Беженцы.
В Барнауле свирепствовали тиф, оспа, педикулёз.
Красный крест развернул на улицах города прививочные пункты от оспы, чтобы привиться.люди выстраивались в очередь.
Были организованы санитарные экспедиции по деревням, где проводилась профилактика и лечение от педикулёза и тифа, и прививочная вакцинация от оспы.
Санитары, сёстра милосердия и врачи, шли по деревням, заходили в каждый дом.Если был в селе земский врач, оповещали его о визите и тот собирал народ у своего мед.пункта.
Были случаи, когда санитаром приходилось сжигать избы вместе с трупами хозяев, умерших от оспы и тифа.
В Барнауле были организованы медицинские курсы, где обучали сестёр милосердия и санитаров.
Осенью в Барнаул прибыли две тысячи пленных австрийцев, венгров, немцев.
Их расселили по школам, училищам, гимназиям. Поэтому занятия в этих учебных учреждениях были остановлены до момента приготовления для пленных бараков.
Бараки построили за два месяца, к этому времени пленных прибыло около шести тысяч.
Ожидая пленных в большом количестве, построили двадцать деревянных бараков, каждый на пясот человек.
Офицеров селили отдельно по квартирам или в казарме.
Довольствие пленных было точно такое, как у российских военных.
Кормили военнопленных три раза в день.
Лагерь пленных не был огорожен колючей проволокой, сторожевых вышек тоже не было.
Ежедневно на два часа пленных отпускали в город, для приобретения покупок. Но даже если не было денег, пленные всё равно уходили в город.
Они бродили по улицам и попрошайничали. Кто-то отворачивался от них и уходил в сторону, кто-то и жалел. Но не было ни одного случая, чтобы на пленных были нападки или драки.
Все понимали, что пленный, это безвольный бывший солдат, который выполнял приказ.
Очень быстро нашли себе друзей в городе военнопленные немцы, русские немцы их приглашали в гости и даже, отдавали за германских немцев, замуж своих дочерей.
Особенно любили пленные заходить в магазин и вызывать жалость у продавцов или покупателей. Иногда им что-то и давали, но чаще выпроваживали вон.
Пелагея продолжала снабжать свой магазин продуктами, мукой, крупами, молочкой. Только вот желающих на муку и крупы было очень много. Разбирали всё очень быстро.
А в город прибывали и прибывали беженцы с Балтийского берега.
Однажды она подъехала к магазину, а на углу здания кто-то соорудил что-то вроде жилого помещения.
Прислонили доски к стене и накрыли их военной палаткой. Изнутри утеплили тёплыми одеялами и поставили при входе маленькую печку, с изогнутой трубой.
Пелагея заглянула во внутрь, там сидели четверо детей, один меньше другого. Они испуганно смотрели на неё своими большими голодными глазами.
— Мать где? — спросила Пелагея. Дети молчали.
Тогда Пелагея зашла в магазин, взяла хлеб, кувшин с молоком и пошла к детям.
Разломив круглую булку свежего хлеба на четыре куска, раздала их детям. Увидела на полу, возле печки, кружки, разлила в них молоко.
Дети, не дожидаясь, когда подадут кружку с молоком, стали с жадностью есть хлеб. Увидев это, жалость сдавила грудь Пелагеи, комом подступила к горлу, она не сдержалась, и беззвучно заплакала.
—Так жить нельзя — подумала она и решила во чтобы ни стало, дождаться родителей этих малышей.
Родители пришли поздно вечером. Они принесли немного продуктов, и мать стала раздавать их детям. Отец принялся готовить дрова,чтобы растопить печь.
— Доброго вам здоровья, добрые люди. Что же вас так заставило принять такое решение, жить под стенами этого дома, что за нужда?
— И вам доброго здоровья. Война, милая, война. Мы беженцы, мы латыши. Нам негде жить. Деньги за проданный дом, мы потратили на дорогу и теперь вынуждены терпеть холод и голод. Весь день искали работу, но не смогли найти. Выпросили немного еды и всё.
— Я хочу забрать вас к себе в деревню, поедите? Сегодня переночуем здесь, в доме моих родителей, а завтра поедем в деревню.
— А что мы там будем делать? Где жить?
— Будите помогать по -хозяйству и зарабатывать, на еду и проживание. А жить будите в горенке. Она стоит отдельно от дома, вам будет удобно.
Мужчина, присел у печи и в разговор не вступал.
— Хорошо. Мы поедем к вам в деревню. Янис, ты слышишь? Нас приглашают в деревню жить и работать у этой дамы. Ты согласен?
Мужчина метнул на жену недовольный, и даже обозлённый взгляд и промолчал.
