...Плохо промыли от канифоли, зараза, липнет, - ворчал я про себя...
Печатную плату, желтую, полупрозрачную, словно мед на свету, пересекала с обеих сторон сетка тонких зеленых дорожек. Золотистые микросхемы уцепились многочисленными ножками к медным проводникам. Маленькие капельки олова на концах ножек говорили о чутких и аккуратных пальчиках монтажниц в белых халатах и накрахмаленных колпаках, скрывающих их чудные прически.
Они рядком сидели вдоль длинных столов, освещенные ярким белым светом. Легкий канифольный дымок из-под острых горячих жал паяльников поднимался в гофрированные вытяжки.
Девушки время от времени склоняли свои головки к стереоскопам, внимательно вглядываясь, как капельки олова ложатся на тончайшие проводники. Вот, наконец, долгая, кропотливая работа окончена и, в последний раз внимательно осмотрев плату, девушки аккуратно укладывали их на узкую, медленно движущуюся ленту конвейера, отправляя на промывку. Теперь можно и передохнуть, но сначала лучше отметить в журнале и расписаться.
Вот эти платы, после промывки от канифоли по новому техпроцессу должны поступать на стенды диагностики, разработанные и изготовленные в нашем отделе. Идти за платами нужно было в другой корпус. Молодые инженеры с удовольствием приносили стопки готовых плат – уж очень веселый и красивый контингент работал в цехе.
Платы, которые монтировали девчонки, разрабатывались в отделе систем РЭБ, расположенном в том же здании КБ, что и наш отдел диагностики. Однажды к нам прибежал Чапа, так мы звали Леху Чапленко и сказал, что у них открыли ОКР по мышам. Мы: Генка Метелев, Коля Мангалов, я и Вовка Филиппов, немедленно выскочили на улицу под жаркое солнце и почти побежали в соседний отдел.
За дверью было прохладно – работал кондиционер. Тут все было по-другому – стояло несколько полупустых, еще без блоков, со свисающими жгутами с разъемами, аппаратных стоек. Инженеры колдовали над блоками у своих монтажных столов – устанавливали и прикручивали золотистые платы, собранные девчонками и проверенные на моем стенде.
У одной необычной стойки с торчащей клавиатурой и ярким экраном сгрудился народ.
- Где мышь? – спросили мы, оттесняя народ от диковинной стойки.
- Вот она!
И нам показали черное пластмассовое нечто, помигивающее красной лампочкой, лежащее на свободном месте справа от клавиатуры. У мыши был хвост, спускающийся куда-то за клавиатуру.
- Точно мышь. Для чего она? – заговорили мы. Брат Лехи Сергей Чапленко начал слегка свысока, что нам не очень понравилось, объяснять, что она – это интерфейс к виндоусу и что они заключили договор на НИОКР по исследованию мыши и ее влиянии на программное обеспечение РЭБ. Пригласили даже соисполнителей из Караганды, которые уже имели опыт работы с этим виндоусом.
Я быстро сообразил, что в отделе РЭБ начнутся разработки новых печатных плат, работающих от ЭВМ, которые нужно будет снова изучать и программировать их диагностику. Интересно-то как! Я прямо загорелся. Как я люблю свою работу!
Из цеха принесли дюжину плат.
- Плохо промыли от канифоли, зараза, липнет, - ворчал я про себя, - уже пятая плата и все липкие, но пока сигнатуры совпадают с эталонными и на дисплее висит сообщение «ПЛАТА ИСПРАВНА».
Я подсоединил гребенку разъема к торцу очередной платы, проверив, что контакты не измазаны канифолью.
- Надо сходить к этим красавицам, попросить, чтобы перед сдачей на стенд тестирования получше промывали от канифоли. Покажу им руки липкие, должны пожалеть, - я улыбнулся.
- Ну, поехали, - и, выбрав стрелками клавиатуры нужную строку на экране, нажал клавишу Enter. Через секунду на дисплее появилась строка выходной сигнатуры, она совпала с сигнатурами предыдущих плат и с эталонной.
- Так, еще одна исправная, молодцы девчонки, работают без брака, надо в протоколе похвалу черкнуть.
Ядром стенда, разработанного в нашем отделе, была микроэвм «Электроника С5-12», машина неказистая, но тогда, в восьмидесятые, была на уровне и имела много цифровых входов-выходов.
