Начало на http://proza.ru/2023/08/12/633
- 4 -
«Мой ангел Таша!»
Пять лет, 11 месяцев и 8 дней прожили они вместе.
Всего-то… Ах, какие удивительные письма получала она в дни разлук! Она помнит каждую строку, каждое нежно упрекающее или оправдательное слово, до краёв наполненное любовью…
Как величайшая драгоценность, хранятся его письма в шкатулке, и никто, ни одна живая душа, не касается их. Только её исхудавшие пальцы бережно перебирают тонкие листы, вглядываясь в строки, летящие в вечность…
«Здравствуй, жёнка, мой ангел. Не сердись, что третьего дня написал я тебе только три строки; мОчи не было, так устал… Видел я Вяземских, Мещерских, Дмитриева, Тургенева, Чадаева, Горчакова, Дениса Давыдова. Все тебе кланяются; очень расспрашивают о тебе, о твоих успехах; я поясняю сплетни, а сплетен много…»
Ещё… и ещё… Она не читает – слышит до боли знакомый голос, летящий оттуда, с небес, как и эти летучие строки.
«… Надеюсь увидеть тебя недели через две; тоска без тебя; к тому же с тех пор, как я тебя оставил, мне всё что-то страшно за тебя. Дома ты не усидишь, поедешь во дворец, и того и гляди, выкинешь на сто пятой ступени комендантской лестницы. Душа моя, жёнка моя, ангел мой! сделай мне такую милость: ходи 2 часа в сутки по комнате и побереги себя».
«…Брюллов пишет ли твой портрет? была ли у тебя Хитрова или Фикельмон? Если поедешь на бал, ради бога, кроме кадрилей не пляши ничего; напиши, не притесняют ли тебя люди, и можешь ли ты с ними сладить. За сим цалую тебя сердечно».
«…Тебя, мой ангел, люблю так, что выразить не могу; с тех пор как здесь, я только и думаю, как бы удрать — к тебе, жёнка моя.
…Распечатываю письмо моё, мой милый друг, чтоб отвечать на твоё. Пожалуйста, не стягивайся, не сиди, поджавши ноги, и не дружись с графинями, с которыми нельзя кланяться в публике. Я не шучу, а говорю тебе серьёзно и с беспокойством…»
Другие даты, другие годы… Да разве в датах соль и смысл? Нет! В каждом листочке – то великое, благодатное чувство, что диктовало сердцу эти слова.
«…Спасибо за твоё милое, милое письмо. Я ждал от тебя грозы, ибо по моему расчёту прежде воскресения ты письма от меня не получила; а ты так тиха, так снисходительна, так забавна, что чудо…
… Цалую Машу и благословляю, и тебя тоже, душа моя, мой ангел. Христос с Вами».
«…Какая ты умненькая, какая ты миленькая! какое длинное письмо! как оно дельно! благодарствуй, жёнка. Продолжай, как начала, и я век за тебя буду бога молить.
…Ради бога, Машу не пачкай ни сливками, ни мазью. Я твоей Уткиной плохо верю…»
«...несмотря на городничиху и её тётку — я всё ещё люблю Гончарову Наташу, которую заочно цалую куда ни попало. Addio mia bella, idol mio, mio bel tesoro, quando mai ti rivedro…» //Прощай, красавица моя, кумир мой, прекрасное моё сокровище, когда же я тебя опять увижу?.. (Итал.)//
«…Что, жёнка? скучно тебе? мне тоска без тебя. Кабы не стыдно было, воротился бы прямо к тебе, ни строчки не написав. Да нельзя, мой ангел. Взялся за гуж, не говори, что не дюж — то есть: уехал писать, так пиши же роман за романом, поэму за поэмой».
«…Говорит ли Маша? ходит ли? что зубки? Саше подсвистываю….»
«…Что-то моя беззубая Пускина? Уж эти мне зубы! — а каков Сашка рыжий? Да в кого-то он рыж? не ожидал я этого от него…»
«…Опиши мне своё появление на балах, которые, как ты пишешь, вероятно, уже открылись — да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай. Я не ревнив, да и знаю, что ты во всё тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышнею, всё, что не comme il faut, всё, что vulgar… Если при моём возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя».
«…Я веду себя хорошо, и тебе не за что на меня дуться. Письмо это застанет тебя после твоих имянин. Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете — а душу твою люблю я ещё более твоего лица. Прощай, мой ангел, цалую тебя крепко»…
"...письмо твое меня огорчило, а между тем и порадовало; если ты поплакала, не получив от меня письма, стало быть ты меня еще любишь, женка. За что целую тебе ручки и ножки. Кабы ты видела, как я стал прилежен; как читаю корректуру — как тороплю Яковлева! Только бы в августе быть у тебя"...
Всё темнее и гуще мокрые сумерки за окном… Кажется, дождь прекратился. Смутные силуэты скользят по стенам, по нежному лицу…
За стеною слышнее голоса и гостей, и детей, собравшихся на ужин.
Никогда она не смогла бы понять, как могут надоедать шум и шалости детей! Невольно забывала о печалях, видя их счастливыми и довольными...
Понемногу отступает в их тень боль воспоминаний…