Иллюстрация Лады Вдовиной.
Наученная Гюрзой, первые трое суток я шла только по ночам. Днем я отдыхала где-нибудь в стогу, или на лесной поляне. Я не заходила ни в деревни, ни в придорожные трактиры, чтобы Гюрза, если будет меня разыскивать, не смогла навести справок. Я заходила только в крупные города, где легко затеряться в толпе, закупала там продукты и шла дальше.
Много раз я пыталась найти работу. Но домохозяйкам не нравилась моя внешность. Они с неприязнью смотрели на меня и отказывали. Видимо, опасались за целомудрие своих мужей. Будь я уродиной, мне было бы легче найти работу. Несколько раз я почти уже договаривалась о работе, но тут меня просили показать плечо. А когда я отказывалась, контракт срывался.
Наконец, один трактирщик принял меня судомойкой. Он был вдовец средних лет и постеснялся осмотреть плечо пятнадцатилетней девчонки. Я была вне себя от радости и принялась прилежно трудиться, чтобы показать себя хорошей работницей. Но моё счастье длилось ровно два часа. Потом к трактирщику подошёл некий человек и принялся шептать ему на ухо. Я узнала его. Это был хозяин пекарни, у которого я уже пыталась найти работу ещё утром. После этого трактирщик с изменившимся лицом подошёл ко мне и потребовал показать плечо. Я заревела, сняла хозяйский передник и пошла прочь. Гюрза была права. Работу я найти не могла.
Оставшихся пятнадцати экю хватило на месяц. Когда деньги кончились, я перестала есть. Идя от деревни к деревне, я спрашивала о работе, но получала обычный отказ.
Первую неделю своего вынужденного поста я очень страдала от голода и чувствовала упадок сил. Потом голод отступил. Казалось, я привыкла к голоду, и он мне никак не мешал. Я монотонно вяло шла, вяло спрашивала, нет ли работы, и шла дальше. Спала в стогах, закутавшись в плащ. Если хозяева стога меня гнали, я не спорила - медленно вставала и шла дальше.
Если начинался дождь, я пряталась под деревом, или под мостом. Я не разводила костров. У меня и огнива не было. Промокшую одежду я сушила на себе.
Порою, моё клеймо начинало тихонько зудеть под одеждой. Оно будто спрашивало: «Так, что ты выбрала - кражу, проституцию, или нищенство»? И казалось, такая развязка была неизбежна. Я даже сознательно пыталась сломать свою гордость об коленку и совершить что-то из этого омерзительного списка. Ведь если это неизбежно, тогда зачем мучить себя? Но ничего не получалось. Каждый раз я испытывала такой жгучий стыд, будто меня окатили горячими помоями.
Катрин, ты помнишь притчу о гордом короле? Она не из писания. Её рассказала нам сестра Тереза. Этот гордый король умер от жажды, только потому, что рядом не было кравчего, который мог бы подать королю воды.
То есть вода у него была, кубок достойный короля тоже был, были даже слуги. Но король считал недостойным принять чашу из рук простолюдина, или наполнить её своими руками. Королевский бокал должен был подать только дворянин с титулом не ниже графа. А поскольку его не было, король мучился от жажды целую неделю, а потом умер.
Тогда мы с тобой посмеялись, сочтя историю нелепой выдумкой. Но теперь я с ужасом поняла, что всё это вполне могло быть правдой! Теперь я сама стала таким гордым королём! Я ужасно мучилась от голода, но не могла себя переломить.
Тело хотело жрать. Разум уверял меня, что иного выхода нет, и что вина за моё падение лежит не на мне, а на палаче. Ведь это он поставил меня в такое ужасное положение. Но сердце не могло смириться с тем, что Жак Роже, подобно злому волшебнику, мог против моей воли, одним прикосновением железа превратить меня из честного человека в воровку, из порядочной девушки в шлюху, из гордой красавицы в жалкую нищенку. Его прощальные слова жгли меня больнее, чем раскалённое клеймо.
Однажды я увидела в луже своё отражение и поняла, что злое колдовство Жака Роже медленно, но верно действует. Какие-то медленные превращения со мной всё-таки происходят. Из лужи на меня смотрела сама смерть - бледная, с ввалившимися щеками, в пыльном платье, напоминавшем саван. Я всё ещё была красива. Но, это была какая-то страшная мёртвая красота.