Что еще нужно для тестирования плат – подал на многочисленные входы ПСП и снял сигнатуры с выходов. И все - главное жгуты не перепутать и выбрать нужный децимал платы на дисплее.
Сложнее было, когда сигнатура не совпадала с эталонной и на экране загоралось «ПЛАТА НЕИСПРАВНА». Тогда надо было выполнять команды стенда, типа: «ПРОБНИК НА D12.5» и надеяться, что стенд найдет неисправный контакт, либо просто снимать сигнатуры на контактах и сверять их с таблицами. В любом случае, я мысленно поглаживал себя по голове, либо лез в программу и исправлял ее – ведь программа-то была моя.
Когда я впервые появился в отделе, не мог взять в толк, как написать программу свертки сигналов с контактов разъема в сигнатуру. Помог разобраться Генка Метелев – он стоял над душой и все проверял - по науке ли формирую псевдослучайные последовательности. Гена у нас теоретик и его все слушали, хотя я что-то не видел, чтобы он хоть одну схему платы разработал. Здесь ассом был Коля Мангалов, все схемы - его творения.
Корпус стенда, компоновка – это Огородникова дела. Вообщем в секторе Радченко все были специалистами толковыми, и работать с ними было одно удовольствие.
Мне сразу поручили разработку ПО стенда диагностики. Пока изучал теорию сигнатурного контроля, систему команд С5-12, которая выглядит так же, как записана в памяти, поэтому называется машинной. В «АСУ Город», где раньше работал, я программировал на ассемблере, фортране. Но, на удивление, машинная система команд оказалась очень удобной, и дела мои пошли хорошо, а с алгоритмами вообще не было проблем – это я любил.
Стенд с моей программой работал вовсю – ни одна печатная плата не применялась без контроля на стенде, такой был договор с цехом и девчонки это знали. Часто оставался вечерами - уже протестировал десятки разных печатных плат, попутно корректируя программу. Пора хвастаться начальству и предъявлять ОТК, а там писать ТУ, инструкции, это я знал хорошо.
Опять припозднился, пора домой. Выключив стенд, забросив сумку на плечо, я ступил на еще теплый от дневного зноя асфальт заводского двора.
За дверью отдела было темно - едва проглядывал в ночи теннисный стол, где играли в обед для просветления мозгов.
Безоблачное небо ярко переливалось звездными россыпями в бездонной черноте. Только на юге неровно темнели высокие горы. Как же быстро опускается южная ночь! Она наступает внезапно, словно театральный занавес, который вдруг, без предупреждения, опускается, погружая всё вокруг в бархатную темноту.
Я замер, пораженный сиянием неба. Звезды яркие и четкие, а вот размытые и тускло мерцают – это далекие галактики. Сколько же их! И как к ним добраться? Ведь есть еще кто-то – не может быть, чтобы мы были одни!
Зашел за угол, показалась вереница неярких фонарей вдоль длинного тротуара к проходной, где нужно было сдать ключ.
Вышел к стоянке. «Москвич» одиноко и неприкаянно ожидал меня на середине площади. Фонарь, причудливо свисающий со столба, ярко высвечивал машину, которая словно крупный изумруд, переливалась темно-зелеными оттенками.
Вообще-то по домам нас развозил большой автобус, но у него строгий график; конец рабочего дня - все собирались, рассаживались, и весело ехали по домам. Опоздал – добирайся на городских автобусах, да еще с пересадками или на своей машине.
Усевшись поудобнее на сиденье, обтянутое шерстяным клетчатым чехлом, я прогрел мотор, вдыхая еще не выветрившиеся заводские запахи краски, чуть-чуть кожи и, мягко воткнув первую передачу, чуть притопил газ и плавно отпустил сцепление. Машина послушно выкатилась на дорогу; ее путь освещали мягкие фонари и редкие огоньки проезжающих машин, создавая призрачную атмосферу.
11.06.2025 г., Санкт-Петербург.
Продолжение: http://proza.ru/2025/06/11/1714
Содержание: http://proza.ru/2025/07/12/1560
КБ – конструкторское бюро.
НИОКР - научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы.
ОТК – отдел технического контроля.
ПСП - псевдослучайная последовательность.
ПО – программное обеспечение.
РЭБ – средства радиоэлектронной борьбы.
ТУ – технические условия.