Часть 1, Люция и Лилит http://proza.ru/2021/09/20/703
Часть 2, Джи http://proza.ru/2021/10/14/770
Часть 3, Юрка http://proza.ru/2022/02/06/1302
"Итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше"
Мф.18:4.
Джи
Миры бывают открытые, закрытые, вторичные, возникшие случайно, рукотворные... каких только нет. Джи родился в закрытом, рукотворном, глухом мирке в закоулке чьего-то сознания. Сплошные границы! Но разве искру удержишь?
Джи - старший из пяти. За ним - Матвей, Ами, Сега и Сонька, серые, лохматые, бледные, как дневная луна. И моськи у всех кругловатые. Лунный отряд.
Джи выше и тоньше, глаза в темных занавесках челки - окошки в ранний вечер.
На чердаке ребята кололи уши цыганской иглой, крутили серьги из проволоки, самый понт - серебряной. Обыкновенно - колечки, а Джи кресты соорудил. Писк!
Семья у него мировая. Ссорятся, но друг за друга - горой!
Классно прятаться под кроватью, в пыли и мусоре. Выследишь тапок - и хвать кого-то за ногу!
-Ну ты недотумок! Вылазь уже! - ругается, например, Матвейка.
Джи хохочет, выползая из тьмы.
Мата набрасывает капюшон. Патлы, похожие на веревочную швабру, валятся на грудь. Глаз сужается. Четкий! Джи напрыгивает зверьком. Клубок из рук, ног и буйных голов катается по комнате, врезаясь в двухъярусные кровати.
Ами угрюмо зыркает с верхней полки, щелкает суставами. В драку не лезет. Чревато. Он же сдвинутый. Днями торчит на крыше, изучая жизнь птичьих коммун. А то психует: рвет в клочки связки газет, с хрустом ломает карандаши и молотит по стенам, пытаясь выбить признание в убийстве. В роддоме получил клеймо «не жилец», но на деле всех переживет.
Младший брат - Сега, он же Сергей. Вечный хвостик Джи.
С ним была история. Сега плескался в ванне и орал, как ворона: «Джиха, мне скучно, посиди со мной, а»?
Джи метнулся на зов, поскользнулся и разбил бестолковку о раковину. Назавтра Сега явился с прогулки залитый кровью. Специально башкой треснулся. По-братски. Мама ругалась почем свет стоит. Сонька, спокойная как танк, щедро, не очень ловко смазала рану йодом.
«Спасибо, чо уж».
«Будешь знать!»
***
Они жили в городе, разрезанном железной дорогой. Дорога бежала через комбинат за обогатительную фабрику, текла меж отвалов и тонула в лесах. Никто, кроме рисковых подростков, не решался сунуться в конец дороги, к началу Мира. По разноцветным, бруснично-морошковым болотам шатались проклепанные мамонты и лязгающие бивнями носороги. Глубоко в промоинах фыркали железные бегемоты. Сам Господь обитал за конечной станцией, в туманном нигде, где стирался ландшафт.
Отец Джи работал в железнодорожном цеху машинистом тепловоза. Детям удавалось прокатиться в кабине, бесстрашно улюлюкая в окно, или проехаться на закорках состава, тянущего горы окатышей. Грязная, черная, счастливая ребятня. Слоновий гудок, вторящий реву мамонтов, бредущих на толстых ногах вдоль полотна. Запах гари, холодного ветра, сырых листьев. Спрыгни с поезда, скатись вниз в лохматую траву, давя ягоды и кудрявые сыроежки - вот тебе и море. Хорошее было время!
Но времена меняются. Тринадцатая осень Джи выдалась черной.
Отец явился с работы злой. Не сняв ботинок, тяжело сел на тумбу, потрясая жилистыми руками. Сказал, что рабочих заставляют вступать в Партию Блаженных под угрозой санкций. Сказал, что бросил корочку в морду начальнику цеха. «Да пошли они нах, че я им мальчик, епт. Фанатики недотумканные!»
