Владивосток. Миллионка. Си

Эта история произошла в конце февраля, на Миллионке. Было начало нового, двадцатого века, Нового года (по китайскому календарю), нового дня. Для героев моей истории этот китайский новый год стал переломным. Но сейчас раннее утро, каждый из действующих лиц занят своим делом и не знает, что его ждёт впереди. Итак, время пошло. А время на Миллионке — это деньги. Деньги, которые просто так никто не даст и за которые убивают. На Миллионке это просто, взмах ножа или удавка на шею и…

Часть первая. Владивосток. Миллионка. Си.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. СИ.

Я украла платье у мадам Харуко, и если городовой повернёт сейчас направо, то я окажусь в участке, и концерт в театре Тао Меняно начнётся без меня. Сегодня предпоследний день китайского Нового года. Почти две недели на улицах Миллионки царит безудержное веселье. Несмотря на мороз, китайские гимнасты, фокусники, дрессировщики выступают прямо на улице. Со всех сторон звучит музыка. В воздух летят хлопушки. А запах! Этот запах ни с чем не спутаешь. Пахнет Китаем. Китаем, в котором я никогда не была. Я так хотела стать своей на этом празднике, участвовать в нем, хотела, чтобы зрители услышали, как я пою. Но оказалось, что я выросла из своего выходного платья. А ведь ещё три месяца назад оно было мне как раз. Я расстроилась и хотела отказаться от концерта, но вдруг вспомнила про мадам Харуко и ее платье. Горничную мадам Харуко, тоже японку, сбила пролётка, слава богу, не насмерть. Я помогла бедной девушке подняться и подобрать платье, выпавшее из картонной коробки. Платье не испачкалось, а лишь чуть намокло от талого снега. Девушке было больно идти, и я помогла ей дойти до дома мадам Харуко. И даже довела до гардеробной, где испуганная девушка, оглядываясь и причитая, повесила платье в шкаф.
Когда мы уходили из гардеробной, я с сожалением оглянулась на платье. Девушка пошла к хозяйке, а я к выходу. Меня никто не видел.

Это было вчера. А сегодня я украла это платье. Я подумала, что все сошло благополучно, и скоро я буду петь в этом платье на сцене. Но я ошиблась. Меня видели и теперь ищут. Вероятно, вечером на концерте, я петь не буду! Впрочем, кроме хозяина театра этого конечно никто не заметит.
Этот концерт должен был стать моим первым концертом.

Городовой повернул налево. Я ещё долго слышала звук его свистка. Но вот звук растаял вдали, а я все сидела, боясь поднять голову из своего укрытия. Моя шубка на рыбьем меху совсем не грела, и, чтобы не замёрзнуть, я начала потихоньку двигаться, попутно выискивая щель, в которую можно было бы юркнуть.

Как хорошо, что я живу во Владивостоке, как хорошо, что Миллионка — это тот район, где я родилась и выросла. Район, где я знаю все входы и выходы. Сейчас, когда ещё не наступила настоящая весна, Миллионка особенно красива. Вчера выпал снег и прикрыл все, что жители Миллионки любят выбрасывать из окон. Как только растает снег, станут видны остатки пищи, потроха забитых животных. Но сегодня предпоследний день нового китайского года, выпал снег, а мне надо бежать. Бежать через проходные дворы, спускаться в подземные лазы, подниматься на чердачные галереи. Бежать, но куда? Единственное, хорошее во всей этой дерьмовой жизни то, что я метиска, и я своя для китайцев, японцев и, конечно, корейцев. Если плохо знаешь этот район, далеко не убежишь. Фанзы, хибары, лачуги, времянки стоят вплотную друг к другу, подпирая соседние строения и пытаясь чуть возвыситься над соседями. Нет, вы не подумайте, я отлично понимаю языки, и японский, и китайский, и корейский. Если не знаешь языка, то не сможешь даже позвать на помощь. Тебя не услышат. У нас на Миллионке не действуют общепринятые законы и очень жёстко соблюдаются свои собственные. Того, кто не соблюдает их, ожидает суровая кара, вплоть до смерти. Впрочем, тут запросто можно получить нож в бок или пулю просто так, если кто-то кому-то не понравился. Здесь не принято церемониться, а поэтому едва не ежедневно в кварталах Миллионки обнаруживают по десятку, а то и гораздо более трупов, нередко, зверски изуродованных, с отрезанными частями тела. Некоторые люди вообще исчезают в трущобах навсегда.
 Вот хорошая мысль! Трущобы!
 Мне надо бежать к трущобам, но я никогда не была внутри! Говорят, там так страшно. Мой подружки, Енеко и Сяй-линь говорили мне, что подземные недра этой части города изрыты всевозможными ходами-лабиринтами, где можно надёжно схорониться от всякого преследования или же уйти тайными ходами за город и даже якобы в Китай…
О чем это я? А, вспомнила. О людях, которых меня окружают с детства и языках, языках, которые я хорошо понимаю… Понимать то понимаю, а вот разговаривать… Когда я была маленькой, хунхузы увели мою маму. Моя мама… Нет, не могу я пока говорить о маме. Когда случилось то происшествие с мамой, мне было всего лишь тогда три года, и я перестала разговаривать. Через год речь вернулась ко мне, но вместе с заиканием. Заикалась я до пяти лет, пока за дело не взялась бабушка Май. Она немножко колдунья и научила меня разговаривать по-новому. Когда я чувствовала, что застряла на каком-то слоге и не могу его выговорить, я начинала петь. Я выросла. Все вокруг привыкли к моей манере разговора и не находят в ней ничего необычного. У меня много подруг. Правда, дружбу с ними я скрываю от моего отца. В детстве он колотил меня, когда заставал за беседой с моими луноликими подружками, а сейчас, когда бить меня вроде уже поздно, он ограничивается напоминанием о том, что я русская, хотя скорее это похоже не на напоминание, а на зудеж. «Ты русская, русская, русская!»
 Ну, хорошо. Я русская. То есть, конечно, мама у меня кореянка, но отец-то русский. Мне ужасно надоели эти напоминания, но я не спорю. Русская, так русская, но чем плохо быть японкой, кореянкой или китаянкой? Тем более что мы живём все вместе, рядом, на этой самой, так презираемой моим отцом Миллионке. Мой отец, «человек не без образования», как он сам себя называет, волею судьбы заброшенный двадцать лет назад сюда, на Дальний восток, всеми фибрами души ненавидит Миллионку и саму эту землю, вместе c ее жителями, трущобами, опиекурильнями.
 Отец хороший человек, но есть у него маленький (по его меркам) недостаток. Мой отец игрок. Сколько раз я переминалась около фанзы, где он застревал за игрой. Шёл дождь, снег, палило солнце, а я все стояла. Я боялась туда входить. Но час шёл за часом, и я вынуждена была браться за ручку двери. Если она была. Или поднимать тряпку, загораживающую вход в фанзу и исполняющую роль двери. Подходя к такому заведению, я уже чувствовала издалека его зло. Дышать становилось тяжело, запах отбросов и нечистот валил с ног. И все это добро лежало прямо перед порогом фанзы, в которой находился притон. И вот решившись, я заходила вовнутрь. Оказывается, то, что уловил мой нос на улице, было только цветочками, ягодки поджидали меня внутри. И эти ягодки были столь ядовиты, что я вынуждена была зажимать нос и стараться не дышать. Если человек заходил с улицы, ему обычно вначале было ничего не видно. Низкие потолки, грязь и полумрак создавали впечатление, что ты попал в подвал.
 И лишь проведя несколько минут внутри, человек начинал что-то различать. Игроки сидели парами. Любопытные китайцы, охочие до зрелищ, затаив дыхание ждали начала игры. Комнатка была очень маленькая и вскоре от вони, запаха немытых человеческих тел и недостатка кислорода начинала кружиться голова. Игрокам было все нипочём, они были за пределами этого мира. Игра затягивала их все глубже и глубже. Этому способствовала и китайская водка, с коротким названием Сули, которую с завидным постоянством подносили игрокам. Порции водки были малы, они были налиты в крошечные стопки, вероятно из страха, что игроки, по всегдашнему русскому обычаю, напьются и начнут буянить. Брань на разных языках летала из угла в угол, не задевая никого, пока не появлялись проигравшие люди. Вот здесь все и начиналось. Иногда, только моё монотонное пение останавливало готовую начаться кровавую заварушку. Но чаще не останавливало. Мой папа сцеплялся с другими игроками. Сначала это были слова, а потом…
Все, надо думать о чем-то хорошем. Думать, о чем-то хорошем. О папе. Мой папа, мой любимый папа… игрок. Это одна из причин, по которой он оказался здесь, во Владивостоке. И конкретно, на Миллионке. Там, в Северной столице, отец проиграл родовое имение, находившееся в нескольких километрах от Петербурга, проиграл дом на Васильевском острове, а также он проиграл. … В общем, много чего проиграл! Так много, что ещё остался должен и вынужден был бежать от своих кредиторов. Он бежал так долго, что очнулся только во Владивостоке и понял, что его забег окончен. Дальше бежать было некуда.

Дальше была только заграница, Китай! Кое-какие сбережения отец с собой прихватил, но они быстро растаяли, так как отец привык жить на широкую ногу и не собирался себе ни в чем отказывать. Когда деньги кончились, из меблированных комнат его быстренько попросили.

И он ночевал вначале, благо было лето, прямо на песке, у моря, а потом познакомился с моей будущей мамой. Моя добрая и сердобольная мама… Ну ладно, о маме поговорим попозже, сейчас надо бежать дальше, пока городовой не вернулся.

Вон, дядюшка Ку машет мне, что путь полностью свободен. Не знаю, помогал бы мне дядюшка Ку, да и другие знакомые и малознакомые люди, если бы моё лицо было больше похоже на папино, а не на мамино? Наверное, помогал бы, но вряд ли так же охотно. Нет, если присмотреться, то в моем лице много славянского, но вот скулы и разрез глаз… Но зато я на голову выше любой моей азиатской подружки, да и фигура у меня….

Рядом с моими подружками-одногодками я чувствую себя ужасно толстой, хотя папа говорит, что я не толстая, а дородная. Папа радуется, что ростом и фигурой я пошла в бабушку, папину покойную маму. Он говорит, что если не смотреть на моё лицо, то мы с бабушкой ну просто двойники. Ну, слава богу! Хоть в этом я отцу угодила. Сам-то отец росточком не вышел. Я уже сейчас выше его, даже не на одну, а на полторы головы, но это совсем не раздражает его. Наоборот, он гордится мной! Хотя в том, что я такая рослая, моей-то заслуги и нет. Несмотря на гордость отца, я от своего роста получаю пока только неприятности. В церковно-приходской школе, в которую я перестала ходить только в прошлом году, все шишки всегда перепадали мне, хотя нас училось в этой школе аж пятьдесят человек. Часто батюшка Феофан делал так: он смотрел в упор на какую-нибудь китайскую или корейскую девочку, а вызывал… меня! А я, как назло, урок по закону божьему не успела выучить.

Ну, не бум-бум! Какое там домашнее задание! Допоздна ныряла! Гребешков, устриц ловила! Есть-то, хочется!

А от папы с его аристократическими замашками мало чего дождёшься. Так в ожидании и умрёшь с голоду! До двенадцати лет меня воспитывала бабушка Май - мама моей мамы. Когда я жила у бабушки, то хоть раз, но наедалась досыта. В остальное время моей едой было то, что я ловила в море или воровала. А когда бабушка умерла, и я вернулась жить к папаше — аристократу, то тут уж мне пришлось полностью взять на себя не только своё, но и отцово пропитание. Ну да ладно! Не будем вспоминать сегодня о грустном! Сегодня великий день! Бабушка Май меня бы поняла, а вот отец не поймёт. А я и говорить ему не буду! А то, как заведётся на пол дня о том, что подобает и что не подобает отпрыску аристократического рода!
Сегодня я в первый раз буду петь одна, перед публикой! До этого я пела только в церковном хоре. Правда, иногда солировала. При звуках моего голоса лицо батюшки Феофана смягчалось, но это никак не влияло на мои отметки. Пение пением, а закон божий надо учить! Несмотря на мою внешнюю бесшабашность, внутри я очень робкая! Славянская половина толкает меня на приключения, а корейская — всего боится. Поэтому, я просто побоялась идти на прослушивание куда-то за пределы Миллионки.

Смешно, я боюсь центра города, а богатые, да и полиция боятся нашего района, как огня.

На Миллионке человек может запросто сгинуть, и концов его никто и никогда не отыщет, ведь, как говорят мои друзья, под Миллионкой целый подземный город с тайными ходами и лабиринтами на многие километры.

Наверное, надо идти в ту хибару, которая осталась мне от бабушки Май.

Домой с платьем не пойдёшь, начнутся поучения о чести и достоинстве. Расспросы. Примеры из прошлого. Хороший у меня отец, но смешной! По- моему, он думает, что еда на нашем столе появляется по волшебству, из воздуха. Решено, домой не пойду. Надеюсь, дом бабушки не завалится мне на голову, пока я буду мерить платье! Дом бабушки — это лёгкое деревянное строение с громадными щелями в стенах, беспорядочно залепленными глиной или землёй, с крышею, прикрытою хворостом, сильно придавленной слоем земли. Пол внутри земляной, окон нет, двери отсутствуют — вместо них полог из циновки. Печи нет, есть лежанка из камней, у основания которой разводится костёр. Жилища русских, то есть там, где живу я сейчас с папой, ненамного отличаются от китайских, но в них, как правило, есть железные печки.

Если посмотреть на дом бабушки со стороны, да и на другие дома, стоящие по соседству на Миллионке, то, от всяческих, самых невероятных форм и расцветок, просто рябит в глазах. На всю улицу всего несколько каменных домов.

Я уже совсем было хотела нырнуть под своды бабушкиного домика, но меня остановило восклицание

— Не заходи туда, Си!

Си — это я. Вообще то, меня зовут Анастасия, Настя, но моим друзьям тяжело выговаривать это имя и поэтому они сократили его до двух букв. Моя японская подружка Енеко, увидев, что я обратила на неё внимание, поманила меня к себе пальчиком. В руках у Енеко была сумка со школьными учебниками, а в глазах стыла тревога.

— Не ходи туда, Си, — снова повторила она.

— Почему? — машинально спросила я

Все мои мысли были о том, как я буду выглядеть в платье мадам Харуко, когда примерю его.

— Потому что мадам Харуко видела, кто украл у неё платье, и пока ты отсиживалась, к твоему отцу приходила полиция, и у вас был обыск! Теперь, вероятно, они придут сюда. Я слышала, что там, возле дома госпожи Харуко, не только русская полиция, но и китайская тоже. Они,-глаза Енеко наполнились слезами,-они бранятся и обещают жестоко наказать тебя, когда поймают.

— А откуда ты знаешь? — я все ещё слабо осознавала нависшую

надо мной угрозу.

— Когда облетает сакура, ветер несёт с собой не только ее лепестки!

Вот так всегда, нет, чтобы ответить по-человечески: беги Настаська, спасайся! На тебя донёс тот-то и, тот-то, а узнала я это от того-то и, того-то, потому что на нашей Миллионке новости распространяются мгновенно. Так нет же, обязательно завернёт что-то про сакуру, божественный ветер и так далее…

Ну что же, полетела я вместе с лепестками, как ее там, сакуры! Только вот куда?

Поймать полиция меня здесь не поймает. Год будут ловить, а не поймают! Моя Миллионка — это город в городе, где можно жить годами, не выбираясь в богатую часть города. Здесь имеется все необходимое для проживания: многочисленные лавки и магазины, забегаловки и небольшие рестораны, различные мастерские, парикмахерские, бани, прачечные, «кабинеты» восточной медицины и обычных врачей и даже свои театры. Свежие морепродукты, провизию и различный товар, в том числе и контрабандный, можно приобрести на Семёновском базаре, который сливается с Миллионкой и является также убежищем для разных бандитов. Семёновский базар даёт возможность в случае необходимости скрыться. Улочки у нас на Миллионке путанные и кривые и таят массу опасностей для пришлого человека! Иногда расстояние от одной трущобы до другой такое узкое, что между ними может пролезть…

Да любой, любой человек, из вечно голодного населения нашего квартала, но только не Иван Петрович, наш квартальный. Взвесив все это, я уже совсем собралась, несмотря на предупреждение Енеко, войти в бабушкину лачугу, как вдруг Енеко снова заговорила:

— Господин Харуко поклялся, что поймает тебя, чего бы ему это не стоило! - Енеко опять всхлипнула,- Уже роздано столько денег Ивану Петровичу и его подчинённым, что можно было бы купить три таких платья.

Я развернула платье и показала его Енеко, недоумевая, что же такого особенного в этом платье? Я и раньше воровала, не из удовольствия, конечно, но тем не менее… Но никогда на меня не устраивали такую травлю. Вдруг воздух вокруг меня наполнился криками возмущения, стонами, угрозами. Казалось, что кричат со всех сторон. Я покрутила головой, пытаясь понять причину шума. Когда я решилась ещё что-то спросить у Енеко, на ее месте стоял сын приказчика Филька. Увидев, что я смотрю на него, Филька демонстративно встал напротив меня. Встал и загородил проход в ту щель, куда я собиралась юркнуть, если опасность станет уже неминуемой.

— Вот ты Настька, какая! Там узкоглазых из домов выволокли, тебя ищут! А тебе хоть бы что!

— А зачем их выволокли? — все ещё ничего не понимая и не веря в то, что сказал Филька, спросила я.

— Ты, что, правда ничего не понимаешь?

Я покачала головой.

— Городовые разделились. Одна половина сторожит узкоглазых, вытащенных из домов, другая шмонает в их фанзах, или как они там называют свои домишки. Ищут тебя, а попутно, если что ценное в хибарах находят, то забирают себе. Как у-ли-ку. Слово то какое! Улика! Квартальный раза три его повторил, а я и запомнил! Ну, чего молчишь? Гордая шибко? Сейчас твою гордость…

Я вздрогнула от крика, который донёсся рядом.

— Что будешь делать? — все так же спокойно, почти лениво спросил Филька.

— Буду пробираться в Корейскую слободу, там у меня дальние родственники.

— Не-а, — протянул Филька.

— Чего, не-а? — передразнила его я.

— Ту дорогу уже перекрыли! — ничуть не обидевшись, даже с какой-то радостью, сообщил Филька

— А если я попытаюсь скрыться через Пологую на Каторжанку? — я начала паниковать.

— И там все перекрыто, — Филька уже забавлялся, открыто и от души.

Если бы не угроза поимки, то приказчиков сынок давно отведал бы моих кулаков. Но сегодня мне это было невыгодно. Сдержав себя, я спокойно и даже ласково спросила Фильку.

— И что же мне делать?

Свистки и крики приблизились вплотную к щели, которую загораживал Филька

— А, что ты мне дашь, если я тебе скажу?

— А, что я могу тебе дать? У меня ничего нет!

— А если подумать?

Но и подумав, я не смогла вспомнить, что же у меня есть такого ценного, что может удовлетворить жадного Фильку. Время шло, а Филька по-прежнему мерзко улыбался, загородив собой проход. Я начинала злиться.

— А ну-ка уйди отсюда, придурок!

— За придурка цена увеличивается вдвое! А будешь драться, закричу, все сюда и сбегутся!

— Ну, что ты хочешь? — устало спросила я.

— Твой знаменитый гребень для волос!

— Филька, ну зачем тебе гребень? Ты же не девчонка!

— Ты Ваньку-то не валяй! Чай не глупее я тебя! — насупился Филька. — Продам я твой гребень и куплю себе сапоги!

— Побойся бога, Филипп! Это же мамин гребень! Как же я тебе его отдам?

— Ну, не хочешь мне, так полицейским отдашь! Да они и спрашивать тебя не будут, заберут и все! Ну, отдашь гребень? А то мне уже надоело сдерживаться! Страсть как покричать хочется!

— На, забери, Иуда! И отойди от прохода!

— А совет, что, уже не хочешь? Да не бойся, совет бесплатный! Беги к Семёновскому ковшу, только туда ещё дорогу не успели перекрыть, спрячься в катакомбах, пока все не стихнет!

— Филька, знаешь, что…

— Что?

— Засунь свой совет, сам знаешь, куда! И отойди в сторону, а то зашибу ненароком! Дура, я дура! Отдать гребень за совет, который я сама себе могла дать!

Я бежала знакомой дорогой, но звуки свистков и крики не отставали от меня. Сердце выскакивало из груди, но, несмотря на это, я ускорила свой бег. Вдруг я остановилась. Опять это платье! Подол запутался в ветвях кустарника. В горячке я абсолютно забыла о причине моих несчастий, и вот теперь эта причина не давала мне бежать дальше! Я дёрнула платье несколько раз, материя трещала, но отцепляться не желала! Тогда я попыталась осторожненько отцепить подол. Никак!

«Может оставить проклятое платье висеть здесь, на кусте?» — с отчаяньем подумала я.

Ага, оно будет здесь спокойненько висеть, а меня будут гнать, как зайца! Нет, уж! На моё счастье куст был хиленький, но все-таки ужасно колючий и цепкий. Пока я ломала куст, свистки неожиданно стихли и вскоре раздались с другой улицы.

Почему-то погоня повернула в другом направлении, но мне все равно надо было добираться до входа в катакомбы. С утроенной силой я приналегла на куст и, наконец, сломала его. Но вот закон подлости, как только это произошло, платье отцепилось от куста и лёгким облачком упало на землю. Боюсь, что когда я поднимала платье, то совсем была с ним не почтительна. И оно мне тут же отомстило. Когда я складывала платье, мою оцарапанную о кусты ладонь, пронзила новая боль! В мякоть ладони впилась застёжка от цветка, который крепился прямо над грудью. Я с огорчением посмотрела на свою несчастную ладонь. Да, уж не везёт, так не везёт. Хорошо ещё застёжка не оцарапала мне тело. Я представила картину, я надеваю платье, а оно раздирает мне кожу над грудью.

Уф. Ужас, какой-то! И что это за застёжка такая, что так царапается? А как же мадам Харуко его надевала? Или она знала о коварном цветке и была осторожна? Ладно. С платьем и застёжкой я разберусь, когда буду в безопасности. Осталось ещё совсем немного. Когда я пробегала мимо японского храма Хогандзи, меня кто-то окликнул. Тихо так, почти неслышно. Это был дедушка моей подружки Енеко, он кивнул мне и поманил за собой, приглашая пройти за ним в прохладные глубины храма. Соблазн был велик, но все-таки надо бы спрятаться получше! Не хватало ещё привести за собой беду в дом Енеко! Поблагодарив дедушку, я побежала дальше.

Смеркалось. Если бы не это проклятое платье, я бы уже сейчас готовилась бы к концерту в гримёрной комнате у господина Тао. Ну что же делать, что случилось, то случилось! Сейчас главное, до темноты добраться до входа в катакомбы.

ГЛАВА ВТОРАЯ. Сяй-линь

— Сяй — линь, ты, почему не в школе? Твой отец будет очень недоволен!

— Господин учитель сказал, что уроков больше не будет!

— Сяй-линь, ты опять обманываешь. У кого из подружек ты этому научилась? Сколько раз я тебе говорила, что тебе разрешено дружить только с русскими детьми…

— Но мама, я говорю правду! Господин учитель пришёл очень грустный и сказал, что школу закрыли. Навсегда.

— И что же мы теперь будем… Сяй-линь, признавайся, это тебя Си подговорила? Вот полукровка паршивая! Сама не учится и другим не даёт!

— Мама, как тебе не стыдно! Ты забываешь, что я такая же полукровка, как и она!

— А вот и не стыдно! Я вчера, когда на Семёновский рынок ходила, такое про ее мать слышала! А ведь правду говорят, что яблочко от яблони недалеко падает! Эта Си…

— Мама, ее зовут Анастасия. А меня Мария!

— Но Сяй-линь!

— Я, Мария Ивановна Петухова! И не смей меня называть своим именем! Это ты Сяй- линь, а не я!

— Но доченька, ты, же знаешь, что в момент твоего рождения…

— Все, не хочу я больше об этом слушать. А Си, если хочешь знать, вообще сегодня в школу не пришла! А господин учитель сказал, что ему очень жаль, что так получилось, но ему уже второй месяц не выплачивают зарплату, а у него жена и трое детей!

— Да, пожалуй, ты говоришь правду! Такого не придумает даже твоя Си. Ну что, будешь уже обедать? Только не вздумай отказываться от обеда! Ты и так похудела за этот месяц, как не знаю кто… Думаешь, не знаю, что ты подкармливаешь эту… Слушай, а что там за шум? Вот и к нам стучат. Боже! Да, что же это такое, сейчас дверь сорвут с петель! Иду, иду!

Мать Сяй-линь успела лишь подойти к двери, а дверь уже распахнулась. Трое полицейских — двое русских, один китаец, вошли в дом. Русские говорили, китаец переводил.

Мама Сяй — линь не выдержала.

— Чжан, ты же знаешь, что я хорошо понимаю русский язык. Мой муж русский.

— Таковы правила, госпожа Сяй — линь. Но, впрочем, хорошо, что мы все здесь понимаем по-русски. Все пройдёт проще.

— Что пройдёт проще?

— Допрос вашей дочери,Марии Ивановны Петуховой. — вступил в разговор один из русских

— Но моя дочь ни в чем не виновата! Она только что пришла из школы. В школе отменили занятия, потому что…

— А разве, кто-то из нас сказал, что девочка в чем-то виновата? — вкрадчиво спросил второй полицейский, — мы зададим ей несколько вопросов в полицейском участке и отпустим!

— А почему вы не хотите задать эти несколько вопросов здесь, при мне?

— Таковы правила, госпожа Сяй — линь. Таковы правила.

— Но что же все-таки случилось? Вы должны мне сказать! Я мать этой девочки! Скоро придёт со службы ее отец, а что же я скажу ему?

— Не надо так волноваться! — вступил в разговор полицейский с вкрадчивым голосом. — К приходу господина Петухова девочка будет дома!

— Вы не можете увести мою девочку, не объяснив, что произошло!

— Таковы правила, госпожа, таковы правила, но… — начал свою мысль Вкрадчивый

— …но из каждого правила есть исключения! — закончил китаец.

Мама девочки несколько минут постояла, осознавая сказанное, а потом покорно вздохнула и поплелась в соседнюю комнату, где у неё была спрятана в укромном месте кубышка с деньгами. В это время первый полицейский, который все время молчал и лишь неодобрительно косился в сторону коллег — вымогателей, подошёл к девочке.

— Ты, девонька, давай собирайся! Что там тебе надо надеть? Тулупчик, валенки? Давай, давай, пообедаешь потом! Поговорим с тобой и вернёшься! Ещё и каша твоя не успеет остыть!

— Дяденька, а что я такого сделала?

— Тебе все объяснят в участке. Собирайся!

Пока мама девочки доставала из потайного места деньги, мужчины вывели девочку на улицу. Задержался лишь китаец.

— Вот, все, что скоплено! — вложив деньги в руку соотечественника, вздохнула мама девочки.

— Не морочь мне голову! — негодующе фыркнул китаец. — За эти деньги я могу тебе сказать только одно слово «Прощай!» И девочку свою ты увидишь не скоро! Ну что, я пошёл?

— Нет, нет! Вот ещё! На, забери все! Только скажи, что произошло? За что наказывают мою девочку!

— Не кричи так! — поморщился Чжан. — Никто ее ещё пока не наказывает! Следить надо строже за ребёнком! Дружила бы она с моей дочерью Сунь, ничего бы не случилось, а то…

— Хватит! — закричала женщина. — Я дала тебе деньги! Говори, что случилось!

— Будешь кричать, и тебя в участок отведу! — спокойно сказал китаец. — Арестую за неуважение! Ну, ладно, не кричи! Расскажу. Подружка ее, кореянка — полукровка Си, украла платье у мадам Харуко. Подняли на ноги всю полицию, но найти воровку не можем! Твою дочь допросят. Нам нужно знать, где скрывается Си. Хотя, что тут допрашивать, и так ясно, что укрылась она где-то в катакомбах!

— А если ясно, так зачем мою девочку спрашивать?

— Так положено по закону.

Оставим Сяй — линь в полицейском участке. Ненадолго. В этих стенах ей ничего не угрожает. Тем более что начальник полиции хорошо знает отца девочки, господина Петухова. Но закон есть закон, ничего не попишешь. За сто лет процедура допроса мало изменилась. Вопросы такие же нудные и длинные. Писарь все так же отвратительно скрипит пером и еле-еле успевает записывать.



Пятеро героев, с которыми вы пока не знакомы, этим ясным февральским утром ещё и не подозревают о событиях, которые разгорелись вокруг девочки Си. Более того, они ещё и не подозревают о существовании этой девочки, а также ее подружки Сяй-линь. Хотя двое героев живут на Миллионке, один на Китайской, а третья…Но остановимся пока на двоих. Гриша и Николай живут на улице Пекинской. Это тоже Миллионка. Но с девочками Си и Сяй-линь, они никогда не встречались. Может в лицо и видели, но имени не знали. Ну не пересекались их дорожки. Да и школы были разные.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ГРИШКА

— Гришка, ты слышал, мужика утром мёртвого нашли!

— Ха, большое дело! Да у нас почитай каждое утро мёртвых находят! Вчера, говорят, аж тридцать китайцев преставились!

— Да ты дурак дослушай! В том то и дело, что это был русский! Мне Филька, сын приказчика, с Семёновской, рассказал!

— Врёшь, небось! Побожись!

— Вот те крест! Ты бы побольше спал! Так и царство небесное проспишь! Полдень уже, а ты только глаза продрал!

— Ты, Николка, зажрался! Живёшь с батей и мамкой и не понимаешь, что мне сестрёнку малолетнюю и бабку кормить надо. Один я кормилец остался! Я всю ночь момент ловил, чтобы рыбу стибрить у ходи китайца!

— Гришка, ты что? Воровать нехорошо! Батюшка Феофан говорит…

— Слушай, Николка, а иди ты домой! Разбудил меня и спасибо, а то я что-то заспался, после ночной! А теперь иди, иди! Иди, тебя мамочка ждёт!

— Гришка, ну ты что, обиделся? Ну не злись! Сам знаешь, язык у меня… Сначала говорю, а потом думаю! Ну, Гришка!

— Ладно, Николка. Не злюсь. Я так устал, что даже злиться на тебя сил нет! Так что там про убитого мужика?

— Да и не мужик он вовсе, а парень молодой! Лет на пять нас с тобой старше! Руки у него отрублены! А казённая рубаха изрезана в лоскуты!

— Казённая рубаха? А он что, на службе?

— А я тебе не сказал? Филька говорил, что парень матрос.

— Ну, все, сейчас опять полиция набежит! Всю Миллионку обложат! Неделю ничего не стибришь!

— Григорий, побойся бога! Я тебе про душу убиенную, а ты про воровство!

— Поголодаешь с моё, тогда по-другому запоёшь! Когда у Соньки живот вздувается от голода, все посторонние души побоку! Слушай, Николка, а уйди-ка ты лучше сам, пока я тебя с лестницы не спустил!

— Гриш, Гриша, ну послушай! Да не толкай ты меня! На! Рви его!

— Кого?

— Рви, Григорий, мой язык! Без языка мне будет лучше! Сколько бед он принёс мне, сколько ещё принесёт!

— Слушай, иди ты к бесу вместе со своим языком! Угораздило же меня за тебя вступиться, когда те четверо манз тебя избивали!

— Так не виноват я тогда был!

— Какая разница! Прошёл бы я мимо, и жизнь моя была бы сейчас проще!

Вялую перебранку мальчишек перебил крик женщины.

— Гришенька, иди сюда! Сонюшка вся горит и что-то бормочет во сне!

Кричала бабушка Гриши. Два года назад, когда отца и мать Гриши кто-то зарезал в переулке, ее парализовало. С тех пор несчастная женщина мучилась, наблюдая за тщетными потугами мальчика и не в силах ему ничем помочь. Кровать неделю назад продали, чтобы расплатиться с долгами, и поэтому Серафима Михайловна и ее внучка спали на какой-то дерюжке, на полу. Ночью из щелей дуло немилосердно. Бабушка, как могла, кутала внучку и прижимала к себе. Слава богу, хоть руки ей господь оставил. Но где-то посреди ночи сон сморил ее, и Соня во сне перекатилась к окну, прямо под одну из самых больших щелей. Когда под утро она приползла к бабушке, старая женщина сначала ничего не поняла, а когда поняла…

— Гриша, беги быстрей к доктору! Ну, чего ты стоишь?

— Бабушка, не пойдёт к нам доктор. Денег нет.
 
— Но как же… Сонюшка же горит вся.

— Не пойдёт доктор. Тот, который был добрый, застрелился прямо на пирсе от тоски, когда судно в Россию уходило, а новый говорят лютый! И на крыльцо своей больницы без денег не пускает.

— Но есть же другие врачи, не один же этот изверг на всю Миллионку!

— Гриш, говорят, в Докторской слободе есть врач, который лечит бесплатно.

— Николка, ша! Будешь ты мне ещё сказки рассказывать! Нет таких докторов, которые без денег… Господи, где же мне денег достать? За лечение надо много денег! Много и быстро!

— Вот, Гришка, ты мне не веришь, а я знаю, что такой доктор есть! У моей мамки есть сестра, а у сестры подруга, в Матросской слободке живёт. И вот эта подруга…

— Колька, давай покороче!

— Вот всегда ты, Гриша, так, не даёшь толком ничего рассказать! Подруга долго болела, уже стала кашлять кровью, а он ее вылечил. Бесплатно. А потом женился! Вот! Я даже знаю, как этого доктора зовут и где он живёт!

— Ну, и где он живёт?

— Во дворе дома Токунаго. После свадьбы они перебрались сюда, на Миллионку.

— А как его фамилия?

— Аристарх Генрихович Селедкин! Ну, и чего ты смеёшься? Разве человек виноват, что…

— Я не смеюсь. Пошли! А что ты так удивляешься? Ты меня убедил! Давай, давай, одевайся! Пошли!

— Да я как-то… Мне ещё мамке надо помочь. Она уже неделю зудит, чтобы я в подпол слазил за двумя банками помидор. И батя говорил, что надо приколотить…

— Пошли, пошли! Все достанешь, все приколотишь… Пошли! Покажешь мне этот дом, а дальше я сам!

— Но…

— Бабушка, я пойду к доктору. Вы продержитесь чуть-чуть? Я постараюсь обернуться за полчаса! Ну, Николка пошли! Чего ты упираешься? Это куда нам надо идти?

— К нижней части Семёновской. Там, где она прилегает к рынку.



Миллионка — это квартал, построенный специально для китайцев. Но это не значит, что в этом квартале живут одни китайцы. Нет. Дома, лачуги, фанзы, русских, корейцев, японцев, подпирают друг друга и оставляют лишь узкие проходы, ориентироваться в которых могут лишь живущие здесь.
 Итак, дом Токунаго или Семеновская,3.



Дом номер три, по улице Семеновской, был славен своими знаменитыми коваными воротами, которые запирались на ночь. Пойдёмте со мной, я проведу вас по одному из дворов Миллионки. Войдя через ворота в длинную подворотню, вы очутитесь в проходном дворе. Минуя проходной двор, вы окажетесь на узкой дорожке между китайскими магазинчиками, а цветные китайские фонарики подскажут вам, что сюда можно зайти и перекусить. Впрочем, о том, что здесь китайские ресторанчики вы можете догадаться и без подсказки. Неповторимый запах китайской кухни вам расскажет обо всем без слов. А цилиндрические китайские фонарики стоят того, чтобы ими залюбовались. Цветовая гамма на фонариках — это целое искусство, и каждый хозяин ресторанчика, подвешивая фонарики, сообщает посетителям определённую информацию, заложенную в цветовом сочетании рисунка на фонарике.

