Коту, которого мы в шутку назвали Мусорка, скорее всего, наскучила моя компания и он, прыгнув на широкие перила балкона, прошествовал к краю и, зацепившись за водосточную трубу, спустился вниз. Я встал и прошёл в кабинет. За компьютером сидела Гульшан, - наш бухгалтер, и составляла ежемесячную декларацию по НДС. В дальнем краю комнаты совершала дневной намаз Лейли. Я сказал Гульшан, что немного прогуляюсь и под причитания «И благословенно имя твоё, и возвышено твоё величие» на арабском языке, вышел в зал кафе-библиотеки, занимающий остальное пространство второго этажа. Пройдя через него, спустился вниз по мраморной лестнице и заглянул в ресторан. Под музыку Магомаева «Элегия», исполняемую за роялем Джавриёй, официанты суетились между обедающими людьми. Отдав пару незначительных распоряжений кассиру Нине, которая работала с нами ещё в старом кафе официанткой, вышел на улицу и, поймав такси, поехал к Волчьим воротам.
За последние восемь лет, впрочем, как и за пятнадцать, город не сильно изменился. Лишь в прошлом году началось масштабное строительство высотных домов, из-за чего город стал более грязным и пыльным. Восемь лет назад, так же в такси, по дороге от вокзала домой я увидел серый Баку и отрешённых горожан. Исчезла улыбка солнечного города. Она исчезла ещё в январе 1990 года, когда советские войска вошли в город, но спустя годы так и не вернулась. На улицах шла продажа зелени, лимонов и даже веников, появилась суета в движениях, народ пытался выжить. Но как можно выжить, если государственные предприятия закрывались одно за другим, если республику охватила судорожная волна сокращений, если частное предпринимательство состояло из мелкой розничной торговли, общепита и кустарного производства? Народ ходит по богатой углеводородами земле и не может прокормиться. В сентябре 1994 года, был подписан "Контракт века", как его назвали тогда, по которому Азербайджан будет продавать нефть западным странам, и по которому в республику должны вливаться большие инвестиции. Возвращаясь из армии, я рассчитывал увидеть процветающую столицу, а не грязный от уличной торговли город.
Наш двор, как и сам город вроде знаком, но в то же время показался чуждым. Раньше, посреди двора каждый день сушили бельё, по которому в детстве мы несколько раз попадали мячом, но восемь лет назад оно отсутствовало, как и верёвка, к которой прикреплялось бельё. За столом под ветками виноградника никто больше не играл в домино. Всё, то же самое, за исключением отсутствия привычных деталей и присутствием незнакомцев. Незнакомцы - решётки на окнах дома. За три года моего отсутствия двор поменял свой характер, он перестал быть бакинцем.
Войдя в квартиру, мы сразу уснули. Я лёг в гостиной на диване, проспав до двух часов дня. Девочки ещё спали, я не стал их будить и прошёл в ванную, принять душ. Все эти годы не купался так, как тогда. Я сдирал с себя кожу, пытаясь смыть горечь поражений, потерю сослуживцев, нецензурную брань и грязные окопы. Смыть остатки войны, где погиб Эмиль, в котором так нуждался. Мы видели одинаковую картину и напились бы до потери сознания, вспоминая её подробности. Напились бы, чтобы высказаться раз и навсегда. Высказаться, забыть, и не затрагивать больше эту грязную тему.
Девушки сделали ремонт только в спальне, где когда-то мы все вместе засыпали. Дед работал инженером на геологическом судне и большую часть времени был в море, а мы собирались по ночам в этой комнате и болтали до тех пор, пока не закрывались глаза. Я и Каце засыпали прямо на шерстяном ковре, Эмиль, любящий комфорт, всегда располагался на кровати, а у Лейли было любимое кресло, в котором она спала, свернувшись калачиком. Я часто стонал во сне, когда мне снились кошмары, и каждый раз меня будила Лейли, у которой был чуткий сон.
