Сон мой был тяжел и странен, полный видений, будто сошедших с страниц какой-то фантасмагорической книги.
Приснилось мне, будто бы нет и не было вовсе никакой войны, а живем мы в мире победившего, окончательного коммунизма. И работаю я, Иван Михайлович Орешник, двадцати шести лет от роду, лаборантом в Киевском Университете фундаментальной физики, в лаборатории доктора Белова. Лаборатория та не простая, а сверхсекретная, и занимались мы там вещами столь тонкими и страшными, что мысль о них, даже во сне, леденила душу. Вокруг — громады машин, тихо поющих свою металлическую песню, и схемы, прочерченные на огромных экранах, словно паутина неведомого мира.
И живем мы с Анфисой, женой моей, в квартире, что государство выдало нам даром. Автомобиль, коли надобность есть, берется из общего парка, зовётся «общмобилем», а пищу и одежду всякий может получить в Доме Быта, коих множество. И все будто бы хорошо, все устроено, все решено за человека. Брат мой, Андрей не майор ВСУ, а виртуоз-скрипач, вечно в разъездах, сестра Варвара не погибла во время взрыва ракеты, а жива-живехонька, замужем за угрюмым ученым, Кириллом Петровичем Вороновым, с которым она, кажется, и слова лишнего не скажет. И будто бы все это — счастье. Но нет, не было в том сне покоя душе моей. Точно под спудом всего этого благолепия копошилось что-то темное, невысказанное, какая-то великая и страшная тайна бытия, которую мы, простые смертные, силимся постичь, но лишь пугаемся, заглянув в бездну.
Однажды Варвара, сестра моя, прислала мне два билета в цирк. «Сходи, Иван, развейся с Анфисой. Сегодня в Цирке знаменитый клоун-пианист выступает. Заслуженный артист УССР». И мы пошли. Представление было яркое, шумное, но когда вышел на манеж тот самый клоун, смутно напомнивший мне кого-то, и принялся играть на черном пианино, не снимая боксерских перчаток. А у пианино из всех клавиш только одна – черная. И лупит клоун по этой клавише со всей дури, кривляется, слезы ручьями льет, и выходит у него только похоронный марш.
И несмотря на то, что весь зал прямо-таки трясло от смеха, мерещилось мне что-то фальшивое, натянутое, будто маска, скрывающая не лицо, а пустоту. После, помню, провожал я Анфису до подъезда дома, где живет отец ее, известный на весь Союз психиатр, Андрей Ефимович Ершов. Недавно мать ее скончалась, и Анфиса, девушка добрая и чуткая, стала часто оставаться у старика, дабы поддержать его в горе. Словно свеча горела в его окне, тот самый огонек, что манит и пугает одновременно.
- Завтра жду тебя утром, — сказал я ей, крепко целуя.
Стояла она в свете фонаря, блондинка моя красавица, Анфиса, и смотрела на меня с такой бездонной нежностью, что сердце мое сжалось от предчувствия.
Вернулся я домой один. Тишина в квартире была гробовая. Можно было бы включить музыку, но настроения не было… Разделся, уже собирался лечь, дабы прогнать этот тягостный день, как вдруг… зазвонил телефон. Резкий, пронзительный звон, будто сигнал тревоги, в ночной тишине.
Поднимаю трубку и слышу взволнованный, старческий голос. Доктор Ершов.
— Иван? Это ты? — голос его дрожал. — Где Анфиса? Почему она не пришла? Я жду, уже поздно!
Ледяная струя пробежала по спине моей. Кровь отхлынула от сердца.
— Как не пришла? — закричал я в трубку, и голос мой показался мне чужим, полным животного ужаса. — Я же сам проводил ее до подъезда! Я сам видел, как она зашла!
— Нет ее, Иван! — настаивал старик, и в голосе его слышалась уже паника. — Ее нет!
И тут мною овладел такой страх, такой первичный, беспричинный ужас, будто рухнули все законы мироздания, которые я, физик, так старательно постигал. Будто сама реальность дала трещину, и в эту трещину провалилось самое дорогое.
— Сейчас! Сейчас приеду! — закричал я, не помня себя, и бросил трубку.
И от этого собственного крика, от этого немого, всепоглощающего ужаса перед необъяснимым — я проснулся.
Продолжение читаем по этой ссылке: http://proza.ru/2024/08/27/1344