Как и предполагалось, служить Рябинину пришлось за границей, в Польской Народной Республике, в городе Легнице. Этот типичный западный городок, некогда входившей в состав Германии, напомнил Рябинину далекое детство, когда отец, получив назначение от командования, впервые привез семью в небольшой, уютный Квидленбург. В памяти остались тенистые улочки, выложенные брусчаткой, магазинчики с вежливыми продавцами и поросенок, бегавший в обширном саду под балконом... И теперь, вышагивая по брусчатке ночного Легнице, новобранцы, при свете фонарей, с интересом оглядывали диковинные, поражающие своей причудливой архитектурой, старинные готические здания.
- Вот это да, настоящий Голливуд! – не скрывая восхищения, произносит ушастый паренек, шагавший во главе колонны.
- У нас все равно лучше, - авторитетно возражает Костромин. – Просто они не могут по-другому строить.
- Хорош базарить! – раздается из-за спины.
- Да ладно тебе, Суслик, уймись, еще успеешь выслужиться...
Наконец, в получасе марша от железнодорожного вокзала показалась крупная воинская часть.
Учебный гарнизон или, как его чаще называли «Учебка», состоящий из нескольких многоэтажных корпусов еще довоенной немецкой застройки, был показательным, и значился одним из образцовых кузниц по подготовке младших командиров. По мнению многих, кто испытал все «прелести» здешней жизни, тут царила ужасная муштра. За малейшую провинность или неточность следовало наказание. Не останавливаясь на деталях, скажем лишь, что здесь не приветствовался «вольный гражданский дух». Личное время фактически наступало в вечерние часы после ужина, но и в эти скоротечные минуты необходимо было успеть подшить свежий подворотничок, погладить обмундирование, постираться и побриться, в лучшем случае удавалось написать пару строк родителям. Рябинину подобная «дрессура» сразу же не пришлась по душе. «Уж ни это ли имел в виду отец, когда говорил: - Армия тебя перевоспитает. Ну, нет, дорогой папа, такими методами вряд ли добьешься желаемого, да и нужно ли? Понуро глядя на товарищей и рассуждая, Рябинин все больше и больше впадал в уныние. «С мыслями о личной свободе, как видно, придется расстаться на целых два года: здесь, в Армии, день тянется неизмеримо долго и, кажется бесконечным, разве можно привыкнуть к этому солдафонству?» - сокрушался Рябинин.
Уже скоро он получил от сержанта взыскание и вынужден был заниматься уборкой казармы в ночное время. Когда Иван конфликтовал с младшими командирами, то чаще всего оставался в гордом одиночестве, никто из сослуживцев даже не пытался поддержать его. Тут проявилась еще одна черта Рябинина – упрямство, граничащее с безрассудством: нет, это не было тупостью, просто сиюминутно отдавать старшему честь, прихлопывая при этом каблуками, казалось ему оскорбительным, особенно если этот старший по званию не отличался умом. В бесконечных приказах и командах, Рябинин частенько видел лишь негативную сторону: «Можно было обойтись без этого унизительного и грубого наставления, а то взял за моду дергать щетинки на подбородке или каждый раз выворачивать карманы при утреннем осмотре». Рябинин, конечно, понимал, что его недовольство до добра не доведет, но, как это часто бывает, ничего не мог с собой поделать. Нерадивость восемнадцатилетнего упрямца, раздражала сержантский состав, и как следствие за первым взысканием следовало новое, еще более суровое. Присущая Рябинину мнительность, «заговорила» с новой силой: «Нет, я никогда не стану образцовым солдатом, это не для меня; все, что со мной здесь происходит – это настоящее издевательство над личностью».
Теперь Рябинин отбывал наказание регулярно и чаще всего в ночное время после отбоя, когда нестерпимо хотелось спать и каждая клеточка молодого организма, молила о долгожданном отдыхе. В этой рутине серых армейских будней все чаще приходили мысли о гражданке, об уюте и прежней воле, где он мог позволить себе если не все, то многое. Единственное, что отвлекало Рябинина от мрачных мыслей, так это занятия по радиоделу. Здесь он мог хотя бы на время забыть обо всех своих неурядицах.
Наступил декабрь. Уже вскоре Рябинин вместе с другими новобранцами принял присягу. Событие для всего личного состава знаковое, торжественное, и уже после ужина все, по заведенной традиции, отправились на праздничный концерт. У Рябинина появилась смутная надежда, что теперь все пойдет, как надо. И действительно первое время, новобранцев, не трогали, словно бы давая им возможность адаптироваться в новых, непривычных для них условиях. Но этот праздничный настрой быстро прошел, и наступили серые солдатские будни. Как-то, после занятий по радиоделу, уединившись в казарме, группа солдат завела разговор.
- Слушай, этот сержант Мамалыга просто зверь. Вчера после отбоя заставил до двух ночи устав зубрить, а у меня с памятью, как на грех, не все в порядке, - пожаловался рядовой Свиридов.
