Красная нитка. Сказочная повесть, немного страшная.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Часть первая. Друзья.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1. Саша, Глаша и Наташа.
На северо-западе Московской области, в одном часе езды от Москвы, в среднем течении длинной извилистой речки Истры (название от корня «стр» – струится, течет) находится небольшой, одноименный речке городок – Истра. До 1941 года городок был знаменит тем, что здесь в середине 17-ого века патриарх Никон основал огромный, невероятный, великолепный монастырь, известный как Новый Иерусалим. А после 1941 года Истра вошла в историю как место, близ которого на Волоколамском направлении было остановлено наступление немцев на Москву. В течении трех недель городок утюжила линия фронта, практически стерев его с лица земли, и Новый Иерусалим тоже лег в руинах, из восхитительной легендарной жемчужины Подмосковья превратившись в один из обвинительных пунктов в адрес немецкого фашизма на Нюрнбергском процессе 1945 года.
Через 25 лет после этого, то есть в середине 60-х годов 20-того столетия, купол главного храма Воскресения Господня (представляющего собой копию палестинского Храма Гроба Господня) восстановлен еще не был, и за окнами легковой машины, которая, повернув рядом с монастырем направо, в сторону от Волоколамского шоссе, увезла из Истры одну счастливую молодую мамочку с новорожденной девочкой на руках, проплыл хорошо видный над монастырской стеной остов храмовой ротонды, и только.
Молодая женщина была не местной, она еще не успела привыкнуть к венчающей монастырский холм величественной руине и поспешила отвернуться, чтобы не омрачать светлый день видом этих обезглавленных стен. К тому же она уже знала, что Истринский район вообще какой-то неспокойный, он не только полон трагических воспоминаний, но и самый его воздух будто насыщен тревогой и угрозой. Чуткие поэтические души всегда это чувствовали, в качестве доказательства стоит только ознакомиться с юношеским стихотворением Михаила Лермонтова, которому при виде роскошного и преуспевающего Воскресенска тех давних лет почему-то сразу пришло в голову, что он уже лежит в развалинах.
А если еще к тому же вспомнить крах звездной карьеры основателя Нового Иерусалима, Никона, для которого Воскресенский монастырь из зримого образа его могущества превратился только в могильный склеп… а катастрофическое обрушение главного купола в начале 18-того века, а глобальное разорение военного времени, о котором уже говорилось… И во всяком случае, в Истре редкий год обходится без смерчей и ураганов, внезапность, необузданность и мощь которых даже вообразить себе трудно…
Но молодая женщина вышла сюда замуж, была влюблена и любима, а значит, счастлива. Она только что родила дочь и потому смотрела в будущее с надеждой и упованием, стараясь повернуться спиной ко всему, что есть тяжелого, пугающего и темного в жизни. Этому же она позднее учила и свою дочь: равняться на свет, а не на тень. Может быть, отчасти благодаря такому подходу детство Глашеньки протекало на редкость легко и радостно, по своей безоблачности среди различных периодов ее дальнейшей жизни не имея себе равных. Да и позднее она всегда не смотря ни на что продолжала надеяться на лучшее.
Отец Глаши родился и вырос в Истре, но работать устроился в хозяйство Истринского гидроузла, на плотину, то есть из города переехал в область. Первая плотина была построена еще в 1935 году в месте впадения в Истру речки Нудоль, возле Нудоль-Шарино. Истра – река удивительная. Она небольшая, но быстрая, чистая и такая холодная, что вода в ней в самый жаркий летний день течет жидким льдом. Ее светлым искристым неиссякаемым струям ничего не стоило наполнить сладкой живой водой целое озеро, в результате чего Истринское водохранилище в то время снабжало водой половину Москвы.
В 1941 году плотину уничтожили: сначала ее взрывали отступающие советские войска, а немного погодя дело разрушения довершили отступающие немецкие войска.
После войны Истру запрудили в новом месте, в районе деревни Раково, а для обслуживающего персонала рядом с новой плотиной и гидроэлектростанцией построили поселок городского типа. Вот здесь, в поселке гидроузла имени Куйбышева, рядом с плотиной имени Куйбышева, и прошло счастливое детство Глаши и ее друзей.
