Предыдущая глава: http://proza.ru/2023/02/27/1638
Только мертвые изрекают истинные пророчества.
© «Тёмная Башня»
Высокий чертог мгновенно затянулся тёмной дымкой. Позади алтаря, где было всего темнее, клубились мрачные тени. Постепенно густея на глазах у поражённых хримтурсов, они начали приобретать очертания огромных великанов. Беспощадно грозные, суровые и холодные лица, свинцово-серая кожа, покрытая тускло мерцающими узорами – такими предстали Титаны перед своими, застывшими от страха, потомками.
— Приветствую вас, великие Короли, — глубоко вдохнув заметно похолодевший воздух, произнёс Лафей, выходя вперёд, и его голос эхом отразился от стен.
Тени расступились, и к алтарю неслышно скользнул громадный призрак, низко склонив к замершему в страхе Локи своё устрашающее, ужасное подобие живого лица.
Хримтурсы поспешно отступили к выходу и одним ритмическим движением упали ниц, касаясь лбами земли, не решаясь поднять глаза на ожившую Тень могущественнейшего из всех существ, что когда-либо обитали в Девяти Королевствах - Первоотца Имира.
Царевич поднял голову и с содроганием заглянул в горевшие багровым огнём, огромные глазницы призрака, в каждой из которых он сам мог бы поместиться без труда. Нечто, вдвое холоднее лезвия самого острого ножа и тоньше паучьей нити, скользнуло в его сознание, заставив почувствовать, как натягивается, покрываясь мурашками, кожа. Безотчётный страх сковал тело, пройдясь холодными, неласковыми пальцами по позвоночнику. Он закричал бы, но все звуки покинули его язык. В глазах потемнело, а на шею словно накинули душащую петлю. Больше всего принцу хотелось сейчас оказаться как можно дальше от этого места.
— Посмотри на нас, дитя, — не Голос, но многоголосье древних Детей Зимы, заполнило гробницу, хотя ни одна из фигур не раскрыла рта. — Мы тебя ждали.
От призрачной фигуры Первоотца веяло такой мощью, от которой покрытые инеем стены начали лопаться, покрываясь сетью мельчайших трещин.
Запахло чем-то странно неуловимым, словно от близко ударившей в скалу молнии, и этот аромат заставил желудок принца скрутиться от ужаса. Локи почувствовал, как дрожит его сердце, словно он был мелкой тварью, прижатой к земле тенью хищного орла. Воздух резко потяжелел, несказанной силой надавив на плечи. В горле пересохло.
— Мы духи тех, под чьими ногами разверзлась Вечность. Сущности из воспоминаний, теней и легенд. Неподвластные законам, королевствам и границам. Всем детям Зимы известны наши имена. Произнеси их и ты, — каждое слово, произнесённое глубоким голосом Имира, вибрировало от скрытой в нём силы.
Локи не раз слышал от отца имена великих Титанов Йотунхейма — королей, успевших сойти в чёрную землю и древние сказания за последние полторы тысячи миллениумов. Безупречных, бессердечных, завораживающих существ, скинувших свою первую форму.
— Имир, Бергельмир, Тривальди, Хрунгнир, Вафтруднир, Бельторн, Хресвельг, Фарбаути, – с трудом выталкивая слова из сжатого спазмом горла, послушно начал перечислять он, лихорадочно пытаясь скрыть за хрупкой маской отчаянной храбрости собственный страх. — Отцы моего отца, мёртвые Боги, затерянные в долине Смерти.
— Ошибаешься, дитя. Мы не мертвы! — в глубоком голосе Имира послышался гнев и упрёк. — Да, мы изгнаны из этого мира. Отрезаны от дома. Но боги не умирают. Боги спят и видят сны. Наши сны долги, глубоки и темны, а снится нам многое. Смерть одарила нас дальним взглядом. Мы видим то, что недоступно другим.
Откинув голову назад и высоко вскинув руки, Призрак изрёк:
— Трон Короля, утратившего свое царство, займёт его сын, что был рождён во льдах, но вырос под солнцем. Он осуществит то, что некогда Король сделать обязан был. Место своё он займёт по праву и станет властителем своей Земли.
