5
А.С. Арсеньев.
ИСТОРИЗМ И ЛОГИКА В МАРКСИСТСКОЙ ТЕОРИИ
Доклад на заседании сектора 6 декабря 1966 г.
предидущее : http://proza.ru/2024/12/08/105
...
И посмотрите: Маркс действительно все время так и делает. Почему при анализе капитализма исследователи до Маркса выделяют в этой системе одни параметры, а Маркс выделяет совсем другие? Где критерий отбора? Что считать научными фактами, на что обращать внимание? Оказывается, все, что сделал Маркс, можно сделать, только если рассмотреть капитализм с позиций превращения его в коммунизм, с позиций будущего, с позиций движения.
Что же это за способ детерминации от будущего к настоящему? Здесь мы встречаемся (и в философии это исследовано в формах диалектической логики) с двумя вообще возможными способами детерминации – и в логике, и в действительности. Это, во-первых, детерминация причинная, от прошлого к настоящему (прошлое определяет собой настоящее) и, во-вторых, детерминация целевая (будущее определяет собой настоящее). В анализе самой предметной деятельности, отношения субъекта и объекта, мы прежде всего замечаем, что господствующий способ детерминации в объекте – причинная детерминация, а в субъекте – целевая.
Спрашивается: каким же образом использовать этот целевой способ детерминации? Причинная используется более или менее в естествознании.
А как использовать целевую, чтобы не впасть в телеологию? Оказывается, это можно сделать, если рассматривать целевую детерминацию как детерминацию частей целым. Дальше обнаруживается, что все органические системы именно так и детерминированы. Точнее, господствующим оказывается именно этот способ детерминации. Поэтому, если мы с вами пытаемся понять общество, теоретически сконструировав его из отдельных самостоятельных индивидов, у нас ничего не получается.
Наоборот, если мы рассматриваем общество как некую органическую систему, которая действует в качестве субъекта, это позволяет научно подойти к анализу формирования индивида. Это, в свою очередь, не исключает, а, наоборот, предполагает рассмотрение общества как совокупности индивидов, ибо только в деятельности индивидов существует исторический процесс, да и общественный субъект имеет реальное существование лишь в существовании индивидов. Однако в совокупности индивидов первенствует детерминация частей целым (кстати, с этим связана одна из сторон упомянутой «некритичности» начала органической системы).
Можно взять тривиальный пример из области биологии: зародыш животного развивается из одной клетки, целой, не разделенной. Затем клетка начинает делиться. Выкиньте половину делящихся клеток, из остатка развивается все равно целое существо. Если бы система детерминировалась только частями, тогда выпадение одной части разрушало бы всю систему или существенным образом изменяло бы ее.
С этим, между прочим, связана животрепещущая проблема надежности кибернетической системы: приходится много раз дублировать связи системы, потому что она в целом и каждый ее участок представляет собой механический агрегат, где выпадение звена нарушает причинность. Если бы удалось построить систему, детерминированную целым, проблема надежности была бы решена.
Вот, следовательно, два возможных пути критического рассмотрения исторического процесса, в том числе и современности. Но при этом оказывается, что история, столь же необходимо, как и прошлое, должна исследовать и будущее. Иначе говоря, необходимо исследовать исторический процесс в плане его возможностей, потенций.
Еще один момент – неповторимость истории. Исторический процесс предполагается в открытой системе как индивидуально своеобразный. Это возможно в силу того, что логика содержится здесь как некая инвариантность соотношений, связей, возможностей, но это – только инвариантность самого перехода движения от одного этапа к другому, а не инвариантность конкретной структуры этого этапа. Структура исторического события не задана в этой логике строго и однозначно.
Такова, на мой взгляд, логическая база построения исторического исследования, которую может предоставить исторической науке диалектическая логика. Чтобы показать некоторые из возникающих здесь возможностей понимания и интерпретации исторического процесса, приведу два примера.
Посмотрите, например, как мы можем представить себе мышление деятелей буржуазной революции в предреволюционный период. Возникает идея, – она хорошо известна, – идея о том, что люди равны от рождения, что неравными их делают неравные законы, что нужно уничтожить это неравенство по закону, – и возникнет царство свободы, равенства и братства. Можно сказать, что эта идея есть выражение реальных противоречий, возникших в связи с развитием капиталистического производства: нужен свободный рынок рабочей силы, а его нет; нужно, чтобы экономические факторы выступали как единственный регулятор производства, и т.д.
Но можно и с другой точки зрения подойти к пониманию тех же идей. Почему все-таки считалось, что установление юридического равенства приведет к царству свободы, равенства и братства? Очевидно, мы этого не поймем, если не попытаемся рассмотреть процесс в целом, как определенный не только прошлым, но и будущим, так сказать, в его тотальности.
И здесь я сошлюсь для пояснения, не пытаясь аргументировать теоретически, на Гегеля, который определял историю в целом как прогресс в сознании свободы. Конечно, с нашей точки зрения такое определение идеалистично. Мы считаем, что история – это прежде всего процесс развития предметной деятельности человека. Но можно показать что гегелевское определение есть воспроизведение одного из аспектов исторического процесса в целом, и в этом смысле оно правомерно. Оно тоже характеризует историю в целом, хотя и с зависимой, в нашем понимании, стороны.
