С того дня Василий шёл на поправку, как ни странно, достаточно быстро.
Одна из медсестер больницы, Василина, одинокая женщина, имеющая на своих плечах сына подростка «оболдуя», то ли сжалившись, над потерявшим память мужчиной, а то ли по какой-то другой причине, не переставала ухаживать за Корабликовым.
И, благодаря её внимательному уходу, уже к февральскому празднику 23 февраля*, Корабликов смог самостоятельно передвигаться и даже, стал по мелочам помогать врачам, санитарам и медсестрам.
То посуду с едой поднести на кухне, то не ходячего больного с коляски на кровать переложить, то постель поменять после тяжелобольного.
И всё бы ничего. Но вот беда. Не помнил он, ни того, как оказался в этом небольшом городке, ни как его звать, ни где его дом, и есть ли у него родственники и знакомые вообще.
Медицинский персонал, и в первую очередь Василина, как могли, помогали Василию справиться с болезнью. Но дни проходили, а результат оставался нулевой.
Корабликов, невзирая на всю помощь медперсонала продолжал находится в неведении своего прошлого.
Каждый его день сливался в однообразие, и единственным спутником Василия оставались мысли о том, как он оказался здесь, и кто он.
Пару раз к Василию в палату приходил человек в военной форме и задавал Корабликову много вопросов о том, кто он, откуда и где живет.
Василий же как ни старался не смог вспомнить что-либо существенное из своей прошлой жизни.
Дни шли, Корабликов, как и прежде продолжал находится в беспамятстве, а тем временем жизнь, продолжала свой бесконечный бег.
Зима, после февральских метелей, понемногу, стала уступать свои права.
За последним днём февраля незаметно пришёл март, который также незаметно сменился апрелем.
С каждым днём весна становилась всё более осязаемой.
Солнечные лучи, пробиваясь сквозь серо-голубые облака, нежно касались земли, пробуждая природу от зимней стужи.
*(День защитника отечества в современной России, в СССР день советской армии и военно-морского флота)
Снег, который ещё недавно блестел и искрился под лучами морозного солнца медленно таял, обнажая на клумбах возле здания больницы темную и влажную землю, покрытую зеленой травой.
Растаявший снег образовал огромное количество небольших лужиц на старом, сплошь покрытым трещинами и разломами асфальте, которые под лучами солнца потихоньку высыхали.
Птицы, возвращаясь с юга, наполняли воздух радостным щебетом, а деревья, просыпаясь от долгого сна, начинали распускать свои почки.
Ветер, уже не такой ледяной и пронизывающий, как прежде, радостно врывался в открытые для проветривания окна палат больницы принося с собой свежие запахи распускавшихся цветов и набухающих и кое-где распустившихся почек.
А Корабликов, погружённый в свои тяжелые мысли, не ощущал ни тепла весеннего солнца, ни свежего аромата пробуждающейся природы.
В его памяти царила бесконечная пустота, он оставался в плену своих воспоминаний, которые так и не вернулись к нему.
Корабликов подсознательно чувствовал, что что-то важное ускользает от него, но не мог понять, что именно.
Наблюдая за меняющимся миром за окном, но оставался в плену своих мыслей и чувств.
В его сердце росло чувство одиночества, и он всё больше погружался в свои размышления, надеясь, что однажды, как и природа за окном, он тоже сможет пробудиться и вспомнить кто он и откуда.
Однако дни незаметно менялись один за другим, а пробуждение не происходило.
Каждый новый день был похож на прошлый словно близнец.
Корабликов, словно застывший в бесконечности путник, продолжал наблюдать за серыми стенами, которые казались ему неотъемлемой частью его существования.
Он всеми силами пытался вспомнить, как выглядела его прошлая жизнь вне этих стен, но в его сознании царила лишь беспросветная тьма.
Иногда, когда солнечные лучи пробиваясь сквозь оконное стекло дотрагивались до его кожи, он чувствовал, как тепло проникает во все его тело.
При этом он закрывал от удовольствия глаза и пытался вспомнить хоть какие-нибудь моменты из своего прошлого, связанные с солнцем и душевным теплом, однако все было напрасно.
