На улице Большевистской села Светлые Зори, в кирпичном доме, небольшом, хотя и двухэтажном, Антон Кревестов шил рабочие рукавицы. Их шитьё отвлекало от гнетущего одиночества после страшных перемен. Ушла к другому жена, рухнул бизнес, а друг Максим Тихлов оказался бандитом. Вдобавок ко всем несчастьям Антон попал в цепкие лапы новой криминальной группировки. Если бандиты найдут его здесь, то неминуемо убьют.
Он по-прежнему надеялся, что бандиты не объявятся в ближайшее время. Как никак, глухая окраина Речовской области, да и само село Светлые Зори с одной-единственной улицей — тоже какое-то жалкое, чтобы кто-то всерьёз им заинтересовался ради какой-либо бизнес-выгоды или элементарного грабежа. Бесхозное здание средней школы — учиться в ней некому; сельский клуб, с давних пор бесполезный в деле коммунистического воспитания молодёжи в связи с обвальным бегством парней и девчат в большие города, но тем не менее с полинявшим кумачовым лозунгом над сценой: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино! В. И. Ленин».
Во дворе соседней избы частенько лаяла собака. Вот и сейчас Антон, услышав ей злобный лай, осторожно приподнял край вылинявшей занавески. Пытаясь удержаться на непослушных ногах, пьяный мужик, в рваной рубахе и босой, обеими руками обнимал бетонный столб с оборванными проводами. Нет, это не они, не отпетые бандиты, что с помощью милиции наверняка ищут его в городах и весях большой страны.
Остаться в живых — иной заветной цели у Антона не было. Затаился он в Светлых Зорях — о себе никому ничего не рассказывал, других ни о чём не расспрашивал. Были желающие распить бутылку то ли водки, то ли самогонки, — наотрез отказался. Ветхие старушки на лавочках посудачили о нём и успокоились. Те, кто их чуть моложе, тоже языки почесали и умолкли. Молодая и бездетная вдова (вскоре после весёлой городской свадьбы муж запил и в пьяном виде разбился насмерть, врезавшись на автомобиле в придорожный бетонный столб) не раз пыталась познакомиться с ним поближе, но он и с ней был всегда немногословен. Однажды она даже презрительно бросила ему вслед:
— Посмотри в зеркало на себя! Одичал совсем, на бомжа похож, а я тебя собралась пожалеть. Совсем ты, видно, чокнутый...
Ничуть не обиделся Антон на дерзкие слова.
Не тревожил его никто из немногочисленных жителей села, и он отвечал тем же. Так спокойнее, и лишь бы не объявились бандиты. Однако психика то и дело давала сбой и жуткий страх посещал его нередко. Сергей, верный друг, привез как-то несколько свежих газет. В одной из них рассказывалось, как убийца, такой же грязный и босой, как мужик возле уличного столба, притворялся в доску пьяным до тех пор, пока им намеченная жертва, неразумная и беззащитная, не привыкла видеть бродягу перед своими глазами и не оказалась на очень близком расстоянии. Прозвучали выстрелы в упор.
Вспомнив про заметку в газете, сильней запаниковал Антон. Подозрительный тип и вчера здесь бродил, и позавчера вот так же злобно лаял на него соседский пес. Нельзя выходить из домика, нельзя, пока хитрец, якобы пьяный, не исчезнет с глаз долой. Ага, рухнул в тополиный пух возле столба, с невероятным трудом (отъявленный притворщик!) встал на четвереньки и в мгновение ока завалился набок.
Убийца!!!
«А если он всего-навсего несчастный человек, и я обязан помочь ему, пьяному, встать на ноги, спросить, где он живет?» — и такая мысль промелькнула в слегка воспаленном мозгу Антона. — «Ещё чего? Выйду, спрошу, а в ответ — пуля в голову! Нет, ты меня не выманишь из домика. О, эти «если»! От них можно сойти с ума. Ползи, убийца, ползи подальше от моего домика...»
Этот домик разительно отличался от серых деревянных изб, большей частью приземистых и покосившихся. Да и не домик, а крепость. Толстые, полуметровые, стены из белого да красного кирпича. Круглые окна первого этажа — иллюминаторы с речного судна. Окна второго — узкие, с изящными прочными решетками. Через окна-иллюминаторы ворам не протиснуться, через узкие — тоже. Правда, сейчас Антону спокойнее жилось бы в какой-нибудь неприметной избе. Шил бы он в ней рабочие рукавицы с раннего утра до позднего вечера — пусть и до тяжелой, изнуряющей усталости. Да только вот и шитью, увы, приходит конец. Остатки ткани разрезал неделю назад на заготовки, а покупать новую ткань невыгодно. Она выросла в цене, и рукавицы будут невероятно дорогими — не продать.