Наступила осень. Ночевать становилось всё холоднее. На седьмой неделе скитаний голод вновь стал мучить меня. Каждый шаг требовал напряжения сил. Я поняла, что скоро не смогу больше идти. Наступала агония.
Вот как-то раз, я вышла к придорожной харчевне. Около неё стояло четыре фургона крытых парусиной. С кухни тянуло жареной бараниной. Шёл мелкий противный дождь. Под ногами хлюпала грязь.
Из-за непогоды на улице никого не было. Только лошади у кормушки смачно жевали овёс.
От голода я стала слабо соображать. Мозги были словно в тумане. Я подошла к кормушке, взяла горсть овса и запихала её себе в рот. Жевать овёс было трудно, ведь он был с шелухой. Для того, чтоб жевать его, нужно было иметь лошадиные зубы. И вдруг я услышала за спиной:
-Приятного аппетита, сударыня!
Я оглянулась. Передо мной стоял молодой мужчина, по виду простолюдин, одетый в потертую куртку, брюнет, с красивым, гладко выбритым лицом, подтянутый и стройный.
Я подумала, что он хозяин этих лошадей. Сейчас он побьёт меня и прогонит. Но мне было всё равно. Бежать не было сил.
-Спасибо, - ответила я, нагло зачерпнула вторую очень большую горсть овса и запихала в рот.
Я набила рот так сильно, что не могла жевать. Обе щеки оттопырились. Одно зерно попало мне в дыхательное горло, и я закашлялась. Овёс вылетел из моего рта. На глаза навернулись слёзы. Я согнулась пополам.
Он подбежал ко мне, зажал пальцами нос. Когда я раскрыла рот, чтобы вдохнуть, он не дал мне его закрыть и выгреб остатки овса из моего рта. Напоследок я укусила его за палец.
-Успокойся,- сказал он, тряся меня за плечи. - Пойдем, я угощу тебя чем-то получше, а овёс оставь лошадям. Они его честно заработали.
Он схватил меня за руку и потащил куда-то. Я вяло шла за ним и ни о чём не думала. Всё было мне безразлично.
Он завел меня в харчевню и повалил на скамью. В харчевне было тепло. Ноги радостно застонали, почувствовав отдых.
Подошёл трактирщик.
-Будете кушать? – спросил он. – Могу порекомендовать свежую баранину. Она вот-вот поспеет.
-Сколько дней ты не ела? – спросил меня незнакомец.
-Не помню, - пожала я плечами. – Наверное, недели три.
-Значит, баранину мы заказывать не будем! – сказал он. - Милейший, принесите нам куриный бульон и омлет из пары яиц без лука.
Трактирщик пошёл исполнять заказ.
-Тебе лучше не есть много, - сказал незнакомец. – А-то загнёшься, можешь даже умереть. Поверь, это тебе говорит человек, который знает, что такое голод.
Как тебя называть?
-Зови меня Шарлотта.
-Скажи мне, Шарлотта, почему ты бродяжничаешь?
-У меня нет дома, что же мне остаётся?
-Но разве у тебя нет родных?
-Они были гугенотами, и поборники истинной веры их убили.
-Но ты молодая красивая женщина, почему бы тебе не устроиться на работу.
-Я пробовала, но никто не берёт.
-Почему?
-Им не нравится моё клеймо.
-Какое клеймо?
-Обыкновенное, в форме лилии, какое ставят ворам.
-Ты шутишь, хочешь меня разыграть?
-Думай, что хочешь, мне плевать.
-Если бы ты была воровкой, ты бы не стала красть овёс.
-Если бы я была воровкой, я бы не стала красть? Что за чушь? Разве воры не должны что-нибудь красть? Ведь на то они и воры!
-Будь на твоём месте воровка, она бы подождала, когда наш цирк даст представление. Публика будет отвлечена. Тогда можно потереться среди толпы и пошарить по карманам. Любая воровка это ясно понимает. И уже одно то, что я вынужден тебе объяснять такие очевидные вещи, доказывает, что ты не такая.
-Цирк? Так ты циркач?
-Я-то циркач, а ты кто?
