(Начало в "Предисловие к любви - 1") - http://proza.ru/2022/03/24/1408)
3. Весна-красна
Хотел поздравить Вику с первым днем весны и не позвонил. Я вообще-то трус. Давно заметил.
И Оксана не звонит. Как-то говорила, что у нее какие-то неприятности на работе, но не стала рассказывать. Сказала, что для меня будет скучно и что, мол, я не пойму эту взрослую жизнь. Я не настаивал. Может, и сейчас какие-то «взрослости».
Да, забываю написать: Света Коралова, оказывается, ушла в «академ», с самого начала сессии я не видел ее. И почти не вспоминал. Если на следующий год будет учиться, то уже не с нами. Можно быть и посмелей с ней. Виктор намекал на какие-то ее «вольности» в колхозе и в общежитии. Я не расспрашивал, но, конечно, догадывался. Но нет! Разошлись наши стежки-дорожки и, может, к лучшему. Что себя опять мучить всякими раздумьями.
Ее стих у меня. Этот «поэт», наверное, любит ее по-настоящему. Вот тебе и весна-красна. И для меня без восклицательного знака и поздравлений.
***
Вчера под вечер стал подумывать, что, в самом деле, с Оксанкой что-то случилось. И Верка еще улыбается: мол, разонравился я, надоел. Я отвечал, что все возможно. И прислушивался к каждому звонку. И она позвонила. Сказала, что дома неприятности, не хотела меня расстраивать. Сказала, что находится в двух минутах от меня. Я, конечно, пригласил ее и сразу бросился умываться и одеваться.
Посидели у нас, потом гуляли. Она рассказала, что отец «сматывает удочки», здесь ничего «не поймал» — ни работу, ни квартиру. И они с матерью, может быть, уедут. Все выяснится, видимо, чуть позже. И, улыбаясь, сказала, что, мол, когда мы будем знать друг друга «глубже», она расскажет подробнее. Я тоже улыбнулся ее хохме. (Кстати, может она не имела ввиду «это», о чем я подумал? Может, она о серьезных, глубоких отношениях…) И еще добавила: «Если мы не поцапаемся». — «А ты умеешь цапаться?» — «И цапаться, и царапаться». Посмеялись.
Было много славных «рифм», но с ее стороны чего-то не было. Вот именно чего-то. И у меня на душе не было теплоты, нежности, радости. Хотя я мог делать все, что захочу. Довольно долго стояли в телефонной будке, что не далеко от их дома… И я все ясней и ясней начинаю понимать, а не только предчувствовать, что если она уедет, то я... ну, не очень буду жалеть. Ей-ей.
Ха, Оксана думает, что я мужчина (говорила, что, мол, у меня «хорошая мужская неутомимость»), и допытывалась, когда я им стал. Я улыбался. Потом сказал, что я еще мальчик, но был близок... — и почему-то не мог найти слово. А она: «К развращенности». Я кивнул. А хотел просто сказать, что был близок с одной девушкой. Я, конечно, вспоминал Мотю-Матильду…
«Был близок к развращенности»... Нет! Причем тут развращенность? Моя близость к тебе — это что-то другое. Совсем другое.
«Я хОчу тебя... ХОчу…»
***
Звонила Оксана, разревелась, сказала, что мать плачет целыми днями: отец уехал. Я стал ее успокаивать. Просила, чтоб я зашел.
Я стал собираться, и вдруг она приходит сама (пошла по магазинам). У нас тоже расплакалась. Мама успокаивала. Потом они выяснили, что кто-то из ее родственников жил с родителями моей мамы в одной деревне. Оксанка подробностей не знает, и мама сказала, что, мол, как-нибудь встретятся с ее матерью и разберутся. Хорошо, что мама не пригласила ее в гости, а, думаю, только так сказала, из вежливости.
Мы ходили по магазинам, потом недолго посидели у них дома, пить чай я отказался, и мы вышли на улицу. Зашли в телефонную будочку. Я ласкал ее, расстегнул все, что мог... Вдруг она говорит, что вот в одно прекрасное время я скажу: «Извини, Оксана...», и она подумает: «Вот подлец!» и будет плакать. Я ответил, что в жизни все может быть, но не всегда человек может быть подлецом. Она улыбнулась: «Что, почву подготавливаешь?» — «Не глупи», — и все потонуло в «рифмах»...
