Предыдущая глава: http://proza.ru/2024/12/06/939
Приведенная фотография папы Андрея сделана примерно в 1947 году для Доски Почёта шахтёров города Черепеть.
В этой главе я расскажу в основном о жизненном пути нашего папы Андрея. Расскажу достаточно схематично, останавливаясь лишь на основных её этапах. Позже к этой теме я буду ещё не раз возвращаться.
Наш папа – Андрей Иосифович Ардашин, родился в 1912 году в деревне Курьяново Тульской губернии. Андрей был вторым ребёнком в семье Иосифа и Прасковьи. Позже, как я уже писал в одной из предыдущих глав, у них родились ещё три девочки - Мария, Анна, Александра (Шурочка), и мальчик Иван. То есть, всего у них было шесть детишек. И все выросли до взрослого возраста.
Деревенское детство в то время не слишком изобиловало играми и игрушками. Были, конечно, игры в футбол, лапту, прятки и так далее… Были походы со сверстниками на рыбалку (сначала на «деревенскую» речку Вырку, а потом уже и на Оку), были групповые выходы в леса и на поляны для сбора грибов и ягод… Всё это было, конечно. Но, как это исстари заведено в крестьянских семьях, дети всегда являлись помощниками в домашнем хозяйстве. Сначала им доверяли присмотр и уход за пернатой живностью, потом поручали обеспечение всего хозяйства водой из деревенского колодца, выпас лошади, работа в поле на посевных и уборочных, заготовка сена… Работы по крестьянству всегда хватало для членов семьи любого возраста.
В Курьяново была четырехклассная школа, расположенная в бывшей усадьбе местной помещицы. Многие курьяновские дети оканчивали в ней, соответственно, четыре класса. Некоторые по тем, или иным причинам, ограничивались более коротким сроком обучения. Кое-кто учился и дальше, но это уже в ближайшем к деревне городе Лихвин. Наш папа окончил четыре класса школы, после чего стал осваивать плотницкое и столярное мастерство.
Видимо, это от своего папы Иосифа братья Михаил и Андрей переняли тягу на плотницкое и столярное дело. У каждого из братьев постепенно собрался свой личный комплект столярных инструментов: пилки, ножовки, топоры, молотки, стамески, рубанки, фуганки, тиски и другие приспособления. Весь инструмент всегда был хорошо заточен и аккуратно подвешен на стене сарая.
С раннего детства папа немного заикался. Не знаю точно – это было от рождения, или явилось следствие какого-то детского потрясения. Заикался он не сильно, но, тем не менее, стеснялся этого. Поэтому Андрей с детства был несколько замкнут и молчалив. Бегать за околицу на вечерние посиделки молодёжи было не в его характере.
Когда он вошёл в подходящий возраст, то деревенские свахи приглядели ему невесту - девушку Дашу из деревни Жеремино. Всё произошло так, как тогда было принято в наших краях: смотрины, встречи, сватовство и, наконец, свадьба в 1938 году. Папе было тогда 25, а маме – 19 лет. Жить молодые первоначально обустроились в родительском гнезде отца. Папа был хорошим хозяином - мог выполнить любую работу. Всегда знал - что и как делать.
Вот и детки у них пошли. Первым родился Коленька (1939 год), потом сестрёнка Галинка (1942 год). Дальше одни мальчишки появлялись на свет - Шурик (1945 год), Витя (это – я, 1949 год) и Ванечка (1951 год). Пять детишек было у Андрея и Дарьи. Но, в силу целого ряда причин (в первую очередь - практически полного отсутствия медицины, чрезмерной занятости родителей на тяжелой работе, бытовой неустроенности и так далее), выживали в то время в деревнях далеко не все детишки. Не обошла эта беда и нашу семью. Галинка умерла в возрасте трёх лет летом 1945 года от кори. Ванечка умер вообще в младенческом возрасте в 1951 году. Таким образом, из пятерых рождённых детей до уровня взрослости достигли три брата.