И где же обрести какую-нибудь другую работу, чтобы не свихнуться от зелёной тоски? Терзала беспокойная мысль и возвращалась на круги своя: надо искать там, где бандиты не найдут его. В городах, в том же областном центре, непременно вычислят — с помощью верноподданных милиционеров. Можно уехать куда-нибудь за тридевять земель, но кто ждет его там, кому он где-нибудь нужен?
Ворочались беспокойные мысли в утомленной голове и не обретали покоя.
Замолчал Дружок — уполз куда-то пьяный мужик. Антон занял рабочее место за швейной машиной. Готовые рукавицы, одна пара за другой, начали падать со столешницы в картонный короб. Год назад он долго и мучительно шил первые пары. Уверено управлялся с их шитьём сейчас и всё же порой невесело улыбался сам себе: «Живу в добровольной тюрьме…».
Да, рукавицы, как правило, шьют в тюрьмах.
По привычке лишь в полночь Антон выключил швейную машину — пора отправляться отдыхать на второй этаж, в свою «спальню». Можно, как случалось не раз, уснуть и на раскройном столе, подложив под голову несколько пар рукавиц, но с него не видны яркие звезды на небе. Из «спальни» они всегда заметны. В наклонном потолке, переходящем в утепленную крышу, есть круглое окно, тоже — иллюминатор. Его можно открывать и закрывать, а в непогоду наглухо задраивать. Строитель домика был человеком с необычайной фантазией.
Проветрил Антон перед сном оба этажа — пусть исчезнут запахи машинного масла и въедливой пыли. Дверь внешнюю, из металла, и внутреннюю дверь, деревянную, распахнул настежь. Наверху был открыт иллюминатор, и сразу возник отличный сквозняк. По-особенному свежо было за порогом, дышалось легко. Ночная прохлада бодрила и возвращала уставшим мышцам растраченные силы.
Звякнула цепью и легонько тявкнула у межи соседская собака.
— Привет, Дружок! — откликнулся Антон. — Пожалуйста, не таскай среди ночи по двору цепь, не греми ею. Жаль, не могу угостить тебя похлёбкой с косточкой. Впрочем, ты должен получить заслуженную награду. Старательно лаял на пьяного мужика. Подожди-ка, я сейчас вернусь…
Антон разговаривал, бывало и подолгу, с дружелюбной собакой, что-то объяснял ей, о чем-то расспрашивал. В селе Светлые Зори он должен быть для всех чужим, диким и молчаливым человеком, хранящим свои тайны за семью замками. Другое дело — собака. Не проболтается, не настучит по инстанции, никому не продаст. Разговаривать с ней можно обо всем без утайки, хотя и надо проявлять максимальную осторожность. Где-то рядом, за орешником и другими кустами, могла оказаться любопытная к его одиночеству и, как он догадывался, болтливая пожилая хозяйка большого дома, всё же дряхлеющего без крепких мужских рук. Кроме того, сюда нередко приезжала из города молодая дочь — та самая вдовствующая особа, которая надумала его пожалеть. После ее появления в доме мать тотчас отправлялась в соседнее село к старому приятелю, как и она, одинокому.
Молодая вдова не оставляла Антона в покое. После их очередной и, как всегда, короткой словесной перепалки, она не случайно оказалась в бывшем крохотном магазинчике, частично заброшенном. Дважды в неделю предприимчивый местный мужичок резво торговал здесь неплохим ассортиментом товаров первой необходимости. Жители села и приезжие «дачники» считали своим долгом заглянуть сюда, и в нём порой было не протолкнуться.
В толчее предприимчивая вдовушка шустро пробралась к прилавку и, оказавшись позади Антона, принялась расспрашивать продавца о конфетах и пряниках, кастрюлях и сковородках. Разговорчивый торговец называл её Леной и простодушно отвечал на все вопросы, заодно рекламируя тот или иной бесхитростный товар. От фронтальной и чувствительной атаки полногрудой вдовушки, не в меру настырной и жаркой, опешивший Антон избавился только тогда, когда отоварился и покинул магазин.
— До чего же неугомонная! — Антон сказал с некоторой досадой, возвращаясь домой с покупками.
А сообразительная Лена догнала его и прошла мимо, казалось бы, равнодушно. Поначалу он решил замедлить шаг и даже приостановился — пусть исчезнет с глаз долой, но мужское любопытство к прекрасному полу, всё-таки ловко растревоженное назойливой соседкой только что в магазинчике, на миг, только на миг, оказалось сильней. Он посмотрел ей вслед. Шаловливый ветерок бесстыдно играл лёгким платьицем, а через него в ярких солнечных лучах откровенно и соблазнительно просвечивались красивые ноги. Ему почудилось, что впереди грациозно идёт Таня — его жена, правда, бывшая.