-Но, не все же воры - карманники. Может быть, я - домушница?
-Судя по фигуре, скорее, форточница. Печные трубы и слуховые окна могли бы стать твоей стихией. Но будь ты домушница, ты бы залезла в чужой дом, пока хозяева смотрят наше представление.
-Тогда, я воровка на доверии.
-На доверии к лошадям? Да, они поверили тебе и подпустили к кормушке.
-Ты меня почти убедил. Я готова признать, что я не воровка, но как ты объяснишь вот это?
С этими словами, я расшнуровала верхнюю часть корсажа, и обнажила плечо.
В этот самый момент подошёл трактирщик. В одной руке он держал чашку с бульоном, в котором плавали мелкие кусочки лука и укропа, а в другой сковородку с омлетом.
Он покосился на моё плечо. Чашка дрогнула в его руках. Бульон заплескался.
-Да, действительно, - сказал незнакомец. – Клеймо у тебя есть. Как говорится, если на клетке льва написано: « Осёл», - не верь глазам своим.
Вместо ответа, я с жадностью набросилась на бульон, потом на омлет.
Покончив с едой, я ощутила ещё больший голод.
-Эй, парень, умоляю, дай ещё чего-нибудь, – сказала я.
-Нет, - ответил он. – Земля мокрая и грязная. Мне не охота рыть тебе могилу, когда ты сдохнешь!
-Покорми меня! И можешь не закапывать. Брось в придорожную канаву, Да хоть повесь!
-А это идея! Я насчёт того, чтоб тебя повесить. Неплохая мысль! Но это завтра, а теперь мыться и спать!
Он заказал для меня номер на одну ночь и ванну. Боже, как давно я не мылась!
Ванна так разнежила меня, что я уснула, не закончив мытьё.
Проснувшись поздно утром, я обнаружила, что лежу в постели совершенно голая. Только голова была замотана полотенцем. Я встала, огляделась по сторонам. Это был гостиничный номер. Рядом с кроватью стояла остывшая ванна. На полу валялись два мокрых полотенца. Своего платья я не нашла, но на стуле висело незнакомое платье сшитое из разноцветных лоскутков - пёстрое, яркое, но не вульгарное.
Недолго думая, я облачилась в чужую одежду. Потом я открыла дверь и оказалась на галерее над общим залом харчевни. Народу в зале было мало. За столиком в углу сидели двое: один – вчерашний незнакомец, накормивший меня, второй постарше и потолще, с черной бородой и мясистым носом.
Незнакомец узнал меня. Он приветливо махнул мне рукой и крикнул:
-Эй, Шарлотта, иди к нам.
Я отыскала лестницу и спустилась к ним.
-Это мой брат Колен Бантар, - сказал он, указывая на бородатого. – Знакомься, Колен, это Шарлотта, о которой я тебе только что говорил.
Но тут он вспомнил, что сам ещё не представился, и сказал:
-А я его младший брат Андре Бантар. Мы владельцы бродячего цирка. Это наши фургоны стоят на улице. У наших лошадей такой вкусный овёс, что ни одна барышня не может пройти мимо, не скушав горсточку-другую.
-Простите, я была голодна и плохо соображала.
-А платье тебе идёт даже больше, чем Мари.
-Кто такая Мари? – спросила я.
-Это наша сестра, она умерла в прошлом году от чахотки. А платья вот остались.
-Это платье болтается на мне, как мешок на колу.
-Ничего, вот отъешься, маленько поправишься, и будет впору.
-Поправиться? Это мысль! Но для этого я должна есть! Может быть, начнём прямо сейчас?
-Уж не вообразила ли ты, Шарлотта, что я стану кормить тебя даром?
-Ты намекаешь, что я должна отработать? Номер с постелью был снят для этого?
-Тебе иногда придётся работать лёжа, но не в постели, а скажем, в таком маленьком ящике.
-Вчера ты что-то говорил о виселице, сегодня - о ящике… Странные у тебя фантазии, Андре!
-Это естественно! Странные фантазии – моя работа. Я ведь фокусник. Пойдешь ко мне в помощницы?
-Ты дашь мне работу? Настоящую работу, в которой не будет ничего позорного и унизительного? Конечно же, я согласна! - И я разревелась.
