Управившись с конём Петра, старик, тяжело шаркая ногами, отправился к рядом стоящей усадьбе.
Вернулся дед не один, с молодым человеком, русского происхождения.
Парень, входя, поклонился со словами:
— Доброго вам здравья, пришлый человек. С чем пожаловали? какова помощь надобна?— спросил юноша.
— Вам доброго здоровьица. Заплутал я мил человек.Гостевал у знакомого алтайца на Пыже, а обратного пути не знаю. Вот Акшана меня и направил к Сатлаю. Сказывал, что Сатлай укажет дорогу на Бию реку, где брод и где тропа до Бийска будет — объяснял Пётр, глотая горячий напиток. Старик по-турецки сел на кожи, рядом с Петром, и взял свою пиалу в руки.
Парень кивнул головой и вышел. Не успел Пётр допить напиток, как пришел юноша с молодым алтайцем.
— Это Байрам, он проводит до реки Сарыкопши, там по реке вниз конная тропа до Бии. Там село Кеме-Эзень будет. Без лодки там не прожить, кругом вода, вот и чтят там лодку, как кормилицу и село так и зовётся Лодка- Здравстствуй. Русских там много.Там изба будет русская, великая, шестигранная, живет там Иван Романов. Он поможет. — очень уверенно сказал юноша.
— А как ваше имя добрый вьюнош? — Пётр уловил нотки в голосе юноши старообряцкое наречие и постарался говорить с ним на старообрядцком русском. Юноша был доволен.
— Матвей, отца Ларивона сын — он поклонился и сказал:
— Благостно путешествовати — и ушёл.
По дороге перешли три большие реки, и отправились вдоль большой горной и сильной реки Сарыкопши. Пётр очень устал, хотелось есть, или хотя бы просто согреться. Мокрая одежда не высыхала на его теле, в воздухе стояла такая влажность, что с волос время от времени падали капли. Конь покрылся мелкой испариной, словно его обсыпали стеклянным бисером. Свернули на болото. Пётр старался, чтобы конь шёл точно по следам коня алтайца.
Байрам всю дорогу молчал и Пётр подумал, что он не знает русского языка, но когда на взгорье Пётр увидел русский дом, точнее его крышу, огороженный частоколом, алтаец оживился. Поймав взгляд Петра, он сказал.
— Худой урус. Шибко худой урус — он замотал осуждающе головой.
— Пошто худой? — спросил, удивляясь, Пётр.
— Шибко худой, уходить быстро, шибко быстро уходить.
Он тронул пятками коня, тот быстро выскочил из болота и спрятался в молодом хвойном лесу. Пройдя через небольшую полоску леса, Пётр увидел аилы. Они были очень высокие, собранные из лесин, распущенных на две половины. Был вечер и они дымились. Заборов и оград не было. Вокруг аила бегали собаки. Увидев незнакомца, они подняли дружный лай. Не обращая на них никакого внимания, Байрам остановился у одного из жилищ, ловко спрыгнул с коня, будто слетел, и скользнул внутрь аила.
Пётр слышал, как они разговаривали, но понял только то, что Байрам часто упоминал имя Акшана, Сатлая и Ивана Романова. Из аила вышел хозяин, а Байрам, натянув повод коня, поспешил в обратный путь.
— По пути много алтайских стоянок и если его ночь прихватит в пути, уж он - то всегда сможет найти ночлег, а вот я — подумал Пётр глядя вслед удаляющемуся алтайцу-Байраму. В это время хозяин аила позвал его в жилище. Пётр вошёл. Аил был перегорожен занавеской и там за занавеской были слышны детские всхлипы и убаюкивающий голос женщины.
Алтаец поклонился Петру, пригласил на тюфяк, на расстеленную кожу-скатерть, поставил большое блюдо с мясом и пиалу с алтайским алкогольным напитком. Что-то ещё сказал, Пётр понял, что ему предложили поесть.
Алтаец ушёл в глубь жилища и вернулся с постельным тюфяком.Постелив на полу у очага травяной тюфяк, хозяин пошёл спать в дальний угол аила. Пётр понял, что это постель для него и упал совершенно обессиленный.
Утром поднялись очень рано, выпили по пиале жирного бульона и вместе с хозяином аила стали подниматься в гору, обходя стороной орус. (орусом алтайцы называют русские шестигранные избы)
Усадьба русского хозяина была в стороне от поселения алтайцев и обнесена высоким частоколом. Что за этим забором, не видно, только часть крыши дома. да труба печная видны и больше ничего. Но когда Пётр с алтайцем вышли на макушку горы, то усадьба раскрывалась, как на ладони. Огромный шестигранный, рубленый дом. Две печные трубы. В скотных дворах, в которых были коровы, овцы, лошади, с раннего утра уже копошились работники. Пётр внимательно осмотрел всю усадьбу. Всё в ней было ладно выстроено и ладно расположено.
Вдруг раздался сильный лай, цепные собаки русского хозяина, кого-то не желали впускать во двор. Послышались окрики, и во двор въехал всадник, это был Тубербек.
— Тубербек — вырвалось у Петра, и он с опаской глянул на своего проводника. Тот сделал вид, что ничего не услышал, но пришпорил коня и утонул в густой заросли молодого пихтача. Было видно, что алтаец заторопился. Пётр старался не отставать от своего проводника. Петру стало ясно, что алтаец не желает попасть на ,.глаза,.Тубербеку поэтому быстро прячется в густом пихтаче. Они прошли по горе, затем перешли на верхушку другой горы, пройдя гору, стали спускаться к реке Бия.