Образы, что он пытался силой воли вытащить из своей памяти, были иллюзорны.
Ему казалось, что всё, что с ним происходит это какая - та игра, какой-то новый и выдуманный специально для него квест.
Он силился найти хоть какую-нибудь мизерную зацепку, самую ничтожную ниточку, которая бы вывела его из этого лабиринта забвения, но все его усилия были тщетны.
Воспоминания, как призраки, ускользали от него, оставляя лишь легкий налет тревоги.
Корабликов старался вспомнить лица, имена или моменты, которые могли бы объяснить его состояние, но всё, что он находил, было лишь бесконечной пустотой.
Эта пустота давила на него, как тяжелый камень, и он не знал, как с ней справиться.
Он чувствовал, что его собственная история прошлой жизни ускользает от него, как песок сквозь пальцы, и это осознание вызывало в нем уныние и безысходность происходящего.
В его сердце росло чувство тоски, безысходности и страха, и он не мог понять, откуда они берутся.
Вечерами, когда он, укладываясь в постель закрывал глаза и готов был уйти в сонное забытье с периодичностью не менее одного раза в неделю, в подсознании всплывало непонятно зачем и почему слово «совесть».
Какое отношение это слово имело к его прошлой жизни он никак не мог припомнить, однако подсознание упорно твердило о том, что именно это слово поможет ему вспомнить все что с ним было до его появления в больнице.
Всеми фибрами своей души Корабликов чувствовал, что в его жизни слово «Совесть» имело достаточно важный смысл, но что именно оно обозначало и к чему вело, они никак не мог вспомнить и оно так и не показав путь к воспоминаниям постепенно терялось в туманной неизвестности его прошлого.
Что-то было важное в этом слове, что-то, что могло бы вернуть смысл. Но что это было? Он не знал.
Кроме всего прочего оставаться одному Василию совсем не нравилось и, если в его палате оказывались койки пусты он просил медперсонал чтобы в его палату перевели хоть кого-нибудь из больных.
Иногда, когда все засыпали, он, лежа полночи с открытыми глазами старался припомнить хоть какие-нибудь обрывки из прошлой жизни. Но так и ничего толком не вспомнив, тихо засыпал.
Иногда, когда ему снились ужасные кошмары и охватывал непонятно откуда взявшийся животный страх он вскакивал среди ночи с постели и, накинув больничный халат, выходил из палаты и долго ходил по пустынному коридору, в конце которого сидела спящая медсестра.
А затем, чтобы не тревожить чуткий сон врачебного персонала тихонько нырял в свою палату и укрывшись одеялом с головой, тяжело засыпал.
Иногда, лежа ночью в постели, он смотрел в темноте на тикающие часы, висевшие на стене палаты, и ему казалось, что он никогда не покидал этой палаты и этой больницы, что он жил здесь всегда и всегда помогал медработникам
И по прошествии нескольких месяцев перестал задумываться о прошлом, настоящем и будущем - жил одним днем.
Находясь на длительном лечении, он физически поправился и даже пополнел. Мышцы налились, лицо округлилось, и даже появился здоровый румянец, а его психическое состояние стало стабильным, ночные кошмары, ранее мучившие мужчину, постепенно сошли на нет.
Теперь ему было не хорошо и не плохо, он просто проживал один день за другим.
Он привык к особенностям проживания в стационаре и принял это как само собой разумеющееся. Ведь человек имеет удивительную способность - способность приспосабливаться к любым условиям проживания.
Теперь просыпаясь вместе с остальными больными, он, как и все, сначала умывался, а затем шёл завтракать, после чего начинались обычные ежедневные дела: помощь медсестрам, уборка палат, вынос мусора и другие, мелкие, но так необходимые в любой больнице дела.
В общем, всё, о чем его просил медицинский персонал, он выполнял так, как будто был обычным санитаром и при этом не ворчал, и не возмущался по поводу того, что ему предлагали перевернуть не ходячего больного или вынести мусор.
Другой жизни он не помнил, да и не представлял себе, как может быть по-другому.
Да и к медперсоналу Василий Васильевич за долгое время пребывания в больнице попривык.
Про деньги Корабликов не задумывался. Ведь ему они были не нужны.