- Это ничего, меня и еще двоих сразу после ужина направили чистить туалеты, - возмутился долговязый Коломеец. - Сначала мы вымыли их водой, как и полагается из шланга; так ему, показалось этого мало, и тогда Мамалыга заставил драить очко зубным порошком со щетками.
- Вот падла, отольются ему наши мучения. Как только закончится эта гребанная учебка, я где-нибудь подстерегу его головой в сортир, пусть отмоется, - с вызовом произнес плотный и невысокий Глеб Точилин.
– Пока дождешься, он тебя с дерьмом смешает, - рассуждал коренастый Егорищев.
- Или я его!
- Хлопцы, это ничего, что нас здесь квасят, зато потом на других отыграемся, - высказался рядовой Куценко.
- Ну, ты, вражья душонка, будешь измываться над молодыми, как над нами сейчас. Да я тебя сейчас здесь урою, - сорвался Точилин.
- Это еще полбеды, - произнес Егорищев, поглядывая на Куценко. – У нас стукачи завелись, а это уже ни в какие ворота.
В это время в казарму заглянул сержант Мамалыга. Узкоплечий и нескладный, со сросшимися черными бровями на вытянутом лице, пронзив всех своими маленькими, колючими глазками и обнаружив пепел на подоконнике, поинтересовался:
- Кто курил?
- Ну, я, - ответил Точилин.
- Отвечать по уставу! - злобно выкрикнул сержант.
- Рядовой Точилин.
- Сейчас, рядовой Точилин, уберешь все окурки во дворе, а заодно полы в умывальнике помоешь.
- Так я же...
- Ты что не понял приказа? Повторить, что я сказал.
- Собрать все окурки и помыть полы.
- Выполнять!
– Есть, - с неохотой произнес Точилин.
– Товарищ сержант, а давайте я ему помогу, - вызвался рядовой Коломеец.
– Рядовой Коломеец и ты, Рябинин, пойдешь на разгрузку «Урала», причем срочно. Выполнять команду, бегом!
– Так время же личное, по уставу не положено, - возмутился Рябинин.
– Отставить! Выполнять приказ, мать вашу...
Рябинин с вызовом посмотрел на сержанта: «Никак куражится, только зачем, служба только начинается?».
Но сержант лишь криво ухмыльнулся. Осмотрев спальное помещение и не найдя недостатков, а может посчитав достаточным те взыскания, которые сделал, удалился.
Куценко посмотрел на Рябинина и произнес:
– Я ж говорил, все надо делать добре.
– Да пошел ты, знаешь куда, Куцый!
- Хлопцы, будь ласка...
Махнув рукой, Рябинин с Коломейцем вышли из помещения.
Минуло еще две недели. Они не принесли каких-то изменений в личной жизни Рябинина. Армейская жизнь, как и положено, протекала со всеми своими премудростями и особенностями и тех, кто делал что-то не так, ждало неминуемое наказание. Помимо специальных занятий в радиоклассе, связисты отрабатывали строевые приемы на плацу, занимались физподготовкой и, как это водится, отрабатывали внеочередные наряды. Причины тому были разные, иногда за дело, но часто, как считало молодое пополнение, не заслуженно. В отличие от Рябинина, многие смотрели на все просто: «На то она и армия, не мы первые, не мы последние, просто хотят быстрее выбить из нас гражданский дух, вот и куражутся в собственное удовольствие». И если у Рябинина и прежде возникали трудности с армейским бытом, то теперь раздражение молодого бойца начало перерастать в протест. Один только вид самодовольного и несуразного Мамалыги и тех, кто ему старался угодить, вызывал в нем бурю негодования. «Доложить обо все высшему начальству? Так потом света белого не увидишь, еще упекут куда-нибудь подальше к белым медведям, - терзался он. - Писать отцу? Стыдно, этого я делать не буду. Видно старик был прав, и я ни к чему не пригоден, изнеженный и вздорный тип. Может быть, физиономия у меня не такая, как у всех. Так нет, вроде не урод, и по сравнению с другими выгляжу нормально», - томился Рябинин.
Однажды личный состав учебки повели в городской Дом Культуры. Гастролировавшая в Северной группе войск труппа московских артистов, давала очередной эстрадный концерт. Уже в зале, Рябинин почувствовал слегка подзабытую атмосферу настоящего праздника, когда можно быть самим собой, и не стоять по стойке «Смирно», когда все веселы и добродушны, а буфеты ломятся от всякой всячины. И хотя, получаемых сорок пять злотых едва хватало на самое необходимое, новобранцы чувствовали себя богачами... Надо отметить сразу, артисты выступали на «бис»: после каждого номера в зале раздавались дружные аплодисменты, с неизменным требованием: «Повторить!» Особенно хорош был номер с девушками, когда три розовощеких красавицы, одетые в длинные нарядные платья, в накинутых на плечи цветастых платках, исполнили известный шлягер: «Синий лен». Все присутствующие в зале, дружно встали с кресел и начали скандировать: «Браво! Браво!» Рябинин аплодировал едва ли не громче всех, но концерт, к сожалению быстро закончился. Стоило покинуть зал, как он столкнулся с Мамалыгой. Самодовольный вид мстительного сержанта вызвал у Рябинина справедливое чувство гнева: в груди закипело: «Если бы ты только знал, Мамалыга, как я тебя ненавижу!»...
