Японские войска маршируют по улицам Владивостока. 1918 г.
БРЕСТСКИЙ МИР И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ http://proza.ru/2025/08/20/191
НОВЫЙ ПОДХОД К ФОРМИРОВАНИЮ КРАСНОЙ АРМИИ. В начале марта 1918 г. большевики решили всерьез заняться созданием вооруженных сил. В связи с низкой боеспособностью прежде созданных формирований Ленин стал неохотно склоняться к идее профессиональной армии, которую ему упорно пытались навязать старый Генштаб. В феврале и начале марта 1918 года в партии прошли дискуссии между сторонниками «чистой» революционной армии, состоящей из рабочих и демократической по своей структуре, и теми, кто придерживался более традиционных представлений о вооруженных силах. Параллельно происходили дебаты между сторонниками рабочего контроля на производстве и теми, кто защищал концепцию профессионального управления. В обоих случаях соображения эффективности и пользы одержали верх над революционной догмой.
Крыленко, возглавлявший противников идеи профессиональной армии, подал в отставку с поста наркома по военным и морским делам и был назначен наркомом юстиции. Его место занял Троцкий, не имевший никакого военного опыта, поскольку, как и подавляющая часть большевистских руководителей, в свое время уклонился от мобилизации. Его основной задачей на этом посту было привлечь отечественных и зарубежных специалистов к созданию эффективной и боеспособной армии, которая не представляла бы угрозы диктатуре большевиков, то есть не была бы склонна к измене или к участию в политических интригах. Одновременно правительство учредило Высший военный совет под председательством Троцкого. В его состав входили чиновники (комиссары армии и флота) и профессиональные военные — бывшие офицеры царской армии. Чтобы обеспечить полную политическую надежность вооруженных сил, большевики ввели институт «комиссаров», которые должны были осуществлять надзор за деятельностью военных командиров.
НАРОДНЫЕ СУДЫ И ТРИБУНАЛЫ. В марте 1918 года местные суды были заменены народными судами. Они должны были рассматривать все преступления, совершенные гражданами против других граждан: убийства, телесные повреждения, кражи и т. д. Заседавшие в них выборные судьи не были связаны никакими формальностями в рассмотрении обстоятельств дела. Инструкция, выпущенная в ноябре 1918 года, запрещала судьям в народных судах ссылаться на законы, принятые до октября 1917 года, и еще раз подтверждала, что они свободны от каких-либо «формальных» правил при рассмотрении свидетельских показаний. Выносить приговоры они должны были, руководствуясь декретами советского правительства, а когда этого недостаточно, — социалистическим правосознанием.
Первоначально революционные трибуналы (введенные, как уже говорилось прежде, декретом от 22 ноября 1917 г.) не могли выносить смертных приговоров, но очень скоро ситуация изменилась, ибо неявным образом была вновь введена смертная казнь. 16 июня 1918 года «Известия» опубликовали «Резолюцию», подписанную новым наркомом юстиции Стучкой, где говорилось: «Революционные трибуналы не связаны никакими ограничениями в выборе мер борьбы с контрреволюцией, кроме тех случаев, когда законом определены меры не ниже определенного наказания». Эта витиеватая фраза означала, что революционные трибуналы получали право выносить смертный приговор, когда считали это необходимым, и были обязаны делать это по требованию правительства.
После изгнания из советских учреждений представителей различных партий — вначале меньшевиков и эсеров, а затем левых эсеров — революционные трибуналы окончательно превратились в трибуналы большевистской партии. По данным статистики того времени, 60 % судей в трибуналах не имели законченного среднего образования.
БЕЛЫЙ ЮГ: ДОБРОВОЛЬЧЕСКАЯ И ДОНСКАЯ АРМИИ. Между тем, потерпев поражение в столицах, антибольшевистские силы постарались укрепиться на окраинах развалившейся империи. Осенью 1917 г. - весной 1918 г. под руководством генералов Корнилова и Алексеева на Дону стала формироваться Добровольческая белогвардейская армия. В феврале 1918 г. она оставила Ростов-на-Дону и с тяжелыми боями отошла на Кубань. В конце марта Добровольческая армия попыталась захватить Екатеринодар, однако была отбита с большим уроном. В бою погиб генерал Корнилов. Армию возглавил генерал Деникин. В конце марта на Дону началось антибольшевистское восстание казаков под руководством генерала Краснова. В середине мая Донская область была уже полностью очищена от большевиков. 10 мая казаки заняли Новочеркасск.
ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА. НАЧАЛО ИНТЕРВЕНЦИИ. Организация Красной Армии происходила практически с нуля и протекала, конечно, медленно. Между тем немцы наступали в юго-восточном направлении, захватывая Украину и прилегающие к ней территории. В такой ситуации большевики попробовали выяснить, готовы ли союзники остановить немецкое наступление собственными силами.
Послы союзников не захотели с порога отбрасывать предложения советской стороны. После многочисленных консультаций со своими правительствами и с Троцким они 3 апреля 1918 г. достигли взаимопонимания на следующих принципах: 1) страны Четверного согласия (за исключением Соединенных Штатов, отказавшихся принимать в этом участие) будут оказывать помощь в деле организации Красной Армии при условии, что Москва пойдет на восстановление в армии дисциплины и, в частности, введет смертную казнь; 2) советское правительство даст согласие на высадку японцев на территории России; 3) части союзников займут Мурманск и Архангельск; 4) страны Четверного согласия воздержатся от вмешательства во внутренние дела России.
4 апреля японцы высадили небольшой экспедиционный корпус во Владивостоке. По официальной версии, это делалось для защиты японских граждан, двое из которых были там незадолго перед этим убиты. Однако все ясно понимали, что подлинная цель японцев состояла в захвате российского Приморья.
В начале июня англичане высадили 1200 дополнительных солдат в Мурманске и 100 в Архангельске.
Трудно сказать, пишет Пайпс, как далеко могло зайти сотрудничество большевиков со странами Четверного согласия, и даже насколько серьезными были их намерения. Зная, что немцы следят за каждым их шагом, большевики вполне могли вести все эти переговоры с единственной целью заставить Германию соблюдать условия Брестского договора из опасения, что Россия окажется в руках у Четверного согласия.
В середине мая Берлин отказался от жесткой политической линии, проводимой генералами, и уведомил Москву, что не будет более осуществлять захват русских территорий. В речи, произнесенной 14 мая, Ленин публично подтвердил, что получил эти заверения. Так начался процесс сближения России с Германией. «Когда в ходе развития русско-германских отношений обнаружилось, что Германия не имеет намерения свергать режим [большевиков], Троцкий отказался» от идеи получения помощи от Четверного согласия.
С этого момента отношения большевиков со странами Четверного согласия резко ухудшились, и Москва стала входить в орбиту Германской империи, которая, казалось, собиралась выйти из войны победителем.
Во второй половине апреля 1918 года Россия и Германия обменялись посольствами: Иоффе отправился в Берлин, а в Москву прибыл фон Мирбах. Немецкая миссия была первой, получившей аккредитацию в большевистской России. К большому удивлению ее сотрудников, охрану поезда, на котором они прибыли, несли латыши. Как писал один из немецких дипломатов, москвичи приняли их необыкновенно тепло: он подумал, что ни одного победителя нигде прежде так не встречали.
Немецкая миссия, в которую входили двадцать дипломатов и такое же число служащих, разместилась в роскошном особняке в Денежном переулке в районе Арбата, принадлежавшем немецкому сахарному магнату, который не хотел отдать свою собственность в руки коммунистов. В начале июня открылись переговоры между двумя странами о торгово-промышленном соглашении. Этот так называемый Дополнительный договор был подписан 27 августа, сразу же после сокрушительного поражения немецкой армии на Западном фронте.
СИТУАЦИЯ НА ПРЕЖНИХ НАЦИОНАЛЬНЫХ ОКРАИНАХ. Вскоре после отделения от России в ФИНЛЯНДИИ началась гражданская война. 26 января 1918 г. в Хельсинки вспыхнуло вооруженное восстание. 28 было создано революционное правительство – Совет Народных уполномоченных. В него вошли видные представители левого крыла социал-демократической партии. Революция быстро победила в промышленной Южной Финляндии, но северная часть страны, где преобладало зажиточное крестьянство, не поддержало столицу. Вскоре развернулись боевые действия. 3 апреля на помощь белофиннам прибыл немецкий корпус под командованием генерала фон дер Гольца. 13 апреля немцы взяли Хельсинки, 29 апреля – Выборг. Советская власть была свергнута.
29 апреля 1918 при поддержке Германии на УКРАИНЕ произошёл государственный переворот, в результате которого на смену социалистам Центральной Рады к власти пришёл бывший генерал-лейтенант царской армии Скоропадский, вскоре избранный гетманом Украины.
