Четыре февраля. 1-я глава. Первый февраль

Пушкина Галина
1-я глава «Первый февраль» повести(14+) «Четыре февраля» о войне, о любви и не только.
Пролог — http://proza.ru/2019/05/04/1089
* * * * *

Конец февраля 45-го. В России в это время ещё метут метели, а здесь, в Померании, уже ранняя весна! Изрытые снарядами берега Одера усыпаны крошечными солнышками мать-и-мачехи; низины, словно бинтами, укрыты белым цветом ветреницы; а уцелевшие деревья закутались в маскхалаты из набухших почек, перебивающих своим клейким ароматом запах гари и трупного мяса...
Танковый корпус рвался к разбитой до щебня станции Шенау, пехота не поспевала, хотя и торопилась!.. Война, огненным закатом, скатывалась на запад, и каждый солдат уже мечтал о том, что будет делать после Победы, стараясь не задумываться – доживёт ли до неё...

Гвардии младший лейтенант Егор Т-ов разместил свой взвод в одном из кирпичных сараев полу-уцелевшего пригородного поместья, где с утра расположился сапёрный батальон. Всю ночь, до позднего утра, мужики махали топорами, восстанавливая разбитый танками мостик через медлительную бурую речушку, пахнущую торфом и кровью. И теперь, опьянев от спирта и непривычно сытного обеда, спали на голом полу, засыпанном битой черепицей, подложив под седые головы шинели, локти, а кто и просто кирпич… А Егор вышел во двор вдохнуть почти мирного аромата – навоза, смятой травы и лопнувших почек... Присел на корточки, прислонясь к выбеленной известью стене, прикрыл глаза, подставив лицо под мягкое тепло вечернего солнца, а рукой непроизвольно тронул новенькую «звезду»…
Орден Славы был уже второй, и казался полученным «ни за что!». Всего лишь – просидели мужики в болоте больше суток... Сменяли друг друга по очереди: сначала одни – по грудь в ледяной воде, а другие – на кочках-островках, вокруг оглодков обгорелых деревьев, потом наоборот. Так велико ли в этом геройство!..

Несколько дней назад, выполняя приказ, взвод спешно снимал мины, для прохода танков вдоль топкого берега Одера, и неожиданно оказался под миномётным огнём!.. Бессмысленно отстреливаясь короткими очередями, сапёры отступили в болото, которое казалось небольшим… Но хилый лесок, изрытый снарядами и залитый полой водой, перешёл в топь, через которую – ни пройти, ни проплыть!..
В быстро сгустившихся сумерках фашисты расположились на сухом взгорке на привал; громко «лаяли» на своём собачьем языке, иногда выкрикивая русский мат, ржали во весь голос и постреливали трассирующими очередями в сторону тонущих в болоте. И ответить им было невозможно – не до того… Задача была одна – выжить! Не утонуть, сохранить оружие, дождаться своих… И дождались! Танковый рокот словно ветром сдул немецкую речь, и автоматчики, что вместе с танками пробирались по разминированному краю болота, помогли выбраться из топи, без потерь!..

Вот за это «сидение в болоте», а вернее – за волю к жизни, ну и в первую очередь – «за выполнение воинского долга», сегодня в полдень наградили весь взвод! Мужики отшучивались, что разминировали они «в ударном темпе» – для себя, иначе невозможно было бы их достать, как чумазых котят из корыта!.. Наградам были по-мальчишески рады, а Егор старался держаться как можно солиднее – орден «Славы II степени» был из настоящего серебра, в отличие от уже имеющегося у него «I степени», и дал право на очередное звание – лейтенанта...
Вместо желанного сна, не успев обсохнуть от речной воды и пота, усталые «болотные побратимы», как стали сами себя называть, мужики обмывали награды и повышение в звании! Всем взводом нахваливали выдержку Егора – именно он организовал «пересменок» и удержал солдат от желания броситься, очертя голову, в топь или в бой… Пьяно соглашались друг с другом, что в конце войны умирать «ни за понюшку табака» – глупо, беззлобно смеялись друг над другом и над собой! Вспоминали и неузнаваемые от грязи перекошенные лица, и желание «сожрать хотя бы лягушку», и дерьмо в собственных насквозь промокших штанах... Всё это – ерунда! По сравнению с оторванными руками-ногами, вывороченными кишками и пробитой до мозга головой бегущих, идущих и ползущих в сторону Победы…