Когда вам покажется, что вы уже прошли через двор и приближаетесь к выходу, не торопитесь и не прибавляйте шагу, пытаясь убежать от многоязычного гула, усиленного и отражённого конструкцией двора, потому что такие дворы таят массу сюрпризов. И двор по улице Семёновской, 3, один из них. Дело в том, что, продвигаясь на всех парусах к выходу, вы можете наткнуться на кирпичную стену другого дома и решить, что оказались в глухом тупике и вам пора поворачивать назад. Отдышитесь и не бойтесь! Этот тупик лишь иллюзия! Идите смело и вы окажетесь в узком проходе, перпендикулярном только что покинутому дому. А вот и сюрприз: проход по которому вы шли становится похож на лабиринт. С одной стороны, он забит досками, через которые, впрочем, можно перелезть, а с другой… О, это уже становится интересно! С другой стороны, вы упираетесь в здание китайского театра! Театрик двухэтажный. Итак, вы идёте к театру, потому что, свернув направо и пройдя между торцом первого здания и фасадом театра, окажетесь ещё в одном, на этот раз — более просторном, хотя и по-прежнему мрачном дворе. Теперь через подворотню из него можно выйти на улицу Пограничную…

Но выходить нам с вами никуда не надо, наоборот, возвращаемся к началу. К железным воротам, перегораживающим ночью вход непрошеным гостям, а сейчас, днём, гостеприимно открытым.

С первого взгляда видно, что два паренька, торопливо бегущие к Семеновской,3, спорят о чем-то важном. Гриша убеждает Колю поторопиться, Коля же, по мере приближения к дому Токунаго, все более замедляет шаг.

— Колька, ты про этот двор говорил?

— Про этот. Но, понимаешь ли, Гриша, я вдруг вспомнил…

— Николка, ты что делаешь? Ты зачем поворачиваешь назад? Мне тебя что, волоком тащить? Покажи мне квартиру этого доктора и иди себе по делам. Ну, чего ты упираешься?

— Гриша, понимаешь, я…

— Все. Время на разговоры вышло. Ты, Николай, если будешь продолжать в том же духе, добьёшься только того, что возьму тебя на руки, перекину через плечо и потащу на себе. Ну что, идёшь?

— Ладно. Иду. Твоя взяла.

— Тут как-то… Ух, ты, ворота, какие! Нам бы такие во двор! Даже страшно мимо них проходить! Это сколько же всего на эти ворота пошло! Слушай, а этот Токунаго богатый, да?

У Гриши захватило дыхание, он просто лишился слов, разглядывая ворота. Прошло какое-то время, прежде чем ребята все-таки вошли во двор. Во всю длину трёхэтажного дома, представляющего собой своего рода огромный коридор, шли крытые галереи, сообщающиеся с флигелями, маленькими и узенькими мостиками. Пространство здания, обрамляющего пустоту тесного дворового колодца, буквально было пронизано массой входов и выходов, изломано поворотами и закоулками. Двери темных коридоров, собирающие в густую гроздь, многочисленные и крохотные китайские квартирки, помимо внутренних площадок и лестниц, выходили на галереи. Такая планировка позволяла жильцам быть всегда начеку: двор прекрасно просматривался и о любом изменении обстановки немедленно становилось известно всем жильцам. Пока незваный гость поднимался по высоким лестницам и плутал по темным закоулкам, хозяева успевали основательно подготовиться к встрече… Так произошло и сейчас. Ребята ещё не успели подняться даже на один пролёт лестницы, а их уже окликнули

— Эй, вы там, внизу, вы к кому идёте? Если к ходе-короеду, то опоздали! Помер он вчера!

— Нет, мы не к китайцу. Нам доктор нужен!

— Какой такой доктор? Сколько живу здесь, никакого доктора отродясь не было! Ты что парень, сбрендил? Будет доктор здесь жить! У них своя, Докторская слобода, есть. Там, говорят, чисто! Почище, чем у нас на Миллионке и китайцев нет.

— Но как же, мне же Колька сказал… Колька, Колька, ты где? Куда спрятался?

— Если ты о мальчишке, который шёл следом за тобой, то сбег он! Ты только ногу на первую ступеньку поставил, а он сбег! Так, что ты там о докторе говорил?

А Гришка был в недоумении, он не знал, что делать дальше: то ли бежать за обманщиком Колькой, то ли расспросить поподробнее невидимого собеседника.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЛАРОЧКА

Вы не забыли, что героев у нас семь? Сейчас я познакомлю вас с четвертым героем, вернее с героиней. Это маленькая девочка. Ей пять лет. Вернее, ей ещё четыре года. Пять ей исполниться через несколько часов. По сравнению с другими героями, она кроха, но кроха с характером.

— Сегодня, нашей маленькой барышне исполняется 5 лет. И что же ваш отец обещал подарить вам на день именин?

— Папа сказал, что отвезёт меня в театр! Я была в театре только один раз, полгода назад! Только я надеюсь, что он велит извозчику везти нас другой дорогой! Прошлый раз он вёз нас мимо этой страшной Миллионки! Там так ужасно! Воняло так, что я думала, меня стошнит! А потом прямо под колеса нашего экипажа кинулась китаянка и…

— Это была японка, Ларочка!

— Ах, няня, какая разница, китаянка, кореянка, японка! Они все на одно лицо! И музыка у них такая неприятная. У меня уши заболели. Я закрыла их ладошками, как сказал папа, а все равно было слышно. Так много музыки, вся разная и слышится отовсюду! Так напомни Семёну, что бы вёз нас другой дорогой!

— Другой дороги нет, Ларочка!

— Тогда я не поеду! Я боюсь, няня! Прошлый раз, я даже спектакль смотреть не смогла! Все вспоминала лицо этой бедной китаянки!

— Японки, Ларочка!

— Няня, ты не должна меня поправлять! Мне сегодня исполняется пять лет, и папа подарит мне один из своих пароходов. Я теперь буду пароходовладелицей!

— Господи, боже мой! Что за времена пошли, девочкам вместо кукол пароходы дарят!

— Няня, что ты бормочешь? Уже пора собираться! Моё новое платье готово?

— Ещё вчера от портнихи привезли!

— А туфельки, а шляпка, а сумочка?

— Все готово! Не волнуйся, маленькая!

— Няня, ещё сегодня я позволяю меня называть маленькой и малышкой! А завтра я уже стану большой! А во сколько я родилась?

— В шесть часов утра. Мама ваша, Елена Ивановна, царство ей небесное, так ждала вашего рождения, так ждала!

— Няня, вытри слезы! Слышишь, папа приехал. А он не любит, когда застаёт тебя в слезах. Давай, одевай меня, я не хочу, чтобы папа задерживался из-за меня. Он мне ещё вчера говорил, что у него после спектакля важный приём в штабе флота.

— Надо же, такая маленькая барышня, а говорит такие мудрёные слова! Да, когда мамы нет рядом, некому девочку научить играть в куклы!

— Няня, я не буду передавать твои слова папе, а то он тебя уволит! Как говорит папа, ты глупая, но у всякой глупости есть предел! Ну что ты плачешь? Да не скажу я ничего папе!

— Ларочка, я не от этого плачу! В этом платье и с этой причёской ты так похожа на свою маму! Я ведь нянчила ещё твою маму! Ты такая же красивая как она. Только твоя мама была весёлой, жизнерадостной и беззаботной, а ты такая серьёзная!

— Все, няня, хватит воспоминаний! Папа уже поднимается сюда! Папа, папа, я здесь! И я уже готова! Папа, а что случилось?

— Ничего не случилось! Маленькая моя, я поздравляю тебя с днём рождения. Вот мой подарок!

— Ты обещал меня отвезти в театр!

— Обещал? Ну, понимаешь, Лара, я не хотел тебя расстраивать, но…

— Что, но? Ты опять уезжаешь по делам? Тебя опять вызвали, а как же мой день рождения? Я…

— Лариса, перестань плакать! Никуда меня не вызвали! Сегодняшний день я освободил для тебя полностью, но… Театр, куда мы вчера собирались с тобой пойти, сгорел!

— Как сгорел?

— Ну как, как… Сгорел и все! Что произошло на самом деле, никто не знает. И вообще это не моё дело. И не твоё тоже! Это дело полиции. Она и разберётся!

— Папочка, а разве нет других театров? Помнишь, ты меня возил…

— Я уже об этом подумал. Но и в этом театре сегодня представления не будет! Главную актрису, Полину Болеву, вчера выпороли розгами! И она вряд ли в ближайшие три дня поднимется с кровати!

— За что же ее так? — тихо спросила няня, — что же она, сердечная, такого наделала, что ее розгами-то?

— Ларочка, пойди, распорядись, что бы закладывали! Ушла! Няня, это, конечно не для ваших ушей, но если вы спрашиваете… Розгами ее выдрали за злостное уклонение от медосведетельствования.

— Это что же, она… Батюшка, куда мир катиться!

— Вы правильно догадались! Она совмещала занятие проституцией с игрой в театре. Ведущая актриса! Офелию играет! Прямо в театре ее розгами и отодрали!

— Боже мой!

— Папа, — обратилась к отцу вернувшаяся Лариса, — а что же ты велел закладывать лошадей, если сам сказал, что в театр сегодня мы не поедем!

— Ларочка, есть ещё один вариант! И от тебя зависит, воспользуемся мы с тобой им или нет!

— Папочка, я согласна на все! Ты же знаешь, как я люблю театр!

— Ну, хорошо, мы с тобой поедем в китайский театр.

— Папочка, нет! Я не хочу!

— Ларочка, ну перестань плакать! Так я и знал! Мы никуда не пойдём! Успокойся! Сейчас я возьму твою любимую книжку со сказками, и мы будем читать!

— А как же моё новое платье? Его никто не увидит? Нет, папочка, я передумала! Няня, где мои сапожки и шубка? Мы едем в китайский театр!

— Ларочка, детка, ты такая смелая девочка! Ты не будешь бояться?

— Я думаю, больше никакая китайская девушка не кинется под колеса нашего экипажа!

— Японская девушка.

— Это не имеет никакого значения! Они все на одно лицо! Няня, не грусти! Я все-все тебе расскажу, когда вернусь!

И действительно, на этот раз никто под колеса экипажа не кидался. Не встретилось им в пути ни китайских, ни японских девушек. Но зато на спектакле присутствовали девушки и женщины всех национальностей, проживающие на Миллионке. И среди них Ларочка с удивлением узнала ту самую девушку, о которой получасом раньше говорила. Странно, ведь Лара думала, что никогда не узнает японскую девушку, если встретит ее ещё раз. Вот почему весёлый и красочный спектакль, нисколько не заинтересовал девочку, голова ее все время поворачивалась к тому месту, где сидела несчастная девушка. Но, впрочем, сегодня девушку вряд ли кто назвал бы несчастной! На выбеленном, по японскому обычаю, лице, горел румянец. Блестели глаза. Веер ходил ходуном, хотя в зале было совсем не жарко. В какой-то момент девушку заслонил тощий японец в одежде разносчика воды. Он наклонился над девушкой и что-то спросил. Та отрицательно покачала головой, мужчина спросил ещё более настойчиво. Девушка упрямо опустила голову. На парочку никто не обращал внимания, все заняты были спектаклем, который дошёл уже до своей кульминации. Герой на сцене взмахнул ножом и…

Затихший в ожидании кровавой развязки зал, потряс крик Ларисы:

— Папа, он ее убил!

Зрители стали снисходительно поворачиваться к Ларисе, а какая-то дородная дама сказала папе:

— Какая у вас кровожадная дочь! Герой ещё не убил героиню, а ваша дочь…

— Папа, вон тот дядя убил японскую девушку! Я видела! Он наклонился над девушкой и стал что-то требовать, а когда та отказала ему, он зарезал ее. Наклонил ее голову, будто она спит, а сам сорвал с ее шеи шнурок с мешочком! Папа! Он открыл мешочек, там ничего не оказалось. Он перевернул мешочек, потряс его, а потом бросил на пол и стал топтать. Наверное, от злости и от досады, что зря убил девушку. Папа, не дайте ему уйти! Вот он, пробирается к выходу!

Снова вмешалась дородная дама

— Ну и фантазия у вашей дочурки! Куда мир идёт! Что вы ей на ночь читаете? Сказку про синюю бороду? Боже мой… Какую-то девушку подняли… Кровь! Девочка сказала правду? Дайте мне что-нибудь! Я умираю от страха! Ох, мне дурно!

— Лариса, ты как себя чувствуешь? — пятнадцатью минутами позже спросил отец у девочки. — Голова не кружиться?

— Нет, папа, я стараюсь вспомнить все, чтобы ничего ни забыть, когда буду рассказывать все приставу!

— Рассказывать… Ты что, собираешься ехать со мной в полицейский участок?

— А как же! Я же все видела! Ты смотрел спектакль, а я наблюдала за девушкой! Я ее узнала, это та девушка, которая бросилась под колеса нашего экипажа.

— Как же ты ее узнала? Ты же говорила, что они все на одно лицо! Может это не та девушка?

— Та, я запомнила татуировку на ее щеке! Вернее, раньше я думала, что ничего не запомнила, а как увидела ее в театре, так сразу вспомнила! У мужчины я видела такую же татуировку, только он все закрывал ее ухом от ушанки. Но когда он начал уговаривать девушку, та рукой задела ушанку, и шапка чуть не свалилась на землю. Мужчина тут же поправил шапку, но я-то увидела…

— Какая же ты, Лара, наблюдательная. Но к приставу я тебя не повезу. Ты мне все расскажешь дома, а я ему перескажу с твоих слов.

— Нет, папа! Ты не запомнишь все! А я, когда рассказываю, вспоминаю ещё больше деталей. Вот, я ещё вспомнила! Мне показалось, будто одежда, которая была на этом мужчине, не его, а чужая. Будто он ряженый!

— Ну, это уже Лариса, ты сочиняешь!

— А вот увидишь папочка, когда его поймают, то сам скажешь, что я была права! Как всегда!

— И в кого ты такая наблюдательная?

— Когда мне бывает скучно, а скучно мне почти всегда, я беру твой бинокль, сажусь у окна и наблюдаю, наблюдаю, пока не стемнеет или пока няня не отправит меня спать.

— Ларочка, ты не забыла, что сегодня твой день рождения? Дома тебя ждёт торт, подарки, а вечером придут гости.

— Нет, папа, не забыла. А для этой девушки день рождения никогда не наступит!

— Лариса, в конце концов, это не наше с тобой дело. Это дело японского консульства. Здесь затронута международная политика.

— Папочка, я не понимаю таких слов. Но зато я понимаю другое: я единственная в зале видела лицо того, кто убил бедную девушку.

— Ну вот, ты опять об этом! Лариса, в конце концов, чего ты от меня хочешь?

— Я хочу, чтобы ты взял меня с собой в полицию, и я там рассказала все, что видела. А потом мы поедем домой. Будем праздновать день рождения.

— Ну, хорошо. Твоя взяла. Поехали. Семён, поворачивай. Поедем в полицейское управление. Что случилось, Семён?

— Так, это… Праздник у них сегодня.

— У кого, у них?

— У азиятов этих. Ну, китайцев, корейцев.

— И что? Почему мы-то стоим?

— Потому что шествие у них праздничное. Неужели не слышите?

— Такое чувство, что у них постоянный праздник. В любой день, как ни проедешь мимо, все время отсюда несётся эта музыка пронзительная. Ну, хорошо, праздник. А мы-то чего встали?

— Так лошади же…

— Ты когда-нибудь научишься договаривать предложение до конца? Что лошади? О чем ты вообще говоришь?

— Не ругайтесь барин, но лошади боятся шума. Боюсь, понесут. Барышня испугается.

— А праздник-то какой? Какой праздник?

— Юсяо, какой-то. Вчера девка дворовая сказывала. Вот так и сказывала, завтра последний день праздника Нового года у этих азиятов. Фонари будут красные и шарики из риса. Эта девка все знает, ее сестра замужем за китайцем.

— Слушай Степан, а делать-то, что будем? Надо же выбираться отсюда.

— Есть у меня одна задумка!

— Ну? Чего опять замолчал? Что за задумка?

— Вы возьмёте под уздцы левую лошадь, с левой стороны. А я возьму правую лошадь, с правой стороны. И так мы потихонечку их и поведём. Пока не выведем в тихое место. И тогда поедем!

— Да, глубокие мысли посещают твою голову Семён. Ну что же, давай будем претворять твой план в жизнь!

— Чевой — то вы говорите? Вроде по-русски, а ничего не понятно!

— Пойдём, говорю! Ларочка, ты не забоишься посидеть в карете несколько минут одна? Я ненадолго.

— Иди, папа! Чудно как, у нас Новый год давно прошёл, а у них только…

Последних слов отец Ларисы не услышал, так как вышел уже из кареты наружу. Пройдёт несколько дней, прежде чем отец увидит снова свою дочь и услышит ее голосок. А произошло вот что. Только лишь за отцом закрылась дверца кареты, как распахнулась дверь со стороны Ларисы и две жилистые жёлтые руки схватили девочку в охапку. От неожиданности девочка потеряла дар речи. А когда пришла в себя и хотела крикнуть, то оказалось, что уже поздно. Одна из жёлтых рук крепко держала девочку, а другая зажимала рот. Девочка даже не успела разглядеть лицо своего похитителя. Все начало мутиться в ее глазах, потому, что странная жёлтая рука с татуировкой, не только зажала девочке рот, но и одним из пальцев, дурно пахнущих пальцев, протолкнула круглую конфету в горло девочки. Малышка задохнулась и хотела прокашляться, но сил на это не осталось. И Лариса потеряла сознание. Она не видела, как человек, в надвинутой на лицо шапке-ушанке, врезался в весёлую толпу, празднующую последний новогодний вечер. Сначала никто ничего не понял, но потом кто-то из толпы заметил в руках убегающего безвольно обвисшее тело маленькой русской девочки. Послышались крики возмущения, но было уже поздно, мужчина с девочкой скрылся в проходном дворе.

Я не могу последовать за мужчиной. Не успею и просто заблужусь в проходных дворах пронизывающих Миллионку, просто застряну в узких щелях, через которые без труда протискивается тощий и маленький мужчина. Поэтому о судьбе девочки я поведаю позже. Когда мужчина, от пальцев которого пахнет опием, выберется на более ровное место. А пока я познакомлю вас с пятым героем. Вернее, он расскажет о себе сам.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ТОЛИ

Меня зовут Толи. Я, японец. Японец, родившийся во Владивостоке. Моё японское имя — Токагава, но мои друзья переиначили его в Толи. В этой странной истории, начавшейся в предпоследний день восточного Нового года, я играю не очень большую роль. Начну с того, что я самый старший в этой компании. Через полгода мне исполнится 15 лет. Наутро, после того странного дня, я поссорился с дядей. Мой дядя серьёзный человек. Профессор археологии. Месяц назад он приехал из Токио, чтобы серьёзно заняться изучением истории государства Бохай. Это государство существовало очень давно, где-то здесь, на территории Приморской области. Дядя давно занимается этой темой, но, так сказать, заочно. А теперь он решил увидеть все своими глазами. То есть увидеть хоть что-то. Потому что, естественно, все это было очень давно и от сильного государства давно ничего не осталось. Ну, если только какие-то черепки. Мой отец держит большой магазин. Дедушка очень стар, чтобы работать. Мама и сестра Енеко, сидят дома. И поэтому отец был не очень рад, когда узнал, что брат моей матери едет из Токио к нам. Как сказал тогда отец: «Ещё одна гиря на мою шею!» Но дедушка и мама пристыдили отца, и больше он на эту тему не заговаривал. Вплоть до самого приезда дяди.

Дом наш находится недалеко от Миллионки, на Китайской улице, в достаточно спокойном квартале, где проживают в основном русские. В тот странный день, я принёс книгу, которую мы с друзьями нашли, когда бродили по подземным ходам, пронизывающим всю Миллионку. Вернее, один лист из книги. Но я лучше расскажу все по порядку. Если знаешь куда идти, где поворачивать, куда подняться и куда, потом, спуститься, то бродить под землёй совсем не страшно. Но мне было страшно, потому что я очень слабо ориентировался в этих подземных коридорах и шёл туда, куда направлял меня своей железной рукой мой друг Павел. Второму моему другу, Сергею, тоже было страшно, но он не подавал вида. В отличие от Павла, уроженца Миллионки, Сергей с родителями лишь недавно приехал во Владивосток из центра России. Отец Сергея был чиновником который быстро разочаровался во всем, что ему сулили, заманивая на Дальний Восток.

Около часа мы бродили по подземелью, как вдруг мне показалось, что по моей ноге что-то ползёт. Я невольно закричал и начал стряхивать с ноги эту гадость. Паника одолела меня за секунду, я покачнулся и начал падать. Голоса Павла и Сергея отдалились. Помню, Павел просил меня успокоиться и даже попытался шлёпнуть меня по щеке. Я оттолкнул его руку и, не удержавшись, налетел на что-то твёрдое, наверное, стену. Стена неожиданно легко поддалась под моим весом, и я начал падать вниз. Это были самые страшные мгновенья в моей жизни. Пока я падал, успел попросить прощенья у всех: отца, матери, Енеко, дедушки и даже дяди, которому пока ничего плохого не сделал. Но все-таки попросил прощения и у него. Когда я, наконец, упал, мне показалось, что я летел очень долго, хотя Павел потом сказал, что прошло секунд двадцать пять. Ну вот, когда я, наконец, упал, то решил, что все, я на том свете. Вокруг было темно. Ушибленная нога горела огнём, вокруг меня пылало множество красных глаз, а по рукам ползло что-то скользкое и холодное. Я завизжал. Через несколько секунд Павел бросил вниз зажжённую и промасленную тряпку. И когда эта тряпка достигла дна и приземлилась рядом со мной, перед моими полуослепшими, после полной темноты, глазами, предстало страшное зрелище. Вокруг меня двигались крысы, которые были размером с взрослую кошку, а по рукам и ногам ползали змеи. Впрочем, кошмарное воинство чуть-чуть отступило, когда эта дыра осветилась. Змеи сползли с моих рук, крысы попятились, но не очень далеко. Сергей и Павел что-то кричали, обещая помощь и верёвку, а крысы стали снова стягиваться вокруг меня. Ткань стала гаснуть, а я начал шарить вокруг, что бы хоть что-то швырнуть в крысиную стаю. Наконец, под слоем земли, моя рука нащупала какой-то продолговатый предмет, что-то вроде книги. Это и оказалось книгой, но книгой очень странной. Ломая ногти, я разгрёб верхний слой земли. Когда я в панике дёрнул книгу, чтобы освободить ее из-под слоя земли, что-то просвистело в воздухе и больно ударило меня. В отблесках догорающей ткани я увидел то, что меня ударило, и заорал от страха ещё громче, чем раньше. Хотя несколько минут назад казалось, что громче уже кричать невозможно. Книга была заляпана землёй и была твёрдой на ощупь. Твёрдая обложка защищала листы книги. Мой взгляд был устремлён на то, что соединяло книгу с предметом, стукнувшим меня. От книги шла цепь. Такой цепи я никогда не видел. А к цепи была прикреплена… рука. Отрубленная рука. Рука была одета в то, что когда-то было рукавом и… шевелилась. Это было ужасно. Я, конечно, не думаю, что вид целого скелета на цепочке привёл бы меня в восторг. В этом случае я бы тоже, наверняка, испугался, но то, что я увидел сейчас, выходило уже за пределы страха и паники. Когда я понял, что охрип и не могу кричать, то неожиданно для себя успокоился. Тем более что крысы и змеи куда-то исчезли. Книга в моих руках вибрировала, рука на цепочке начала шевелиться, а я успокоился. Но, ненадолго. Рука вдруг начала хвататься и подтягиваться за звенья цепи. Промасленная тряпица погасла, однако в этот момент к моим ногам шлёпнулась верёвка. Павел велел мне успокоиться и схватиться за конец верёвки. Я попытался выполнить то, что он приказал мне, но вдруг книга в моих руках начала неожиданно сильно трястись и вибрировать. Рука добралась до моего горла и попыталась задушить. Паника опять окатила меня своей горячей волной, и я выронил книгу. Что-то осталось у меня в руке, но это что-то я обнаружил лишь в тот момент, когда меня, вопящего, брыкающегося и плюющегося, подняли наверх. Для этого Павлу пришлось спуститься вниз. Как он позже мне рассказывал, никаких отрубленных рук, книг, а также крыс со змеями он не видел. В том состоянии, в котором я был в тот момент, меня на поверхность поднимать было нельзя. Поэтому прошло довольно много времени, пока увещевания Павла и Сергея дошли до меня, и я по крайне мере перестал повторять: «Рука… цепь… книга». Наконец я успокоился и пришёл в себя до такой степени, что вспомнил, что сегодня день рождения моей матери, и все давно ждут меня и не начинают праздничную церемонию. Как только я сказал об этом Павлу, мы начали не торопясь подниматься наверх. В какой-то момент нам послышался выстрел где-то в глубине подземелья, очень далеко, который, впрочем, больше не повторился. Улица встретила нас шумом, треском, смехом и музыкой. Мы попали в эпицентр праздничного шествия. Новый китайский год достиг своей кульминации. Люди разных национальностей, среди которых были и японцы, смеялись, кричали и хлопали в ладоши в такт музыке. Поэтому на нас никто не обратил внимания. Дойдя до условной границы Миллионки, мы расстались. Павел повернул назад, Сергей пошёл в сторону Тигровой, а я двинулся домой.

Подходя к дому, я уже не сомневался, что весь кошмар мне привиделся. Через чёрный ход я пробрался в умывальню. В гостиной гудели голоса родственников и знакомых, а я пытался умыться. Что-то мешало мне. И только здесь я почувствовал, что моя правая ладонь сведена судорогой. Как я ни старался, рука не желала расслабляться. Тогда при помощи левой руки я стал отгибать один палец за другим. Рука вибрировала. Пальцы были как каменные. Но постепенно я успокоился и кулак расслабился. Боль была невыносимой. Мышцы, сведённые в кулак, стали расслабляться, и я чуть не закричал. Но вдруг боль внезапно исчезла. Рука расслабилась, упала вдоль туловища и завибрировала. Из ладони что-то выпало. На полу умывальни лежало что-то, похожее на вырванную страницу из книги. Мне не хотелось наклоняться и поднимать лист. Лист был доказательством того, что все пережитое мной было на самом деле, а не привиделось мне. Но делать было нечего. Лист был, и от этого никуда было не деться. Я поднял бумажный комок и разгладил его на первой попавшейся плоской поверхности.

Руки вибрировали. На листе была вязь иероглифов. К японским иероглифам она никакого отношения не имела, к китайским, по-моему, тоже. Да и, если честно сказать, на иероглифы, то, что было написано, было совсем не похоже. Устав от разыгравшихся событий, я решил разобраться с листком попозже и попытался сложить его вчетверо и засунуть в карман. Не тут-то было. Листок, распрямившийся во всю свою длину, как бы задеревенел и не желал сгибаться. Сдавшись, я схватил лист, пробрался в свою комнату и сунул его в первый попавшийся учебник. Книгу я поставил на книжную полку, на то место, где она раньше и стояла, и с чувством выполненного долга вышел в парадный зал, где меня уже ждали. Ждали и встретили гулом негодования, смехом и восклицаниями о том, как же я вырос и изменился с последнего дня рождения мамы. Как будто день рождения мамы был не год, а десятилетие назад.

Настал вечер. Я так устал, что даже одно воспоминание о походе в подземелье вызывало у меня тошноту и сильнейшее желание закрыть глаза и спать, не просыпаясь хотя бы дня два. Но мой дядя не знал о моем странном желании и разбудил меня рано утром. Очень рано. На улице было темно. Вьюга трясла оконные стекла, а дядя стоял рядом с моей кроватью и настойчиво повторял моё имя. В руках у дяди была книга, в которую я вложил листок. Книга тряслась и вибрировала. Дядя был очень зол и не скрывал этого.

— Токагава! Токагава! Токагава, да проснись же! Давай, просыпайся! Открывай глаза и не притворяйся, что ещё спишь!

— Дядя, с добрым утром! Да будет с вами благополучие! Но я на самом деле ещё сплю! Что такого страшного произошло, что вы меня будите так рано? Если вы не знаете, то занятий в училище у меня не будет ещё неделю. Нас отпустили на каникулы, а теперь можно, я…

— Нет. Теперь ты встанешь и объяснишь мне, что означает вот это? Ты решил меня разыграть? Меня, взрослого человека? Я давно говорил твоему отцу, что вам надо уезжать отсюда! Тебе не привили должного уважения к старшим! В этой стране вообще не знают такого понятия, как порядок и уважения! Того и гляди, скоро Енеко начнёт надо мной насмехаться!

— Дядя, да что произошло? Что я такого сделал? Если я опоздал на день рождения, то я уже извинился и…

— Вот, что произошло! И не притворяйся, что ты не понимаешь, о чем речь!

— Дядя, дело в том, что я нашёл книгу. А потом ее выронил, потому что…

— Что ты там бормочешь? Ты знал, что я приехал изучать документы по государству Бохай и хотел разыграть меня этой жалкой подделкой? Да, письмена на этом листе очень напоминают письменность бохайцев, но уверяю тебя… И почему этот лист все время трясётся? Это что, ещё одна форма издевательства надо мной? Ну что же, яблоко от яблони недалеко падает! У твоего отца не нашлось отдельной комнаты, чтобы поселить меня. И вот я делю спальню вместе с мальчишкой, а этот мальчишка…

Я проснулся в два часа ночи и ничего не мог понять! Что-то вибрировало с назойливой настойчивостью. Я пошёл впотьмах искать источник вибрации и нашёл. Вибрировала полка, на которой стояли книги, вибрировал книжный шкаф, вибрировал даже пол под шкафом. Но особенно вибрировала вот эта книга. И самое главное, когда я вытащил эту книгу, остальная вибрация прекратилась. Но зато начали вибрировать мои руки. Я открыл книгу и все понял. Все из-за этого листка! Ты решил разыграть меня? Устроил это представление с вибрацией с единственной целью, чтобы я нашёл этот лист и принял эту подделку за настоящую бохайскую письменность! Как ты мог?

И дядя швырнул книгу с вложенным листком на пол. И вышел.

Пол тут же начал вибрировать. Вибрация приблизилась к моей кровати, и тут я все вспомнил. И вскочив на ноги, я отбежал подальше от проклятого листка. Но было уже поздно. Вибрация, чуть коснувшись моих ног, тут же распространилась по всему телу. Мне вдруг стало очень хорошо! Рядом оказался стул, а то я бы сел прямо на пол. Так хорошо бывает, когда летом накупаешься в купальнях, на море, а потом лежишь под солнышком и чувствуешь, как влага испаряется под горячими лучами солнца, а ты и весь окружающий мир находитесь в гармонии. Так хорошо бывает в день твоего рождения, когда ты чувствуешь, что горячие лучи любви всей семьи сосредоточены сегодня на тебе. Так хорошо бывает… Я очнулся оттого, что вибрация прекратилась, а мои руки бережно сжимали странный листок. Как только мои руки и листок воссоединились, вибрация прекратилась. Как будто единственным желанием странного листочка было воссоединение со мной. Светало. Я сидел на стуле и позёвывая крутил лист, не зная, что делать дальше. Спать уже не хотелось. Завтракать ещё рано. В комнату вошёл мой дядя. На его лице была написана растерянность и… Если бы я не знал своего дядю, то подумал бы, что его терзают муки совести, и он хочет извиниться передо мной.

— Токагава, ты знаешь, со мной произошла странная вещь! У меня восстановилось зрение! Когда в досаде на тебя я вышел в гостиную, то подумал, что очки испачкались и их нужно протереть. Выполнив все нужные манипуляции, я снова одел очки. Но тут же почувствовал, что очки мешают мне. Тогда я вторично снял их и оглядел гостиную. Я все видел без очков. Я понимаю, что это лишь самовнушение, но… Но, понимаешь, произошла ещё одна странная вещь. У меня прошла головная боль, которая мучила меня чуть ли не с самого приезда сюда, во Владивосток, и следом за головной болью прошло раздражение на тебя. И я вспомнил, как радовался, когда пятнадцать лет назад пришло письмо от моей сестры, и я узнал, что ты родился на свет. Прости меня, Токагава, и если ты не против, я… лягу спать. Ты не против?

— Нет, дядя!

Чтобы не мешать дяде, я накинул пальто и вышел на улицу. Ночью снова выпал снег. Все спали. Налюбовавшись на восход солнца, замёрзший лёд в бухте и белый снег, я вернулся домой. Странное беспокойство не оставляло меня. Я чувствовал, что должен куда-то идти, куда-то подниматься, откуда-то спускаться. Я должен был что-то делать! Вернувшись в дом, я услышал, что кто-то плачет. Плач доносился из комнаты моей маленькой сестрёнки Енеко. Постучав в комнату и не услышав привычного «Войди!» я подождал несколько минут и осторожно приоткрыл дверь. Енеко, моя любимая сестра, лежала на кровати навзничь и плакала. Войдя в комнату, я растерялся! Я знал, что без приглашения входить строго запрещено, но сегодня меня это мало волновало. Все, что я знал, это то, что моя сестра плачет. А я, старший брат, должен ей помочь.

— Енеко, что случилось? Почему ты плачешь?

Сестра лишь глубже вдавила голову в подушку и зарыдала ещё горше.

Прошло довольно много времени, прежде чем я смог выяснить, что же произошло. Наша Енеко, при всей своей внешней сдержанности и невозмутимости, очень ранимая девочка. И впечатлительная! Нашей семье вообще присуща сдержанность. Но Енеко переплюнула всех. Никогда не знаешь, что происходит в душе этой девчонки. И вот сейчас она горько рыдает из-за подружки, на которую полиция устроила травлю и которая исчезла две недели назад. Облава была отвратительна и так подействовала на Енеко, что сестрёнка никак не могла прийти в себя. Так я в первый раз услышал имя Си. И грустную историю кореянки — полукровки, выброшенной волей судьбы на улицу. Про отца Си, который сиднем сидел целый день и ждал, когда девочка принесёт какую-либо еду в дом. Про мать Си, которую много лет назад увели хунхузы. Успокоив Енеко и дождавшись пока она заснёт, я на цыпочках вышел из ее комнаты. Пока я находился в ее комнате, совсем рассвело, и улица наполнилась привычным шумом. Из домашней молельни вышел дедушка и укоризненной посмотрел на меня. Последний раз я заходил в эту комнатку неделю назад, когда просил у бога помощи на экзамене. Сделав вид, что очень тороплюсь, я поспешил в столовую. После завтрака, когда дедушка решил немножко поговорить, я с удивлением узнал, что дедушка тоже знает подружку Енеко и даже видел ее вчера, когда она в очередной раз спасалась от погони.

Машинально одевшись, я уже совсем собрался выйти на улицу, но меня окликнул дядя. Он стоял в дверях моей комнаты и смотрел на меня. Очки он так и не надел. Непривычно было видеть его без очков, но ещё непривычнее было видеть выражение мягкости на его лице. Мягкости и недоумения. Я разделся и вернулся в комнату. Дядя смотрел на меня и молчал. Молчал и я. Наконец, дядя спросил:

— Что произошло вчера? Я ещё на дне рождения заметил, что с тобой что-то не так, но решил расспросить тебя позже. А потом забыл. Так что случилось?

— Я… Вчера… Нет, дядя, я не могу об этом вспоминать! Прости, пожалуйста, но я не могу!

