XII
Сержант Богатиков, перебежками, согнувшись практически до уровня пояса, добрался до места расположения отделения связи и через пару минут, отдышавшись, отдавал уже приказ подчинённым:
– Ефрейтор Симаков – старший, Домашенко и Климович с тобой в звене, вам нужно восстановить связь НП с ротой миномётчиков и на обратном пути, на противоположной стороне оврага, наведайтесь к артиллеристам, если они там ещё держатся. С ними также нет связи. Задача ясна? Будьте аккуратны, сами видите, что сегодня, по всем признакам будет «Варфоломеевская ночь», а-то и того хуже.
– Так точно! – козырнул Симаков, – сделаем, не в первой!
– Исполнять. Хлопцы, аккуратно, немцы, видать, прорыв готовят, потому, не мешкая, пока они, как бешенные псы не почуяли, с запахом, вкус русской кровушки на клыках разинутой пасти, со зловонием гнилых потрохов. С Богом!
– Ну, ты, Гриша и завернул! А не проще было бы, короче, в три четыре слова, сложенных этажами, да по-русски, а? А-то мы сейчас не о задаче будем думать, а разгадывать твоё предложение по слогам, – ответил сержанту Климович, до этого никогда не слышавший от сержанта подобных изречений, чаще, коротко и со «связующими» словами матом.
– Я бы с вами пошёл, но почти уверен, что скоро ещё придётся с оставшимися бойцами выдвигаться на задание, – сделав вид, что не расслышал удивление подчинённого.
Богатиков усмехнулся и покачивая головой увёл за собой группу связистов. Рёв моторов усилился и вскоре послышались пронзительные звуки орудий танков и самоходок. Основной удар бронетехники был направлен на участок, подконтрольный 3-й роте капитана Богдановича.
Видимо, выбор этого направления был сделан неслучайно, так как для бронетехники выход, в случае удачного прорыва первой и второй оборонительных линий батальона Трушникова, здесь открывается кратчайший и удобный проход к «Синенькой», как в донесениях называли реку Вислу.
Короткими перебежками и ползком, связисты пошли по линии связи. У ефрейтора через плечо по диагонали переброшен был ремень полевого телефона. За месяц обороны занятого на западном берегу реки плацдарма в передовых подразделениях было повреждено при обстрелах четыре аппарата, «реанимировать» из которых получилось только два, остальные требовали серьёзный ремонт или, что лучше было сделать, передать их в разряд «ремфонда».
Василий штатно тащил на себе катушку с проводом, а в обязанности стрелка Александра Климовича вменялось бдительное охранение группы от вражеских нападений. В условиях темноты или освещения окрестных позиций только во время разрывов снарядов и мин, лучшего способа не утерять проложенную линию связи и вовремя обнаружить обрыв, даже самим не заблудиться, нужно было держать провод в руках, свободно, пропуская его в сжатой ладошке, как это делал впереди идущий ефрейтор.
Когда плацдарм был впервые занят, на пригорках и среди степной растительности попадались островки кустарника или, хотя бы одиночные кусты. Теперь, даже травяной покров был выжжен в результате обстрелов и сопутствующих им пожаров. На полях местами уцелели, неполностью убранные снопы пшеницы и ощущая запах жжённого зерна, Вася вспоминал, как горело зерно на элеваторе, долго тлея и издавая пронзительно едкий запах. Над головой периодически свистели пули пулемётных очередей, прочерчивая периодически себе путь «слепым» жужжащим «убийцам» трассирующими.
Чем дальше связисты уходили от НП батальона, тем звучнее становился звериный рык «тигров» и «зверей» с менее грозными именами. Самое лучшее сейчас, конечно, если бы была такая возможность, сидеть в окопе и ждать подхода танков и пехоты, которую и должна будет отсекать наша пехота. Но эта работа не для связистов.
Порыв был обнаружен и устранён всего в пятистах метрах от расположения командного пункта.
Ефрейтор Симаков доложил командиру роты, капитану Богдановичу об устранении порыва.
– Благодарю, бойцы! Не обещаю, что ваш визит был последним, но хотелось бы. Сейчас доложу комбату положение дел. Вы, может быть, тут в блиндаже чуток передохнёте?