Друзей у нее было много, потому что в маленьком поселке, как в деревне, все друг друга знали и все друг с другом общались, но самыми близкими для нее стали двое ровесников, с которыми она жила в наиболее тесном соседстве, в одном доме и в одном подъезде. Квартиры в доме запирать было не принято, соседи могли заглянуть друг к другу запросто, оставить ребенка на соседку или взять к себе на время ребенка соседки – такое случалось постоянно и повсеместно… дети под присмотром одного из взрослых ходили в детский сад, один на весь поселок, возвращались из сада домой, играли во дворе под окнами, часто ужинали все вместе, то в одной семье, то в другой, часто оставались друг у друга ночевать, выходные проводили все в той же тесной компании… достаток у всех был одинаковый, секретов друг от друга не имелось…
- Ты возьмешь детей из сада? – кричала в окно мать Глаши матери Саши, а та ей кричала в ответ:
- Они поужинают у Наташи, ее бабушка сегодня печет пироги, я ей муку приносила!
- Отлично, - отвечала мать Глаши. - Тогда ты зайди ко мне, я тебе юбку сметала, надо примерить. Твой собирается завтра на рыбалку с моим?
- Да, конечно, наташкин отец уже червей накопал. Наташина мама придет со мной, она хотела обсудить что-то по поводу материала для штор…
Так они и жили, все сообща. Глаша даже долгое время не знала, что Саша и Наташа, которых она помнила рядом с собой с того дня, как помнила сама себя, на самом деле ей не родня, а только друзья. Они были для нее роднее родных, неотъемлемая часть ее жизни, лучшая ее часть.
Саше, Глаше и Наташе было лет по пять, когда однажды мать Глаши взяла их с собой в недальнее путешествие к одному из родников, которыми изобиловала округа, за родниковой водой, и по дороге нарвалась на какую-то незнакомую женщину (это у них-то, и вдруг незнакомка!), которая спросила у нее, как пройти в пансионат «Волна» (в окрестностях Истры много домов отдыха и пансионатов), да тут вдруг и взялась нахваливать ее малышей. И хорошенькие-то они, и чистенькие, и нарядные… Глашина мать отделалась от нее так быстро, как смогла, поход к роднику отменила, привела детей обратно домой, достала из своей рабочей коробки моток красной шерсти и повязала каждому из них по красной нитке на левую ручку.
- Нечего всяким теткам на вас глазеть невесть с какими мыслями, - бормотала она при этом. - Пусть не на вас, а на красное глазеют, и никакого вреда не сделают. Берегите нитки, не рвите, - сказала она в заключении проведенного охранительного обряда, древнего, как сама земля и род людской. - Красная нитка вас защитит от зла.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 2. Когда кончается детство.
Конечно, они все росли разными, и внешне, и внутренне. Общим было только самое главное – дружба, которая их соединяла.
Наташа была красивая, смелая, резкая и упрямая. Ее характер ясно читался по одной из ее первых фотографий, запечатлевших сей непреложный факт для потомства со всей прямолинейностью: хорошенькая хрупкая девочка с черной длинной челкой и большущим белым бантом на макушке смотрела на зрителя в упор исподлобья огромными огненными глазами. Такой, что называется, палец в рот не клади. Наташа верховодила в классе, не терпела противодействия и не боялась возражать взрослым, какой бы руководящий пост они не занимали, - например, пост директора школы.
Саша, блондин с мягкими чертами овального лица, тоже мог вспылить и заупрямиться, но стоило его погладить по головке, как он уступал и становился таким же шелковым, как его светлые пышные волосы. Его податливую натуру выдавали его руки, большие и сильные, но со странно выгнутыми назад, толстыми, неровными пальцами и вязкой, бугристой ладонью, что создавало впечатление какой-то аморфности, бесформенности, неопределенности.
Глаза у него были добрые-добрые. Он любил играть с маленькими детьми и обожал животных, поэтому дома в его живом уголке всегда имелись и рыбки, и птички, и кошки, и собачки… он постоянно притаскивал какую-нибудь живность с улицы или из леса, и его мама только закатывала глаза при виде очередного грязного надоедливого ежика, спавшего днем и топтавшегося по квартире ночь напролет, или вороненка, выпавшего из гнезда как будто специально для того, чтобы чуть позднее досаждать ей своими полетами зигзагом через всю комнату.