— Давай я буду задавать наводящие вопросы, а ты будешь просто говорить мне «да» или «нет». Ты вчера был в таком месте, где не был до этого никогда, да?

— Да.

— В этом месте ты увидел что-то, что тебя очень испугало, да?

— Да. Да, да! Дядя, я не хочу говорить об этом! Я боюсь!

— И все-таки тебе придётся поговорить об этом. В последний раз!

— Дядя, я принёс оттуда лист из книги, о котором ты сказал, что это подделка. Эта книга… Если ты заставишь меня говорить о ней, то я убегу из дома.

— Успокойся, Токагава. Я не буду тебя заставлять. Все, что я хотел узнать, я уже услышал от тебя. Племянник, я тебе ещё не все сказал. Несколько лет назад на раскопках я сломал ногу. Костоправ неправильно сложил кости. И… Мало того, что я остался на всю жизнь хромым, теперь боли мучают меня непрерывно и особенно, когда на улице такая погода, как сегодня. Вчера перед сном я был готов к боли, даже лёг пораньше спать, надеясь проспать боль. Обычно это не помогает. Но на этот раз… Рано утром, когда я тебя разбудил, мне было не до ноги. И не до предполагаемых болей. И вот сейчас… Сейчас я обнаружил, что моя хромота прошла и угроза боли, естественно, тоже. Ты понимаешь, что это значит?

— Нет.

— Это значит, что ночью произошло что-то, что вылечило мою головную боль, мою хромоту, моё плохое зрение. Что ты на это скажешь?

— Нет, дядя! Я ничего не знаю! Ничего, ничего, ничего!

— А я думаю, что ты знаешь, только боишься сам себе признаться. Ну, отвечай, что ты принёс вчера в дом?

— Этот… лист из книги… там была книга, и я… Дядя, я не могу!

— Хорошо. Давай не будем больше об этом. Ответь мне лишь на последний вопрос, этот лист с письменами, похожими на бохайские, где ты его нашёл?

— Дядя, ты же говорил, что это подделка!

— Я был неправ. И все больше склоняюсь к этой мысли.

— К какой мысли?

— Что я был неправ. А алфавит, которым исписан весь лист, подлинно бохайский. Пока ты был у Енеко, я тут кое-что сравнил. И пока могу сказать только одно: я был неправ. Так, где ты нашёл этот лист?

— В подземелье. Под Миллионкой. Я ходил туда с друзьями. С русскими, Павлом и Сергеем.

— С русскими друзьями, это хорошо! А вот то, что ты пошёл туда, не предупредив никого - это плохо. Если бы с вами что-то случилось, мы бы даже не знали, где тебя искать.

— Ну, так уж получилось…

— Как получилось, так получилось, но пообещай мне, что в следующий раз возьмёшь меня с собой.

— Следующего раза не будет. Я никогда не вернусь больше туда.

— А если я тебя попрошу об этом?

— Нет! Дядя, не заставляй меня!

— Хорошо, хорошо! Успокойся. Давай позже вернёмся к этой теме. А сейчас пойдем, поприветствуем твою мать. Я слышу ее голос.

— Кенрю, — обратилась моя мама к дяде, как только мы появились в дверях, — что с тобой произошло? Ты помолодел на десять лет!

— Это потому что он без очков, — сказал дедушка.

— А я думаю, дело не в этом, — засмеялась мама, — наверное нашему Кенрю понравилась какая-то из девушек, приглашённых на день рождения. Это так, Кенрю? Пора, пора, давно пора! Послушай, Токагава, — мама перевела взгляд своих чудесных глаз на меня, — ты не почувствовал ночью толчки? Было что-то похожее на землетрясение! Я вскочила и хотела всех разбудить, но толчки прекратились! Ну, Токагава, что молчишь? Ты почувствовал что-то или нет?

Я перевёл взгляд на дядю. Тот внимательно посмотрел на меня, а потом покачал головой.

— Нет, мама, я ничего не почувствовал, — ответил я.

— Сегодня воистину день чудес, — засмеялась мама, — ты, Токагава, говоришь сегодня нормальным голосом! Где-то вчера на прогулке ты потерял свой голос. Когда ты вчера пришёл и говорил еле слышно, я подумала, что это надолго, недели на две! А сегодня все в порядке! Ты заметил отец? — обратилась она к дедушке.

— Да, Кан-ин, я заметил! — ответил дедушка. — А скажи, Кан-ин, как ты себя сегодня чувствуешь? Я слышал, ты опять кашляла всю ночь! Этот город буквально убивает тебя!

— Нет, нет, отец! Тебе показалось! Я сегодня кашляла гораздо меньше! А как только началось землетрясение, кашель прекратился совсем!

В это время вошла Енеко. Она была хмурой и молчаливой. Дедушка и мама попытались ее разговорить, а когда у них ничего не вышло, взялись за ее воспитание. Я попытался выскользнуть из дома, но был остановлен восклицанием дяди.

— Подожди, Токагава, я пойду с тобой!

— Дядя, — от испуга я даже икнул, — я не пойду туда! Я не хочу идти туда! Я просто хотел подышать чуть-чуть свежим воздухом.

— Хорошо, Токагава, иди, гуляй! Просто я подумал, что никогда не гулял вместе с тобой! А ведь ты родился в этом городе и можешь показать мне самые красивые места! Судя по рассказам Кан-ин, здесь огромное количество красивых мест. Ну, возьмёшь меня с собой? У меня сегодня как раз выходной день.

— Конечно, дядя. Куда пойдём?

— Может, ты отведёшь меня в тот район, где был вчера? На эту… тысяченку!

— Миллионку?

— Да, на Миллионку.

— Дядя, Миллионка - это опасный район. Тебя могут среди бела дня убить только за то, что ты кому-то не понравился. За просто так! Тем более, после позапрошлогодних событий.

— Племянник, тогда мне непонятно одно! Куда смотрят твои родители? И почему отпускают тебя в такое опасное место!

— Дядя, но я же не один туда хожу, а с друзьями. И потом я же мальчишка, на меня никто и внимания не обратит, а ты взрослый и одеваешься ты… Ну, в общем, не так как одеваются на Миллионке.

— То есть, если я оденусь по моде этой Миллионки, ты возьмёшь меня с собой?

— Дядя, не хочешь же ты сказать…

— Да, Токагава, именно это я и хочу сказать. Сегодня после обеда мы с тобой совершим экскурсию по Миллионке.

— Но, дядя!

— Племянник, ты можешь сделать это для меня?

— Хорошо, дядя, а можно мне взять с собой друзей?

— Да. Я думаю, так будет даже лучше. Это те ребята, о которых ты рассказывал? Те, русские?

— Да, это они. Павел и Сергей.

— Решено. А теперь дорогой племянник, давай пройдёмся по магазинам, ты мне расскажешь, что носят сейчас во Владивостоке. Я не знал, что мужская мода Владивостока так уж отличается от моды Токио.



— Что ты дядя, — засмеялся мальчик, — какая там мода! Валенки, тулуп и ушанка, и никто тебя от местного не отличит!

— Эх, Токагава, — вздохнул Кенрю, — если бы все было так просто!

После прогулки по магазинам, дядя и Толи сели на лавочку и Кенрю сказал: — Я сейчас тебе кое-что расскажу, а ты слушай внимательно. Когда я закончу свой рассказ, ты поймешь, почему твоя вчерашняя находка так взволновала меня!

Я давно занимаюсь историей Бохая. У меня даже есть научный труд по этой теме, но, как ты понимаешь, я знаю не все. То, что я расскажу, касается тех изысканий, ради которых я приехал сюда, во Владивосток. Это касается истории Бохая.

Территория Приморья и Маньчжурии никогда не пустовала и была лакомым кусочком для захватчиков. Я начну свою историю с рассказа о племени мохэ. Мохэ — это древне-тунгусские племена, которые проживали на территории Приморья и Маньчжурии.

Чтобы не погибнуть от рук захватчиков, мохэ объединились и образовали свое централизованное государство. Это государство получило название Бохай.

Строились дороги, которые соединяли порты, военные укрепления и деревни. Возводились города. В этих городах было все: храмы и дворцы, дома для простых горожан и даже… школы. Бохайцы были культурным и очень образованным народом. Это отмечали все, японцы, китайцы, корейцы, а также правительство всех тех стран, которые присылали в Бохай своих послов. Но объединение спасло бохайцев лишь на некоторое время. Мирная жизнь длилась лишь несколько веков. Наступили средние века, и свирепая, уничтожающая сила, носящая имя кидани, смела в пыль великое государство. Но народы, населявшие территорию бывшего государства Бохай, недолго остались покорными захватчикам.

Получили эти непокорные племена имя чжурчжэни. Наученные горьким опытом прошлого, чжурчжэни понимали, что если хочешь мира, то надо готовиться к войне. В преддверии, увы, неизбежных войн, они начинали окружать свои города и порты сетью мощных укреплений. В этот круг попадали и караванные пути. Так появилась Золотая империя. Или как ее ещё называли, Золотая империя Цзин.

Но прошло время и теперь уже монголы вторглись в Золотую империю. После длительных войн, которые велись с переменным успехом, основная часть государства Цзин была уничтожена. И только чжурчжэни — удигэ, досконально знающие подземные ходы и укрепления, продолжали упорно и отчаянно сопротивляться. А в 17—18 веках берегов Тихого океана достигли россияне. И в истории Дальнего Востока начался новый этап. Появились поселения, строились города, развивалось сельское хозяйство, промышленность, торговля. Для защиты своих дальневосточных приобретений русские начали возводить крепости.

Появился город Владивосток, город, в котором мы сейчас находимся. Ты ничего не заметил странного в этом рассказе?

— Нет, дядя.

— Это потому что ты в первый раз услышал эту историю. Тебе сложно все сразу осознать. Даже в таком упрощённом варианте, эта история для тебя сложна. А вот меня сразу, как я только занялся этой темой, поразил этот народ, его воля к жизни, его стремление к выживанию. Его упорство, цена упорства и плоды упорства. А плоды упорства, вот они: жизнь. На протяжении почти семи веков бохайцев, а потом чжурчжэней, жгли, убивали, вырезали под корень, уничтожали. Проходило какое-то время, а они снова возрождались и так продолжалось долго, век за веком. Теперь, после того как ты принёс этот лист, мне более или менее все стало понятно. Но мне нужна твоя помощь!

— Но чем я могу помочь тебе дядя?

— Расскажи откуда у тебя этот лист? Не отворачивайся! Племянник, ты что боишься? Посмотри на меня! И не бойся ничего, я с тобой! А чтобы тебе было легче, попробуй представить, что все, что произошло, было не с тобой, а с кем-то другим. А ты просто рассказываешь придуманную кем-то историю. Рассказываешь эту историю мне.

— Я попробую, дядя.

— Ты обещал отвести меня на Миллионку. А пока мы идём, соберись с мыслями и расскажи.

— Дядя, я уже говорил тебе, что у меня есть два друга, Павел и Сергей. Мы уже давно собирались спуститься в катакомбы или как они еще называют его, в подземелье. Верно будет и так, и так. Но всегда что-то мешало, и вот вчера все получилось. Я плохо знаю Миллионку, но этот путь я кажется, запомнил. Тот путь, по которому вёл нас Павел, был довольно извилист. Мы проходили по лабиринтам дворов и проходов, мимо опиекурилен, банковок, домов терпимости, фабрики фальшивых денег, пункта скупки краденого. Пролезая в очередной раз в узкую щель, ведущую из одного двора в другой, я спросил название улицы. Павел покрутил головой, а потом обратился к китайцу. Спрашивал он на китайском языке, поэтому манза тут же ответил ему. Вот его ответ. Улица, по которой мы шли, называется; двор, где на кривизне верхней части дерева повесился хозяин Ван. А ещё есть двор к северу от двора, где на кривизне верхней части дерева повесился хозяин Ван. А также двор к югу от двора, где на кривизне верхней части дерева повесился хозяин Ван, а ещё, двор к востоку…

— Все, все, все! Токагава, остановись, пожалуйста! Про дворы на Миллионке мне все понятно, мне бы вот так же подробно про то место, где ты нашёл лист.

— Но дядя, я же тебе про это и рассказываю! Павел сказал, что если идти долго по этому позёмному ходу, то можно, ни разу не выбираясь на поверхность, выйти за город и даже уйти в Китай! Ты представляешь, дядя, этим ходом можно добраться до Китая!

— Можно, Токагава, наверное, можно. Только нам с тобой Китай не нужен, что мы там будем делать? Давай уж сразу вернёмся в Японию, на родину твоих предков. До Японии ход нас не доведёт?

— Дядя, я понимаю и ценю ваш юмор, но что мне делать дальше, рассказывать или нет? Я не смею продолжать, если вам стала неинтересна моя история или вы в неё не верите!

— Прости, мальчик мой, я увлёкся! Конечно, рассказывай! Я не буду больше перебивать!

— Хорошо, дядя, если вы готовы слушать, то я продолжу свое повествование! Дядя, что с вами?

— Подожди, племянник, ты не слышал этого?

— Чего?

— Ты не слышал, как нас зовёт твоя мама?

— Да, слышал. Но думал, что показалось. Мы уже очень далеко от дома.

— Да, наверное, показалось. Человеческие уши не способны слышать зов на таком расстоянии. Ну, вот опять! Я отчётливо слышал, как твой отец ругает Енеко!

— Да, дядя, я тоже это слышу! Дядя, мы заболели?

— Нет. Не думаю. Ну, все, слава богу, что наваждение прошло! Я больше ничего не слышу, а ты?

— И я не слышу.

— Ну, продолжай, племянник, рассказывай свою историю! Ты остановился на том…

— Я остановился на том… Дядя, мне плохо! У меня кружится голова! И все тело вибрирует! Дядя, я хочу домой!

— Что, что с тобой, Токагава?

— Мне надо домой! Домоправительница вздумала заняться уборкой!

— Токагава, о чем ты говоришь?

— Дядя, я вижу это! Она протирала пыль и уронила на пол книгу с листком внутри. Книга и листок полетели в разные стороны.

— Токагава, почему ты весь трясёшься? У тебя озноб?

— Нет, дядя, мне уже лучше! Домоправительница хотела выбросить лист в мешок с мусором, попыталась его согнуть, — мальчик зябко передёрнул плечами, — но когда у неё ничего не получилось, решила вложить его снова в книгу, а книгу положить на место. Уф! Лист в безопасности!

— Токагава, и как мне понимать то, что ты мне сейчас наговорил? Может, вернёмся домой?

— Нет. Зачем? Уже все в порядке! Мы рядом с домом Павла. Ещё две-три минуты, и мы будем на месте.

— Подожди, Токагава, я хочу кое-что рассмотреть. Здесь что-то написано. Написано на разных языках. Вот и на японском языке кстати тоже. О, это интересно! Через полчаса здесь начнутся крысиные бои. Принимаются ставки. Токагава, подожди меня, куда ты побежал?

— Дядя, я ненавижу крыс! В том месте, где я нашёл лист, были полчища крыс. Наверное, целый миллион или миллиард!

— С крысами все понятно! А петухов ты тоже боишься?

— Нет, конечно.

— А тараканов?

— Дядя, вы опять шутите?

— Нет, я серьёзно! Вот в этом балаганчике начнётся сейчас петушиный бой, а рядом тараканьи бега. Что бы ты хотел посмотреть?

— Дядя, если вы не против, я хотел бы продолжить наш путь. Вот ворота во двор, где живёт Павел.

— А этот… Павиел…

— Павел, дядя. Его зовут Павел.

— Этот Па-ве-л… Как легко тебе даётся выговаривание этих мудрёных русских имён и как тяжело мне. Этот Павел, он не удивится, что ты привёл меня с собой?

— Думаю, что нет. Ну, вот мы и на месте. Дядя, сдвиньте, пожалуйста, вот этот кирпич! А то у меня не хватает сил. Вот так! Павел такой выдумщик! Когда поворачивается этот кирпич, в жестяную трубу летят мелкие камни. Павел слышит это из своей квартиры и понимает, что пришли свои. Это он придумал!

— Надо же, мне все больше и больше нравится твой друг, хоть я его ещё не видел. Смотри-ка, кирпич встал на место. Что, ещё раз сдвинуть его?

— Да нет, всегда хватало одного раза! Может, его нет дома? Дядя, вы не против, если я просто покричу ему.

— Я не против. Но, бедный мальчик, как же ты далёк от культуры своих предков. Разве в Японии мальчик из порядочной семьи позволил бы себе это? Стоять и кричать под окнами!

— Дядя, его наверняка нет дома. Иначе он бы уже появился.

— Токагава, а не проще ли пойти и постучать в ту дверь, за которой он живёт?

— Мне это ни разу не приходило в голову. Он никогда не приглашал меня к себе. А я не хожу никуда без приглашения.

— Я рад, что хоть это Кан-ин тебе привила. Понимаешь, Токагава, я… Слушай, а почему вдруг стало так шумно?

— Дядя, сегодня последний день китайского нового года. Вероятно, такой шум из-за того, что все веселятся. Это начинается праздничное шествие! Дядя, пойдём, посмотрим!

— Что я, праздников не видел?

— Такого, дядя, я уверен, ты не видел! Ну, пойдём!

— А как же твой друг?

— Он, наверное, где-то там! Он так любит праздники! А сегодня праздник Юаньсяо, праздник фонарей! Дядя, посмотри, сколько фонарей украшают дома и улицу. Они все разноцветные! А когда настанет вечер и все фонарики зажгутся, вся Миллионка станет такой красивой!

— Токагава, на родине твоих предков тоже празднуют новый год, и… Племянник, что это ты купил у этого грязного китайца?

— Дядя, это круглые шарики из рисовой муки. У них разные начинки. У меня начинка сладкая. Если хочешь, дядя, я куплю тебе тоже рисовый шарик, и ты скажешь, какая у него начинка.

— Нет, Токагава, не надо мне покупать рисовый шарик.

— Один китаец в прошлом году рассказывал мне, что шарики символизируют полную луну, как знак единения всех членов семьи и полного благополучия семьи.

— Ты понимаешь по-китайски?

— Немножко. Но этот китаец говорил по-русски. Так вот, он рассказывал, что у них в Китае отмечают этот праздник в семейном кругу, любуясь полной луной, и красочным зрелищем горящих фонарей. Этот китаец родился здесь, во Владивостоке, прямо как я. Скоро стемнеет, и в небо полетят хлопушки и фейерверки.

— Боже мой, какой шум! Зачем так много музыки?

— Дядя, сегодня на улицу вышли все китайские оркестры. Но я не договорил. Родители того китайца уже умерли, а он продолжает жить по тем законам, по которым живут на родине его предков, и чтит обычаи и праздники.

— Оказывается, ты у нас общительный мальчик. Ну, что тебе ещё рассказал этот китаец?

— Вглядитесь в эти фонари. Когда стемнеет, на них выступят загадки и ребусы, и мы сможем их разгадать. И ещё, есть Юаньсяо в которых не сладкая начинка, а предсказание будущего. Дядя, ты хочешь узнать своё будущее?

— Нет. Я не верю предсказаниям!

— А я хочу! Подожди, я вижу знакомого китайца. Ван, вы продадите мне рисовый шарик с предсказанием?

— Конечно, мой господин. Продам вам и вашему спутнику.

— Это мой дядя. Он не хочет предсказание.

— Это он думает, что не хочет, а на самом деле ему просто необходим Юаньсяо с предсказанием.

— Но мой дядя не повторяет два раза. И он не верит в предсказания.

— Мой господин! Я продам вам два шарика по цене одного. Возьмите Юаньсяо, не пожалеете.

— Хорошо. В конце концов, дяде совсем нет необходимости знать, что один из шариков для него. Может, я решил купить все два шарика для себя.

— Племянник, я тоже хочу знать то, о чем ты так долго говоришь с этим китайцем! И вообще, это неприлично, когда двое говорят, а третий не понимает, о чем они говорят.

— Прости меня, дядя. Я уже закончил разговор с китайцем. Теперь, если ты не против, я хотел бы рассмотреть, что лежит внутри шарика.

— Хорошо, мой мальчик. Сейчас мы дадим отдых нашим усталым ногам. Судя по иероглифам на этом доме, мы можем зайти сюда и перекусить. Я давно хотел попробовать китайскую водку.

— О, нет, дядя. Только не это!

— У тебя есть возражения?

— Нет, дядя, что ты? Кто я такой, чтобы возражать старшим. Просто однажды летом нам довелось с Павлом увидеть, в каких ужасающих условиях китайцы изготавливают пиво и водку. А когда мы увидели сам процесс, у нас закружилась голова и подступила рвота.

— Ну ладно, ладно. Убедил. Не буду брать. Но против саке, ты, по крайне мере, не возражаешь?

— Дядя, ты взрослый человек. И тебе совсем не обязательно советоваться со мной в таком деле. Ты закажи себе то, что считаешь правильным, а я пока прочитаю то, что сулит будущее. Дядя, ты был прав, в моем Юаньсяо написана какая-то чепуха.

«Сложи головоломку!» - было написано в Юаньсяо.
- Какую головоломку я должен сложить? — разозлился мальчик. — А может это не моё Юаньсяо, а дядино, и предсказание предназначается ему? А ну-ка, открою второй рисовый шарик. Что здесь написано? Фу, тоже какая-то чепуха, да ещё стихами: «Мёртвый вещь свою искал, а живой ее забрал. Пусть живой ее вернёт, и мертвец тогда заснёт. Мёртвый отдаст свою жизнь, а живой свою смерть. Этот клад бесценен. Открой его и…».

— Токагава, ну-ка покажи, в чем я там был прав?

— Ты был прав в том, что нельзя было читать эту чепуху! Тут написано про мёртвого, который отдаст свою жизнь, если взамен живой отдаст ему свою смерть!

— Ну-ка, ну-ка, что-то это мне… Племянник, ты не мог бы одолжить мне эти бумажки.

— А я хотел их выбросить! Дядя Кенрю, ты же говорил, что предсказаниям верить нельзя!

— Токагава, то, что я говорил, остаётся в силе! Я просто прошу не выбрасывать эти грязные листки, а отдать мне! Кстати, а как ты прочитал то, что там написано? Ты что, умеешь читать по-китайски?

— Нет, дядя, предсказание написано на четырёх языках: русском, китайском, японском и корейском.

— Странно, неужели у кого-то так много времени, чтобы сидеть и писать предсказания на разных языках. И, более того, надо же все эти языки знать, прежде чем все это написать!

— Мой господин чем-то недоволен? — рядом со столиком материализовался китаец, продавший Юаньсяо. — Господину не нравятся предсказания? Пусть господин не обижается, я дам бесплатно два новых Юаньсяо с предсказаниями.

— Токагава, что говорит этот китаец?

— Он предлагает заменить старые предсказания на новые. И очень боится того, что ты недоволен предыдущими предсказаниями!

— Скажи ему, что я всем доволен. Я не сержусь на него, меня просто мучает любопытство, где он научился писать на четырёх языках.

— Дядя, китаец не понимает ваш вопрос.

— Спроси его, кто писал эти предсказания?

— Он говорит, что сам и писал!

— Тогда спроси его, на каком языке написаны предсказания?

— Он говорит, что на китайском!

— Токагава, меня уже утомил этот старый китайский врун! На, покажи ему, эти замызганные бумажки!

— Дядя, китаец говорит, что не писал такого. Такого предсказания не было в его Юаньсяо. Он говорит, что мы что-то перепутали! Кроме китайского, он не пишет ни на каком языке. Он может говорить на китайском и русском, понимает корейский, но писать может только иероглифами!

— Знаешь, что, Токагава, у меня пропало всякое настроение, и я не буду ждать, пока мне принесут саке. На, дай этому вруну монетку, и пошли отсюда. Пора нам найти твоего друга Павла.

— Да вон же он! Только он, похоже, за кем-то гонится! И этот кто-то… — Токагава вытянул ногу, и человек, за которым гнался Павел, споткнулся и упал. — Этот кто-то… Девчонка? А так сразу и не разберёшь! Грязная какая, и одежда явно не ее! Размера на четыре больше!

— А, попалась! Спасибо, Толи! Я за этой лахудрой бегу уже минут десять! У меня захоронка в катакомбах, а она хотела меня обокрасть!

— Врёшь! — неожиданно высоким и певучим голосом проговорила крупная и рослая девочка, — ничего я у тебя не крала!

Слово «крала» девочка пропела на высоких нотах. Звук был столь высоким, чистым и пронзительным, что перекрыл гул ближайшего оркестра. Вокруг возник маленький пятачок тишины. Рядом со спорящими стали собираться любопытные прохожие.

— Не крала, говоришь, а почему я тебя обнаружил рядом с моей захорон… — Павел не договорил, увидев, как один из прохожих почти вплотную приблизился к спорящим, — в общем, сама ты врёшь!

— Не вру я! — пропела девочка. — Батюшка Феофан говорит, что врать большой грех! И я не вру, даже когда очень хочется!

— Токагава, — обратился дядя к остолбеневшему племяннику, — посоветуй молодым людям выяснять отношения где-нибудь в более тихом месте, посмотри, каким любопытством горят глаза зевак! Тем более что где-то рядом представители закона. Звук полицейского свистка ни с чем не спутаешь. Он звучит везде одинаково, что в Японии, что в России.

— Павел, — проговорил вышедший из столбняка Токагава, — пойдём куда-нибудь, где не так много народу и все выясним! Да, познакомься, это мой дядя Кенрю! Я тебе про него рассказывал!

— Прибить бы эту воровку, а не выяснять! Что тут выяснять, убегала, значит, виновата!

— И все-таки, Павел, давай куда-нибудь отойдём.

— Хорошо. Пошли к Семёновскому покосу, вот где много укромных уголков. Там и поговорим!

— А что ты будешь делать с девчонкой? Верёвкой к себе привяжешь?

— Эй, ты, убегайка! Пойдёшь сама или действительно тебя привязать?

— Пойду сама!

— А ты разговаривать нормально не можешь? Ну, без пения этого?!

— Не могу! Скажи, куда мы идём?

— Ты что, ещё и глухая? Я же сказал, к Семёновскому покосу!

— Я не глухая! Я просто…

— Что просто? Толи, что же ты стоишь? Пойдём с нами! И дядю своего возьми, если он не против!

— Нет, дядя не против. Мы и пришли сюда, чтобы встретиться с тобой! Но тебя не было дома.

— А я как раз в подземелье был. Хотел найти то место, где мы были вчера. Хотел сам, в спокойной обстановке, посмотреть, что же тебя так напугало!

— И что, нашёл?

— Нет. В таких случаях говорят: «Черт по кругу водит!». Вроде по меткам вот-вот выйду, ан нет, не то место.

— Токагава, — вступил в разговор дядя, — ты не забыл, что мне тоже очень интересно, о чем вы говорите!

— Прости, дядя, — спохватился мальчик, — я сейчас все переведу! Дело в том…

Пока мальчик переводит дяде все вышесказанное Павлом, прислушаемся к тому, о чем говорит сам Павел с девочкой.

— Если ты не крала, так чего же убегала?

— Я украла, но не у тебя. Вот и убегала.

— Что-то я не понимаю. Если украла не у меня, то зачем убегала от меня.

— Что же тут непонятного? Я подумала, что ты один из тех, кто меня ищет!

— А зачем сидела около моей захоронки?

— Да не знала я про твою захоронку! Я просто спряталась в катакомбах и сидела там две недели. Или около того.

— Голодная?

— Да. Последние три дня я ничего не ела.

— А что у тебя за пазухой?

— То, что я украла.

— А что ты украла?

— Платье у мадам Харуко.

— А зачем?

— Ты издеваешься, что ли? Я еле языком ворочаю, а ты вопросы глупые задаёшь!

— Но-но, поговори мне ещё! Что-то ты темнишь! Если пряталась, то почему не ушла вглубь катакомб? Почему сидела почти у самого входа?

— А вот и потому что!

— Почему, потому что?

— Да, я тебе скажу, а ты потом, как все мальчишки, трусихой будешь меня обзывать!

— Не буду. Говори.

— Я… Побоялась идти в глубь катакомб. Там так страшно.

— Ничего страшного там нет. Там даже безопаснее, чем наверху.

— Если ты такой смелый, что же ты захоронку почти у самого входа спрятал?

— Да потому что люди обычно ищут спрятанное где-то в глубине, и им в голову не приходит, что лучше всего все прятать на виду.

— Павел, — вмешался в разговор Токагава, — дядя спрашивает, видел ли ты книгу, когда вытаскивал меня из провала?

— Я же уже говорил тебе, — досадливо отмахнулся Павел, — не было там никаких книг, а также змей и крыс! Ничего не было.

— Не злись, Павел! — примирительно сказал Токагава. — Сейчас не я спрашиваю, а дядя. Я просто перевожу!

— Я не на тебя злюсь, а на себя! Я такой опытный проводник! Знал бы ты, сколько человек я вывел через катакомбы, и вдруг не могу найти какой-то дырки в земле. Свежей дырки. Она издалека должна быть видна!

— Понятно! — ответил Токагава, — Дядя предлагает сходить туда ещё раз. Он говорит, что может быть, когда я буду рядом, ты что-то вспомнишь.

— Чепуха. Ну, причем здесь ты? Ведь ты понимаешь… Опа! Девчонка свалилась! Обморок! Эй, ты, воровайка! Очнись! Вот незадача, даже имени ее не знаю!

— Что с ней?

— Обморок. Наверно от голода!

— Дядя говорит, что знает способ, как привезти девочку в сознание! Он археолог. Очень часто в экспедиции…

— Толи, кончай разливаться соловьём. Я верю, верю! Пускай делает то, что может!

— Дядя, сказал, что ему нужна вода. Тут есть вода?

— Сколько угодно! Тут же раньше были болота. Сейчас принесу.

— Токагава, — обратился дядя к племяннику, — на самом деле, никакая вода мне не нужна. Я могу привести ее в чувство сию секунду. Я знаю несколько точек на теле, но… На самом деле я хотел с тобой посоветоваться. Ты доверяешь этому мальчику?

— Странный вопрос. Я дружу с ним уже три года, и он никогда… А что случилось?

— Да ничего не случилось. Посмотри, вон твой друг несёт воду. Сейчас вернём девочку в мир говорящих, вернее поющих. Ну, вот и все. Как ты себя чувствуешь девочка?

— Я не понимаю. Речь очень быстрая. Мальчик, о чем спрашивает этот японец?

— Он спрашивает, как ты себя чувствуешь?

— Уже лучше. Только есть очень хочется.

— Будет тебе еда. А, кстати, как тебя зовут? Пора бы нам уже познакомиться! Меня зовут Павел.

— А меня Анастасия или просто Си. Так меня называют все подружки и друзья.

— Хорошо. Пусть будет Си. А теперь я познакомлю тебя с этими двумя. Это Токагава, мы называем его Толи. Его имя тоже сокращено. А это его дядя. Токагава, это Анастасия или просто, как она говорит, Си.

— А я тебя знаю, — улыбнулся Токагава, — ты подружка моей сестры Енеко. Ещё сегодня утром Енеко плакала, вспоминая, как тяжело тебе пришлось в жизни. Кстати, она мне рассказала про то, как за тобой гналась полиция. Павел, — обратился он к другу, — все, что она рассказывала, про кражу и про полицию, правда. Енеко все видела. А мой дедушка даже пытался ей помочь.

— Да верю я, верю! Меня сейчас заботит другое, чем ее накормить? Дома у меня есть кое-какая еда. Но боюсь, до моего дома она просто не дойдёт. Она потеряла много сил, когда убегала.

— Павел, ты слышал это?

— Что? Я ничего не слышу.

— Свисток квартального.

— Опять полиция, — простонала Си, — у меня больше нет сил бежать.

— Да вы что, какая полиция? Я ничего не слышу.

— А я слышу, и дядя мой слышит. И Си… теперь тоже слышит. Дядя, я понял! Скажи, когда ты приводил ее в себя, ты ощущал вибрацию?

— Мне было не до того, но, кажется, ощущал! Слушай, кроме свистков полиции, я ещё явственно слышу лай собак! Не пора ли нам где-то спрятать девочку?

— Павел, — прислушиваясь к звукам и останавливаясь после каждого слова, сказал Толи, — судя по всему, полиция опять вышла на след Анастасии, нам нужно ее спрятать. Не понимаю, почему ты не слышишь свистков и лай собак.

— Вы все с ума сошли? Ну да ладно, сейчас не время разбираться в этих проблемах. Здесь, где-то рядом, должен быть ещё один вход в подземелье.

— О, нет! Только не это! Я не хочу туда! Там холодно и страшно!

— Но, Си! У нас нет другого выхода. Или ты хочешь в полицейский участок?

— Нет. Я согласна. Вот сейчас, только заставлю себя подняться на ноги.

— Си. Мой дядя тебя понесёт.

— О, нет. Я сама. Вот сейчас…

— Чего ты боишься? Это же дядя твоей подружки Енеко.

— Я не боюсь. Мне просто… Мне стыдно. Я такая грязная!

— Си, мой дядя археолог. Он…

— Все, — вмешался Павел, — кончайте болтать. Теперь даже я слышу лай собак. Идите за мной. А ты, Си, если хочешь встретить следующее утро на свободе, а не в каталажке, слушай, что тебе говорят, и не возражай!

Лаз в катакомбы нашёлся быстро. Но ещё быстрее шли по следу собаки. Одна из собак, вырвавшихся вперёд, подбежала к Си и кинулась на девочку. Девочка испугалась, руки ее взметнулись к лицу. Одна из рук задела морду собаки. Этого оказалось достаточно, чтобы собака успокоилась и дружелюбно заскулила, помахивая хвостом. Кенрю, опустивший было девочку на землю, снова подхватил ее на руки. Собака снова заскулила, но теперь от горя, что ее новую хозяйку уносят, но пуститься следом за людьми не решилась. Постояв несколько секунд на месте, она развернулась и потрусила к людям и к стае поисковых собак, которые были уже совсем близко.

— Что, Пушок, нашёл преступницу? — спросил один из городовых, участвовавших в розыске, — если нашёл, то где она? Я не вижу ее! Где твоя хваленная собачья хватка? Где, девчонка? Я тебя спрашиваю, тупая псина?

— Что ты к собаке пристал? — вступил в разговор другой полицейский. — Нет девчонки здесь. Иначе Пушок ее обязательно нашёл бы. Ты же знаешь, что это лучшая поисковая собака.

— Эх, незадача, не видать нам вознаграждения господина Харуко, как своих ушей. А я уже квартальному надзирателю отрапортовал, что девчонка у нас.

— Ну, что же на месте стоять. Пошли, что ли? Поищем в других местах. Может, она к отцу вернулась. Или прячется в доме бабушки. А то, давай разделимся. Ты ищи на Миллионке, а я с Пушком пойду в Корейскую слободу. Сын приказчика, Филипп, говорил, что там у неё родственники живут.

— Ишь, какой хитрый! Мне всю Миллионку, а ему только слободку. Не согласный я! Давай по-честному!

— Хорошо. Давай наоборот. Тебе слободу, а мне Миллионку.

— Что-то ты легко согласился. В чем тут подвох?

— Все, Гаврила. Перестань торговаться. Мне все равно. Что на Миллионке черт ногу сломит, что в Корейской слободке. Решай быстро, а то собаки уже застоялись.

— Ишь ты, хитрый какой! Быстро! А если я продешевлю? Не люблю я быстро. Потом буду себя корить, что продешевил!

— Это что тебе, Семёновский рынок, что ли? Продешевить он боится! Иди на рынок, там и торгуйся!

