Шагом, чтобы дать возможность Снофрет, привыкнуть к непривычному способу передвижения, на крупе лошади, да ещё без седла и стремени, которых ещё не изобрели, выехали на пустынную равнинную дорогу с редкими вдали пальмами, акациями, ивами, и направились на северо-восток, в Галгал.
Спустя несколько минут, мы почувствовали, вернее, услышали погоню. Оглянувшись, увидели скачущего всадника, который вполне целеустремлённо намеревался кого-то догнать, — пыль клубами взметалась из-под копыт. Одиночка. Обычно здесь не спешат, берегут личную живность, которая за прожитые годы становится, чуть ли не членом семьи.
Мы развернулись и остановились в ожидании. Проскачет, или по нашу грешную душу? От кого может быть? С каким известием?
Всадник в лёгком виссоновом халате придержал коня перед нами в двух метрах, с ухмылкой поглядывая на наши удивлённые лица, и не делая угрожающих движений.
— Далеко собрались, друзья путешественники? — спросил он по-русски. — Уехали и даже не попрощались. Это не по-нашенски. Надо было, на дорожку присесть. Я и оглянуться не успел, а вас уже нет.
— Завуф? — поразился я.
— Он самый. А ты кого ожидал? Соломона с погоней? Так ты его напугал до смерти, Вельзевула вспомнил и всех египетских богов. Не скоро придёт в себя.
Снофрет, ничего не понимая из нашего разговора, с удивлением смотрела на обоих, потрясённо о чём-то догадываясь.
— Почему ты — Завуф?
— Так родители назвали. У меня еврейские корни. Чем тебе не нравится? Когда тебя не смогли вернуть из прошлого, и прошли все сроки возвращения, в нашей конторе поняли: с тобой что-то случилось, отправили меня с теми же параметрами выброса, но до твоего прибытия в заданную местность. Ближайшая «кротовина» оказалась с трехлетним разрывом. Именно столько лет мне пришлось ждать, чтобы наконец-то увидеть тебя и предупредить об опасности, поджидающей тебя. Ты куда сейчас намеревался ехать?
— В Грецию. Куда меня и отправляли.
— Ты же, говорил Соломону, что направишься в Египет.
— Я не хотел каверз с его стороны. Он довольно умён, если сообразил сетью накрыть. Пусть ищет там, где меня не будет.
— Резонно. Я тоже купился на твоё враньё.
— Это не враньё, это стратегический обман.
Мы весело рассмеялись. Снофрет, хотя ничего не поняла, тоже улыбнулась, довольная, что всё обходится хорошо.
— Так ты меня сразу узнал? По ботинкам?
— По голографии. Да ты и не скрывал, что приехал из маленькой и бедной России. Придворный льстец.
— Ах да, верно! Постой! А где твои телекамеры?!
— На месте. Это мои глаза. Информация считывается с сетчатки и записывается на имплантат. На затылке ещё четыре камеры, чуть выступают над волосами, завершают панорамный обзор для голографической съёмки. Я удивился, почему тебе не поставили новую технологию, отправили со старой. Это же, так неудобно — постоянно носить обруч. Привлекает ненужное внимание обывателей.
— Действительно, странно. Почему поскупились? Я давно слышал об этой технологии, читал, слышал, что она разрабатывается, а ты уже щеголяешь.
— Экспериментальный образец. Испытываю. Артём, во избежание неприятных последствий, ты должен сменить маршрут и быть вдвойне осторожным. Мы не знаем, где тебя подстерегает опасность, и какая. Лучше перестраховаться. Сколько дней ты уже здесь?
— Пять.
— В самом начале пути. Меня не возвращают, пока ты не вернешься. Так что будь добр, не рискуй без необходимости и не нарушай правила, иначе я надолго здесь застряну. Если ты благополучно вернёшься, меня не отправят за тобой. Я, своим выбросом по спасению тебя, уже создал параллельную Вселенную.
— Невероятно! Не верю своим ушам! Как же на это пошло начальство?
— Нашим академикам хочется узнать, можно ли связать каналом две Вселенные? Я перенёс с собой передатчик ментальных волн. Будет работать как маяк. Физики в нетерпении уже копытами бьют, не дождутся завершения эксперимента.
— Это возможно?! — ахнул я от открывающейся перспективы. Если между Вселенными сигнал будет пойман, то и связь установится, можно будет регистрировать на протяжении десятков, сотен лет, расхождение параллельных реальностей. Появится возможность попытаться свести получившееся расхождение к нулю, и даже экстраполировать настоящее. Сейчас трудно предугадать, какие перспективы откроются. Любой результат будет значителен. — Но почему только сейчас решили установить маяк?