Лена оглянулась и, ласково улыбнувшись Антону, ускорила шаг.
Он отругал себя последними словами. Разве ему «всё это» надо? Затащит она его в постель, пойдут по селу всякие разговоры. У него же одна цель — жизнь сберечь, от бандитов уйти! Да и дружба с Леной будет очевидной изменой Тане. Однако эту мысль, пожалуй, естественную в его ситуации, гнала прочь другая, не менее справедливая: от тебя ли бывшая жена, наверняка, успела родить кому-то детей? Или, возможно, гуляет напропалую, с кем попало. Забудь её, забудь навсегда.
На другой день Антон, как не раз случалось, угощал Дружка кусочками копчёной колбасы у края межи. Лена возникла на крыльце избы в крошечных бикини и вальяжно прошла чуть вперёд по садовой дорожке. Прелестная плутовка помнила, что сад и огород, за которыми в меру своих сил заботилась пожилая мать, был окружён густым кустарником, и сейчас её никто не мог видеть, кроме упрямого соседа. В селе ее знали, как порядочную молодую женщину, которая любила и часто навещала одинокую мать. Пересуды и сплетни ей были ни к чему.
Антона заинтриговало очаровательное создание. То есть, он благополучно забыл о клятвенном обещании, которое дал вчера самому себе, возвращаясь из магазинчика вслед за «коварной» соседкой, — быть осторожным и осмотрительным. Даже о возможном появлении бандитов запамятовал напрочь. Нетрудно догадаться, что и сейчас в солнечном потоке тепла и света виделась ему бывшая жена Таня. Невообразимое сходство незнакомых друг с другом красивых женщин, удивительная игра природы! Лена — Таня, Таня — Лена… Слабый ветерок доносил до него — невероятно, но факт! — запах любимых духов бывшей супруги.
Лена тщательно нанесла солнцезащитный крем на кожу, и пора бы Антону ретироваться в сторону своего жилища, вспомнив о смертном приговоре, вынесенному ему кровожадными бандитами, но мозги, пусть и на минуточку, заклинило. «Сейчас же и познакомлюсь с изумительной вдовушкой. Как же я не замечал раньше, что Лена, вне всякого сомнения, необыкновенная красавица!» — похотливая мысль впервые за долгое время загорячилась в его захмелевшей голове. — «Может, правда, хватит жить одиноким дикарём и спасаться от неё бегством? Восхитительная женщина перед ним. Хороша, как упоительно хороша…».
Очаровательная соседка, в конце концов, повернулась к Антону, театрально вскрикнула, подошла к нему на расстояние вытянутой руки и пролепетала смущённо:
— Вы меня напугали. Я думала, что вас и дома–то нет, уехали куда-нибудь. Хорошо, что не совсем разделась. Правда же, я люблю иногда понежиться под солнышком голышом на огороде в укромном местечке. От стыда сгорела бы.
Он попытался оправдаться:
— Да я тут Дружка кормил. Знаете ли, добрая собака. А вы, вижу… очень красивая... У вас бархатные глаза и...
— Ах, не продолжайте... Я — Лена, а ваше имя?
По-прежнему пребывая в гипнотическом состоянии, он назвал своё имя и пожал с волнением руку обворожительной соседки.
— Мы славно познакомились, и я не прочь поболтать с вами час, другой в моём доме за бокалом легкого вина. У меня сегодня день рождения, а отметить не с кем. Никто не поздравляет. Глафира, городская подружка, обещала, но не приехала. Мама, как всегда, сбежала в другое село к приятелю, а я здесь дружбу ни с кем не вожу. Живёт тут, считай, одно старичьё. Пойдёмте в дом, а позагорать ещё успею.
— Неловко без цветов и подарка, — промямлил Антон, понимая, что не в силах отказаться от приглашения.
— Цветы и подарки при моём вдовьем одиночестве?! Не переживайте.
Лена загадочной и доброй феей исчезла в избе, оставив дверь за собой распахнутой. Проводив эффектную соседку изумлённым взглядом, Антон устремился за ней, но возле крыльца под его ногами замешкался Дружок. От страшной боли в лапе пёс дико завизжал и залаял так, будто видел его впервые. Только что безраздельно зачарованный соседкой, Антон прозрел, вспомнив о смертельном приговоре, вынесенному ему бандитами:
— Извини, Дружок! Кажется, крыша поехала. Извини, добрая собака.
Он возвратился к меже — скорее в свой домик и подальше от соблазнов.