И вот теперь перевозбуждённый и захмелевший Егор, уже младший лейтенант, позвякивая орденами и медалями, не раскрывая зажмуренных глаз, старался поудобнее пристроиться на солнышке в уже наползающем холоде пусть «европейского», но всё же февральского вечера...
 – Гошка! Ты ли это? – когда-то уже слышанный голос вывел из полузабытья.
Егор открыл глаза и, не меняя позы, постарался против солнца разглядеть приближающегося человека… Ну да! Это Васька, тьфу ты, Петька!..
– Никак посрать сел у всех на виду! Ха-ха-ха!!! – балагур распахнул руки для объятия...
– Здорово! Какими судьбами, земляк? – говоря это Егор уже жалел, что не остался спать в сарае, пропахшем потом гимнастёрок и солдатских обмоток, выхлопом после правдами и неправдами раздобытого спирта и несварения желудка от нечаянной сытости. Неловко поднялся и оказался в объятиях старого знакомца – Петьки из разведроты. Мелькнуло в голове: «Помяни чёрта, как он и явится!»…
Удивительно, но так оно и было: тронул звёзды, и сразу же появился «побратим» по первой из них – чудеса, да и только!.. Звание сержанта и орден «Славы I степени» сапёр Егор Т-ов получил «за личное мужество» в 42-м году под Смоленском, случайно оставшись в живых благодаря именно Петьке…

* * * * *

Конец лета 42-го года, где-то между Смоленском и Витебском. Стрелковый полк готовился с поддержкой артиллерии взять безымянную высоту с искорёженным остовом церквушки на вершине… На краю церковного кладбища и полегла вся сапёрная рота Егора…
Лёжа в неплотном «строю», остервенев от воя снарядов, нескончаемого грохота взрывов и стона земли, резал потерявший рассудок парень проволочное заграждение, рвал его окровавленными руками, а потеряв ножницы, грыз в безумной ярости, ломая молодые зубы… И не сразу понял, среди дыма и фонтана из комьев окровавленной земли, кто ползёт ему навстречу!..
В непонятном клокастом обмундировании, с непокрытой всклокоченной головой, выполз из-под опрокинутого креста развороченной взрывом могилы то ли человек, то ли сам сатана – чёрный от копоти и грязи, с перекошенным… Нет, не лицом! А с жуткой харей – злоба, страх и дьявольский восторг!.. И тянуло это «чудовище» руками-клешнями из вывороченной могилы, как показалось, труп!..
Когда-то Егора напугало бы такое зрелище, а сейчас в аду на земле даже не удивило! Руки сами уже привычно схватили автомат, но «русский трёхэтажный» в крике о помощи остановил… Оказалось – разведчик приволок через разрытое артобстрелом кладбище ценного, и не единожды, «языка» прямо к проходу в колючей проволоке, что расширял Егор...

Затащив связанного «фрица» в очередную воронку, почти оглохшие от грохота солдаты лишь переглянулись. Вжимаясь в землю под свистом осколков, ещё не понимая зачем, Егор помог перевернуть полутруп в немецкой форме и достать из офицерского планшета коробочку… Разведчик сам, сквозь грязь штанов, вколол немецкое лекарство в бедро своей размозжённой ноги и потерял сознание… И у Егора появилась цель – дотащить уже два полутрупа до своей траншеи, только не мог решить с кого начать…
 То ли офицер был более ценен – как «язык», то ли просто был ближе в воронке, но Егор, ухватив за ремень, поволок именно его в другую воронку, вжимаясь в перепаханный снарядами суглинок, мимо разбросанных человеческих обрубков – артиллерия, как обычно, не щадила и своих… А потом была ещё одна яма и ещё… И здесь очнулось сознание – разведчик не менее важен!.. Егор, бросив связанного, а может быть уже и мёртвого, фашиста, пополз обратно и вдруг… Из-под земли поднялся… Окровавленный полудьявол-полусолдат! И двинулся навстречу, во весь рост, шаткой походкой... Неожиданно взрывы стихли. Или быть может Егор оглох!.. Бурые комья земли падали вниз крупным градом, дым несло куда-то в сторону, закручивая вокруг идущего смерчем… Эта фантастическая картина в неестественной тишине под барабанную дробь сердца стала преследовать Егора в минуты глубокого забытьи, которое на фронте называется «здоровым сном».