Кресла, как и старенькой кровати, я тогда не заметил. Подумал, что они обветшали, и девчата избавились от них. Добавилась лишь большая, двухместная кровать, на которой спали девочки. В остальном, квартира оставалась такой, какой я покидал её в 1992 году. Всё та же гостиная, только, рядом со старым, чёрно-белым телевизором «Берёзка», появился новенький «Panasonic». На кухне же ничего не изменилось, тот же столик у стены, накрытый скатертью, которую помню всю свою жизнь и тот же табурет, на котором любил сидеть дед. Его очки лежали в привычном для них месте, на старом холодильнике «Минск», рядом с пожелтевшей газетой «Бакинский рабочий». Линзы были чистыми, создавалось впечатление, что дед не умер, а просто вышел в магазин или сидит во дворе, и скоро должен вернуться. Девушки оставили всё на своих местах, чтобы я мог попрощаться с ним и может быть с детством.
Выйдя из дома, я спустился вниз, присел за старый столик посреди двора. Виноградник над головой скрывал меня от солнца, которое жалило своими лучами, напоминая всем, что скоро август, самый жаркий месяц лета в Баку. Закинув ноги на стол, я прикурил сигарету, откинулся на спинку скамьи и, прикрыв глаза, наслаждался запахом родного города, запахом гражданской жизни. Вспомнил, как тут же, за шахматами сидел мой дед, задумываясь над очередным ходом. Он играл в шахматы с каким-то Владимиром из далёкого Владивостока. Ходы они сообщали друг другу в письмах, которые приходили с различным интервалом. Чаще раз в месяц, а порой приходилось ждать больше. К моему рождению, игра уже длилась примерно год, а когда исполнилось 5 лет, они только вышли из дебюта. Помню, как он сидел за партией, и каждые полчаса просил узнать нас, играющих рядышком, который час. Его забавляло, как мы всей ватагой бежали в ближайшую квартиру узнавать время. Каждый считал своим долгом первым исполнить просьбу деда. В этом деле поначалу преуспевал самый прыткий среди нас Эмиль. Он тогда ещё не умел определять время по часам, но поступал хитро. Поскольку столик находился в самом центре двора, мы бежали или к нему домой, во второй подъезд, распахивая дверь справа, или же в том же направлении к тёте Глаше в первый подъезд, а он останавливался у порога квартиры, в зависимости от того, куда мы побежали всей гурьбой и слушал. Кто-то из нас обязательно в пылу беготни, завидев часы, громко произносил время и Эмиль, выбегая с порога, кричал его деду. Дед долго смеялся, подшучивая над нами, и вновь задумывался над партией. Это сейчас я уже знаю, что она так и не закончилась. Но тогда я гадал: смог ли кто-то переломить ход игры, ведь когда уходил в армию, фигур на доске оставалось мало, и явным перевесом никто не завладел.
От этих мыслей меня отвлёк звук мотора. Я открыл глаза и увидел, как во двор въехала чёрная иномарка. Припарковавшись у столика, из неё вышел спортивного телосложения парень лет тридцати и девушка примерно моего возраста. Скорее всего, это были новые жители дома, к которым с большим трудом придётся привыкать. Девушка вошла в первый подъезд, а парень задержался и стал нагло рассматривать меня. Сняв солнцезащитные очки, достал платок и, протирая линзы, грубо спросил:
– Ты что здесь делаешь?
Я не был готов к такому обращению в своём дворе, поэтому, немного растерялся и опоздал с ответом.
– Вставай и иди отсюда. Тут тебе не парк отдыха, – продолжил он.
Меня часто называли хамом, но хамского обращёния в свой адрес не терпел, и хоть понимал, что не одолею его в драке и буду бит, никак не мог позволить, чтобы это сошло ему с рук.
– Во-первых, прошу сменить интонацию на более спокойные ноты и не напрягать своими децибелами мой чувствительный слух, во-вторых, вы со мной не фамильярничайте, молодой человек. А в-третьих, валите отсюда и не мешайте моему досугу.