Бурные воды горной реки гремели и грохотали, налетая на огромные каменные пороги. От реки повеяло прохладой и сыростью.
Пройдя немного вверх по течению, Пётр увидел небольшое поселение. По тому, что стояли избы, а не аилы, стало понятно, что это русское поселение. Алтаец показал дом Ивана Романова и поскакал обратно. Пётр направился к указанному дому, спрыгнул с коня и постучал в окно, дверь открыл рыжеволосый с окладистой бородой высокий и крепкий мужчина.
— Вы будите Иван Романов?- спросил Пётр.
— Ну, я. А вы, чей будите, и откуда— в свою очередь спросил хозяин.
— Я купец, Пётр Семёнович Третьяков из Барнаула. Я к вам от Сатлая.—выпалил Пётр.
—Чем я вам могу пригодиться, купец Пётр Семёнович? — спросил Иван, открывая ворота и пропуская гостя во двор. Пётр спрыгнул с коня, подвёл его к коновязи, привязал и следуя за хозяином пошёл в дом.
Пётр переступил порог, напротив дверей , в углу комнаты, стоял самый настоящий иконостас. Он перекрестился.
— Ну, Пётр Семёнович, купец из Барнаула, присаживайся к столу. — Пётр заметил, что говорит хозяин обычным языком— Значит не старовер и не старообрядец, может из каторжных, беглый? — подумал Пётр.
— Давай – ка, Пётр Семёныч, растолкуй, каким ветром сюда, и для чё тебе я? — лукаво щуря голубые глаза, спросил Иван.
—На Бийск дорогу мне укажите, не бывал я в этих местах ни весной, ни летом, дороги не знаю. Где в каких местах Бию лучше перейти, по каким тропам безопасней будет, не ведаю.
Бывал зимой у Акшана на Пыже, с другом Михаилом Скударновым. А весной не захаживал.
Встретил в Барнауле алтайца из Суучука, Тубербека, он сказывал, что со старателями знаком, и что я бы смог скупить у них золотишко. Вот я и отправился сюда с ним. Как в поселение -то приехали, так боле трёх дён гуляли.
Тубербек куражился, устраивал среди селян состязания на камнях, да на лошадях, подарки раздавал, да морды бил. Когда натешился и, предложил сходить на шишку-паданку. Я, было согласился, да тут, Акшан прознал, что Тубербек задумал моё душегубство в тайге, и указал путь, к Сатлаю. Тубербек не сдогадался учинить погоню по горам, думал по берегу Пыжи пойду и там меня караулил.
Но Акшан все его уловки знает, направил меня через горы к старику Сатлаю. Акшан сказывал, что Сатлай поможет выйти и направит к нужному человеку. Сатлай направил к тебе. Стало быть, ты и должен указать мне дорогу на Бийск — рассказал свою горькую историю Пётр.
— Дорогу я укажу, чё не указать-то. Семья-то есть?
— А как же без семьи, восемь детёнков на моих руках. О них и пекусь. Да и жена у меня из состоятельных, обещал тестю, что, со мной она нужды знать не будет. — горестно вздохнул Пётр.
— Ага. Ну, ясно. А что, и вправду, ты готов за золотишко заплатить? — пытливо глядя на Петра, спросил Иван.
Пётр молчал, раздумывая, говорить или нет, что деньги у него с собой. Иван понял его заминку и продолжил разговор.
— Дурная слава ходит про Тубербека. Золото у старателей Тубербек берёт почти даром, кто ему отдавать не хочет или узнает, что утаил от него сколь-нибудь золотишка, так вот этого старателя уж больше никто никогда не видел, как скрость землю провалится. У старателя-то этого и без того семья еле-еле концы с концами сводила, а без кормильца и вовсе беда. Вот и идут дети к Тубербеку в кабалу. Коле есть сын - подросток, так идёт за отца работать старателем к Тубербеку, а ежли дочь, так идёт за скотиной ходить.
А вот там где ты шёл сюда от Сатлая, есть река Сё, это тут недалеко, у поселения Сёуря, живёт ссыльный разбойник, Гриня Маслов.
Дом свой Гриня, частоколом обнёс, собак держит псарню целую. Полный двор работников. Ох и дурная о нём молва в здешних местах ходит. Как был разбойником Гриня, так ведь и не унимается, так и продолжает чинить разбои.
Над самой рекой бом есть, по бому тропа. По ней на конях вершим пройти можно. Так что бы вокруг горы не кружить, старатели и сокращают путь по тому бому. Гриня - разбойник, взбирается на бом, выше тропы и поджидает путников. Как всадник под ним на тропе появится, так он на его голову и опустит камень. Если всадник не один, то и другого эта же учесть ждёт. Тропа узкая, никуда не уйти, вот Гриня и сбрасывает камни на головы.А потом и погибших оберёт, и лошадей к себе на двор сведёт.
Он ведь и дом свой на перекрёстке всех дорог поставил. Со всех сторон, этому разбойнику, всадника видно Местные его усадьбу далеко обходят. Мимо не ходят, чтобы неприметил ненароком.