Эта ночь прошла спокойно, и уже под утро Рябинину приснился дом, спокойная и уютная обстановка: отец пишущий конспекты; брат Анатолий, вернувшийся из командировки и увлеченно рассказывающий о своих впечатлениях; мать, готовящая сытный обед. Вот она открыла духовку и вытащила оттуда противень с горячими, духовитыми пирогами. Свежая выпечка щекочет ноздри, возбуждает аппетит. «Ванечка, Ваня», - слышит он голос матери. Рябинин чувствует, как его сильно трясут за плечо. Рябинин просыпается и видит злобное лицо сержанта Мамалыги.
- Вставай, есть работа.
- Время, сколько времени? – едва разомкнув очи, спрашивает Рябинин.
- Не важно. Сейчас с Точилиным пойдешь, надо срочно помочь наряду по кухне картошки начистить.
- Но сейчас время сна и потом...
- Одеться и следовать со мной!
- Да пошел ты! - вырвалось у Рябинина.
Вытаращив глаза, сержант заорал:
- Не подчинение младшему командиру! Три наряда в не очереди!
- А этого не хочешь!
И Рябинин недвусмысленно показал сержанту характерный жест, затем схватив под ручку подвернувшийся табурет, пошел прямо на Мамалыгу.
- Убью, сучий потрох, убью и глазам не моргну!
Сержант попятился, впервые по-настоящему испугавшись. Казалось, еще секунда и случится нечто страшное, непоправимое, но в последний момент, словно бы одумавшись, Рябинин останавился.
- Живи пока, падла.
- Ты еще пожалеешь об этом, - завопил сержант и в это время проснулись Точилин с Коломейцем.
- Какая сука нам спать не дает! – недовольно пробурчал Точилин.
«Сейчас начнется, а ведь только начало шестого. - подметил Рябинин. - Вот, скотина, даже поспать не дал».
К удивлению всех, на разводе сержанта Мамалыги не обнаружилось, и Рябинин грешным делом подумал, что тот пошел жаловаться командиру. Когда развод закончился, к нему подошли Точилин с Коломейцем. Оба товарища, с которым и успел подружиться Ваня, производили странное впечатление: один коренастый и невысокий, другой, нескладный и длинный, за что и получил прозвище «Удочка».
- Видно у Мамалыги крыша поехала, а может ты его того, табуретиком? - поинтересовался Точлин.
Рябинин только пожал плечами: он и сам не понимал причину отсутствия сержанта.
Занятия в классе радиотелеграфистов уже подходили к концу, когда в приоткрытые двери заглянули лейтенант Холмогоров, а с ним еще двое незнакомых – офицер и сержант, видимо из другой части.
- Рядовые Точилин, Рябинин и Коломеец, вам необходимо собраться и через полчаса быть на КПП, - кратко зачитал список лейтенант Холмогоров и передал документ другому.
Вышеназванные рядовые с недоумением посмотрели друг на друга: «Неужели все так плохо и придется отвечать за все свои вольные и невольные?» С тяжелым чувством тройка направилась в казарму, а через пятнадцать минут они уже были у ворот ККП. Дежурный по части, прапорщик Солодуха, не скрывая раздражения, допытавался:
- Что служивые, довыпендривались?
- Никак нет, товарищ прапорщик! А за что нас? - поинтересовался Точилин.
– За что? Интересные вы, хлопцы: сержант Мамалыга в медицинской части парится, а вы гоголем по территории расхаживаете.
- Никак нет, товарищ прапорщик!
- Никак нет, - передразнил Солодуха. - Этот Мамалыга после той стычки с
Рябининым, пошел к командиру взвода жаловаться, а нарвался на замполита. Не успел, Мамалыга толком рассказать про этот случай, как замполит с яростью обрушился на сержанта, назвав его паразитом не умеющим ладить с личным составом. Я стоял рядом и все дословно слышал. Одним словом, повезло вам ребята. Сейчас поедете в другую часть, там тоже связистов готовят, но спокойнее чем здесь.
- Слава тебе, господи! - чуть ли не в один голос произнес Точилин с Коломейцем. - Я уже думал, что амба, крышка, куда-нибудь в стройбат запрут или того хуже.
- Можешь благодарить за это Рябинина, - произнес прапорщик. – Ну, ладно ребята, держите «краба» и не попадайтесь больше в подобные истории! Сержант Мамалыга, конечно не подарок, но ваша служба только начинается, так что гордыню свою попридержите.
За воротами КПП их ждал грузовик с фургоном. Закинув ногу за борт, Рябинин еще раз окинул взглядом учебный гарнизон: «Ну, вот и все. Прощай учебка, хоть и не получилось с меня младшего командира, оставляю тебя без сожаления!» Сопровождающие, улыбчивый лейтенант и плотный, скуластый и молчаливый сержант, перекурив, уже через минуту сидели рядом. Место с водителем было свободно, но уже вскоре его заняла пышнотелая блондинка, продавец из военторга.