— Муж согласен. Надо собрать вещи, их не много. Я всё сделаю быстро — женщина кинулась во внутрь сооружения, и принялась укладывать в короб вещи.
Пелагея увела детей в магазин на время, пока их родители разбирают, своё жильё и упаковывают вещи.
Когда всё было готово, Пелагея усадила беженцев в повозку, и уложив их вещи, поспешила к родительскому дому. У ворот её встретил Фёдор, принял лошадь, поставил её в стойло и задал корм.
—- Фёдор, ты вещи-то с повозки не снимай, пусть там ночуют, завтра снарядишь вторую лошадь и поможешь мне отправить новых поселенцев в Новоеловку.
— Всё сладим, Пелагея Петровна, не извольте беспокоиться, всё сладим.
Войдя в дом, Пелагея обратилась к Лукерье:
— Лукерья, направь ванну с тёплой водой, детей отмыть надобно, да родителям их, надо бы сполоснуться. А я пока что-то поесть направлю. У тебя продукты-то есть какие?
— Ну как же, Пелагея Петровна, батюшка ваш, Пётр Семёныч ноня был, денег оставил, Марию Петровну кормить же надобно, он утром съехал, али не свиделись?
— Нет, не свиделись. Я с Новоеловки, прямиком в торговый, а там вот беженцы. А Маняша для чего здесь?
— Так как же, для чо, на сестру милосердия обучается, в санитарном поезде работать хочет. Должна вот-вот подойти — сообщила Лукерья.
Пелагея отправилась на кухню и вскоре дом наполнился аппетитными запахами домашней пищи.
Пока беженцы мылись, Лукерья грела, да подносила им воду, а Пелагея приготовив ужин, нашла в гардеробе старых вещей, всё, во что можно переодеть детей и взрослых.
Лукерья накрыла стол, поставив перед каждым миску с гречневой похлёбкой, хлеб, простоквашу и оставшийся от обеда, кисель.
То, как ели дети, с какой звериной жадностью они кинулись на хлеб, не выдержала даже Лукерья, шмыгая носом, она скрылась на кухне.
Маняша пришла поздно. Она очень удивилась, узнав, что в доме гости.
Лукерья накрыла стол. Пелагея спустилась в столовую, умывшись и переодевшись, к столу вышла Маняша.
—- Маняшенька, неуж-то и правда, ты в санитарный поезд себя готовишь сестрой милосердия?
— Так и есть сестрица моя, так и есть. Больно смотреть, как народ мрёт. Коли не спасать, так на земле никого и не останется.
— Ну почему ты, Маняша? Ты же совсем ребёнок и восемнадцати-то нет.
— Скоро будет и восемнадцать. Вот курсы пройду и будет восемнадцать.
Кому же, как ни мне идти, семьи своей ещё нет, слава Богу, самое время родине послужить.
— Маняша, тебе время семьёй обзаводиться, детей рожать — негодовала Пелагея.
— Ну, о чём ты, сестрица, все мои женихи на фронте, кто уж только в живых останется, сам Бог знает. Да и когда она закончится, тоже никто не знает. Что хоть Николай пишет?
— Про войну пишет, воюем, мол, вот и всё. А уж когда кончится, кто ж знает. Он тоже не знает.От Семёна есть весточки?
— Было одно письмо, и уж два месяца, ничего. Маменька молится каждый день за его жизнь, плачет. Ходит в церковь за здравие свечи ставит и за Николая тоже. Вот я и подумала, что они там жизнь свою на алтарь победы ложат, а я здесь наблюдаю, как без войны, от хвори, люди гибнут. Когда победят, так и некому победе будет возрадоваться, все примрут. Спасать надо. Вот и пошла на курсы.
-- Сестрица моя родненькая, ты уж береги себя. опасное ведь это дело, с заразой биться. Не геройствуй, будь осторожна.Молода едь ещё, жизни не видела и в огонь головой.
-- Буду стараться, а там как Бог даст. Давай сестрёнка спать, утром- то раным рано встанете, надо б выспаться. Гости твои спят ужи нам пора. Спокойной ночи,родная моя.
-- Сладких снов, тебе Маняша.
Спали гости на чистой и мягкой постели. А рано утром, Пелагея услышала детский, счастливый смех. Она тяжело вздохнула и улыбнулась.
— Ожили, слава Те, Господи — подумала она.
— Умывайтесь — обратилась она к гостям — да за стол, покушаем и в дорогу.
Утром Фёдор запряг две повозки, одну под вещи, другую для пассажиров.