Партия Блаженных в последние годы набрала обороты, завлекая все больше мух в свою паутину. Ее лидеры знали, чего хочет Господь, и как должны вести себя люди, чтобы быть богоугодными. Господь, по учению Блаженных, хотел, чтобы созданные им ходили строем, пахали от зари до зари, хранили целомудрие, почитали власть и чурались знаний. Свобода объявлялась смертным грехом. Блаженные нагнали из дальних поселков непонятышей, диких людей со странной религией, не поднимавших головы от черного, рабского труда и живущих свально, нарами. Джи зазнакомился с непонятышами. Минувшим летом он устроился в бригаду сантехников учеником, и три месяца провел в подвалах Старого острова, варя полимерные трубы. Непонятыши оккупировали коммуналки на острове. Джи менял трубы в гуще диковинного быта, полного тараканов, домашних жаровен и растрепанных хозяйских книг. На книги клали доски, мастеря лежаки и столики, книгами топили камины, книги рвала ребятня... Дети у них, кстати, были как дети. Любопытные, юркие, не ученые, правда. Молились по три раза на день. Читать не сильно умели, хотя интересовались. Предки страшно ругались, завидев раскрытую книгу. Источник зла немедля летел в камин, а ребенок - на горох. Нечего тут, особенно девочкам! Девчонки выходили замуж в 12. Котлы, скороварки, стиральные доски. Глаза в пол. В небо не сметь! В глаза Господу!
Видимо, от непонятышей Блаженные набрались фанатизма.
Рабочий люд противился новой религии, но вот что интересно: к Блаженным примкнули богачи. Город трещал, меняясь в лице. Старые дома разрушались, зато всюду росли новодельные храмы - яркие и ядовитые, как мухоморы.
Блаженные создали Партию и пустили по заводам наказ: всем работникам вступать! Догмам следовать, храмы посещать, десятину платить. Кто не вступит - лишится работы. Под Господом ходим!
На заводах установили «пятиминутки внушения»: утром, в обед и вечером в цехах выступал жрец, вдалбливая работягам новую мораль. Вскоре завели коллективные молитвы. Смену продлили на два часа без увеличения заработка. Рабочие возроптали, но труд-то был во славу господа! Почитаешь Господа? Трудись!
Отца Джи выгнали: тот не смирился с новой верой. Отец запил. Матвей, Ами и Джи взялись за паяльники. Путешествия в никуда на закорках поезда казались добрым, полустершимся сном.
Раз Джи паял в храме-мухоморе трубы и невольно подслушал Блаженных. Они заунывно молились, в стихах воспевая доброго и милосердного Господа, готового нежить детей своих в объятиях. Не на этом, правда, свете, а на том. А войти в те объятия можно, прожив смиренную жизнь в трудах и заботах, обихаживая власть имущих, ибо всякая власть - от Господа, и лидеры Блаженных - наместники его!
«Но это полный бред!» - воскликнул Джи, потрясая руками, как отец. «Господь совсем не тот, что они льют тут!».
Дело в том, что Джи лично знал Господа.
В одном из летних походов вдоль железки он на спор перелез колючую ограду, сбитую поваленным деревом. Ограда очерчивала границу мира. За ней начиналось царство гигантов, полуживотных-полумеханизмов: мамонтов, бегемотов, носорогов.
Стоял полярный день.
Джи крался по шпалам, напряженно водя глазами по сторонам. Встревоженные крики братьев растаяли за спиной. Любопытство толкало вперед по заросшему, одичалому пути.
Уверившись, что гиганты не нападают, мальчишка расправил плечи и зашагал смелей. Прямо с дороги виднелись россыпи грибов, да каких больших - закачаешься! Ветви здоровались над железкой, смыкаясь в торжественную галерею. Джи торопился, облитый холодным солнцем, обостренный всеми органами чувств.
Деревья разошлись пеной, открыв тупичок. Все. Конец пути. Впереди расстилалась равнина, укрытая туманом, в котором, как в киселе, вязли долгоногие звери. Вдали торчала башня в виде бивня, и Джи повлекло к ней, словно арканом.
Туман накрыл его с головой. Капкан.
Со всех сторон брели исполины. Джи протянул руку, коснулся шершавой кожи. Отшатнулся, ударился о живой столб, заметался и понял, что сейчас его раздавят...
Фух!
Туман схлынул, обнажив лоскутную тундру. Джи увернулся, пробежал между ног зверя, метнулся вбок от стада, задыхаясь от металлического запаха - кровь? Испарения мамонтов?
Плечо его горело, осадненное.