— Ну ладно, Василий, не шуми! Мне то что, старшим по поимке назначен ты. С тебя и спрос. Что-то Пушок неспокоен! Что, псина, профукали мы премию? Ладно, Василий, давай разделимся. Я пошёл в слободку, а ты… Нет, слушай, что-то с Пушком явно не в порядке! Что-то он трясётся весь. Не заболела бы собака. Ты, действительно, бери Пушка, а я возьму остальных. Ну, я пошёл?

— Иди уже, Гаврила, иди.

— Не нравишься ты мне сегодня Василий. И Пушок твой не нравится!

— Что я баба тебе, чтобы нравиться? Иди себе от греха подальше!

— Иду, Василий. Вот только не продешевить бы!

А в это время компания из одного мужчины, двух мальчишек и одной девочки уходила все дальше и дальше. Задача беглецов была проста, уйти как можно дальше от входа в катакомбы и как можно быстрее найти другой выход на поверхность. Потому что Си брела уже из последних сил. Кенрю нёс ее сколько мог, но выход на поверхность никак не находился, и Кенрю выбился из сил. После небольшой передышки Си сказала, что ей уже лучше, и дальше она пойдёт сама. Но все равно Кенрю и мальчики были начеку, потому что девочка уже несколько раз падала. Наконец Павел сказал:

— Сдаётся мне, что мы идём куда-то не туда. Я этого пути не знаю. По моим расчётам, мы должны были выйти на поверхность десять минут назад. А мы все идём и идём.

— Павел, погоди! -Толи втянул в себя воздух и сморщился,- А мне этот путь кажется знакомым. Так и есть! Вот этот камень в форме головы птицы я точно видел. А вот здесь Сергей упал и рассыпал спички. Вот видишь, некоторые из спичек до сих пор лежат возле этого камня.

— Толи, какой ты наблюдательный! Ни за что бы ни подумал! То есть, я хотел сказать, — мальчик перестал говорить, пытаясь подобрать слова поточнее, — как ты вообще мог что-то заметить в той панике, которая тебя обуяла?

— Я и сам удивляюсь. Просто, в какой-то момент, моё зрение вдруг обострилось, и я узнал это место.

— Может, ты нас и дальше проведёшь? Прямо к тому месту, где упал.

— Нет. Я, наверное, не смогу. А, впрочем … У меня такое чувство, будто что-то толкает меня в спину. Толкает, но не даёт сбиться с правильного пути.

— Ну что же, веди нас.

— А как же Си, — вмешался вдруг в разговор Кенрю, — может, оставим этот поход на потом?

— Нет, дядя. Я уже не могу остановиться. Не могу повернуть назад. А вы с Павлом и Си попробуйте найти выход наверх. Поверь, дядя, так будет лучше. Я чувствую это.

— Чувства — это хорошо, — сказал Павел, — но у нас заканчиваются спички, ещё чуть-чуть, и мы будем брести в полной темноте. Да и от свечки уже тоже мало что осталось. А ты предлагаешь разделиться! Пойдём уж все вместе. Все равно выход найдётся. Выбрались же мы прошлый раз, выйдем и сейчас! Ну что же, веди нас, проводник Токагава.

Вскоре свеча догорела полностью, но Толи уверенно вёл всех вперёд. Когда глаза привыкли к темноте, оказалось, что дополнительный свет не нужен. Наконец они остановились возле того самого места, куда вчера упал Токагава.

— Тебе дать верёвку или ты прыгнешь туда сам, как в прошлый раз?

— А у тебя есть верёвка? Откуда?

— Экий ты, невнимательный! Я же тебе говорил, что с утра ищу этот лаз. Все катакомбы обшарил, а найти не мог. А ты с первого раза раз и нашёл!

— А ты, Паша, никак завидуешь?

— Было бы чему завидовать! У нас есть такая поговорка «Новичкам везёт!». Вот и тебе повезло. Впрочем, говорят, что это бывает раз в жизни!

— Токагава, — испугалась Си — ты что, собираешься туда спуститься?

— Да. И никто меня не сможет остановить.

— Да никто и не собирается, — сказал Павел, — ты только хорошо обвяжись верёвкой. Чтобы мне не пришлось спускаться вниз, как вчера.

— Я ничего не понимаю. Токагава, ты опять забыл обо мне, — вклинился в разговор Кенрю, — судя по действиям, твой друг собирается спуститься в этот лаз.

— Не он, а я.

— Я категорически против. Один ты не пойдёшь, только вместе со мной.

— Но дядя, ты же ничего не увидишь там в темноте, а я увижу. Мне и сейчас все видно. Книга лежит под слоем земли, но я вижу ее. А также я вижу крыс, змей и ещё кое-что, чему я даже не могу подобрать название. Это древнее, древнее зло. Но я его не боюсь. Я ничего не боюсь. Книга зовёт меня. И она же сохранит мою жизнь и мой разум.

— Толи, что ты так долго объясняешь дяде? Не забывай, мы с Анастасией не понимаем по-японски.

— Я понимаю, — поправила Павла Си, — только говорю плохо. Стесняюсь, потому что не могу говорить, как все люди.

— А мне нравиться, как ты говоришь! — сказал Токагава. — Я никогда не слышал такого красивого голоса. А петь по-настоящему ты умеешь?

— Да. Поэтому я и украла платье.

— Споёшь мне, когда я вернусь с книгой?

— Нет. Я…

— Все, оставь девку в покое! Не видишь, что ли, она от смущения вся красная. Ты если идёшь вниз, то иди. Или пусти меня. Я опытнее тебя буду.

— Нет. Я первый дотронулся до книги. Она теперь меня считает своим хозяином.

— Ладно, иди! Надоел ты мне со своей книгой!

— Верёвку! Ты мне обещал верёвку!

— Обещал, значит дам. А не боишься вниз спускаться? Ты же говорил, что там змеи и крысы.

— Нет. Не боюсь. Давай верёвку.

— Давай я тебя обвяжу! Жаль, что свеча догорела.

— Я тебе потом все расскажу! Ну, я пошёл! Дядя, помоги Павлу, боюсь, он меня не удержит.

— Хорошо, племянник. Вместе мы точно удержим этот конец верёвки. Но помни, если тебе будет там плохо, дерни за верёвку, и мы тебя тут же поднимем наверх…

Спуск не занял много времени. Отверстие в земле было неглубоким. Минута, две, и Толи почувствовал под собой землю.

— Павел, дядя, — прокричал он, — я на месте. Крыс нет. Змей, по-моему, тоже.

— А что же там есть? — спросила Си.

— Сейчас посмотрим.

Но прошло довольно много времени, прежде чем Толи что-то нашёл. Однако это была не книга. Это была перчатка. Вначале Токагава подумал, что он или Павел обронили эту перчатку в прошлый раз, но, рассмотрев ее поближе, понял, что ошибся. Перчатка была сшита на руку великана, или очень большого человека и была соткана из тонких металлических нитей. Стряхнув налипшие комья грязи, Толи оттёр перчатку рукавом. Она заблестела, как золото, и начала переливаться. Волны ряби пошли по перчатке. Рябь становилась все сильнее, пока мальчик, почти не осознавая того что делает, не засунул руку в раструб перчатки. Перчатка тут же съёжилась, уменьшилась и стала точно по руке мальчика. И как только это произошло, из всех пяти пальцев перчатки ударил свет. Да такой сильный, что осветил все вокруг. После полной темноты мальчику показалось, что он ослеп. Осторожно открыв слезящиеся глаза, он попытался сконцентрироваться на поиске книги. И тут же увидел ее. Она лежала около его левой ноги. Ещё чуть-чуть, и мальчик наступил бы на неё. Издав радостный крик, мальчик быстро наклонился и попытался поднять книгу, но тут же отпрянул. Однако отрубленная рука, пленённая цепочкой, оказалась проворнее Токагавы. Она вцепилась в запястье мальчика. От страха Толи дико заорал.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ГРИШКА И ЛАРОЧКА

То ли бежать за обманщиком Колькой, то ли расспросить поподробнее невидимого собеседника. Этими словами закончилась глава третья.

Гриша успел подняться только на три ступеньки, как вдруг пространство двора прорезали крики, свистки, разноязычный говор. Кричали и говорили на повышенных тонах. Мимо Гриши пробежал японец, на руках он держал девочку. Девочка была в обмороке. Безвольно поникшая головка моталась на тонкой шейке в такт шагам похитителя. Мальчик вгляделся в девочку и обомлел. Малышка была как две капли похожа на сестрёнку Соньку. Те же соломенные волосы, тот же носик, та же тонкая шейка. Гнев ударил мальчику в голову. Ноги действовали быстрее мозга. Мальчик только подумал о том, что надо бежать вдогонку за похитителем, а ноги несли его уже вовсю. Преследователи не видели, куда юркнул похититель. Изломы и повороты двора не давали сделать этого сразу. А Грише, с высоты одного пролёта лестницы и трёх ступенек, было все видно. Спуск по ступенькам он преодолел мгновенно. Двор мальчик пересёк за несколько секунд. Пространство двора было поделено на маленькие магазинчики и лотки. Китайцы, корейцы, японцы высыпали из-за прилавков на середину двора. Преследователи смешались с толпой взволнованных продавцов. Шум увеличился до невозможности. Гриша бежал сквозь толпу, но бежать было трудно, это похоже было на бег во сне. Бежишь, бежишь, а все на месте. Все это вавилонское столпотворение лопотало, кричало, размахивало руками, советовало. Наконец бежать стало чуть легче, мальчик завернул за поворот, но японца там не оказалось. Гриша поднажал, ещё поворот и ещё! Мужчины нигде не было видно. Во дворе похититель спрятаться не мог. Все население двора высыпало на свои балкончики, вылезло на лестничные клетки, выглядывало из окон. Оставался только один вариант: арка, через которую можно было выйти на Пограничную. На это раз Гриша выбрал верный путь, на другом конце арки мелькнул красный сапожок девочки. До похитителя оставалось всего ничего, но вдруг Гриша поскользнулся и упал прямо в лужу нечистот. Снег в районе Семёновского базара растаял, обнажив кучи нечистот, которые стекали вниз, на Миллионку. Кроме того, что Гриша теперь вымок и дурно пах, оказалось, что он неудачно упал и ушиб локоть. Впрочем, это не охладило его пыл. Он отряхнулся и побежал дальше.

Пока он бежал, в голове его прокручивались страшные картины. Гриша понимал, что просто так бабушка и соседка Капитолина не отдали бы Сонюшку. И страшно было подумать, что сделал жестокий азиат со старыми женщинами, чтобы забрать Сонюшку. И здесь, в первый раз, в голове Гриши мелькнула мысль, а зачем, собственно говоря, японцу, маленькая больная русская девочка, исхудавшая от вечного недоедания и с высокой температурой. Потом в голову Гриши пришла другая мысль, а кто одел Сонюшку в эту роскошную шубку и сапожки? Ответа на вопросы не было. И Гриша решил отложить все это на потом. Сейчас самое главное было догнать низкорослого мужчину и отобрать у него сестричку. Но шанс был упущен. Погоня продолжалась около пятнадцати минут, какое-то время Гриша ещё видел впереди силуэт мужчины, но вдруг мужчина исчез, как будто провалился под землю. Впрочем, так и оказалось. Когда Гриша подбежал поближе к тому месту, где исчез похититель, оказалось, что это дыра, ведущая в катакомбы. Гриша замешкался, здесь он никогда не был. Было страшно, но перед глазами мальчика встало побледневшее личико сестрёнки, ее закрытые глазки и тоненькая шейка. И мальчик решительно начал спуск. Никакой лестницы здесь конечно не было. Спуск был довольно крутым, и его пришлось совершать на пятой точке. Наконец спуск был завершён. Здесь, в самом начале катакомб, было довольно светло. Дневной свет освещал несколько коридоров, которые вели в разные стороны. Мальчик застыл в нерешительности. Ему показалось, что из глубины одного из коридоров донеслись какие-то звуки — глухой стук и брань. И Гриша пошёл в направлении звука. Это оказалось нелёгким делом. Чем дальше Гриша уходил от входа, тем тяжелее давался ему каждый шаг. Несколько раз мальчик падал. Наконец, когда свет почти перестал быть виден, мальчик остановился. Дальше идти было небезопасно, да и бесполезно. Без фонаря, без какого-либо маломальского снаряжения, которое требуется для путешествия в катакомбах, идти вперёд было нельзя. Возвращение назад заняло гораздо больше времени, чем спуск. Мальчик шёл и плакал от досады. Наконец впереди показался выход. Решительно вытерев глаза, мальчик устремился к дневному свету.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ЕЛЕНА

Когда у тебя болит зуб, ты идёшь к зубному врачу. Это если есть деньги. А если нет, то к зубодёру — китайцу. То есть, совсем за бесплатно, он делать ничего не будет, так же, как и русский зубодёр. Но с китайцем можно договориться. Если найдёшь этого китайца на его рабочем месте. А в тот день все не заладилось с самого утра. По дороге к китайцу меня обрызгала пролётка. Китайца на месте не оказалось. Увели в полицию. Щека распухла. И в довершении ко всему, дочь пришла из школы и сообщила, что школу закрыли. Нет зарплаты — нет обучения. Это я про господина учителя, который учил детей без зарплаты два месяца. Учил, и на что-то надеялся. Все, сегодня его надежда умерла. А с ней и моя надежда выучить ребёнка в бесплатной школе. Ну что ты будешь делать с такой жизнью? Хорошо, что сейчас уже почти весна. Все равно через несколько месяцев детей распустили бы на каникулы. Но что же мне делать с зубом? Этот китаец мой знакомый, с ним можно было бы договориться, а другой и разговаривать со мной не будет. Я подошла к зеркалу, чтобы посмотреть, что наделала распухшая щека с моим лицом. Уродство было налицо, вернее, на лице. Следующей моей задачей было рассмотреть больной зуб в зеркало и попытаться его расшатать и выяснить, можно ли мне вырвать его самостоятельно, при помощи верёвочки или щипчиков. Только я занялась этим увлекательным делом, как в дверь постучали. Было не похоже, что это подружки пришли к Леночке. В дверь продолжали стучать, а я и не подумала даже отойти от зеркала. Вот ещё, идти отпирать! У меня и задвижки-то нет. Ворам и грабителям не придёт в голову воровать у меня. Так как брать у меня нечего. Может клиент? Давненько ко мне никто не захаживал. В основном идут гадать к китайцам. Хотя говорят, что я неплохая гадалка. Во всяком случае, ещё никто не жаловался. Но кто же там так стучит? Открыть, что ли? Явно кто-то незнакомый. Знакомый знал бы, что я не запираю дверь. Ну вот, здрасте вам! Мужик и весь в крови! И сразу в комнату пополз!

— Эй, ты куда лезешь? А ну-ка, заворачивай! На кой ты мне такой нужен?

— Помоги! Хунхузы гоняться! Догонят, добьют!

— Иди, иди, отсюда! У меня ребёнок! А ты мне все здесь кровью запятнал!

— Помоги! Иван говорил, если что, искать тебя. Ты спрячешь!

— Ах, ты, сволочь такая! Иван ему говорил! Где тот подлец Иван? Мы с Леночкой уже полгода голодаем, а он мужиков ко мне подсылает! Эй ты, подранок! Говори, где Иван?

— Я… Помоги мне! Они не должны меня найти! Я все тебе рас…

— Нет, ну ты посмотри! Ещё и отключился! Ну что ты будешь делать? Надо прятать его! А тяжёлый, зараза, какой! Во, открыл свои глазища!

— Помоги!

— Да, замолчи ты уже! Видишь, помогаю! Сам помог бы мне, сделал бы несколько шажочков до подпола, вот бы красота была! Опять отключился! Нет, без Ленки не дотащу! Позвать бы ее, но тогда придётся его опустить на пол. А если опущу, то он весь пол кровью мне заляпает. Ворвутся хунхузы и по каплям крови нас и найдут. Что за гадость ты мне в руки суёшь?

— Карту, карту, спрячь!

— Это потом, все потом! Очнулся, болезный? Хоть не разговаривай, а то у тебя кровь начинает сильнее идти! Прячься за занавеску, кто-то идёт. Это кто же у нас пришёл? Соник, деточка, ты чего хотела?

— Лену-сан.

— Твоя сан, где-то на улице шляется. А ты чего хотела-то?

— Лену-сан.

— Слушай, я чай не тупая! Чего от Ленки хотела?

— Лена-сан книжку обещала.

— А, сказки с картинками? Опоздала ты деточка. Продала я вчера все книжки. И с картинками, и без картинок. Есть-то что-то надо! Ты знаешь, что? Сбегай, позови мне Ленку, она в соседнем дворе Маньке беременной гадает. Уж больно та хочет знать, парень у неё или девка родиться! Бедная Манька. Ничего у неё не родится. Умрёт она родами. Только Ленка ей этого не скажет. У меня девочка умная и добрая. Пусть Манька ещё два месяца счастливой поживёт.

— Лизавета-сан, а что это у вас на полу? Кровь?

— Кровь. Видишь зуб у меня какой? Пыталась вырвать его. Чуть в крови не захлебнулась. Видишь, все руки в крови?

— Вижу, Лизавета-сан. Это плохо. Надо к доктору.

— Надо. Надо. Ты иди. Иди девочка. Позови мне Елену. Да скажи срочно.

Уф! Насилу выдворила. Упрямая какая девочка! Стоит, и ни с места. Эй, ты, за занавеской! Дышишь ли? Живой?

— Меня Германом зовут!

— Ишь ты, имя то какое мудрёное! И где же, Герман, твои пути пересеклись с моим Иваном? Молчишь? От те господи! Опять отключился! Кто там? Леночка, это ты?

— Я, мама. Зачем Соник посылала? Позвала бы меня мысленно, я бы и пришла.

— Ты занята была.

— Что случилось, мама?

— Вот что случилось! Вломился, весь в крови. Помощи просит. Говорит, хунхузы ищут.

— Ищут мама. И уже близко они. Я вижу.

— Видит она! Много видеть стала! А лучше бы не видела совсем. Вот я не вижу, а только притворяюсь, и все хорошо. Не божье это дело, видеть все наперёд.

— Мама, ты просила помощи. Я пришла. Что будем делать?

— А то не знаешь! Открывай подпол.

— Догадаются. Кровавые дорожки прямо и приведут.

— Дочь! Ты что думаешь, я совсем дура? Отлично же знаешь, что все это для отвода глаз. Да открой же подпол, видишь, я не могу.

— Все мама. Готово.

— Теперь рубаху, которая на нем, тихонечко снимем. Спускайся Лена в подпол и неси рубаху в левый коридор. Да спрячь так, чтобы хунхузы ее нашли.

— Почему в левый коридор? В левый уходил папа.

— Так надо дочь. Спускайся и побыстрей. Ой, подожди! Там в кармане у него какая-то карта. Дай ее сюда.

— Вот. Только чуть-чуть кровью заляпалась.

— Все, Лена, иди быстрей. Сюда не возвращайся. Через левый ход выйдешь к Семёновскому ковшу. До вечера погуляешь. А спать пойдёшь к тётке своей, Нинке.

— Не хочу к тёте Нине. Она опять тебя ругать будет. Скажет, что ты папу сгубила и…

— Ну, тогда… Тогда иди к моим родственникам. Но это подальше, на Эгершельде. К дядьке моему или сеструхе двоюродной. Сама выберешь. Все. Беги.

— А как же ты мама?

— Да беги ты, скажённая. Со мной все будет хорошо! Как минует опасность, позову тебя! Ты только слушай!

— Но, мама…

— Сюда не возвращайся пока не позову!

— Мамочка, а кто этот человек?

— Знакомый твоего отца. Вижу, вижу, о чем ты думаешь! Нет, дочка, даже если бы выдала его хунхузам, они бы меня с тобой не пощадили. Не любят они свидетелей оставлять.

— До свиданья мамочка!

— Иди, Елена. Все будет хорошо. Ну что, болезный, давай потихоньку поднимайся! Ховаться будем от хунхузов твоих.

— Куда… ховаться?

— А вот в этот шкафчик. Шкафчик у меня с секретом.

— Кто-то идёт… Быстрей!

— Подожди. После хунхузов ничего здесь целого не останется! Хотя и ничего- то мы с Иваном ценного не нажили. Ну вот… И взять то с собой нечего! Вот одну иконку и возьму. От мамы моей только и осталась!

— Быс… тре.. е…

— Ты ногами-то перебирать можешь? Вот так, обопрись на меня! Давай, давай, заходи в шкаф, не бойся! Для тех, кто не знает — это просто старый шкаф! А для тех, кто знает, опля! Вот она, наша рукояточка! Для тех, кто знает — это дверь в соседний дом. Туда хунхузы не догадаются… Эй, Герман! Опять сознание потерял! Ну да ладно. Посиди здесь, я сейчас приду! Бабка Настя, открывай! Нового привела!

— И что же ты, Лизок, не живёшь спокойно? Ну, кого на этот раз притащила? Контрабандиста?

— Не знаю. Знаю только, что друг Ивана моего.

— Эх, Лиза, Лиза! Если бы не память подруги моей, матери твоей покойной! Царство ей небесное! Если бы… Ну, что молчишь? Где ты их находишь?

— Это они меня находят! И та китайская девочка! И тот каторжник!

— И Иван твой!

— И Иван мой! Ладно, бабка, что болячку ворошить! Что с этим делать будем?

— А что с ним делать? Не замуж же за него идти! Лечить будем! А ты чего такая смурная?

— Будешь тут! Щека опухла, а ещё этот здесь объявился!

— А Ленка где?

— Я отправила ее следы отводить!

— Вовремя! Слышишь?

— Слышу! Хунхузы проклятые! Камень на камне ничего не оставят. А кричат-то как!

— Тише ты, Лизка! Если мы их слышим, то и они могут нас услышать!

— Даже если услышат, — понизила голос Лиза, — то ни за что не догадаются, где мы!

— Лизавета! Что-то мужичок громко стонет. Давай оттащим его в другую комнату.

— Давай бабка Настя.

— Слушай! Чего это он в бреду кричит! Может ему рот тряпицей замотать!

— Ну и шутки у тебя бабка… Погоди, ты слышала? Он что-то про моего Ваньку говорит! «Иван, не надо! Не надо!» Чего не надо, как ты думаешь?

— Ничего я не думаю! А только знаю я, что Иванов на свете пруд пруди! Почём знаешь, что про твоего Ивана он бормочет?

— Да не знаю я! Вот и полиция! Слышишь свистки? Как всегда, после времени!

— Может, объявишься? — улыбнулась бабка. — Пристав тебя послушает, да посочувствует!

— Чего-то ты бабка Настя сегодня на шутки плодовитая! А то я не знаю, что полиция между мной и хунхузами встревать не будет! А то и выдаст меня им!

— Ну, это ты загнула! Все-таки полиция!

— Эти злыдни везде своих доносчиков держат. И никого ведь не жалеют. И своих, и чужих - всех готовы изничтожить!

— Слушай, Лиза! Что-то он совсем плох! Я его не выхожу!

— А что делать?

— Доктора надо. Пуля у него застряла между рёбер. Лёгкое, по-моему, не задето, но все равно, дело плохо!

— Ну, ты даёшь, где же я доктора тебе найду?

— А его и искать не надо! Про Ваську-пианиста слышала?

— Да я его знаю, вернее знала! Мы, когда я с родителями на Суйфунской жила, вместе в адмиральском саду играли. Моя няня с его гувернанткой болтают, а мы…

— Лизка, очнись! Я тебе про Ваську-пианиста говорю, а ты мне про нянек каких-то!

— Да в уме я, чего ты дёргаешь меня? И я тебе про Ваську. Только нам тогда было по пять лет, и мама звала его Васенькой! А потом случилось сама знаешь, что, мама не смогла содержать тот дом, мы его продали и переехали сначала в Кривой переулок, а потом сюда, на Миллионку. И больше я Василия не видела. Только слышала, что стал он знаменитым доктором. Хирургом. Что с больными он творит чудеса. И пальцы у него знаменитые. Пальцы как у пианиста. Поэтому и зовут его все Вася-пианист.

— Был Вася-пианист, да весь вышел! Теперь он Вася-морфинист! Жёлтый весь. Пальцы трясутся. Глаза слезятся! Три дня назад, сюда, на Семёновскую перебрался. Жена его за генерала замуж вышла, а его сюда турнула! В мансарде живёт.

— И зачем ты мне все это рассказала? Чем он может помочь Герману?

— Какому Герману?

— Да вот этому, этому, которому ты хотела рот кляпом заткнуть!

— Ну и имечко! И где ты их только откапываешь этих болезных, сирых да убогих?!!! Слушай, а как ту китаяночку звали, которую матрос хотел снасильничать?

— Линь ее зовут. Ну, было такое. Позавчера. Хотел он схватить ее, а она вырвалась и кинулась к катакомбам. Плутала, плутала и встретила мою Ленку. Оказалось, что эта китаяночка и Лена учатся в одной школе, только Лена на год старше Сяй — линь. Матрос покрутился возле катакомб, да ушёл, а Леночка привела ее к нам!

Да, Сяй — линь ее зовут. Ее мать целый день проходу мне потом не давала, с благодарностями своими. И муж ее, господин Петухов… Нет, Герман в бреду явно про моего Ивана что-то говорит!

— Лиза, ты не об этом думай! Думай, как пулю из него вынуть!

— Я думаю! Этот пианист-морфинист в твёрдой памяти когда-то бывает?

— За три дня не видела ни разу. Но знаешь, что, а ведь он людей лечит!

— Как так? А разве ему не запретили?

— Запретили! Все бумаги забрали! Но ведь руки то не заберёшь!

— А как же он в таком то состоянии?

— Это тайна великая, которую только бог-создатель знает! Но ведь лечит как-то! Сестра Прасковья, ну та, которая на Светланской живёт, сказывала, ни одного мертвяка после его операций не было! Всех спасал. И здесь то же самое. Как переехал в мансарду, так народ к нему и потянулся. Всем помогает и ведь за просто так! Кто бутылку поставит, кто пяток яиц принесёт. Сама знаешь, какие богатеи у нас на Миллионке живут! А жене его досталось три дома, брильянты и…

— Настя, сплетничать будем потом. Где живёт Василий?

— Да прямо надо мной! Только что бы к нему подняться, тебе на пять ступенек надо спуститься, потом влево, потом опять спуститься, а потом только поднимешься. Там двери нет. Окно без стекла. Ты смело перешагивай и…

— Не учи учёную! А то я не знаю эту мансарду. Там мужчина с дочкой полукровкой — кореяночкой жил. Там какая-то тёмная история была. Бабы на Семёновском базаре сплетничали. То ли девочка что-то украла, то ли у неё украли. Две недели назад это произошло. Но дело не в этом. Отец этой девочки игрок и пока девочка была с ним, жил беззаботно. Девочка ловила крабов, трепанга, а зимой крала что плохо лежит, так они и питались. А как исчезла девочка, отец пошёл в полицию. Есть-то ему что-то надо, а источник пищи исчез. А там оказалось, что отца этой Си давно разыскивают. В Петербурге умер какой-то дальний родственник и оставил все, что имел, отцу Си. Отец девочки собрался и первым же пароходом отбыл. Когда есть деньги, отпадают все проблемы. А о девочке даже не вспомнил. Вот что значит игрок.

— Ну, и кто теперь сплетничает?

— Ой, прости бабка Настька. Живём рядом, а поговорить некогда. Ну, в общем, пошла я уговаривать Ваську-пианиста. Как ты думаешь, он меня помнит?

— Вот сходи и узнаешь!

— Ой, слушай! А как я выгляжу? Про зуб то свой я совсем забыла. Подумает ещё что!

— Иди, иди, красавица!

— Скажешь тоже, красавица! У тебя зеркало где?

— Да иди уже ты! Он через свой морфий и не увидит, кто пришёл!

— Да? Ну, хорошо, я пошла.

Елизавета долго стучала по проёму окна, прежде чем вошла в мансарду. Но эта предосторожность оказалось излишней. Даже землетрясение не разбудило бы Василия. Василий спал. Что только Лиза не делала, чтобы разбудить его, ничего не помогало. Наконец отчаявшись, она отошла от кровати и села к столу на единственный стул. На столе лежал свёрток. В чистой тряпице было что-то завёрнуто. Женщина тронула свёрток, там что-то звякнуло. Лиза начала разворачивать свёрток, как вдруг услышала голос.

— Не трогай!

Лиза с удивлением повернулась. Мужчина, которого она так долго будила, проснулся сам и сидел на кровати с ненавистью глядя на Лизу. Выглядел мужчина так, будто и не спал.

— Здравствуйте, — растерянно сказала Лизавета — я, Лиза!

— Ну и что? Ты Лиза, а я Василий!

— Я Лиза. Понимаешь, Лиза!

— А что я должен понимать?

— Ты ничего не помнишь?

— Отойдите от инструментов.

— Но как же так, неужели ты не помнишь, как мы с тобой играли? Твоя гувернантка хихикали с моей няней, а ты сказал, что женишься на мне, когда станешь большим, и поцеловал меня! Неужели не помнишь?

— Лиза? Лиза!!! Это ты?

— А о чем я тебе битый час болтаю! А ты инструменты, инструменты!

— Прости! Это все, что у меня осталось от прежней жизни. Только это я и смог сберечь! Ты знаешь, что со мной произошло?

— Да. Но я пришла…

— Если честно, то и инструменты эти не мои! Я купил их с рук на базаре. А знаешь, сколько сил мне приходиться тратить, чтобы держать инструменты в стерильном состоянии?

— Я понимаю. Но…

— Если бы люди, которые лишили меня диплома врача, увидели эти инструменты…

— Ну, все, хватит! Хватит причитать! Послушай, теперь, что я тебе скажу!

— …а знала бы ты, каких людей я лечил! Лучшие люди города… Что ты сказала? Я причитаю? Да знаешь ли ты, с кем говоришь? Я лучший хирург города, я…

— Пойдём, хирург! Там человеку нужна твоя помощь!

— Да, да, сейчас. Мне нужно…

— Ну, нет. Я знаю, что тебе нужно. В притоне за углом полно таких, как ты, которым тоже нужно!

— Я никуда не пойду, пока…

— Нет, пойдёшь!

— Нет, не пойду! У меня будут руки трястись, и я не смогу помочь… А что там с пациентом?

— Он ранен. Пуля застряла в ребре.

— Вот я и говорю, нужно помочь человеку. А чтобы помочь, я должен сначала…

— Хорошо. Я отвернусь, только давай быстрее.

— Ты не понимаешь, если я буду делать это быстро, то… Ну вот, теперь я совсем другой человек! Теперь мной даже моя жена бы не погнушалась, а не то что ты! Ну, взгляни, каков я? Зайди я к любому из моих прежних пациентов, они бы и не заметили разницы! Так и слышу: «Дорогой, Василий Петрович! Что-то вас давно не было видно! Уж не болели ли вы?» Ну, каково?

— Вася, там человек умирает!

— Что человек, какой человек? Что мне какой-то человечишка, когда я спас жизнь половины населения Владивостока. Какие люди у меня лечились, какие люди! А ты мне говоришь!

— Вася, ну пойдём!

— Нет, мне нужно принять ещё кое-что!

— Все, моё терпение кончилось! Или ты идёшь, или я зову полицию и показываю твои инструменты.

— Вот ты какая? А ещё вспоминала о детских годах. Да понимаешь ли ты, с кем говоришь? Ведь я…

— Ну все, считаю до трёх! Раз…

— Хорошо, я иду! Но ты пожалеешь, что обращалась со мной таким образом! У меня великое будущее и ты…

— Иди за мной!

— Я не могу лечить пациента, когда со мной так обращаются. Я не привык к этому!

— После того, как ты вылечишь пациента, я дам тебе денег, и ты купишь себе морфий.

— Хорошо. Так что случилось с больным?

— Я все тебе расскажу на месте.

Спуск оказался длиннее, чем подъем. Странное расположение двора и квартир, находящихся внутри, не позволяло ускорить спуск. Когда Василий и Лиза подошли к двери дома бабушки Насти, та сама выбежала им навстречу.

— Ну, чего же вы так долго? У него высокая температура и снова открылось кровотечение.

— Спокойно, женщина, — с важностью произнёс Василий, — к вам пришёл лучший хирург города, и теперь все будет в полном порядке. Так какая вы говорите температура у больного?

На удивление Настасьи и Елизаветы, Василий спас Германа. Операция прошла успешно. Больно было смотреть, как после завершения операции, Василий, прямо на глазах у женщин превратился снова из хирурга с руками пианиста в Ваську-морфиниста. Но делать было нечего, обещание пришлось выполнять. Все деньги, что Елена успела прихватить из дома, пришлось отдать Василию. Через час Герман пришёл в себя. Вот здесь Лиза и узнала всю историю про таинственную карту. Несколько раз она пыталась прервать мужчину, мотивируя это тем, что тот слаб и у него от напряжения может снова открыться кровотечение или подняться температура, но мужчина был неумолим. Только досказав историю до конца, он успокоился и заснул. Посидев ещё минут десять рядом с кроватью больного и убедившись, что с ним теперь будет все в порядке, Лиза вернулась домой. Тем же самым путём, что и пришла. Через шкаф.

И сразу поняла, что жить в этой комнате больше нельзя. То, что наделали бандиты, не поддавалось описанию. Единственным целым предметом мебели оказался стол, доставшийся ей по наследству ещё от прабабки. Этот предмет мебели пощадили не из жалости, а потому что хунхузам нужно было оставить записку. И вероятно, они побоялись, что среди хаоса их записка останется незамеченной. Кроме записки на столе ничего не было. Месиво из стекла, которое раньше было тарелками и другой кухонной утварью, щепок, которые раньше были мебелью, не давали подойти к столу и больно кололись сквозь картонную подошву обуви. Лиза нерешительно остановилась в двери. Но записка пугала и притягивала своей неизвестностью. Наконец, кое-как проложив дорожку через то, что когда-то было гордостью и предметом ухода, женщина подошла и остановилась около стола. Записка была написана на русском языке.

«Верни карту. Не вернёшь, найдём и убьём твою девчонку. Потом тебя. Карту оставь на столе. Вернёмся через три часа».

Лизавета поняла, что обмануть хунхузов не удалось. Фокус с окровавленной рубашкой не удался. От страха у женщины закружилась голова и запульсировал больной зуб. Оставив записку на столе, Лиза медленно повернулась и пошла назад, к бабке Настасье.

На середине дороги ее настиг голос дочери

— Мама, с тобой все в порядке? Я зову, зову тебя, а ты не откликаешься?

— Ты где? — растерянно спросила Лиза, — уже на Эгершельде? А слышно так, будто ты рядом.

— Мама, мама, очнись! Я же тут, в комнате стою, за твоей спиной! А ты ничего не видишь и не слышишь!

— Ты здесь? — удивилась и рассердилась Лиза. — Ты… Ты, в своём уме? Ты, почему вернулась? Я что тебе велела? Как ты посмела ослушаться меня?!!!

— Но мама! Ты же ничего не знаешь! Выслушай меня!

— И слушать ничего не стану! Уходи побыстрей!

— Мама, куда ты меня гонишь? Мне нельзя в катакомбы. Хунхузы приходили не одни, а со своим слухачом!

— С кем?

— С человеком, который может перехватывать мысли. Он постоянно живёт в катакомбах, на поверхность выходит очень редко. Он слабее меня. Я просто не ожидала, что кто-то умеет читать мысли так же, как и я! Много узнать он не успел, я закрылась от него. Но и того, что он узнал оказалось достаточно, чтобы понять, что карта у тебя. Теперь им уже не нужен Герман, им нужна ты. Нет, я неправильно сказала. Им нужна карта.

— Прости меня, Леночка! Нужно было закрыть дверь перед носом этого Германа!