Перебрав в гардеробной не совсем старые вещи, Пелагея набрала одежду для беженцев и уложила её в короба. Фёдор их унёс в повозку, которой предстояло управлять ему. Пелагея распорядилась Янису сесть в повозку с вещами. Второй повозкой она управляла сама.
— Как зовут-то вас — обратилась Пелагея к детям и их матери.
— Я Рита, мой муж Янис, старший сын Андрес, ему восемь лет. Потом сын Петерис, ему шесть лет и дочери Анита, ей четыре годика и два годика Марии — счастливо улыбаясь, сообщила Рита.
— Меня зовите Пелагеей Петровной.
Проводить сестру, вышла Маняша, она обняла Пелагею и попросила :
— Кланяйся там Аграфене Петровне, Михайло Петровичу с Акулиной, тятеньке с маменькой. Передай им. что всё у меня хорошо.
— А ты береги себя, сестрица, допоздна не задерживайся. Прощай.— Пелагея вскочила на подножку повозки, уселась поудобней и тронула вожжи.
Ехали, торопились, дети маленькие, осень глубокая, холодная. По степи дует холодный ветер. Деревья стоят голые, кусты серые, вид унылый.
Но Рита на всё смотрела своими большими голубыми глазами живо и весело. Она словно любовалась этой унылой картиной.
А муж её напротив, так и глаз не поднял. Как сел в повозку, опустив голову, так и ехал всю дорогу. Фёдор пробовал с ним заговорить, но тот, что глухой, или немой, молчит и всё тут.
В село приехали после обеда, ворота открыла Аграфена и очень удивилась новым людям.
— А это кто ж таки? — спросила она у Пелагеи.
— Беженцы — коротко ответила Пелагея и повела гостей в дом.
— Гриня, сынок, стопи –ка баньку, а я до бати, Михало Петровича по делам сбегаю. Вы пока присаживайтесь на лавку, я счас — обратилась она к гостям и вышла.
Увидев, как Аграфене Фёдор помогает управиться с лошадьми, Пелагея сказала:
— Матушка, Фёдора накормите, да пусть у печи на лавку ложиться отдыхать, а я к бати, горенку для беженцев выспросить — и скрылась за углом дома.
Янис сидел, потупив взгляд в пол, Рита с удовольствием рассматривала дом. Ребятишки притихли, новая обстановка их пугала и в то же время вызывала любопытство, поэтому они как и их отец, склонили головки, но из подлобья с интересом оглядывали всё вокруг себя.
В дом вошла Аграфена и ребячьи, голубые глазки, уставились на неё с немым вопросом.
— Здравы будьте, люди добры, откель вы к нам и каки таки беды погнали вас? --спросила она
— Война, матушка. Мы латыши, с Курляндской губернии, Либавские мы, под Либавой жили, так нас германцы первых и бомбить стали.
— О Господи, Господи. А пошто мужик - то не на войне?
— Болен он, нельзя ему воевать — быстро ответила Рита.
— Нельзя. А у нас вот все мои трое сынов на войну пошли. Первым Миколка призвался, потом Санечка с Ванечкой. От Миколки три письма пришло, воюет. Живой, слава Те Господи, Саня одно, да Ваня одно прислал. Воюют, видно времечка нет и написать. Тока бы живы были, убереглись бы в этой войне проклятой — утирая фартуком слёзы, говорила Аграфена.
В сенях послышались торопливые шаги, напоминающие бег, дверь распахнулась, и в дом влетел Григорий.
— Баню затопил, воды натаскал, дров принёс, можно мне до Алёшки? — скороговоркой выпалил он.
—Матушка твоя прибыла, теперя у неё спрашивайся — ответила Аграфена и вновь принялась расспрашивать беженцев.Видя, что больше с ним разговора не будет, Гриша вышел на улицу, дожидаться мать.
— Ну, чего стоишь тут, Гринька, али дел у тебя не стало? — поинтересовался Фёдор.
— Не стало, всё управил с утра ещё. Телята сами в хлев заходят, а кони пока в загоне живут. Их в тайгу угонят, как реки встанут. Вот сеном и кормим пока.
— Не бережёте сено, не бережёте. Мужиков нет, кто ставить -то вам его будет?
-- Матушка сказывала, что лишних лошадей, она продаст, и скота тоже меньше оставит, чтобы по силам нам было.
— Это правильно, это всё верно. Сколь для проживанья понадобится, столь и оставить, верное решение — говорил Фёдор, развешивая по крючкам конную амуницию.
— Глянется у нас? — допытывалась Аграфена.
— Чудно у вас. Едем, едем по полям, а фольварков нет.
— Чево нет? — переспросила Аграфена.
— Фольварков. Хуторов нет -- поправила Рита.