– Никак нет, товарищ капитан. У ваших соседей справа те же проблемы.
– Тогда не задерживаю, – капитан подошёл к аппарату, сделал вызов и услышав отзыв, повернулся к связистам и кивнул в знак благодарности и прощаясь, затем заговорил, – Савелий Филиппович, хотел бы пожелать тебе доброй ночи, но не получается…
Сразу же, выйдя из блиндажа командира 3-й роты, связисты попали под «фейерверки» взрывов авианалёта, которым противник решил «заутюжить» непокорных, оказывающих ощутимое сопротивление, а главное, без помощи ротной артиллерии, выведенной из строя в первые минуты артобстрела, а помощи от полковой приходилось только ждать, вернее просить, с помощью появившейся связи. Основная нагрузка легла на стрелковые взводы, на пока ещё «огрызающимися» миномётным огнём и встречающих «озверевшую» бронетехнику, петеэровцев.
И, если артобстрелу подвергались в основном передовые позиции, сдерживающих наступление красноармейцев, то бомбардировкой с воздуха, авиация вермахта уже прокладывали безопасный коридор далее вглубь обороны, до самых берегов Вислы и даже прихватывали организованные через неё переправы. И теперь, хочешь или не хочешь, а связистам приходилось чаще «молиться Богу», припадая к «свежеперепаханной», ещё парящей от множества взрывов земле.
Было бы очень обидно, если, проползя большую часть линии связи на животе, окажется, что линия вновь перебита, но уже на проверенном ранее участке и всё нужно было начинать сначала. Такова судьба военных связистов. Вася даже вспомнил рассказ преподавателей, когда он обучался на связиста в Сталинграде о подвиге связиста на Мамаевом кургане. Он запомнил его имя, он был тёзкой Василия, Василием Титовым. После того, как во время обстрела, исправленная им связь заработала, уже по окончанию боя, его нашли убитым с зажатыми в зубах концами проводов. И сейчас почему-то этот пример героического поступка всплыл в памяти.
– Чего разлеглись? Вперёд! От нас ждут связь, а мы тут… – толи самому себе, толи бойцам, идущим сзади, если идущим здесь уместно, высказал недовольство Гриша Симаков.
– Так, а в чём-же дело, Гриня? Шевели копытами или уступи дорогу более проворным бойцам, – съязвил, практически упёршийся головой в огромные подошвы сапог 44-го размера ефрейтора, Василий.
Гриша обернулся, желая чем-то ответить, но только буркнул себе под нос и стал шустро выполнять сгибательно-разгибательные движения, до хруста в коленных суставах и «вальсируя» локтями. Вася успел оглянуться к замыкающему Саше Климовичу и лишь сказал:
– Ну, ты видал?!
Порывов оказалось на линии сразу два и похоже, что второй был сделан в результате уже авианалёта. Всё ближе были слышны выстрелы немецкой бронетехники. В отличие от миномётов, когда можно услышать и понять даже траекторию полёта мины, о снарядах такового сделать невозможно, так они летят, обгоняя звук выстрела и только тогда, когда ваша душа, если такова судьба, начинает покидать неподвижное тело, звук взрыва пытается напугать уже не бойца, а его дух. Но по поводу силы духа – это отдельный и не короткий разговор. А у бойцов важное задание, им об этом и думать – не сметь, кровь из носу и из ушей даже, но выполнить и доложить.
Побывав не более получаса назад у миномётчиков, связисты сумели разглядеть, как немцы работают по известным заранее позициям противника. Наверняка, авиаразведка дала точные данные и замаскировать основательно расположение миномётных установок батальона, не удалось или не успели, да и, по большому счёту нечем было. А сменить позиции комбат не успел или не позволило тоже отсутствие связи.
Потери личного состава были большие. Особенно на первой линии обороны, где танки сделали прорыв и, из-за отсутствия и нехватки «зверобоев», они елозили и засыпали земляным валом брустверов стрелков в окопах. Но отчаянные защитники бросались вслед, устремившихся в проход танкам и забрасывали гранатами их моторные отсеки. Коме тех, что были остановлены на подступах к первой линии окопов, три горящих танка замерли в устрашающей позе, с «оскалом» раненного или убитого зверя, гримаса которого застыла, как и рёв их мощных моторов, которая не сравнится с силой духа простого рядового красноармейца, командира отделения или политрука взвода.