— Ещё одно пророчество, — устало произнёс Локи, не отрывая взгляда от сотканной из темной дымки высокой, жилистой фигуры, клубившейся над разделявшим их серым жертвенным камнем. — Очередная попытка предсказать чужую судьбу, подобных которой были уже тысячи.
— Это истина, против которой никто не может пойти, — тихо прошептал стоящий за его спиной Лафей. — Слово могущественнейшего из существ, высшего из богов — прочнее камня. Оно исполнится.
— В этом мире пророчествам верят больше, чем следует, — слова жгли язык, Локи не хотел говорить их, но они словно обрели собственный разум. — К тому же в нем не говорится, о каком именно царстве и о каком короле идёт речь. Может это Йотунхейм, а может и Асгард, на чей трон, кстати, я также имею полное право.
Последние слова принца вызвали у призраков волнение и разлад. Они беспокойно задвигались, хаотично закружились по залу. Под сводами гробницы зазвучали спорящие голоса, похожие на завывание ветра. Они опережали и перебивали друг друга, создавая какофонию тревожных, громких звуков и достигнув высоких потолков гробницы, заставили петь и стонать свисающие с них, острые, словно кинжалы, сталактиты.
Внезапно призрак высокого, бледного йотуна, похожего на покрытую коркой льда колонну, отделился от этого безумного хоровода и скользнул к алтарю. Широко расставив ноги, оплетённые набухшими венами и родовыми шрамами, и упершись руками в бока, он подобно злой хвори, накрыл собой Локи, который непроизвольно отшатнулся, сделав шаг назад.
— Вы только посмотрите на эту маленькую мерзость, что мой третий сын смеет называть наследным Принцем! Это оскорбление всем нам, непереносимое оскорбление! — злобный голос, подобный шипению дюжины змей, взлетел под своды зала Предков.
Вскинув голову, Лафей с отвращением узнал силуэт того, чьего возвращения он бы никогда не пожелал — своего родителя Бельторна, первого и злейшего врага, с которым при его жизни находился в отношениях, которые можно было назвать вооружённым нейтралитетом.
— Кого ты привёл в мой дом, Лафей? — оскалившись страшной ухмылкой зубастой пасти, громко зашипел призрак со свирепой ненавистью, которую не смогли приглушить тысячелетия, проведённые им в чертогах Смерти.
Первый Сын Зимы предостерегающе поднял ладонь, сдерживая поток ярости, коей кипел отец. И в этой спокойной властности была такая сила, что последний неожиданно для себя умолк.
— Довольно! — выкрикнул Король, резко опуская руку и рассекая воздух, как мечом. — Ты мёртв. И дом не твой, а мой.
— Какая самонадеянность! — злобно усмехнулся Бельторн широкой и страшной, похожей на омерзительный оскал, улыбкой, обнажавшей острые зубы с сильно выделявшимися клыками. — Радуйся, что я не оставил тебя умирать в младенчестве, не расколол твою пустую голову о ближайшую глыбу льда. Посмотри, чего ты достиг! Ни один из Королей доселе не отдавал асам столь многое. Ни при одном из Королей народ Йотунхейма не влачил существование столь жалкое! Ты утратил даже те крохи могущества, что мы сумели добыть в бесконечных сражениях. Вся кровь, которую мы пролили, все жертвы – всё оказалось бессмысленным. Руины башен и крепостей Утгарда до сих пор лежат вокруг, как напоминание о том чудовищном отчаянии, в которое асы погрузили наш мир из-за твоей безумной жажды власти.
Король закаменел, душа в себе ярость, но крыть было нечем: призрак ни капли не соврал. В голове набатом звучали страшные в своей жестокости, твердые и тяжёлые, словно удар безжалостной отцовской руки, слова. Слегка склонив голову, Лафей смотрел на своего родителя, который с удовольствием, тщательно топтался по его с трудом зажившей ране, испытывая невероятное, незамутненное счастье, перемешанное с такой же чистейшей ненавистью.
— Я помню запах свежей крови и вонь мертвых тел, словно это было только вчера. Я никогда не буду свободен от этих воспоминаний, – язык с трудом ворочался во рту, и звук вышел из горла настолько глухим и скрипучим, что Лафей почувствовал отвращение к собственному голосу. – Я видел то, что не сравнится с ужасами Нифельхейма. Я ощущал то, что ты можешь увидеть только в самых страшных кошмарах. Эта война надела цепи на всех, кто выжил в её хватке, и я сожалею, что остался жив и не заслужил смерть в битве с лезвием льда в руке и кровью врага на языке.