— Каких хуторов? -- Опять не поняла Аграфена.
—Ну, разных хуторов. А у вас нет никаких.
— А нашто они?
— Скот разводить, лошадей. Или хлеб растить. Каждый хутор своё дело имеет.
— Это, что выходит, что вы сёлами не живёте, тока хуторами. И сколь у вас по хуторам народу- то ?
— Одна семья, сколько в ней детей, столь и народу.
— Батюшки мои. Как же там жить-то? Ведь и опереться не на кого. У нас -то вон, как все сберутся, так и травы скосят, и хлеб уберут, и стога, и скирды поставят, и обмолот, и всё все вместе сделают.. Бабы поочереди ходят, а так кто с детями остаётся, кто хлеб ставит, да кухарит, кто исподне на завтрева готовит, баню для всех топят. Все хлопочут друг для дружке. А уж как управятся, так и праздник для всех. Всё село радуется, веселится. А эт чо, один жилы рви и не порадуешься тут. Песню спеть и то не с кем. Плохо так-то. Ой плохо — отрицательно потрясла она головой.
— А как это вы до нас-то добрались, это ведь даль-то какая, страшно подумать.
— На поезде ехали, потом по реке вашей, на пароходе до самого Барнаула.
— Да кто ж вам подсказал, сюда –то приехать ?
— Много нас побежало, я уж и не знаю, кто подсказал. Вначале все в вагоны загрузились, ехали, ехали, долго ехали.Потом вот на пароход пересели и опять ехали. Все ехали и мы со всеми.
Пока Аграфена расспрашивала гостей, Пелагея договорилась с Михайло Петровичем, о том, чтобы в горенку пустить жильцов. Долго убеждать не пришлось, сказала, что мужик будет в хозяйстве помогать, он и согласился. Руки мужские ох как нужны.
Вместе с Айгуль, они затопили печь, застелили кровать для родителей, принесли кроватки для детей. Стол в горенке был, и посуда стояла, в висячем на стене, шкафу. Застелили пол половичками и разошлись.
Айгуль побежала к детям, а Пелагея за беженцами. В это время и Фёдор управился с лошадьми.
— Гринь, ты чо тут стоишь-то? — спросила Пелагея сына.
— Жду тебя. Надобно к Алёшке сбегать, обещал ему удочку помочь сделать. Он захотел рыбачить со мной, у него, у одного, рыба без меня не клюёт.
— Ты вот что, Гриня, со старшим ихним сыном-то познайся, его рыбачить научи. Они теперь здесь, у нас в горенке, жить станут. Знаться придётся. Ну, беги, беги к Алёшке.
Пелагея зашла в дом, Аграфена сидела на лавке, напротив беженцев, и вела разговор.
— Рита, горенку мы с Акулиной вам приготовили, сейчас сходите в баньку, помоетесь, покушаем, и пойдёте обживать новое место. Там всё есть, ну а коли в чём нужда станет, всё сыщем. Вот вам куль с овощами,мы с Акулиной собрали, Янис к вам в горенку пусть снесёт. А это корзина с продуктами.Здесь всё, что на первый случай вам понадобится кормить семью. Как хорошо отдохнёте, так и приметесь за хозяйскую работу, коров доить,помогать за скотом ходить, сено с поля подвозить.
Нынче, мужики-то наши, не успели сено привезти, вот возами сваживаем с поля, да с воза и кормим.
-- Ну, айдате в баньку-- скомандовала Аграфена и встала с лавки. Гости тоже последовали её примеру.
Аграфена повела гостей знакомить с баней, показала где вода, где печь и топка.
— А вот эта дверь с предбанника ведёт в коровник. — она распахнула дверь и продолжила — а вот рядом с дверью и нужник. Ну отхожа, понимаешь?
Зимы у нас холодные. А в коровнике завсегда тепло и в бане, коли понадобится , так вода завсегда тёплая имеется. Нужник -то на самом углу, а с улицы под стену ямка идёт.В ней лист металлический, как совок слажен, с ручкой. За эту ручку лошадь из ямы лист весной и вытягивает отседа и на огородну ямку. Лошадь в ямку совок уронит, а вытянет из ямки уже чистым. Вот его опять сюда лошадью и ставят. У совка -то три прорези, чтобы сырость выходила. Лошадку в коровник заведёшь, крюком совок словишь и лошадку -то понужнёшь, она и задёрнет совок на место, и всё ладно станет. А ямку на огороде землёй присыпаем, потом туда всякие кусты с огорода складываем. Пока хлеб, да сено, убираешь, такие кусты полыни нарастут, топором рубить впору.
