...Это был мальчик лет тринадцати, высокий, щупленький и очень рыжий. Кое-где в его волосах виднелись совершенно чёрные пряди. В руке он держал маленькую сумочку продолговатой формы. Я уставился на нее непонимающим взглядом, пока не сообразил, что это чехол от флейты. Парнишка был одет в новые джинсы какой-то редкой по тем временам марки, бОтики и рубашечку с жилеткой. На жилетке светились перламутровые пуговицы. Паренёк смотрел на меня широко открытыми любопытными карими глазами, словно мое пребывание на остановке заключало в себе какую-то тайну. Я разглядывал его с не меньшим удивлением. Наконец он сказал:
-- Вы скрипач?
-- Да, мальчик, -- сказал я устало. -- Не очень хороший. Я пока учусь.
-- Вы не могли бы нам помочь? -- спросил он. -- Папе нужен скрипач для трио, а наш знакомый уехал на конкурс, и что же делать? Выступать уже скоро, придётся заново репетировать... Может быть, вы сможете?
-- Смогу, -- сказал я. -- Дайте ноты на пару дней, и я смогу. Как зовут папу?
-- Ким Артурович.
Меня аж подбросило.
-- Постой-ка, погоди, он ведь виолончелист, да?
-- Угу, -- горделиво сказал ребёнок.
-- Твой отец Ким Иволгин?! Это тот, который? Ну, который на барочной виолончели сделал переложение Шостаковича...
Мальчишка покивал:
-- Да, да. А вон наш автобус идёт.
Я схватил его за рукав:
-- Поехали. Сейчас же.
***
-- Как тебя зовут?
-- Костя.
-- Ага. Константин Кимович. Звучит благородно. А меня можешь называть Антон. У Антона нет уменьшительных, точнее есть, но они мне не нравятся.
-- А как вас в детстве называли?
-- М-мм... Тоша, Тоня. Ерунда, правда?
-- Вовсе не ерунда. Обычные имена. Вот у меня, смотрите: "Костя" - это как будто что-то костлявое, а "Котя" -- это для совсем маленьких, котёнок какой-то...
-- Ну а тоня – это рыболовная сеть, невод. Как ты попал на флейту?
-- Если честно, я сначала хотел играть на трубе. Но на трубу в тот год мест не было, мальчишки уже заняли, и мне предложили поиграть на дудочке [11]. Я поиграл один годик, другой, и как-то мне так понравилось! Все наши ребята уже перешли кто на кларнет, кто на фагот, а я всё так и играл на "дудочке"... И потом, папа же всегда хотел создать барочный ансамбль.
***
Раньше я никогда не видел Кима Иволгина.
Я слышал, что есть такой виолончелист. Что он взбалмошный, дерзкий тип, капризный, а порой даже истеричный, что с ним невозможно общаться. Говорили даже, что в оркестре, где Иволгин работал, его соседи по группе виолончелей буквально молились о том, чтобы его пригласили работать куда-нибудь в другое место.
Но в то же время я знал (возможно, кто-то говорил мне об этом), что Иволгин невообразимо талантлив. Он играл не хуже Даниила Шафрана или Грегора Пятигорского. К нему на концерты ходили толпами. Поодиночке не шли, брали всю семью: жену, детей, родителей, брата, свата, дядю, тётю. Выкупали места на балконах и бросали цветы.
Однажды я слушал его запись у кого-то в гостях. Она произвела на меня сильное впечатление. Звук был густой, медный, звонкий, бьющий в сердце. Смелый звук. Без такого звука искушённый слушатель уже не мог спокойно жить, хотелось слушать снова и снова.
Сегодня мне предстояло встретить настоящего Иволгина лицом к лицу.
Их квартира находилась очень далеко от центра – в Выхино. Это было мне знакомо, ведь мы с бабушкой и дядиной семьёй и сами живём в области.
Высокий новый дом, облицованный песочного цвета плитами, производил тяжёлое, давящее впечатление. Архитектор очень хотел постараться и вложил в него всё, что накопилось из прошлых проектов. Тут были и металлические спиральные украшения по фасаду, словно какие-нибудь чакры или мандалы, тут же и огромное крыльцо, доходившее аж до второго этажа.
На шестом этаже мы вышли из приятно звякнувшего лифта, и Костя нажал дверной звонок.
Дверь открыла невысокая женщина среднего возраста, вся испуганная, поблекшая, с большими выпуклыми глазами за тонкими стёклами очков. Её светлые, крашенные под блондинку волосы были завязаны в объёмный пучок над головой, а на шее блестели ярко-красные коралловые бусы, казавшиеся неуместными рядом со скромной домашней кофтой и юбкой. Брови у неё тоже почему-то были светлыми. Я подумал, что лет двадцать назад эта женщина наверняка была о-о-очень красивой.
-- Привет, мам, -- учтиво поздоровался Костя. – А я вам с папкой скрипача нашёл.