А Глаша была другой. Эта довольно обыкновенная с виду девочка никогда не причиняла беспокойства родителям и учителям неумеренной активностью и склонностью к шалостям, старалась избегать ссор, вела себя, может быть, несколько замкнуто, может быть, немного робко… в целом она часто производила такое впечатление, как будто еще не вполне проснулась… постоянно полуспящая-полубодрствующая, погруженная в себя, не всегда замечающая то, что происходит вокруг… девочка из царства неведомых грез. При всем том она отличалась хорошими способностями, училась только на пятерки и четверки, да еще и без особого труда со своей стороны, и, несмотря на внешнюю слабость, не была такой на самом деле, обладая достаточно твердым и храбрым характером, хотя проявляла его только в случае необходимости.
Со временем, под влиянием жизненных обстоятельств, упомянутая необходимость именно в этом качестве натуры стала для нее наиболее важна и приобрела доминирующее значение, в результате чего никто бы уже не поверил, какой тихоней была Глаша в детстве. Может быть, тогда она только накапливала силу.
Но, кроме того, у Глаши имелась еще одна особенность, которую она, однако, сначала интуитивно, а затем осознанно, старалась не афишировать.
Иногда, во сне или наяву, ей являлись вдруг какие-то образы, позднее оказывавшиеся как бы кусочками мозаики, из которой складывалась картина будущего. Это было похоже на воспоминания того, что на самом деле еще не произошло, как если бы она уже видела что-то, вопреки известным законам мироздания сумев заглянуть вперед, с опережением времени, и вдруг снова вернулась к этому в мыслях. Иногда видения предваряли или сопровождали странные неприятные ощущения, что-то вроде тех предчувствий, которые заставляют животных заблаговременно покидать места грядущей катастрофы. Порой же картинка так и не возникала, и Глаше оставалось маяться душевной смутой, без надежды разгадать, что эта смута предвещает.
В раннем детстве она совершенно не умела справляться с подобными состояниями, не понимала их и, только чувствуя всей кожей, что мир вокруг нее населен слишком многими и многим, впадала в крайнюю степень ужаса. Конечно, пик страхов приходился на ночное время. Проснувшись в темноте, Глаша зажмуривалась, забивалась с головой под оделяло и, задыхаясь, обливаясь потом, с отчаянно бьющимся сердцем, переживала самые жуткие минуты своей жизни. Чтобы спастись, оставалось только одно: схватив свою подушку, бежать со всех ног к маме под бочок, в ее постель. Мама давно привыкла к таким ночным посещениям дочери и только слегка пододвигалась, освобождая для нее место и не давая себе труда проснуться.
Только позднее Глаша научилась противостоять этим паническим приступам, но даже уже будучи взрослой не смогла бы сказать, что избавилась от ночных страхов окончательно. Зато она начала понимать, каким даром одарила ее природа… вот только зачем она это с нею сделала… от этого не было никакой пользы, одна лишняя тревога.
По реакции матери, которая только пугалась, ахала и крестила дочь, когда та пыталась рассказать ей о том, что ее волнует, Глаша скоро догадалась, что вряд ли ей стоит рассчитывать на понимание со стороны родителей, а тем более окружающих людей. Репутация впечатлительной девочки с богатым воображением и так уже была ей обеспечена. Другое дело - ее друзья. Они выросли вместе, они были ровесниками, у них не было и не могло быть тайн друг от друга, и только они одни могли проявить и в самом деле проявляли полное понимание даже в столь странном деле, ведь оно касалось одного из них, а они сознавали себя безусловной общностью, единым целым.
Так что больше всех о тайных способностях Глаши знали лишь Наташа и Саша. Им она рассказывала иногда свои видения, они же и свидетельствовали, что эти видения впоследствии сбывались, причем до такой степени буквально, аж оторопь брала. Стоит заметить, что ни в те годы, ни впоследствии они никогда не обсуждали между собою глашин дар как таковой, даже не говорили об этом. Просто принимали, как данность, вот и все.