В ЗАКАВКАЗЬЕ перед лицом турецкой угрозы развалился Закавказский комиссариат. Национальный совет Грузии 26 мая 1918 г. провозгласил создание Грузинской Демократической Республики. 28 мая Временный Национальный совет Азербайджана провозгласил создание Азербайджанской Демократической Республики, в тот же день Армянский национальный совет провозгласил создание Демократической Республики Армения. Правительства этих государств согласились на частичную германо-турецкую оккупацию, после чего в начале июня был заключен мир.
СУТЬ И ПОСЛЕДСТВИЯ «ВЕЛИКОГО ПЕРЕДЕЛА». К весне 1918 г. завершился «великий передел» земли, стихийно начавшийся после Февральской революции и узаконенный «Декретом о земле». Достаточно непросто, пишет Пайпс, определить, сколько пахотной земли получило на самом деле российское крестьянство в 1917–1918 годы. Цифры, приведенные наркомземом в 1919–1920 годах, показывают, что в общей сложности крестьяне получили 21,15 млн десятин (23,27 млн га). Но раздел оказался неравномерным, потому что 53 % российских общин вообще не получили прибавлений к дореволюционным наделам.
Полагают, что в масштабах страны средний общинный надел пахотной земли на душу, составлявший до революции 1,87 десятины, поднялся до 2,26 десятины. Это было гораздо ниже ожиданий, поскольку, по сведениям народников, в конце XIX в. крестьяне рассчитывали получить в результате «черного передела» от 5 до 15 десятин земли на душу.
Большая часть тех земель, которые были прирезаны к крестьянским хозяйствам в 1917–1918 годах (примерно две трети), до этого уже арендовалась крестьянами. «Социализация» земли, таким образом, не столько увеличила количество доступной крестьянину пахотной земли, сколько освободила его от уплаты ренты. В дополнение к освобождению от выплаты ренты, что в сумме составляло 700 млн рублей в год, крестьянство получило еще одну поблажку в виде упразднения коммунистическим правительством задолженностей Крестьянскому поземельному банку, которые к тому времени достигали 1,4 млрд рублей.
Анализируя эти цифры, надо учитывать, что до революции российские крестьяне накопили значительные сбережения, причем часть их этих сбережений они хранили дома, а часть помещали в государственные сберегательные кассы. Установлено, что к началу 1914 года в сберегательных кассах на депозитных счетах находилось 1,55 млрд рублей. За период с июля 1914 года до октября 1917-го эта сумма выросла еще на 5 млрд рублей, причем, по данным авторитетных источников, 60–70 % этой суммы было положено в банк крестьянами. Можно предположить, что ко времени Октябрьского переворота крестьянство имело на счетах 5 млрд рублей, не считая тех денег, которые хранились дома. Издав декрет о национализации частных банков, большевики обошли в нем сберегательные кассы, так что крестьяне и другие мелкие вкладчики теоретически не потеряли доступа к своим деньгам. Но последовавшая за этим инфляция настолько обесценила вклады, что это было равносильно прямой конфискации. С учетом этой утраты можно подсчитать, что с учетом всех потерь за средний участок пахотной земли в 0,4 десятины крестьянин заплатил 600 рублей старыми (до 1918 г.) деньгами. Между тем до революции цена за такой участок составила бы в среднем 64,4 рубля.
Впрочем, Пайпс полагает, что потери, понесенные крестьянством в результате революции и «великого передела», были еще больше. Ведь, говоря о частном землевладении в России, обычно имеют в виду земли, находившиеся в собственности помещиков, царской семьи, купечества и духовенства, которые на основании декрета о земле подлежали конфискации и разделу. Но значительная часть (примерно треть) полезных площадей (пахота, лес, выпас) в дореволюционной России были собственностью крестьян. К началу революции крестьянству и казачеству принадлежало почти столько же земли, сколько помещикам. Из 97,7 млн. десятин полезных площадей (пахота, лес, выпас), находившихся в частном владении в европейской части России, 39 млн. или 39,5 %, принадлежали помещикам (дворянству, чиновникам, офицерству), а 34,4 млн. (34,8 %) — крестьянству и казачеству (данные на январь 1915 г.).
По ленинскому декрету о земле, «простые крестьяне и простые казаки» не должны были терять землю в процессе экспроприации. Но во многих районах центральной России общинное крестьянство игнорировало это постановление и продолжало захватывать земли, принадлежавшие другим крестьянам, наряду с землями помещиков, и включать их в общинный фонд для раздела. Нападению и захвату подвергались хутора и отруба, хозяева которых воспользовались столыпинской реформой и вышли из общин. В один миг были сведены на нет все достижения столыпинской аграрной реформы: принцип общинности сметал все на своем пути. С землей, прикупленной членами общины на стороне, поступали таким же образом: она присоединялась к общинному резерву.
