начало тут:
http://proza.ru/2024/04/25/999
Истории Аркадия Рикошетова. часть вторая.
-Я, Андрюха, - продолжил Аркадий, отправив в нутро очередную порцию виски и закусив ветчиной, - считаю, что любительская, самиздатовская литература со временем переплюнет профессиональную. Из-за своей правдивости. Потому что какой-нибудь член, всяких там, союзов писателей, каждую строчку анализирует, героев придумывает, в их уста порой вкладывает что-то, что в реальной жизни непроизносимо. Профессиональный писатель слишком серьёзно относится к себе. Переживает, что о нём скажут. А в итоге выдает ложь. Любой профессиональный писатель лжец. А в условиях свободной публикации, всё правдиво. Тут писательский процесс идёт так, как он и должен идти. Он ведь, сродни физиологическому. Накопилось что-то внутри - надо выплеснуть. А внутри себя всегда правда. Сам себя не обманешь. Вот и героев, и сюжеты, надо не выдумывать, а из жизни брать. Чтобы всё в произведении было по-настоящему, про настоящих людей надо писать. Особенно про светлых людей. Многие говорят, что их нет. Неправда, они есть. Надо только рассмотреть. Люди, о которых я рассказываю, патриоты, они реальные, это всё в жизни происходило, а кто об этом знает? Да никто. Может, я и сам о них напишу когда-нибудь, если руки дойдут. А пока, слушай дальше.
Я освежил наши стаканы и приготовился слушать.
История третья.
Было это до ковида и до войны. В те далёкие и, почти позабытые годы, когда к русским туристам ещё не относились, как к бешеным собакам.
Прилетев в Вену из Питера, я стоял в очереди на паспортный контроль. Передо мной, супружеская пара, прилетевшая этим же рейсом. Пара довольно приятная, симпатичная, обоим под пятьдесят, со вкусом так одеты. Сразу видно, что люди интеллигентные.
Очередь двигается, слышно, как штампики щелкают. Скорее паспортный контроль пройти хочется. Уж больно манят рекламами всякие там бутики «Дьюти фри». Народ разноликий, с чемоданчиками на колёсиках, быстрым шагом снуёт, кто на вылет, кто к стоянкам наземного транспорта. Обычная суета для международного аэропорта, принимающего и отправляющего рейсы каждые полминуты. Время от времени, перекрывая гул голосов, из невидимых динамиков раздается информация. Сначала объявляют на немецком, потом на английском языках.
После очередного объявления супруги переглянулись и оба покачали головами.
-Вот твари, они, что по-русски не могут объявить? – возмутилась женщина, - люди же не обязаны понимать эту тарабарщину.
-Да уж, - согласился мужчина, - возмутительно.
-И это после того, как мы их освободили! - женщина распалялась всё больше.
-Так забыли уже, скоты неблагодарные, - поддакнул мужчина, - хотя всего семьдесят лет прошло.
Лица обоих немного перекосило от досады.
-Ну, так надо повторить! - продолжала жена.
-Пора, пора! – согласился муж.
-Сволочи фашистские. При Сталине такого не посмели бы.
-Это точно. Все бы, суки, по-русски заговорили.
Мужчина повернулся ко мне, потом к другим людям в очереди, видимо ища поддержки. Но все глаза отводят, отворачиваются. Сам не знаю, почему, но я тоже отвернулся, хотя и согласен с ними частично. Вот ведь, ладно там, насчёт немецкого, пусть говорят, раз уж так у них исторически сложилось, но английский-то терпеть, почему мы должны?
Толстой и Достоевский не на английском писали. Я уж про Пушкина не говорю.
А пара, тем временем, продолжает:
-Ну, понятно, что вон эти, черномазые всякие, - мужчина махнул рукой куда-то в сторону залов аэропорта, - должны хотя бы английский знать. Не объявлять же по-ихнему. Но не мы же.