Лицо его исказила чёрная гримаса боли, глубокие шрамы-узоры налились багровым цветом и запульсировали в такт биению сердца. Он очень устал от чувства вины, что непереносимым грузом веками лежало на его плечах.
— Но я изменился, и Смерть меня больше не пугает, — вырывая приросшие к сердцу отчаяние и боль, произнёс он, поднимая голову.
— Ты безнадёжен, —– презрительно фыркнул Бельторн, переполненный отвращением к ярко горящим страданиям собственного сына. – Ты не изменился. Ты сломался.
— Больше я не намерен выживать! — Король, казалось, не слышал оскорбительных слов своего отца. — Выживание – удел слабых, неразумных существ, а хримтурсы ни тем, ни другим не являются. Я намерен процветать. И мой сын мне в этом поможет. Мы оправимся от пережитого. Возродим Йотунхейм и сможем идти дальше, становясь сильнее с каждым шагом.
— Твой сын? Этот жалкий полукровка, мечтающий о троне Асгарда? – призрак махнул сотканной из тумана рукой в сторону принца. — Эта безделушка, похищенная из нашего храма и до поры осевшая в сокровищницах Одина, до отказа забитых краденными вещами? Интересно, чему ещё Всеотец мог научить мальчишку, кроме ненависти к тем, кого ненавидел сам всей своей насквозь прогнившей душой?
Лафей замер. Глаза его сузились, как у змеи, собравшейся атаковать, когда ей наступили на хвост: ещё один неверный шаг, одно неверное слово – и она бросится на тебя. Воздух вокруг него сгустился, обдавая ледяным холодом. Из-под подошв сапог стремительно разбежалась паутина морозного узора. На лице Короля появилась гримаса откровенного презрения, пренебрежения и брезгливости, граничившей с ненавистью.
Взгляды: багровый, туманный, затравленно-яростный, светящийся хищной ненавистью, и ярко-алый, жалящий, властно-презрительный – пересеклись едва ли не с лязгом скрестившихся клинков.
— Ты пришёл сюда браниться? Или Смерть забрала твой разум вместе с плотью и костями? – хрипло процедил Король сквозь зубы, хищным жестом склонив голову набок и сделав плавный, предостерегающе-краткий шаг в сторону Бельторна. – Как смеешь ты оскорблять моего сына и отрицать его священное право на трон Зимы? Можешь унижать меня за то, что я сделал или не сделал, но не смей клеветать на Локи.
— Твой сын — всего лишь средоточие Хаоса, не более того. Чужак. Опасный и непредсказуемый, – Бельторн буквально плевался язвительными словами.
С губ короля сорвался сдавленный рык, лихорадочно блеснули во тьме глаза, а буря злобы, на время затихшая, разыгралась снова.
— Пошёл прочь, призрак! Слепец! Тебя даже Смерть не изменила. Всё та же насквозь прогнившая душа, лишённая чувства меры и сострадания, — в отвращении, которое испытывал Король к своему родителю, потонули вся его ненависть и злость. – Мой сын – великий маг, какого ещё не рождала земля Йотунхейма! Ещё одно слово в его адрес, и пламя Суртура покажется тебе нежным солнцем.
— Довольно! Успокойтесь вы оба! – властным взмахом призрачной руки прервал Первоотец затянувшуюся ссору. – Отец и сын кусают друг друга, словно взбесившиеся драконы.
Голос Имира был подобен грому и прозвучавший в нем гнев мог бы, наверное, струсить с Иггдрасиля все до единого листья. Призрак вырос ещё выше, и тьма стала плотнее.
Лафей застыл, сжав огромные кулаки и одарив своего призрачного предка непереносимой зубастой улыбкой, полной подспудной жестокости, удерживаемой на крепком поводке.
Бельторн нехотя уполз в дальний угол, шипя и стеная столь злобно, что Королю пришло на ум сравнение с загнанным в угол зверем, готовым сражаться до самого конца.
Он перевел взгляд на Локи, на вытянувшемся лице которого застыло отстраненно-холодное выражение. Казалось, его абсолютно не волнует разгоревшийся вокруг него спор и тот факт, что сейчас здесь решается его судьба. И только нервно подёргивающаяся на шее жилка говорила об обратном.