Чудодейственный немецкий шприц поднял изувеченного русского солдата на раздробленную ногу и дал сверхъестественные силы выполнить воинский долг! И вовремя – Егор действительно оглох, накрытый взрывной волной, потерял способность ориентироваться и соображать… Позже в обрывках памяти всплывали привычно-страшные фигуры, бегущие куда-то мимо с автоматами наперевес и разинутыми в беззвучном крике ртами; неуместно-миловидное личико с пятном глины на щеке и выбившимся из-под пилотки локоном; красный крест и лента странно-белоснежного бинта; ухмылка уже знакомого «чёрта» и короткий бобрик болтающейся головы над неприятельским погоном… А потом – запах крови и спирта, мыла и грязных тел…
Егор пришёл в себя лишь в полевом госпитале, на соседних с офицером и разведчиком койках. Там и узнал, что из всего сапёрного взвода, накрытого собственной артиллерией, он остался единственным живым...
Чертягу-разведчика звали Петькой Васильевым. Раздобытый им немец оказался столь благодарен что выжил, а потому – покладист и разговорчив, что там же в госпитале двух бойцов «доставивших ценные сведения» наградили орденами «Славы I степени»; а Егору, уже после госпиталя, присвоили звание сержанта.

* * * * *

Неулыбчивого контуженого Егора хохотун Петька, быстро вставший с костылями на свою ногу, нарёк «земляком», смеясь, что выкопали их, как полудохлых жаб, из одной нашпигованной смертоносным металлом земли...
Петька – шалопай и говорун, каких ещё поискать! Было удивительно, как это он умудрялся молчать, словно рыба, на задании... Но может быть именно потому и трезвонил и стрекотал, как июньский кузнечик, белобрысый веснушчатый парень, чтобы молчать сутками, ходить на цыпочках, красться по закоулочкам; а потом вновь смеяться и трезвонить, как пасхальный колокол, выполнив очередное смертельное задание. Незнающий страха, бесшабашный и нерасчётливый парень удивительным образом собирался, становясь зорким, осторожным и предусмотрительным разведчиком, вновь теряющим свою рассудочность на отдыхе...
Даже раздробленная нога и срезанное осколком ухо не угомонили бурлящей живости пацана – он, болтаясь худущим телом меж двух костылей, «волочился» за всеми дамами госпиталя, невзирая на возраст, рост и объём талии... И его теория, что «хоть одна, да даст!», оказалась верной! Маловероятно, что любовник из Петрухи был «на высоте!», но свою толику ласки он получал – то за дверью, то в кладовке, то в сестринской, а однажды даже в морге… И всюду «на стрёме» стоял Егор, глуховатый после контузии, уступчивый напору земляка и не стремящийся к соперничеству по причине физической слабости.