Женщина всплеснула руками:
-- Ой, да как же так! Где нашёл? Что значит нашёл? Ты же молодого человека от работы оторвал или от учёбы!
-- Добрый вечер, -- сказал я. – Не волнуйтесь, пожалуйста. Костя меня не отвлёк. Напротив, я сам очень хочу с вами выступить.
-- А, вот оно что… -- рассеянно протянула женщина. – Вы заходите. Я сейчас чайник поставлю.
Она скрылась в коридоре.
Квартира пахла чем-то новым, ярким и свежим. Может быть, финской краской.
По примеру своего нового знакомого я снял обувь, сунул ноги в предложенные тапочки и проследовал вслед за Костей в большую комнату или, как сказал бы дядя Слава, -- залу.
Стены были выкрашены холодной светло-голубой краской. На полу лежал линолеум, за исключением того участка пола, на котором стоял рояль. Огромный настоящий «Стейнвей». И за ним сидел мужчина. Худой, высокий, угловатый, с маленькой рыжей бородкой вдоль всей нижней челюсти, с бледными веснушчатыми руками, он был одет в тёмно-красный свитер с закатанными по локоть рукавами и джинсы, которые – я сразу это понял – были очень дорогими. На голове у него была бандана, на воротнике свитера – бабочка, а на ногах – концертные туфли.
-- Извините, -- произнёс я. – Здравствуйте. Вы ведь, эээ…
Я повернул голову и понял, что Костя куда-то ушёл. Мужчина оторвался от сочинения (он что-то писал в нотной тетради), коротко брякнул левой рукой в контроктаве [12] и уставился на меня недобрым взглядом хищной птицы.
-- Ой, не хоти узнать, с кем имеешь дело; / Ой, не нуди сказать, кто за человек я, -- негромко пропел он баритоном отрывок из Мусоргского.
-- И силён, кажись, и знатен, и богат, / и нос свой вот ведь как воротит [13], -- не моргнув глазом ответил я.
Брови рыжего мужчины взлетели. На миг он задумался, потом пропел:
-- А ну-ка, с почестью да чинно подходи, ребята!
И я тотчас же ответил:
-- А мы с почётом, да и с почестью, во всём, как по уставу надо, -- и подошёл к роялю.
Рыжий посмотрел на меня изумлённо и перешёл на прозу:
-- Откуда ты всё это помнишь?
-- Я студент, -- сказал я. – «Хованщину» проходят в вузах.
-- Как тебя зовут, хм, студент?
– Антон. Ваш сын пригласил меня играть в ансамбле.
-- А-а, ясно, так значит, ты скрипач. А я было подумал, что ты певец. Тоже было бы неплохо.
В комнату вошёл Костя и объявил, что чай готов. Он, оказывается, помогал матери накрыть на стол. Бросил меня тут одного.
Мы все вместе проследовали на кухню.
За столом уже сидели мать Кости и худощавый светловолосый старик с хитрыми глазами, которого мне представили как Фёдора Игнатьевича. Вероятно, он был отцом этой женщины. Узнав, что я скрипач, Фёдор Игнатьевич очень обрадовался и стал рассказывать, что он мастер, делает скрипки для детей в музыкальных школах. Взрослым людям его инструменты не нужны, потому что он, мягко говоря, не Гварнери [14]. Все его скрипки становятся казёнными и никому лично не принадлежат. Но есть один инструмент… О, этот инструмент особенный [15]!
…И через неделю мы очень удачно выступили в одном небольшом концертном зале при библиотеке. Как оказалось, Ким Артурович не только в крупных залах любил собирать публику, потому что в этот раз народу набилось столько, что мне было просто нечем дышать. Но я не мог об этом сказать, ведь я всегда старался скрывать свою болезнь от окружающих, а особенно – от тех, к кому успел привязаться. Да, я действительно очень полюбил Иволгина и его семью. Я мало его знал, да мне и не хотелось узнавать о нём что-то, что могло бы меня разочаровать. После концерта я надеялся с ними расстаться. Пусть это выступление останется яркой вспышкой в моей памяти. Но Богу было угодно иначе.
-- Какой-то ты бледный сегодня, -- озабоченно заметил Ким, спуская волос на смычке.
Я хотел сказать "Да нет, я всегда такой", но не смог закончить фразу. Было трудно выталкивать слова, и, увидев мелькнувший потолок, я успел ослабить на шее шарф, а потом возник туман и где-то в лёгких такое ощущение, как будто заиграли на литаврах.
________________
[11] На блокфлейте.
[12] Нижний регистр фортепиано.
[13] Реплики Шакловитого и Подъячего, а затем хора из оперы М.П. Мусоргского «Хованщина». Ким обожает вставлять в речь оперные цитаты. Антон, в свою очередь, воспитан на русской музыке. Здесь их интересы пересеклись.
[14] Знаменитый скрипичный мастер.
[15] Отсылка к «Альтовому ключу».
_________________
Продолжение здесь: http://proza.ru/2021/02/10/1247