— Когда-то надо начинать. Теперь при каждом выбросе разведчик будет оставлять маяк со своей частотой, чтобы контора знала, где искать закладку. Мы входим в историю.
— Лестно. Ну и как, связь установил?
— Ты же, ещё не вернулся, новая реальность не создана. Об этом я узнаю лишь по возвращении.
— Верно. Я часто опережаю события, спешу с выводами. Как ты догадался, что меня нужно ждать в Иерусалиме?
— Меня выбросили над Иорданом по твоим параметрам и почти вплотную по времени, но до твоего прибытия. Ты не мог миновать возможности — увидеть Соломона, вот я и ждал в Иерусалиме безвылазно. Знал, рано или поздно ты здесь засветишься.
— Действительно, просто. Но как тебе удалось стать тем самым Завуфом? Неужели здесь не было своего Завуфа?
— Гримасы и парадоксы истории. Да, я стал именно тем самым Завуфом. Сначала думал, что буду тёзкой, но постепенно понял, что я и есть он.
— Как сумел сломить недоверие Соломона? Ты же знаешь, как он меня встретил.
— Мне было намного проще, я не стремился уехать от него, и не соблазнял египетской красавицей.
— Но почему ты сразу не сказал мне о себе, не намекнул?!
— Дать Соломону возможность, заподозрить обоих? Я выжидал удобное время, чтобы не навредить, хотел встретиться наедине. Когда узнал о неожиданной выходке Соломона с твоим захватом, выяснил, куда ты направляешься, и отправился по твоему следу. Он оказался весьма заметным. Всюду только о тебе и говорят. Разведчик должен быть незаметным, а ты, как торнадо, проходишь по равнине, — слон в посудной лавке. С удобствами решил путешествовать?
Он насмешливо взглянул на Снофрет. Я смутился:
— Пожалел девчонку. Подонок покупал её на невольничьем рынке.
— Ты себя пожалел, а не её. При царе она была бы защищена от произвола разного рода подонков. Когда ты исчезнешь, что она станет делать?
— Не пропадёт. Куплю ей дом с землёй.
— Ты дурак или прикидываешься? Она одна не сможет выжить в этом мире. Любой женщине нужен покровитель.
Я тяжело вздохнул.
— Наверное, ты прав. Мы втрескались друг в друга. Всё так неожиданно. Она говорит: хоть три месяца, но будут нашими.
Снофрет тревожно смотрела на моё виновато-сконфуженное лицо.
— Почему ты оправдываешься? Он твой господин? — спросила она.
— Хуже. Он — моя совесть. С начальством можно спорить, в крайнем случае — хлопнуть дверью. Ругает за то, что тебе будет трудно жить, когда меня не станет. И я с ним вынужден согласиться. Я потерял голову, когда увидел тебя. Перестал думать. Я пропащий человек, — уныло закончил я.
— Верни на родину. Там её защитят родственники, — посоветовал Завуф, тоже переходя на египетский язык.
— Перед номархом Нофферехом мы все беззащитны, — горько ответила Снофрет. — Он запомнил меня и не оставит в покое, если я снова появлюсь в пределах его владений.
— Самый безопасный выход — сделать её царицей Египта, — усмехнулся я. — Но нельзя.
— Почему? — неуверенно возразил Завуф. — В документах этого периода ни слова о Снофрет. Любой мужик, увидев её, клюнет. Пристроишь к фараону и можешь возвращаться с чистой совестью.
— Есть и другая причина. Суссаким перестал интересоваться женщинами.
— На мальчиков переключился?
— Нет. Стал импотентом.
— За чем дело стало? Вылечи и познакомь с Снофрет. Он ещё, тебя золотом осыплет.
— Сдалось мне его золото. С собой не унесёшь — реальность изменится.
— Ну, на тебя трудно угодить. Всё не так. Выкручивайся, как знаешь.
— Ты прав. Это мои проблемы. Ты куда сейчас, к Соломону?
— Нет. Надоел он мне за три года. Поеду в Грецию, куда ты так и не добрался.
— Будь осторожен. Меня предупредил, а сам попадёшь в опасную ловушку.
— Может и такое быть. От неприятностей не застрахуешься. Но где один постоянно спотыкается, другой перелетает ласточкой. Иначе, ты отправишься ко мне — выручать. Так и будем болтаться в прошлом времени, как дерьмо в проруби. Теперь я вижу, тебя на пушечный выстрел нельзя допускать к хроноразведке. Раздолбай ты. Всю контору переполошил своим невозвращением.
— Извини, брат.
— Ладно, что случилось, то случилось. Замнём. Что новенького произошло за последние три года? Мировая война не началась?