- Все на местах? Давай Николай, трогай! – скомандывал лейтенант.
Грузовичок фырча, дернулся с места...
Ехали быстро: по обе стороны дороги мелькали кирпичные, местами почерневшие, еще довоенной застройки здания. Моложавый, подтянутый и веселый лейтенант с пронзительно голубыми глазами сразу, расположил к беседе.
- А вы откуда, хлопцы?
- Я и Удочка... Тьфу, я хотел сказать Коломеец, из Смоленска, - ответил Точилин. - А далеко ехать товарищ лейтенант?
- Не успеете «А» сказать, как будем на месте.
Грузовик в это время круто развернулся и выехал на одну из центральных улиц. Новобранцы ахнули: перед их взором возник диковинный город с характерными готическими зданиями, остроконечными кирхами и стелами в виде распятого Христа.
- А я думал, что так строить могут только в Германии, - произнес Коломеец.
- А это Германия и есть, так называемая Юго-западная Пруссия, некогда входившая в состав Кайзеровской империи, - уточнил лейтенант.
- А еще раньше это были славянские земли, так, что славянам вернули то, что им принадлежало по праву, - уточнил Рябинин.
- Откуда такие познания? – удивился лейтенант.
- Люблю читать, а потом...
Рябинин хотел сказать, что его отец военный, и они прежде жили в Восточной Германии, но сдержался.
- Откуда родом, рядовой? – поинтересовался лейтенант.
- Родился в Туле, а последнее время проживали в Белоруссии, в городе Молодечно.
- Товарищ лейтенант, а вы женаты? – поинтересовался Коломеец.
- Уже восемь лет как женат, имею двух дочерей, Катюшку и Ниночку. А почему спрашиваешь?
- Да так, слышал, что женатикам дополнительный отпуск дают.
- Женим мы тебя, Удочка, женим; какую-нибудь полячку красивую найдем, - произнес Точилин.
- А, правда, что полячки самые красивые? - поинтересовался Коломеец.
- Правда, но наши, русские бабы, ничем не хуже, вот взять хотя бы нашу продавщицу, - заметил молчавший прежде сержант, но глянув на лейтенанта, замолчал.
- А вот и наша часть, - произнес лейтенант.
В этот момент грузовик подкатил к воротам, за которыми маячило довольно мрачное кирпичное четырехэтажное здание. Въехав на территорию части, грузовик остановился прямо у подъезда. Трое рядовых и сопровождающие, лейтенант с сержантом, спрыгнули на брусчатку. Только сейчас вниманию прибывших предстали следы пожарищ и выбоин на стенах здания. Узкий, примыкающий к зданию двор, обрамляла высокая каменная стена, поверх которой была натянута колючая проволока.
- Вот это да, отродясь такого не видывал – без особого энтузиазма произнес Точилин. – Не то тюрьма, не то концлагерь. Даже если захочешь, отсюда не убежишь.
- Ничего, хлопцы, помаленьку привыкните, - успокоил лейтенант.
- А я особо и не жалею, - заметил Рябинин.
- Ну, вот и прекрасно! Сержант, введите молодых в курс дела да не забудьте свежее белье получить.
- Есть! Так, следуйте за мной, - произнес сержант, и они направились в сторону подъезда.
Поднявшись по скрипучей деревянной лестнице на третий этаж, военнослужащие оказались у дверей казармы.
- Добро пожаловать в расположение отдельной роты связи! – торжественно объявил сержант.
Глазам новобранцев предстали просторное и в тоже время какое-то серое и унылое помещение с двуярусными кроватями, выстроившиеся в несколько рядов на дощатом, местами выщербленном полу; небольшие окна, расположенные по обе стороны от входа, дополняли этот немудреный и унылый вид. Скучающий дневальный, вяло отдавший честь сержанту, стоявший подле тумбочки, продолжал равнодушно разглядывать потолок.
- Ну и ну, - выдохнул Точилин. – И за что нас так?
- Известно за что, за нашу непокорность. Надо было лямку наравне со всеми тянуть, тогда бы с учебки не поперли, - уточнил Коломеец.
После блеска учебного гарнизона, все здесь казалось каким-то заброшенныем и архаичным. Слегка сконфуженные новобранцы, рассеянно оглядывались по сторонам. На какую-то долю секунду Рябинин пожалел, что попал сюда: «Может, не стоило корчить из себя героя?»
- Что, сильно гоняли? – поинтересовался сержант.
- Доставалось, - признался Рябинин.
- Давайте знакомиться. Зовут меня Махмут Башаров. Родом из Уфы, есть такой город в Башкирии. Выполняю обязанности замком взвода и подчиняюсь непосредственно лейтенанту Ведунову, ну тот, что нас сопровождал. С командиром части и его заместителями вам еще предстоит познакомиться.