Надыбали монголы дорожку сюда, стали через границу товар свой возить, да меняться с местными своим товаром. А местные их товар берут, на свой меняют, а потом их товар к вам в Бийск сваживают, там обменивают, аль продают. Так вот Гриня с Тубербеком ежли прознают, что кто-то в Бийск отправился, так их поджидают на тропе за бомом. Кто знает про это, вокругом бом обходят, по вершинкам. Дольше добираться, да целей быть.
— Давеча мы и впрямь мимо дома с частоколом шли. Слышу, собаки со злобным лаем с цепи рвутся, гляжу, а там Тубербек у ворот стоит. Проводник- то мой, резко с тропки свернул, я за ним, а сам понять не могу, чего это он так сходу в пихтушки нырнул? Выходит, мы в пихтушки-то зашли, что бы он нас не приметил. Спасибо алтайцу, добрый человек, выручил. Спас выходит.
— Ну, вот что, Пётр Семёнович, прими от меня совет такой: сам деньги в тайгу не вози, Нельзя. Наводишь соблазн. Со старателями я тебя ознакомлю, золото они пусть к тебе сами сваживают. Там на месте и расчёт производить будешь. Честно платить станешь, отбоя не будет. Всяк жить хочет, копеечка-то она завсегда нужна. Тубурбек и Гриня Маслов, блюдут крепко, что бы окромя их кто другой золото не вывез. Как всё это уладить, моя забота. А ты не сумливайся, поразумней их люди будут.
А щас мы баньку стопим, нашу русску баньку, намоешься, напаришься, отдохнёшь и домой! — он похлопал Петра по плечу и вышел во двор топить баню.
— Банька, это в самый раз прогреться, Всё тело выстудил в горах этих, как тут люди живут, морок с утра до ночи? —подумал Пётр и стал осматривать избу. Отметил для себя, что изба рубленная, ухоженная. Пол застелен домоткаными шерстяными дорожками. На местах постоянного нахождения, дорожки прикрыты домоткаными, узенькими половичками. Дом разделен на две равные половины. В первой половине стоит русская печь, а во второй камелёк, для обогрева комнаты в сильные морозы. У стен комнат стояли кровати, с перинами и горой подушек. Кровати застелены белыми покрывалами, украшенными нежными белоснежными кружевами. Над каждой кроватью были иконки, лики разных святых.
В это время с подойником в руках, вошла в дом женщина. Поздоровавшись, она начала процеживать молоко. Женщина была тоже русская и очень ладная из себя.
Затопив баню, Иван Романов наносил воды и пришёл в дом.
—Ну вот, через полчасика и всё готово будет — сообщил он.
— Клавдия Филипповна, гостю исподне после бани-то отыщется?- обратился он к жене.
— Дак а чё не отыщется-то, вот полон камод, на покосы сготовлено для всех затьёв. Сейчас подберём. А баню -то я утром топила, она не охлынула ещё, жар нагонит и можно париться идти.
В баню пошли Иван и Пётр вместе. Пётр парился от всей души, бегал за Иваном следом в воды Бии и вновь парились.
После бани Клавдия пригласила к столу. На стол поставила миски со щами, хлеб и кружки с молоком.
— Смотрю дом-то большой.А живёте вроде как вдвоём?—спросил Пётр Ивана.
— Девки замужем, живут тут, в соседних сёлах. Часто все бывают, у меня их пять дочерей-то. Повенчались когда с Клавдией, так в землянке первый год жили.
Родных ни у неё ни у меня, никого не было. Я ссыльный, у неё матушка в родах померла, а отца медведь задрал.Жила у дальних родственников в большой семье, да за меня пошла с радостью, ещё и восемнадцати не было. Дом за зиму срубил, в следующую зиму и зашли в свою хату.
Дом маленький был, а дети посыпались как горох, ну давай я прирубать, две комнаты прирубил. Одну для дочек, другую для сыновей. Их у меня двое. Старший да младший.Старший выучился, в Барнауле на службе, семья тоже большая. Младший учится, по стопам брата пошёл. Ну а дочки рядом. Внуки по всему лету живут здесь.Им здесь боле глянется, чем дома. Клавдия бабушка ласковая, хлебосольная. Они её любят.У каждого своя кровать, иконка ангельская каждого над кроватью.А старшие-то и зимой у нас проживают, у них школы нет, так они здесь учатся.
Отдыхай Пётр Семёныч, завтра рано вставать. Добрых снов.
— Спасибо и вам приятного сна.
Рано утром, отдохнувший Пётр, стал собираться в дорогу. Жена Ивана, Клавдия, напекла пирогов с ливером и собрала Петру продукты в дорогу: небольшую головку сыра, ломоть копчёного сала с мясом, пироги и булку свежего душистого хлеба, да фляжку с квасом.
— Собрался? — спросил Иван
— Долго ль голому собраться, только подпоясаться - улыбаясь ответил Пётр. Иван подошёл к большому круглому столу и бросил на белую скатерть, маленький кожаный мешочек .
— А ну, взгляни, моя мошна — и он засмеялся.
Пётр, насыпав на ладонь щепоть золота, внимательно рассмотрел её, затем взвесил весь мешочек на ладони, достал деньги и молча, выложил их на стол.
— Толк знашь — сказал улыбаясь Иван, взял деньги и ушёл. Вскоре со двора послышался его голос. Пётр понял, что Иван вывел лошадей. К седлу лошади Петра привязал кожаную торбу с продуктами.