— Нет, если не считать сильного землетрясения в Калифорнии, Китае, Японии, наводнения в Голландии, Дании, путча в Судане, переворота в Гвинее-Бесау, военной заварушки в Бирме, — всего не перечислишь. Хорошего мало.
— Это точно. Даже здесь воюют, хотя неосвоенных земель до чертовой матери.
— Скоро и здесь всё освоят.
— Да. Все цивилизации стремятся к энтропии. Пока друг друга не уничтожим, не успокоимся. В земной истории из пяти лет только один год был мирным, — привыкли убивать. Иначе нас слишком много бы расплодилось. Природа сама регулирует количество живущих на Земле. Ну, бывай, Артём. Не забывай об осторожности. Моя судьба в твоих руках.
— Постараюсь остаться в живых. Это и в моих интересах.
— О твоих интересах я уже знаю, — поддел он. — Нужно и о других приоритетах не забывать. Всё гармонично в рациональной соразмерности.
Мы крепко пожали друг другу руки и разъехались на ближайшей развилке дорог. Завуф отправился на запад, а мы продолжили путь в Галгал, тем более это недалеко, рукой подать, уже видны убогие, неказистые строения, возведённые на скорую руку из подручного материала — камней, глины и стволов пальм.
Добросовестно объехали всё маленькое поселение, чтобы камеры запечатлели ещё одну ветхозаветную окрестность, мало чем отличающуюся от других подобных.
— Никогда бы не подумала, что Завуф твой соплеменник, — прервала молчание Снофрет. — Ты такой… Необычный. А он — один из нас.
— Подожди немного, скоро и у меня отрастёт борода. Загорю.
— Нет. Ты другой. У тебя даже запах иной, меня с ума сводит. Здесь таких нет.
— Завуф за три года успел пропитаться местными ароматами, к которым ты давно привыкла и перестала замечать, а из меня и моего костюма ещё не выветрился запах дома. Скоро всё пройдёт. Запахи быстро улетучиваются.
— Мне бы не хотелось. Твой аромат мне нравится. Ты у себя дома какими ароматными смолами пользуешься?
— Никакими. Только одеколоном после бритья. Это такая ароматизированная жидкость. У нас благовониями очень сложно пользоваться. Слишком большой выбор. Сопутствующих посторонних запахов много, это и кожаная обивка сидений, синтетических материалов, которые, смешиваясь, могут дать непредсказуемый эффект, вплоть до отталкивающего. И не каждая женщина в состоянии правильно подобрать свой букет, оригинальный, не похожий на другие, и который понравится избраннику.
— А тебе какой аромат нравится?
— Запах чистого женского тела. Ничего не может быть лучше.
— Где же здесь найти воду? — Снофрет грустно обвела взглядом равнинный горизонт с редкими плодовыми деревьями и пальмами. — Только потресканное вади. Ни рек, ни запруд. Даже колодцев не видно.
— Не расстраивайся. Для меня ты желанна в любом виде. И чистенькой, и грязненькой.
— Ну да. Ты меня взял лишь, когда я помылась в запруде.
— Скорей из-за себя. Четверо суток не купался. Не хотел, чтобы ты брезгливо поморщилась. Первое впечатление самое стойкое. Впрочем, все эти ароматы на любителя. У нас всем известен факт пристрастия императора Наполеона к немытому женскому телу, со всеми его ароматами. Расставшись с женой из-за частых сражений с соседними государствами, он, за месяц до встречи, писал Жозефине Богарне, чтобы она переставала мыться. Обладал повышенной возбудимостью. Любовные игры не затягивал. Совершал наскоки подобно петуху. Иногда даже сапог не снимал. Навалился на любовницу, по-быстрому сделал своё, и тут же, довольный, отваливался. У императора нет времени отвлекаться на пустяки, на любовные прелюдии.
— Вы всё знаете про своих царей?
— Лишь когда они умрут. При жизни они пытаются скрывать свои неблаговидные делишки, надевают маску благопристойного человека. Но после смерти властителей у свидетелей их преступлений страх исчезает, и они всё рассказывают. Иногда, просто клевещут, втаптывая в грязь бывших своих кумиров.
— Зачем?
— Мстят за свой страх, перенесённые унижения. Поэтому историкам нужно приложить много усилий, чтобы отделить правду от вымысла.
— Но зачем и кому это нужно?! Многие люди просто живут и не желают лишних знаний. Посмотри вокруг. Они ничего не потеряли, не зная твоей какой-то Истории.
— Но и не приобрели. Человек не овца, чтобы довольствоваться одной лужайкой. Ему нужен весь мир.