После женитьбы и появления на свет детей, практически все силы наших родителей уходили на строительство своего дома и обеспечения семьи хотя бы самым необходимым, что было очень непросто в то время. Построить дом на трудодни было практически невозможно. Поэтому с какого-то времени и почти до конца своих дней отец работал на шахте в городе Черепеть (теперь – город Суворов), что располагался километрах в десяти от деревни. И вот каждое утро он затемно (особенно зимой) вставал и шёл отмерять эти километры, а после тяжёлой работы повторял этот путь в обратном направлении. А надо было ещё заготавливать дрова на зиму, сажать, обрабатывать и выкапывать картошку и прочие овощи, сенокос и много-много чего ещё требовалось делать по деревенской жизни. Такая нагрузка весьма неблагоприятно сказывалась на здоровье папы.
За период времени от свадьбы до смерти папы в 1951 году нашими родителями были построены два дома. Первый дом сгорел во время массового деревенского пожара.
Из воспоминаний старшего брата Николая:
Описанные события относятся к лету 1950 года.
«Здоровье папы во время работы на шахте продолжало ухудшаться. Поскольку не было нормального питания и нужных лекарств, болезнь быстро прогрессировала. Медицинская комиссия какое-то время подержала его на больничном листе. Затем отцу запретили работать в шахте под землёй. Шестого января 1950 года папе по состоянию здоровья наложили запрет на подземные работы с разрешением работать на поверхности.
В эти годы полным ходом шло строительство Черепетской ГРЭС. И вот, спустя две недели, папу приняли в бригаду по строительству жилых домов для будущих энергетиков. Я был у него на работе на станции Збродово. Он с другими рабочими решетили крышу дома (решетили – прибивали доски к стропилам). Была хорошая погода и я с удовольствием пооколачивался на стройке. Замечу, что папа со стройки привозил домой обрезки искривлённой проволоки, которые выбрасывали на свалку. Дома он на куске рельса рубил эти обрезки проволоки на заготовки для гвоздей. На рельсе выпрямлял эти заготовки и загибал верхнюю часть для удобства дальнейшего использования в качестве гвоздя. Таким образом, папа готовился к постройке нашего нового дома.»
В силу своего малого возраста папу я (Виктор) практически не помню. Единственный эпизод, который отпечатался в моей памяти, состоит в том, что как-то зимой отец, мама Даша и я ехали куда-то на санях. Отец правил лошадью, а я сидел у мамы на коленях, укутанный огромным платком. Только мои глаза и нос выглядывали наружу. Было темно и снежные хлопья валили «шапками». Дороги совсем не было видно. Мама всё беспокоилась, что мы сейчас заблудимся. Отец успокаивал её. Мы с мамой сидели на санях позади отца и я видел только как развеваются по ветру расстёгнутые «уши» его матерчатой шапки-ушанки. Вот и всё.
Таким же единственным фрагментом сохранилось в моей памяти и общение с нашим младшеньким братишкой Ванечкой. Мама усадила меня в уголке комнаты на пол и положила мне на ножки свёрточек с Ванечкой. Свёрточек был лёгенький. Я приоткрыл треугольничек свёрточка, где была головка Ванечки. От света он сморщился и намеревался заплакать. Я скорее этот треугольничек вернул на прежнее место и Ванечка успокоился. Этим мои воспоминания о младшем нашем братике Ванечке и ограничиваются.
Позже, когда я подрос, особый интерес для меня представляли беседы с воспоминаниями об отце с нашими родственниками, друзьями и соседями по деревне. По их воспоминаниям отец выделялся среди односельчан большой физической силой, хотя на деревне практически все мужики были не из хилых. Для подтверждения этого они вспоминали случай, как отец на спор перебросил одной рукой колесо от телеги через жилой дом. Колесо такое я видел, пробовал «на ощупь». И, хотя мне в то время было уже лет пятнадцать, и я был неплохо развитым в физическом отношении мальчиком, это колесо я мог поднять двумя руками и бросить вперёд, ну допустим, метра на 2-3, но не более того. Как его можно было перебросить через дом одной рукой – я даже представить себе не могу. А отец мог!