Помолившись, выпили по кружки парного молока с пирогами и попрощавшись и поблагодарив хозяйку за заботу, Пётр сел на коня.
Мужчины отправились по конной тропе, вдоль реки Бии. Когда дошли до брода, Иван перешёл вместе с Петром на другой берег.Воды в реке было много, но конь уверенно и твёрдо шёл по дну, неся на себе всадника. Сапоги Петра, хотя и были привязаны к седлу, а голые ноги облизывала холодная вода, но они тоже намокли. Благо портянки, сложенные в вещмешок, который был на спине, остались сухими.
— На этой стороне меньше рек, а те, что тебе встретятся, они с хорошим бродом. Сапоги больше не намочишь и снимать их не понадобится.Пойдёшь вот по этой дороге и никуда не сворачивай. Вразумел? Только по этой и ступай, она идёт в Бийск. Ты не пустой идёшь, в заезжу не заходи, харчей тебе хватит, дорога проторена, иди до самого Бийска, нигде ночью не останавливайся.
Ну а коли уж зимой здесь бываешь, так милости прошу, буду рад тебя встретить. Летом курьера не жди, а вот зимой в Барнаул по твоему адресу прибудут, готовь деньги. Летом старатели работают, хоть и стерегут их Гриня с Тубербеком, а они мужики непромах, свою фортуну им всю не выказывают. Ну, давай прощаться. — и, он обнял Петра.
Пётр, облегчённо вздохнув, поскакал вперед. Иван стоял и смотрел ему вслед, пока Пётр не скрылся за выступом горы.
Вскоре дорога пошла знакомая, и Пётр поехал уверенно, то и дело, подгоняя коня вперед. Напоив и накормив коня с вечера, Пётр всю ночь шёл, не останавливаясь. Утром, Бийске, отобедав в трапезной при церкви, немного передохнув, отправился дальше и к обеду был дома в селе.
Дети радостно встретили отца.
— Тятя, тятя приехал. Маменька, тятя приехал — дети бежали к отцу наперегонки.
Впервые Пётр приехал без подарков, но то, что он жив и здоров, и даже никак не пострадал, очень радовало. Кроме того, теперь у него есть золото, и он сможет выплатить часть долга. Из дома вышли работники, муж и жена Жилины. Летом они живут на усадьбе, в горничном доме, а зимой, когда семья уезжает жить в Барнаул, Жилины живут в доме. Иногда, , когда у детей наступают рождественские каникулы, да на пасху, Софья вместе с детьми выезжает в деревню. Вот и сейчас вся большая семья в деревне. Пётр подхватил на руки пятилетнего сына, Максимку, подкинул к потолку и тихо поставил на пол. Потрепал Маняшу по русой головке, и подумал:
— Нынче и Маняша в школу пойдёт — Он похлопал по плечу сына Захара. Тот довольный. улыбался от радости во весь беззубый рот. Старшие дочери Анастасия, Ефросинья и Пелагея, тоже радостно улыбались отцу.
Анастасия, самая старшая из дочерей, этой зимой выдана замуж. Вторую зиму подряд играют Третьяковы свадьбу. Прошлой зимой женили первого сына Семёна.
— А вот Апросинью никто не посватает, ах ты горе горькое, унесла оспа глазынек и лица девичьего не пожалела, всё в оспинах выболено — с горечью подумал Пётр. Тяжело вздохнув, он опустил руку на голову Апросиньи, нежно погладил и обнял..
— Ну как вы тут, вижу не скучали, ежли Анастасия Петровна гостит. — улыбаясь дочерям сказал Пётр . Софья встретила мужа радостной улыбкой и обратилась к Марфе Жилиной:
— Марфуша, принеси Петру Семёнычу графин тёплой воды, пусть освежится с дороги, да накрой на стол, все и отобедаем.
Отдохнув день дома, Пётр решил ехать в Барнаул, но не один, с дочерью Пелагеей.
— Уродилась дочь, умом пытлива, да на язык остра. Смекает одна за десять мудрецов — думал о ней Пётр.
Часто по своим купеческим делам он брал с собой Пелагею.
Вот и в этот раз они вместе приехали в свой двухэтажный дом в Барнауле.
Отдохнув с дороги, отец с дочерью первым делом решили навестить свои лавки. Пелагея к торговле в лавках относилась очень серьёзно, вникала во всё. Её интересовал расход предлагаемого товара, каков спрос на какой товар, какая покупательская способность данного места в городе и многое другое. Для этого она завела несколько журналов и продавец обязан был записывать пожелания покупателей, их интерес к тому или иному товару.Всегда разговоры ведёт с продавцами и с покупателями, Пётр порой слушает, какие вопросы дочь задаёт, да чём интересуется и диво даётся её купеческой жилки.
Отправились к ближним лавкам.Хрупкая, невысокого роста, с длинной русой косой, девушка, имела стремительную походку, прямой острый взгляд из под высокого лба, плотно сжатые небольшие губы. Управляющие лавками боялись её больше чем самого купца Петра Семёновича.Первым делом Пелагея проверяла журналы.Потом смотрела как расходуется тот или иной товар.В конце каждого месяца Пелагея делала ревизию и по результатам, выдавалась заработанная плата. Вела себя Пелагея Петровна в свои семнадцать лет более чем самостоятельно. Всегда имела при себе книжечку и что-то записывала в неё карандашиком.Как только книжечку девичья ручка закроет и опустит в дамскую сумочку, все работники лавки облегчённо вздыхают.Так к концу дня объехали все лавки, осталась одна на краю города.