- Ну, и как они? – поинтересовался Коломеец.
- Нормально. Ну, командир так себе... слишком строг, а вот зампотех и особенно замполит, душа человек! Но злоупотреблять доверием все-таки не советую. Старшина Небогатов самый старый здесь, ему скоро на пенсию. Но добряк, я вам скажу, редкий. За всю жизнь еще никого по-настоящему не наказал. Я вначале тоже расстроился, когда сюда попал. Все казалось таким убогим и беспросветным, а сейчас ничего, освоился. Советую ни с кем не заедаться, и главное свое место знать, тогда все, как по маслу пойдет.
- А если не пойдет, я хотел сказать, если в чем-то разойдемся, ну, взглядами? – поинтересовался Рябинин.
- Мой вам совет, рядовой, держать свое мнение при себе. Армия не то место, где можно митинговать. Ясно?
- Так точно!
- Ну, вот и договорились. Сейчас пойдете к Небогатову и получите белье.
- Товарищ сержант, а кто занимает остальные этажи? – поинтересовался Точилин.
- Первый этаж отведен под учебные классы. Прямо под нами, на втором, расположился стройбат, а сверху – на четвертом, танкисты. Во внутреннем дворе находятся боксы с автотехникой, имеется небольшой стадион с гимнастическими снарядами. Одним словом – осваивайтесь и располагайтесь. После обеда, как заведено, собираемся на занятии в классе радиотелеграфистов. Сейчас я покажу ваши койки.
- Товарищ сержант, - начал Точилин и тут же осекся.
- Говори если начал.
- А что у вас за история с этой продавщицей.
- Глазастый, черт, все подметил. Все уже в прошлом, только вам об этом знать не положено, маленькие еще.
- И все-таки.
- Короче, неразделенная любовь. Одно время лейтенант Ведунов к ней особый интерес проявил, но жена, узнав, сразу поставила вопрос ребром: или семья, или уезжаю навсегда с детьми.
- Ну а сам?
- Нравиться она многим здесь, мне тоже, хоть и старше на семь годков. Такие вот дела, - закончил сержант, дав понять, что эта тема закрыта окончательно.
Старшина Небогатов оказался на редкость энергичным и душевным «Дедом», как чаще величали его солдаты. Он действительно выглядел старовато, но выручала необыкновенная живость, опыт, а главное отеческая забота и внимание, которую он проявлял к рядовому составу, за что собственно и ценили старшину. Представившись, прикомандированные к роте связи рядовые Коломеец, Рябинин и Точилин выслушали тихую, но внятную речь старшины.
- Вы тут, сынки, (это было любимое слово Небогатова) осваивайтесь и несите службу, как положено. Если кто обидит или вопросы возникнут, ко мне обращайтесь, не стесняйтесь. Я вам тут вместо папки и мамки буду. Зовут меня Василь Акимыч. Ясно?
- Ясно, товарищ старшина! Вы нам, как отец родной! – отчеканил Коломеец.
- То-то же! Только кричать не надо, я хорошо слышу.
- Товарищ старшина, а каков численный состав роты? – поинтересовался Рябинин.
- На сегодняшний день в отдельной роте связи на довольствии состоит сто двенадцать душ.
- А это правда, что ваша часть еще на дальнем Востоке зародилась?
- Истинная правда! И самураев мы разбили в пух и прах, и я участник этих событий.
- Вот это да!
- Еще вопросы имеются?
- Пока нет, товарищ старшина, все ясно! - на этот раз дружно ответили Точилин и Коломеец.
Получив белье, новобранцы направились в казарму.
- Мы, конечно, много потеряли в смысле быта, - заметил Коломеец.
- Зато выиграли в моральном плане! – уточнил Рябинин.
- Это точно!
- А это вам не хухры-мухры! - подытожил Точилин.
- Я как подумаю про Мамалыгу и эти утренние проверки с пристрастием, у меня по телу мурашки начинают ползать, - пожаловался Коломеец.
- А ты бы проверился Удочка, а то не дай Бог и нас заразишь своими мурашками! - хохотнул Точилин.
- Да, ну тебя, и совсем не смешно, - сконфузился Коломеец, но видя, что тот не унимается, крепко обнял его своими ручищами-клешнями. - Так что ты сказал?
- Я больше не буду, Коломеюшка, отпусти.
- То-то же, ты у меня не шали.
Егор Коломеец или, как его чаще называли за высокий рост «Удочка», не смотря на свою силищу, был миролюбив и общителен, многие доверяли ему и даже «исповедывались», посвящая в свои тайны, зная, что тот не побежит рассказывать про все первому встречному.
Перед самым обедом в казарме стало людно. Старослужащие, те самые, что прослужили год и более, едва удостоили новобранцев вниманием, зато полугодки или «котлы», как их тут называли, проявили недюженный интерес к новеньким. Это были призывники из Украины, Поволжья и Казахстана. Не успели толком пообщаться, как прозвучала команда строиться. На обед шли строем и с песней. После обеда, как и положено, развод. Коломеец, Точилин и Рябинина, сразу же после развода направились в радиокласс. Перед началом занятий замком взвода, сержант Башаров, представил новеньких. Сидящий за первым столом круглолицый и смешливый рядовой Понченко, сразу поинтересовался:
- А откуда вы, хлопцы?