А я без всяких намеков, как бы вообще о жизни. И у нас опять зашел разговор… и она сказала, что, мол, «резинку» все еще хранит. И еще сказала, что если у нас до такого «раздевания» сейчас дошло, то что будет летом. А я почему-то подумал: «Что будет, то будет, дожить надо».
И, вроде, понимаю себя: если Оксанка будет так близко и свободно допускать меня, то наступит… ну, насыщение. Может, «насыщение» не то слово, но я как что-то предчувствую.
Сегодня Борька Мулин принес в институт две фотографии: натура! Несколько человек одновременно... На фотографии это страшно мерзко. А в жизни... Не знаю, не знаю. Он говорит, что эта «натура» была сделана в общаге другого института. Борьки там нет. Я не стал расспрашивать.
Все-таки жить интересно! Что будет дальше? Только, Мишка, надо быть человеком! Все может случиться, но пусть ВСЁ (даже обведу и подчеркну!) будет честно, от сердца! Без всякого подвоха.
Хочу написать про «пуговицы»… Хотя намеком можно: когда я ласкал Оксанку, она сама подсказала, как расстегнуть застежки на лифчике…
…Моя рука иногда касалась твоей груди… Я чувствовал тебя… Я
чувствовал твой трепет… Ты самая хорошая и чистая девочка на
свете...
«Прощай, Миша… Ты хороший... Я хОчу тебя... ХОчу…»
***
Надо почитать историю к семинару, а у меня сейчас столько мыслей! Еще бы! С моей «историей» не соскучишься. Вчера ждал звонок от Оксанки, лег передохнуть... и вдруг мама: «Пришла Оксана». Я, конечно, удивился. А через минуту входит... ее мать! О! Это было уже совсем. Я был зол от такой «смелости»! Мама сразу послала меня в магазин: сбегал, купил тортик. Потом пришел папа, все смотрели телевизор и пили чай. Я пошел их провожать. Постояли, «порифмовали» немного с Оксанкой…
Но все-таки какое нахальство прийти с первого зова. Даже не зова, а только намека на встречу с матерью Оксаны! Вот как они сразу поняли намек мамы разобраться в «родстве»: скорей посетить наш дом. Просто в голове не укладывается. И они, наверное, считают, что все нормально. Нет! Мои родители до этого не дошли бы: прийти фактически без приглашения! Сегодня соседи (Верка в первую очередь!) подтрунивают: «Ну, как теща?»
Разбирались в «родстве», мама даже звонила тете Гале. А потом тетя Галя позвонила нам и сказала, что у них, то есть у матери Оксаны, в деревне была большая семья: «одни –– ненормальные, другие –– гулящие».
А сегодня ходили в кино. Оксана купила билеты. Ходили вместе с ее матерью. Э-э, мне это не нравится: кому нужны «семейные» походы? Шли обратно, мать ее все тараторила о «жестокости» жизни: квартиры нет, работы для мужа нет, ее и Оксану люди часто обманывали. Словом, все не так, она одна — дар божий. Я шел и в душе усмехался. Хотя, конечно, грустная история.
Потом мы с Оксаной немного пошатались. Она все расспрашивала о нашей учебной группе: много ли в ней девочек, КАК они дружат с нашими мальчиками. Ну, я, естественно, не все рассказывал. Но рассказал о фото, которое показывал Борька Мулин. Только, конечно, сказал, что «натура» из другого института. Она ответила, что видела целую пленку — «от начала до конца». Потом рассказала, как дружила с одним «очень красивым» (даже выделила голосом) мальчиком, и однажды он пригласил ее в компанию стиляг, и она там видела ВСЁ вживую. Но с ней он обращался скромно.
И еще рассказала, что на нее косится один журналист, ему под тридцать и он женат. И шутила: замуж больше не выйдет, так как все мужчины изменяют. Я засмеялся: «Будешь, как и я, холостой». Она с улыбкой поправила: «Ты будешь холостым, а я буду незамужней». Что ж, спасибо за учебу.
Просила, чтоб я сбрил усы, и сказала, что, пока не уберу их, не будет «целоваться в рот». Я ответил, что не сбрею, так как хочу нравиться девочкам. Опять посмеялись. На прощанье она, в самом деле, подставила только щеку. Ну, я сильно и не настаивал.
