Народная мудрость гласит, что хуже нет, чем ждать и догонять.
Я в школе, а затем в училище занимался легкой атлетикой и на разных дистанциях приходилось кого-то догонять.
Но и ждать приходилось соревнований, ждать выстрела стартового пистолета. Ждать для меня всегда было тяжелее, особенно последняя ночь перед ответственными стартами. Когда дан старт это уже другое состояние, видишь ориентир, надеешься на свои силы, а иногда и делаешь сверх усилия, совершая подвиги, побеждая.
Ожидали и замены в Афганистане, когда от нас ничего не зависело, ориентир сроком в год уже прошел, а мы продолжали выполнять интернациональный долг. Только каждый прожитый день давался нам всё тяжелее. Пройти почти всю дистанцию, а в конце с нее сойти никому не хотелось; и название, и цена этой дистанции – жизнь.
К сожалению, такие случаи были.
2 августа 1980 года погиб знакомый вертолетчик Вячеслав Гайнутдинов.
В феврале 1980 года их вертолетная часть прилетела в Кундуз из Прибалтики.
А уже 18 апреля старшему лейтенанту Гайнутдинову за мужество и героизм было присвоено звание Героя СССР с присвоением досрочного звания майора.
Через несколько дней после гибели прилетел его заменщик, у вертолетчиков были свои правила замены. Все это происходило на наших глазах, потому что наша позиция была недалеко от вертолетчиков.
Каждый день мы следили за прибывающими в Кундуз воздушным путем салагами, и если была возможность лично присутствовали при их выгрузке.
И испытывали очередную порцию разочарований, когда общались с заменщиками, но не своими – и ни с чем возвращались на позицию.
Прошли майские праздники, а кроме первого заменщика к нам так никто и не приехал.
Служба шла своим чередом и только серьезные задачи, такие как командировка, на Саланг ((
http://proza.ru/2020/07/26/1462 ) отвлекали от навязчивых мыслей о замене.
Помогали скоротать время в тех условиях армейский юмор и почта – письма от родных и газеты. Ну и, конечно же, вера и надежда.
Мы начали чтить выходные дни, особенно воскресения, если не были заняты на операциях.
Летчики перестали летать в субботу и воскресение, кроме срочных вылетов. И даже почта перестала приходить каждый день. В конце мая вообще случился недельный перерыв.
Прошли выходные, а с понедельника задул «афганец». Да такой, что не было видно вытянутой руки, а песок был везде, прятаться от него было бесполезно. Дня четыре свирепствовала стихия, почты не было, никаких вестей с Союза.
Тоска афганская!
Так наступили выходные, единственно, что за это время мы отдохнули от постоянного грохота работающей авиационной техники.
В воскресение получилось так, что на позиции были все офицеры и старшина. Такое редко бывало.
Стирали после пыльной бури форму, обедали все вместе, потом – кто отсыпался – а мы, три комвзвода, играли в карты.
Бойцы тоже занимались по плану выходного дня, при этом в их отдых входила и чистка автоматов. В Афганистане бойцов с первых дней не нужно было заставлять и контролировать чистку оружия: исправное оружие – больше шансов выжить.
Каждый имел принадлежности для чистки автомата – ветошь, оружейное масло, чистая тряпка на которой раскладывались составные части автомата.
При этом чистился не только автомат, но и магазин для патронов.
Вытаскивались все патроны, разбирался магазин – снималась пружина. А затем, когда все прочищалось и смазывалось маслом, каждый патрон вставлялся в магазин, при этом тоже пройдя чистку.
Дело шло к ужину.
Из-за гор, над снежными вершинами которых нависли темно-синие тучи, неожиданно появился транспортный АН, и пошел на посадку.
В воскресение вечером прилетел самолет – такого не было за всю нашу службу в этой дружественной стране.
Целую неделю не было самолетов, не летали вертолеты…
Из-за того, что он внес разнообразие в наш скучный вечер, все офицеры, не сговариваясь, кто в чем был, решили сходить к борту.
Возможно, он привез заменщиков, а скорей всего почту.
Толпой, вдоль взлетки, с шутками и опережая друг друга, мы подошли к самолету.
У каждого в душе была тайная надежда, что прилетел его заменщик.
Из самолета, который зарулил и остановился, действительно, начали выходить офицеры разных званий и прапорщики, выгружать тюки с почтой.
Мы забыли про почту и начали осматривать новеньких на предмет званий, эмблем, возраста.
Группа прибыла большая, человек до пятидесяти.