Встряхнувшись, Джи со всех ног помчатся к башне-бивню. У распахнутой двери - арочной, в три человеческих роста - стоял огромный мужик поперек себя шире с перекинутым через плечо свалявшимся хвостом. Мужик тянул за кончик туман, и тот скатертью сползал с равнины. Попирает законы физики, золотится на свету, с нимбом вокруг чела... Господь?
-Допрыгал? - прогремел Господь, смеясь ледяными глазами. - Ну заходи. Гостем будешь.
-Да ладно, чо, резко так?
Джи пощупал плечо. - Гс, что за неуд?
-И спасибо не скажешь?
-Скажу. Спасибо тебе, Господи. Удружил. Чуть не съехал тут прямо в руки твои.
-В каком-то смысле съехал.
-В том да не в том. А пахать теперь как? Грабля не в строю.
-А ты четкий! - Господь явно веселился. - Пошли!
Широкая ладонь в распашном рукаве легла на больное место. Боль ушла.
Джи нырнул в темноту за черной шелковой спиной, наступая на полы хозяйского облачения.
Так он попал в башню, где обитал дух Господень, да и тело, как выяснилось, тоже. Тело великанское, подстать его же «плоти от плоти» - монструозным зверям. Сотворенные им люди, правда, были поменьше, но на редкость крепки, с кулаками-кувалдами и квадратными лицами. Как батя Джи.
А вот сам Джи оказался пришлым. Помещенным в семью. Аватаром. Искрой.
-Так я Точка, что ли? - от волнения Джи выпутался из челки, открывая звездные очи и впиваясь ими в Хозяина.
-У нас точка, у других искра, у третьих аватар, кто как называет.
-Ааватар кого?
-Движения.
Джи почесал репу.
-Я всегда знал, что не такой, как все... Да не, стебусь! - ухнул он и заржал. Лениво потянулся, челка свалилась на лицо.
-Чет не ощущается. Можно закурить? Это обмозговать надо. Размеренно.
-Закури, - Господь протянул огонек в пальцах, выставил пепельницу-череп. Глаза его светились огоньками рыбы-удильщика. Джи достал пачку, выудил штуку.
-Легких не жалко?
-Молодые мы еще, глупые... протянул Джи, блаженно выдыхая. - Прикольно тут.
Он оглядел берлогу Господа: кресла, лампы, книги, игровая консоль... вон и кошка на окне дрыхнет.
Джи затушил бычок и дерзко ухмыльнулся:
-Сыгранем?
Господь проводил Джи до тупичка. На прощанье тяжело поворошил волосы, щелкнул по бледному носу. Проследил за долговязой узкой тенью, полной скрытой, пружинистой силы. Капюшон. Куртка. Рваные джинсы. Легкие ноги. Движение.
Только вперед, мальчик. Не сдавайся.
И Джи не сдался.
Не сдался, когда листовки с правдой пришлось рисовать вручную. Для начала пятьсот. Принтера или хотя бы завалящего копира было не достать.
Дети обустроились на крыше, в чердачном убежище среди костей и голубиного помета. Кот Рыжков с любопытством взирал с балки, медленно водя хвостом.
Сонька и Сега рисовали по трафарету красные звезды. Мата и сам Джи писали воззвание. Нервный Ами караулил проход.
Дети, слыхавшие о знакомстве Джи с Господом, передавали историю из уст в уста, украшая и перевирая. Хорошая вышла сказка! Пока взрослые тонули в мрачном отчаянии, что-то ясное восходило в детских душах.
«Товарищи! Люди!
Не верьте Блаженным! Они мошенники и аферисты! Господь не такой, как они говорят!
Долой Блаженных! ТКС»
Так звучал наивный манифест, который решено было раскидывать в людных местах, раздавать на проходных, лепить в транспорте. Составили карту. Набрали сторонников из надежных. «Могила!» - клялись дети.
Не сдавайся!
И Джи не сдался, когда в электричке за ним погнались гвардейцы Народной гвардии, призванной защищать Блаженный режим. Хлопали двери. Курильщики в тамбурах злобно цыкали, отшатываясь. Гвардейцы сорвали стоп-кран. Поезд застонал. Повалились сумки. Бежать! Еще чуть-чуть! Листовки веером осыпали бабку с котомками. Музыкант-попрошайка отпрыгнул, баян жалобно взвизгнул. Псы настигали, цепкие клешни тянулись. Джи, загнанный в угол, приготовился биться насмерть.