- Город-герой Смоленск! - ответил за всех Точилин.
- А разве Смоленск город-герой?
- Как, ты этого не знаешь?
- Я что-то не слышал. Ну, там, Ленинград, Брест, - засомневался Понченко.
- Значит, скоро присвоят! – невозмутимо заключил Точилин.
- Еще вопросы имеются? – обратился Башаров. - Все ясно!
Через минуту в класс заглянул уже знакомый лейтенант Ведунов. Все дружно встали. Увидев лейтенанта, новенькие заметно оживились, словно встретили старого знакомого. Осмотрев всех своими пронзительно голубыми глазами, Ведунов объявил:
- Сегодня занятия по радиоделу буду вести я. В мое отсутствие со всеми вопросами и жалобами обращайтесь к сержанту Башарову. Ясно?
- Ясно, товарищ лейтенант! – выкрикнул рядовой Коломеец и все засмеялись.
- Товарищ лейтенант, разрешите идти. Мне еще нужно к старшине обратиться по поводу инвентаря, - напомнил Башаров.
- Вы свободны, сержант... Итак, на чем остановились в прошлый раз? – и Ведунов обвел глазами собравшихся в радиоклассе.
- В прошлый раз мы закончили изучать буквы, то есть алфавит, - отрапортовал сидящий за первым столом рядовой Сохнов.
- Садитесь, Сохнов. Так, а сейчас я попрошу вас достать свои конспекты и приступить к разучиванию цифр...
Незаметно пробежала еще одна неделя. Следуя совету сержанта Башарова: не заедаться и не лезть на рожон, отношения с сослуживцами у новеньких складывались поначалу ровно. Надо сказать, что поры — до времени, старослужащие не трогали их. Занятия по строевой подготовке проводились лишь однажды, зато часто практиковались хозяйственные работы. Декабрь выдался на редкость солнечным и теплым, и рядовой состав не мог нарадоваться этому обстоятельству: «Так и зима незаметно пройдет, а там все ближе к дембелю!»
- А что, как говорится, солдат спит – служба идет! - Невозмутимо произнес Точилин. – Зима-лето, там снова зима и здравствуй дом, моя деревня!
– Так-то оно так, Глеб, - согласился Рябинин, только целых два года это не мало.
– Я воль, мой генерал! Это есть много! – отчеканил Коломеец, и все засмеялись.
Рябинин за все время только однажды написал родителям письмо и теперь, освободившись от дел, направился в Ленкомнату, чтобы черкануть пару строк о своих делах.
Тем временем в классе радиотелеграфистов, продолжались занятия по радиоделу и «Пузыри», как тут называли новобранцев, понемногу осваивали работу на «ключе», незаметно втягиваясь в армейские будни. Звучание морзянки можно было частенько слышать не только в радиоклассе, но и в аппаратных авто «ГАЗ-66», находящихся во внутреннем дворе воинской части. Работа на ключе и в целом, на радиостанции, давалась Рябинину легко. Хуже пришлось Коломейцу. От природы последний был туговат на ухо, а тут еще эта мудреная грамматика в виде тире и точек. В результате рядовой Коломеец был переведен в другой взвод. В дальнейшем его судьба сложилась неудачно: прыгая с грузовика, он подвернул ногу. Стопа сильно распухла и уже в медицинской части, врач сделал неутешительное заключение: «Сломана лодыжка, необходима операция». В дальнейшем его перевели служить в другую воинскую часть, и связь с Коломейцем была потеряна. Точилина, по его же просьбе, определили в хозяйственный взвод, где он с успехом продолжил службу в качестве шофера. Все было бы неплохо, но уже вскоре произошли события, которые повлияли на дальнейшую судьбу Рябинина.
Это конфликт произошел однажды вечером, когда вернувшись с хозяйственных работ, Рябинин решил привести себя в порядок. Застирав грязный рукав на гимнастерке, он направился в бытовку, чтобы погладить обмундирование, а заодно пришить свежий подворотничек. В это время в бытовке, бормоча себе под нос, наглаживался один из сослуживцев Рябинина Петр Рыленко. Узкоплечий, с красным, вечно покрытым прыщами лицом, небольшим, но приметным животиком, Рыленко или «рыло», как его тут называли, явно не торопился уступать место Рябинину.
- Слушай Рыло, ты быстрее гладить не можешь? Через полчаса построение на ужин, а мне надо еще успеть рукав высушить.
- Успеешь, надо вовремя приходить, - съехидничал Рыленко.
За Рыленко водилось довольно непристойное занятие: время от времени он докладывал обо всех делах во взводе вышестоящим начальникам. И хотя стукачество не поощралось, сержантский состав не прочь был получить доступную информацию о своих подчиненных. Рябинин знал об этом и потому относился к Рыленко с известным презрением.