– Гриш, а Гриш! Дождя нет, обстрел не в счёт, он если и обмочит, то только портки. Может заночуем под звёздным небом, распределим линии связи и будем, как пограничники, взад – вперёд мозоли натирать на брюхе. Думаешь отчего старшие офицеры все в основном с животиками, если так их брюшка называть, не ругаясь? Они, знаешь сколько за свою службу на пузе-то проползли, от того и мозоли заработали, а все думают, что от обжорства, от харчей по высшему разряду. Нет, брат мой, не от того… – не унимался «достать» по полной программе впереди движущегося Григория, и делал это не со зла, а от того, чтобы отвлечь всех от тяжких мыслей кромешного ада, начавшегося миномётного обстрела с обстрелом из танковых орудий, и «привета с неба» от «стервятников» за компанию.
– Что-то ты, рядовой Домашенко, раздухарился, не к добру всё это, не к добру.
– Ой, гляньте на него. Небось о лычках сержанта мечтаешь.
– Если бы в другой ситуации, я бы тебе показал, «где раки зимуют».
– Не старайся, я знаю – на Волковой горе.
– Это где? – ничего не понимая, спросил Гриша.
Разрыв мины заставил вновь всем помолиться, хоть и про себя, Богу, чтобы спас и сохранил их солдатские молодые жизни.
Отряхнувшись от мелких комочков земли, с прищуром в глазах, толи от пыли, которая ещё не осела, толи от того, чтобы сделать выразительнее лицо, которое по большому счёту, если и видно, то только очертание, абрис его, Вася продолжил:
– Гриша, как война закончится, приезжай ко мне на родину, Примиусье – райский край, а с горы какой чудный вид открывается на десять километров в долину, а природа какая неповторимая, а река – приезжай, не пожалеешь.
– Вася, – перейдя на обычный вид общения, как и Вася с ним, Гриша серьёзно ответил, – если будешь дуреть, то не только к тебе после войны, мы даже в расположение НП батальона к утру не попадём или вовсе…
– Чего вы завелись? Хотите немцев развеселить? – не сдержавшись, вступил в спор, обычно молчаливый Саша, – вот они сейчас остановят танки, повылазят на башни, усядутся, как в театре и начнут, болтая ногами и укатываясь от смеха, ржать над вами.
– Саня, а ты крещённый? – спросил Вася.
– Ну, а причём тут это? Я же комсомолец.
– Но крестят же ещё до того, как становятся комсомольцем. Что боишься сознаться? А я, вот смотри, – Вася расстегнул гимнастёрку достал, подвязанный нательный крестик, – видишь?
– Что там, медальон? Крестик?!
– А ты думал, что? Вот он меня бережёт, Бог нас бережёт, но тех, кто верует, в первую очередь, так как он нас потом с почестями к себе заберёт, ну и понятное дело, в самые почётные небесные хоромы поселит. Понял, босяк?!
– Почему, босяк! Крестили меня тоже, мамка говорила, и крёстные есть. Но в Бога я не верю и крестик не ношу, нельзя. Я же комсомолец. Не верю я в то, что ты ту напел нам. Скажи ему Гриша?
– А, что ему говорить? Бесполезно. Нужно замполиту доложить, пусть возьмёт его в оборот, – сделал выводы Гриша и попытался перевести тему разговора в другое, актуальное русло, – сам меня давеча подгонял, вот и сам «шевели живее копытами», хотя, ты и копытами не вырос, как и ростом…
– Братцы, вы чего. Смотри, как пуляют, головы не поднять. Давайте выбираться до наших окопов, а там тогда и спорьте себе, коль охота, – снова включил здравый смысл Александр.
– Натирайте вы тут себе мозоли, а я уже Господу помолился и Он меня услышал, мне самому доложить сержанту о выполнении задания или вы утром сами доложите? – с явным укором объявил Вася, при этом вскочил быстро на ноги и отряхнувшись, оглянулся на товарищей, поправил ремни катушки с проводом и ППШ, добавил, – верующие и крещённые за мной, остальные на месте.