— Как не жаль, но кое в чём Бельторн всё же прав, – низким рокочущим голосом произнёс, выходя вперёд, внук Имира Бергельмир – синекожий гигант с грубым, похожим на каменную маску, лицом, на котором рубинами горели огромные глаза. – Мальчик - и благо, и опасность для всего Йотунхейма. Он был пленён в иных чертогах. Его воспитал Один – правитель, чьи руки по локоть в йотунской крови, к алтарю которого были принесены в жертву сотни тысяч жизней хримтурсов. Всеотец всегда презирал нашу расу, уничтожая великанов при любой возможности, хотя сам имеет примесь йотунской крови, и причём немалую её часть. Кто теперь может поручиться за то, что Один не воспитал из твоего сына своё подобие – такого же властного, высокомерного и жестокого аса, лишённого зачатков совести? Йотунхейму не нужен принц, поступающий по собственному капризу, действия которого подстёгивает лишь жёлчная злоба от того, что его обманули. Ему нужен принц, от которого мы можем потребовать все, что угодно, потому что его право и обязанность — служить нам и своему народу.
На какое-то мгновение в усыпальнице повисла тишина, воздух потяжелел, а напряжение можно было пощупать рукой.
— Я поручусь! – поспешно произнёс Лафей, с нарастающим беспокойством наблюдая, как после слов Бергельмира замирает выражение лица Локи, ожесточается маска и стекленеет взгляд. — С меня истребуете, если что-то пойдёт не так.
— Я тоже поручусь за юного Лафейсона, — вышел вперёд лорд Бертигард, становясь рядом с Лафеем. — Он сын нашего Короля. Нельзя ожидать, что одно зеркало, поднесённое к другому, покажет другое отражение.
— Я тоже…
— И я…
— Я поручусь…
Один за другим лорды всех двадцати Домов Утгарда, поднявшись с колен, присоединились к своему Королю, становясь плечом к плечу.
Локи растерянно озирался вокруг. Безразличная маска сползла с его лица, уступив место одновременно испуганному и радостно-удивлённому выражению.
— Ну что же, — голос Имира снова эхом разнёсся под сводами гробницы. — Да будет так. Мы принимаем ваш выбор. Локи Лафейсон, подойди и положи левую ладонь на алтарь, а правую – на сердце.
Принц сделал шаг вперёд, осторожно протянув руку к чёрному камню, покрытому сложной рунной вязью, почти стёршейся от времени. На мгновение задержав ладонь возле самой поверхности, он решительно опустил её в самый центр рунного круга, но тут же с шипением отдёрнул, ощутив резкий укол, словно сотни игл вонзились в незащищенную кожу.
Раздалось ядовитое хихиканье. Локи поднял голову. Прямо на него из тёмного угла злобно смотрел Бельторн. Губы призрака кривились в презрительной усмешке.
Стоявший позади Лафей ободряюще коснулся его плеча, и принц без колебаний прижал ладонь к холодной, шершавой поверхности. Первые несколько секунд организм отчаянно требовал только одного: отнять ладонь от жалящего камня, но потом он притерпелся и неожиданно для себя ощутил необыкновенный прилив сил. Боль прошла, осталось непривычное ощущение безграничности, почти слияния с некими глубинными силами, сошедшимися в этой точке пространства.
Имир заговорил на древнем наречии. Локи прислушался — язык был ему неизвестен. Но с каждым мгновением слова становились все более понятными. Что-то, возникшее в разуме, ощущалось почти физически — как ослепительно сияющая точка, от которой тело обретало легкость и силу одновременно. Разум, словно пустой сосуд, стремительно стал заполняться некой информацией, которую он пока еще был не в состоянии осознать. Магия настойчиво трепетала в венах, отдаваясь шумом в висках и дрожью в громко стучавшем, волнующемся сердце.
Внезапно монотонный голос, читавшего заклинание Имира, исказился и в нём снова зазвучали грозные ноты голосов предков, льда и Зимы.
