Утром Евангелина проснулась далеко не в самом лучшем настроении: сказалось волнение перед последним экзаменом и зной, превысивший в этот день отметку плюс тридцать градусов согласно температурным показателям региона. А тут ещё и Егор начал ей названивать, уточняя детали экзамена, по десять раз переспрашивая одно и то же.
В остальное время он предпочитал надоедать остальным одногруппникам, названивая то Терехову, то замстаросте. А уж если и те отказывались ему отвечать, тогда он начинал надоедать Лисову. Тот оставался практически последней его надеждой услышать хоть какой-то объяснение по поводу графика экзаменов, либо ещё каких-то организационных вопросов. Не сразу соображая, кто вообще ему звонит, принимая с бодуна звонки Новаковского, он ещё долго не мог послать по адресу навязчивого одногрупнника, когда лимит терпения исчерпывался даже у него. Так что порой у Евангелины складывалось впечатление, что таким упрямым, беспокойным и рассеянным людям, как Егор, вообще нельзя давать номер своего телефона, иначе надоест звонками так, что мало не покажется. И все же она считала его своим лучшим другом, а отказывать в помощи друзьям было как-то неправильно.
— Зонтинову позвонил в восемь тридцать. Оказывается, он вообще лег в шесть утра! — объявил во всеуслышание Новаковский, когда после недолгих колебаний она все же соизволила поднять трубку, собираясь в универ.
Сам бы он вряд ли стал так долго сидеть за билетами. Да ещё по такому экзамену, как теория вероятности, где перспектива выучить все двести четыре решенных задач выглядела бредовой. Запомнить такое количество билетов было нереально, о чем он тут же сообщил Литковской, вполне разделявшей его мысли на этот счет, заранее приготовив шпаргалки по материалу, который никак не могла запомнить.
Зонтинов честно пытался зазубрить ответы по какой-то своей придуманной «системе». И у него это почти получилось. Правда стоило ему добраться в процессе зазубривания до последнего вопроса предпоследнего билета, у него возникло на миг ощущение, будто ещё немного, и он точно тронется умом.
Засев за изучение экзаменационного материала в восемь вечера, (без перерыва на ужин), Евгений просидел над ним до пяти утра. И пройдя все задания от «А» до «Я», оставил методичку по теории вероятности в покое, когда на улице начало светать. Как у него не перепуталось вопросы билетов в голове от всех этих бесконечных заучиваний, для Евангелины так и осталось загадкой.
Притащившись на экзамен в своем традиционном наряде, то есть белой рубашке, чьи рукава скрывали запястья с шипастыми напульсниками, черном галстуке и черных джинсах, Новаковский со спокойной душой вывернул наизнанку карманы, показывая удивленным одногруппникам кипу приготовленных им за одну ночь шпаргалок.
— Как там говорила Елизавета Котофеевна? «Подготовка должна быть максимальная!» — усмехнулся он, любуясь своими трудами. — Главное, чтобы они не выпали из джинсов на пол, когда я буду искать нужную шпаргалку на выбранный накануне билет.
— Дружище, да ты совсем спятил! — воскликнул Драгомарецкий, уставившись на него с расширенными от ужаса глазами. — А если тебя поймают?
— Не поймают, — отмахнулся тот, пряча свои шпаргалки обратно в карманы. Уж в чем-чем, а в своих способностях умело манипулировать этими бумажками он был уверен, как никогда.
— Думаешь, Никита Никитович ничего не заподозрит? — усмехнулась Мельчуцкая, заедая свое предэкзаменационное волнение пятым по счету пончиком. — Ему только дай возможность тебя встряхнуть, и шпаргалки так и посыпятся из твоих карманов!
В ответ Егор лишь саркастически усмехнулся, ставя её на место. Как выяснилось позже, проблемы из-за сожженной лампы в гастроскопе были далеко не последними в его яркой и насыщенной разными неоднозначным событиями автобиографии.