— Тятя, я всё же настаиваю на торговом доме. Ну, разве ближний свет на край города добираться? Торговый дом непременно нужно строить в два этажа. Первый этаж будем сдавать под лавки местным лавочникам. У них и керосин и серпы и другой мелкий товар будет, а второй этаж под наш магазин — рассуждала Пелагея.
— Постой душа моя, зачем же нам лавочники, для чё мне им строить, и наш товар на втором этаже не под рукой совсем?. Лавочники свой товар продавать станут, а для моего товара ни у кого, ни желания вверх подниматься не будет, ни денег не останется. – перебил ее Пётр.
— На первом этаже и наши лавки будут и с хлебом и с керосином. Ну, разве это прибыльно пуговками да булавками, спицами да иглами торговать? А у нас ткани лоскутные, меха для оторочки и меховые воротники, зимние и летние головные уборы. Лёгкие ткани и сукно. Дамские украшения из серебра, золота, жемчугов да каменьев. А лавочники нам аренду выплачивать станут, а мы с того и прибыль иметь и налоги платить станем. — с жаром говорила Пелагея, устремив на отца твёрдый взгляд. — а кому нужен головной убор али лоскут какой, так они в лавках не задержатся, они на верх подымутся. Модистку можно пригласить к нам работать, от модниц на наш товар отбоя не будет!
—Ох уж и модистку? — засмеялся Пётр Семёнович— не дорогова-то ль она нам станет?
— Нет. Мы мастера не будем приглашать, мы с гимназии возьмём.У молодых и выдумки больше и азарту.Им мастерицами быстро стать хочется, что бы славу в городе иметь.Сама выбирать поеду.- твёрдо заявила девушка.
— Это где же нам средства взять, что бы торговый дом в городе выстроить? Али у тебя на примете оно есть?- засмеялся Пётр.
— Стало быть есть, коли я разговор такой запротеяла.- утвердительно заявила Пелагея.
— Тогда будь любезна изьяснись обо всем в подробностях — опять рассмеялся Пётр.
— Строить торговый дом потребно, кирпичный. Лавку одну продадим, купим кирпич. Вы тятенька соберёте артель, расчёт с артельными будет по их интересу. Коли кто мясом возьмёт, мы быков да кабанов на забой сведём. Коли кто хлебом возьмёт, так зерно на мельницу свезём, мукой рассчитаемся, она подороже станет. Артельных в харчевне не столовать, сама им буду хлеб печь, мясо отваривать и похлёбку готовить, лучше работать станут и денег не потребуется выплачивать, а коли кому домой какой товар понадобится, так в лавку сводим, отоварим тем что в надобности будет, а коли чего не окажется, прикупим — слушал Пётр Пелагею и удивлялся, как всё ладно, она придумала. Эх кабы не долг! — он печально вздохнул.
Так незаметно за разговором и доехали до последней лавки.
— Приехали, — сообщил Фёдор и, все отправились в лавку.
В отличие от прежних городских лавок, эта была что-то вроде магазина повседневного спроса. Пелагея тут же пустилась в расспросы, интересовалась расходом товара, выявляла особо востребованный товар. Листала огромные журналы о приходе товара, читала книги о заявках и пожеланиях. Смутило поведение управляющего, Пелагея заметила, что был он очень насторожен, волновался сильнее обычного.
— Что-то не ладно здесь, отчего же так волнуется управляющий,в чём промашку дал? Надо бы учётную ревизию завтра сделать, не проворовался ли? — подумала Пелагея — доложить надобно тятеньке о своем предположении — но в это время она услышала разговор двух мужчин, стоящих за открытой дверью.
— Дык промышлят Пётр Семёнович всем, чем может, и пушнину у охотников скупат, и золотишко у местных старателей тож скупат. Летом собират заказы на рублены дома, а зимой собират артель сруборубов и выполнят энти заказы. Со своих полей рожь собират и тож на ярманке продаёт. За товаром в Москву два раза в год подводы снаряжат. Товару много привозит.В любом деле удачлив Пётр Семёныч. Доход немалый идёт ему ото всего. Но среди купцов особо не выделятся, нужду не знат, но и не барствоват. Молва о Петре Семёныче така, что любит он играть в азартны игры. Быват и проигрыват, с деньгами расстается достойно,безжалосно. Знат, что семья голодать не будет, за счёт скотного двора, да хлебных полей выживет, опять же, лавки толкотные.
Работники идут к нему с охотой, невсякого берёт. Кто оконфузится, так не принимат боле. Бывало с работниками летом скотским мясом расчёт вёдёт, али молодняком, а кто и за хлеб работат. Осенью, после обмолота, он с теми работниками хлебом и рассчитыватся. Но часто всем везёт, любит Пётр Семёнович деньгами расчёт вести. Многи работники до него их никогда и не видывали. Получат за работу хлеба, мяса, масла коровьего, да масла постного, да ещё и картошки в придачу, и рады радёшеньки, что зима сытной будет. Особо радивых одаривал молодняком, кому жеребёнка али жеребушечку, кому телёнка али ярочку. А уж коли одежонку у кого худу приметит, так своей не пожалет. Хоть и завётся купцом, а не скупой вовсе. Одариват с радостью, може по тому и удача его не подводит. Завсегда поперед его идёт, да ему руку подаёт. — увлеченно рассказывал Васька Жуков незнакомцу всё, что знал о Петре Семёновиче..
