Вот он дом. Синий прямоугольничек на стене ударил в глаза белыми буквами: Стрелецкая, 1. Дом очень похож на мой. И двери подъезда похожи, и ступени. Мне на миг показалось, что дверь так же, как у нас, не захлопнется, а будет мотаться туда-сюда – но дверь вполне удобно распахнулась, а потом аккуратно прикрылась. Цвет стен в подъезде другой, у меня зелёный облупленный, а здесь – светло-бежевый. А вот надписи на стенах, по-моему, те же самые… Да и авторы, видимо, те же.
А вот этаж не совпал: у меня четвёртый, у неё третий. А сердце колотится так, словно не третий, а двадцать третий…
Усилием воли подавляю волнение перед дверью. Как Вероника учила: все клеточки, все позвоночки расслабить. И все силы, всё внимание направить на контроль дыхания.
Помогало. И сейчас помогло.
Почти недрогнувшей рукой я звоню в квартиру 14. И думаю: за эту ручку бралась она. А если сейчас она откроет дверь? Откроет, увидит и… захлопнет дверь. Но только почему, почему? Потому что гордая? Я на секунду представил её серые глаза под стрелками бровей. Ну, да, да, я был дурак, напился, куражился. Но у нас же столько всего было, пока мы были вместе, столько всего… Она не может это забыть. Невозможно от этого отвернуться, невозможно…
Дверь распахнулась, передо мной стоял невысокого роста мужчина. Было видно, что он недавно пришёл – в одной руке он ещё держал шарф. Отец. И это сразу понятно. Пани – папина дочка. Даже наклон головы такой же…
- Здравствуйте, мне нужна Вероника.
- Увы, её нет – он разводит руками. - Она в Москве.
Он смотрит с доброжелательным интересом. У меня прибавляется уверенности.
- Но она… она же приезжает домой?
- Приезжает на выходные, конечно, - он кивает. - Завтра ждём.
- Мне очень нужен её телефон, - говорю я самое главное.
- Телефон… - он на секунду задумывается. - А это не вы нам звонили в прошлом месяце? Голос мне ваш знаком.
- Я звонил, - я киваю.
Волнение моё почти проходит. Мне всегда спокойнее иметь дело с мужчинами. А папа смотрит понимающе.
- Так и не нашёл телефон? – сочувственно сощуривается он.
- Нет, не нашёл, - я даже улыбаюсь, и даже почти непринуждённо.
- Такое дело, - говорит папа вполне располагающе. – Дочка в Москве уже месяц. С жильём сложности были поначалу, у брата она жила, у подруг ночевала... Недавно устроилась. Но связи нет пока.
Тон у него из официального превращается в совсем уже доверительный. Может, я ему всё-таки понравился?..
- Но как же мне её найти? Разве она не в общежитии? Я думал…
- Не могу точно сказать, - мужчина обратил внимание, наконец, на шарф в своей руке, повесил его на вешалку и снова обернулся ко мне. - Вроде бы, уже и в общежитии. Но… говорила, что не дозвонишься туда, - он опять развёл руками. - Это вам к жене надо, она больше в курсе… Женщины, они всегда лучше про всякие детали знают. Есть время подождать? Она сейчас звонила, – он машинально кивнул куда-то назад, и там, за его спиной, я заметил на тумбочке телефон. - Она скоро будет. Да ты проходи, - совсем уже располагающе пригласил он, - чего мы стоим тут в дверях. Заходи, сейчас жена придёт, поужинаем вместе, она всё расскажет, все подробности.
И я уже делаю неуверенные полшага, но тут же решительно останавливаюсь. Во-первых, вспоминаю, что меня ждёт Нора. Во-вторых, я очень хорошо помню тот телефонный разговор в больнице, у меня ещё в ушах звучит подчёркнуто-вежливое: «моя дочь просила передать лично вам, чтобы вы сюда не звонили, она здесь больше не живёт. У неё новая работа в другом городе, она очень занята…»
Я вспомнил сейчас это некстати, и у меня даже похолодело возле сердца. Я переступил с ноги на ногу.
- Спасибо, в другой раз, - я покачал головой. - Мне нужно идти. Я вас попрошу… пожалуйста…
Я лезу в сумку, достаю свой свёрток, скрученный Норой из плотной бумаги и перевязанный бечёвкой. - Вот… передайте ей это, когда она приедет.
- Не бомба? - шутит папа, беря свёрток и взвешивая его в руке.