— Захожу я как-то на днях к отцу, и тут в десять часов утра в кабинет влетает старшая медсестра со словами: «К нам едет КрУ! Будет аппаратуру смотреть!». Мысленно подготовившись к этому событию, мы стали ждать визита этой службы. И когда в помещение зашла незнакомая женщина, он принялся показывать ей новый гастроскоп, хотя паспорта на этот аппарат не было до сих пор, а прежний куда-то засунули, никак не могли найти. Остальную аппаратуру решили пока не показывать. Комиссия у него что-то спрашивает, а местные «выдры» рычат, не дают и слова вставить. В общем, обстановка напряженная. Потом они ушли, а через два часа батю вызывают к главному, и просят показать аппарат. Принесли, показали. Проверяющая взяла у старшей медсестры объяснительные: когда работали, кто получал аппаратуру, и прочее. Оставшись наедине с проверяющей, объяснительную батя составлять отказался, не понимая, на каких основаниях он должен был это делать. Тогда женщина показала ему акт, подписанный четырьмя людьми, в том числе, главврачом о том, что гастроскоп куплен за столько-то тысяч, на что батя ответил, что это скорей всего ошибка. Тут зашла старшая медсестра и стала объяснять, что она просто перепутала буквы — показывает документы, а там написано «гастроскоп» — окончание нечеткое, а это «гастроскан» — компьютерная программа, которая проверяет кислотность желудка и выдает диагноз. Проверяющая только покачала головой в ответ, и, не зная, к чему придраться ещё, зашла в другой кабинет, — проверить, не прячем ли мы там от неё ещё что-нибудь. Батя показал ей аппарат, она записала его заводские номера, а старшая медсестра принесла накладные, но проверяющая вот уже две недели сидит у главного, что-то «вынюхивает». Очень хочется, чтобы эта история вообще закрылась. И желательно без последствий…
Он хотел добавить к своему высказыванию что-то ещё, когда в следующий момент к нему подошли Сильвестр с Зонтиновым.
— Хотим поздравить твоего отца с днем медработника! — улыбаясь, выдал последний, напомнив всем об этом празднике. — Желаем, чтобы у него всегда были успехи в этой нелегкой профессии!
Невероятно тронутый их кратким поздравлением, Егор поблагодарил обоих одногруппников за такие теплые слова, пусть и для него сейчас на повестке дня было главным сдать сессию, а уже потом помогать отцу с возникшим казусом. Переполняемый безудержным оптимизмом, тот никогда не принимал ничего близко к сердцу. Так что когда этот парень рассказывал о каких-то курьезных случаях в своей жизни, выслушивая его жалобы, окружающим порой было сложно удержаться от улыбки. Всем было просто интересно, откуда он черпал столько энергии, борясь с непростыми ситуациями, откуда неизменно выходил победителем.
Получив билеты, чистые тетрадные листы и ручки, не теряя даром времени, группа приступила к работе, начав с решения простых задач. Принявший накануне пару капель успокоительных, Отченах Никита Никитович кое-как добрался до аудитории, где восседая за столом подобно престарелому царю, пристально следил за тем, как студенты, сосредоточившись каждый на своей работе, пытался в меру своих возможностей решить то, что на первый взгляд, выглядело вполне решаемым.
У каждого была своя манера поведения во время написания ответа к билетам.
Полностью погрузившись в свои раздумья, Зонтинов пощипывал бровь. Наморщив лоб, и, скривив один уголок своего рта, Егор безуспешно пытался вспомнить ход решения хотя бы одной задачи билета, который ему «посчастливилось» вытянуть в последний момент. Мельчуцкая, поджав губы, и усиленно о чем-то раздумывая, судорожно подсчитывала на калькуляторе какие-то цифры, словно это могло спасти её от провала. Всматриваясь в задания, Артем Лисов поигрывал в воздухе ручкой, перебирая её пальцами. И только один Харитон, лениво посматривая на муху, приземлившуюся на собственную ладонь, ещё долго не мог приступить к решению заданий, как будто ему могли разрешить перебрать билет.
Сдавшись, наконец, под влиянием томительного ожидания неизвестности, Никита Никитович провалился в сон. И едва до слуха студентов донесся его отчетливый храп, вспомнив о существовании заранее приготовленных шпаргалок, каждый полез искать свои заготовки, сверяя номер выбранного билета с условием задач. Проснувшись от подозрительного шуршания страниц со стороны стола, за которым сидели Лисов с Новаковским, Никита Никитович тотчас бросил в их сторону гневный взгляд. Вовремя спохватившись, Егор попытался придать своему лицу задумчивое выражение. И не горя желанием оказаться застигнутым врасплох, уставился в окно.