Было видно, что уважает он купца Третьякова . Только у Пелагеи с той минуты, тревога в груди поселилась.
— Что-то неладное удумал пришелец, надо бы тятеньки обо всём поведать — подумала она.
Оглянулась Пелагея, а Петра Семёновича нигде нет. Она выбежала из лавки, увидев Фёдора, кинулась к нему.
— Фёдор, ты Петра Семёновича не видел? Я замешкалась в лавке – то и не уследила, когда он отлучился? — смотря на Фёдора широко открытыми глазами, спрашивала Пелагея.
— Понапрасну беспокоитесь, Пелагея Петровна, Пётр Семёныч встретили своего завсегдатая и с ним уехали не объяснившись.Полагаю, что дома он уже — стараясь успокоить Пелагею, как можно уверенно, ответил Фёдор.
Она быстро заскочила в бричку и попросила Фёдора поторопиться домой.
Забежав во двор, она поняла, что отец дома и он не один, у ворот стояли чужие лошади с бричками. Девушка вбежала в дом, до нее донеслись мужские голоса. Сдержав волнение и успокоившись, она поднялась по лестнице на второй этаж.
За круглым столом, накрытым белоснежной скатертью, сидели двое ей знакомых игроков, а вот третьего Пелагея видела впервые. Никто не обратил на неё никакого внимания. Окинулв всех пронзительным взглядом и немного помолчав, потупя взор, Пелагея обратилась к Петру Семёновичу.
— Тятенька, время вечерять, позвольте узнать, когда Лукерье самовар разжигать — окинув незаметно, ещё раз всех взглядом, сделала лёгкий поклон головой.
— А что, своевременно, своевременно. — разглядывая свои карты, монотонно отвечал дочери Пётр.
— Поди, душа моя, Пелагея Петровна, прикажи, что бы Лукерья стол собирала, а мы не задержимся, вскоре будем. Ступай. — кивнул он дочери и опять углубился в карты. Сделав лёгкий поклон, и смахнув с левого плеча невидимую соринку, Пелагея вышла.
То, что Пелагея свободно входит в комнату, где собираются игроки, давно никого не смущает. Все знают, что Пелагея одна из любимых дочерей хозяина дома и без неё он в Барнауле не бывает.
— Ох, Пётр Семёныч, смотрю, любишь ты дочерей своих, снаряжаешь богато, на наряды не скупишься. Да и то верно, чем краше дочь снаряжена, тем богаче женихи будут свататься. — рассмеялся купец из Томска, смуглый цыганистый лет сорока пяти, Мезенцев Матвей Зырянович.
— Да, красна девица, слышал, что и образована, а ещё слух идёт, что умна не по летам — заговорил местный купец Варнажин Сергей Савельевич. Выбился он в купцы из простолюдин, особого состояния не нажил, а вот в карты перекинуться, да на интерес, желание всегда имел.
Неизвестный сидел молча, наблюдая за всеми краем глаза, делая вид, будто его совсем ничего не интересует, кроме игры.
— Надеюсь, господа, примите моё приглашение, разделить со мной ужин. Не обессудьте, я на некоторое время отлучусь, распоряжусь с ужином — объяснил Пётр Семёнович и вышел из комнаты.
Пелагея поджидала отца в столовой.
— Тятенька, этот новый человек жулик, у него запасная колода карт в сюртуке. Надо бы настоять, чтобы он на ужин без сюртука пришёл, а я карты его из кармана выну. — с жаром объясняла Пелагея.
— Ну а коли он не схочет с ним расставаться, как же тогда быть? — вопросительно взглянул отец на дочь.
— А вы, тятенька, предложите оставить сюртук со словами, что ежели промеж вас жуликов нет, так на ужин без сюртуков пожалуйте, а уж коли кто с сюртуком не схочет расстаться, стало быть жулик, и игры дальше не будет. — рассудила Пелагея.
Пётр так и сделал, приглашая игроков в столовую за стол, предложил оставить сюртуки на стульях в игровой комнате. Все послушно сбросили сюртуки и вернули карты в колоду, а новенький игрок заявил, что не голоден и так поздно пищу не принимает.
— Да, но тогда вам придется с нами спустится в столовую комнату, в сюртуках могут оказаться немалые деньги. А вы нам человек не известный. Не можем оказать доверие первому встречному, вы уж не осерчайте на нас, мил человек — дружелюбно стал объяснять Пётр.
Гость заметно занервничал, но спустился в столовую комнату, там Лукерья предложила ради уважения к хозяину, откушать чай с мёдом и вареньем из смородины.
— Я должён всем откланяться, пожалуй, отправлюсь на гостиный двор, поздно уже — вдруг заявил незнакомец и стал откланиваться.
— Как же на постой, мил человек, мы ж почитай даже и не приступили ещё к игре — удивился Пётр Семёнович.