- Слушай, прошу как человека, уступи. Ты же не на парад собираешься.
- Надо очередь занимать, вот я, например...
- Ну, ты и вредина, хохол!
- Так я еще и хохол?
- А кто же? Я кацап, ты хохол, что в этом такого?
- Хрен ты у меня, Рябина, утюг получишь, понял?
- Нет, вы только посмотрите на него! И откуда только такие берутся?
И Рябинин, выхватив у Рыленко утюг, попытался быстро загладить мокрый рукав. В это время дверь в бытовку открылась, и на пороге показались двое: ефрейтор Палий и младший сержант Семчук, земляки Рыленко.
- Что за шум? – недовольно произнес сержант.
- Да вот, рядовой Рябинин у меня утюг забрал. Грозился морду набить, а еще он меня хохлом обозвал.
- Ну, ты и гнида, - возмутился Рябинин.
- Ось, подивитца товаришу сержанту, гнидой обзывается.
- Рядовой Рябинин! Отдать утюг Рыленко и извиниться.
- Пожалуйста, я уже закончил. Только извиняться я не буду, он тут вам наплел, а вы и поверили.
- Повторяю приказ: немедленно извиниться.
- И не подумаю!
- Земеля, извинись перед ним, а ты Рыленко помирись с Рябиной - вмешался ефрейтор Палий.
- Я не понимаю за что? – не уступал Рябинин.
- Плохо начинаете, рядовой Рябинин, - наставительно произнес сержант. - На первый случай наряд вне очереди и, чтобы после отбоя был на дробыне, лестницу перемывать будешь.
Команда дневального: «Выходить строиться на ужин», заставила всех покинуть бытовую комнату.
- Чего такой смурной? – поинтересовался Точилин.
- Да, с одним козлом утюг не поделили, - с неохотой промолвил Рябинин.
- Это не Рыло, случайно?
- Он самый. Самое паршивое, что свидетелями нашего спора стали его земляки, и теперь придется после отбоя лестницу мыть.
Да, не повезло тебе, братишка.
Отправляясь отрабатывать внеочередной наряд, Рябинин встретился в коридоре лицом к лицу с Рыленко и еще двумя его земляками: Карпенко и Кислых. Физиономия Рыленко расплылась, словно мякишь:
- Ну, вот Рябина, получил свое. Сегодня после отбоя на дробину пойдешь, как миленький.
- Да пошел ты, урод! – вскипел Рябинин и попытался схватить Рыленко за воротник.
- Земелю обижать не дадим! – вмешались Кислых и Карпенко.
Пришедший на шум сержант Башаров, успел разнять сцепившихся солдат.
- Как не стыдно! Кто первый начал?
- А вы, что не видите, товарищ сержант? – усмехаясь, произнес рядовой Кислых. - У Рябины силы через край, вот он и решился на Рыле, извиняюсь, на Рыленко потренироваться.
- Это правда, рядовой Рябинин?
- Жаль не успел, но ничего он свое еще получит, - проворчал Рябинин.
- Пробачте, будь ласка, товаришу сержанту, дюже важкий хлопэць. Я тут с товаришами, ничого нэ роблю, а вин на мэнэ як скаженный кидаеця.
- Вот оно и видно, что ничего не делаешь. Рядовой Рябинин и рядовой Рыленко! Обоим наряд вне очереди. После отбоя заступаете в мое личное распоряжение.
- Так, мэне за шо, товарищу сержанту?
- За дело, Рыленко, за дело.
Лестницу или, как ее тут называли на украинский манер, «дробину», мыли врозь. Сначала Рябинин помыл третий и второй пролеты, а Резниченко домывал нижний, самый грязный. Но и после этого Рябинин задержался, чтобы подшить свежий подворотничек и погладить гимнастерку. На покой он отправился глубоко за полночь.
Следующий день не принес каких-то новостей. Все прошло по распорядку и Рябинин, поделившись с Точилиным впечатлениями прошлой ночи, уже собирался идти в Ленконату, как подошел старослужащий по прозвищу Пыж. Ефрейтор Пыж слыл среди сослуживцев занудой и ворчуном; был он небольшого роста, коренастый с короткими кривыми ногами.
- Слушай, ты говорят специалист по глажке? – ткнув пальцем в живот Рябинину, произнес Пыж. - Мне тут нужно шинельку нагладить.
- Это не по адресу. Вот рядовой Рыло, тот большой специалист.
- А в чем собственно дело? – заступился Точилин.
- Это кто такой? – с явным неодобрением поинтересовался Пыж.
- Это мой друг, Точилин Глеб. Так, ты лучше к Рыленко обратись, он мигом сделает, - пояснил Рябинин.
Обмерив с высоты своего маленького роста обоих, Пыж мотнул головой.
- Ладно, хрен с вами, еще побеседуем. Так, говоришь Рыленко, а ну давай его сюда.
Уже через минуту-другую Рыленко предстал перед Пыжом.
- Пойдем, они сами тут разберутся - произнес Рябинин. – Вообще, я ему не завидую. Если старики за дело возьмутся, стучать будет некогда.
