда загнал дождь… И вот, в этот раз она предложила встретиться почему-то именно здесь. И проклятый столик был не занят…

Но разговор не клеился.

Диана, сложив кулаки и облокотившись на них подбородком, глядела в окно. А Герасим вспоминал, как пришёл мириться к старому другу.

Скорей всего, Йорик был нужен Саре как возможность познакомиться с тем, кто, возможно, подтверждает её теорию о текстах-«портретах» или текстах-«каналах», как там бишь она говорила… Дикость и подлость. Но разве из-за этого можно плюнуть на дружбу? С Олегом и то помирился, хотя общего у них было только Теличкино…

Увидев Йорика, Герасим ожидал, что он не ответит на приветствие, а разразится как встарь какой-нибудь тирадой (или вообще пошлёт Геру подальше), но друг крепко пожал ему руку. «Она не виновата. Никто не виноват, – сказал он, взяв у Герасима сигарету и нюхая её. – Никто. Я еду в Москву.» А когда Герасим попытался открыть рот, Йорик просверлил ему глазами дырку в подбородке и тихо проговорил: "Она сказала, что любит, а я ей верю."

– Ты можешь быть хоть когда-нибудь честным? – вдруг спросила Диана.

Герасим вздрогнул. Её огромные жемчужные глаза были наполнены решимостью.

– Ты считаешь, что я всё время тебе лгу?

– Мне? Хм… – она опустила взгляд, затем снова вперила в него. – Ты можешь быть честным перед собой?

– Мне кажется, я всегда…

– Тогда скажи чётко и внятно: Диана, я не люблю тебя.

Герасим потянулся за сигаретами.

Сегодня утром он не выдержал и написал Александре, нарушив своё правило не обращаться к ней первым никогда. «Я думаю о Вас.» Больше ничего ему тогда в голову не пришло. И ответ пришёл через 13 минут! «Я была уверена, что Вы напишете, сама боялась навязываться. Знаете, Герасим, у нас сегодня солнышко вышло, а то всё шёл и шёл дождь, только перестанет – и опять…
Так и думала, что Вы сегодня напишете. Уже больше часа почта открыта. Не правда ли, как в сказочном фильме советских времён?
Вы как-то вспомнили юность и детство своё. А я недавно напилась снотворного и легла в ванну, чтобы утонуть. Теперь мне кажется, что это Вы вытащили меня.»

– Ты трус, Гера.

– Я?!

Диана достала мобильный телефон, позвонила кому-то и стала беседовать.

Что ей сказать? – думал Герасим. – «Мне всегда нравилось твоё тело, твое красивое лицо, твой элегантный и стервозный образ, ты очень умна и интересна, но я… не люблю тебя.» Разве мало жестокостей он совершил?

– Ну, вы всё-таки держите себя в руках, – с лёгким кокетством говорила кому-то Диана; её взгляд скользнул по губам Герасима. – Я же сказала, – я ПОДУМАЮ. (Обворожительная улыбка.) Да? А я сроки не устанавливала, между прочим.

Герасим достал из сумки ноутбук, отодвинул чашки, положил его на стол и подсунул к Диане. Её лицо окаменело.

Она попрощалась с невидимым собеседником. Медленно перевела взгляд с ноутбука на лицо Герасима и обратно.

– Какой ни есть, а я человек, Ди, – сказал Герасим, брезгливо ощущая пошлость этих слов. – А ты бы всю жизнь рядила меня в какие-то одёжки, усаживала, кружила бы меня, как… Я – человек.

На секунду её ресницы дрогнули, но она тут же вскинула подбородок.

– Ты любишь другую?

– Не знаю… И возможно, я вообще уеду…

– Куда?

Заиграла грустная музыка, как раз в это время в кафе приходили музыканты.

– Туда, где кончился дождь, – угрюмо процитировал Герасим «голос в голове».

– Шикарная фраза. Вполне в духе «американского романа».


КОНЕЦ