Но детство уходило, а вместе с ним уходила и прежняя безусловность дружеской связи. Дети необратимо взрослели, они все более и более разнились между собою… каждый стремился проявить себя индивидуально. И когда Глаша однажды прибежала к Саше и стала умолять его жениться на Наде сразу после того, как им исполнится 18 лет, сразу же, не откладывая, потому что иначе случится что-то плохое… потому что она видела Надю, лежащую полуголой на окровавленном снегу, и на ее пальце блестело обручальное кольцо, и это кольцо одел ей на палец не Саша… чтобы этот кошмар не сбылся, он должен сделать ее своей женой как можно быстрее, иначе она погибнет, а он потеряет ее навсегда…
Когда Глаша, задыхаясь от ужаса, выложила ему все это, Саша возмутился и заявил, что это уже слишком, потому что Надя никогда не выйдет замуж за кого-то другого… он ей доверяет, как себе, ведь они любят друг друга… конечно, они поженятся, как же иначе, но все произойдет своим чередом, без паники и спешки. Отличаясь некоторым тщеславием, Саша мечтал о красивой богатой свадьбе… такой красивой и богатой, чтобы все обзавидовались… однако денег на церемонию подобного рода пока не имелось, так что Саша предпочитал торопливости ожидание.
Дело в том, что Саша уже целый год был влюблен в свою одноклассницу Надю, очаровательную блондинку с невероятно тонкой, белоснежной, будто прозрачной кожей, с восхитительными длинными слегка вьющимися волосами и такими ясными голубыми глазами, словно в них отразилась вся небесная лазурь. Надя была сама нежность, сама прелесть, и она тоже любила Сашу, и никто против этого не возражал, разве что их одноклассник Кирилл, сидевший через одну парту от влюбленных… но Кирилл ничего не мог сделать, чтобы убедить Надю отвести ласковый взгляд от Саши… и ничто не предвещало беды, внезапно заподозренной Глашей.
Сама Глаша переглядывалась с другим их одноклассником, Сергеем, и не только переглядывалась, но и общалась, и не просто общалась, а ходила с ним почти за ручку почти не расставаясь… Они еще не говорили о своих отношениях со всей определенностью, но, кажется, тут можно было делать прогноз на будущее.
Это несколько печалило сидевшего на третьем ряду возле окна Колю… Глаша давно нравилась Коле, с самого первого класса. Это выяснилось, когда его сначала посадили рядом с Глашей, а потом пересадили за другую парту, и он пришел домой в слезах, и стал просить маму, чтобы она попросила учительницу, чтобы его опять посадили рядом с этой девочкой… только рядом с этой, и ни с какой другой… мама попросила, и просьбу Коли выполнили, и так все узнали, что он влюблен в Глашу, и Глаша тоже об этом узнала… И все же это не помешало ей переглядываться с Сергеем, а Сергею с ней, и Коля остался за бортом любовной лодки, также, как и Кирилл.
Из троих друзей только Наташа не определилась с избранником сердца, и не потому, что повзрослела позже их, - как бы не наоборот. Наташе не слишком нравились полудетские отношения с ровесниками, ее привлекали люди постарше… Юная сердцеедка, все больше входя во вкус, без устали пробовала свои чары на сильной половине человечества и не могла остановиться, меняя поклонников одного за другим. Впрочем, она не брезговала и ровесниками. Исключениями стали только Саша, он ведь был ей как брат и в счет не шел, да еще Сергей, но не потому, что она оставила его в покое из благородных побуждений, в виду его склонности к ее подруге.
Наташа понимала, что поступает не слишком красиво по отношению к Глаше, которая была ей как сестра, но все же попытала счастья с Сергеем… девушки соперничают за любовь и с сестрами… правда, в данном случае речь скорее шла о самолюбии, а не любви… в душе Наташа оправдывала себя тем, что проверяет, в самом ли деле Сергей дорожит Глашей или готов бросить ее из-за первого же соблазна… Сергей не поддался на соблазн, после чего у Наташи не нашлось аргументов в пользу дальнейшей осады неприступной крепости… она вынужденно отступила, хотя в ее душе продолжало тлеть желание поставить на своем, ведь отказ был обиден… А Глаша – Глаша тогда ничего не заметила.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3. Начало взрослой жизни.