Вспоминал ли он в такие минуты о жене?.. Егор женился нечаянно – двум мужикам, много работавшим, аккуратно вести хозяйство оказалось не под силу… Вот и присмотрел отец тихую неперечливую дочку одного из своих собутыльников – взял за руку и привёл в дом помыть-постирать... А она возьми да и приживись! Видать, в чужом дому, с беззлобным стариком и молодым работящим парнем, ей оказалось лучше, чем в родном, с забитой матерью и братьями – вечно пьяными дуболомами. Церковный брак давно уже был не в чести, и расписались «Егошка с Машкой» в горсовете без свадьбы, когда молодая была уже на сносях. Всё сложилось-потекло как-то само собой, жаль, что не долго!..
По молодости Егор за девками не ухлёстывал – стыдился перед строгим отцом и, помятуя его слова: «Зазноба – для души, баба – для хозяйства, а для похоти – кулак», втихаря обходился собственными силами. Нечаянно став мужем, сердцем так и не дрогнул, даже увидев малюсенькую дочурку, но подумал: «Вот эту девчонку полюблю»… Может и успел бы полюбить –  да нагрянула война, и Ергоша-Егор ушёл из дому вместе с отцом! А по первым заморозкам пришла весточка от Маруси – старик «пропал без вести» ещё в августе…

Вот и в госпитале Егор, не знавший сердечного трепета при виде голого женского колена или пышной груди, «случайно» вывалившейся из распахнутого ворота платья, берёг паёк для собственного выздоровления, понимая – ради чего несчастные бабы столь сговорчивы... Да и безотчётное чувство гадливости, воспитанное матерью, не позволяло видеть в женщине просто «мясо» для сомнительного удовольствия... А эмоции! Животный страх смерти притупил, вернее, выжег все эмоции, и это удивительным образом помогало выжить.
Уравновешенный и разумный от природы Егор никого не судил, даже не ухмылялся на лживо-правдивые россказни мужиков, которые беззлобно «мазали грязью» сберегающих себя женщин, и в то же время умалчивали о своих действительных «победах». Знал по себе – на войне сложно остаться человеком, но ещё труднее… быть мужчиной.
Собирая скудные пожитки, надеясь после госпиталя вернуться в свою часть, и ещё не зная, что не осталось в ней его знакомцев, Егор был рад расставанию с «чертенягой Петькой»! И не загрустил от его слов «Эх, может никогда и не свидимся!..».

* * * * *

И вот сейчас гоготал Петруха на весь притихший двор, хлопал морщившегося, как от зубной боли, полусонного «земляка» и звал куда-то:
– Здесь совсем рядом! Живо обернёмся! На «Виллисе» туда и обратно, с ветерком! Айда!!! И на тебя кожи хватит!..
Наконец-то до Егора дошло – Петька зовёт прокатиться до тылового городка, что был километрах в десяти, за леском. Разведчики, что квартировали в имении уже неделю, освоились до такой степени, что, почувствовав себя полными хозяевами, занялись невинной «контрибуцией». В частности – срезали кожу с диванов в «каминном зале» и заказали из неё, у городского портного, куртки фасона «второй фронт», как у американцев с фотографии, что завёз полковой газеты корреспондент, квартировавший в главном здании вместе с полковым командованием. Утром штаб собирался двинуться вперёд, машины уже не будет, и потому Петька, недавно вернувшийся с задания и толком не успевший отдохнуть, торопился...

Чёрт дёрнул Егора согласиться... Ну не куртку же ему захотелось! А чего?.. Захотелось по-мальчишески прокатиться с ветерком в открытой машине по щебечущему лесу, надышаться пьянящим ароматом подснежников, забыть об ужасе войны и примерить вроде как мирную жизнь: целёхонькие дома, портной, заказ гражданской одёжи, а ещё… Да мало ли что могло быть интересного и приятного в уже завоёванном городке с услужливыми боязливыми жителями. Чёрт попутал!..

Егор лишь оправил гимнастёрку – как уже оказался на сидении крытого брезентом «Виллиса», в чьей-то пропахшей потом и тушёнкой фуфайке, что была брошена на заднем сидении поверх тюков. Мотор взревел, и шина зашлёпала по разбитой танками дороге: вниз под холм, поворот возле коровника с запахом мертвечины, на горку в сторону заката, и вот – уже лесок… Автомат на коленях успокаивал, лишь сейчас Егор понял в какую авантюру, грозящую трибуналом, вписался; но уже не выпрыгнуть из машины, как не заткнуть болтающего ни о чём водителя. А Петька щебетал, что тот соловей! И всё о мирной жизни, что была четыре года назад и будет уже в середине лета… Егору захотелось сказать: «Дожить бы…» – и здесь среди макушек ещё голых лип мелькнул крест на шпиле городской кирхи. Вместо «Дожить бы», Егор безотчётно проговорил: «Господи спаси!» – и поднял руку перекреститься. Автомат соскользнул на пол скачущей машины! Егор, резко, наклонился поднять его… Это и спасло!..