Коли стираться надумате, так воду грязну сюда, в этот нужник, сливать надобно. В бане на пол не лить. Нельзя. В бане, не приведи Господь, ни помочиться, ни бельеву грязь слить, ничё нельзя, грех это. В бане чисты ангелы живут. Кто их блюдёт, тому здоровье дают.
Веник распарен, дух лёгкий, вот в ведре кукольник настоян, коли вшёнки имеются, так волосики с мылом дегтярным и этой водой помыть надобно, и всё чистенько будет, мойтесь. А я в дом пойду, а то упрела уж. Давайте с Богом, мойтесь благословясь -- Аграфена толкнула дверь и вышла на улицу.
Пока гости мылись, Аграфена с Пелагеей хлопотали на кухне, готовили ужин для гостей.
Фёдор, умостившись на лавке, крепко спал и только сильный храп раздавался из-за занавески.
Удобное место для отдыха у печи получилось.Николай куть отгородил, а потом и прихожую отгородил от кути, вот и получилось возле печи хорошее спальное место. Задернешь шторочки и спи спокойно, ни ты не мешаешь, ни тебе никто не помешает. Лежи, да прогревай косточки у горячих кирпичей.
Правда Николай и дом очень удобным сделал, спальных мест вдоволь. Поэтому на лавке возле печи греются те, кто тепло любит или в дороге перемёрз.
Гости мылись долго. Пелагея ожидала, что Янис поможет детей Рите перемыть и всех сюда перенесёт, а потом и сами с Ритой помоются, но они мылись все вместе.
Накормив гостей ужином, Пелагея проводила их в горенку.
Утром, Аграфена дождалась, когда новые жильцы встанут, взяла крынку с парным молоком и отправилась в горенку.
Вся семья беженцев сидела за столом. На столе стоял отварной чищеный картофель, от него шёл горячий пар. Перед каждым стояла миска с картофельным отваром. Дети кусали картофель и припивали отваром. На краю всей печи лежали, акуратно разложенные, картофельные очистки.
— Это чё это ты водой то сдвиряжешь, вот парное молочко, вчерась хлеб вам в корзинку сложили, мёд, маслице. Почё детям не достала? От воды они у тебя только пузо растянут, а сами не вырастут. Корми детей как следоват.
— Да я на обед собиралась их покормить из корзинки.
— Ты и мужика хорошо корми, от воды он у тебя не тока работу работать не сможет, а и себя носить, ноги- то быстро протянет.
— Я хорошо их корить буду, я не знала, что это мне на один раз дали, я думала всё это на всю зиму - оправдывалась Рита.
— А очистки почё сушишь?
— Это для муки картофельной.Хорошо в кипяток подсыпать и хлебать, сытно — тихо проговорила Рита.
— Это кисель что ли делать хочешь? Так у нас крахмала-то, кули стоят в амбаре.
Николка машинку сладил, она картошку так дерёт, только успевай сыпь. Всю мелочь на крахмал извели.
Так что не горюй девонька, проживём. Ежели толк от вас будет, так Пелагея и тёлку даст и жеребчика, так и обживётесь -- заверила Аграфена и вышла в дверь.
Возвращаясь от новых жильцов, Аграфена пошла в бане прибраться. Открыла дверь, а запах нечистот ударил в нос. Она раскрыла двери.Подождала, когда выйдет сильный запах и зашла в баню. Веник никто не тронул, как его запарил Григорий, так он и стоял у печи.
— Не парятся, стало быть— подумала она.
Грязное бельё везде разбросано, кто, где стоял, там и сбросил, вот варнаки –то, вот варнаки.
А несёт-то мужицким, неужто у них можно так, прямо в бане мочиться? Уборна же вот, за дверью. Дело негодное. Надобно с Ритой поговорить. А вроде, как и мы, такие же, а надо же — собирая разбросанное бельё, ворчала про себя, на беженцев,Аграфена.
Она собрала бельишко, замочила его в корыте и, пошла сообщить Рите, что пока вода в бане не остыла, чтобы она постирала бельё.
Но Рита её очень удивила.
— Бельё стирать надо когда луна на ущерб пойдёт. Когда луна в росте, тогда капусту сеять надо, а бельё стирать не надо — ответила Рита.
— Это как же так, весь месяц до ущерба и бельё без сменки?
— А разве его много? Две рубахи у мужа, да два платья у меня. А детям-то чего стирать, им же только на один миг чисто, а потом всё одно вымажут.
Удивилась Аграфена и, пошла стирать, замоченное бельё.
начало : Скудара 1 http://proza.ru/2021/03/19/1902
продолжение следует.Скудара-29 http://proza.ru/2021/10/29/1137