Так я стала циркачкой.
Шарлотта прервала свой рассказ и подбросила на догорающие угли новые поленья.
-Ты была циркачкой? – не удержалась я.
-Да, Катрин!
Шарлотта взяла с вазы три цуката и ловко пожонглировала ими, сначала впереди, а потом, подбрасывая их из-за спины.
-Ты не представляешь, Шарлотта, как забавно выглядит столь важная дама в роскошном пеньюаре, жонглирующая цукатами!
-А как тебе вот это?
Шарлотта прошлась по кабинету колесом.
-Великолепно! Так и хочется бросить тебе монетку!
-А ты так сможешь? – спросила Шарлотта, сдув с лица выбившуюся прядь.
-Нет, что ты. Я больше привыкла к балету со шваброй!
-Это сейчас я стала важной графиней. А тогда я была беспечной девчонкой. Мы грелись у костров, укрывались от дождя в своих кибитках, или в цирковой палатке, тряслись в повозках от деревни к деревне.
Сначала я работала больше лёжа. Первый мой номер заключался в превращении в птицу.
Андре сажал меня в ящик, закрывал крышку, делал загадочные пассы. А когда крышку открывали, из ящика вылетала белая голубка, и больше там никого не было. На самом деле, я пряталась под двойным дном. Я была тогда такой худой и гибкой, что могла спрятаться в очень малом объёме. Конечно, тут были свои хитрости. Ящик имел толстые стенки, чтобы оправдать толщину дна, кроме того стенки были сделаны немного наклонно, чтобы ящик казался изнутри глубже чем он есть.
Из всех номеров, публике почему-то больше всего нравились казни, после которых я чудесным образом воскресала.
Когда я немного откормилась и развила специальными упражнениями свои мышцы, я стала участником другого фокуса. Он назывался - виселица.
Перед фокусом Андре объявлял, что я единственная женщина в мире, имеющая такие сильные мышцы шеи, что мне не страшна даже удавка. Андре показывал зрителям пеньковую верёвку, давал её пощупать всем желающим. Верёвка была самая обыкновенная. Потом он спрашивал, умеет ли кто из зрителей вязать удавные петли. Вязание петли обычно поручалось кому-либо из широко известных горожан. Лучше всего, если это был городской палач. Таким образом, зрители были убеждены, что петля завязана на совесть, и сделал это не подсадной циркач, а свой местный житель. Потом я вставала на табурет, Андре надевал мне на шею петлю, и кто-нибудь из зрителей выдергивал табурет из-под моих ног.
Всё было натурально! Я дрыгала ногами, изображала судороги, моё лицо синело, изо рта вылезал распухший синий язык. Ведь люди в городах видят повешенных каждый божий день. Их так просто не обманешь.
Зрители смотрели на меня и слегка зеленели, видя мои конвульсии. Андре же нарочно не смотрел на меня. Он важно расхаживал передо мной и раскланивался, нёс какую-то хвастливую чушь.
Когда я затихала, Андре якобы случайно бросал на меня взгляд. Хвастливая улыбка медленно сползала с его лица. Потом он изображал, будто пришёл в ужас от увиденного. Он кричал: «Шарлотта, что с тобой? Как же так? Ведь на репетициях всё получалось!».
Другие циркачи, якобы тоже перепуганные, бросались меня спасать. Кто-то подхватывал меня под ноги, чтобы ослабить давление петли. Все в панике начинали спрашивать публику, нет ли у кого ножа, чтоб перерезать верёвку. Когда нож находился, Андре вскакивал на табуретку, дрожащими руками резал верёвку, ронял нож. Два циркача одновременно бросались поднимать нож и сталкивались лбами. Наконец, верёвка была перерезана. Меня укладывали на пол, освобождали мою шею от петли. Андре долго искал у меня пульс, потом хватался за голову и выбегал из палатки. А Колен кричал ему вслед: « Я же говорил тебе, что этот номер слишком опасен»!
Публика сидела, выпучив глаза и открыв рты. Особенно не по себе становилось тому, кто вязал петлю и тому, кто выбивал табуретку. Начинался ропот. Но тут я вставала и кланялась. Я весело помахивала петлёй, делала круг почёта, посылала во все стороны воздушные поцелуи и величественно удалялась под хохот и аплодисменты зрителей.
