После той первой встречи с Полиной Даниловной я долго думал: «Нет, всё-таки, а почему именно Венявский? Что я знаю о Венявском?»
Венявский для меня был – Ре мажорный полонез и «фааа ми-до#-ре фа-ля фааа» из Второго концерта. Вспоминалось длинное бледное лицо и смеющиеся живые глаза на портрете в углу класса – и крик учительницы: «До колодки доводи!! Не доигрываешь до колодки [21]!!!»
Нет-нет, подождите, это не то. Было ведь что-то ещё.
Я вспомнил, что Венявский был одним из лучших скрипачей своего времени, что, как многие талантливые артисты, он прожил недолгую, шумную жизнь. Что он дружил с Ауэром и, кажется, Рубинштейном. Подойдя к письменному столу, в ящиках которого лежали ноты и книги, я без труда нашёл сборник «Музыкальный мир Европы XIX века» и открыл раздел с фотографиями. Ага, вот: передо мной было изображение Генрика Иосифовича, сделанное в 1872 году. Здесь ему 37 лет. На этой фотографии Генрик очень напоминал… нет, не меня, а дядю Славу. Дядя Слава, грузный, размашистый, с густой копной темно-бурых волос, имел техническое образование и вполне мог бы работать звукорежиссёром, но как-то так чудно сложилась жизнь, что дядя сначала водил почтовый грузовик, а потом устроился кондуктором в поезде дальнего следования и колесил теперь по всей стране. Не сиделось дяде на месте. Такой уж он был человек – точно в плаванье уходил. Или… уезжал на гастроли.
Но ведь это же бред какой-то, с отчаянием подумал я. Фантазия, чепуха. Или – не чепуха. Я встал и подошел к зеркалу. На меня глянула широкая усатая физиономия с синевой вокруг сонных глаз и густой чёлкой поперек лба. С такими данными мне бы в лучшем случае играть какого-нибудь свирепого барона из романов Вальтера Скотта. Ну а если подумать… Даже если почтенная бабуля, которую я встретил сегодня утром, найдет стилиста и загримирует меня под великого скрипача, я им не стану, и мои аккорды в концерте Бетховена не получатся "по волшебству". Но всё равно эта мысль - сыграть роль Венявского - казалась мне заманчивой. Не то чтобы мне хотелось попасть на телевидение; у меня уже были варианты работать в большом, хорошем оркестре, и я отказался от них…
– А вы знаете, почему я ушёл от Зарнихина, Евгений Сергеевич? – спросил Антон. – Я не хотел его обидеть этим, но, видно, так уж получилось. Понимаете, в оркестре люди должны очень-очень доверять друг другу, все должны быть как единый организм, чтобы зазвучать так, как хотел автор. А у меня не получилось. Я был всё время сам по себе, поэтому и попросил Григорьндрейча меня отпустить. Жаль, что он меня не понял.
– Я тебя понимаю, – сказал Женя, – я бы сам так сделал в подобной ситуации. А в «Ламенто» тебе нравится? Тебе удобно здесь?
– Не знаю, – сказал Антон, – я об этом не думал. Должен же я где-то играть. Поработаю немножко, потом решу. Но на самом деле мне кажется, что мне легко было бы играть в каком-то маленьком ансамбле. Квинтет или трио.
– Почему не квартет? – удивился Женя.
– Мне удобней с фортепиано… Но у Кима знакомых пианистов не так много.
– Хм, – сказал Женя. – Это мысль. Продолжай.
Дочь Полины Даниловны – Лариса – оказалась приятной особой с очень красиво подведенными глазами и каким-то удивительным сооружением на голове, я бы сказал, в стиле Гауди. Волны переплетались с косами, на кончиках которых болтались маленькие подвески, и всё это при каждом движении звякало и шелестело. Впечатляющая девушка.
Она приветствовала меня в девять ноль-семь оглушительным клаксоном из окна своего автомобиля, а потом, не дождавшись моей реакции, крикнула:
– Эй! Вы что, так и будете стоять там? Доброе утро!
– Доброе, – согласился я, поёживаясь.
– Паршивая погода, – сочувственно сказала Лариса и кивком показала мне на открытую заднюю дверь. – Залезайте.
Я не без труда протиснулся на отведенное мне место. Рядом со мной на сиденье стоял большущий саквояж с ручками из кожзаменителя, на одной из которых была приклеена надпись: вверху – “FRAGILE [22]”, а чуть ниже – «ОПЕЧАТАНО». Я недоверчиво покосился на подозрительный предмет.
– Не беспокойтесь, это у меня такая сумочка, - сообщила Лариса. – Меры предосторожности. А вас зовут…
– Антон, - сказал я.
– Отлично. Антон как Антонио Вивальди. А я Лариса. Бесприданница [23].