— Постой паря! — вдруг взревел Матвей Зырянович, тряхнув своим черным кудрявым чубом. Он встал из-за стола и пошёл на Неизвестного как гора на камень. Высокий и крепкий, Матвей Зырянович и голос имел под стать своей персоне, зычный и трубный. Незнакомец, щупленький, с красным лицом и слезящимися глазками, весь сьёжился под сверлящим взглядом Матвея Зыряновича, а тот продолжал громыхать своим голосом:
— Постой- постой. Уговору такого не было! По одному кругу только прошлись, игра в самом начале, а ты тикать? А ну выворачивай карманы сюртука! — грозно произнёс он, сверля новичка, своими чёрными глазами.
Тот попятился назад, что-то стал бормотать не связное, побелел лицом, что белое полотно. Продолжая пятится и откланиваться раз за разом, он быстро приблизился к выходу. Матвей Зырянович настиг его одним прыжком, схватив за ворот сюртука, ловко сдёрнул его с незнакомца и тряхнул, перевернув пиджак низом вверх. Выпали карты и пачка денег.
— Барышня здесь, а то б я тебе нос-то расквасил, да так, что б ты месяц ничего в подногах не углядел. А щас деньги на кон, а сам за дверь и благодари Бога, что так легко ослабонился. — подвёл итог Матвей Зырянович.
— Деньги-то верните, хошь половину,а то расплатиться за постой нечем будет. Не игрок я вовсе, меня наняли, что б я вызнал, как тут у вас играют. Кто приходит, какие деньги на кон ставят, богаты ли ставки делаете — запинаясь, стал рассказывать новенький.
— Это у кого ж такой интерес случился? У нас здесь все по-доброму, всё по-свойски. Мы с чужаками дел этаких не имели ране и впредь иметь не будем. Вот, дьявол дернул меня, тебя сюда взять. Играл бы ты себе в заезжей и всё тут! Тьфу ты, нечисть окаянная. Пшёл вон, мразь поганая, и другим накажи, чтобы сюда людишки с ветру не совались, за такие дела и голову оторвём, не погнушаемся. — выталкивая в двери, отчитывал незнакомца Матвей Зырянович. За дверью Фёдор, своей крепкой рукой, отшвырнул не желанного гостя подальше от крыльца и плюнул в след. Тот упал на колени, вскочил, отряхнулся и быстро выбежал за ворота. Некоторое время все высказывались в адрес Незнакомца, но потом стихли и сели за стол. Лукерья, лет тридцати трёх женщина, разлила по чашкам горячий чай. К чаю на столе стоял мёд, смородиновое варенье, сладкие пироги, творожные ватрушки. Был и лёгкий холодец, почти без мяса, отварная речная рыба, грузди в сметане, омлет с обжаренными ломтиками сала, к нему подана солёная черемша, ещё подали горячую свинину под калиновым соусом, да отварной картофель и винегрет. Гости успокоились, и стали молча насыщаться простой деревенской пищей.
Кто-то постучал в дверь. Муж Лукерьи, Фёдор, исполняющий обязанности сторожа и хозяйственника, а зачастую конюха, пришёл доложить, что к Петру Семёновичу прибыл человек и желает его видеть.
Пётр не замедлил выйти на улицу, там стоял извозчик. Поклонившись, он сообщил, что в карете его ждет человек из Расеи.
Уже смеркалось и разглядеть человека в карете было невозможно. Пётр вышел за ворота, и подойдя ближе к карете, увидел человека, которому, будучи в столице с обозом, проиграл не малые деньги.
— Доброго Вам здравия, Макарий Тарасович. Рад вас видеть. Милости прошу, Макарий Тарасович, пожалуйте в дом. Хлеб-соль откушать со стола моего, очень уважите, коли гостем будите — учтиво улыбаясь, приглашал Пётр гостя в дом.
— И вам, Пётр Семёныч доброго здоровьица, да только не затем я здесь. Нарочным по другому делу, да вот в деньгах нужда вышла, принудила заехать — пояснил Макарий.
— Очень одобряю ваше решение, хотя и время возврата не утрачено, я непременно часть долга этим разом покрою. Много благодарен, что случилась таки оказия в наши края. А коли в дом не пожелали, то прошу меня обождать. — с этими словами Пётр удалился домой и, взяв золото, вернулся к Макарию. Заскочив на ступеньку кареты, он ловко подбросил кожаный мешочек с золотым песком и поймав, вложил его Макарию в ладонь. Тот, взвесив на ладони кожаный мешочек, прикинул количество золота, открыл и убедился, что это золото и очень хорошее, сказал:
— Ещё дважды по столько и такого же, и буду рад считать тебя не обязанным. — он, извлекая из нагрудного кармана часы, посмотрел на время, и скомандовал "трогать". Пётр облегчённо вздохнул. Он шёл и размышлял, что если Михаил, как пообещал, даст в долг денег, тогда он выкупит у старателей остальное золото и покроет свой долг.
— Ну а уж Михаилу, Бог даст, частями выплачу. — подумал он и вошёл в дом. Переступив порог, он встретился со взглядом дочери, и резко остановился, словно напоровшись на что-то острое и непроходимое.
— Душа моя, что ты не за столом Полюшка? — спросил он запинаясь. Взгляд девушки словно сверлил его, и всё нутро выворачивал наизнанку. Из за стола стали выходить гости, и благодарить за ужин. С предложением собраться в другой раз, гости, попрощавшись, ушли.