Пару секунд постоял, пристально и с улыбкой смотря на ошарашенных, потерявших дар речи боевых товарищей и двинулся, чуть пригибаясь легким бегом в сторону расположения дислокации их отделения, при батальоне Трушникова.
– Домашенко, стой! Стой, я тебе говорю! Ложись-ложись! Я буду вынужден доложить о твоем неподчинении приказу… – Григорий уже кричал, перекрикивая взрывы и стрекотню оружейной перестрелки на разных тонах и «тембрах» их смертельной мелодии и приподнявшись на локтях.
Первый разрыв мины лёг, после характерного свиста между лежащими в авиационной воронке связистами и Василием. Когда, после разрыва, Гриша приподнял голову, то через ночную темень и оседающее, что вуаль красотки, всё поднятое фонтаном вверх и оттого смог лишь смутно различить более тёмное пятно, в котором, как он мог догадаться и пребывал рядовой Василий, предположительно в телесной, а не духовной оболочке. Почему-то вновь пришли в голову слова Васи и, как он не пытался их отогнать, ничего не получалось.
– Вася! – закричал, первый пришедший в себя после увиденного, Саша Климович, – Вася, жив…
Последние слова потонули в следующем разрыве, который случился примерно в той точке, в которой в последний раз ещё мог различить его силуэт Григорий.
– Ну вот и всё! Вот тебе и верь в Бога… – как будто самому себе, тихо и опустошённо произнёс Григорий.
– Гриша, давай поспешим, может Васе помощь нужна, может быть, он ранен? – Саша стал выползать из воронки
– Да, навряд-ли уже помощь потребуется, в аккурат накрыло, я видел, после взрыва его уже не было. Но идти надо, по любому…
Видимо заработала связь, командование полка, по просьбе командира батальона, оказала огневую миномётную и артиллерийскую поддержку гаубиц калибром 122 мм, а затем и дивизионные орудия, калибром 76 мм и другими, теми средствами, которыми командование посчитало возможным использовать в данной ситуации. Советская авиация, в отличие от немецкой, возможно, где-то и оказывала действенную помощь, но не здесь, на Сандомирско-Виславском плацдарме – это была просто мечта всех командиров полков и дивизий. Значит, командующий 1-м Украиским фронтом и штаб фронта не видели в том острой необходимости. Но им виднее, не будем устраивать заочный суд, мы на это не имеем право. И по этому поводу есть поговорка, которая может поставить точку в обсуждении необходимости того или иного в те тяжёлые и кровопролитные бои на плацдарме: «После драки кулаками не машут».
Бой, продлившийся несколько часов, завершился тем, что немцы, потеряв на поле боя безвозвратно и с возможностью восстановления, до третьи бронетехники, принявшей участие в ночной атаке. Недобитых «зверей» утянули в «логово», где они будут «зализывать раны» и, возможно в скором будущем, сделают ещё одну или несколько попыток оттеснить и, в перспективе «утопить» защитников плацдарма в «Синенькой». Хотя, это в донесениях среди командных подразделений существовало такое зашифрованное название реки Вислы, как и многих других важных объектов, для случая перехвата докладов противником.
***
– Ну, как ты, Вася-Василёк? Пришёл в себя? Молодчина! Ты, видимо «в рубашке» родился.
Вася, открыв глаза, не мог понять, где он и что с ним. Рядом с ним, у его изголовья сидела молодая девушка в белом и улыбаясь о чём-то говорила, что до его сознания не могло дойти. Он повернул голову, осмотрел всё и понял, что он или умер и сейчас перед ним в лице этой девушки Ангел, или это происходит не там, на небе, а на грешной войне, где идёт война и где он выполняет то, чему его учили. Но, а где его товарищи?
– Ты, что не можешь понять где находишься? Я – медсестра Вера. А это дивизионный лазарет. Ты не помнишь, что случилось?
Вася отрицательно показал головой и попробовал подняться, но почувствовал боль в спине и скривив гримасу от боли, принял первоначальное положение на животе, с повернутой в сторону медсестры головой.