Незадолго до того момента, когда Саша, Глаша и Наташа должны были закончить школу, отец Глаши перевелся на работу в Москву. Мать Глаши была москвичкой, в Москве у нее имелась квартирка, маленькая, однокомнатная, в которой теперь семье и предстояло поселиться. Получалось несколько тесновато, конечно, но дружеские связи помогли найти выход… как, впрочем, и в случае других ситуаций. Глаша, на время расставшись с уехавшими родителями, оставалась в поселке в семье Наташи до тех пор, пока не получила аттестат, а затем и она, и Наташа поехали в Москву, сдавать вступительные институтские экзамены, причем обе успешно справились с этой задачей, но жить в Москве устроились не с глашиными родителями, а в квартире родителей Саши: отец Саши был москвичом, как и глашина мать, и, как и она, располагал в столице жилплощадью, причем их квартиры находились в одинаковых домах на одной и той же улице, и не случайно, конечно, ведь сашин и глашин дедушки (соответственно по отцовской линии и по материнской) прежде работали вместе на одном из московских заводов и получили жилье от своей работы.
Если продолжать тему родственных и дружеских связей, то можно бы было углубиться в воспоминания и затронуть историю о том, как через эти же родственные и дружеские связи отец Глаши, тогда еще будущий ее отец, познакомился со своей будущей женой, глашиной мамой. Но это уже прошлая история, а нынешняя складывалась иначе, только на прежней основе. Куда же мы все без своей основы, без своей семьи и своих друзей.
В общем, с устройством новоявленных студенток в Москве все утряслось и уладилось вполне приемлемым образом. Проводив своих друзей и возлюбленных в армию, девушки занялись учебой… да, друзья и возлюбленные отправились служить, так уж получилось. Сергей не сумел сдать экзамены в вуз, Коля даже не пытался этого делать, а Саше, хотя на ниве образования ему могло бы повезти больше, вдруг сделалось стыдно перед друзьями и перед собой, он не явился на последний экзамен и пошел в армию вместе с ними, так как не хотел отстать от них в школе мужества.
Родным и невесте Саша заявил, что стал, так сказать, призывником-добровольцем. Упрямый и вспыльчивый, он ни за что не признался бы, что часто просто идет за кем-то следом. Его поступок поверг Надю в слезы, а Глаша его упрекнула. По ее мнению, он должен был подумать о любимой девушке прежде, чем принимать такое важное решение. Она сказала ему, что он не прав, что он неверно расставляет приоритеты, рассуждая о силе и слабости, - и что ему не следует слепо подражать другим, ведь дорога в жизни у каждого своя. И уже во второй раз Саше не понравились слова Глаши.
А Глаша потом с печалью думала о том, что в отношении характера Надя не подходила Саше, потому что не брала на себя руководящей роли. Она тоже, как и он, больше годилась на роль ведомой. Забегая вперед, можно отметить, что Глаша была права, на этом Саша и Надя оба и попались: их слабостью воспользовались более сильные люди и отняли у них их счастье. Впрочем, для Глаши не впервые было забегать вперед. Тяжелые предчувствия одолевали ее, и она напрасно пыталась не обращать на них внимания. Вот только изменить что-либо она не могла, а знать и оставаться бессильным – тяжелая участь.
Итак, юноши ушли служить, Надя осталась с родителями в поселке, а Глаша и Наташа обжили квартиру сашиного отца, предоставленную им благодаря дружеским связям в полное их распоряжение, да еще поблизости от родителей Глаши, которые присматривали за девушками и помогали им, что вполне устраивало родителей Наташи, беспокоившихся за свою дочь. Впрочем, со своим нехитрым хозяйством Глаша и Наташа справлялись без труда и сами, хотя отношения подруг в это время были не вполне безоблачны.
Наташа гуляла напропалую и подсмеивалась над Глашей за ее верность своей полудетской любви, за ее скромность, за то, что она послушная мамина дочка… Она убеждала ее зажить наконец настоящей взрослой жизнью, ведь время, потерянное впустую, назад не возвратится. Зачем даются молодость и красота, как не затем, чтобы размотать, разбазарить их вчистую, - пока они еще есть. В своих увещеваниях Наташа проявляла немалую настойчивость, а ее пример казался Глаше таким блестящим, ее жизнь такой интересной и насыщенной, что Глаша почти завидовала подруге и еле держалась в рамках благоразумия.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4. Мила.