-А почему английский? – возмутилась женщина, - это мы их выкормили. Для них русский, как родной, должен быть. И вообще, ведь, не только мы на нём говорим. Половина Европы русский знает. Весь варшавский договор.
-Так забыли, всё забыли. Напомнить надо. Танками и калашами надо заставить русский учить! При виде калаша быстро забудут все свои и немецкие, и английские языки.
-Фашисты проклятые.
Подошла их очередь. Щёлкнули штампики, и пара устремилась в страну неблагодарных австрийцев, неся в себе любовь к родному языку, к родной истории и правильные понятия.
Я верю, что такая трепетная любовь к родному языку помогает русскому человеку выжить в любой иностранной, а значит, по умолчанию, враждебной среде. И мне она тогда в Вене помогла.
Вот это и есть простой, патриотизм, замечательных, хоть и интеллигентных людей, о которых надо писать и рассказывать.
История четвертая.
А эту историю рассказал мне Валентин, мой дальний родственник, - начал Аркадий очередную историю, - после начала мобилизации, он, не дожидаясь повестки, пришёл в военкомат и, через две недели карантина, заключил контракт.
Под Харьковом у Вальки оторвало ступню. После госпиталя, научившись ходить на протезе, он отказался от предложенной ему демобилизации и, после короткого отпуска, снова отправился на фронт. Я встречался с ним, когда он был в том отпуске.
Валентин, для меня, патриот высшей пробы и замечательный человек, между прочим выручивший меня, одолжив кругленькую сумму из компенсации за ранение. Но рассказать я хотел не о нём, а о его друге Геннадии из Костромской, о котором, за кружечкой-другой пивка, поведал мне Валентин.
Они с Генкой застряли в каком-то частном доме на окраине украинской деревни. Их взводу, днём ранее, приказано было занять там позицию, но командиры чего-то не рассчитали и уже на следующий день, хохлы отбили деревню. Как потом выяснилось, кроме командира взвода, старлея, весь взвод, погиб.
В доме, где Валька с Генкой спрятались, был бетонный подвал. В этом подвале они и сидели, боясь пошевелиться, больше суток, пока нацисты не передислоцировались и не оставили деревню.
Генка, попал на СВО из колонии, где отбывал наказание. Сначала завербовали в «Вагнер», а потом, когда «Вагнер» распустили, попал в Валькин взвод, ну и в этот подвал.
Разговаривали они шёпотом, еле слышно и почти не двигались, лёжа на бетонном полу.
-Я его там спрашиваю,- рассказывает Валька, - из-за чего ты сидел? А Генка отвечает:
-Из-за яблок.
-А что случилось?
Генка помолчал немного, а потом начал рассказывать:
-В Рождество дело было. Пошли мы с женой, да с пацаном, в церковь. Службу отстояли, потом батюшку послушали. Правильно всё так батюшка говорил. О том, что на традициях и семейных ценностях страна держаться должна.
Валька глотнул пивка и продолжил уже от своего имени:
«Ну, потом они домой пришли. Пообедать же надо, посидеть. Рождество ведь. Жена на кухню отправилась. Салат готовить. Оливье решила сделать. Праздник всё-таки. А к Генке корешок один заскочил и пошли они с ним до шалмана, пивка выпили да водочки немного. Потом отправились по домам.
Приходит Генка, домой, оливье готов. Шпроты открыты, свининка с картошечкой на сковородке поспевает. Ну, бутылочку, конечно, достали из холодильника. Запотела сразу бутылочка. Настроение отличное, ну думает, посидим.
Генка, говорил, что как только в дом вошел, заметил, что в кухне странно пахнет как-то. Яблоками что-ли? А когда, после первой стопки, оливье в рот взял, то тут же эти яблоки и почувствовал. Выплюнул он всё назад в тарелку и говорит жене:
-Ты, чего тут наделала? Нормальное оливье приготовить не могла!
А она, сука, ржёт.