Снофрет надолго задумалась. И я понимал её. Таких слов ей ещё никто не говорил, а я предлагал ей новое мировоззрение, к которому не была готова. До этого она была на грани выживания, в постоянном стрессе, и вдруг появился некто и предлагает думать не только о себе, но и обо всём мире, о котором она не имеет никакого представления.
— Кроме плохих, у вас были хорошие цари?
— Были. Но мало. По пальцам одной руки можно пересчитать. В правители хороший человек не пойдёт, а если случайно и прорвётся, то его быстро убивают, чтобы не мешал воровать, а на его место ставят своего человека, которым можно легко управлять, как марионеткой, куклой на ниточках.
— У вас можно стать царём по желанию?
— Одного желания мало. Народ выбирает из числа предложенных кандидатур. Зачастую чиновники так хитро подтасовывают, что из двух зол приходится выбирать меньшее. То есть опять таки, нужного им человека. А народ по-прежнему остаётся у разбитого корыта. Так у нас говорят, когда всё ранее возведённое внезапно рушится, а все надежды исчезают. Разбитый горшок не склеить.
— Неужели у вас всё так плохо?
— Что и говорить, паршиво. Но не настолько, чтобы каждые десять лет делать революцию. Это массовое неповиновение правителю, его свержение и воцарение нового властителя. Такое случалось и в Раннем Египте, когда однажды Нил превратился в речушку, наподобие нынешнего еврейского летнего Иордана, и население начало голодать, вышло с копьями на улицы городов, расправилось с чиновниками и сами сели на их место.
— После революции к власти приходит хороший правитель?
— В том-то и дело, что, как правило, наверх выбирается самый плохой из всех возможных кандидатур. Хуже, чем был до этого. В конечном счёте, для народа ничего не меняется, лишь для небольшой кучки людей, успевших занять хлебные места. Такое происходит всегда. Плодами революции всегда пользуются те, кто никоим образом этого не заслужил, то есть мерзавцы.
— Но тогда не нужно никаких революций!
— Ты права. Поэтому пока у нас их и нет. По крайней мере, в нашем веке. В памяти ещё жива память о ненужности последней революции. Но поколения меняются, люди забывают о прежнем опыте. Им всё кажется, что уже пора кое-что изменить в системе управления государством. Каждый раз наступают на одни и те же… грабли. У нас ими сено подбирают. Часто небрежно бросают наземь зубцами вверх. А кое-кто постоянно на них наступает. И они больно бьют по лбу. И главное, — внезапно. Когда не ожидаешь никакого подвоха. Это очень больно и неприятно. Но быстро забывается. До следующего удара.
Трудно объяснить древней египтянке реалии будущих политических противоречий, когда тысячи мыслителей в споре за истину ломали и продолжают ломать копья утверждений, заблуждений. Сколько людей, столько и истин.
В Галгале заночевали в доме многодетного гончара, за высоким забором, перед которым лежала большая груда битой керамики: кувшинов, чаш, разнообразных поделок.
Я не хотел подвергать местных жителей соблазну, украсть у нас жеребца и лошадь, а себя долгим поискам, хотя и прикрепил, на всякий случай, радиомаячки в гривы. Но тогда пришлось бы гоняться за ворами, терять драгоценное время, лучше подстраховаться, перебдеть.
Ранним утром после завтрака долгий путь на юго-запад к Иордану в Беф-Хогла, где плотно пообедали, и после короткого отдыха проехали Ир-Мелах и живописную долину Ахор.
К закату добрались в Вифлеем, небольшую деревушку с глиняными лачугами, где и остановились на окраине, договорившись о постое с хозяином маслодавильни, двор которого был более просторен, чем соседние.
На утро — Хеврон, к полудню — Адораим, вечером — Лахис. Плодородные земли и оазисы плотно заселены. Обрабатывается каждый клочок земли. Тщательно заснял на телекамеры библейские города во всех ракурсах. Выставив кувшин виноградного вина, уважительно поговорил с местными мудрецами, выпытывая предания далёкой старины.
Ничего нового не узнал, всё косноязычные и занудливые перепевы известных шумерских мифов. Редкий мудрец обладал красноречием и хорошей памятью. У таких людей повышен порог самооценки, они не доживали до старости. Им помогали уйти многочисленные завистники.
В маленьком порту многоязычного Аскалона, куда прибыли вечером, незамедлительно купил у кормчего места на двадцативесельной египетской галере с прямым, пока приподнятым парусом к рее.
Лошадь и жеребца разместил на корме, привязав их на морской узел к последней банке гребца. И на заре, пока мы сладко спали, галера отправилась к дельте Нила, чтобы подняться вверх по течению.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/09/433