— Мамочка, не плачь! Я сильнее этого слухача, потому что больше бываю на поверхности, чем под землёй, и поэтому мы с тобой обязательно что-нибудь придумаем, чтобы перехитрить хунхузов.

— Эх, детка, детка! Ты не знаешь этих людей! Они ни перед чем не остановятся. Если они готовы убить любого соплеменника, то что им две русские. Вот, полюбуйся на то, что они написали!

— Я не буду это читать. Мама, неужели ты не знаешь, что если я возьму эту бумажку в руки, то мне уже никогда не спрятаться от них. Они найдут меня везде!

— Ну, откуда мне знать? Я дальше левого коридора никуда и не ходила. Там в подземелье, так жутко и холодно. А ещё какие-то голоса все время кричат!

— Никто там не кричит. Это подземелье тебя звало. И ничего страшного там нет. Там можно находиться сутками, и никто не причинит тебе вреда. Наоборот, если встанет у тебя на пути лихой человек, ты об этом узнаешь заранее и успеешь спрятаться или как-то по-другому избежать встречи с ним.

— Как… по-другому?

— Мама, это длинный разговор. Пойдём отсюда. Нам уже не жить здесь.

— А куда же мы пойдём?

— Туда, где нас не найдут.

— Ты знаешь такое место? — обрадовалась женщина

— Думаю, что знаю!

— Думаешь… Ну что же, пойдём, я хоть с бабкой Настей попрощаюсь.

— Мама, нам надо уходить прямо сейчас. Так мы сохраним жизнь бабке и Герману.

— Но как же… Она же будет волноваться. Она старая уже, хворая!

— Поволнуется и перестанет. Зато жива останется. Завтра дашь о себе весточку!

— Суровая ты бываешь, доча! Ну что же, веди меня! Нет, подожди, я расскажу тебе про карту! Эта карта такая, что столько уже людей пострадало, а конца края и не предвидится!

— Мама, давай обо всем поговорим потом. Мне нужно сосредоточиться. Мне нужно услышать мысли одного человека и никак не получается. Все время кто-то вклинивается в мозг и просит о помощи!

— Мы с тобой дочка сегодня нарасхват! Ой, подожди. Что ты сказала? Мысли, какого это человека тебе надо услышать? Не мужчины ли? Ты смотри у меня! Дослушаешься. А я и не знала, что ты можешь слышать ещё чьи-то мысли кроме моих.

— Мама, не говори чепухи. Какой ещё мужчина? Это парень. Он на четыре года меня всего старше. Тише, мама. Хунхузы идут!

— Батюшки! Что же будет-то? Убьют нас, и никто не поможет. Остаётся только караул кричать. Полиция придёт и…

— Вот-вот, покричи! На твой крик и прибегут. Но только не полиция, а хунхузы.

— А что же делать?

— Встать вот сюда и помолчать. А если можно и не думать!

— Как это не думать? Я так не могу, у меня все время мысли вер…

— Хорошо, мама, — устало прошептала Лена, — думай сколько тебе угодно, только не кричи! Я попытаюсь закрыть твой мозг от слухача. Ему давно уже надо вернуться под землю, а хунхузы не отпускают его. Вот он и ослабел.

— Леночка, скажи, что там происходит? Почему ты молчишь?

— Мама, мне так тяжело! Не отвлекай меня!

— Но доченька, почему… Я слышу звон пожарного колокола! Это…

— Мама, они подожгли нашу квартиру. Огонь занялся моментально, горит весь дом!

— Господи, что же я наделала! Если бы меня не оказалось дома в тот момент, когда он стучал в дверь! Если бы я не пустила его! Если бы выдала…

— Мама, перестань! Ты же сама мне говорила много раз, что от судьбы не уйдёшь!

— Но я же не это имела в виду. Где же мы будем жить?

— Мама, нам главное спастись сейчас, а потом посмотрим.

— Леночка, что ты говоришь? Сейчас только февраль, мы не можем ночевать на улице. Мы замёрзнем до утра. Я же выскочила в том, в чем была! Только тулупчик успела накинуть.

— Мама, все будет хорошо! Только нужно лишь… Все!

— Что все?

— Слухач потерял сознание. Мы можем идти куда пожелаем. Он не скоро придёт в себя. Даже если они вернут его назад в подземелье.

А они не вернут. Он единственная ниточка к нам. То есть, это они думают, что он единственная ниточка. В подземелье много таких, как он, но никто из них не дастся в руки хунхузам. Я предупредила.

— Лена, ты бредишь!

— Нет. Я говорю правду. И я чувствую себя хорошо. Пойдём, мама, потихоньку, а то ты замёрзнешь!

— Ты хочешь сказать, что таких, как ты, много?

— Но мамочка, что же здесь особенного? Любой, кто пробудет в подземелье больше суток, становиться таким. Мы знаем где можно ходить, а где нельзя. Несколько дней назад в подземелье появился чужак. Он был не один. Но самое главное, что он прошёл тем путём, куда нам запрещено ходить.

— Кем запрещено?

— Не знаю. Мама ты задаёшь мне странные вопросы! Будто мы поменялись, ты теперь ребёнок, а я взрослая! Зачем мне знать! Запрещено и все!

— А этому, чужаку, значит кто-то разрешил?

— Я так понимаю, он ни у кого ничего не спрашивал. Он заблудился, хотя с ним был опытный проводник. Так вот, он заблудился, пошёл туда, куда нам запрещено. И перед ним открылся новый коридор.

— Елена, я устала. Куда ты меня ведёшь?

— К тётке Нине.

— Что? Ты же не хотела к ней!

— И сейчас не хочу. Но выхода нет. Ее ненависть прикроет нас, если слухач придёт в себя.

— Ну, а как же Эгершельдовские? Они бы нас с распростёртыми объятиями! Они тебя так любят!

— Любовь не сможет прикрыть нас, а ненависть сможет. К тому же, несмотря ни на что, тётка Нинка побаивается меня!

— А если она не пустит нас?

— Не посмеет. Ты только молчи. Я сама все расскажу ей.

— Елена, как ты можешь? Я же твоя мать! Что же ты меня, за дурочку принимаешь?

— Конечно же нет, мамочка. Это же для твоего блага. Ты будешь меньше с ней разговаривать, меньше и расстраиваться.

— Ох, Елена, крутишь ты что-то! Ну ладно, делай, как считаешь нужным. Нам бы только эту ночь переночевать, а завтра подадимся на Посьетскую.

— Нет, мамочка. Мы теперь с тобой погорельцы и будем жить у тёти Нины столько, сколько будет нужно. Мы не должны уходить с Миллионки. Здесь, рядом с подземельем, я сильная, а там — нет.

— Все, Елена, я окончательно отказываюсь понимать тебя. Делай все, что считаешь нужным.

Что уж такое говорила Елена тётушке своей, Нине, неизвестно, а только присмиревшая Нина без возражений разрешила остаться погорельцам на столько, на сколько они пожелают сами. Во время ужина Лизавета порывалась несколько раз вступить в разговор, который неспешно вели между собой Елена и Нина, но стоило ей только открыть рот, как она натыкалась на предостерегающий взгляд дочери. В какой-то момент женщина не выдержала и хотела подняться и уйти домой. Но тут же вспомнила, что дома у неё нет, и сникла. На вопрос Нины, почему Елизавета все время молчит, откликнулась дочь. Она сказала, что мама слишком потрясена сегодняшними событиями.

Спать погорельцев положили в самой лучшей комнате. И только когда вся большая семья тёти Нины уснула, Лиза смогла кое-что рассказать дочери про карту.
 История эта имела длинные корни. И тянулась уже около тридцати лет. Началось все с того, что поймали хунхузов, промышлявших пиратством. Хунхузы ограбили три шаланды со своими соотечественниками. После этого манз связали и утопили. На допросе один из хунхузов признался, что у пиратов есть тайное место — база. Находится эта база прямо под носом у властей, на полуострове Песчаный. Однако, когда прибыли военные, отряд русских ничего и никого не нашёл.

Вторая база была на острове Попова, в бухте Алексеева. Там была смотровая вышка пиратов. На острове Попова так же был мыс Проходной, а в нем были расщелины, которые назывались Дворцом царя Драконов. Дворец - это было то место, где пираты казнили пленников, а тела бросали в жертву Морскому дракону.

Чуть позже хунхузы опять дали о себе знать. Пираты перехватили судно, вёзшее 80 тысяч серебром. Деньги были предназначены для строительства Владивостокской крепости. Деньги исчезли. Начались поиски хунхузов. Российские моряки прошли через перевал и вышли в бухту Алексеевскую. Они связали перепившихся пиратов, но денег не нашли. Поиски временно прекратили. Но разговоры о кладе бередили умы обывателей. Был отдан негласный приказ: поиски прекратить, но посторонних на остров не пускать. Однако произошло вот что: остров выкупил купец Менар, обыскал его сверху до низу, но серебра не нашёл.

Клад был спрятан пиратами где-то в кекуре — вершине прибрежной скалы. Чтобы спрятать клад, вершину пробили буром и в неё опустили серебро. После этого отверстие были заделано так, что найти эту скалу мог теперь только посвящённый. Остров был большой, где эта скала, никто не знал. Однако была карта, на которой была отмечена эта скала. Через некоторое время на одной из пиратских шаланд нашли сумку с картой. Сумку отправили в Сучан. Хунхузы догнали отряд и вновь захватили карту. Власти срочно отрядили отряд русских моряков. Банду поймали, но карты у них не было. Один из тех, кто нашёл сумку в шаланде, говорил, что на карте был нарисован какой-то остров. Но что это за остров и где он находился, солдат не мог указать. Он не умел читать. Солдат был ранен хунхузами, его отправили в госпиталь. Следы его потерялись.

Через десять лет карта всплыла на острове Русском во время облавы на хунхузов, но потом следы ее снова потерялись. Позже стало известно, что сумку с картой присвоил один из казаков, участвовавших в нападении на бандитов. История с картой опять начала бередить умы и не давала людям покоя. Одним из тех, кому история с картой не давала покоя, был Герман Шкуркин — армейский офицер. Заинтересовавшись историей карты, он отправился по ее следам, и поиски вывели на казака. Но к этому времени у казака уже не было сумки с документами. Он продал ее за триста рублей. Иностранец, бывший проездом во Владивостоке, купил сумку с картой в качестве сувенира.

Дальше история изобиловала белыми пятнами. Кто был тот иностранец, как его звали, как он распорядился картой, никто этого не знал. А только карта всплыла совсем недавно.

Женщина сделала паузу и вздохнула.

— А у кого же оказалась карта, спросишь ты? Впрочем, вижу по глазам, что ты уже знаешь ответ. У спасённого нами Германа Шкуркина. Я уже говорила, что Герман в прошлом был армейским офицером, и где-то его пути пересеклись с твоим отцом. Как карта оказалась у Германа, я не совсем поняла, под конец рассказа язык у него стал заплетаться и вскоре он заснул. Вот и вся история. А вот и карта. Хочешь, мы попытаемся в ней разобраться? Лена! Лена! Заснула, а я здесь разливаюсь соловьём! Ну что же, спокойной ночи, моя серьёзная девочка!

Утро выдалось тоскливым и туманным. Таким же тоскливым было настроение Елизаветы. Лена рано утром ушла по каким-то своим, девчоночьим делам, пообещав матери объяснить все по возвращении. Нина, позвавшая Лизу к завтраку, молчала и лишь хмуро косилась в ее сторону. В довершение всего в дом вломился пьяный муж Нины, которого не было вчера при «трогательном» воссоединении семьи. Возвращаясь в гостевую комнату, Лиза услышала за своей спиной недовольный вопрос Андрея: «Ну и как надолго она у нас останется?». И неразборчивый шёпот Нины, объясняющий что-то про хунхузов, погром на квартире у Елизаветы и, наконец, про пожар. Рассказ, похоже, не тронул Андрея, потому что разговор закончился матом и громким стуком захлопнувшейся входной двери. Лена не возвращалась. День тянулся долго и тоскливо. Наконец Лиза услышала долгожданный голос дочери:

— Мама, ты как тут?

Лиза не успела ответить, а Елена уже радостно воскликнула.

— Мы свободны!

— От чего?

— От хунхузов мама! Им нас больше не найти!

— И кто же им помешает? Ты, что ли?

— Мама, что с тобой? Ты обиделась, что я ушла, тебя не предупредив? Но так было надо, мамочка!

— Тут, без тебя, приходил Андрей. Пьяный в доску и злой на весь свет. Чуть не убил Нинку, когда увидел меня и узнал, что мы намереваемся остаться здесь надолго.

— Вот и я говорю, не грусти мамочка, все кончилось! Я сегодня же провожу тебя на Посьетскую.

— А ты?

— А мне ещё нужно пожить здесь. У меня не все дела сделаны. Да ты не бойся! Меня никто здесь не обидит!

— Ой, доча! Твоими устами бы да мёд пить! Неладное ты задумала! Видела я сегодня Андрея. Боязно мне тебя оставлять тут!

— Мамочка, ты не бойся! Это ненадолго! Дня через три я вернусь к тебе! А как настанет лето, выкопаем мы клад хунхузов, построим себе дом на Светланской и заживём…

— Какая же ты ещё оказывается маленькая и глупая! Мечтательница! Столько людей погибло, пытаясь найти этот клад, а ты раз и все! И не думай! У моей двоюродной сестры есть маленький сарайчик, я думаю, она не будет против, если мы там обоснуемся, огородик посадим, а летом, глядишь, вернётся твой отец и…

— Ну и кто из нас мечтательница? Мечты о возвращении отца ещё сказочнее, чем мечты о кладе!

— Да, ты, наверное, права! А что ты имела в виду, когда сказала, что мы свободны?

— Я отдала хунхузам карту!

— Что???

— Да не пугайся ты так! Карта у них, но они ни за что не найдут на ней место, где спрятан клад.

— Елена, как ты могла?

— Мама, ты сначала выслушай меня, а потом ругай! Я проснулась посреди ночи с одной мыслью: что делать дальше? Всю ночь до утра я перерисовывала карту, но у меня ничего не получилось! Ну, не умею я рисовать! И тут я вспомнила Сяй-линь, вот у кого талант! Ей даже медаль в прошлом году хотели дать за победу в… Но, впрочем, это не важно. Все равно медаль эту она не получила. А ещё мама Линь учит ее рисовать иероглифы, чтобы она умела писать и читать по-китайски. А это очень трудно. Поверь мне, я как-то пыталась…

— Елена, не морочь мне голову и отдай карту!

— Ну, дослушай меня до конца! Уже немножко осталось! Ты не поверишь, но у Сяй-линь даже оказался кусочек старого пергамента, похожий на тот, на котором нарисована настоящая карта. Ну, ты понимаешь, к чему я веду?

— Нет. И понимать не хочу! Елена, как ты могла…

— Да, поддельную я карту отдала, — закричала девочка, — поддельную!

— Как, поддельную? А если они догадаются?

— Мама, тебе не кажется, что за дверью кто-то есть? Ты не слышишь? Мне кажется, что там…

— Я понимаю только одно, нам нужно собираться и уходить в сторону Эгершельда.

— Мама, в дверь кто-то стучит! Открывать?

— Странно, до сих пор без стука входили, а тут вдруг… Открывай, конечно, мы же не дома и не можем…

В комнату, неестественно улыбаясь, вошла Нина.

— А вы что, куда-то уходите? Прогуляться решили?

— Нет. Я ухожу к Матрене, на Эгершельд, — спокойно сказала Лиза. — А вот Елена хочет ещё остаться погостить. Она проводит меня до Эгершельда и вернётся.

— Да куда же вы на ночь то глядя. Уж переночуйте ещё, а завтра с утреца и пойдёте!

— Какая ночь, тётя Нина, — засмеялась Лена, — сейчас только три часа дня. Но ты не волнуйся! Я провожу маму и вернусь засветло.

— Да как-то… — замялась Нина, — Андрей просил, чтобы вы не уходили, пока он не поговорит с вами. Разговор у него к вам. Подождите чуток!

— Но мы уже совсем собрались идти. Может в другой раз?

— Нет. Подождите Андрея.

Нина вышла из комнаты и закрыла дверь за собой. Следом за этим послышался щелчок ключа в замочной скважине.

— Ну вот, этого ещё не хватало! Мы заперты! — расстроилась Лиза.

— Не грусти мама. Я что-нибудь придумаю! Ого, — сказала Лена, выглядывая в окно, — второй этаж! Не то что бы очень высоко, но как-то не хочется прыгать. Была бы под окном хотя бы просто земля, а там же вонючая куча!

— Что же мы будем делать, доченька?

— Не хотела я раскрываться раньше времени, но придётся! Только ты сядь на кровать, чтобы не мешать мне!

— Что ты задумала? А?

— Сейчас, сама все узнаешь! А, впрочем, уже поздно. Я слишком долго думала! Слышишь голоса? Это наш родственничек, Андрей, вернулся. Сейчас начнётся!

— Что… начнётся?

— Увидишь.

Дверь открылась. В комнату зашёл Андрей. На его лице играла такая же неестественная улыбка, как раньше у его жены Нины.

Он начал без предисловий.

— Давай сюда карту. И не вздумай шуточки шутить, я быстро тебя успокою.

— Какую карту, дядя Андрей? — улыбаясь, спросила Лена. — У меня нет никакой карты.

— Ты… Корюшка мелкая, не ври! Мой сын под дверью все слышал! Он у меня малец сообразительный! Весь в меня. Пока Нинка соображала, что да как, он уже ко мне в пивнуху сбегал и все рассказал.

— Что рассказал? — спокойно спросила Лена.

— Ты… меня не зли! Кто вы теперь со своей мамкой есть? Погорельцы! А значит никто! Вас и искать то никто не кинется, если что! Поэтому, лучше не зли меня, а отдай карту по-хорошему! А то…

— А то, что будет? — спросила Лена. — Обыскивать нас будете?

— Ты вша мелкая, помолчи! Я с твоей матерью хочу поговорить! Лизавета, ты же понимаешь, что вам лучше отдать карту! Вели своей чистоплюйке отдать карту и живите здесь сколько хотите! Мы все равно скоро переедем. После того, как откопаем клад. А кстати, где он зарыт? Хороший у меня пацан, но нетерпеливый. Нет бы ещё несколько минут под дверью послушать! Ан, нет, сорвался и побежал! Так, где клад зарыт?

— Лена, отдай ему карту, — устало распорядилась Лиза, — и пойдём отсюда!

— Но мама, у меня действительно нет карты с собой!

— А где она? — в два голоса спросили Лиза и Андрей

— У Сяй — линь, я взяла у неё поддельную карту, а оригинал на всякий случай оставила у неё. И если бы этот сообразительный малец дослушал под дверью все до конца, то…

— Ты все врёшь, вобла сушёная! Сколько раз я говорил Нинке, что от вас, задавак, никакого толку! Давай сюда карту без разговоров.

— Карты нет.

— Нинка, — дико заорал Андрей, — иди сюда, будешь этих приживалок обыскивать! Не отдают они карту.

— А может, ее действительно нет. — Отводя взгляд от родственниц, сказала Нина. — Может, Петька что-то напутал?

— Ничего я не напутал! — вылез вперёд Петька, мальчишка с лицом крысёнка. — Так и сказывали, отроют клад и будут жить в хоромах царских, на Светланской!

— Но, но! А ну-ка, не сметь мне здесь сомневаться! — рявкнул Андрей — Мальчишка у меня правильный! Слава богу, в мою породу пошёл, а не в твою, чистоплюйскую!

— Но… — попыталась возразить Нина.

— Никаких, но! Обыскивай, давай!

— Ты тогда выйди, как же они при тебе?

— Ничего, я отвернусь. А то эта малявка хитрющая, тебя, дуру доверчивую, враз вокруг пальца обведёт!

— Нет, — Нина решила проявить настойчивость. — Я не буду обыскивать их при тебе! Это уже слишком!

— Не будешь, говоришь, — вкрадчиво прошипел Андрей, — давно ремня моего солдатского не пробовала? Или тебя просто так, без околичностей, придушить?

— Делай, что хочешь, — проговорила Нина чуть дрогнувшим голосом, — но при тебе обыскивать не буду! Это все-таки дочь и жена моего родного брата!

— Ишь ты, вспомнила она про брата! Ты ещё вспомни, как я тебя голоштанную замуж брал! Ни ложки с собой в приданое не принесла! Разговорилась она! Не буду, не буду!

— Ты думай, как хочешь, а я… — Нина не договорила, упрямо поджав губы.

— Ну, будь, по-твоему. Только смотри у меня в оба! Чтоб не остаться на бобах!

Андрей вышел, хлопнув дверью. Нина подошла к двери, поплотнее притворила ее и, не поворачиваясь к родственницам, сказала:

— Давайте уже карту и уходите. Он, когда напьётся, буйный и жадный до женского тела. Я за Ленку боюсь!

— Но тётя Нина, у меня, правда, нет карты. Мы сейчас разденемся, а ты поищи, если не веришь!

— Не надо раздеваться, — все так же, не поворачиваясь, сказала Нина, — я тебе верю. Но лучше бы эта карта у тебя была. Что же делать, пойду звать Андрея.

— Я все знаю, — хмуро зыркнул на жену Андрей, снова заходя в комнату, — Петька уже передал. Прибил бы тебя, да мочи нет, как выпить хочется! Сделаем так: Лизку запру собственноручно, а Ленка пусть идёт за картой. Как карту принесёт, так сразу Лизку и выпущу. Эй ты, малявка, как принесёшь карту, пошлёшь за мной Петьку. Да побыстрей там! Я, когда выпивший, страсть, какой лютый! Вон, Нинка знает! Знаешь, Нинка? — толкнув жену так, что она отлетела к окну, засмеялся Андрей. — Так что не медли, племяшечка дорогая! Неси своему дядюшке карту!

— Мама, ты подождёшь меня немножко? Я быстро!

— Иди, Лена. Не волнуйся за меня. Только побыстрее принеси эту проклятую карту!

— Для кого проклятая, а кому…-Андрей мечтательно возвел к потолку красные с похмелья глаза,- Заживу на широкую ногу, магазин рядом с «Кунстом» отгрохаю. Сам губернатор будет мне в ножки кланяться! Ну, чего мешкаешь? Надевай свой драный тулуп и марш отсюда! Я дверь закрою, да Петьку под дверью поставлю, заместо часового. Знаю я ваши бабские хитрости.

Лена выбежала на улицу. После затхлой атмосферы тёткиного дома здесь дышалось особенно сладко. Сделав три вдоха, Лена кинулась было в направлении катакомб, но потом, догадавшись, что за ней, вероятно, будут следить, прошла ещё несколько шагов в нужном направлении, и плавно повернула в противоположную сторону. Ее догадка оказалась правильной. Резко обернувшись, она увидела, что за ней идёт, не особенно-то и прячась, дочь Андрея и Нины. Угрюмое лицо двоюродной сестры тут же приняло вызывающее выражение, как только девочка обнаружили, что разоблачена. Ровным шагом, не приближаясь к сестре, но и не отдаляясь от неё, Лена шла минут пять, а потом сделала рывок в сторону проходного двора, где и столкнулась от неожиданности с Гришей, мальчиком, защитившим ее однажды от сбрендившей пьяной проститутки.

— Здравствуй, Гриша! Гриша, глянь, там за углом девчонка в цветастом платке стоит, или уже ушла? Гриша, да что с тобой? Гриша!

— Здравствуй, Лена! У меня беда, поэтому не задерживай меня. Я иду в полицию.

— Уж сразу и в полицию? А другого выхода нет?

— Если бы ты только знала, что произошло!

— Вот ты и скажи мне, только сначала выгляни наружу.

— Да нет там никаких девчонок. Ни в платках, ни без платков.

— Это хорошо. А что с тобой случилось?

— Лена, я не буду тебе ничего говорить. Все равно ты мне ничем не сможешь помочь, а просто так тебе рассказывать, у меня нет времени.

— Ну, как знаешь. А что у тебя с локтём?

— Упал, когда догонял японца.

— А зачем ты его догонял?

— Он украл мою сестрёнку. И скрылся в катакомбах. Ну, довольна? Все-таки разговорила меня! А теперь до свидания, я тороплюсь!

— Подожди Гриша, я попробую тебе помочь!

— Лена, ты хорошая девчонка, но сейчас говоришь глупости. Мне никто не сможет помочь, кроме полиции.

— Это ты говоришь глупости. Полиция в катакомбы не полезет. Они там ничего не знают, а я знаю катакомбы, как свои… Ну не пять пальцев, а четыре!

— Лена, у меня нет времени на пустые разговоры.

— Ну, подожди ещё минутку! Каким входом воспользовался японец?

— Возле Семёновского ковша.

— Я хорошо знаю этот вход. Рядом с тем местом, где мы сейчас стоим, есть ещё один вход. Тоннели из этих двух входов пересекаются в нескольких местах. Если мы не мешкая спустимся в этот вход, я попытаюсь узнать что-нибудь о твоём японце, а если повезёт, то проследить за ним.

— Лена, что тебе до моих проблем? Ты же шла по своим делам, ну и иди дальше!

— Так случилось, что мне тоже нужно спуститься в это подземелье. А я боюсь. Ты же не оставишь меня в беде?

— Ну, я не знаю… Если только…

— Гриша, я тебе обещаю, если у нас ничего не получиться, то я вместе с тобой пойду в полицию.

— Ну, хорошо. А фонарь у тебя есть?

— И фонарь и верёвка.

— Ну, тогда пошли.

— Слушай, ты сказала, что попытаешься узнать что-нибудь о похитителе, а как ты собираешься это сделать?

— Там, в катакомбах, много моих друзей. И они обязательно нам с тобой помогут. Давай руку. Здесь не такой крутой спуск, как в тех катакомбах, здесь есть даже что-то вроде ступенек, но все же надо быть осторожными.

— Я только сейчас понял. Ты обманула меня? Почему ты сказала, что боишься, если ориентируешься в этом подземелье, как у себя дома?

— Но я действительно боюсь. Но боюсь не людей, которые здесь находятся. Я боюсь крыс. И если я потеряю сознание от страха, кто поможет мне прийти в себя? Если я останусь лежать в обмороке, крысы могут отгрызть мне нос… Гриш, что с тобой?

— Мне что-то стало душно. И закружилась голова. Но ты не обращай внимания. Рассказывай дальше.

— А я уже все сказала. Ой, погоди, я знаю, где сейчас японец с твоей сестрой!

— Откуда? Ведь рядом с нами никто не появлялся!

— Недалеко от нас, в новом тоннеле, большая группа людей. Один из них, наиболее опытный, Павел, кажется, — Лена к чему-то прислушалась, — да, его зовут Павел, пятнадцать минут назад он видел человека, который пробежал мимо их группы. В руках у человека было что-то объёмное и тяжёлое. Человек дышал тяжело. Павел не успел разглядеть лицо этого человека и то, что он нёс, но зато парень запомнил направление, в котором бежал мужчина.

— Это он! Бежим!

— Гриша, остановись! Нам его не догнать. Ты, видимо, невнимательно слушал меня. Этот человек пробежал мимо группы, которая находится в двадцати минутах ходьбы отсюда, пятнадцать минут назад!

— Но, Лена, что-то же надо делать?

— Все сделают без тебя. Я же сказала, что у меня здесь много друзей!

— И что же, мы так и будем здесь стоять?

— Нет, зачем же, мы можем подняться на поверхность и подождать там или…

— Что, или?

— Не знаю, понравиться ли тебе второй вариант, но я тебе все-таки скажу про него. Как я уже говорила, в двадцати минутах отсюда находится группа, которая открыла новый тоннель. Если ты не против, мы с тобой пойдём туда и подождём результат там. Ну что, ты согласен? Или помочь тебе подняться на поверхность?

— Я согласен, пойдём к твоим друзьям.

— Вот и хорошо. А по дороге к тоннелю, мне нужно вынуть кое-что из тайника.

— А эти. … Твои друзья… Они не будут против, если ты приведёшь меня с собой?

— Они не совсем мои друзья…

— Как это? Ты же говорила…

— Ты опять меня не понял! Все, кто сейчас находятся здесь, внутри, связаны одной невидимой цепью. Мы можем не знать друг друга в лицо, но стоит прислушаться и сразу становиться понятно, знаешь ты этого человека или нет. Друг он тебе или лютый враг.

— Я начинаю что-то понимать, но… Но самое главное, чтобы эти твои друзья, которых, как ты говоришь, не знаешь в лицо… Самое главное, чтобы они помогли забрать мою сестрёнку у японца.

— Погоди минутку. Гриша, я хочу тебя попросить об одной вещи. Только не подумай, что я тебе не доверяю…

— О чем ты?

— Гриша. Сейчас мне нужно достать из тайника одну бумажку. От этой бумажки зависит жизнь многих людей. Я не хочу, чтобы ты видел, где находится тайник.

— Да я же и так ничего не вижу. Я, как слепой, который идёт за своим поводырём.

— Хорошо, Гриша, но ты все-таки отвернись!

— Эх, ты, девчонка! Я тебе рассказал сокровенное! А ты так со мной…

— Гриша, ты не понимаешь! Может случиться так, что незнание сохранит твою жизнь. Твою и твоих близких. Не обижайся, Гриша! Ну, вот и все! Мы можем идти дальше.

— Куда?

— Павел говорит, что идти осталось совсем немного. Сейчас мы повернём к новому тоннелю. Представляешь, его открыли только позавчера. А до этого он стоял закрытый. Может даже… Сто лет! А может и больше!

— Я слышу голоса!

— Это они! Гриша, там что-то произошло! Пойдём быстрее!

— Ой, как светло. Они что, костёр зажгли?

— Нет, это что-то другое! Костер не даёт такой свет. И на свет фонарика это тоже не похоже!

— Сколько здесь людей!

— Их не так уж много! Это тебе после полной темноты кажется, что их много. Павел мне сказал, что их четыре человека. Он, какая-то девочка, и два японца.

— Японцы? Пусти меня! Я сейчас…

— Это не те японцы. Это мальчик и его дядя. Дядя — учёный, археолог.

— Я вижу только двоих.

— Их трое. Девочка в обмороке. А ещё один… Он внизу.

— Что? Разве можно спуститься ещё ниже?

— Давай спросим у Павла. А то, таким образом, я скоро разучусь говорить по — человечески! Здравствуй, Павел! Я Елена, а это Гриша. У него похитили сестру!

— Здравствуйте! А мы тут… Извините, там что-то с Токагавой произошло! Гриша, если можешь, помоги нам удержать эту верёвку.

— Токагава, что происходит? — прокричал вниз Кенрю.

— Я не знаю. Прошлый раз я легко поднял книгу, а сегодня не могу этого сделать.

— Не свети мне в лицо своей ненормальной рукой, а то я ослепну! Говори дальше!

— Что, дальше? В какой-то момент рука, прикреплённая к книге… Помнишь, я тебе говорил об этой руке?

— Да, помню, помню! Рассказывай дальше!

— Эта рука схватила меня за запястье! Я попытался ее стряхнуть, а она повисела, повисела, а потом отвалилась и рассыпалась в прах. А я начал тянуть книгу за цепь. Но книга вдруг стала ужасно тяжёлой! Поэтому, помогайте мне!

— Сейчас, попробуем! — вклинился в разговор Павел. — Тут ещё двое ребят пришли. Вместе мы, наверное, справимся!

— А кто там, наверху?

— Парень и девчонка.

— Пусть помогает только парень. Девочке нельзя… Получается! Помогите мне ещё чуть-чуть! Ура! Пошло!

— Что? Что там происходит?

— Спускайтесь сюда! Книга исполняла роль крышки люка! И теперь этот люк открыт. Спускайтесь сюда, не бойтесь!

— Все?

— Да! Здесь, в земле, вернее, ниже того уровня, где я стою, какой-то город! Дядя, ты уже здесь? Наклонись, посмотри, ты видишь то же, что вижу я? Город! Сколько же веков он здесь стоит?

— О, боже! Я думаю, что…Много веков, Токагава, стоит этот город! — восторженно ответил Кенрю, вглядевшись в неведомый город. — Судя по всему, это таинственный город Чжень. Тайная столица Чжурженьского государства. Его ищут уже много столетий, а он здесь, под ногами у людей.

— Я знаю эту девочку, — вдруг закричала наверху Лена, — ее зовут Си. Она живёт в соседнем доме. Вернее, жила, теперь в их квартире живёт Васька-морфинист, он только неделю назад переехал из Докторской слободы. Это врач, который…

— Врач? Вот о ком говорил Колька! — встрепенулся Гриша и чуть не выронил верёвку, — он просто адрес перепутал! А я на него…, Впрочем, чем моей сестрёнке может помочь сейчас врач? Сначала надо вырвать ее из рук этого…

— Ну, чего же вы ждёте, — перебил его Токагава, — неужели вам неинтересно узнать, что там внизу! И кончайте уже тянуть верёвку! Вы меня на половинки разрежете!

— Лена? — удивилась Си, придя в себя, — что ты здесь делаешь? А я думала, что это подземелье мне приснилось!

— Нет, мы все здесь. Но здесь не так уж плохо!

— Лена, как там мой папа? Он, наверное, ругает меня? Я все знаю, к нам домой с обыском приходила полиция, а все из-за этого проклятого платья! Вот оно! Показать тебе его? Кто кормит моего папу? Он, наверное, все эти дни сидит голодный?

— Бедная Си, ты же ничего не знаешь!

— Что? Что-то страшное случилось с моим папой?

— Что-то страшное случилось с тобой! Твой папа бросил тебя! Когда пришли с обыском, обнаружилось, что его уже давно разыскивают душеприказчики умершего в Петербурге дальнего родственника и что ему причитается наследство. Недолго думая, твой папа продал вашу квартиру и подался на большую землю.

— Лена, признайся, ты все это придумала? Это все неправда?

— Си, зачем мне говорить тебе неправду? Мы никогда не были с тобой врагами!

— Но и подругами никогда не были!

— Это потому что дорожки наши никогда не пересекались! А ведь мы вполне можем дружить!

— О чем ты говоришь, — горько разрыдалась Си, — как я теперь буду жить? И где я теперь буду жить?

— Давай подумаем об этом, когда выберемся отсюда! А сейчас пошли, посмотрим, что там нашёл твой японский друг. Надо посоветовать ему кричать потише. А то ещё обвал начнётся!

— Лена, — позвал Гриша, спустившийся вниз, — идите сюда! Здесь здорово! Фонарики можете не брать!

— Си, ты как, ногами передвигать можешь?

— Могу, только кушать очень хочется! Все это время мне удавалось кое-что тибрить, когда я ненадолго поднималась на поверхность…

— Ну что же ты молчала? У меня есть с собой хлеб! Правда, немного, и он чёрствый, но тебе сейчас… Ты сколько дней уже голодная?

— Почти три дня.

— Ну, тогда тебе можно пока лишь чуть-чуть! На, ешь! Через полчаса дам ещё!

— Лена! Что с вами случилось? Может кому-то из нас подняться к вам?

— Нет. Мы справимся сами. Через пять минут мы будем с вами внизу.

Токагава спустился на третий подземный уровень первым.