Жизнь в отдельной роте связи шла своим чередом. Вскоре было проведено тестирование по специальности «радиотелеграфист». Из двадцати семи курсантов с заданием справилось восемнадцать, в том числе и Рябинин Иван. Все бы ничего, но как-то сразу не задались у Рябинина отношения с сослуживцами. Была ли это особенность его неуступчивого характера, только Рябинин, будучи по природе идеалистом, все больше и больше становился объектом для насмешек, невольно вызывая раздражение не только у сержантского состава и старослужащих, но и у своих первогодков. Конечно, во многом причиной тому явилось его воспитание и взгляды: больше всего на свете Рябини ценил благородство и честность, увы, глядя на присходящее вокруг, он чаще всего оставался в одиночестве. Больше всего Рябинина возмущала дедовщина, где ханжество, кумовство, а порой и элементарный карьеризм были обычным явлением. Рябинина, как мог, в одиночку боролся с этим явлением, но успеха не имел. Многие сослуживцы прсото закрывали глаза на это глаза, не желая связываться со стариками, оставались в стороне, закрывая на многое глаза. И чаще всего, когда речь заходила о рядовом Рябинине, многие крутили пальцем у виска:
- Этот долго не протянет, дурачок, ему бы надо перетерпеть и покориться, все равно плетью обуха не перешибешь! Тут своих дел по горло, а тут еще этот странный тип – возись с ним, как с маленьким.
Рябинин и сам понимал, что затеял опасную игру, что рано или поздно придется чем-то пожертвовать, уступить, но ничего не мог с собой сделать. Старики не любили дискутировать на эту тему и поэтому на каждую оговорку ершистого рядового отвечали: «Ну, ты, салага, учить нас будешь?!» Из-за частых стычек, Рябинин все больше замыкался в себе. Выручали занятия по специальной и физической подготовке, где он чувствовал себя на высоте: способность быстро усваивать учебный материал и главное, умелые действия при работе на радиостанции, ставили его на особое место. Командир взвода, Лейтенант Ведунов, сразу обратил внимание на способного ученика и относился к Рябинину заметно мягче, чем к другим. Ведунов, имеющий за спиной институт связи, уже с первого занятия внушал, что при старании каждый может достигнуть многого и не редко ставил в пример Рябинина. О самом лейтенанте ходили легенды: говорили, что тот в состоянии передавать посредством ключа, т.е. вручную, до тридцати семи групп в минуту. Учитывая, что в групе пять букв или цифр, получалось 185 знаков. Что касается Рябинина, то он телеграфировал двадцать пять групп в минуту, что тоже было хорошим показателем для новичка.
Во внутреннем дворе воинской части, поросшим травой и луговыми цветами, используемым как плац или стадион, в постоянной готовности стояло два дежурных автомобиля марки «ГАЗ-66» с унифицированным кузовом-фургоном, с вмонтированной радиостанцией и антенной с причудливым названием «Симметричный диполь». На радиостанции работали посменно, заранее записываясь на очередь; сеансы приходилось отрабатывать в ночное время. Многие не высыпались, но как справедливо заметил лейтенант Ведунов: «Такова тактика современного боя и мы не вправе отступать от нее».
Месяц декабрь простоял солнечным и сухим, и хотя деревья давно лишились своего золотисто-багряного убранства, сохранялась устойчивая, теплая погода. Загостившееся солнышко, на радость всем, словно бы напоследок решило скрасить разлуку с Родиной.
Рябинин часто наведывался на спортплощадку. Выполнив упражнение на турнике, это была известная всем «Склепка» и подъем переворотом, он присел на край автомобильной покрышки, наполовину вкопанной в землю. Ему не хотелось идти в казарму по известным причинам. Нельзя сказать, что Рябинин заелся со всеми, но получилось так, что земляки Рыленко, сумели настроить против непокорного и ершистого рядового большую часть личного состава роты, и теперь тоскливо рассуждал по поводу своего особого положения: «Уже и Глеб Точилин в мою сторону косо поглядывает. И что я ему плохого сделал? Может быть, сработал стадный инстинкт? Ведь армия это коллектив, коллектив связанный едиными целями и задачами, а я, как индивидуалист, как возмутитель всеобщего порядка не вписался в него, поставил себя выше всех. Вот и результат. Даже Ведунов, не очень приветлив ко мне стал. Эх, говорила мама: Учись сынок. Сейчас бы в институте науку постигал...
Какое-то время, сощурив глаза, Рябинин смотрел в небо, прослеживая плывущие с северо-запада облака. Солнечный диск прятался за большим серым облаком, и яркая граница света запечатлелась вдоль всего контура этого причудливого туманного образования. Рябинин встал, потянулся и снова подошел к перекладине. Подтянувшись с десяток раз, он спрыгнул на землю. Затем, застегнув гимнастерку на все, кроме верхней пуговицы, не спеша направился в казарму.
Продолжение следует...
http://proza.ru/2021/02/25/855