Но, увы! Даже в наш полк никто не прибыл. Покрутившись возле самолета, разочарованные, мы пошли обратно на позицию. У меня лично настроение было прескверное. Не хотелось даже разговаривать, а не то, что шутить.
Прошли полпути, как из-за тех же гор с ревом вылетел второй такой же транспортник. Все в растерянности остановились, а я продолжал движение на позицию.
Меня начали звать, - пошли, посмотрим.
Я ответил, что не хочу дважды за вечер разочаровываться.
И только когда комбат крикнул, - Пимонович, пошли, я воспринял это как приказ и нехотя поплелся за ними.
Самолет еще не успел заглушить двигатели, а из него начали выходить пассажиры.
Еще не подойдя к самолету, издалека, я увидел лейтенанта: он был как с обложки журнала, розовощекий, чистенькая выглаженная форма; спускаясь с трапа, нёс в руках два тяжеленных чемодана.
Что-то, из другого измерения, направило меня к нему, хотя толпа заменщиков была приличная.
Но именно мой взгляд зафиксировался на нем, а ноги сами пошли к нему.
Подойдя, я сквозь грохот завершающих работу двигателей, крикнул: «Предписание».
Он поставил чемоданы на землю, достал удостоверение и из него вытащил листок – предписание. В нём я четко увидел свою фамилию. Лейтенанту Ананченко было предписано заменить лейтенанта Пимонович.
Я схватил его чемоданы и стал отводить его от толпы и шума. Видно было, что он опешил. Ведь на мне были только солдатские бриджи, выгоревшие на солнце до неприличия, на ногах вьетнамки и на плече висел автомат.
Я не успел даже надеть панаму и рубашку, когда пошел к самолету.
– «Ты откуда?», – спросил я, когда можно было разговаривать без напряжения.
– «…из Горького».
Если честно, пусть меня простят учителя географии, я смутно представлял, где это.
– «А какой это округ?»
– «Московский», – ответил, Олег.
Олег Ананченко, лейтенант, который служил в Горьком, приехал меня менять!
Тут уж мне как дембелю Кондрашову на Саланге (
http://proza.ru/2020/08/02/1608 ) впору было бы разрыдаться: «Что ж ты так долго ехал?», – но я сдержался.
– «Лейтенант Пимонович – это я», – представившись, снял напряжение с лейтенанта.
Можно его понять: обалдевший от всех перелетов через границы государств и климатических поясов, он только успел выйти из самолета, а к нему подскакивает неизвестно кто, требует документы и хватает чемоданы, уводя неизвестно куда!
Я, ведь, заранее не продумывал и не составлял никакого сценария встречи с очень дорогим для меня в той ситуации человеком.
Решение возникло мгновенно: надо идти в штаб дивизии и регистрировать факт замены. Пока в предписании никто не заменил мою фамилию.
Вот так вдвоем, через всю взлётную полосу, мы двинулись в штаб дивизии, несмотря на то что был вечер воскресения и все службы не работали, а жили по плану выходного дня.
Сцена для фильма.
Два лейтенанта, один впереди с чемоданами, который только вылез из окопа – торопится, а второй только что со строевого смотра, весь как на картинке, еле поспевает, крутит головой вокруг, рассматривает боевые вертолеты, возле которых мы проходим; слышит не прекращающуюся канонаду где-то вдалеке идущего боя.
По пути мне рассказали, где найти писаря штаба дивизии.
Рядовой, который отдыхал в палатке, после коротких переговоров, когда в ход пошли убедительные аргументы – чеки, согласился зарегистрировать факт замены в нерабочее время.
Мы пошли в штаб, где в книгу он переписал содержимое предписания.
Мне повезло, что меня в таком виде не встретил никто из руководства дивизии.
Штаб, он и в Африке штаб, где всегда чтят уставы, а внешний вид – особенно. Люди, которые вчера были лейтенантами и сами допускали нарушения, становясь капитанами, а не дай бог майорами, да еще и штабными работниками, становились ревностными блюстителями УСТАВА.
И в своей ревностности могли до*баться и к столбу. Причем им было бы при этом все равно, какой это столб – деревянный или бетонный!
Обратно мы уже шли не торопясь.
Я расспрашивал Олега про горьковских девчат, про город. А он останавливался у вертолетов и подробно рассматривал то, что раньше видел на картинках.
Мой автомат, калибра 5,45 с двумя магазинами, соединенными изолентой, канонада боя, вся окружающая обстановка – все это вызывало у него удивление и настороженность.
Ведь в Союзе, даже в армии не знали, что в ДРА, который числился в составе Туркестанского военного округа, идет война. А это был конец мая 1981 года.
Несколько дней я сдавал личный состав и вооружение.