– Значит я его действительно видел. Это он меня спас…
– Да, тебя твои товарищи с поля боя вытащили, – подтвердила Вера.
– Я не об этом. Но я всё вспомнил. Хотя, зачем всё это вам?
– Вася, у нас здесь можно на ты и если не против, то и я буду тебя тоже. Я же сестра, а все, за кем приходится ухаживать – мои братья, логично, да? Если хочешь, то расскажи, что случилось и кто спас. Мне интересно. Как мне рассказали, то у тебя и шансов не было никаких, мина прям под ногами разорвалась.
– Ну, ладно, только если смеяться и перебивать не будешь. Только сразу скажи, я в спину ранен серьёзно?
– Нет, глубоко проникающих ранений и повреждений внутренних органов нет. До свадьба заживёт. Ну, так говорят, чего ты так на меня смотришь? Я же сейчас не о нас, – Вера покраснела, из-за своей говорливости и неумении обдумывать то, что хочется сказать, по простоте душевной.
– Я поспорил со своими товарищами, когда мы около полуночи возвращались в подразделение, после выполнения задания. Я поспорил с ними, ну с Гришкой и Саней и сказав, что меня Бог бережёт и ничего не может случиться, чуть-ли не обвинив их в трусости, короткими перебежками двигался в сторону окопов нашей линии обороны. Слышал, как сзади меня разорвалась мина и со мной ничего не случилось, я, убедившись и усилив веру в мою защиту, продолжил движение вперёд, не обращая внимание на стрельбу и взрывы. Затем справа от меня яркая вспышка, непохожая на взрыв или пламя огня, при выстреле орудия, осветила всё вокруг ярко-ярко, что я смог видеть всё перед собой на сотни метров, но главное то, что передо мной возник опять он. Я его уже ещё в первый раз назвал Ангелом-хранителем. Он был в облике парня моей сестры, погибшего ещё осенью 41-го года в боях за Ростов-на-Дону.
– Вася, можно я перебью тебя? А ты уверен, что это был он? Ты был с ним знаком, знаешь его в лицо?
– В том-то и дело, что никогда вживую его не видел, но он уже приходил ко мне в трудные минуты и сказал, что будет защищать сестру Лиду и опекать всю нашу семью, так как Лиде обещал. Я даже Лиде об этом не говорил, чтобы не подумала, что я сошёл с ума. А вот после этого случая, я точно знаю, что это был он и благодаря ему я с тобой сейчас разговариваю. Знаешь, я раньше думал, что, когда просят Бога: «Господи спаси и сохрани!», то думают, как и я тоже, что Он сам всем вовремя протягивает руку помощи. А сейчас понял, что у него много помощников, верных Ангелов-хранителей и для того, чтобы люди доверяли им, как себе, они приходят в облике умерших родных или близких людей.
– Мистика, конечно, но мне почему-то тебе хочется верить. Прости! Я тебя слушаю.
– Мне показалось, что пока он со мною говорил, время вокруг остановилось. Я мог видеть перед собой и на приличном расстоянии, как в воздухе зависли, секунду назад, летящие со скоростью, превышающей
скорость звука, снаряды, рой пуль и всякого-разного другого, и пламя порохового заряда в жерлах стволов орудий и танков тоже превратились в яркие пятна со зловещими языками, как у сказочного Змея-Горыныча. И вдруг слышу: «Вася, у меня времени нет. Лида в опасности. Падай!» – это был его голос, я с ним уже знаком и с другим не спутаешь. В следующий момент меня кто-то сильно толкнул вперёд. Я за что-то зацепился, видимо за что-то лежащее у ног и пролетев, точно не знаю, по ощущениям метра 2-3, начал проваливаться в какую-то глубокую яму или пропасть. И всё пропало, и видение, и Пётр, вернее, Ангел в лице Петра. И всё это я видел так, как сейчас тебя вижу, только очень медленно, что… Можешь не верить и сказать, что это было, как там в медицине – шоковое состояние или ещё как.
– Действительно, трудно поверить, мистика какая-то. Но я склонна поверить больше, чем не верить. А главное то, что и твои товарищи, очевидцы происшедшего тоже сказали, что ты «в рубашке родился». А падал ты в глубокую воронку и, как я понимаю своим девичьим, «куриным» умом, что во время падения и произошёл взрыв, иначе тебя посекло бы осколками всего и…, ну в общем-то, это мое мнения.