Аграрная революция уравняла крестьянские владения. В 1917–1918 годы по всей России общины урезали наделы, оказывавшиеся больше нормы, и основным критерием при перераспределении земли было число едоков на крестьянское хозяйство. В результате крупные хозяйства, имевшие большие наделы (от четырех десятин и более), стали вытесняться мелкими, чьи наделы были меньше четырех десятин (число первых уменьшилось с 30,9 % до 21,2 % от общей массы хозяйств, число последних возросло с 57,6 % до 72,2 %).
Цифры говорят о том, что произошло значительное увеличение числа «середняков», чьи ряды пополнялись как за счет вынужденного обеднения богатых хозяев, так и в силу получения наделов безземельными крестьянами: число последних сократилось вдвое. Самые дальновидные из большевиков понимали, что такое положение вещей ведет к сокращению в стране количества зерна, производившегося на продажу. Закон о социализации земли, изданный 9 февраля (27 января) 1918 г., призывал правительство осуществить «развитие коллективного хозяйства в земледелии, как более выгодного в смысле экономии труда и продуктов, за счет хозяйств единоличных, в целях перехода к социалистическому хозяйству».
Но пока эта цель не достигнута, с точки зрения Ленина, было необходимо: 1) установить государственный контроль за продовольственными поставками путем строгого соблюдения монополии на торговлю зерном и 2) создать коммунистические ячейки в деревне.
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА ЛЕНИНА И ПОПЫТКА ЕЕ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ. Ленин и его соратники были убеждены, что в предреволюционной России синдикаты и тресты действительно контролируют производство и торговлю, оставляя на долю рыночных сил небольшой и неуклонно убывающий сектор.
В 1917 году Ленин утверждал, что концентрация экономической власти в руках банковских учреждений и картелей достигла в России такого уровня, что финансы и торговлю можно национализировать одним декретом. Накануне Октябрьского переворота он сделал неожиданное заявление: создание единого государственного банка обеспечит «девять десятых социалистического аппарата». По свидетельству Троцкого, Ленин в самом деле был настроен весьма оптимистично: «В ленинских тезисах о мире, написанных в начале января 1918 года, говорится о необходимости "для успеха социализма в России известного промежутка времени, не менее нескольких месяцев". Сейчас эти слова кажутся совершенно непонятными: не описка ли, не идет ли тут речь о нескольких годах или о нескольких десятилетиях? Но нет, это — не описка… Я очень хорошо помню, как в первый период, в Смольном, Ленин на заседаниях Совнаркома неизменно повторял, что через полгода у нас будет социализм и мы станем самым могущественным государством».
В первые шесть месяцев пребывания у власти Ленин считал необходимым введение в России системы, которую он называл «государственным капитализмом». Суть ее заключалась в том, что государственный контроль должен был распространяться на всю экономику. Вот что он писал в сентябре 1917 года, незадолго до Октябрьского переворота: «Кроме преимущественно "угнетательского" аппарата постоянной армии, полиции, чиновничества есть в современном государстве аппарат, связанный особенно тесно с банками и синдикатами, аппарат, который выполняет массу работы учетно-регистрационной, если позволительно так выразиться. Этого аппарата разбивать нельзя и не надо. Его надо вырвать из подчинения капиталистам, от него надо отрезать <…> капиталистов с их нитями влияния, его надо подчинить пролетарским Советам, его надо сделать более широким, более всеобъемлющим, более всенародным. И это можно сделать, опираясь на завоевания, уже осуществленные крупнейшим капитализмом… "Огосударствление" массы служащих банковых, синдикатских, торговых и пр. и пр. — вещь вполне осуществимая и технически (благодаря предварительной работе, выполненной для нас капитализмом и финансовым капитализмом) и политически, при условии контроля и надзора Советов» .
В конце ноября 1917 года Ленин набросал основные пункты экономической программы:
1) Национализация банков.
2) Принудительное синдицирование.
3) Государственная монополия внешней торговли.
В этом наброске ничего не говорится ни о государственной монополии на торговлю внутри страны, ни о национализации промышленности или транспорта, ни о ликвидации денег. В то время Ленин был еще убежден, что для построения социализма национализация финансовых учреждений и объединение в синдикаты промышленных и торговых предприятий являются достаточными мерами.