-Сегодня, - говорит, - оливье экспериментальный, с яблоками, а вместо колбасы курица.
Генка так разволновался, что даже не знал, что ответить.
А когда выяснилось, что и вместо майонеза, там какой-то другой соус, Генка не выдержал, вскочил. Пацан, с перепугу, из кухни, тут же, сдриснул, а Генка справедливо так ей говорит:
-Тебе кто, сука, позволил продукты переводить. Откуда такие мысли только появились, яблоки класть, курицу портить.
А она телефон Генке показывает и улыбается вроде как абсолютно не при делах.
-Да вон, - говорит, - в интернете полно рецептов разных. И так делают и этак.
У Генки, будто белая пелена перед глазами.
Интернет этот западный проклятый. Вот оттуда к нам и лезет, всё плохое. Правильно батюшка, в церкви, говорил, что о традициях думать надо. Они, страну поднимут, а не новшества всякие. Сначала оливье испортим, потом ещё что-нибудь, а потом будем удивляться, почему сын гомиком стал! И как же так, когда в своей же семье, только что, прослушав проповедь, жена делает всё, этой проповеди, наперекор. В своей семье гадюка завелась. На будущее сына покусилась.
Был бы трезвый, может, врезал бы ей Генка, как обычно, хорошего леща, да этим и закончилось бы всё, а тут схватил кухонный нож и ткнул ей прямо в живот. Как потом ему сказали, в печень попал. Скорая часа через полтора приехала. Зафиксировали, что жена от потери крови умерла. Ну и менты вскоре подоспели, и тут же Генку повязали».
-А пацан его как? – спросил я тогда Вальку. -А что пацан, он в детдоме сейчас. Но как только амнистию Генка получит и демобилизуется, он его заберёт. Генка так и сказал: «Настоящим мужиком выращу».
И ещё Генка тогда добавил: «Я вообще считаю, что всё что ни делается, всё к лучшему. Отсидел-то я всего полтора года, потом сюда. А теперь вон слышал, что президент сказал? Мы теперь новая элита. Я как назад в посёлок попаду, сразу замом главы администрации стану, а потом и главой. Нынешний засиделся там».
-А вдруг глава не возьмёт тебя замом или не захочет уходить? – спрашиваю его.
Генка тогда хитро так посмотрел на меня и промолвил:
-Захочет, а не захочет, так мы с пацанами ему поможем.
Сейчас Валентин вернулся на фронт. Я не знаю, встретились ли они с Геннадием. Он, пока, не звонил. Не знаю, как сложится их судьба. Но в одном и президент, и они сами правы, они и есть самая настоящая элита страны. Именно они, а не зажравшиеся чиновники, должны возглавлять администрации и занимать другие ответственные посты.
Геннадий, если он и оступился, применив излишнюю жестокость, десятикратно искупил свою вину, освобождая соотечественников на Донбассе. Да и применил он эту жестокость не просто так, а борясь за традиции, за то, во что он верил и сделал жесткий, но справедливый выбор.
Надеюсь, что он не погибнет на фронте, а, как и тысячи других, вернётся и продолжит эту СВО здесь, дома, на своём месте, чтобы, так же, как и хохлов, освобождать своих соотечественников от всего чуждого, наносного и ядовитого, что проникает в нашу традиционную культуру. Культуру добра и любви!
Такие вот истории рассказал мне Аркадий.
Как я уже писал ранее, та наша встреча была последней.
Возможно потому, что для меня лично, слово патриотизм, как и большинство слов, оканчивающихся на …изм, несёт негативный оттенок.
Будто название болезни. А с человеком, страдающим этой болезнью, находится рядом неприятно, даже если уверен, что не заразишься.
Эпидемия патриотизма ведь опасна только для тех, кто сам стремится её подцепить.
Но нам, тем немногим здоровым, которые вынуждены оставаться в лепрозории, называемом Россия, волей неволей приходится самоизолироваться.