Город был великолепен. Казалось, что его жители уехали куда-то лишь несколько дней назад, и поэтому пустынные улицы только и ждут своих хозяев. Расстояние от второго уровня до мостовой, было очень большим. Верёвки не хватало, и поэтому Толи пришлось прыгать. Мостовая была сделана из какого-то пружинящего материала, и поэтому мальчик не ударился. Его только лишь подбросило вверх. Ощущения были не из приятных. Приземлившись, Токагава попытался докричаться до друзей, но купол над городскими домами, как не странно, глушил все звуки, доносящиеся сверху. Успокоившись, Толи начал различать какие-то голоса. Направив руку-фонарь на друзей, которые замешкались наверху и что-то обсуждали, Толи понял, что голоса друзей звучат у него в голове. Удивительно, но когда Толи обратился мысленно к дяде, тот помахал ему рукой и в ответ тихо, но внятной объяснил ситуацию, сложившуюся на втором уровне. Дело было в том, что кто-то должен был остаться наверху. Но никто не хотел. Тогда решили оставить Лену и Си. Лена бурно возмущалась, но доводы, приведённые мужчинами, в конце концов, убедили ее.

Спуск остальных членов команды прошёл благополучно. Посовещавшись, решили держаться вместе и не отходить далеко друг от друга. Дома имели коническую форму и были похожи на юрты. Но юрты величины необыкновенной. Размером, примерно, с огромный храм. Кенрю заикнулся, было, о сходстве домов с пирамидами, но с ним никто не согласился. Двери как таковой не было. Был клубящийся сумрак, закрывавший дверной проем. Впрочем, сумрак тут же отступал, стоило кому-то из людей приблизиться к двери вплотную. Так как фонарики здесь почему-то не работали, единственной надеждой хоть что-то разглядеть был Токагава, вернее, его рука. Немного поспорили, в какой дом войти. Дома, имея одинаковую форму, были все же не похожи друг на друга. Наконец, выбор пал на дом, над входом у которого были выбиты иероглифы, отдалённо напоминающие те, которыми был исписан лист из книги. Убранство дома разочаровало. Посреди огромного зала стоял столик на коротких ножках. А на столе лежала книга. Открыть книгу не смог никто. Хотя пытались все по очереди. Остальные двери были закрыты. Как не пытались открыть — не смогли. Однако было достаточно и той комнаты, в которой была книга. Пространство комнаты подавляло. Выйдя из дома, обнаружили, что руки у всех стали светиться. Свет был не таким интенсивным, как у Токагавы, но постепенно набирал силу. Минут через пять руки у всех налились очень ярким светом.


Путешественники осмелели. Кто-то, кажется Павел, предложил разделиться и осматривать дома по одному. Четыре дома осветились светом, идущим от рук исследователей. Шесть рук потянулись к корешкам книг, лежащих на столе. Три рта исторгли вздох разочарования, когда у рук ничего не получилось. Один дом ничем не отличался от другого. Разными были только книги. Разнились они: величиной, цветом, а также рисунком, выдавленным на обложке.

Но едины книги были в одном; не желали раскрываться перед путешественниками.
Однако был человек, книги для которого не оказалось в доме. Это был Толи. Дом был, и этот дом позвал к себе Толи, был стол для книги, но книги не столе не оказалось. Толи поник, но поразмыслив, понял, что его книга лежит сейчас наверху, на втором уровне. Лист из этой книги как раз и открыл цепочку невероятных событий, которые привели путешественников сюда, в тайный город Чжень.

— Ребята, вы там ещё долго? — раздался в голове у Гриши голос Лены, — мне нужно возвращаться назад! Моя мама в большой опасности! Я обещала принести карту быстро, а прошло уже часа полтора!

— Что будем делать? — спросил Гриша у остальных. — Си одну оставлять наверху нельзя. Да и мне нужно что-то решать с сестрёнкой! Догнать я похитителя не смог, поэтому придётся все-таки идти в полицию!

— У нас у всех наверху остались дела, — согласился Павел, — нужно все решить, а потом опять вернёмся сюда!

— Я согласен с Павлом, — сказал Кенрю. — Беспокойство твоей мамы, Токагава, чувствуется даже здесь, на расстоянии!

— Ну что же, — расстроено, сказал Толи, — раз все решили единогласно, мне ничего не остаётся, как подчиниться! Но я бы хотел…

— Ребята, — закричала Лена, — да поднимайтесь же быстрей! Тут что-то с Си происходит! Как только я заговорила о том, что надо возвращаться, она вскочила и попыталась спрыгнуть на второй уровень. Я ее оттащила от провала, но она очень сильная, и держать я ее долго не смогу! Поднимайтесь быстрей!

— Мы поднимаемся! — прокричал Павел. — Держись!

— Ой, нет! Ребята, она вырвалась из моих рук и прыгнула вниз. Что мне делать? Си! Си! Подожди меня там внизу, я иду к тебе! Ну что же ты делаешь? Ребята, она собирается спуститься на третий уровень, я уже не успею ее задержать!

— Лена, успокойся, — медленно сказал Павел, — не спускайся вниз! Мы попытаемся встретить и успокоить Си.

Когда девочка спустилась, ее окружили взволнованные друзья.

— Анастасия, ну что же ты делаешь? Мы тут чуть с ума не сошли от беспокойства!

— Си, ты не ушиблась?

— Девочка, нельзя так бездумно рисковать своей жизнью!

— Да кому теперь нужна моя жизнь, — грустно пропела девочка, — у меня на земле оставался один родной человек, да и тот меня бросил, как ненужную вещь!

— Си, ты… Но куда ты идёшь?

— Вы наверно подумали, что я сошла с ума, когда решила прыгнуть сюда?

— Что-то похожее пришло нам в голову, но…

— Я абсолютно нормальная! Просто вот уже около часа я слышу, как кто-то меня зовёт! А когда вы завели речь о том, чтобы вернуться на поверхность, голос который меня звал, начал плакать. Да так жалобно, как маленький ребёнок. Так плакала сестрёнка, которая умерла, когда ей исполнилось полтора года.
Си замолчала, потому что под сводом, который отделял подземный город от верхнего города началось какое-то движение. Раздался скрип, и улицы тайного города осветились. Это сдвинулись заслонки, и в город Чжень хлынул солнечный свет. Деревья, которые стояли возле домов мгновенно обросли листьями, а из фонтанчиков, которые стояли около каждого дома, начала бить струями вода.
Какое-то время все молчали пораженные увиденным, а потом Си встряхнула головой и снова двинулась в видимом только ей направлении.

— И куда же ты идёшь сейчас? -Кенрю с тревогой вгляделся в бледное личико девочки

— К голосу, который меня зовёт! Источник голоса находиться вон там, в самом маленьком на этой площади доме! Вы можете пойти со мной, а можете остаться снаружи. Как бы вы ни решили, я зайду в дом и… Какая странная в этом доме дверь!

— Не бойся, Анастасия, заходи!

— Я не боюсь, мне просто неприятно! Может, все-таки, кто-нибудь пойдёт вместе со мной?

— Мы все пойдём с тобой! Но не удивляйся, когда увидишь, что там внутри никого нет.

— Как нет? Ведь кто-то звал меня?

— Ну, хорошо! Пойдём с нами. Сейчас сама во всем убедишься!

Путешественники считали, что их здесь, в подземном городе уже ничего не сможет удивить, но они ошиблись. Как только они подошли к дому, туманная завеса, закрывающая дверной проход вдруг осветилась и исчезла. Си вздохнула с облегчением. Путь был открыт. Она даже хотела попросить друзей оставить ее одну, но, поразмыслив, передумала.

Как только они зашли в дом, со всех сторон открылись невидимые раньше заслонки, и зал осветился разноцветными огнями. Си остановилась поражённая.

— Как же здесь красиво! Но, кто же меня звал? Я не вижу здесь ни одного человека, кроме нас. Только комната, стол и книга.

— В тех домах, куда мы заходили, все было так же, за исключением того, что там мы были незваные гости. А тебя здесь как будто бы ждали!

— Я думаю, ребята и дядя Кенрю согласятся, если мы не пойдём дальше, — сказал Токагава. — Путь к книге — это только твой путь. И по нему ты должна пройти одна.

— Но вы же не уйдёте? — взволнованно пропела Си.

— Нет, мы будем стоять здесь, у входа, — успокоил ее Гриша.

— Ребята, я хочу тоже к вам! — послышался голос Лены. — Но мне надо возвращаться обратно! Кто-нибудь поднимитесь сюда наверх! Я нужна моей маме, а посторожить верёвку может кто-то из вас.

Услышав призыв Лены, все неохотно переглянулись, но делать было нечего. Девочка была права. Там, наверху, на земле, она может принести больше пользы, чем здесь в роли сторожа. Прошло несколько томительных секунд, наконец, Гриша сказал:

— Пойду я.

И попросил Павла подсадить его, чтобы дотянуться до верёвки. Но помощи Павла не понадобилось. Как только Григорий сформулировал своё желание и поднял обе руки, какая — то сила мгновенно подхватила его, и он оказался на первом уровне.

Теперь Лена могла идти, но что-то держало ее здесь.

— Гриша, как бы я хотела, чтобы мы вместе вернулись наверх, но в данный момент, видимо, это невозможно!

— Нет, так дело не пойдёт, если тебе грозит опасность, я пойду с тобой. Вот только сейчас передам ребятам, что бы кто-нибудь поднялся сюда, наверх!

— У тебя осталось незавершённое дело, ты же помнишь об этом?

— Не забываю об этом ни на секунду, но ты же убедила меня, что…

— Правильно. Ты должен оставаться здесь и ждать, когда мои друзья сообщат тебе какую-либо информацию о человеке, похитившим твою сестру. Поэтому ты не можешь подняться со мной наверх.

— Но, Лена…

— Не волнуйся, я справлюсь! Мы встретимся очень скоро! И ты расскажешь мне обо всем! А потом мы снова вернёмся сюда. И я своими глазами… Все, мне надо идти! До свидания, Гриша.

— До свидания, Лена. Подожди ещё секунду! А как я узнаю, что происходит с моей сестрой?

— Не волнуйся! Я предупредила друзей! Когда придёт время, они тебе обо всем сообщат!

— Но почему же так долго?

— Один из друзей, который уже полчаса идёт за похитителем, ждёт походящего момента. Он боится, как бы японец не навредил чем-нибудь девочке.

— Иди, Елена. Ты нужна наверху.

— До встречи.

С тяжёлой душой девочка пошла к выходу. Ей не было нужды идти к тому месту, где они с Гришей спустились. Она знала выход, который находился буквально в пяти минутах от того места, где она попрощалась с Гришей. Выбравшись наверх, она тут же заслонилась рукой. Лучи заходящего солнца ослепили глаза. Уши тут же оглушил гомон веселящейся толпы. Праздник Юаньсяо подходил к концу. Пока Лена бежала домой, несколько раз ей преграждала путь толпа, с жадностью смотревшая на представление. Настала кульминация праздника, и здесь было все, что бывает на новый китайский год: тайпингу и танцы с фонарями в виде огненного дракона, танец львов, представление на ходулях, танец «лодки на суше».

Лена знала, что вечером люди будут любоваться волшебно красивыми фонарями и многоцветным фейерверком. Многие в этот праздник достают и используют запасы петард, сохранённые с прошлого праздника Весны. В толпе перешёптывались, что градоначальник разрешил устроить в этот вечер красочный фейерверк. В ночь на праздник Юаньсяо должно было наступить первое полнолуние в новом году по лунному календарю. Огни фейерверка и зажжённых фонариков на фоне круглой луны на небосводе приобретут особое очарование.

Но все это нисколько не занимало Лену. Она думала о том, как объяснить маме причину задержки. И как внушить недоверчивому родственнику, что карта эта подлинная.

Как только Лена вошла в квартиру, ее поразила нехорошая тишина, царящая в комнатах. Но как только она вошла в гостиную, все разъяснилось. Вокруг круглого стола сидели все домочадцы тёти Нины, включая и Елизавету. Пьяный Андрей злобно зыркал налитыми кровью глазами и держал пистолет у виска… Сяй — линь.

— Что ублюдок офицерский, — заорал пьяный, увидев Лену, — обдурить меня вздумала? Всех порешу! Никого не пожалею! Заговор?!!! Вы все…

— Папаня, — вклинился в монолог пьяного Петька, — я за тебя! Не убивай меня!

— Молчи, крысёнок! Знаю я тебя! Кто привёл сюда эту Линьку? Сестра твоя, Катька! А ты что мне сказал? Боязно! Иуды вы все! И мать твоя, и ты… Продадите меня, за медный грош, — Андрей заплакал пьяными слезами. — Только и есть у меня верный человек, доча, Катька! Доча, иди сюда, — обратился он к двоюродной сестре Елены, — подержи пистолет у головы этой инородки, а то мне страсть как хлебнуть надо!

— Андрей, может, хватит тебе уже! — подала голос молчавшая до сих пор Нина.

— Ты, дрянь, молчи! До тебя очередь ещё дойдёт! Это ты во всем виновата!

— Отпусти, Сяй — линь, — сказала Елена, — я принесла карту.

— Нет. Пока бумажка не будет в моих руках, пистолет будет там, где я сказал! Давай сюда карту.

— Только в обмен на пистолет.

— Дура! Да я тебя придушу без всякого пистолета! Кто ты есть против меня? Пигалица тонкошеяя! И не забывай, здесь ещё твоя мамка! А ну-ка, Лизка, подойди сюда, ко мне!

— Мама, не слушай его! Сиди, где сидишь!

— Не слушай его! — передразнил Лену Андрей. — А кого слушать, тебя, дуру? Дуру, которая всю эту кашу заварила.

— Все, моё терпение кончилось, — поднялась со своего места Нина, — Елена, дай мне карту, а ты Катерина — пистолет. Надо заканчивать с этой историей, пока все живы.

— Ты… Ты, вы****ок офицерский, как ты, смеешь не слу… шать меня? Я… — Андрей попытался сделать несколько шагов, но сполз на пол там же, где стоял.

— Катя, дай пистолет, — вытянула руку в направлении дочери Нина.

— Нет. Папаня не велел. А ты мне не указ.

— Катерина, я, что тебе сказала?

— На, на, подавись, — закричала, девочка, почти швырнув пистолетом в мать, -одного не понимаешь, они теперь будут богатеями, а не мы! Ты посмотри, в чем я хожу! Эта китайка, и то лучше меня одета! А ты все разрушила! Ты специально папаню подзуживала, чтобы он напился! Знаешь же, что он всегда делает тебе наперекор. Пошли, Петька, из дому! Как только батя проснётся, он нас всех прибьёт!

— А, ты, Елена, — не обращая внимания на вопли дочери, продолжила свою мысль Нина, — давай сюда карту! И марш отсюда, чтобы духу вашего вшивого не было! И китайку свою заберите! Стой! А где клад-то искать? Только не вздумай врать! Я не Андрей, из-под земли тебя достану, если соврёшь!

— На острове Попова. Вот, здесь отмечено! Возле этой бухты.

— Ну, смотри, коли врёшь…

— Не вру. Мама, одевайся, мы уходим отсюда!

— Что же Нина, — подала голос Елизавета, — мы так и расстанемся врагами?

— А ну, шуруй отсюда, пока цела! К Ленке у меня злости нет, а вот ты… Как подумаю, за кого свою жизнь положил мой брат … Не забывай, у меня в руках пистолет, и в отличие от Андрея и детей, я знаю, как им пользоваться. Я все-таки дочь и сестра офицера. Так что иди, пока я не осерчала совсем!

— Ну что же, — грустно подвела итог Лиза, — Пусть господь разберётся в том, что произошло! А я ни в чем перед тобой не виноватая!

— Пошли вон, попрошайки, — вдруг заорала Нина, и в этот момент стало видно на кого похожа ее дочь, — пошли вон, и больше чтобы ноги вашей здесь не было!

— Мама, ты чего застряла, — вернулась с полдороги Лена, — мало погостила?

— Все, Леночка, я иду!

Улица встретила их мягким весенним вечером. Гулом весёлой и хмельной толпы и запахом моря.

— Сяй — линь, — обратилась, наконец, Лена к подруге, — ты как здесь оказалась?

— Пришла хозяйская дочь, Катерина, и сказала, что ты срочно меня зовёшь!

— И тебя не удивило, что пришла не я, а…

— Удивило, а моя мама даже спросила, почему за мной послали Катерину?

— Ну, а она что ответила?

— Что ты занемогла и просишь срочно прийти к ней и захватить с собой карту.

— А ты что?

— А я удивилась! Но вида не показала. Я же знаю, что карту ты унесла с собой! И подлинник и две копии.

— На что это ты засмотрелась?

— Сегодня же Юаньсяо. А я и забыла, целый день училась рисовать иероглиф, означающий новый год. Подожди, я хочу отгадать загадку. Ага, я знаю ответ!

— Лена, — удивилась Лиза, — чему это так радуется Сяй — линь?

— Мама, ты столько лет живёшь на Миллионке и не знаешь, что в праздник Юаньсяо можно отгадывать загадки. И некоторые из них проясняют твоё будущее. Если, конечно, ты правильно отгадаешь загадку, которую хозяин привешивает к дну фонарика. Но если ты знаешь ответ, то можешь сразу сорвать бумажку и сверить с отгадкой.

— А если правильно отгадал загадку, то получишь небольшой подарок! — захлопала в ладоши Сяй — линь, — я отгадала. Сейчас хозяин даст мне подарок. Сейчас, сейчас, только разорву бумажный пакетик! Ой, какой красивый треугольничек! Подождите, под одной гранью треугольничка что-то написано. Только мелко очень, не могу разобрать!

— Дай мне, — Елена взяла игрушку из рук Сяй — линь, — я попробую прочитать. Написано по-русски, я уже сейчас вижу. Да, действительно мелкие буквы. Но… Все, прочла. Это стихи: «Твой дом, ты будешь в нем. А когда уйдёшь, силу обретёшь!».

— Ничего не поняла. А ты?

— Что-то про дом… Но дом, в котором я живу, совсем не похож на эту пирамидку.

— Что ты сказала? Пирамиду?

— Вообще-то я сказала, пирамидку, но если хочешь, пускай будет пирамида!

— Что же я сегодня уже слышала про пирамиду? Совсем недавно! Вспомнила! Дома, как пирамиды! На третьем уровне дома, как пирамиды! Но этого не может быть. Ты же никогда…

— Да что случилось? Что я такого сказала?

— Сяй — линь, ты когда-нибудь была в подземелье?

— Только в тот раз, позавчера. Когда тот матрос…

— Нет. Я не про тот случай. Сама ты когда-нибудь спускалась туда? Ну, без меня!

— Ты, что? Мне и голову не могло такое прийти! Там так страшно.

— Подожди! Эй, манза, скажи, что это такое ты написал на игрушке?

— Белая госпожа! Пусть Юаньсяо принесет вам… Какой игрушке? О чем речь?

— Сяй — линь отгадала загадку, и вы вручили ей вот этот маленький подарочек!

— Этот? Но этого не может быть? Я собственноручно укладывал подарки в бумажные мешочки! Ничего похожего среди подарков не было!

— Кто велел тебе написать на пирамидке стишки на русском языке?

— Госпожа, поверьте! Я не умею писать на русском! Говорить могу, но писать…

— Ты, лжёшь!

— О, Будда! Да что же это такое? Повторяется утренняя история! Только утром стишки были написаны на четырёх языках, а сейчас только на русском!

— Мама, Сяй — линь, пойдёмте! С этим китайцем что-то не то!

— Ну что же, Сяй — линь, дальше наши пути расходятся, но я надеюсь, что ненадолго! Ты понимаешь, что маме о том, что произошло в доме моей тёти, рассказывать не надо?

— Иногда молчанье золото. Так говорит моя мама!

— Мудрая женщина твоя мама. Ну, так мы пошли?

— Прости, Лена, я не успела выразить тебе соболезнования в связи с тем, что сгорел ваш дом! А где вы теперь будете жить?

— На улице Посьетской.

— Значит, мы больше не увидимся?

— А ты хотела бы этого?

— Конечно. А ещё мне интересно, чем закончиться эта история с картой!

— Для китаянки ты смелая девочка!

— Ты забываешь, что я лишь наполовину китаянка!

— Прости! Значит тебе интересно, чем закончиться эта история? — задумалась Елена.

— Да. Мне очень интересно.

— Ну, хорошо. Давай завтра встретимся возле театра Тяо Миняно.

— А во сколько? — закричала девочка, потому что китайский оркестр, расположившийся рядом с тем местом, где разговаривали девочки, грянул мелодию с утроенной силой.

— В полдень. Все, Сяй-линь, моя мама еле держится на ногах, а нам ещё идти и идти. До завтра.

До улицы Посьетской добрались, когда уже почти стемнело. Как и предполагала Елизавета, погорельцев встретили радушно. Двоюродная сестра Лизы долго не уходила из той половины дома, которую выделили для Лизы и ее дочери. О том, чтобы поселить погорельцев в сарайчике, никто даже не стал слушать. Наконец, когда все успокоилось, Лиза, впервые, за весь день осталась наедине со своими мыслями и с Еленой. Впрочем, Елену, которую поселили в соседней комнате, уже давно не было слышно. Лиза несколько раз позвала дочь, но та не отзывалась. Встать, и подойти к дочери, не было сил, и Лиза решила все разговоры оставить на завтра.

Если бы у матери оставалась хоть толика сил, и она зашла бы в ту комнату, которую выделили для Елены, то обнаружила бы, что ее дочь и не собирается ложиться спать. Более того, она обнаружила бы, что ее дочери просто-напросто нет в комнате. Лена улизнула из дома через окно уже давно. Но усталость все же брала своё. И поэтому путь от Посьетской до Пограничной показался Елене очень долгим.

Была ночь. Но казалось, что жители Миллионки и не собираются ложиться спать. Веселье только начиналось. Торговцы, разносчики, парикмахеры, все, у кого не было днём возможности принять участие в празднике, вышли на улицы города.

Подходя к входу в катакомбы, Лена понимала, что вряд ли ее друзья до сих пор там, внизу. Так и оказалось. В подземном городе никого не осталось. Все ушли пятнадцатью минутами раньше. Особенно тяжело было увести Си. Она упиралась, плакала и только обещание Токагава, что завтра они снова вернутся сюда, заставило ее покинуть подземный город.

Но вернёмся к тому моменту, когда Елена рассталась с Гришей и поднялась на поверхность.

Си сделала несколько шагов по направлению к книге. Тут же появились и выстроились в две линии светящиеся шары. Си не могла повернуть ни вправо, ни влево. Впрочем, она и не пыталась. Вполне вероятно, что если бы девочка передумала и повернула бы назад или в сторону, то шары бы расступились. Но Си шла вперёд. Шары мерцали и переливались в такт шагам девочки. Чем ближе подходила девочка, тем больше они наливались силой и увеличивались в размере. Ребятам, остановившимся около входа, становилось трудновато разглядеть девочку в прорехах между мерцающими шарами. Наконец, Си подошла к книге, и рост шаров остановился. Также прекратилась вибрация. Обложка книги была мертва и безмолвна, но только до того момента, как девочка дотронулась до неё. Тонкие пальчики потянули за корешок книги, и книга ожила. Девочка ничего не успела сделать. Книга все сделала за неё. Она распахнулась на первой странице. Си впилась глазами в то, что увидела на странице, а книга сама решала, что читать Си, а что нет. Что она готова воспринять, а что ещё нет. Иногда книга пролистывала целый веер листов. Пять, десять, двадцать листов пролетали перед глазами Си, и только на двадцать первой странице книга останавливалась, успокаивалась и давала Анастасии возможность рассмотреть иллюстрации и прочитать текст. Девочка даже не заметила, когда успела выучить алфавит, на котором была написана книга. Казалось, что это знание было в крови Си, и она знала всегда язык, на котором была написана книга. Только лишь забыла. А вот теперь вспомнила. Прошло пять минут, десять, пятнадцать. Спутники Си устали стоять неподвижно и стали проявлять нетерпение. Токагава окликнул Си, но она его не услышала. Тогда он попытался подойти к девочке. Шары тут же перегруппировались и сплошной стеной загородили дорожку к Си и книге. Толи был вынужден отступить. За ним попытку прорваться к Си сделал Павел, а потом Кенрю, но их ждало такое же разочарование. Прошло ещё минут пятнадцать, как вдруг в голове у ребят раздался вопль Гриши:

— Они нашли ее. Японец связан. А Сонюшку несут ко мне, сюда!

Крик Григория был такой силы, что у путешественников чуть не вылезли из орбит глаза, а шары, висящие в воздухе и чувствительные к малейшим колебаниям воздуха, попадали на пол. Некоторые шары взорвались. Книга захлопнулась, и Си пришла в себя.

— Ребята, — пропела она, — я столько узнала! И все же книга показала мне так мало. Сейчас я попрошу книгу показать мне то, что она пропустила в первый раз! Мне тогда многое было непонятно, а теперь…

— А теперь мы поднимаемся наверх. — Сказал Павел

— Ты, наверное, пошутил? — неуверенно сказала Си. — Как это я могу уйти, когда узнала так мало? Я только в самом начале пути.

— Нам пора возвращаться!

— Вот и возвращайтесь. А меня наверху никто не ждёт! Ни единая душа. Я там никому не нужна. Я останусь здесь.

— Нет. Здесь ты не останешься. Если мы бросим тебя, ты умрёшь от истощения.

— Но я никогда не чувствовала себя так хорошо! Чувство голода прошло. И во всем теле у меня такая лёгкость!

— Правильно, — подтвердил Кенрю. — Так все и начинается. Ты на пути к голодной смерти. Даже если ты будешь брыкаться и кусаться, мы свяжем тебя и унесём!

— Но зачем? Я никому не нужна!

— Ты нужна нам всем. Мы твои друзья. Ты нужна Енеко, Токагаве, мне, дедушке. Ты нужна даже маме Токагавы, хоть она этого ещё не знает!

— Но вы обещаете мне, что мы вернёмся?

— Завтра же, — подтвердил Кенрю, — в отличие от тебя, я ещё не нашёл свою книгу.

— Пойдёмте, — заторопил друзей Павел, — нас Гриша зовёт!

Верёвка не понадобилась. Воспользовались тем же способом подъёма, что и Гриша. Миг, и все оказались наверху. Впрочем, Павел тут же спустился на второй уровень и забрал с собой верёвку.

— Что-то не вижу радости в твоих глазах, — обратился к другу Павел, — что случилось?

— Сонюшка пришла в себя и утверждает, что у неё нет никакого брата! И зовут ее не Софьей, а Ларисой!

— Что?

— Вот вам и что! Чем же надо было так опоить маленькую девочку, чтобы она забыла все на свете! Тот парень, что несёт ее сюда, даже стал сомневаться, ко мне ли ее надо нести или прямо в полицию!

— Ну, а ты?

— Я открыл ему свои мысли, и он убедился, что я не вру!

— А ты заглянул в мысли малышки?

— Я пробовал. Но у неё в мыслях только паника и воспоминания о какой-то убитой девушке! А когда я попытался ей напомнить о себе, она пришла в такой ужас, что я предпочёл выбраться как можно скорее из ее мыслей!

— Гриша, ты успокойся! Я так понимаю, что они уже на подходе. Сейчас все разъясниться! Тем более что японец этот…

— Ух, как кулаки у меня чешутся!

— А вот этого не надо! Сначала надо разобраться!

— Си, что с тобой? У тебя озноб?

— Я хочу вниз, книга зовёт меня! Рядом с ней мне было хорошо, я и про голод забыла! А сейчас меня тошнит, и кружится голова!

— Лена оставила для тебя еду, — сказал Гриша, — все, что у неё было с собой, оставила! Только она велела давать тебе еду понемножку!

— Меня всю трясёт! Я не могу…

— Си, — вызвался Токагава, — а давай я тебя покормлю!

— Спасибо, Толи! Мне уже легче, я попробую сама!

— Но, — попытался возразить мальчик, однако его прервал крик маленькой девочки, которая сидела на руках взрослого мужчины и колотила его руками и ногами:

— А я говорю, что нет у меня брата, и сестры нет! И мамы нет! У меня есть только папа и няня! Вот папа тебе задаст, когда я, наконец, отсюда выберусь! Отпусти меня сейчас же!

— Кто тут Григорий? — спросил мужчина, — ну и крикливая у тебя сестра! Теперь наверно неделю ее крики будут у меня в ушах звенеть!

— Я, я Григорий! Ну что же ты, Сонюшка… Ой, но это действительно не моя сестра! Сейчас, когда ее глаза открыты, я вижу это ясно! Но как же похожа… Боже, мой! Но что же это я? Я здесь столько часов, а моя сестричка сгорает от температуры! Мне надо срочно выбираться отсюда!

— Э, парень, постой! — вмешался мужчина, видя, что Гриша твёрдо намерен покинуть катакомбы как можно скорее, — а с этой крикухой что делать? Так же нельзя, это же живая душа!

— Да, действительно, что это я? Успокойся, маленькая! Конечно, я не твой брат! Я обознался! Ты очень похожа на мою сестричку, Сонечку!

— Да? — тут же успокоилась Лариса, — а у неё есть такая шубка, как у меня? Я такие сапожки?

— Ни шубки, ни сапожек у неё нет!

— А как же она гуляет зимой?

— А она не гуляет! Как же гулять, если одеть нечего?

— А я вот папе скажу…

Что скажет Ларочка папе, так и осталось неизвестным, потому что ее голос заглушила брань японца, которого тащил за собой ещё один мужчина.

Увидев пленённого японца, Ларочка заверещала пуще прежнего:

— Это он! Он девушку убил! Он мне в рот горькую конфету засунул! Он… — девочка забилась в истерике.

— Боже мой! — застонала Си. — Это тот мужчина, которого я встретила, когда первый раз уходила из дома госпожи Харуко. Я вспомнила, я встретила его прямо перед гардеробной.

Услышав имя Харуко, японец поднял голову. Несколько минут он щурился, пытаясь разглядеть того, кто говорит, а когда разглядел… К счастью, русский крепко держал японца, а то озверевший потомок самураев просто сбил бы девочку с ног.

Японец рвался к горлу Си с удесятерённой силой. Мужчина, пытавшийся удержать японца, понял, что ему это не под силу и позвал на помощь второго, который держал на руках Ларочку. Тот спустил девочку на землю и спешно подошёл к другу. Как только Ларочка оказалась на земле, она тут же подбежала к Грише.

— А ты мне разрешишь поиграть с твоей сестричкой?

— Наверно, разрешу, — озадаченно откликнулся Гриша, — только мне сейчас нужно идти! Моя Сонюшка сильно заболела!

— А ты возьмёшь меня с собой? — доверчиво прижалась к мальчику малышка, — мне здесь не нравиться! Пойдём! Чего же ты стоишь? Сам говорил, что нужно спешить, а сам стоишь! Пойдём! Как ты думаешь, твоя сестричка согласится со мной дружить? А то мне нянюшка не разрешает дружить с девочками с улицы.

Но прежде чем Гриша ушёл, ему пришлось стать свидетелем странной картины. Павел, Токагава, Кенрю бросились на помощь мужчинам, пытавшимся удержать впавшего в неистовство японца, но и стреноженный пятью мужчинами, японец медленно продвигался к Си, таща за собой кучу народа, повисшего на нем. Наконец, сила победила, и японец оказался на земле, связанный по рукам и ногам.

— Он говорит, что эта девочка, Си, разрушила его жизнь, когда украла платье, — перевёл быструю и отрывистую речь японца Кенрю.

— Да вот же оно, это платье! Что же я ему такого сделала? За что он хочет меня убить?!

— Он говорит, — теперь за роль переводчика взялся Токагава, — что к вороту платья приколота брошь! Это так?

— Да, вот она! Она исколола меня до крови!

— И в этой броши лежит записка! — продолжал переводить Толи.

— А вот этого я уже не знала! — расстроено сказала Си.

— Эту записку должна была передать горничная мадам Харуко, та самая девушка, которой ты помогла подняться, когда ее сбила пролётка.

— А что же это за записка такая, что…

— Это было донесение, которое должна была бедная девушка передать этому господину, а он по цепочке должен был передать эту записку дальше!

— Шпион! Вот значит ты кто, господин хороший! Шпионишь, значит? Сейчас я тебе и Порт-Артур припомню, и Варяг, и морячков наших погибших, — взбеленился мужчина, нёсший Ларису, — и брата моего, Петра, калекой оставшегося на всю жизнь! Ты…

— Нет, Фёдор! Мы не должны устраивать самосуд. Ну, прибьёшь ты его, а остальные уйдут от наказания! Нужно в полицию его тащить!

— А что же произошло с горничной мадам? О, господи, — Си уловила ответ, пришедший от японца, — господи, господи! Если бы я только знала! Этот зверь убил девушку!

Рыдания Си заглушил голосок Ларисы.

— Я видела, как он убил ее! А мне никто не поверил! А потом…

— Лариса, пойдём к выходу, — взял за руку девочку Гриша, — Си очень плохо, не надо ей ещё сыпать соль на рану! Пойдём!

— Подожди, Гриша, — обратился к нему Павел, — мы все пойдём!

— А что будем делать с этим? Я этого мерзавца на себе не потащу! — предупредил мужчина.

— А он сам пойдёт! А если не пойдёт, то оставим его здесь связанного. Как только мы уйдём, и станет темно, сюда тут же поползут крысы. Слышишь, японец, как они шебаршатся на втором уровне? Ну что, пойдёшь или останешься здесь?

— Пойду, — буркнул японец, и хоть сказано это слово было по-японски, переводчик никому не понадобился.

— Ну что же, — подвёл итог Павел, — с японцем проблему решили. Теперь ты, Си, скажи мне, ты с нами в полицию пойдёшь или боишься, что они тебя сразу в каталажку упрячут?

— Боюсь.

— Ну, тогда, нам придётся разделиться. Мы с этими двумя и японцем пойдём в полицию, ты Гриша берёшь на себя Ларису, а ты, Си… А что же делать с тобой? Если бы…

— Си, пойдёт с нами, — вмешался в разговор Токагава, — правда, дядя?

— Да, — согласился Кенрю. — Это будет правильно!

— Предатели, — процедил сквозь зубы пленный, — ну, я с вами ещё посчитаюсь! Долго в тюрьме меня держать не будут. Я работаю по заданию правительства и…

— Иди и помалкивай, — подтолкнул японца в спину один из мужчин, — разговорился он! В полиции будешь говорить, а пока иди и не зли нас! А то кое у кого здесь очень руки чешутся!

— Си, — обратился к девочке Токагава, — ты не против, если мы пригласим тебя к себе пожить? А то получается, что мы все решил за тебя!

— Я не против, — смутилась Си, — если не будут против ваши родные.

— Вот и хорошо! — обрадовался Павел. — Все решилось! А завтра снова встретимся. Я думаю, удобнее будет встретиться возле того входа в подземелье, куда мы спускались в первый раз. Ну, пошли!

— Подожди, подожди, — вмешался Гриша, — а что же мне с Ларисой делать?

— Как что, — удивился Токагава, — отведёшь ее домой! Лариса, а ты знаешь адрес, по которому ты живёшь?

— Конечно, знаю, — гордо сказала Лара, — я живу на самой лучшей, на самой чистой и самой главной улице, на Светланской. У нас даже элек… Электрические фонари на улице ночью горят! Вот.

— Ну, молодец девочка! — похвалил малышку Гриша. — А дом, какой?

— Говорю же, на Светланской дом! Что же ты, Гриша, такой непонятливый, а ещё говоришь, что мой брат!

— Ларочка, про Светланскую мне все понятно, а у дома есть номер?

— А зачем ему номер? Это же дом, в котором я живу!

— Хорошо, — засмеялся один из мужчин, — а что ещё есть рядом с твоим домом, кроме фонарей?

— Магазин есть! — важно сказала девочка.

— Какой? — в унисон спросили Павел, Толи и один из мужчин.

— Какой, какой! Откуда я знаю, какой? Просто магазин! Я же там не была, откуда мне знать, какой там магазин. Папа меня туда не водил. Если бы водил, я бы вам рассказала, что там продаётся. Куколки красивые или платьица с туфельками!