— Клянёшься ли ты, Локи Лафейсон, сын Лафея Бельторнсона — Короля всего Йотунхема, Первого Сына Зимы, перед взорами богов, скинувших свою первую форму, и благородных лордов Утгарда защищать тех, кто не может защитить себя, защищать женщин и детей Йотунхейма, служить своему народу и своему Королю, храбро сражаться, когда это необходимо и выполнять задачи, которые он возложит на тебя, какими бы тяжелыми и опасными они не были?
Локи показалось, что время остановилось.
Гордые, обветренные лица богов смотрели на него сверху вниз в ожидании ответа.
Он находился в полушаге от столь желанной власти, путь к которой пролёг через долгие годы терпения, интриг и неоценённых подвигов, и понимал, что именно сейчас должен сделать выбор. Но сомнения, словно тяжёлые гири приковали его к полу. Локи понимал, что впервые в жизни выбора у него нет, и это ощущалось, как худшая из ран. Ведь Норны так легко вплетают в ткань бытия неосмотрительно оброненные слова богов.
«Клятву нельзя просто так преступить или обойти. Когда бог нарушает клятвы, Судьба карает безжалостно. Познай же свою трусость», — хлопая пыльными крыльями, пропела память голосом Верданди. — «Один неверный шаг — и ничего уже больше не будет важным, все исчезнет, все пропадет. И когда в страхе ты оглянешься назад, то увидишь лишь одиночество и пустоту. И тогда уже не хватит всей любви мира, чтобы эту пустоту заполнить».
Окружающее пространство вдруг подернулось некой рябью, сдвинулось, поплыло, стало зыбким, как утренний туман. За ним проступили очертания чего-то иного, более целостного. Локи не смог определить словами внезапно осознанное. Он глубоко вздохнул и ему показалось, что он вбирает в себя все забытое этим миром, выдыхая взамен нечто новое.
Больше не испытывая колебаний, принц встал на одно колено и прижав правую руку ребром ладони к сердцу, уверенно и громко произнёс:
— Клянусь!
За его спиной Король незаметно облегчённо выдохнул.
Призрак Имира кивнул с удовлетворённой улыбкой и объявил:
— Так встань, Локи, сын Лафея. Отныне ты Защитник Йотунхейма и Повелитель Магии!
Грянувший под сводами восторженный рёв, исторгнутый из двадцати великанских глоток, чуть не оглушил принца. Радостные крики тонули в гуле голосов, наперебой поздравлявших Короля и своего нового, теперь уже признанного богами, Принца.
Имир поднял призрачную руку, призывая к тишине, и хримтурсы тут же умолкли, пригнув головы в поклоне. Первоотец вновь обратился к Локи:
— Ты станешь величайшим магом, младший сын Зимы. Ты будешь в тысячах разных форм, в тысячах рук, орудий, и намерений. Любой из Миров станет слишком мал для существа, подобного тебе. Мы научим тебя великим вещам, расширим Вселенную под твоими ладонями. Позволим бродить свободно между мирами, научим нарушать границы и бродить в пространствах между всеми сущностями. Ты станешь всем, чем пожелаешь стать. Никто более не осмелится бросить вызов Наследному Принцу Йотунхейма. Но твой взгляд должен быть ясным. Способности, подобные твоим, не должны тратиться на мелкие трюки и интриги. Интересно свершить то, что ты считаешь для себя невозможным.
Имир замолчал на мгновение, обдумывая следующую фразу.
— Пока ещё в твоей жизни не было ни суровых уроков, ни дорого стоящих ошибок, ни шанса для настоящих сожалений или горьких потерь. Но таков удел всех тех, кто родился после великих конфликтов: войти в возраст и силу без знания о том, чем пожертвовали подарившие им такую возможность. Поэтому ты должен быть готовым к тому, что твои решения не всегда будут твоими собственными, и тебе придётся жить с их последствиями — если эти решения принесут боль, разрушения или смерть. Нет выигрыша без потерь. Нет горя без радости, нет мира без войны, нет смерти без жизни — это путь Вселенной, и это также наш путь. Но даже если все до последнего йотуны выйдут на поле боя и падут под мечами своих врагов, ты выживешь, а значит, выживет и Йотунхейм.
— Да будет так! — многоголосье древних Детей Зимы вновь заполнило гробницу, взлетев к высокому потолку, заставив дрожать и петь ледяные сталактиты.
А затем внезапно призраки Титанов начали развеиваться на невидимом ветру – творения тумана, воздуха и дыхания самой Зимы.