В отличие, от своего соседа по парте, у Лисова списывание со шпаргалок приобрело черты высшего пилотажа. И стоило профессору покинуть свое место с целью пройтись по аудитории, чтобы отогнать от себя остатки сна, заранее пряча по десять штук шпаргалок в каждом рукаве своей рубашки, и перетасовывая их в поисках нужной, он с такой проворностью подкладывал необходимую под лист своего черновика, испещренного формулами, что оставалось только удивляться тому, как ковыляя по аудитории в поисках «находок» у более нерасторопных студентов, Никита Никитович до сих пор не поймал его на горячем. Евангелина на такое вряд ли бы решилась, выжидая более подходящего времени для списывания. Для того, чтобы научиться пользоваться шпаргалками прямо перед носом профессора — надо было обладать стальными нервами и хорошей выдержкой.
Кому не повезло в этот раз с заданиями, так это Гольдштейн. Из всех задач она не успела подготовить шпаргалки только к двум из них. И по закону подлости именно они ей и попались.
Евангелина умудрилась выбрать билет с задачей, решения которой она плохо помнила. Однако стоило ей попросить шпаргалку у самой Гольдштейн, как та, сделав вид, будто не замечает её просьбы, потупив свой взор, сконцентрировалась на заданиях своего билета, стараясь ни на что не отвлекаться. Последней надеждой для неё оставался Новаковский, с которым должен был поделиться частью своих шпаргалок Зонтинов, вот только одна из них досталась Лисову, а там как раз и было похожее решение задачи. Осталось только как-то добиться от него ответа и проблема решена. Устав, наконец, ждать, когда он перепишет, Евангелина ткнула его аккуратно ручкой в спину, воспользовавшись моментом, когда Никита Никитович прошел мимо их ряда, полностью погруженный в свои мысли.
— Лисов, ты уже? Передай мне шпаргалку… Сколько можно списывать?
Не сразу отреагировав на ее жест, и сделав это, кажется, специально, он повернулся к ней с целью сделать ей встречное замечание.
— Что значит «уже», Литковская?! — хмыкнул парень, провожая пожилого профессора взглядом до стола. — Ты плохо обо мне думаешь. Я «ещё»...
Закатив глаза, Евангелина еле слышно вздохнула. Кто о чем, а этот тип, как всегда, об эротике. А ведь она так надеялась, что хотя бы сегодня все обойдется без порнографии. Как будто его вовсе не волновало, что до конца пары осталось всего ничего, и старый профессор мог в любой момент срезать им баллы за списывание.
Больше она не стала его о чем-то спрашивать и что-либо уточнять. В последнее время их диалоги все чаще и чаще принимали «порнографический» характер. Во всяком случае, когда Артем общался исключительно с ней. Во время общения с другими девочками такого за ним не замечалось.
Выхватив из рук Балануцы шпаргалку, Никита Никитович все же заметил, как эти двое успели обмолвиться друг с другом парой-тройкой слов, и, заставив Лисова подняться из-за парты, попросил его вытянуть вперед свои руки. Радуясь, что ему удалось вывести на чистую воду ещё одного любителя шпаргалок, профессор направился к их ряду, пытаясь разобраться с ситуацией. Но сколько он не ходил вокруг да около, с недоумением косясь на непроницаемое лицо парня, «чуда», на которое он возлагал столько надежд, так и не произошло. У Лисова и вправду была с собой шпаргалка, но после того, как его попросили стать возле стола, «бумажка» с заветными формулами успела благополучно испариться, как будто её и не было у него никогда.
— Странно… Странно все это… — размышлял вслух Никита Никитович, с сосредоточенным видом кружа вокруг безмолвного парня. — Я только что собственными глазами видел, что вы с Новаковским откуда-то списываете…
Зажав шпаргалку между пальцами так, что её не было видно, Лисов предпочел идти до конца, ничем себя не выдавая. И пока Никита Никитович, нарезая вокруг парней круги, умудрился заглянуть даже под стол в надежде обнаружить там раскрытые методички, балансируя на «лезвии ножа», Артем старался вести себя более естественно и непринужденно, скрывая собственное волнение за напускной маской безмятежности, хотя его колотившееся как ненормальное сердце в тот момент было готово вылететь из груди.