Представим себе, что на пути достижения свободы каждый раз перед человечеством возникает какая-то стена, воздвигнутая в конечном счете самим человеком, которая должна быть разрушена в очередном общественно-революционном преобразовании.
Причем, этих стен, стоящих друг за другом, оказывается, существует несколько. И человек каждый раз видит, как единственную, ту стену, в которую он, так сказать, упирается. Он не видит последующих, потому что их закрывает впереди стоящая. Поэтому каждая стена кажется последней, а за ней представляется бесконечное поле свободного развития человека, некий идеал истории.
Следовательно, в каждом революционном действии критерием и целью, детерминирующей настоящее, фактически служит будущее. Революция есть критика действительности с позиций возможности, т.е. с позиций будущего.
Диалектика и предлагает осмысленную рефлексию этого процесса критики в его логических инвариантах. Здесь мы употребили вместо логической образную форму (образ стены) лишь для пояснения.
Другой пример.
Я занимаюсь исследованием науки, пытаюсь выяснить, что она такое и куда она идет. Я столкнулся со следующим положением: современная наука (наука нового времени) есть общественная система производства теоретического знания, в которой главенствующее место занимает экспериментальное, точное естествознание, зародившееся в конце XV – начале XVI в. Можно сказать, что логика дальнейшего развития науки очень хорошо согласуется с логикой развития предметной деятельности (в форме, например, деятельности производственной), что естествознание возникло из практических нужд.
Но что это значит – из практических нужд? В течение XVI, XVII, XVIII вв. открытия естествознания непосредственно в производственной практике не применялись или очень мало применялись, и почти ни одно научное открытие не совершалось таким образом, что производство ставило проблему, а наука давала ответ. Между тем, если исходить из предположения об определяющей роли развития предметной деятельности, то детерминация возникновения научного естествознания производством должна существовать (если из этого не исходить, то исторический генезис науки принимает вообще иррациональный, мистический вид). Но в данном случае, поскольку непосредственной связи нет, следует найти некое опосредующее звено, которое связало бы возникновение такой общественной формы производства теоретического знания, какую представляет собой современная наука, с исторически определенной формой предметной деятельности, в частности и прежде всего со способом производства.
Оказывается, это звено лежит не в единичных целях и задачах производства, а в некоем его всеобщем результате. Что же это за результат?
Я изложу здесь предварительную гипотезу. Для средневекового мышления не существовало отношения вещей как самостоятельного отношения, а существовало только отношение человек – вещь. Если говорить точнее, существовало отношение человек – предмет, потому что предмет становится вещью только тогда, когда и сама деятельность человека принимает вещную форму. В средние же века деятельность не имела такого характера.
В натуральном хозяйстве, где большая часть предметов, производимых человеком, им же потреблялась, сохранялась поэтому непосредственная связь человека с предметом. Хотя природа и существовала вне человека, как вещный мир, она не становилась предметом его рассмотрения и мышления в качестве системы самостоятельных вещных отношений.
И для мышления существовала связь человек – предмет, но не существовало самостоятельной связи вещь – вещь.
Эта последняя начинает выступать как самостоятельная для мышления только тогда, когда сама предметная деятельность принимает всеобщую вещную форму, т.е. когда возникает и развивается всеобщий рынок и соответствующая система общественного разделения труда. Там впервые вещи сталкиваются друг с другом как независимые от человека. Возникает мир вещных отношений, произведенный человеком в его деятельности, но отчужденный от него. Этот мир становится над человеком, а человек приспосабливается к нему. И только тогда, когда сама деятельность человека становится вещной, встает вопрос об исследовании самостоятельного закономерного отношения вещей. Появляется идея эксперимента, наблюдения, а также закона природы. А как же до сих пор?
Практическое знание существует, например, в форме той же практической химии. Люди изготовляют краски, дубят кожи, выплавляют металлы. Но когда встает теоретический вопрос, почему все это можно делать, то для объяснения всегда привлекаются факторы невещного характера, вследствие чего производственный процесс обрастает ритуальными действами, магическими обрядами, заклинаниями и т.д.
Со становлением мира вещных отношений связано, напротив, развитие рассудочно-рационального мышления. Правда, следует заметить, что вещный мир и логика вещного мира (в смысле современного научного способа мышления) в свою очередь несет в себе мифов и фетишей не меньше, чем, если можно так выразиться, «дорассудочное мышление». И современная наука полна мифов, имеющих, правда, наукообразный вид, оснащенных специальной терминологией, формулами и вычислениями, словом, выраженных, как теперь модно говорить, «на языке современной науки».
Изложенная гипотеза объясняет ...
...
====
КОНЕЦ ВЫПИСКИ пятой части доклада Анатолия Сергеевича Арсеньева (1923-2013 гг био жызни).
размер выписки - около 20 % объёма доклада. Сохранён в книге
ИСТОРИЧЕСКАЯ НАУКА И НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОСТИ.
Статьи и обсуждения
•
Академия наук СССР
Институт всеобщей истории
Издательство «Наука»
Москва 1969
********
Текст последующей Части 6 http://proza.ru/2024/12/08/764
сборник текстов http://proza.ru/avtor/gsotula&book=14#14
======