От "партизан" в Термезе мы получили машины и орудия, которые должны были быть укомплектованы запасными частями и инструментами.
Должны были! Но не были…
За время пребывания в ДРА Родина палец об палец не ударила, чтобы доукомплектовать их. Хотя мы неоднократно делали заявки, но увы!
Лучше написать в газете про интернациональный долг и воинах-интернационалистах, которые мужественно преодолевают все тяготы и лишения, созданные этой родиной.
А лейтенант Ананченко приехал сюда из Союза, где его учили принимать всё до винтика. Он и принимал скрупулезно у меня несколько дней технику, а мне так хотелось домой.
Наконец наступил этот день победы «этот праздник со слезами на глазах». Накануне, по традиции, я как уезжающий, провел званый ужин.
Чтобы к нему приготовиться, мне посоветовали обратиться к прапорщику, начальнику продовольственного склада полка.
Смысл был в том, чтобы пригласить его на проводы, тогда закуска будет обеспечена. Он же помог мне и достать водки. Мы прошли с ним к соседям вертолетчикам.
Он подошел к палатке, где обитал его знакомый прапорщик.
– Подожди в сторонке, – сказал он мне.
Подойдя к нужной палатке, он назвал свой пароль, совсем не тот, что нам выдавали на сутки. Обменявшись приветствиями, прапорщик-вертолетчик, не выходя из палатки, спросил, – Сколько? – Пять, ответил я. – Сто двадцать пять чеков.
Никаких проблем, никакого дефицита, без очереди.
Студентам кооперативных техникумов и университетов нужно поучиться и перенять опыт контрабандной торговли (или как сейчас говорят, рыночных отношений): доставка, хранение, сервис, ценовая политика, реализация и многое другое.
Когда мне выдавали заветную продукцию, пола палатки случайно отодвинулась, и я увидел ящики с водкой, которые занимали все пространство палатки до потолка.
В назначенный вечер прибыл продуктовый прапорщик, как и обещал, не с пустыми руками.
На столе, на нашей позиции, где мы собрались, были такие деликатесы, каких я больше не ел в своей жизни.
Чего только стоила консервированная молодая картошка: жестяная банка, килограмм на десять. Когда её открываешь, в рассоле плавает молодая картошка. Среднего размера, одна в одну.
Хочешь, ешь сразу, хочешь, подогрей и круглый год вкушай молодую картошечку.
Импортный апельсиновый и гранатовый сок, НАСТОЯЩИЙ!
Традиционная тушенка.
Красная рыба, так мы называли бычки в томате.
На десерт сгущенное молоко, печенье, сушеный урюк.
Хорошо посидели, восемь человек.
Тосты, пожелания, вспомнили курьезные моменты, посмеялись, погрустили.
Утром я построил взвод, поблагодарил солдат за службу, пожелал успешного возвращения домой.
Чемоданы в руки и на взлётную полосу искать транспорт, который летит в Союз.
Продвигаясь от борта к борту, выяснил, что сегодня с полетами напряженка и в Союз летит только четыре борта вертолетов МИ-8.
Но их заказала десантура, которая отправляла домой своих бойцов.
Эти вертолеты стояли на самом краю взлетки. Я отправился к ним.
Там было очень людно. Бойцов-десантников, которые отслужили срок, организованно отправляли домой.
Их привезли на машинах, командиры на построении говорили напутственные слова.
Я со своими чемоданами стал в тенёчке от борта вертолета, понимая, что сегодня не мой день: в строю стояли настоящие герои.
Вчерашние пацаны, которые стали мужиками. Форма, тельняшки, аксельбанты, голубые береты. Практически у каждого на груди медали и ордена, по несколько штук.
Их осанка, выражение лиц, вся атмосфера прощания меня заворожила.
Вертолеты были пустые, я мог занять место, потому что понимал, что места мне может не хватить, а оставаться еще на сутки не хотелось до крика.
Но я не смог сделать ни шага, по-хорошему завидуя духу десантных войск.
Оркестр играет «Прощание славянки», торжественный марш и – буря эмоций!!
Бойцы начинают загружаться в вертолеты. В это время от толпы отделяется один из героев и подходит ко мне.
– Товарищ, лейтенант вы в Союз по замене? Полетели с нами.
Он как пушинку берет мои чемоданы, грузит на борт.
Вертолет перегружен. Увидев меня, боец садится на чемоданы, уступая мне место.
Меня от всего происходящего даже сейчас переполняют эмоции. Это надо пережить. Ещё раз. Без слов…
Вертолет начинает набирать высоту, делая круги над аэродромом.