Конечно, Оксанка мне нравится, но зачем она своими рассказами подчеркивает свою «свежесть»: мол, у нее все упругое, ничего не потеряно, все в нее влюбляются. Как уговаривает меня. С «поцелуями в рот». Ужасно звучит. Словно выругалась.
У меня на душе какая-то усталость. Нет легкости, радости. Пришел домой, в комнате все — и мама, и папа, и тетя Оля с Веркой. Почувствовал, что здесь что-то было. Потом Верка в коридоре сказала, что мой папа опасается, что меня могут «окрутить». И я показал Верке четыре фиги. Да! Четыре фиги!
***
Оксанка не звонила несколько дней. Я все думал: что могло случиться? Может, заболела? А может быть, на работе опять неприятности? Но позвонить все равно можно было. Мама говорила, что, видно, встретила другого мальчика, и чтоб я не переживал, в жизни всякое бывает. И даже такое сказала: мол, и мне не обязательно ходить все с одной, что у меня все еще впереди. Улыбалась и поцеловала меня.
Я почти смирился: если встретила другого, то и пусть. А тетя Оля смеялась: мол, загуляла Оксана, а я для этих целей ей не подхожу. И мне почему-то стало обидно.
Сегодня решил пойти к Оксане. Не ожидал ее возгласа: «Наконец-то! А я думала, ты позабыл нас». Оказывается, она решила проверить: долго ли я выдержу — не приду, не проведаю, не узнаю, что и как. Говорит, что, помимо этого, у нее не было настроения. Не было-то не было, а вот в театр ходила и, как говорит тетя Оля, Верка видела ее там с тремя ребятами. И еще съязвила: «Может, с одним, а двое прикрывали». А Оксанка сказала, что была в театре с матерью. Еще сказала, что видела там Вику, и она смотрела на нее, на Оксану, со злостью. (Я вообще-то думаю, что Вика зря сердится на Оксанку. Причем здесь она? Вика на меня должна сердиться.)
Потом недолго погуляли с Оксанкой… Я посоветовал ей выйти замуж за жениха с квартирой. Она сказала, что ей в мужья мальчика не нужно. Кого она имела в виду? Я мальчик без квартиры. Хотя… Как-то ее «мамаша», расспрашивая про нашу семью, брякнула, что, мол, когда я женюсь, то «на худой конец» надо будет, чтоб мои родители «переехали» в первую комнату (в проходную), а в дальней будут жить «молодые». Но разве Оксанке нужен «худой конец»? Ха! Любовь по квартирной необходимости! Нет, она меня в мужья не намечает. И вообще сокрушалась, что, наверное, никогда не сможет полюбить, ей не нужны никакие мужчины, что ей все надоело, не интересно, и она хочет спокойной жизни — без суеты и нервотрепки.
Потом вдруг сказала, что вот я разбережу ее — и она вновь загорится (мы стояли, прижавшись, и я ласкал ее). И опять стала откровенничать: мол, на муже лежать было плохо, а вот на мне, пожалуй, лежать мягко. И еще что-то в этом духе: мол, я тепленький, нежненький и, наверное, сильный.
Кстати, она все же считает меня мужчиной. Сказала: «Эх, ты мой мальчишечка», а я в ответ: «Был им когда-то». И зачем брякнул?! Она спросила: «Когда же ты успел?» Я парировал: «Ну, ты же успела». Она хихикнула: «Плохо, что ты не мальчик. А ты, наверное, думаешь: плохо, что она не девочка». Я, кажется, кивнув, засмеялся.
Потом стала говорить, что вот так, как сейчас, я не ласкал бы девушку и ей со мной трудно, что она понимает мое желание видеть ее романтичной и недоступной, но она не сможет измениться и «никакая агитация» не поможет. Я, вроде, ее понимал. Только вот об «агитации»: кто и за что агитирует? Это я мог бы ее агитировать за «советскую власть»: чтоб меньше хвалилась своими приключениями. А то опять: она все знает, все видела — все виды, позы и ракурсы. И смеялась, мол, слово «ракурсы», от слова «рак»: «Надо поскорей тебе нагуляться. Может, тогда у нас что-нибудь и получится».