– Тоже скажешь, всем бы такие, как ты выразилась, «куриные мозги» – за счастье приняли бы. Спасибо тебе! Ты славная.
Вера засияла с облегчением, хоть такие и подобные слова она слышала очень часто, но услышать их именно от этого парня, который сейчас был в её «власти» ей хотелось больше всего. Вера, молоденькая, восемнадцатилетняя девушка, как и многие другие комсомольцы, по зову сердца и осознанием долга комсомольца и советского гражданина, осознавая необходимость и востребованность её там, где она сможет принести максимум пользы, окончила медицинский курсы всего пару месяцев назад. И за это время, работая буквально рядом с передовой линией, видела в разы больше крови, чем те, кто работал в тыловых госпиталях.
Опустив от стеснения глаза, Вера тихонько ответила:
– Ты тоже, Вася, славный парень.
– Тебе-то это откуда меня знать?
– А мне не нужно говорить, твои глаза мне об этом говорят. Через них можно даже в душу заглянуть, она открыта, а значит – ты человек открытый и душевный. Такие никогда подлости не сделают, они надёжные.
– Ты, случаем не на психолога училась до того, как попасть в медсанбат? А тебе попадались уже на жизненном пути подлецы? Мне кажется, что ты сильно доверчивая девушка.
– Ой, не смеши. Правда, я тут с сотнями людей общалась и многие делились своим самым сокровенным. По неволе станешь психологом. И письма домой просили писать, каких только историй не наслушалась…
– Сестра… сестра! – звал тяжелораненый боец в голову, что, кроме маленького отверстия, как в скворечнике, на его голове не было свободных без бинтов мест.
– Я иду! – отозвалась Вера к зовущему и, повернувшись к Васе, добавила, – не скучай, мы еще поговорим. Обход сделаю и процедуры…
Вася, чуть приподняв голову, развернул её в другую сторону, где между плотно стоящими кроватями удалялась девушка, влившая в его кровь, вместе с уколом, по всей видимости, приличную дозу адреналина. И даже, если это не так, то настроение у него было замечательное, несмотря на то, что ещё прошедшей ночью он был на грани того, что ему было всё равно, что с ним может случиться, хоть и перед товарищами хотелось выглядеть, как эталон человеческой бравады, на грани с безумием. Случись, если бы это завтра, а не вчера, возможно, что были бы поводы ещё раз подумать и всё взвесить.
Вася наблюдал, как Вера подходила к раненным, улыбаясь общалась с ними, выполняла медицинские процедуры или простые просьбы, если подопечные даже нуждались в услугах санитаров, а не медсестры. И видя её симпатичное личико, с которого не сходила улыбка, подумал: «Что это я совсем раскис: вчера был боец, как боец, а сегодня что произошло? «Знаток человеческих душ», может быть и правду, нужно дверки своей души прикрыть?».
Толи уколы подействовали, толи общая усталость, окопная жизнь без сна и отдыха быстро увели Васю в «нирвану» покоя и сна, в котором, возможно, ему сейчас снится, как он, держа за руку белокурую девушку, стремительно поднимается на Волкову гору по крутому склону, помогая ей, что «буксир» на деле и подбадривая словом. И вот они на самой вершине, но вместо васильков и ромашек, которые он обещал девушке, похожей на медсестричку Веру, перед ними открылся вид недавно прошедшего сражения: разбитые блиндажи, окопы, воронки, догорающие танки, периодически выбрасывающие пламя из-под брони и моторного отсека, множество убитых, как красноармейцев, так и немецких солдат, некоторые застыли в смертельных объятьях, воткнув друг другу в плоть штык-ножи…».
Вася открыл глаза, почувствовал холодный пол на груди и жар в спине, сделал привычное движение, чтобы повернуться и встать с кровати, но от резкой боли в спине застонал и, поняв причину, осмотрел вокруг себя палату, поворачивая голову. На освободившуюся слева от него кровать, санитары укладывали солдата лет сорока. Он был в бессознательном бреду, издавая неразборчивые слова и фразы. Его принесли из операционной и, в отличие от Василия, этот боец уже отвоевался, у него отсутствовала нижняя конечность, без малого до колена. Через бинты выступила и ещё не успела присохнуть кровь.