Зимой с Наташей случилась некая неприятность, которая весьма часто случается с молодыми женщинами, живущими бурной и несколько безалаберной личной жизнью. Она легла в больницу, всего на три дня, но девушкам все же пришлось изворачиваться, чтобы наташино приключение не сделалось известно их родителям. Пережив страх и стыд, Наташа очень быстро оправилась и, когда Глаша пришла ее навестить, принялась разглагольствовать перед нею на тему о том, что ради полученного удовольствия немного потерпеть - это просто пара пустяков.
- Ты не понимаешь, девочка моя, - лукаво говорила Наташа Глаше. - Тебе это еще неизвестно.
Глаша не высказывала в адрес подруги осуждений и без лишних слов согласилась помогать ей, но ее заносчивость в сложившейся ситуации казалась ей неуместной и слегка ее коробила. Так что она даже обрадовалась, когда соседка Наташи по палате не промолчала и вмешалась в их разговор, заговорив о том, что аборт – дело житейское, но все же нехорошее, так что лучше в такую ситуацию больше не попадать.
Наташину соседку звали Милой, она была только немного постарше подружек, но успела в своей жизни гораздо больше: и замужем побывала, и ребенка родила, и развелась, и в Москву из деревни переехала, и работу с общежитием нашла, и на вечернее отделение в институт поступила, и даже уже почти его окончила. Все эти подробности Глаша узнала от Наташи, которая сошлась с Милой скоро и довольно тесно, что и немудрено. В больницах все всегда дружатся и держатся вместе, ведь так легче перенести невзгоду – менее страшно и скучно, более весело, и время летит куда быстрее.
Кажется, Наташе Мила в самом деле понравилась. Глаша тоже не возражала против общения с любезной и раскованной девушкой, хотя при этом, глядя на нее, она испытывала то ли удивление, то ли недоумение… какую-то оторопь, одним словом. И речь Милы, и ее манера держаться, и весь ее облик ясно свидетельствовали о том, что она родилась и выросла совершенно в другой среде, что ее жизненный опыт – абсолютно другой, что сама она сделана из другого теста… или, вернее, слеплена, и, наверное, не из теста, а из глины…
Глаша привыкла постоянно иметь перед глазами свою изящную огненноглазую подругу Наташу. Прелестная белокурая Надя, подруга Саши, вообще была выше всяких похвал. И это было обычное, с самого детства, глашино окружение, то есть она привыкла видеть вокруг себя красоту. Да и ее собственная внешность, до мелочей знакомая ей по зеркальному отражению, если уж и не тянула на эпитет «прекрасная», все же вполне соответствовала понятию «ладная». Но более топорной фигуры, чем у Милы, она, кажется, еще никогда не лицезрела, и это ее шокировало.
Красотой Мила, что называется, не страдала. Она имела круглое бледное лицо, обрамленное жидкими прямыми рыжеватыми волосами, с большим пухлым ртом и огромными светло-зелеными глазами, как у кошки, которые зачем-то еще и подкрашивала, зрительно увеличивая их размер. Но лицо – это было еще только полбеды.
При узких плечах и маленькой груди Мила являлась обладательницей резко расширяющихся бедер и непомерно толстых ног, из-за которых нижняя часть ее туловища выглядела странно раздутой. В халате это уродство не слишком сильно бросалось в глаза, но когда Мила, уходя из больницы, переоделась в свою обычную одежду, то узкая юбка выявила все недостатки весьма явственно. Картину довершили туфли на каблуке, только подчеркивающие несоразмерность ног, и кофточка в обтяжку, усаженная какими-то блесками, за безвкусность которой Глаше даже стало как-то неловко.