Это не то, что в феврале 1980, когда вертолеты взлетали и на бреющем полете проносились над Кундузом и брали нужный курс.
За это время угроза быть сбитым увеличилась в сотни раз. Пассажиры вертолета это все прекрасно понимают и на борту наступает тишина. Кто летал на вертолете тот понимает, что я сейчас написал глупость: тишина на борту вертолета.
Нет, двигатели вертолета, как всегда, ревут, от вибрации внутри и с наружи всё трясется.
Сравнить это можно только, проехав в старом троллейбусе Симферополь – Ялта.
Тишина наступает среди нас.
Все молчат и у всех одна мысль. Позади трудные месяцы войны в Афганистане, под нами в иллюминатор серая картина каменных глыб, впереди Союз – родные, любимые, друзья.
Один выстрел и то, что впереди может не быть.
Бойцы, которые минуты назад были возбуждены проводами, сосредоточены и мрачные.
Вертолет подлетает к речке.
Аму-Дарья, она видна издалека: узкая, извилистая и грязная, как и весь Афганистан.
С каждой минутой она все ближе, и вот мы над ней.
Через стекло видно как резко картинка в иллюминаторе меняется с дикой серо-буро-малиновой ДО речки на зеленые, ухоженные островки цивилизации после нее.
Мгновение, мы перелетели речку и борт вертолета «взрывается».
Все вскакивают с мест и возгласами, жестами выражают радость, обнимая друг друга.
История повторяется – это день нашей Победы. Но полет не закончен. Открывается дверь кабины, пилот кричит: «…падаем!!».
Видя, что происходит на борту, он врубается, от чего вертолет стал неустойчивым во время полета. Перекрикивая шум двигателей на армейском языке, он дает нам понять, что если мы не усядемся и не прекратим раскачивать борт, то можем упасть.
«Если упадем, то на своей территории!», кричит кто-то.
С трудом нам с пилотом удается навести порядок и мы благополучно приземляемся на боевых вертолетах прямо на взлетную полосу гражданского аэропорта Термез.
«Прощайте горы, вам видней какую цену мы платили, каких оставили друзей, врага какого не добили».
Эта песня будет написана через десять лет, мы испытали это раньше.
Мы, пионеры Афганской войны.
Прошло с тех пор 31 год.
Помню подробно многое из той войны.
Пытаюсь вспомнить, что было после приземления в Термезе и не могу. Эмоции сделали свое дело, стерли память.
Задержалось только, как уже из Харькова я на поезде доехал до Полтавы.
С Южного вокзала на такси я поехал, было часов 12 дня, к отцу на работу...
Он тогда работал главным инженером телерадиокомпании «Лтава».
В форме, с несравненным загаром (смесь южного солнца и пыли, никакой крем не даст такого загара!), я решительно прошел мимо опешившего дежурного и зашёл в его кабинет.
Отец, подполковник запаса, прослуживший 26 лет в армии, всегда сдержанный, переживающий все внутри, в этот раз не сдержал слез.
Они катились у него из глаз, а сам он весь светился радостью. Не пошел, полетел он, отпрашиваться у начальства, какая уже работа! и мы на ожидавшем нас такси, поехали домой.
Не буду описывать эмоции мамы, если плакал отец…
Послесловие,
Тихого ангела лёт,
Послевкусие пиршества Духа,
Экстаз колокола,
Звонящего по каждому из нас…
Дела давно минувших дней... Преданья старины глубокой...Точность – вежливость королей..
Как важны свидетельства очевидцев – только не для государства.
Получаю справку в 2012 году: капитан запаса Пимонович проходил службу в ДРА с 14 февраля 1980 года по 7 апреля 1981 года.
Я не поверил, наверное, ошиблись.
Ведь я на вертолете пересек границу 26 мая часов в 12 дня.
Мне принесли личное дело, чтобы я сам убедился.
Действительно. В личном далее стоит запись, что с 7 апреля 1981 года по 9 июня 1981 года, я уже находился в распоряжении Московского военного округа.
И стоит штамп, что 7 апреля я покинул территорию ДРА.
Кто-то украл у меня 1,5 месяца, командировку на Саланг (
http://proza.ru/2020/07/26/1462), ожидание замены, перелет в Союз…
Работник военкомата начал меня уверять, что, возможно, это Я что-то перепутал и забыл.
Да разве можно забыть свой второй день рождения?
ПРИМЕЧАНИЕ.
Этот рассказ написал мой брат. В прошлом году его не стало.
Перед заголовком - его портрет времён службы в Афганистане.
"Змушенi воювати" я перевёл бы "Вынуждены были воевать".