С опаской поглядывая на Никиту Никитовича, остальные вмиг попрятали и свои шпаргалки. И едва тот, заложив руки за спину, со словами: «И все равно тут что-то не то… Дурите вы меня с Новаковским, дурите…», он оставил Лисова в покое, невольно засмеявшись, Мельчуцкая толкнула в бок Харитона, который в силу своей природной тормознутости спрятать одолженную у Егора шпаргалку так и не успел. Досадуя на самое себя за допущенную «осечку», и негодуя втайне, что какому-то студенту удалось обвести его вокруг пальца, дабы окончательно не пасть в глазах этой группы, Никита Никитович тотчас сделал замечание Галочке, пытаясь отыграться на ней:
— А ты, Мельчуцкая, чего улыбаешься? Небось, тоже списываешь со Балануцей? Сейчас я и к вам подойду…
До сдачи работ оставалось совсем мало времени. Получив отказ от Гольдштейн, Евангелина обратила свой взор на Зонтинова. Но после недавнего инцидента тот боялся даже смотреть в её сторону, не то, чтобы обмениваться шпаргалками. И представив себе на миг, что с ней будет, если она так и не решит последней задачи из выбранного накануне билета, ей на мгновение стало не по себе. Как будто бы на её затылок капал холодный свинец, — такое неприятное у неё было ощущение. И ещё раз скользнув взглядом по одногруппникам в надежде, что хоть кто-нибудь из них откликнется на её помощь, Евангелина только сейчас поняла, насколько бесполезными оказались предпринятые ею шаги.
Здесь каждый был сам за себя. И глупо было надеяться на помощь посторонних. Если бы она знала, что все обернется сегодня против неё, то приготовила бы больше шпаргалок, но не факт, что ей удалось бы их скрыть от пристального взгляда Никиты Никитовича.
Прошло ещё немного времени, и те, кто уже успел справиться со всеми заданиями, начали сдавать свои работы, подходя к столу профессора. Невольно занервничав, Евангелина снова взялась за решение задачи. Увы, сколько бы попыток она не предпринимала, подходя к ней то с одной стороны, то с другой, у неё никак не получалось её решить. Похоже, время праздновать учебные успехи в этот раз накрылось для неё по полной программе, так и не успев начаться.
И когда свою работу успел сдать даже Зонтинов, её слабая надежда на помощь хотя бы с его стороны потухла окончательно. По лицу профессора было заметно, что ещё немного, и он начнет требовать работы и от тех, кто ещё оставался в аудитории, дописывая решения к последним задачам. Не зная, что ещё предпринять, Евангелина воспользовалась осенившей её идеей. И бросив торопливый взгляд на Лисова, который тоже пока ещё оставался в аудитории, она неожиданно поняла, кто именно ей сможет помочь. Во всяком случае надо было попытаться воспользоваться этим последним шансом. Больше обратиться ей за помощью было не к кому.
Решившись на этот отчаянный шаг, она оторвала от черновика кусочек листа, и, набросав впопыхах записку, незаметно швырнула эту бумажку ему на стол. Подобрав записку и тотчас развернув её, Артем пробежался по ней взглядом, почти сразу догадавшись, кому именно она принадлежала.
Прошло ещё пару секунд, и, начав думать, что из этой затеи, скорее всего, ничего толкового не получится, и она зря все это затеяла, Евангелина была удивлена, когда Лисов, повернувшись к ней, незаметно швырнул ей на стол шпаргалку, закрывая собою вид на брошенную позади бумажку. Потянувшись за этим кусочком макулатуры словно утопающий за спасательным кругом, Евангелина быстро накрыла его своей ладонью, и, спрятав свою находку под листом черновика, сделала вид, будто ничего не произошло, с подозрением покосившись в сторону профессора.
Обнаружив в шпаргалке решение задачи, над которой она билась в течении часа, не в состоянии её решить, девушка воспрянула духом. Было вообще удивительно, что Лисов вообще рискнул ей помочь, подбрасывая эту шпаргалку. Ей было сложно поверить, что все это он проделал исключительно ради неё самой, а не собственной выгоды.
Подняв свой взгляд, Никита Никитович ещё раз покосился на этих двоих, и, намекая на время, попросил всех ускориться с решением задач и как можно скорее сдать работы. Ничем себя не выдав, Лисов вскоре сдал свою работу, и, подмигнув Литковской на прощание, как ни чем не бывало устремился к двери. Оставшись в аудитории с Харитоном и Драгомарецким, Евангелина почти заканчивала с переписыванием задачи, когда Никита Никитович объявил об окончании экзамена. Процесс списывания он уже почти не контролировал, так что возобновив свои усилия, Евангелина неожиданно поймала себя на мысли, что если бы не вмешательство Лисова, этот экзамен мог бы закончиться для неё настоящим провалом.
Книга 1. Глава 57
http://proza.ru/2022/02/10/1822