Я промолчал, опять не знал, что сказать. Но понял: она все же считает меня мужчиной, но малоопытным, коль советует «нагуляться». Да я и сам давно чувствую (и знаю!), что я профан в любовных делах. А некоторые ребята о многом рассказывают. Один хохмач со старшего курса по всем курилкам байки травит про свои подвиги. Да еще с подробностями! Однажды рассказывал, как он решил стать мужчиной. Сказано — сделано! Снял комнатку возле какого-то Дома отдыха, на танцплощадке подцепил девицу и привел в свою коморку. Угостил ликером, конфетами и — на раскладушку! Девица не сопротивлялась. А он дрожащими руками расстегивал ширинку, задирал подол и прочее. По нормальному раздеться и ее раздеть — терпежа не было. Плюхнулся в нее, как в омут: туда-сюда и слил (то есть, как я понял, кончил «дело»). Потом пошел ее провожать. Идет, а в «орудии труда», что-то тукает. Думает, наконец-то стал мужчиной: «орудие» стало расти. Рассказывает –– и все вокруг гогочут. И мне было смешно.
А он продолжал травить: мол, потом от своих друзей услышал, что они за ночь по пять-семь раз барают. И даже больше! Обидно стало: он смог всего два раза. Ну да, туда-сюда – вот и получилось два раза. Опять смеха было много. А я, признаться, не все понял, хотя тоже смеялся. Но, слушая ребят, вроде, сообразил... Тоже наука. Ее надо бы вместо химии! Для жизни пользы было бы больше.
Кстати, что-то давно этого хохмача не видно. Неужели выгнали? Ну, не за хохмы про «любовь». Надо разузнать. Он иногда такие анекдоты травит… Хотя сейчас многие травят. И все улыбаются, смеются. И я, вроде, не боюсь. Но анекдоты про Хрущева и другие, ну, политические, как-то неудобно слышать. Почему-то обидно. Хотя есть очень смешные. Вернее, правильные. А толку? Ха!
«Ха» то «ха», а настроения нет. Дел — пропасть. И скука. Дни идут… и жизнь идет. Нет, в самом деле, что ты делаешь хорошего, то есть от души, для себя и для других? Ничего. Нет какой-то искренности, страсти, целеустремленности, что ли. Нет чего-то... ну, как бы без громких слов… чего-то именно высокого — пусть трудного, но... как бы это... героического. Пусть не героического, но чтоб душа пылала и пела. Хочется чего-то и кого-то защищать, что-то кричать на весь мир. А здесь что? С Викой играю, с Оксаной боюсь. И учить «железки» нет особого желания. Вот и кричи, какой ты ленивый, трусливый и смешной. Может, и прокричал бы, только кто услышит? Кто поймет? Сам себя-то толком не понимаю.
Вот писал, а в голове и душе все время вспоминал тебя, Мотя-Матильда. И опять твои глаза — добрые и грустные, ласковые и задумчивые… Твои нежные руки… Твои умные и светлые слова… И ты поняла бы меня. И помогла бы мне…
«…Желаю тебе надолго, на всю жизнь сохранить лучшие надежды и
порывы юности… Ты способный, но не гонись за легким успехом… Я
хОчу тебя... ХОчу…»
***
Нет! Я еще не могу до конца осознать, что недавно было. Я «видел» Оксанку...
Боюсь, как бы Оксанка в меня не того... Вначале она рассердилась, а потом смеялась, когда я признался, что я мальчик.
Нет! Я просто не могу все прочувствовать и, главное, понять. Я все делал с такой смелостью и дерзостью, что сам себя не узнаю… и даже боюсь немного. Да, не решился… Но почему я был спокоен?
Оксанка говорит, что это потому, что я мальчик. Возможно. Она говорит, что я «железобетонный». Ну, это как понимать… Нет! Не буду писать-описывать…
Пришел домой, мама сказала, что звонила Вика и спрашивала меня. Но мне все равно. То, что я «это» не натворил, то правильно сделал. Да! Да! Я и сейчас одобряю.
Ребятам рассказывать ничего не буду. Конечно, не буду. И почему я был так спокоен? И «внутренне» и «наружно»… Что в этом хорошего? Даже что-то страшно за себя.
***
Когда вспоминаю тот день, мурашки пробегают по телу и сердце замирает. Но внутри что-то екает. Как волнуюсь. Или даже ужасаюсь. Эх, жизнь! Какая ты все-таки грязная. Хотя нет! Это не грязь. Нет! Это жизнь. Взрослая жизнь. Но все равно что-то не то…
Вчера матери Оксаны дома, естественно, не было, а окна были прикрыты ставнями, хотя время было еще не позднее. Словно готовились к нашей встрече.