Отвратительно хрустнул нос, лицо залила кровь. Джи коротко вскрикнул и потерял сознание.
Его протащили по всей электричке - напоказ. Глухо стучали кеды. Народ жался к окнам. Кто-то плакал.
Несколько слов по рации - и Джи заволокли в воронок. На площадь!
Сегодня назначен кровавый пир нового режима. Какое блаженство - прилюдно казнить бунтовщика. Во славу Господа. Чтоб неповадно было.
Заводские сирены включились одновременно. Работа была парализована. Шел мокрый снег, и серые голые дома, серые голые деревья накрывало белой шалью. Джи приволокли к статуе Господа. Алые капли пятнали снег. Как рябина. Как брусника. Как мамины бусы на белом платье.
Заводчан согнали на площадь. Безработные подтянулись сами. Кто-то донес родителям Джи. Отец спал, мертвецки пьяный.
Мать прибежала в платье и валенках на босу ногу, в скособоченном пуховике и встала у оцепления, силясь разглядеть: он, не он? Прибыли лидеры Блаженных. Три человека с укрытыми лицами. Толпа гудела, раздавались возмущённые выкрики.
Один из лидеров вышел к подножью статуи, где в снегу валялась скрюченная фигурка, и коротко сказал в мегафон:
-Дьявол всегда принимает облик невинности. Во славу Господа!
Брезгливо перевернул мальчишку начищенным сапогом. Лицо Джи стало красно-синей уродливой маской. Но мать узнала.
Разнесся пронзительный визг. Мать билась о стену гвардейцев. Те безжалостно отпинывались. Толпа, наполовину мертвая, зашевелилась.
Гвардейцы усадили Джи на постамент, к ногам статуи. Тот не держался ровно, голова свесилась набок.
-Ни мужчины, ни женщины, ни ребенка... никого выше Господа! - размеренно читал лидер, и блаженные из толпы вторили ему, сперва робко, а потом возвышая и сливая голоса. «Ни мужчины, ни женщины...»
Люд, физически разделённый рядами гвардейцев, расслоился и духовно. Кто-то жаждал зрелищ, кто-то - плакал от жалости. Были и те, кто рвался отбить мальчишку.
Гул человеческого роя наливался силой. И чуждой нотой в него вошел металлический скрежет. Площадь задрожала. Землетрясение?
Молитва захлебнулась. Первобытный ужас овладел толпой.
По центральным улицам неспешно двигались звери: мамонты величиной с дом, колесные бегемоты, носороги с башнями на мордах... В домиках на спинах ехали дети: Матвей, Ами, Сега, маленькая Сонька и другие заговорщики.
Впереди шел Господь.
-Тссссс
Он приложил палец ко рту и люди, зашелестев, смолкли.
Крупная луна выглянула из-за облачка, по глубокому небу метались сполохи. Большие снежинки падали на горячие лбы.
-Дураки.
Господь исчез и возник у подножья своей же статуи. Покачал светящейся головой. Мощные надбровные дуги, тьма в глазницах, а в глубине - звездные огоньки.
-Дураки.
Он сдавил лидеров одной рукой и стряхнул с ладони снег. То же сотворил и с палачами.
Гвардейцы повалились на колени, в ужасе прикрывая головы.
-Не в меня верьте, в себя! И хватит смотреть в пол, на небо посмотрите!
Господь осторожно снял Джи с постамента, и тот посветлел, вздохнул, ожил. Мать метнулась к нему, обняла, прижала. Сквозь толпу пробирался отрезвевший отец.
Люди, наконец, зарыдали в полную силу. Но слезы те были светлые.
-А я, пожалуй, отпущу вас всех. Идите. Вы больше не рукотворные. Вы свободны.
Господь улыбнулся Джи.
-А ты приходи в гости.
Белые зубы, отразившие свет, были ему ответом.
-На небо смотрите! - напомнил Господь - и исчез. Звери, спустив хоботами визжащих от восторга детей, медленно побрели к лесу.
Люди тоже разбрелись, робко улыбаясь друг другу, словно пробуждаясь от тяжелого сна.
Завтра будет новый день, завтра будет новый мир.