-Постой, я не поняла, как такое возможно? Тебя что, в самом деле, вешали?
-Да, и много раз.
-Но как тебе удавалось остаться в живых?
-Вот, благодаря этому! – Шарлотта выдернула из причёски шпильку и показала её мне.
Ничего особенного. Шпилька, как шпилька – кусок толстой проволоки, увенчанный маленькой оловянной головкой в виде розы.
-И как это может помочь против виселицы? – спросила я.
-Когда я вставала на табуретку, Андре надевал на мою шею петлю. При этом, он незаметно выдергивал эту шпильку из моей причёски и протыкал ею верёвку ниже скользящего узла. Шпилька не позволяла петле затянуться. Заметь, шпилька очень острая, и сделана из очень прочной стали. Когда из под моих ног вышибали табуретку, я повисала, опираясь подбородком на петлю.
-Ну, а как же всё остальное - посиневшее лицо, судороги, распухший язык?
-Судороги я долго репетировала, а лицо синело само собой. Попробуй повисеть с опорой на подбородок, у тебя тоже посинеет лицо, ведь яремные вены пережимаются.
-А язык? Как ты добивалась, чтобы распух язык?
-Язык был фальшивый. Я заранее прятала его во рту и высовывала после повешенья.
Потом Андре напридумывал много новых способов казни. Он сжигал меня, топил, распиливал в ящике. Но виселица удавалась нам лучше всего. Это была настоящая жемчужина в его коллекции.
Я провела в бродячем цирке целый год. Это было самое счастливое время в моей жизни, если не считать раннего детства, когда была жива мама. Работая в цирке, я выздоровела, пополнила свой гардероб пестрым платьем, шалью, двумя юбками и нижним бельём. Всё это досталось мне от покойной Мари – сестры Андре.
У старшего брата – Колена, была жена, но эти вещи были ей малы. А мне они пришлись в самый раз.
Кроме того, я избавилась от вшей, которых нахваталась во время своего бродяжничества. А главное, я окрепла физически, стала ловкой и сильной. Я вовсе не удовлетворилась одним только лежанием в ящике. Я не тратила времени даром, старалась научиться всему чему можно. Я не давала себе ни часа покоя - ходила по канату, делала колесо, крутила сальто. Я научилась скакать на лошади. Я сидела в седле и по-женски, и по-мужски, я пересаживалась на скаку задом наперёд. Я научилась ездить, стоя на спине лошади. И даже стала прыгать через натянутую верёвку, когда лошадь проносится под верёвкой, а я стою у неё на спине. Я легонько подпрыгивала и перелетала через верёвку. Жаль, не хватило времени научиться большему.
Андре был душой общества. Его старший брат Колен был сильнее и тяжелее его. Обычно он выступал с акробатическими номерами, работая в нижней части пирамиды. Он удерживал на себе четверых акробатов, вернее трёх с половиной, потому, что четвёртой была карлица. Её звали Лилит. Она была ростом с семилетнего ребёнка. Жена Колена - Диана была красивой, но чуть полноватой женщиной. Она больше занималась хозяйственными делами и была очень ревнивой. Иногда Колен начинал слегка флиртовать со мной. Диана испепеляла его взглядом и быстро ставила на место. Карлица Лилит помогала мне в номере с распиливанием. Она пряталась в ящике и изображала мои ноги. Для этого нам пошили одинаковые туфли.
Но самым полезным членом труппы был Андре. Он вечно придумывал новые удивительные номера, непостижимые фокусы. Он беспрестанно искал новые способы удивить публику. А как он метал ножи! Я помогала ему в этом номере. Он ставил меня к деревянному щиту. Я смотрела ему в лицо, а он бросал ножи, втыкая их в щит в одном дюйме от моей головы. Мне было совсем не страшно. Я верила ему, как святому Евангелие. Казалось, если он рядом, со мной не может случиться ничего дурного. И за весь год, только один раз слегка порезал мне ухо. Я тут же выдернула шпильку из волос. Волосы рассыпались по плечам, и публика не заметила крови на моём ухе. Я продолжала улыбаться, а он продолжал метать ножи.
http://proza.ru/2014/10/26/1064