— Все ясно. Так ты от неё ничего не добьёшься! Нужно вести ее в полицию.

— Не хочу в полицию, — твёрдо сказала Лариса, — хочу идти с Гришей!

— Но, Ларочка, я же тебе сказал мне надо найти врача для Сони!

— Вот найдёшь врача, — рассудительно сказала Лара, — а потом пойдём вместе в полицию.

Если бы путешественники задержались ещё минут на пятнадцать, они непременно встретились бы с Еленой, которая уже спешила в направлении катакомб, но получилось все по-другому. Как только вышли из-под земли, в небо взвился фейерверк, и Ларочка, взвизгнув от восторга, ввинтилась в праздничную толпу, пытаясь отвоевать себе то место, где гроздья фейерверка будут видны как можно лучше. Грише ничего не оставалось, как последовать за девочкой. Когда он спохватился, оказалось, что остальные уже разошлись по своим делам. Дав Ларисе несколько минут понаблюдать за невиданным зрелищем Гриша подхватил девочку на руки и пошёл в направлении Пекинской улицы, пробиваясь сквозь толпу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО

Утро принесло новые ощущения. Все, кто побывал вчера в катакомбах и особенно те, кто спускался ниже первого уровня, стали глохнуть и слепнуть. Ларочку, двух русских мужчин, японца-шпиона и Елену это коснулось лишь в малой степени, но зато все остальные, все, кто побывал в подземном городе, ощутили неприятные последствия в полной мере. Григорий отнёс утреннее головокружение за счёт того, что не спал всю ночь, пытаясь сначала уговорить уже известного нам Ваську-морфиниста помочь сестре. А потом, когда пришёл к выводу, что его усилия напрасны, попытался помочь Сонечке самостоятельно. Удивительно, но девочке полегчало довольно быстро. Кашель стал влажным, лихорадочные пятна покинули ее щёчки. Температура упала в пять часов утра и больше не поднималась. Как только температура упала, Гриша опустился на пол и заснул. Ларочка заснула, как только голова ее коснулась подушки в доме соседки Капитолины. Спать на полу, в доме Гриши, она категорически отказалась. Пробуждение было поздним. А для Григория ещё и тяжёлым. Он почти ничего не слышал и не видел. Глаза жгло, будто они были запорошены песком, звуки доносились, как сквозь вату. Капитолина привела Ларису, которая капризничала и жаловалась, что что-то мешает ей смотреть и слушать. Но все-таки Лариса что-то различала и почти все слышала, особенно если говорящий подходил к ней вплотную. Гриша же уже вообще ничего не видел и не слышал. Это было ужасно. Испугавшись, что откажет ещё и речь, Григорий громко позвал Капитолину. Подошла к нему пожилая женщина или нет, он не видел. Но на всякий случай он рассказал вкратце всю историю похищения Ларочки, погоню за японцем, спуск в катакомбы и появления девочки в сопровождении мужчин. Все странное и необъяснимое он в своём рассказе опустил. Поэтому рассказ получился кратким. Говорить становилось все труднее и труднее. Последнее, что успел рассказать Григорий, не зная, слышат его или нет, это информацию о том, что Ларочка не знает, где живёт. И что помочь теперь может только полиция. Как только девочку похитили, отец Лары, конечно же, помчался в полицейский участок и поэтому полиции не составит труда установить, где живёт Ларочка, и кто ее отец. Когда зрение и слух отказали полностью, Гриша подумал, что потеряет сознание, но не тут-то было. Мозг работал как никогда чётко и ясно. Перед глазами начали плавать разноцветные круги, а в ушах нарастал звон. Сколько это продолжалось, Гриша не знал. Внезапно он почувствовал, что его куда-то понесли. Потом вроде бы куда-то ехали, неведомое средство передвижения несколько раз подбросило на ухабах. И снова куда-то вели. Наконец измученным ногам дали отдых. Кто-то погладил Гришу по голове и помог лечь. Звон в ушах нарастал, а потом сменился давлением. На виски давило так, что казалось голова сейчас сплющиться. От боли мальчик начал плакать. От слез, казалось, стало легче. Так и есть, давление уменьшилось, а потом исчезло вовсе. Круги перед глазами стали меркнуть и уменьшаться!

Елистрат Федорович, отец Ларисы, сидел возле кровати мальчика и смотрел на мальчишеское лицо, которое было искажено гримасой боли. В соседней комнате Ларочка и Соня весело щебетали, разглядывая подарки, которые купил им отец Ларочки. На кухне няня и бабушка Сони и Гриши обстоятельно рассуждали о последних событиях. Елистрат Федорович понимал, что Ларисочку спасло только то, что она оказалась похожей на Сонечку. Действительно, даже сейчас, при солнечном свете, было видно, что девочки похожи друг на друга, как сестры-двойняшки. Только цвет глаз был разный. А уж в тёмном дворе Миллионки перепутать девочек было плёвым делом. Тем более что Ларочка была без сознания. Раздумья мужчины прервал крик. Гриша страшно закричал и выгнулся дугой. Врач, который был полчаса назад, сказал, что болезнь, которой заболел Гриша, науке неизвестна. С тем и отбыл, не забыв, тем не менее, взять гонорар за лечение. Теперь ждали другого доктора. У Ларисы проблемы со слухом и зрением прошли незаметно, сами собой. Каждые пять минут девочки наведывались в комнату, где лежал больной, и жалостливо глядя на Гришу, шёпотом осведомлялись, есть ли изменения. И каждый раз ответ был отрицательным. За два дня сменилось шесть докторов, но, ни один из них не смог дать чёткого и внятного ответа, что случилось с мальчиком и чем его лечить. Утром третьего дня мальчик внезапно пришёл в себя. Он сел в кровати и громко спросил:

— Где это я?

Он никогда раньше не видел эту комнату и заснувшего в кресле мужчины.

Мужчина проснулся и тут же торопливо подошёл к мальчику.

— Ты, лежи, лежи! Тебе нельзя так резко подниматься! — сказал мужчина. — Я Елистрат Федорович, отец Ларисы. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Только сильная слабость и есть очень хочется!

— Сейчас, я кухарку разбужу! Потерпи немножко.

— А где моя бабушка и Соня? — спросил мальчик, когда мужчина вернулся

— Ты, главное, не волнуйся. Все в порядке. Здесь твоя бабушка и твоя сестра тоже здесь. Спит в детской вместе с Ларисой. Их кроватки стоят рядом.

— А как Лариса? Когда я… Когда со мной что-то случилось, я слышал, как она плакала.

— С Ларисой тоже все хорошо! Спасибо тебе! Японца допросили в полиции, и теперь ясно, что же произошло на самом деле! К сожалению, японец оказался прав, полиции не удалось его задержать надолго. В тюрьме он сидел всего лишь сутки. После этого пришло предписание отправить вражину в Хабаровск, для дальнейшего разбирательства.

— Я… Мы, наверное, должны вам за лечение?

— Григорий, давай поговорим обо всем позже. Когда ты полностью придёшь в себя! Но ты должен понять одно. Теперь я твой вечный должник. Лариса — это все, что у меня осталось ценного в жизни. И если бы не ты… — глаза мужчины налились слезами.

Мужчина махнул рукой и вышел из комнаты, чтобы ни показать мальчику своей слабости.

Часть вторая. Битва шаманов

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПАВЕЛ

В дом на Китайской улице тоже пришла беда. Си, Токагава и Кенрю оглохли и ослепли. Си с Токагавой стойко сносили неприятные ощущения, слух и зрения покинули их не полностью, а на Кенрю невозможно был смотреть без слез. Мужчина кричал от боли и плакал как ребёнок. Каких только докторов не перебывало за два дня в доме: были японцы, русские, даже несколько китайцев. Как и в случае с Гришей, никто не смог поставить диагноз, а уж о лечении и речи быть не могло. Си, как только ей стало легче, трогательно ухаживала за Кенрю, даже пыталась применить кое-что, чему ее учила бабушка Май, но пока не наступил перелом, а кризис, как и в случае с Гришей, миновал только на третий день, ничего не помогло. Грише повезло больше, ему было только 13 лет и поэтому морально и физически мальчик восстановился довольно быстро. Совсем другая картина наблюдалась с Кенрю. К третьему дню слух и зрение восстановились у него полностью, но его душевное состояние было ужасным. Временами он приходил в себя и вспоминал, что он японец и зовут его Кенрю. По профессии он археолог. Но чаще всего он представлял себя Да Цзожуном, основателем государства Чжень, которое позднее было переименовано в Бохай. Иногда он начинал перечислять племена и народы, которые подчинил вместе со своей армией. А иногда призывал своих соплеменников строить города, порты, военные поселения. Мостить дороги. Очень часто в его речи упоминалась священная молния, которая однажды зимой, во время страшной снежной бури, ударила в пень поваленного дерева. Так было выбрано место для будущего главного города. Город стал тайной резиденцией Чженей. Считалось, что высшие силы указали место для постройки города. Второй раз молния ударила через три года. Было лето. Молния ударила в песок, потом ещё один раз и ещё один. На песке остались три буквы. Три янтарные буквы мерцали и переливались перед глазами удивлённой свиты князя. Месяц лежали буквы на песке, омываемые волнами моря, пока однажды Да Цзожун не принял решение поместить буквы в стеклянный ларец. Буквы оказались очень тяжёлыми, вот почему морю не под силу оказалось смыть их. Четыре человека понадобилось, чтобы унести одну букву в хранилище. Наконец буквы оказались водворёнными на место. А на следующее утро маленький мальчик нарисовал одну из букв на песке. Так было положено начало бохайской письменности. Третий раз молния ударила в то место, где лежала сорванная ветром парадная накидка Да Цзожуна. После удара молнии от накидки остался один лоскуток, не больше книжного листа. Все остальное сгорело. Оказалось, что лоскут лежит в озере белого холодного пламени. Никто не решался наклониться и поднять его. Наконец, к лоскуту подбежал невесть откуда взявшийся малыш. Тот самый, который нарисовал букву. Бесстрашно опустив руки в белое пламя, он выхватил лоскут и подал его Да Цзожуну. Руки у мальчика засветились белым пламенем. Лоскут скоро затвердел, и на нем стали видны все те же три буквы.

Тайный город Чжень стал пристанищем для чжурчжэней в средние века, когда под ударами киданей государство Бохай было почти уничтожено. Но недолго торжествовал враг. Прошло немного времени и бохайцы, подлатавшие свои раны и восстановив боевой дух с помощью священных книг-молний, перешли к активной обороне, а затем и к контрнаступлению. И так было на протяжении многих веков. Нюйчжи (чжуржени) не терпели над собой никакой власти, кроме власти потомков Да Цзожуна, и поэтому много раз оказывались на грани полного исчезновения. И каждый раз тайные тропы выводили нюйчжев к воротам тайного города. Шли века. О таинственном городе-обереге слышали и знали многие. Но никто, кроме бохайцев, не видел его воочию. А потом государство чжурженей возродилось, и на карте появилось могущественное государство Цзинь — Алтун — Золотая империя чжурженей. Государство расцвело, а таинственный город пришёл в упадок. Дорога к главному городу открывалась перед редким бохайцем. Обычно это происходило, когда бохаец находился в духовном кризисе или умирал от неизлечимой болезни. Приходили в тайный город и те бохайцы, которые просили за своих близких. Однако ни их, ни их близких после таких посещений больше никто не видел. Но вскоре все опять переменилось. Монголы под предводительством Чингисхана вторглись в Золотую империю. После длительных войн государство Цзинь было уничтожено. И только чжуржени — удигэ, у которых тайные знания о подземных ходах передавались от поколения к поколению, продолжали упорно и отчаянно сопротивляться. Много раз монголы пытались узнать у чжурчжэней дорогу к тайному великому городу. Но ни разу не добились желаемого. Дело в том…

На этих словах Кенрю пришёл в себя и обвёл окружающих ясным взглядом.

— Что случилось? — спросил он. — Почему вы на меня так смотрите?

— Дорогой брат! — проговорила своим нежным голосом Кан-ин, — ты был болен. Но теперь, по-моему, ты на пути к выздоровлению! Так что не волнуйся и ложись в кровать. Ты ещё очень слаб.

— А какой сегодня день? — не обратив внимания на призыв сестры, спросил Кенрю.

— Пятница, — пропела Си. — Послушайте госпожу Кан-ин и ложитесь! Вы очень бледны и глаза у вас ещё красные.

— Как же так? — Кенрю повернулся к Токагава, — мы же должны были спуститься вниз во вторник. С утра. А сегодня уже пятница. Что же случилось?

— Дядя, — поклонилась Енеко, — а ты разве ничего не помнишь?

— Помню внезапную боль в голове. Яркие круги перед глазами. А потом… Потом чувство ужаса и безумную боль в глазах и в ушах. И все. Больше никаких воспоминаний. До того момента, как увидел вас.

— Отец, Тора, — чуть повысив голос, позвала Кан-ин, — идите сюда! Кенрю пришёл в себя!

Двое мужчин, которых позвала Кан-ин, вышли из своих комнат с разным настроением. Акутагава, отец Кан-ин, с надеждой, муж Тора, с брезгливой гримасой.

— Что это тебе вздумалось болеть, — недовольно спросил он, — да ещё такой болезнью, которую никто не может вылечить. Знал бы ты, сколько мне пришлось уплатить докторам! А сколько денег ушло на бесполезные лекарства!

— Я все возмещу! — испуганно проговорил Кенрю, — у меня в Киото остались кое-какие сбережения!

— Бог скаредности подменил твоего мужа где-то на длинном пути вашего супружества! — обратился отец к притихшей Кан-ин. — Найди своего мужа, пока не поздно!

И неодобрительно качая головой, Акутагава скрылся в домашней молельне.

Молча, опустив голову, Кан-ин ушла в свою комнату, за ней порывисто двинулся озадаченный и обозлённый Тора.

В комнате остались только подростки и Кенрю.

— Ну, — обратился к притихшим ребятам Кенрю, — чего молчите? Что случилось-то? Тора в своём репертуаре, Кан-ин теперь неделю будет молчать. Никто не услышит от неё ни слова. Отец соберётся и уйдёт в храм. Все, как всегда.

— Нет, не все, — не поднимая глаз от пола, проговорила Енэко, — ты не такой!

— Я? — удивился дядя, — а что во мне изменилось?

— Во время болезни ты был Да Цзожуном, великим князем, основателем империи Бохай.

— Что? — потрясённо проговорил Кенрю, — да что здесь происходит?

— Енеко пошутила, — сказал Толи, увидев, что дядя не готов воспринять странную правду, — она пытается таким образом сгладить резкость отца!

— Я не шутила! — взорвалась Енеко. — Я сказала правду! Это ты, Токагава, вечно пытаешься все сгладить!

— Енеко, — вмешалась Си, — ты обещала помочь мне с написанием этого коварного иероглифа! Ты же знаешь, одной мне с ним никогда не справиться! Пойдём!

Наконец в комнате остались только дядя и племянник.

— Токагава, — задумчиво проговорил Кенрю, — а как же остальные? Они спускались в катакомбы без нас?

— Нет. Ни один человек. Гриша болел так же сильно, как и ты. Лариса перенесла болезнь легко, как насморк. Лена прячется на Эгершельде от разгневанной тётки и ее семейства. А Павел… Павла, я больше с того вечера не видел. Несколько раз ходил к нему домой, кричал, совершал манипуляции с кирпичом, даже поднялся и стучал в его дверь, но мне никто не открыл.

— Ясно. Что ещё нового?

— У нас проблема с Си. Отец категорически запрещает Си жить вместе с нами. Пока мама и дедушка его ещё сдерживают, и Си ни о чем не догадывается. Но ты же знаешь отца. Долго он терпеть не будет. Хотя расхода от Си никакого. Она почти ничего не ест и всем старается угодить. Мама уже несколько раз отбирала у неё тряпку и веник, напоминая, что в нашем доме Си гостья, а не прислуга.

— Да, — протянул Кенрю. — Когда я приглашал Си, я совсем забыл о твоём отце. Бедная девочка! Она не выдержит, если и здесь с ней обойдутся так же, как поступали всегда в жизни. А эта история с платьем… Что, полиция все ещё ищет Си?

— Нет, как только полиция заподозрила господина Харуко в пособничестве шпионажу, он постарался все сделать, чтобы замять эту историю. Си никто больше не ищет.

— Ну, хоть это хорошо! А остальное все как-нибудь решиться. Ну что, идём в катакомбы?

— Дядя, да ты что? — испугался Толи. — Ты ещё очень слаб! Только час назад ты окончательно пришёл в себя!

— Токагава, ты же юноша, а не изнеженная девушка! Непозволительно мне, потомку самураев, лежать в постели, когда… — Кенрю попытался резко встать с постели, но ноги его подломились, и он упал.

— Дядя, я хочу задать тебе несколько вопросов, — помогая лечь в постель, обратился к дяде Токагава, — ты в состоянии разговаривать?

— Токагава, ты разочаровываешь меня! То, что я ещё настолько слаб, что не могу ходить, ещё не значит, что я не могу с тобой разговаривать. Так, о чем ты хотел меня спросить?

-Я очень хочу узнать…Расскажи, откуда здесь взялось племя мохэ?

— Мне кажется, что сейчас не время… А, впрочем, ладно, слушай. Край, где мы сейчас с тобой находимся, замечательный. И самое замечательное в этом месте, то, что именно здесь поселились бохайцы. О, люди этого великого государства первыми распознали, какие огромные богатства таит эта земля! Какая огромная территория лежит нетронутой и дикой. К Маньчжурии и Северной Корее вскоре добавилось и Приморье. Но вначале эти народы звались мохэ. У них было развито животноводство и земледелие, а в великое бохайское государство они превратились, когда решили объединиться в одно целое. Китайская империя Тан, Когуре и Тюрки, все пытались тянуть свои загребущие руки к богатствам племён мохэ, и только объединение ослабило военное давление, хотя очень ненадолго.

— Дядя, как ты много знаешь! И как ты только запомнил названия всех этих племен?

— Эх, Токагава! Разве это много? Нужно по крайне мере пять жизней, чтобы все изучить и запомнить! А где Си и Енеко? Что-то их давно не слышно.

— Пойду, посмотрю!

Вернувшись через несколько минут, он обескуражено проговорил:

— Их нет в комнате! Окно открыто, сквозняк гуляет по комнате, а их нет!

— Странно, если бы они пошли гулять, то обязательно прошли мимо нашей комнаты, и мы бы услышали их голоса!

— Может позвать дедушку или папу?

— Нет, погоди! Мне кажется, что я слышу их голоса! Что это? Опять сюрпризы катакомб?

— Нет, никаких чудес! — засмеялся Токагава, — девчонки опять каким-то образом объявились в комнате! Я ясно слышу оттуда их голоса! Подожди, дядя, я сейчас! Только разберусь, что произошло!

— Постой, племянник, ты… Все, убежал! Но как все-таки плохо, когда не можешь подняться и пойти туда, куда хочется!
- Ну что, — нетерпеливо спросил он вернувшегося племянника, — это действительно они?

— Я же говорил вам, что повода для волнения нет!

— Он говорил! А кто собирался позвать отца или деда? Ну, хорошо, так что там случилось?

— Ничего не случилось! Си учила Енеко перелазить через окно!

— Но как же так, наши комнаты на втором этаже!

— Поэтому и учила! Сказала, что в жизни все пригодиться!

— Странная девочка!

— Может быть! Хотя я так не думаю.

— Ну, и что Енеко? Не испугалась?

— Нет. Грязная, платье порвано в двух местах, но довольная! Я давно ее такой весёлой не видел!

— Ну, и что они сейчас делают? С потолка прыгают?

— Нет, штопают платье, пока папа не увидел! Особенно суетится Си.

— Нет, Токагава, я был неправ, когда назвал Си странной. Эта девочка привыкла все время быть в движении, привыкла полагаться на себя, быть кормилицей семьи. А в нашей семье, где свой уклад, привычки, условности, ей сложно. Но я надеюсь, что она привыкнет! Вот, только твой отец…

— Дядя, я все время буду начеку! Я буду стараться, чтобы в течение дня их пути не пересекались! А вечером, когда придёт время заката, отец не посмеет гневить Будду.

— Попробуй. Я верю, что все получиться!

— Дядя, а можно мы вернёмся к твоему рассказу? Я теперь знаю, что город, который мы обнаружили — это тайный город! А где находилась столица Чжурчжэней?

— Главной столицей была Верхняя Столица, которая находилась на территории Китая.

А вообще бохайское государство делилось очень необычно. У великого князя было несколько столиц и несколько десятков областей. Я знаю из них только пять. Местонахождение многих бохайский областей до сих пор неизвестно. Но я точно знаю, что на юге Приморья находилась Бохайская область Шуайбинь, названная так по древнему названию реки Раздольной, Субинь — Шуайбинь.

— А что случилось с Да Цзожуном?

— Ни в одной из хроник не упоминается о его смерти. Но теперь я знаю, что однажды Да Цзожун ушел в тайный город и не вернулся. Правда, я не могу тебе указать книжный источник, откуда я почерпнул эту информацию. Об этом я нигде не читал.

— А после Да Цзожуна остались наследники?

— Да. Внуки Да Цзожуна значительно расширили территории королевства. Наиболее выдающимся Бохайским правителем был Да Циньмао, который идею пяти столиц довёл до совершенства! И..

— Дядя, я хотел тебя спросить вот ещё, о чем…

— Да. Я тебя слушаю! Почему ты замолчал?

— У меня в голове звучит голос Елены! Меня зовёт Лена! Вернее, она обращается к Грише, но он слишком слаб, чтобы куда-то идти!

— Что случилось?

— Я и сам не очень понимаю, что случилось! Но Лена говорит, что Сяй — линь несколько раз просила ее сводить в катакомбы. И вот вчера Лена, наконец, уступила, и они спустились вниз. Сначала Лена не хотела вести Сяй — линь к трём уровням. Они шли в другом, как ей казалось, направлении, но оказались возле камня в форме головы птицы. А это, как ты помнишь, точный ориентир, что тайный город близко. А дальше процесс вышел из-под контроля, уже не Лена, а Сяй — линь вела Лену дальше. Подойдя к тому месту, где я открыл ход, Сяй — линь села в позу лотоса и сидела так не меньше получаса, не отвечая на встревоженные вопросы Елены. Потом в таком же сомнамбулическом состоянии, она шагнула в провал. Когда она достигла города, то повторилось то же, что было и с нами. Но свою книгу Сяй — линь тоже не нашла. Она перенесла это особенно тяжело. Лена с огромным трудом уговорила девочку вернуться назад. Сяй — линь кричала, что она жена императора Тай-цзу. Что она происходит из рода Шулюй! Кричала, что была киданькой, родившейся в киданьских землях.

— Толи, — перебил его Кенрю, — не торопись! Я не успеваю осмысливать Ленино сообщение!

— Хорошо, — согласился Толи, — я попытаюсь говорить медленнее! Я вижу то, о чем говорит Сяй-линь, в картинках. Будто передо мной выставка картин, а перехожу от одной картины к другой. И все картины на одну тему.

Случилось так, что императору Тай-цзу пришлось отлучиться по каким-то делам, и он оставил императрицу одну, наказав охранять его юрту. Узнав об этом, воины двух шевейских племен хуантоу и сюбо замыслили подло напасть на юрту императора и императрицы. Гнев императрицы был страшен. Вероломные воины не ожидали отпора от слабой женщины. И были разбиты и повергнуты в прах. О подвиге императрицы долгие годы слагались легенды. После кончины супруга сыновья уговорили мать не лишать себя жизни, как предписывал закон. Императрица только отрубила себе кисть правой руки и положила ее вместе с телом горячо любимого мужа. Вокруг женщины снова стали роится слухи и легенды. Незаурядную женщину стали называть «вдовствующая императрица с отрубленной кистью руки». В короткие сроки в Верхней столице был сложен храм Ицзесы, храм верности мужу, построена башня Дуаньваньлоу — башня Отрубленной кисти руки, и воздвигнут памятник.

— Вот это да! — присвистнул Кенрю. — Что же это подземный город делает с нами?! И что было дальше?

— И тут Сяй — линь поднесла к глазам Лены левую руку. Действительно вокруг кисти шла темная полоса, как будто нарисованная краской. Будто кисть отрубили, а потом опять приставили к руке. Когда Лена спросила, откуда у Сяй — линь такой странный знак, та ответила, что эта полоса у неё с самого рождения. После этого Сяй — линь потребовала, чтобы Лена называла ее не Сяй — линь, а Шулюй!

— И что же? Я пока ничего страшного не вижу!

— В общей сложности они пробыли в катакомбах часа три. Домой Лена привела Сяй — линь ещё засветло и вернулась туда, где живёт сейчас, на Эгершельд. А сегодня утром домой к Лене пришла полиция. Лену обвинили в том, что она отравила Сяй — линь. Особенно кричала и надрывалась мать Сяй — линь.

— Ну, так что же случилось с Сяй — линь?

— То же, что и со мной, и с Си. Частичная потеря зрения и слуха. Через сутки все прошло. Ты знаешь, что на фоне того, что случилось с тобой, никто и не обратил внимания на наше недомогание. Да и мы сами не особенно на него обратили внимание. Не до того было! А Сяй — линь одна дочь у родителей! Сейчас Сяй — линь уже значительно лучше, но Лену никто не собирается из тюрьмы выпускать. Мать Сяй — линь категорически отказывается забрать своё заявление. Положение усугубляется ещё тем, что Сяй — линь впала в ступор. Она с тоской смотрит в одну только ей видимую точку и почти не отвечает никому. Ей доступна телепатическая связь, Лена знает это точно, но китаяночка не хочет ни с кем разговаривать, ни телепатически, ни словами.

— Ну что же нам делать? Если ты…

Собеседники замолчали, потому что в комнату вбежали Си и Енеко.

— С Леной беда! Сяй — линь… Но вы, я вижу, уже все знаете?

— Знаем, — ответил Токагава

— И что будем делать? — в один голос спросили Си и Енеко

Повисла тишина. Положение было слишком сложным, чтобы давать легкомысленные ответы. Наконец Си осмелилась подать голос

— Я не знаю. Может быть, то, что я предложу… Дело в том… — увидев лица друзей, которые в ожидании смотрели на неё, девочка вдруг осеклась и замолчала.

— Ну что же ты молчишь? — подбодрил ее Кенрю, — говори. Мы слушаем!

— Сяй — линь слишком мало пробыла в катакомбах, иначе она не горевала бы так! Ещё часа два, и она точно знала бы, где находиться ее книга.

— Постой, Си! Но ведь мы были достаточно долго, а я так и не нашёл свою книгу, — сокрушённо проговорил Кенрю

— Зато теперь вы безошибочно найдёте ее. Ваша болезнь была не случайна! И Гриша тоже найдёт. А вот с Сяй — линь все гораздо сложнее! Я не очень многому научилась у книги. Как вы помните, у меня было мало времени, но то, что я прочитала в книге, впечаталось в мой мозг навсегда! Я сейчас попробую, может быть, у меня получиться помочь подружке!

— Может нам уйти? — спросил Токагава.

— Нет, напротив, мне нужна ваша помощь! Если вы не против…

— Ну, что ты опять замолчала? — подала голос Енэко, — ты теперь член нашей семьи и можешь говорить все, что придёт тебе в голову!

— Я, — в глазах у Си появились слезы, — я до сих пор не могу в это поверить! Ну что же, если вы готовы выслушать мой план, я скажу!

— Да, — ласково сказал Кенрю, — мы готовы. Говори все!

— Мне нужны ваши руки. — Сказала Си. — Моих сил, даже вместе с теми знаниями, что дала книга, не хватит! Мозг Сяй — линь поражён сейчас силой древнего шамана Киданей. Закройте глаза, сейчас мы перенесёмся на самую высокую сопку в городе. Перенесётся дух, а тело останется здесь.

— Мы готовы! — торжественно сказал Толи. — Делай то, что считаешь нужным.

— Просто дайте мне свои руки! После того, как мы перенесёмся, нам надо повернуться лицом на восток, чтобы оказаться в зоне притяжения священной горы Пид. Она далеко отсюда, но все же должна помочь нам. Дайте мне руки! — сказала Си

— И я тоже? — с испугом уточнила Енеко

— Если ты боишься или не хочешь, то не надо!

— Я боюсь! — подтвердила Енеко, — но хочу! Сяй — линь хорошая девочка! Она никогда не задавалась, что ее папа русский и никогда не напоминала нам про события пятого года, не то, что некоторые в классе! А ещё…

— Енеко, — напомнил Кенрю, — мы все ждём только тебя!

— Подружка, — обратилась Си к Енеко, — не бойся! Ничего страшного не случится! Это как сон. Только во сне события не зависят от нас, а здесь мы сами хозяева своим поступкам.

— Ну, хорошо! — глубоко вздохнув, сказала Енеко. — Вот моя рука!

Четыре человека просто встали в круг, держа друг друга за руки. Сначала ничего не получалось. Мешало мечущееся сознание Енеко, а потом… Потом все четверо увидели место, где Сяй — линь ждала ее книга. Все четверо оказались в центре китайской деревни. Деревня находилась примерно в двадцати пяти километрах от Харбина. Когда-то здесь была Верхняя столица нюйчжэней Айсинь Гурунь — золотая империя. Называлась столица Шанцзин. Под многометровым слоем земли лежали останки Верхней столицы. А под руинами, тремя уровнями ниже, лежала книга Сяй — линь.

— Все, — остановила мысленное путешествие Си, — дальше нам нельзя. Мы не должны видеть книгу. Это книга Сяй — линь. Наследие ее предков.

— Ну, хоть одним глазком! — взмолилась Енеко

— Нет! — строго сказал Токагава. — Через твои глаза эту книгу может увидеть шаман Киданей. А этого делать категорически нельзя!

— Подождите! Не разнимайте рук! — попросила Си. — Мы ещё не сделали главного. Не показали местоположение книги самой Сяй — линь. Первый этап с Верхней столицей был довольно простым, а вот сейчас начнётся самое трудное. Енеко, если ты боишься, ты можешь уйти!

— Нет.

— Ну, хорошо! Прежде всего, нам нужно крепко сцепить между собой руки. Чтобы не случилось, руки расцеплять нельзя. От этого зависит жизнь Сяй — линь. Глаза должны быть по-прежнему закрыты. А сейчас — самое тяжёлое. Вам придётся повторять за мной те слова, которые я вычитала в книге. Но не просто повторять, а петь! Я понимаю, что это тяжело. Но другого выхода нет. Именно так читались много веков назад эти слова: нараспев.

— А как же, все же услышат! Мама, папа, дедушка!

— Никто ничего не услышит! Мы будем петь их так же, как и говорим сейчас. Телепатически! Самое главное, чтобы эти слова достигли ушей Сяй — линь! Начинаем!

Это была подготовка к настоящей битве. Подножие сопки окружили призрачные войска киданей и бохайцев. Но во главе войска киданей стоял не военачальник, а шаман, а вот у бохайцев шамана не было. Войска не двигались. Вокруг стояла тишина, не прерываемая никакими звуками. Это продолжалась долго, но вдруг головы воинов — бохайцев резко поднялись вверх, а указательные пальцы устремились в небо. Приглядевшись повнимательней, ребята увидели, что пальцы воинов показывают не в небо, а на конкретного человека, на Толи.

— Похоже, им нужен ты, — растерянно сказал Кенрю, — придётся тебе спускаться!

— Нет, дядя, что ты говоришь? Что я там буду с ними делать?

— Я поняла, — вдруг вскрикнула Си, — посмотри на одежду, в которую ты вдруг оказался одет. Это одежда шамана, я такую видела в музее. Меня папа водил. Вот эти зеркала, которые нашиты на твой шаманский халат, они называются… Называются… Вспомнила, они называются… толи! Почти так же, как зовут тебя. То-то у меня в голове все крутилось… ладно, — прервала она себя, — хватит рассуждений! Толи, по-моему, тебе выпала честь быть шаманом бохайцев! И пока ты не встанешь во главе войска, битва не начнётся!

— А как я там окажусь? С горы спускать наверно долго!

— Тебе не нужно спускаться! Тебе нужно только пожелать!

— Ну, ты готов, братик? — Подала свой голос Енеко, — не бойся, мы с тобой!

Некоторое время ничего не происходило, а потом вдруг друзья обнаружили, что Толи с ними рядом уже нет. Сомкнув снова руки, чтобы восстановить разрушенный круг, ребята посмотрели вниз. В своём синем шаманском халате Толи сверху казался маленькой фигуркой вставшей во главе армии.

Я ненавижу войну. Ненавижу описывать кровавые сцены, но, к моему счастью, в этой войне не было крови.

Поверженные воины просто исчезали. Воин исчезал, но вместо него на землю приходил звук. Звук был разный. Кто-то, уходя в небытие, рыдал, кто-то, наоборот, смеялся. А один из воинов, уйдя, тут же воплотился в земное тело и тишину боя прорезал отчаянный плач новорождённого. Какофония звуков была ужасной.

В какой-то из моментов Енеко шепнула друзьям:

— Я больше не могу! Меня тошнит от звуков! Мне плохо!

— Потерпи немножко, — взмолилась Си, — если ты не выдержишь, упадёшь или хотя бы ослабишь руки, то Толи погибнет! Погибнет по-настоящему, но в отличие от призрачных воинов, его душа не найдёт себе места. Потому что время Толи ещё не пришло, и для его души ещё нет пристанища! Потерпи, Енэко!

— Подумай о чем-то хорошем, — посоветовал племяннице Кенрю, — вспомни, как совсем маленькая ты приезжала с родителями на нашу родину в Киото, и мы все вместе любовались цветением сакуры!

— Хорошо, — болезненно морщась, ответила Енэко, — я только надеюсь, что это не продлится долго!

Как только она произнесла это, звуки боя внезапно затихли. Не потому что были разбиты войска, а потому что шаман армии киданей вдруг пошатнулся и в его руках оказался бубен, хэнгэрэг. Шаман киданей начал бить в бубен. Вот среди беспорядочных ударов появился ритм, ритм цокота копыт. Потом послышалось ржание, и возле шамана появился чёрный конь. Такой же бубен, только коричневого цвета, появился в руках Толи. А через некоторое время и Толи обрёл своего коня. Его конь был коричневым. Орба — колотушка ритмично била по бубну. Лошадь под ездоком двигалась в такт ритмической мелодии. И ребята наверху поняли, что исход войны между киданями и бохайцами зависит сейчас от двух шаманов. Около четверти часа соперники кружили друг против друга, как вдруг в руках шамана киданей появился из ниоткуда ещё один магический предмет, шаманский посох. Посох имел вид рогатины, а с другой стороны его венчала голова животного. Как только посох появился в руках шамана, тот немедля ни минуты, метнул его в Толи. Секундой позже в руках у мальчика тоже появился посох, но он не успел им воспользоваться. Удар киданьского посоха попал в бок мальчика. И хотя концы рогатины были не заострены, мальчик почувствовал безумную боль. Но не тело у него заболело, а душа. Падая с лошади, Толи успел увидеть своих друзей наверху и подумал, что его всепоглощающая боль не напрасна, друзья не дадут погибнуть его делу! Бойцы киданьской армии взревели. Звук был таким ужасным, что Енеко начала терять сознание. Цепляясь за руки Си и Кенрю, она молила бога, чтобы удержаться на ногах. Шаман киданей подошёл к поверженному сопернику. На лице старого шамана не было злобы или ненависти. Только любопытство и какая-то радость или предвкушение! Два зеркала, пришитые к платью шамана спереди и сзади, сверкали нестерпимым блеском. Толи попытался приподняться, но сил, как не странно, не было. Болел бок, но кровь из раны так и не появилась. Ни капли. Шаман киданей подошёл вплотную к мальчику и вытащил Боогиин хэлмэ — шаманский меч. Наклонившись над мальчиком, который по-прежнему не мог двинуть ни одним мускулом, он занёс меч и вспорол шаманский халат Толи. Под халатом у мальчика оказалось нательное зеркало — толи. Такое же зеркало было у старого шамана. Распахнув свой халат, шаман киданей медленно снял своё толи. От боли мальчик уже давно перестал понимать, что происходит. Он и рад бы был закрыть глаза, но старый шаман не позволил ему и этого. Глядя прямо в глаза поверженному мальчику, шаман киданей вытащил свободной рукой гаахан — курительную трубку. Сверкнула молния, и из трубки повалил дым. Делая кругообразные движения над головой мальчика, шаман приложил своё зеркало — толи к зеркалу мальчика. Толи закричал. Его лицо стало на глазах у поражённых друзей стареть, а лицо шамана разглаживаться! Бойцы армии Бохая стали падать на колени, а кидани, наоборот, наливаться силой и расти ввысь. Казалось, все было кончено, но тут зловещую тишину прорезал крик-пение Си:

— Нет, я не отдам его тебе!