Кроме того, мои собеседники отмечали добродушный характер Андрея, который присущ многим физически сильным людям. Он не ввязывался в ссоры, пересуды, деревенские драки (за исключением участия в «престижных» в то время стычках - деревня на деревню по праздникам). Да и некогда ему было этим заниматься. Все силы и время у него уходили на заботу о семье. Обидно, что тяжелейшие жизненные условия резко подорвали отменное с детства здоровье папы и он так рано ушёл от нас. А вообще-то наш род отличается долгожительством. Некоторые наши близкие родственники доживали до 80 и даже за 90 лет. Были бы в наличии хоть мало-мальски пригодные для проживания условия. А в то время их в нашей семье и не было.
В итоге, от таких сложных жизненных условий и плохого питания наш папа умер 22 августа 1951 года. Умер от профессиональной болезни шахтёров – силикоза. Папе не было ещё и сорока лет.
Наш младший братик Ванечка умер в сентябре того же 1951 года. Он пробыл на этом свете всего полгода. Конкретная причина смерти Ванечки неизвестна. Тут папа сильно болел и умер. Маму каждый день на работу гоняли - уборочная ведь! Ванечка часто плакал. Приглядывали за ним Коля (12 лет) и Шурик (6 лет). Медпункта в деревне не было. Везти Ванечку в город Лихвин тоже было некому и некогда. Поплакал, поплакал Ванечка и ушёл из этого недоброго для него мира. Таким образом, меньше чем за месяц нашу семью дважды постигло страшное горе. Ванечку похоронили рядом с папой Андреем.
Но это я забежал в своих воспоминаниях намного вперёд естественного хода событий. Мне хотелось в этом разделе, глядя как бы «сверху» временного пространства, хоть и схематично, но отразить весь жизненный путь нашего папы Андрея. Папа ещё не раз встретится в воспоминаниях этого цикла. Память о своих родителях и ближних родственниках постоянно сопровождает людей уже по их жизненному пути. Сопровождает и помогает.
P.S. Запомнился мне ещё и такой фрагмент. Папе, когда он работал шахтёром, выдали овчинный полушубок. Возможно, пошли навстречу, зная его ежедневные маршруты от дома до работы и обратно. Полушубок хороший, тёплый. И вот, когда папа умер, то к нам в деревню Курьяново раза три приезжала комиссия на предмет изъятия этого государственного имущества. По-своему, по формальным правилам, они были правы. Вот Андрей Иосифович Ардашин получил полушубок, и не сдал его. Вот его подпись о получении.
- Он умер?... Да, да! Мы знаем.
- А где полушубок? Верните!
Они словно не видели, что приехали к вдове бывшего их коллеги-шахтёра. Что вот это - его вдова и четверо детишек-сирот (я ещё был в деревне). У них, видимо, "сальдо-бульдо" не сходилось по документам, вот они и ездили. Три раза приезжали!
- Отдай!!!
Есть поговорка: "С паршивой овцы - хоть шерсти клок!".
У Советской власти она перефразировалась:
"С паршивой овцы - последний клок!".
А с полушубком получилось так: ещё ранней весной папа передал его своему другу из села Косолапово, который занялся заготовкой леса для строительства дома. Потом наступила весна, лето. Папа болел и было не до полушубка. В августе папа умер. А в начале зимы папин друг вспомнил о полушубке Андрея и принёс его нам с благодарностью. Так он у нас и остался.
Я этот полушубок хорошо помню. Он у нас всегда лежал на печке и был памятью о папе.
Кстати, немного о полушубках. Многие столетия на Руси овчинные полушубки были обычной и самой распространённой зимней одеждой как среди крестьянства, так и городского населения. Очень была практичная, тёплая и ноская одежда. Были полушубки мужские, женские и детские. Нередко полушубки, особенно детские, передавались по наследству.
Но с приходом Советской власти в «моде» произошли изменения. Наиболее ходовой осенне-зимне-весенней рабочей одеждой стали телогрейки. Очень практично и недорого. Проста в изготовлении. Их массово шили в женских колониях. Подходили в равной мере и заключённым, и колхозникам и городскому населению рабочих специальностей на открытом воздухе. Подходили всем, независимо от пола и возраста.
Думаю, что телогрейку, кирзовые сапоги и сетку-авоську можно считать символами Советской власти для рабочего населения страны на протяжении практически всего периода её существования.
Следующая глава: http://proza.ru/2024/12/17/303