Машина вылетела «на оперативный простор» – из леса… под фугасный снаряд!!!
Последнее, что Егор слышал, – свист осколков и автоматная очередь…
Очнулся от звука немецкой речи, острой боли в предплечье и ниже колена. Безотчётно постарался шевельнуть ногой и не понял, получилось ли. Приоткрыл глаза, но не увидел ничего – то ли ослеп, то ли ресницы склеены кровью, то ли просто… ночь… Вновь потерял сознание, а когда очнулся – было тихо и холодно, а в мозгу зашуршало: «Жив! Пока жив… Это не первое ранение, бог даст – не последнее. Боже, если оставил в живых – помоги!». И уже не впервой вспомнились бабкины слова «У Бога нет других рук и ног, окромя твоих! Хочешь помощи Божьей – помоги ему помочь!».
С трудом разлепил ресницы и всё же ничего не увидел. Протянул руку и ощупал пространство вокруг: внизу – пахнущая гарью земля, сверху и сбоку – тёплый металл. Похоже, накрыт в старой холодной воронке кузовом машины. Рука нащупала рядом что-то мягкое – вещмешок... Превозмогая боль, Егор зубами и негнущимися пальцами растянул верёвку и потащил наружу ткань… Стал засовывать её под фуфайку, которая захлюпала кровью, и вновь потерял сознание…

Когда пришёл в себя, уже брезжил рассвет... Где-то вдали, то ли в лесу то ли на дороге, судя по тону – брань. На каком языке? Не разобрать. Голова, словно существующая отдельно от разбитого тела, потребовала ползти!.. И, доверившись звериному чутью опасности, раненый пополз прочь от искорёженной машины: из воронки в канаву, из канавы в воронку ближе к кустам, что темнели по краю уже розовеющего леса… Эта воронка оказалась засыпана обгорелыми ветками поверх смердящих трупов. И Егор, моля кого-то Всесильного не лишать сейчас сознания, подлез под один из них…
Лязг гусениц и взрывы, заглушающие автоматные очереди, сотрясли землю совсем рядом, но не побеспокоили умирающего, который уже не жил, хотя ещё и не умер – молодая Жажда жизни не выпускала душу Егора из растерзанного тела, надеясь на помощь… И она пришла!
Конечно же искали не дураков-«дезертиров», а драгоценный «Виллис», вернее – святыню, случайно или по чьему-то недомыслию оказавшуюся в нём! По кровавому следу, идущему от разбитой машины, нашли воронку с немецкой мертвечиной и торчащей из-под неё русской фуфайкой.

Вытащив из «могилы» солдата, нашли и пропитанное кровью полковое знамя, которое спеклось и с фуфайкой и с грудью. Разъединили их лишь в госпитале, что разместился в городской ратуше у стен кирхи, осенявшей крестом всех верующих и не верующих, поверженных и победителей, даруя надежду на милосердие вопреки стремлению к отмщению. Егор, истекавший кровью почти десять часов, должен был умереть, но почему-то не умер; и ему в толчее событий неожиданно простили безумную вылазку с угоном полкового «Виллиса», списав ответственность на погибшего шалопая-разведчика…
День Победы младший лейтенант сапёрных войск Егор Т-ов встретил на госпитальной койке, без надежды встать на ноги, но повезло!.. Возможно, всеобщее ликование и личное счастье, от окончания безумной мясорубки, разбудили неведомые скрытые силы организма, и парень пошёл на поправку, но не вернулся домой...

* * * * *
Продолжение – 2-я глава "Второй февраль" – http://proza.ru/2021/02/18/349