– Лариса, – повторил я, усаживаясь. - Послушайте! Если я правильно понял, от меня требуется прочитать какой-то сценарий.
– Верно! – воскликнула она и так дернула руль, что очки подскочили у меня на носу. – Так чего же мы ждем, в самом деле? Текст лежит в портфеле позади вас. Можете пока изучить.
Я обернулся и пошуршал сзади. Действительно, среди плюшевых бананов, кроликов, щенят и прочей мишуры лежал небольшой портфельчик. Скорее, он походил на папку с ручками, для ноутбука, но был набит чем-то тяжёленьким. Я переложил портфель к себе на колени, раскрыл наугад и начал читать.
***
«…Чья-то шуба, наброшенная на плечи: «Месье Венявский, вам не холодно? Руки у музыканта должны быть в тепле!»
Генрик чувствовал, как проваливается в воротник этой шубы, и, пока отъезжали сани, сквозь легкую дрёму он пытался понять, вспомнить – этого ли он хотел? Каждодневные выступления в кругу сиятельнейших лиц, приглашения на обеды, вечера, от которых потом кружится голова, и каждый раз – новые лица…
И все они будут обсуждать перемены в его технике, причёске, фигуре… Какая от этого может быть радость?!
«Я нужен им для увеселения. Они смотрят на меня как на диковинку, редкость, канделябр из ювелирной лавки. В сущности, слушателям не так важно, что я хотел выразить в III части fis-молльного концерта, они восхищаются тем, – как сказала старушка булочница в Люблине – "как у него бегают пальчики". О, Боже, для этого ли мне дан голос?
Нет, нет, я не хочу для них играть. Пусть меня услышит Кто-то Другой. И тогда я пойму, что прожил не зря. И тогда моя музыка уйдет вместе со мной – туда, если мне позволено будет там выступать…»
Кто-то позвал его по имени. Генрик оглянулся. Сани уже подъехали к крыльцу, и на ступеньках, в освещенном квадрате двери, не стоял, а прямо-таки подпрыгивал от нетерпения его консерваторский товарищ, Пабло де Сарасате-и-Наваскес.
– Здрасьте, Пабло, - лениво поздоровался Венявский, вылезая из саней и протягивая испанцу свою широкую белую ладонь. Тот взял ее в свои маленькие разгоряченные руки:
– Я так рад тебя видеть. Давыдов сказал, что ты будешь здесь, и я сразу же приехал.
– Э, голубчик, да у тебя, по-моему, жар. Ты нормально себя чувствуешь?
– Хорошо-хорошо, всё в порядке, – заторопился Пабло. – Я сегодня без скрипки. Не стал брать, думал, обойдется.
– И, конечно, Великий Князь хочет, чтоб ты играл?
Сарасате мрачно кивнул: - Только что послали слугу ко мне в гостиницу.
– А, значит, это мы их встретили по дороге. С бубенчиками. Слушай, "Кампанелла[24]" – ведь это тоже бубенчик?
– Колокольчик, - поправил Сарасате.
– Я все время путаю ваши названия, - Венявский со смехом махнул рукой. – Так вот, "Кампанелла…" Почему-то я сегодня все думаю про "Кампанеллу".
– "Кампанелла", да? – Сарасате задумался. – Знаешь, это такая музыка… Так может звучать душа, когда она отделяется от тела и летит… вдаль.
– Ты меня пугаешь, Пабло. У тебя с собой портсигар, а?
– Ну вот опять ты о земном!
– А о чём я должен говорить? О страданиях души? Невозможно всё время страдать, милый мой, иногда и расслабиться надо. Ты знаешь, для чего нас сюда позвали. Чтобы мы с тобой играли прекрасную музыку, от которой поднимается настроение и хочется жить. Жить и хвалить Господа за то, что он нас такими создал. А у тебя душа отлетает. Погоди, рано еще! Нужно время… чтобы создать что-то самим…
Пабло смотрел на своего друга, словно боясь заглянуть ему в глаза, потому что знал, что Венявский улыбается через силу, и стоит только отвернуться, как его голова грустно поникнет. И портсигар свой он не оставил дома "по забывчивости", он у него с собой, в левом кармане, пустой, потому что всё вытащила домохозяйка, и в медную крышку гулко отдаётся упрямое сердце».
_____________________
[21] Колодка – это, по-простому, чёрная штука в нижней части смычка. Она является противовесом всей остальной трости (деревянной части). В неё же вставляется волос, натяжение которого можно регулировать поворотом винта.
[22] Хрупкое (фр.). Так часто пишут на коробках со стеклом.
[23] Отсылка к пьесе А.Н. Островского.
[24] Здесь: третья часть II скрипичного концерта Паганини си минор, которая часто исполняется отдельно как виртуозная пьеса.
_____________________
Продолжение здесь: http://proza.ru/2021/02/13/973