Кормили Василия как всех больных, с общей кухни, одежда тоже была больничная, а выходить дальше больничного забора ему было ни к чему.
Спал он в той же палате, в которой пришёл в себя.
Да и постельное белье ему меняли также, как и всем пациентам, раз в неделю. Мыться ему тоже было где, в отделении для тяжелобольных, была приспособлена достаточно удобная ванная комната.
Больше всех он помогал той самой Василине, что его выходила.
Почему он это делал?
Из чувства благодарности или из-за того, что женщина была молода и симпатична?
Он часто задавал себе этот вопрос.
Но только он начинал думать о Василине, как о женщине у него сразу начинала болеть голова и он тут же, откидывал от себя любые эротические мысли. Где-то далеко в подкорке у него возникал страх!
Он боялся любых отношений с женским полом, а потому старался держаться от всех женщин на расстоянии и тем более от Василины. Его чувство самосохранения как бы выработало отрицательный рефлекс на сексуальные желания.
Именно поэтому, все попытки медсестер флиртовать, Василий обрывал разговорами о том, что он не может удовлетворить ни одну женщину в сексуальном плане,
В конце концов, весь женский медперсонал маленькой больницы небольшого городка, обсудив между собой Корабликова, пришли к общему выводу, что с потерей памяти этот мужчина стал импотентом и отстали от него.
Дни шли, а Корабликов так и не вспомнив, кто он и откуда, продолжал тихо жить в больнице и помогать по хозяйству.
Его также, как и всех больных постоянно проверял лечащий врач.
-Ну что, дорогой, как здоровье? - каждый раз задавал доктор один и тот же вопрос.
-Спасибо, хорошо, - с извиняющейся улыбкой всегда отвечал Василий.
Врач с грустью смотрел на пациента и затем, услышав обычный ответ о хорошем здоровье, как - бы между прочим, спрашивал, глядя в глаза Корабликову:
-Так как говоришь, тебя зовут?
-Я не знаю, - пожимая плечами, отвечал Корабликов, не пряча взгляда. – Я не помню.
Врач, безмолвствуя, разглядывая неизвестно откуда взявшего человека, не помнящего себя очередной раз, тяжело вздыхал, а затем вставал со стула, качал головой и, цокая языком, уходил к следующим пациентам.
После того, как врач уходил, Василий некоторое время молча смотрел на обшарпанную стену палаты, стараясь вспомнить хоть какую-нибудь мелочь из прошлого, но ничего так и не припомнив, ложился на кровать и отворачивался к стенке.
И вот, в очередной обход, когда приближались Первомайские праздники, лечащий врач объявил Василию прискорбную новость.
- Понимаете, в чём дело, молодой человек. - говорил медик, пряча взгляд. - Мы, к сожалению, больше не можем вас держать в нашем заведении. Вы уже не смертельно больны. А достаточно здоровый и, даже могу вас уверить, крепкий мужчина. А здоровых людей держать в палате с тяжелобольными я не имею права.
- Но, доктор! - Василий от такого поворота событий был в состоянии близкого шока. – А куда я пойду? Ведь я даже не знаю где мой дом. Но я ведь …
Положив ладони на колени и опустив плечи Корабликов, сидел на своей кровати, и с мольбою смотрел на человека в белом халате, стоящего перед ним.
- Не знаю, молодой человек, - продолжая прятать взгляд, задумчиво пробормотал врач. - У вас есть несколько дней. Перед первомайскими праздниками приезжает комиссия…
Врач нервно заходил по палате:
- Короче, вам десять дней…. И, если ничего не придумаете, мне придётся….
Доктор заставил себя взглянуть в глаза расстроенного Корабликова и, снова отведя взгляд в сторону, будто оправдываясь перед самим собой, жёстко произнёс:
- Мне придётся вас выписать…. В никуда…
Не оглядываясь, и злясь на себя, доктор, продолжая недовольно ворчать, вышел из палаты.
–Чёрт бы побрал, этих проверяющих с их порядками и законами, -бормотал себе под нос медик, идя по коридору. - Нормального мужика и на улицу…Эх.
продолжение здесь:
http://proza.ru/2024/11/08/1030