– Сегодня с плацдарма «конвейером» везут бедолаг. А сколько там их осталось?! – заговорил кто-то с кровати напротив Васи, за проходом, кого увидеть он не мог, не повернувшись на спину.
– Да, похоже, что не удержат наши плацдарм. Слышишь, как вторые сутки «утюжат» авиацией и гаубицы «ухают», что кузнец молотом по наковальне, сравнивают людей с землёй. Из земли вышли – в землю и уходим… – поддержал разговор другой.
– Но мы с тобой, браток, ещё повоюем. Вот только подлатают чуток и, видимо своих догонять не придётся, как бы они нас не нагнали, отступая, – ответил первый, начавший разговор.
– И что это у нас медицина не научилась делать так, как машине при ремонте: отстрелили ногу – в складе нужного размера подобрал, как кардан и заменил. Я думаю, что придумают когда-нибудь такую медицину, – продолжил тему разговора второй, судя по голосу, помоложе первого.
– Сёма, тебя видно сильно контузило, что умом тронулся.
– Нет, у меня пулевое, навылет, сволочь, прошил меня немчура. Но меня так просто не возьмёшь. Я Волгу в лёгкую переплывал, а тут пару дырочек-то всего…
– Ага, всего. Ты сам себя не слышал, как из лёгких кровью плевался. Тебе и сейчас поменьше бы трепаться, силы береги. Иначе, мне самому придётся немчуру добивать, – высказал беспокойство за молодого бойца, более возрастной его сосед по койке и заметив, что Вася, ворочается в кровати, что напротив его, спросил:
– Парень, тебе что-то нужно? Верочку позвать или Нину Карповну, санитарку? Если тебе «уточка» нужна или ещё чего, Карповны не стесняйся, она за свои годы и за время работы всего навиделась, – и заметив невдалеке «легкую на помине» санитарку, окликнул её, попросив подтвердить сказанное, – я же верно о вас, Нина Карповна, сказал?
– Верно, сыночек, всё верно. Чего только не повидала. И работу на панских полях застала, и рожала под копной, и революцию помню, и раскулачивание тех, кто в отличие от лодырей, трудился на земле от зари до зари, всё повидала. И муж сгинул по доносу, и голод повидала, и холод, и младенцев хоронила от болезней и голода, всё, сыночек, повидала. А теперь вот, сыночки, за вами ухаживаю. Мой один сынок кровный уже сложил свою буйную голову, ещё в 41-м, под Киевом, а двое воюют. Думаю, если придётся, то и им кто-то, как я, и покормит, и «уточку» поставит и уберет, и ранки обработает, если нужно. Храни вас Господь, сыночки мои, – санитарка отвернулась в сторону и, нагнув голову, уголками косынки вытерла те скудные слёзы, которые ещё не были выплаканы за долгие и нелёгкие годы жизни.
– Не нужно мне Верочку, – поняв, что это было сказано в его адрес, Вася, – я «лёгкий», сам справлюсь, а ей хватит тех, кому помощь нужнее, – закончил ответ с кажущейся обидой.
– Ну, да, конечно! – с явной иронией произнёс боец, имеющий немалый жизненный опыт, судя по всему, и хорошо, что Вася не видел его ухмылке и подмигиваний, которые он адресовал Васе, но показывал своему молодому соседу по кровати.
– Слышишь, боец, а тебя как зовут? Давай знакомиться: я – Сёма, Семён Ефименко, рядовой, а мой сосед, опытный «волчара», с 39-го воюет, начиная с Освободительного похода и вот через пять лет «опять двадцать пять» – откуда начал, туда и вернулся. Мы из пехоты 828 стрелкового полка. Фу, ты! Забыл представить, он – старшина Еремеев Александр Михайлович и не иначе. На него без одежды смотреть больно, живого места, кроме языка нет, а туда же, кричит: «Выписывайте меня скорее! Без меня взвод, как без отца родного, пропадёт…». Так как тебя зовут, солдат?