– Ты смотри, какой интеллигент попался. Да ты сейчас зад мне будешь целовать, чтобы я отпустил тебя.
– А с чего вы взяли, что я зоофил и полюблю ваш скотский зад?
Он вплотную подошёл ко мне и схватил за воротник, что поспешил проделать и я, как услышал:
– Тимур!
Это был Салех. Хамоватый тип отпустил меня и отстранился.
– Здравствуй, Тимур, – сказал Салех, подойдя ко мне и обняв. – Как ты, родной?
– Здравствуй, Салех. Здравствуй, дорогой, – ответил я.
– Вижу, ты уже вплотную познакомился с Акрамом, – улыбаясь, сказал он. – Это наш новый сосед. Живёт напротив меня, в квартире тёти Глаши.
– Да, я уже понял.
– Так ты Тимур? Наслышан о тебе, - сказал Акрам, хлопая меня по плечу. – Ты извини, я же не знал о твоём приезде. Гляжу, незнакомец сидит во дворе, а времена сейчас сам знаешь какие, кругом сплошное воровство.
– Не переживай, мы оба виноваты. Я в свою очередь мог бы представиться, а про воровство наслышан, – уже сам, похлопывая по его плечам, сказал я. – Кстати, у тебя красивая машина, Акрам.
Он, скорее всего не понял мой намёк, лишь довольно улыбнулся, любовно проведя ладонью по капоту. Салех вновь обнял меня и шепнул:
– Прекрати свою иронию, – а затем, отстранившись, сказал: – Ну, сегодня вечером гуляем. Сейчас ягнёнка должны привезти, устроим пир по случаю твоего возвращения.
Вечером, во дворе царила довольно приятная картина из счастливого детства. Стол был накрыт скатертью и уже красиво сервирован. Лейли нарезала салат, Салех жарил шашлыки на мангале, рядом дымился большой самовар, за которым колдовал дядя Фариз, и долго расспрашивал меня о буднях армейской жизни, сравнивал их со своей службой в армии Советов и, конечно же, сравнение было не в пользу азербайджанской армии. Хорошо, ещё не стал спрашивать про войну и сравнивать её с Афганистаном. Наверное, он бы и сравнил, но в Афганистане советская армия не добилась существенного успеха, а в планы дяди Фариза явно входило вспоминать только доброе и положительное об СССР и сокрушаться безобразной реальности независимого Азербайджана.
Дальше всё было как в старые, добрые времена, когда за этим столом собиралось множество знакомых лиц, с одним, но очень важным исключением – теперь здесь сидели и незнакомые мне лица: Акрам, его жена, вечно улыбающийся любитель долгих застольных речей, работник Министерства Иностранных Дел Вагиф и присоединившийся позже депутат Зия. Уже тогда я знал, что никогда к ним не привыкну. Мысленно гнал прочь и не хотел видеть их в своём дворе. Не хотел, чтобы они жили в квартирах, где прошло моё детство. Хотел так же как в детстве открывать двери в любую квартиру нашего дома, и не чувствовать себя чужим. Где на тебя не обращают много внимания, потому что ты свой. А свои сами разберутся что делать. Своим лучше знать, что им нужно. Захотят, спокойно вздремнут на кушетке, полезут в буфет, чтобы достать любимые лакомства, заглянут в холодильник, в поисках еды.
Тогда я увидел не только запертые двери, но и решётки на окнах. Дом был узнаваем, но молчалив, а эти решётки заставили его стать мрачным и подозрительным, и здесь я уже не всюду свой. Появились границы, через которые не пройти без пропуска. Этот дом, как СССР, так же распался и в нём так же появились границы, за которыми мы чужие.
Восемь лет назад, я ненавидел новых соседей, ненавидел их решетки, стальные двери за которыми проходило наше детство. Теперь же всё прошло. За восемь лет многое проходит. За восемь лет можно возненавидеть и полюбить тысячи вещей. За эти годы я привык ко многому, даже к соседям.
Глава 4 http://proza.ru/2012/06/13/766