Оксанка шептала, что я не понимаю, что с ней делаю, не понимаю ее состояния, что ей плохо. Сама расстегнула лифчик, когда я не смог это сделать, сама сняла трусики. Сама! Сама пыталась меня раздеть... Спешила, торопилась: «Ну давай, давай...» Я хоть и был как невменяемый, но все помню до мелочей. Только говорил: «Не надо... Ты красивая... Спасибо тебе... Я запомню это на всю жизнь... Спасибо... Не надо...» И все-таки я сказал «нет». Как я сумел?! Просто черт знает что. А когда увидел, что Оксанка сама мне «помогает», то в голове пронеслось: «Ах, сволочь!» Ей-богу!
Да, что-то не то… Конечно, я многое испытывал и чувствовал, но все это не то, что было в мечтах. Да-да, о том, что произошло, я, конечно, мечтал. Но, видимо, мечты мечтами, а в жизни как-то по-другому. И почему-то больше всего запомнился маленький прыщик на ее «мягком месте». Странно. И это спокойствие моего «железобетонного». И без «ха».
***
Оксанка опять рассказывала о «многом»... Ну, например, что есть «размеры» чуть ли не «вокруг шеи», о «засранках», которые «не подмываются» (это о чем? Только догадываюсь), о каких-то «предварительных дрочках» и «возбуждающих точках на теле», о лекарствах против «залета» (она знает их назубок). Словом, думаю, это не теория: эта женщина многое видела, опыт у нее большой, и мне, профану, надо быть начеку. Да, да, от ее рассказов только теряюсь и пугаюсь. Настоящие удары! А она меня все просвещает и просвещает, как к чему-то подготавливает. Хотя — ха! — и польза есть: как учусь чему-то. Но иногда, в самом деле, не до смеха. Вот ее мамаша все плачется: и квартиры нет, и Оксаночка не устроена, и одним женщинам тяжело. Все эти разговоры ужасно не нравятся. Если иногда возникает желание сблизиться с Оксанкой, то только так — сблизились и разбежались.
Сегодня спросил тетю Олю: что делают, если твоя женщина вдруг забеременеет? Соседушка ответила, что платят эти… как их… элементы. Еще сказала, что женщины часто этим способом затягивают парней в свои сети. Я улыбался. Настоящая химия.
***
Просматривал свои предыдущие записи. О! Какой я был наивный! Почти глупый! Сейчас, конечно, изменился. Хотя некоторая трусость осталась. Но не наивность!
Да, стали появляться, думаю, зрелые мысли. Вижу, что хорошая фигурка не только у Оксаны, что есть и лучше, что Оксанка довольно бледно выглядит по сравнению с некоторыми девочками (а их что-то много начинает попадаться на глаза). И наши встречи стали скучными. А я хочу настоящей любви, любви страстной, искренней. И, главное, без всякой трусости и боязни.
И Оксанка, по-моему, ведет себя не так, как хотела бы. Я для нее только «мальчик Мишечка».
Так что? Надо разбегаться? Сегодня, когда гуляли, говорили с Оксанкой почти на эту тему — о том, что много разводов (об этом говорила она). Решили, что она останется старой вдовой... фу ты, старой девой (ха, и тогда я сам поправился, Оксанка не успела сделать замечание), а я — холостяком. Она смеялась (почему-то особенно ей понравилось, что она останется «старой девой»).
Вспомнил один из ее очередных рассказов о «подруге». Был у нее «хороший парень», но она бегала «спать» еще и к своему женатому начальнику. И не столько потому, что он был начальник, сколько потому, что «хороший парень» эту «подругу» не удовлетворял. И это «не удовлетворял» Оксанка раза три повторила. (Кстати, что она имела в виду? Нет, я понимаю: в парне что-то не нравилось. Ну, душа, видать, была хорошей, а вот другое… Может, у нее были какие-то сложные потребности?)
Словом, интригующий рассказ! Признаться, когда слушал, было опять как-то не по себе: все эти «неудовлетворенности»… Да и от «сложных потребностей» не легче.
(Продолжение следует) - http://proza.ru/2022/03/28/273