— Тятенька, подошло то время, когда нам пристало потолковать о нашей жизни — строго сказала Пелагея, продолжая пронизывать отца своим взглядом. Пётр потупил взгляд и прошёл к окну, глядя в темноту, сказал:
— Да что тут толковать, в долгах я дочь, как в шелках. Когда с извозом в Москве был, не удержался, сел играть с такими же купцами мелкого калибра, как я. Всё шло ладно, я выигрывал. Один такой шумный, всегда подвыпивший купец предложил сыграть с его знакомым. Ну думаю, что с того и с другом его сыграю, не обыграть им меня. А он, заместо друга своего привёл известного на всю Московию игрока столичного, которому и сам задолжал. Смотрел я на него и вспоминал, как ты мне про каждого игрока сказывала, как он держится при картах, когда плохая или как он поведёт себя когда хорошая. А этот, ну что тебе стена! Взгляд, пристальный и цепкий такой, что мороз по шкуре пробирает. Тут - то я и понял, что шулер он высокой гильдии, и что не так-то просто будет мне от него отвязаться. С самого первого разу и проиграл ему, а он не отстаёт, говорит, что мол, отыграться надо б, не почтительно проигравшим домой возвращаться. Всё, что выиграл у купцов, ему спустил, а он всё не унимается. Тогда и пришлось в долг играть. Как проиграл, так уверил, что не мой день, фортуна мол, отвернулась от меня, боле не буду играть, в другой раз, как оказия в Москву случится, тогда и отыгрываться стану. А он будто ничего не слышит, у тебя говорит, слыхивал я, и лавки имеются, и поля хлебные, и два дома, сам Бог велел ещё одну игру сделать. Насилу отвязался от него. Условились на осень, когда с обозом в Москве буду, тогда и долг возверну, вот мол, тогда и игру с ним продолжу. Он согласие дал, а сам вот весной за долгом, самолично прибыл. Сдаётся мне, что план держал, обыграть в другой раз и, прибрать все мои лавки и дома. Я ему под нос золото-то вынес, вот мол, любезный, возьмите и до осень обождите. Третью часть ему вернул, остальное осенью вернуть надобно. Чую человек он худой, и душа его потёмки, а глаза его в эту саму душу глядят. Расчёт полный надобно с ним иметь. Такие люди ничем не гнушаются. Им раздеть, разуть да по миру пустить, привычное дело. Михаил Петрович обещал осенью деньгами выручить, а с ним- то, я по частям рассчитаюсь — вздохнув, он ласково поглядел на дочь.
Пелагея стояла вся встревоженная, в глазах он увидел боль и укор.
— Тятенька, обещайте мне, что никогда боле не сядете за игральный стол! Я замуж пойду, выручать вас будет некому. — твёрдо и горячо говорила она.
— Некому, это так. А помнишь, ты совсем махонькая была, вот по этой лесенке прыгала со ступеньки на ступеньку и напевала что-то, а потом меня подозвала и просишь, что мол тятенька склони головушку, обхватила мою голову и на ухо мне шепчешь, что мол вскрывайся тятенька, не бойся, и рассказала мне у кого какая карта, и кто как себя с ней ведёт. Всё бегала да примечала, если у Потапыча тузы, значит, говоришь, он в кресле развалится, ноги широко разбросит, а когда середня карта, то ус крутит, ну а уж когда совсем не важна карта, то нос потирает да губу прикусывает. А у Никитича, когда середня карта, так он пальцами по столу барабанит, размышляет, как ловчей походить, а уж когда хороша карта, так глаза сощурит и сам весь довольнёхонёк. Помнишь? — он рассмеялся, Пелагея улыбнулась.
— Да так и обсказываю вам тятенька про каждого и по сию пору, да только вы меня отсулили замуж за Алёшку Красникова, осенью помолвка, стало быть зимой свадьба, а с вашей забавай нынче покончить надобно. Ваши долги могут приумножиться. А свадьба не должна горестной, да бедной быть. Дайте мне своё родительское слово, что никогда боле карты в руки не возьмёте — требовала от отца ответа Пелагея.
— Христом Богом клянусь, с этого дня не бывать картам в нашем доме. Не держать мне их в своих руках боле ни в какое время жизни. Верь мне, доченька, слова своего не порушу. Не приму перед тобой позора на свою голову за карты эти, даже не сумливайся, и не томи своё сердечко, тятька твой верный человек, уж коли что решил, так измены не будет. Дело-то это греховное, а я в него тебя втянул. В тягость мне такое, Полюшка, на сердце своем носить. Покуда ты всё смалчивала, я надежды питал долг отбить промеж своих, и возвернуть прощелыга столичному. Раз да другой, глядишь и собрался бы куш в самый раз за долг.
— Тятя, Вы слово мне родительское дали, а коли дали, извольте держать. Ежели нынче дело это не остановить, то конца ему никогда не будет по ту пору, покуда оно вас не погубит.
— Полно те дочка, я слов на ветер в жисть не бросал, коли дал его дочери родной, намерен век держать. Ты, Полюшка, не горюй, поздно уже, спать пора. Пусть ангел навеет тебе снов сладких, ступай, душа моя, ступай спать, Полюшка, спокойной ночи. — и он как в детстве погладил Пелагею по голове, и поцеловал в пробор, она попрощавшись, ушла в свою комнату.
Скудара-1
продолжение : Скудара -18 http://proza.ru/2021/06/27/1718