И Си начала петь.
 Через несколько секунд песню подхватили друзья. Это была слаженная песня без слов. Безумный вокализ то взмывал вверх, то опускался вниз. Никогда Си так не пела. Божественное пение пронзало небесные сферы. Гремел гром, сверкала молния, подножие сопки ходило ходуном, а Си все пела. Слезы застилали глаза, эхо летело вперёд песни, а Си все пела. Наконец, она поняла, что и ее силы на исходе, но к этому моменту все было кончено. Внизу стоял, пошатываясь, только один Толи. Старый шаман, его войско, войска Бохая канули неизвестно куда, вероятно, в вечность. Дрожащей рукой Толи отбросил от себя магическое зеркало старого шамана. Зеркало Толи, да зеркало его соперника, вот все, что осталось от прошедшей битвы. Через несколько секунд Толи очутился рядом с друзьями. Борьба защитников Сяй — линь была завершена. Теперь Сяй — линь могла в любой момент проникнуть сквозь глубину веков в суть своей книги. Борьба была долгой. Так почувствовали ее ребята, хотя на часах в комнате прошло всего полчаса. Если бы в пении участвовали голосовые связки, то люди, пытавшиеся пробиться к Сяй — линь, давно бы охрипли. Внутреннее «Я» каждого из защитников Сяй — линь было серьёзно изранено. Что только не предпринимал шаман, чтобы оставить у себя навсегда душу Сяй — линь, но, в конце концов, победа осталась на стороне четвёрки, правда, с большими потерями. Когда все было кончено, все четверо упали там, где стояли. Постепенно силы восстановились. Но тут оказалось, что Си потеряла голос. Уходя в небытие, шаман забрал с собой прекрасный голос Си. Временно это или навсегда, никто не знал. С этого момента Си общалась с окружающими жестами или писала слова на бумажке. Через несколько часов Сяй — линь пришла в себя и потребовала, чтобы мама пошла в полицейский участок и сделала все, чтобы Лену выпустили. Когда мама воспротивилась, Сяй — линь пригрозила, что уйдёт из дома и больше не вернётся. Мама сдалась, и дело было закрыто. Скоро должны были выпустить из тюрьмы Елену. Настал вечер. С работы должен был вернуться отец Енеко и Толи, поэтому Кенрю велел Си сидеть в детской. Девочка попыталась возразить, но Кенрю был непреклонен. Он объявил домашним, что у Си ангина. И принёс ужин для Си прямо в детскую. Тора неодобрительно ворчал, но войти в детскую даже не пытался, побоялся заразы. На сегодняшний вечер ситуация была спасена, но только лишь на сегодняшний. Кан-ин по-прежнему не разговаривала ни с кем из домашних, проводя все свободное время в домашней молельне. Акутагава предложил привести для Си врача, на что Кенрю сказал, что завтра сам отвезёт девочку к знаменитому доктору. Настала ночь. Кенрю чувствовал себя уже довольно сносно и поэтому рвался в бой. Его сдерживало только то, что на улице уже темно. Не спалось. Рядом на соседней кровати маялся от бессонницы Токагава. Наконец Кенрю окликнул племянника.

— Токагава, дай мне твой знаменитый лист из книги!

— Сейчас, дядя! Как же я про него забыл? С него же все и началось! Вот он! Смотри-ка, вспомнили про него! Вибрирует! Как щенок, который виляет хвостом, увидев хозяина! Вот, дядя, возьми!

— Все-таки, какой необычный алфавит! Ну, бохайцы, мало им трёх алфавитов, они придумали ещё один, тайный!

— Дядя, а ты не рассказывал мне, что у бохайцев было столько алфавитов!

— Я горжусь тем, что взялся изучать историю Бохая. Посмотри на эту картинку из учебника по археологии. Здесь нарисованы бронзовая печать и диски с надписями на китайском языке, но принадлежат эти находки чжурженям. Есть ещё один вид письменности, это древнетюркское руническое письмо, которое в применялось в соседнем Уйгурском каганате. Третий вид письменности «иду», уходит корнями в древнекорейское государство Силла. 
Он был обнаружен при раскопках остатков Верхней столицы Бохая.

Это был язык, на котором составлялись официальные документы и даже язык поэзии и литературы

— Что? А разве в Бохае была поэзия и литература? Я думал, что это были дикие люди, умеющие только совершать набеги и драться!

— Ты не прав! Это было великое государство, в котором было все! Когда в Бохае появился буддизм, появились религиозные книги, а также буддийские храмы и пагоды. Бохайцы очень много переняли из культур других стран.

Но, Бохай также оказывал немалое воздействие на культуру соседних стран, что можно увидеть на примере нашей страны — Японии. В 822 году бохайцы прибыли в Японию и приняли участие в соревновании по верховой игре в поло.

Театральное представление, на которое так любила ходить твоя мама, когда жила на родине, я говорю о представлении Боккайгоку, тоже было привезено из Бохая. Боккайгоку переводится как музыка Бохая.

Ты что Токагава? Почему ты так напрягся?

— Да, нет! Мне видимо показалось! Рассказывай, пожалуйста, дальше!

— Бохайцы любили поэзию и музыку. Бохайские послы, приплывшие с дарами в Японию, состязались с японскими придворными поэтами и музыкантами.

— Дядя, ты слышал? Мне показалось, что какие-то звуки доносятся из комнаты Енеко и Си.

— Нет. Тебе показалось.

— Да. Наверное, показалось. Дядя, я вот все думаю, а почему второй уровень открылся именно мне? Я же обыкновенный мальчик. За что же мне такая честь?

— Расскажи подробнее, что было прежде того, как ты нашёл второй уровень.

— Я не понимаю.

— Случилось ли что-нибудь необычное по дороге к тому месту, где все произошло?

— Нет. А, впрочем, было! Я отстал от Павла и Сергея. Устал с непривычки. И так как вокруг ничего не было подходящего, оперся на камень.

— Какой камень?

— Ну, тот, о котором все говорят! Похожий на голову птицы!

— Ну-ну, рассказывай дальше! Это уже что-то!

— Ну, оперся я на него, чтобы отдышаться! А меня пронзила дрожь с пяток до макушки. Я аж заорал от неожиданности. Ребят испугал. Они быстро вернулись. А у меня уже все прошло. Я стою, как дурак, и не могу объяснить, что же произошло.

— А, мне все понятно! Значит, говоришь, камень-птица?! Бохайцы представляли душу человека в виде волшебной птицы, которая жила в черепе человека. Когда человек умирал, для него сооружали на дереве что-то похожее на гнездо. Шаманы рода долго выбирали дерево, которое станет родовым. Умершего торжественно возлагали в гнездо, которое находилось на дереве, и через какое-то время птица-душа взлетала с этого дерева и улетала в царство душ. Проходило время, и душа-птица возвращалась назад, и набравшись сил, перелетала с верхних веток на нижние, а потом опускалась на землю и вселялась в тело новорождённого ребёнка. И так до бесконечности. Заботясь о душе умершего, шаманы заботились о продлении своего рода, надеясь, что когда придёт их время, они тоже смогут возродиться вновь и произойдёт это именно в их племени. Камень в виде птицы, к которому ты нечаянно прикоснулся, вмещал частичку души человека, который по какой-то причине не смог уйти в мир мёртвых, в буни, то есть находящийся под землёй загробный мир. Не знаю, какова была причина, но, совершенно очевидно, что много веков подряд камень ждал именно тебя. И ты пришёл. Отсюда и вся остальная цепочка событий. Ну, тебе все понятно?

— Да. Кажется, понятно. Не все, но… Слушай, дядя, а давай утром попробуем вылечить Си. Ты же помнишь, что вибрация этого листа излечивает!

— Хорошо. Ну, а теперь клади лист на место и давай спать. Уже скоро утро, а мы ещё и не спали.

Утром дядя и племянник проснулись очень рано, несмотря на то, что легли поздно. Девочки ещё спали. Токагава маялся возле дверей детской, пока не перехватил удивлённый взгляд дедушки. Тогда мальчик решил взять себя в руки и пошёл назад в свою комнату, но тут же услышал голос Енеко.

— Заходи уже. Сколько можно топтаться под дверью. Мы уже давно встали и оделись.

— А откуда ты узнала, что это я?

— Оттуда! Конечно же Си подсказала! Ну, заходи уже!

— Сейчас, только дядю позову!

Когда Кенрю и Толи вошли в комнату девочек, первое, что они увидели, это лицо Си, обращённое к ним с надеждой!

— Она все знает, — сказала Енеко, — и ждёт, что бы вы ее вылечили!

Но слишком сильна была магия киданей, лишившая Си голоса, поэтому у Кенрю и Токагава ничего на этот раз не получилось!

После завтрака Кенрю засобирался в катакомбы в надежде найти свою книгу. Когда он уже был возле двери, то услышал возглас Енеко.

— Дядя, вернись! Си сказала, что ты не найдёшь книгу!

— Почему?

— Потому что у тебя нет своей книги!

— Что?

— В прошлой жизни ты был Да Цзожуном. И тебе принадлежит кое-что более ценное, чем книга.

— А что это?

— Ларец с тремя бесценными буквами.

— О, Будда! Я видел этот ларец. Это было совсем недавно! Или не было? То, что я видел вокруг себя, было более реальным, чем-то, что я вижу сейчас! Я велел отнести эти буквы и с почестями уложить их в ларец! Я… Что же это такое? Я схожу с ума? Почему вы молчите?

— Дядя, кто мы такие, чтобы судить тебя? Мы знаем только одно: ты наш любимый дядя, которого мы уважаем и которому верим!

— Но как же так? Я видел этот ларец, я сам велел резчикам по хрусталю вырезать его за одну ночь. Когда буквы уложили в ларец, я сам закрывал крышку. Буквы были тёплыми, даже горячими на ощупь. Но если все это правда, то тогда… Боже мой! Я все время путаюсь! Кто я, археолог Кенрю или Да Цзожун? Если я, Кенрю, то… То тогда я больше не увижу свой ларец! То место, где спрятан ларец, охраняется высшими силами. Эти силы по моему приказу призвал мой придворный астролог. И после этого… Послушайте, а может быть я все-таки смогу достать ларец? Ведь если в прошлой жизни я был. Да Цзожуном, что-то должно остаться?

— Дядя, — сказал Толи, — я не совсем понимаю, о чем речь! Что должно остаться?

— После того, как были призваны духи, к ларцу не смел прикасаться даже астролог. Доступ к нему имел только я. Понимаете, я!

— Да, дядя, — согласилась Енэко, — мы понимаем. Более того, Си подтверждает, что так все и было! Видите, вот она написала об этом. Си пишет, что тоже находится между двумя жизнями, реальной, сегодняшней и той, прошлой, в которой она была принцессой Пион в городе Юнминчен.

— Племянники, — обратился вдруг после недолгого молчания Кенрю, — мне так плохо! Болезнь, по-моему, опять возвращается! Я начал видеть реальность с двух разных сторон. С одной стороны — это место, где я велел спрятать книгу, с другой — место, где она лежит сейчас! Тогда, много веков назад это была… не могу сразу придумать название, просто лёгкая матерчатая палатка. Буквы в ларце не переносили замкнутого пространства. Несколько деревянных дворцов чуть не сгорели дотла, пока я не догадался, чего именно хотят буквы. Буквам нужен был воздух. Много воздуха! И поэтому стены палатки даже не были скреплены между собой, но, тем не менее, даже в самую лютую стужу в тряпичном домике было безумно жарко, не говоря уж о летних месяцах. Поэтому я приходил к буквам только поздней осенью или зимой.

— Дядя, — перебил Токагава, — а где сейчас буквы? Где-то здесь, неподалёку? В городе?

— Здесь. Неподалёку. В городе. Но мне до них не добраться! На том месте, где стояла палатка, сейчас сопка. Мы уже стояли на вершине этой сопки вчера, когда приняли бой с шаманом киданей. Но, к сожалению, никакие подземные ходы к ней не ведут.

— Да, — машинально потерев то место, где была рана, полученная в битве, подтвердил Токагава, — я был у подножия и не видел никаких ходов вниз!

— Как же так? — вмешалась Енеко, — ты был великим Да Цзожуном и не смог сберечь буквы!

— Пока я был жив, все было в порядке! После моей смерти Бохаем правили мой сын Да Уи, и внук Циньмао. Что произошло во время их правления, я не знаю.

— Дети, — в комнату вошла Кан-ин, — там вас спрашивает какой-то маленький мальчик. А ты, Кенрю, должен больше отдыхать. Ты перенёс такую сложную болезнь. Дети, пожалуйста, уходите из комнаты. Что же вы стоите? Я же сообщила вам о приходе гостя, неужели вы будете стоять здесь и молчать, в то время, когда вас ждёт человек?

— А кто там? — спросил Токагава, — как он представился?

— Он никак не представился. Только попросил позвать тебя или Си. Ну, вы идёте?

— Да, — ответил за всех Токагава.



На улице стоял Павел. Но Павел такой, каким он был, наверное, лет пять назад. Троица детей, высыпавших на крыльцо, оцепенела. Толи и Си были удивлены тем, как изменился Павел. Наконец тишину разрезал высокий детский голос:

— Ну, и долго вы на меня будете таращиться? Что я вам, синима какая-то или картинка лубочная?

— Павел, это ты? — неуверенно спросил Токагава.

— Конечно, я! А что, на мне розы выросли?

— Нет. Просто ты выглядишь немножко необычно!

— Будешь здесь выглядеть! Я пришёл в подземелье, как и договорились, на следующий день. Никого из вас там не оказалось. Ждал, ждал, никого нет. Тогда решил идти один. На моё удивление дорогу нашёл сразу. Только смотреть было больно, и в ушах стоял звон. Что вы переглядываетесь? Это вы устроили?

— Да ты что?

— А то глядите!

— Павел, ты что? Ты нам не веришь?

— Я никому не верю! Ну, будете слушать дальше?

— Конечно. Но может, пройдём в дом?

— Не-а. Не пойду. Увидит кто, скажет, что я пособничаю шпионам!

— Павел, что ты говоришь? — в один голос спросили Енеко и Токагава.

— А то и говорю. Я вижу, вы слушать меня не собираетесь? Пошёл я тогда!

— Павел, подожди! Хорошо, говори здесь!

— Так бы сразу и.…А то в дом они зовут, не знаю я что ли, чем это кончается?! Так вот. Иду, значит, я, глаза болят, уши тоже. Все кружится, звон стоит. Спустился кое-как на третий уровень, перед глазами плёнка радужная, дошёл до первого дома, который стоял у меня на пути и упал. Не знаю, сколько времени я был в отключке, а только, когда пришёл в себя, то очень есть хотелось! Одежда болтается, и штаны падают, видишь, вот руками держу! Похудел я что ли?

— Павел, подожди! Что ты хочешь? Зачем ты пришёл, если считаешь нас шпионами?!

— Да штаны мне нужны другие. Я очнулся, но не в катакомбах, а на улице, недалеко от твоего дома. Ты чуть толще меня будешь, может, вынесешь мне какие штаны, а то до дома я не дойду. А сеструха у тебя ничего, как зовут-то?

— Енеко, — машинально ответил Павел

— А воровка наша, Анастасия, чего молчит? Гнушается меня, что ли?

— Голос она потеряла. А штаны я тебе, Павел, не дам.

— Почему? Жалко стало?

— Не помогут тебе мои штаны. Сейчас Енеко принесёт зеркало, и ты все поймёшь.

— Что я пойму? То, что ты жид, это я и так про вас япошек знаю! То, что ты… — Павел посмотрел в зеркало, которое перед ним поставили Си и Енеко, и замолчал. Потом неуверенно спросил:

— Это я? Вы, что тут себе задумали? Это что за пацан, там в зеркале? Это не моё отражение! Видел я где-то этого пацана, только не помню где! Вы что, заколдовали это зеркало, что ли?

— Это ты. — Сказал Токагава. — Только ты стал младше лет на пять. Вероятно, это произошло тогда, когда ты потерял сознание.

— И что мне теперь делать? Куда мне идти? Домой меня в таком виде не пустят!

— Что у вас происходит? — спросил вышедший на улицу вслед за Енеко Кенрю. — Кто этот мальчик?

— Это Павел, — начал объяснять Токагава, — но с ним случилась странная вещь. Когда он спустился в катакомбы…

Токагава ещё не успел договорить, как Павел налетел на Кенрю с кулаками:

— Это ты? Я поверил тебе, а ты предал меня!

Маленький мальчик, держащий штаны в горсти, и наскакивающий на взрослого мужчину, представлял бы собой смешную картину, если бы не нешуточное выражение гнева и горя, которые горели в глазах мальчика.

— Ребята, — удивлённо оглянулся Кенрю, — о чем говорит этот мальчик?

— Отец, — умоляюще проговорил Павел, — неужели ты не узнал меня? Это я, Мэньи, твой сын!

— Дядя, — попытался снова хоть что-то объяснить Токагава, — это Павел! Он потерял сознание на третьем уровне и теперь вот…

— Это Павел? — удивился Кенрю. — Да, очень похож! Но, что с ним произошло?

— Отец, отец! — взывал тем временем Павел. — Ты гнушаешься мной? Или ты действительно, не узнал меня? Великий Да Цзожун не хочет узнавать меня, маленького и несчастного Мэньи.

— Почему он упорно называет меня отцом? У меня нет внебрачных детей, и я не женат.

— Отец, — мальчик упал на землю и прижался к ногам Кенрю, — зачем ты меня оскорбляешь? Я и так ушел в вечность преданный и униженный! Я твой младший сын, рождённый в законном браке.

— Я тебя не помню, мальчик, — попытался поднять Павла Кенрю, — но почему-то верю. Что же такого произошло между мной и тобой? За что ты так ненавидишь меня?

— Ты Да Цзожун, великий Ван! У тебя было два сына Уи — старший и Мэньи — младший! Я — Мэньи. Ты нарушил своё обещание. Предал меня. А когда ты умер, приставку Да получил мой брат Уи. Он стал Да Уи, а я остался просто Мэньи. Я был готов к этому. К чему я был не готов, это к тому, что ты уйдёшь в счастливый край и унесёшь с собой ключ.

— Какой ключ?

— Ключ от ларца с буквами. Духи разрешили мне приблизиться к ларцу, но открыть его я не смог. Не было ключа. Без ключа я не мог стать хранителем ларца. Вот так я стал никем. Я был просто младшим братом короля. У меня не было приставки Да, у меня не было ключа. Старший брат бросил мне подачку, назначил главнокомандующим армией, но было уже слишком поздно. Когда ты впадаешь в унижение, это видно всем. И однажды я перебежал на сторону врага и скрылся в Китае. Брат потребовал у китайского императора моей выдачи, но ничего не добился.

— Но если, как ты говоришь, я ушел в счастливый край и унёс с собой ключ, не успев предупредить тебя, то в чем здесь предательство? Человек не властен над той минутой, когда судьба решит, что ему пора уйти.

— Ты не должен был так поступать со мной! Почему ты не отдал мне ключ заранее?

— К сожалению, я не помню! Павел, мальчик, ты можешь ненадолго успокоиться?

— Я, Меньи.

— Хорошо, Меньи. Мы можем поговорить спокойно, где-нибудь в укромном месте?

— Я не знаю. За столько веков здесь все изменилось!

— Дядя, — сказал Токагава, — пойдём в адмиральский сад. В это время года там никого нет.

— Это далеко?

— Нет, рядом. Минут пятнадцать быстрой ходьбы.

— Ну, хорошо, пойдём. А девочки пойдут с нами?

— Си не хочет, — сказала Енеко.

— Ну что же, пойдём втроём. Ты, я и …Мэньи.

— Подожди, дядя, Давайте ненадолго войдём в дом, я дам Павлу свои старые брюки. Я их носил, когда пошёл в первый класс гимназии. Павел, пройди с дядей в комнату, а я пока поднимусь на чердак. Брюки лежат в одном из сундуков.

Павел безропотно последовал за Кенрю. Запал мальчика иссяк, и ему стало все равно, куда идти и что делать. Переодевание благополучно завершилось и через полчаса все трое сидели на скамейке в адмиральском саду.

Повисло молчание.

Вдруг Павел вскочил со скамейки и бухнулся на колени, пытаясь поцеловать ноги Кенрю.

— Отец! Прости меня! Гнев душил меня, когда я говорил тебе несправедливые слова.

— Токагава, — растерянно спросил Кенрю, — что же нам делать? Я думал вот-вот, и он придёт в себя, а ему все хуже.

— Отец, ты не виноват! — продолжал гнуть своё Павел, — но знал бы ты, какие роковые последствия ожидали тайный город и всю верхнюю территорию вокруг после твоего внезапного ухода.

— Какие последствия? — устало спросил Кенрю.

— С течением времени буквы, запертые в ларце, стали проклятием. Солнце стало всходить над этим краем со страшным шумом. Голоса неведомых людей кричали со страшной силой. Шум был так силен, что выносить его стало невозможно. Нужно было бить в барабан, чтобы заглушить грохот. Только так можно было спастись. Я сам видел, как солнце и особенно луна, не желали всходить над горизонтом, так кричали и упирались, что от этого крика погибало все живое. Так в одну ночь погибло почти все население верхнего города. Территория, где стоит нынешний город, стала табу. Здесь почти не селились люди. Сила букв нарастала. Но, слава богу, и нарастал слой земли над палаткой, где по-прежнему лежит ларец с буквами. Отец, ты видишь эту огромную гору земли. Там лежит ларец, от которого нет ключа.

— Я знаю, что лежит в глубине сопки! Но почему же я тебя не помню? Уи помню, а тебя нет. Должна же быть какая-то причина?

— Наверно должна, — устало проговорил Павел, — но я ее не знаю. Я всегда был хорошим и послушным сыном. Город, который ты видишь перед собой, должен был стать столицей столиц, а стал…

Павел поднялся и, отойдя на несколько метров от того места, где стояла скамейка, повернулся лицом к тому месту, где должно было быть солнце.

— Ты видишь, этот туман? — спросил мальчик несколько минут спустя. — С того момента, как ты умер, солнце редкий гость в этих краях, и с каждым столетьем туман завоёвывает все большие и большие территории. Ты ушел в счастливый край в январе. В тот день светило яркое солнце, лучи его были яркими, но не жгучими. Тем не менее, рабам, работающим за территорией верхнего города, было очень жарко. Так жарко, что они умоляли разрешить раздеться до набедренных повязок. Когда верховный надсмотрщик передал тебе их просьбу, ты разрешил им прервать работу на несколько часов. Ушел на полуденный отдых ты. Удалилась знать. Удалились все, в том числе и рабы. Через несколько часов, жизнь в городе вернулась в своё русло. Но тебя больше никто не видел. Обыскали все. Но тщетно. Через положенное время ваном стал Уи. Когда народ стал роптать, Уи объявил всем, что ты ушел в счастливый край тайно. Что, конечно же, было неправдой. Ты просто исчез, и мы не смогли тебя найти. Но народу этого объяснять не стали. С тех пор время сдвинулось. Сдвинулись силы природы. Теперь в январе в этом городе очень холодно.

— Да, в конце концов, — взорвался Токагава, — когда прекратиться этот маскарад? Павел, пора снимать маску! Ты слышишь меня? Ты крещён именем Павел. В святцах нет такого имени — Меньи. Слышишь меня? Я твой друг Токагава. Это ты сократил моё имя до четырёх букв, Толи. Так иногда зовёшь меня ты и Сергей. Павел, ты слышишь меня?

— Я слышу тебя, — отозвался Павел, — но очень плохо! Будто ты стоишь очень далеко и кричишь мне что-то важное. А я пытаюсь тебя услышать, но мне так тяжело.

— Вот и хорошо, — удовлетворённо сказал Кенрю. — Значит ещё не все потеряно. Попытайся его позвать ещё раз! Подойди к нему вплотную.

— Не надо меня звать, — вдруг заговорил Павел уже знакомым тонким голосом. — Я не глухой! Что вы там задумали себе, я не знаю, а только мне все это надоело.



— Будь проклят момент, когда я согласился пойти вместе с Павлом в подземелье, — снова взорвался Токагава. — Ещё неделя не прошла, а такое чувство, что мы прожили столетье или два. Книги, подземные города, битвы с шаманами, ларцы с буквами, ну зачем нам это нужно? Если бы можно было бы повернуть время вспять!

— Племянник, — задумчиво проговорил Кенрю, — ты не прав. Мне кажется, пройдёт время, и мы будем вспоминать об этих событиях, как о самой яркой странице в нашей жизни.

— Не хочу я этих страниц! Вот, посмотри, по Светланской идут люди. Они не подозревают о том, что здесь было государство Бохай, были чжуржени. Был тайный город. И что им от этого хуже живётся? Почему это произошло со мной, с тобой, с Си? Почему это не происходит с этим пьяным русским рабочим. Да, да с вот этим!

— Но почему? Причем здесь, русские! Вот Павел русский, а…

— Дядя, ты что смеёшься? Русский! Ты посмотри на разрез его глаз!

— Павел, скажи твои отец и мать русские?

— Чего это вы? Опять шпионичаете?

— Да, нет. Просто интересно.

— Мать была русской, а отец… Вроде тоже русский.

— Вроде, а поточнее!

— Поточнее… Что пристал? Не помню я поточнее, я…

Вдруг голос Павла изменился, и если бы не рост, можно было бы подумать, что перед Токагавой стоит тот Павел, с которым они столько пережили в катакомбах.

— Мой дедушка был из племени Тазов.

— Из племени кого? — удивился Токагава.

— Тазов. Это потомки тех чжурженей, которые ушли в тайгу, но не покорились Чингисхану. Говорят, что мои предки, чтобы хоть как-то сохранить свой род, женились и выходили замуж за китайцев. Я…

Голос Павла снова истончился и стал звенящим и ехидным.

— Не помню я ничего. Откуда я знаю, может это государственная тайна, а вы пытаете меня здесь. Вот кликну сейчас квартального, быстро вас в кутузку определят.

— Никого ты не кликнешь, — разозлился Токагава, — ты сам не знаешь, как тебе дальше жить и решение этой загадки зависит от нас. От меня и дяди. Поэтому…

— Поэтому, — вдруг заплакал маленький мальчик, — сделай что-нибудь. Я есть хочу! Я не ел столько дней! А домой я пойти не могу! Сеструха с мужем и так меня еле терпят, а если я ещё приду в таком виде… Сделайте что-нибудь!

— А ты что, правда, все эти дни ничего не ел? — спросил Толи.

— Правда, — вытер нос мальчик, — там, когда я заснул, мне, конечно, есть не хотелось! А сейчас я голоден, зверски голоден! Ну, вы можете что-нибудь сделать?

— Попробуем! Но для этого… — Токагава задумался. — Для этого, вероятно, нам опять придётся спуститься под землю!

— Ни за что! — отрезал мальчишка. — А вдруг теперь эта пещера злыдней меня в младенца превратит?

— Но что-то, же делать надо? Ты согласен? — спросил Кенрю.

— Согласен. Но под землю не пойду!

— Ну, хорошо! — согласился Толи. — Давайте ещё посидим здесь и попытаемся придумать другой выход из положения. Так, о чем мы дядя с тобой говорили?

— О том, что пещере все равно какой ты национальности! Она…

— А вот и нет. Смотри, я, ты, Си, Сяй — линь, Павел. Это все потомки тех, чья кровь питала роды бохайцев. Русских тогда не было.

— Токагава, мне не нравиться то, что ты говоришь! Что тебе сделали русские? И ты не прав. Гриша страдал так же, как и я, а он-то уж точно стопроцентный русский. Только вспомни про его нос картошкой!

— Дядя, прости меня! Я сам не знаю, что со мной произошло! Я всегда восхищался и буду восхищаться русскими. Их историей, их дружелюбием, их… Мои друзья… Дядя, а действительно, почему на Гришу все так подействовало, а на меня нет? А вот Лена, которая была рядом с Гришей, вообще ничего не почувствовала! Си, маленькая Ларочка, и те чуть-чуть заболели, а вот Елена оказалась недосягаемой для странной болезни.

— Я есть хочу, — заплакал маленький мальчик. Голос его изменился ещё больше. Приглядевшись внимательно, Токагава обратил внимание, что малыш стал ещё меньше ростом. — Дяденьки, дайте хлебушка!

Речь мальчика стала неразборчивой. Он стал шепелявить и не выговаривал половину букв алфавита.

— Токагава, — встревожился Кенрю, — мальчик в опасности! Он на глазах меняется. Я возьму малыша на руки, а ты веди меня! Все-таки я ещё не очень хорошо ориентируюсь в городе. Даже после вчерашних событий.

— Хорошо, дядя. Кажется, я знаю короткий путь до Миллионки. Только бы успеть!

— Успеем. Если будем меньше разговаривать, а больше делать.

— Ну что же. Дядя, идите за мной.



Глава 2.

Как я здесь оказалась?



Токагава был неправ, когда говорил, что на Елену никак не подействовало пребывание под землёй. Ещё как подействовало, но эти изменения были медленными и не заметными. Положение усугубляло то, что девочка была завсегдатаем катакомб и на фоне ее необычных способностей, которыми она владела уже давно, больше трёх лет, изменения были не очень видны. Кроме телепатии, Лена могла немножко видеть будущее. Могла лечить не очень запущенные болезни. На этом арсенал сверхвозможностей Елены заканчивался. Она давно привыкла к своим способностям и не находила в них ничего особенного. И вот однажды, в аккурат после того, как мама Сяй — линь сообщила в полицию об отравлении дочери, у Елены открылись новые способности. Надзиратель, проводивший девочку в одиночную камеру, отнёсся к юной арестантке с сочувствием. Только убедившись, что у девочки есть еда, в камере тепло и от окон не дует, он удалился по своим делам. Пообещав, впрочем, навестить девочку часа через два. Усевшись на единственный стул, который был привинчен рядом со столом, Лена задумалась. Из головы не шли последние события с Сяй — линь. Пустое лицо китаяночки пугало и не давало Лене успокоиться. Конечно же, Лена знала истинную причину болезни Сяй — линь, но как помочь подруге она не представляла. Время шло. Два раза приходил надзиратель и уговаривал девочку поесть. Чтобы ни расстраивать человека, Лена взяла ложку и поела через силу. И время потекло дальше. Впав со своеобразный транс, Лена потеряла счёт часам и пришла в себя только в тот момент, когда Си и все остальные вступили в неравную схватку с шаманом киданей. Елена попыталась влить свои слабые силы в союз друзей, но вдруг почувствовала, что ее отбросила какая-то сила. Елена повторила попытку. На этот раз выброс был так силен, что в толчке отлетело не только ментальное тело Лены, но и физическое. Третьего раза даже не было. Стоило девочке только подумать о том, чтобы вклиниться в гущу схватки, как она почувствовала тошноту и головокружение. Девочка крепко зажмурила глаза, а когда открыла их, то увидела, что она находится на улицах незнакомого города. Город был русский, это она услышала и увидела сразу. Елена приземлилась в гущу толпы, откуда ее сразу стали выталкивать. Выбравшись из очереди, она поняла, что все эти люди стоят за билетами. Билетов было мало, и толпа стала волноваться. Зазвучал вдохновенный русский мат, который не спутаешь ни с чем. Окошко кассы захлопнулось. Билеты кончились. Толпа, чуть-чуть пороптав, рассосалась. И тут стало видно само здание концертного зала и афиша. Лицо на афише Лена сразу узнала. Это был любимый певец ее мамы и бабушки. Какое-то время назад этого певца ждали на гастроли во Владивостоке, но он так и не приехал. И вот теперь, здесь, в этом незнакомом городе, на Елену с афиши глядели знакомые глаза.

На афише Шаляпин выглядел потрясающе. Приблизившись к афише вплотную, Лена, хотела кое-что прочитать, но вдруг вздрогнула. За ее спиной послышалась китайская речь. Так и есть, двое китайцев тащили свою вечную поклажу и о чем-то переговаривались высокими голосами. Елена в растерянности оглянулась. Она была уверена, что на всем белом свете есть только один город, где живут, не мешая друг другу, китайцы и русские. Оказалось, что это не так. Город, который раскинулся перед глазами Лены, был ей не знаком, но в нем были приметы, по которым безошибочно можно узнать любой русский город-это были купола церквей. Подойдя к оборванному мальчишке, который просил подаяние, Елена достала монетку, невесть как оказавшуюся в ее кармане и, вложив ее в руку мальчика, тихонько спросила:

— Давно стоишь здесь?

— А тебе то что? — огрызнулся мальчишка. — Это моё место. Если тебе негде встать, подойди вон к тому мужику, он определит тебе место.

— Да я не за тем пришла, — остановила попрошайку Лена. — Мне нужно узнать, как называется этот город!

При этих словах мальчишка, изображавший до сих пор слепого, широко распахнул свои глаза.

— Уходи, — сказал он, разглядев Елену. — Нам не велено с такими как ты разговаривать!

— Кем не велено? — удивлённо спросила Лена. — Почему не велено?

— Уходи, — повторил нищий.

— Я прошу только сказать, как называется этот город?

— Харбин. А теперь уходи отсюда, пока батюшка не увидел. Отлучит он меня, как зарабатывать буду?

— А чем это я так отличаюсь от остальных?

— Уходи.

— Не уйду, пока не скажешь!

— Иди к Сунгари. Повернись спиной и погляди в воду, сама все увидишь!

— Что увижу?

— Иди. Дорога к Сунгари там.

Девочка повернулась в ту сторону, куда показал мальчик, а потом снова развернулась к попрошайке, пытаясь кое-что уточнить. Но увидела лишь спину мальчика, который испуганно перекрестился и, оглянувшись на Елену, юркнул в прохладные глубины храма.

Девочка долго шла, пытаясь достичь того места, куда послал ее мальчик. Город выглядел богато. Кварталы, где жили русские, выглядели более шикарно, чем во Владивостоке, но зато китайские кварталы были похожи на Миллионку, как близнецы. Наконец измученная девочка достигла берега реки. Опустив уставшие ножки в прохладную воду, она наклонилась, чтобы посмотреть на себя в воду, но не успела ничего разглядеть, потому что кто-то резко дёрнул ее назад, и она в мгновение ока оказалась снова в камере. И вовремя. Она успела только удобнее устроиться на стуле, как надзиратель загремел ключами.

— Ну, вот и все девонька. Выпускают тебя, слава тебе господи! Забрала злющая китайка своё обвинение против тебя!
Продолжение книги можно прочитать здесь
https://ridero.ru/books/millionka/