НА СНИМКЕ из книги "Пропавшие комиссары" Дэвида Кинга, ISBN 5-93882-023-5 Ленин и Сталин в группе делегатов VIII съезда РКП(б) 18 февраля 1919 года.
В первом ряду, слева направо: И. Смилга, В. Шмидт, С. Зорин.
В среднем ряду, слева направо: Г. Евдокимов, И. Сталин, В. Ленин, М. Калинин, П. Смородин.
В верхнем ряду: П. Мальков, Э. Рахья, С. Галиев, П. Залуцкий, Я. Дробнис, М.Томский, М. Харитонов, А. Иоффе, Д. Рязанов, А. Бадаев, Л. Серебряков, М. Лашевич.
Из двадцати делегатов одиннадцать по указанию Сталина были расстреляны, а трое - Михаил Томский, Адольф Иоффе, Михаил Лашевич - покончили с собой.
Недалеко от нас в Режице снимала дачу семейная пара – Фрума и Борис. Фрума работала в Ленинграде медсестрой, а Борис – проектировщиком. Им было лет по сорок – сорок пять. В Ленинграде они жили недалеко от нас – на ул. Петра Лаврова. Днем Фрума оставалась с мамой, готовившей обед, а Борис звал меня с собой прогуляться по живописным местам Погулянки. Во время прогулки мы постоянно беседовали на разные темы. Борис был весьма эрудированным человеком, и мне с ним было интересно.
Я к тому времени уже прочитал стоявшую на нашей книжной полке брошюру Сталина "Об основах ленинизма". Видимо, папа прорабатывал ее как руководитель политкружка у себя на предприятии.
– Сталин – не ученый, – внезапно сказал Борис. – Он ничего нового не внес в науку. Вот Ленин – ученый. Он действительно выдвинул новые положения и обосновал их. А Сталин только популярно объяснил эти положения.
Для меня это звучало, по меньшей мере, кощунственно. Впервые при мне о Сталине говорили не в восхищенной в форме. Сталин был всем – и великим, и мудрым, и кормчим, и вождем, и ученым, и другом пионеров и т.д. и т.п. Конечно, я считал, что он был и великим ученым
– Нет, настаивал Борис, – Сталин – не ученый. Вот давай разберем какой-нибудь из выдвинутых им тезисов. Оказалось, что он знает эту брошюру и даже может цитировать положения, которые там были записаны. И, конечно, он разбил меня в пух и прах. У меня не осталось аргументов, и я был вынужден согласиться с ним.
– Вырастешь, поймешь еще больше, – сказал он мне напоследок.
Вечером я рассказал об этом маме. Я видел, как она испугалась:
– Миша, я прошу тебя никому больше не говорить о вашем диспуте. Это очень опасно.
– Ах, Борис, Борис, как же он неосторожен. И говорить об этом с мальчиком!
Мы еще не раз гуляли с Борисом, но на политические темы больше никогда не разговаривали, видимо, мама просила его эти вопросы не обсуждать.
Видимо, мама рассказала папе о том, что Борис вёл со мной крамольные беседы, потому что, когдв мы вернулись в Ленинград, этот вопрос снова начал обсуждаться. Папа тогда сказал мне:
- А я думал, ты умный мальчик, и понимаешь, о чём можно говорить вслух, а о чём не следует.
А в конце разговора Бросил маме такую фразу:
- Ничего. Старше станет, умнее станет.
Не думаю, что с тех пор я сильно поумнел, потому что ум - он или есть, или его нет. но кое-что на ус я себе намотал. Это точно. И предпочитал в сомнительных случаях не высказываться.
Как-то года через два мама сказала мне:
– Помнишь Фруму и Бориса? Их посадили за анекдот.
Тогда за рассказанный политический анекдот сажали. Наверное, среди тех, кому Борис рассказал его, нашелся доносчик. Рассказал анекдот он один, но посадили обоих. Лет через десять Фрума вышла из лагерей, – ей повезло: ее использовали там как медсестру. Борис же работал на лесоповале, и он умер в лагере года через три.
– Да, – подумал я, – а если бы те, кто их допрашивал, узнал о моих разговорах с Борисом?
Дело было бы для меня намного серьезнее, чем я себе тогда представлял.
- Могли бы и меня взять, - думал я тогда. Хотя потом я понял, что вряд ли меня бы арестовали. Мне тогда было всего 14 лет.
Но тогда окончательно сфрпмировалось мое отношение к сомнительным разговорам: если при тебе затрагивают "скользкие" темы, - лучше помалкивать.
Продолжение следует: http://proza.ru/2013/08/05/324