После больницы подружки по палате обычно некоторое время созваниваются, а потом забывают друг о друге. Но случай с Милой оказался из другого разряда. Наташа продолжала общаться с нею, они встречались, ездили друг к другу в гости, а раз с Милой подружилась Наташа, но с нею рядом постоянно оказывалась и Глаша. Похоже, Мила изо всех сил старалась продолжить и укрепить возникшую у нее связь с двумя подругами. Она сама звонила им, предлагала варианты совместного времяпрепровождения, стремилась помочь им и развлечь их, дарила маленькие милые подарки, устраивала приятные сюрпризы, то и дело появлялась на их пути, возле их дома, рядом с их институтом, и было даже непонятно, когда она при этом сама умудрялась работать и учиться. Ребенок ее оставался в деревне у родни, но работа и учеба должны были, кажется, отнимать у нее больше времени…
Создавалось впечатление, что дружить с Глашей и Наташей стало смыслом ее существования. Этот поток симпатии, исходивший от Милы и обрушенный на головы подруг, безмерно льстил Наташе и обезоруживал Глашу, которая уже сама не могла понять, что ее настораживало в Миле… Она смутно чувствовала идущий от нее негатив, однако Мила вела себя так, что ее не в чем было упрекнуть, поэтому найти повод к разрыву отношений не представлялось возможным… Мила обхаживала Наташу, заискивала перед Глашей, и при этом у каждой из подруг создавалось впечатление, что девушка особенно старается угодить и услужить именно ей, а это поднимало их в собственных глазах и как будто обязывало.
- Может быть, мне только кажется, что на самом деле она не такая уж и хорошая, - подумала однажды Глаша, словно забыв о том, как она редко ошибается, когда речь идет о предчувствиях. Однако что-то мешало ей сосредоточиться на своих ощущениях, ею овладели лень и безволие, когда хочется плыть по течению, ничего не меняя и не предпринимая, а видений у нее вообще не было уже достаточно давно, так что она даже спать стала спокойнее.
Отношения девушек становились все теснее, и вот Мила как-то незаметно переехала из своей общаги к подругам и поселилась вместе с ними в их квартире, - совершенно бесплатно, по дружбе.
Обустроившись на новом месте, Мила продолжала стараться изо всех сил, она вела хозяйство, все время что-то чистила и готовила, и все было хорошо, вот только кошка, которая жила у подруг, будто сошла с ума, сделала на Милу стойку, выгнув спину, зашипев и став непохожей сама на себя, а потом выпрыгнула из окна и погибла.
Кошку подобрали, оплакали и похоронили, а Мила рассказала, что она слышала, будто домашнее животное может погибнуть, приняв на себя порчу, которая была в доме. Так что в гибели кошки можно усмотреть нечто позитивное, это, скорее всего, к добру.
- Но разве добро приносит гибель? – думала Глаша, однако аргументов возразить Миле она не нашла, ведь Мила оперировала какими-то не слишком понятными категориями, рассуждала о какой-то порче… На миг Глаше в глубине души даже показалось, что она предала свою хвостатую любимицу, не заступившись за нее, хотя бы уже и за мертвую, перед вдруг вторгшейся в их жизнь Милой, но подобные мысли приносили горечь и боль… да и сделать ничего было нельзя… и она предпочла встать на Милину точку зрения.
Глаша и Наташа не привыкли таиться и опасаться чего-то, они жили спокойно и открыто, без тайн и секретов, не понимая, чем владеют, и не ожидая, что их могут, к примеру, ограбить, так что в короткое время любопытная Мила узнала о семейных обстоятельствах подруг и об их друзьях все без изъятия.
Она оказалась посвященной в их взаимоотношения с Сашей и другими юношами, разобралась в связях между их семьями, без устали задавая и задавая вопросы, все время возвращаясь к одной и той же теме и перебивая ее чем-нибудь другим только для того, чтобы ее пристальный интерес не бросался в глаза, - а затем возвращаясь к прежнему предмету разговора снова. Ее сильно удивляла тесная дружба этих людей, даже не родственников, но ведущих себя как самые близкие родственники, ведь обычно, по крайней мере, насколько это известно было ей самой, - обычно чужие люди так не поступают.
- Мы же не чужие, - ответила ей на это замечание Глаша, в свою очередь удивляясь, почему Мила не может понять таких отношений, и в свою очередь не понимая при этом, зачем она сама пускается в объяснения, будто желая в чем-то оправдаться… и только в глубине ее души что-то неприятно проскребло при слове, которое употребила Мила – «чужие».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Конец Первой части.
(28.10.2013)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Продолжение: http://proza.ru/2024/07/10/865