- Я похож на террориста? – я смеюсь. Мне он нравится, и я уже почти представил, как мы сидим с ним за столом и ждём, когда приедет она…
- А что передать? – спрашивает папа. - От кого? Она же спросит.
- Не спросит, - уверенно говорю я. – Она поймёт, от кого. Там, внутри, - я киваю на свёрток. - мой адрес и телефон. Просто передайте ей, что я буду ждать её звонка.
* * *
- А он тебе сюда позвонит? – спрашивает Татка, не отрываясь от машинки. – Или прямо сюда придёт, на работу?
- Нет, мы встретимся на Таганке в половине седьмого.
- Жаль, - сокрушается Татка, взмахивая кудлатой головой. – Хотела бы я на него посмотреть. А он, гляди-ка, не промах. Принёс тебе нужный документ и тут же потребовал мзду.
- Мзду? – таращу я глаза. - Он же сам пригласил. Сам билеты доставал.
- Ну, ты же своим блистательным присутствием озаришь его никчёмную жизнь!
Девять часов утра. Утренняя суматоха в наших двух кабинетах закончилась, преподаватели разошлись по аудиториям, и у нас с Таткой есть целых сорок пять минут, а потом ещё целых сорок пять минут. Нет, на это время у нас, конечно, куча неотложных дел, плюс на меня ещё возложена обязанность приготовления чайного стола, но всё равно никто не мешает нам обсуждать насущное.
- Почему никчёмную-то? - не соглашаюсь я. - Вполне определившийся молодой человек, на последнем курсе Бауманского. Фотографирует профессионально, подрабатывает в газетах фотокорреспондентом…
- А, не фантазируй, - отмахивается Татка. – Запомни: у любого одинокого мужчины жизнь по определению никчёмная. И это нами должно быть решительно пресечено!
Это очень похоже на Милку. Я смеюсь.
После Милки Татка – подруга номер два. А в институте вообще была номер один. И тогда Милка была нулевая.
Когда-то, в лихие времена первого и второго курса, когда ещё никто не переженился, а все только бурно перемешивались между собой – группами, городами, друзьями детства, школьными друзьями – я познакомила их на очередной буйной тусовке, и было ужасно интересно смотреть, как они общались: благовоспитанная предусмотрительная Милка и шальная, сумасбродная Татка. Мальвина и Пеппи Длинный Чулок.
Однако, при всём своём антиподстве они чем-то похожи. Может, они просто обе похожи на меня – каждая со своей стороны?
Мысль интересная, но её обдумывать некогда.
- Включай чайник! – командует Татка дирижёрским махом руки. - Сейчас дотюкаю расписание, оттащишь его в тридцатую аудиторию и замутим безумное чаепитие. Слушай, как я всё-таки рада, что ты теперь здесь! Я одна зашивалась и уже почти научилась ругаться матом. Тётушка пирожки велела положить на чайник – положи! То есть, положь! Она мне свою чёрную кофту отдала, представляешь? Такая с буфами! Ну вообще прямо последний писк моды. Да, последние кафедральные новости! Нам обещана ещё одна "Ятрань", представляешь? Ура! Пару пирогов Олежке отложи, он только после обеда придёт. Представляешь, кофте лет пятьдесят, а выглядит как новая!
Татка умеет всё сразу: говорить обо всём и одновременно печатать, ныряя в рукопись, слышать всё, что происходит вокруг и ещё и отвечать на телефонные звонки, командовать и при этом держать в голове тысячу идей.
Машинка строчит, Татка тарахтит. Или наоборот? В общем, рабочий день начался.
Я иду в наш чайный уголок за шкафами – готовить стол и хоть посмотреть на себя в зеркало – на что я похожа сегодня.
- А как прошёл день любви в родном аквариуме? – повышает голос Татка. - В дверь не ломились хорошо темперированные соискатели твоей руки и сердца?
- Они не дошли до моей двери, - откликаюсь я. – Точнее, не доползли. Но всю ночь пели «Есаула».
Татка хохочет под свою пулемётную очередь, после чего до меня доносится жизнерадостное: Есаул, есаул, ты оставил страну и твой конь под седлом чужака…
А на пороге уже - первый визитёр.
- Есенина, расписание готово?
- Я Есина! – рявкает Татка и забабахивает точку, словно взрыв.
Я тихо смеюсь, глядя в зеркало и быстро причёсываясь.
Рабочий день начался…
продолжение следует http://proza.ru/2020/05/31/1603