Послышался громкий лай Дружка, но это не бандиты. Знакомая ему легковая автомашина приблизилась к дому надоедливой, но, оказывается, жутко обворожительной соседки. Из города к ней всё-таки прикатила подружка Глафира, которую четвероногий страж соседской избы почему-то люто ненавидел и лаял на неё до полной хрипоты. В том самом, как и у магазинчика, воздушном ситцевом платьице Лена вышла на улицу встретить подругу.
Да, Леночка необыкновенно хороша! В других обстоятельствах — в самом деле, сколько можно жить холостяком?! — Антон познакомился бы с ней поближе, но сейчас никак невозможно. Его ищут и могут убить. Страшная расплата за непоправимые ошибки в жизни.
Под вечер Глафира увезла соседку на своём автомобиле, видимо в областной центр, приказав Дружку бдительно охранять дом, а старая хозяйка не объявлялась, чему Антон был тоже несказанно рад.
В звёздную летнюю полночь он любил постоять у домика, пока тот проветривался. Можно было полюбоваться тёмно-синим мерцающим небом, поболтать с любопытным Дружком, заметить шустрого ёжика в ароматной траве, кое-где пожелтевшей от жарких солнечных лучей, или пробраться через густой кустарник в конце огорода и спуститься к речке с чистой водой и песчаным берегом.
К ней, через высокие заросли, Антон проложил узкую и незаметную для посторонних глаз дорожку и мог в любое время вдоволь поплавать, оставаясь никем не замеченным. Сельский же пляж, тоже песчаный, находился в километре ниже по течению, а до него и также выше по течению речка извилисто и узко пробиралась через непролазную чащобу. Зато как раз напротив усадебного участка, принадлежавшего Антону, образовалось озерцо с кувшинками и достаточной глубиной.
Он искупался в речке и, заглянув в домик, направился к Дружку с изрядным количеством кусочков всё той же копчёной колбасы. На меже, между старыми досками торчала в лунном свете, насколько позволяла цепь, счастливая физиономия надёжного стража. Не торопясь, Антон угощал пёсика:
— Ешь, Дружок, ешь! Ты — собака, ты друг человека. Я ведь, сам знаешь, тоже на привязи, тоже на цепи. Снова удивляешься — на какой я цепи? Хочешь, я расскажу? Правда, и сам уж не знаю, в который раз расскажу, но ты вновь поймешь меня, жизнь мою. Давно запомнил мой печальный монолог, колбаски бы ещё? В другой раз принесу. Отдыхай, Дружок, охраняй свой дом, а заодно и меня и моё странное хозяйство…
Да — странное. Безучастно стоял на краю единственной улицы захудалого села красно-белый кирпичный домик, а рядом — ни кола, ни двора. Никакого забора, никакой другой мало-мальски приличной ограды. Когда Антон домик приобрёл, был забор временный, деревянный, но во время длительного отсутствия хозяина кто-то своровал все доски.
В шагах двадцати перед домиком виднелся бетонный фундамент под огромный дом — несбывшуюся большую мечту прежнего хозяина этой земли. Позади домика, в глубине участка с высокой сорной травой и старыми пнями от спиленных кем-то фруктовых деревьев, прозябали яблоньки с маленькими зелеными плодами на жидких ветках. Смотрели они на Антона с укором:
— Почему ты о нас не заботишься?
Не знал он, что им ответить, и порой только плакал. Тихо-тихо, беззвучно. Себя жалко, их — тоже.
Закрыл Антон на все замки дверь, отключил во всём домике электричество, памятуя о том, как начался однажды ночью пожар — замкнул электрический провод. В страшную минуту он проснулся, но кто мог тогда его, крепко спящего, разбудить посреди глубокой ночи и кого благодарить, он не знал.
Лунный свет слабо проникал сквозь плотно задернутые занавески, и почти в полной темноте между швейными машинами и раскройным столом Антон безошибочно пробрался к лестнице в метре от печки, на которой он разложил нитки, инструмент, всякие мелкие запчасти. Второй этаж — тоже большая комната, его «спальня».
Из полиэтиленового мешка он извлек матрац, подушку, пару простыней. Вскоре постель была готова — на коробках с книгами, одеждой, на ящиках с керамической плиткой, с чем-то еще. Свободного места, чтобы поставить хотя бы раскладушку, не было. Перетаскал сюда с первого этажа, когда готовился заняться шитьем, много разного другого добра. Тут и отличные доски для пола, кирпич и опять же — коробки, коробки. Он даже забыл, что в некоторых из них когда-то было сложено. На всё его «богатство» оседала и оседала пыль, и дважды в неделю он собирал ее старым пылесосом.
Продолжение: http://proza.ru/2021/05/20/1074