– Василия, – не отрываясь от подушки, произнёс с неохотой, потом добавил, – соседи, значит. Я связист из 889 полка.
– Интересно, из какого подразделения новенький? – не успокаивался Сёма.
– Из ада я… – не то сказал тихо, не то прохрипел пересохшим горлом тот, которого недавно принесли из операционной.
Все притихли, понимая, что человеку нужно прийти полностью в себя и осознать нынешнее состояние. И с наступлением тишины, отчётливо была слышна канонада непрекращающихся боёв на Дороткинском плацдарме, результатами которых и стало непрерывное пополнение тяжелораненых бойцов.
***
За период ведения непрерывных боёв в течение 11-14 сентября, в результате многочисленных контратак немецким войскам удалось достичь значительных успехов. Они оттеснили воинские соединения 197 стрелковой дивизии, сначала выбив из Лесьне-Халупы, а затем и с занимаемых позиций у города Цишица.
Когда боец назвал то, что там происходило «адом», он ничуть не преувеличивал того, что пришлось испытать тем, кто попал в этот «адский котёл». На следующий день по палатам медсанбата прокатилась нерадостная весть – «на операционном столе, не приходя в себя, от многочисленных ранений скончался исполняющий обязанности начальника штаба 197 стрелковой дивизии, майор Румянцев П. В..
А то, что здесь находящиеся не один день или, как Василий, попавший «под раздачу» в первый же день немецкой контратаки, были, как и он, скорее всего спасены от верной гибели в кровавой «мясорубке» потому, что это не их последний день. Видимо, их судьба в том, чтобы пройти всё войну до победного конца, пусть и с множеством ранений, как у старшины Еремеева; другому, как балабол Федя Ефименко, суждено было сложить голову на польской земле, вскорости после выписки из госпиталя. Всем уже уготовлена судьба. Солдата без ноги комиссуют, он дождётся своих внуков и будет их учить ходить, сам хромая на грубом самодельном протезе. Но у него могла быть и другая судьба, как тех, кто не хотел обременять своих родных, скитался и бродяжничал. А за то, что они потеряли руки или ноги, их государство «наградило», щедро наградило бесплатными путёвками в специальные интернаты, а по сути – лагеря, под контролем и ведении МВД. Возможно, что он доживёт где-то свой век, например, на известном острове Валаам.
Эх, Россия, Россия-матушка, как же ты, в лице высокопоставленных представителей власти, «помогла» инвалидам ускоренным методом до своих собственных могил добраться. Это там, на фронте они боролись за жизнь, в госпиталях, стиснув зубы, когда наркоз не действовал и они слышали, как подтупленные зубья ножовки пилят кости их конечностей… А здесь, получив такую благодарность, хотели быстрее свести счёты с жизни, не перенося унижения и незаслуженного позора.
Всё это будет. И победа на Висле, и Великая Победа в мае. Но где будут вот эти бойцы или те, что из последних сил, используя штык нож или саперную лопату идут на вооружённого врага в рукопашную или бросаются со связкой гранат под танки? Многие из вас, совершив смертельный поступок и тем самым бессмертный подвиг, останутся безымянными героями или их трофеи засчитают в ходатайстве на награждение выжившим, как знать…
Что будет с Василием, суждено ли ему, как приснилось ему накануне, дружить и, возможно создать семью с весёлой и душевной девушкой Верой или нет? Мы ещё не знаем. Но мы уже сегодня, 14 сентября узнаем, что 197 стрелковая дивизия, после полутора месяцев удержания плацдарма на Висле, после ожесточённых боёв, обескровленная до состава одного полка, так как в боях потеряла около 70% личного состава и практически всё артиллерию, была вынуждена оставить удерживаемый долго западный плацдарм на Висле.
И уже 15 сентября дивизия отступила на восточный берег Вислы. Но для того, чтобы обеспечить их отход и переправу, на западном берегу, в качестве прикрытия было оставлено 50 человек во главе с капитаном Фёдоровым. Бойцы выполнили поставленную задачу и последний в своей жизни воинский приказ…
Предыдущая глава - http://proza.ru/2023/01/17/422