Вскоре после этого Юрий Ларин (о котором речь уже шла в предшествующих главах) напечатал в «Известиях» набросок экономической программы большевиков, где речь шла главным образом о принудительном объединении в синдикаты добывающих отраслей промышленности, производства потребительских товаров, транспорта и банков, подчиненном единому государственному плану. Предполагалось, что вместо частных лиц акциями предприятий будут владеть синдикаты, продавая и покупая их на свободном рынке. Органы самоуправления на местах (предположительно Советы) должны при этом объединить в синдикаты или муниципализировать розничную торговлю и жилой фонд. Так же необходимо «синдицировать» и крестьян — для распределения продуктов питания и сельскохозяйственной техники. Руководствуясь этой программой, правительство сможет контролировать частное предпринимательство, не прибегая к его полной ликвидации.
В то же самое время Ленин убежденно отстаивал преимущества государственного капитализма, способного предоставить в распоряжение нового государства все чудеса капиталистической технологии и методов управления. Только восприняв все лучшее, что создал капитализм, утверждал он, можно построить социализм в России: «<…> приведем прежде всего конкретнейший пример государственного капитализма. Всем известно, каков этот пример: Германия. Здесь мы имеем "последнее слово" крупнокапиталистической техники и планомерной организации, подчиненной юнкерски-буржуазному империализму. Откиньте подчеркнутые слова, поставьте на место государства военного, юнкерского, буржуазного, империалистского, тоже государство, но государство иного социального типа, иного классового содержания, государство советское, т. е. пролетарское, и вы получите всю ту сумму условий, которая дает социализм. Социализм немыслим без крупнокапиталистической техники, построенной по последнему слову новейшей науки, без планомерной государственной организации, подчиняющей десятки миллионов людей строжайшему соблюдению единой нормы в деле производства и распределения продуктов». «Что такое государственный капитализм при Советской власти?» – спрашивал Ленин в другом месте и отвечал: «В настоящее время осуществлять государственный капитализм — значит проводить в жизнь тот учет и контроль, который капиталистические классы проводили в жизнь».
Экономическая программа, которую отстаивал Ленин, делает вывод Пайпс, была, таким образом, гораздо более умеренной, чем то, на что пошли впоследствии большевики. Если бы ему удалось провести ее в жизнь, «капиталистический» сектор остался бы в принципе нетронутым и лишь был бы поставлен под контроль государства. Такое сосуществование, предполагавшее приток в страну иностранного капитала, — главным образом, немецкого и американского, — позволило бы использовать в большевистской экономике все преимущества развитого «капитализма», избавив ее в то же время от нежелательных политических эффектов этой системы. Но случилось иначе.
АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА ЛЕВЫХ КОММУНИСТОВ. Однако в своей экономической политике Ленин и Троцкий натолкнулись на фанатическое противостояние нескольких групп, среди которых самыми активными были левые коммунисты. Эта группировка, предводительствуемая Бухариным и включавшая заметную часть партийной элиты, потерпела унизительное поражение в связи с заключением Брест-Литовского договора, но продолжала действовать как фракция большевистской партии, отстаивая свою позицию на страницах журнала «Большевик». Члены этой группы, в которую, в частности, входили Коллонтай, Куйбышев, Крицман, Оболенский (Осинский), Преображенский, Пятаков и Радек, считали себя «совестью революции». Бухарин остался их лидером, но после поражения, связанного с Брест-Литовским договором, отошел от руководства оппозицией, предоставив другим спорить с ленинской концепцией государственного капитализма. Главным теоретиком левого коммунизма был Валериан Оболенский, более известный по своему псевдониму «Н. Осинский». В течение года он изучал политическую экономию в Германии и считал себя после этого вполне подготовленным, чтобы писать по экономическим вопросам, главным образом о сельском хозяйстве в России. Сразу после большевистского переворота Осинский был назначен директором Государственного банка и покинул этот пост в марте 1918 года в знак протеста против подписания Брестского договора.
Левые коммунисты заявляли, что после Октября Ленин и Троцкий неуклонно скатывались к оппортунистическому признанию «капитализма» и «империализма». Ленин, в свою очередь, называл их утопистами и фантастами, жертвами «детской болезни левизны». Однако фракция эта имела мощную поддержку в среде рабочих и интеллигенции, особенно в московской партийной организации, которая чувствовала для себя угрозу в предложениях Ленина и Троцкого вводить «капиталистические» методы хозяйствования. Последние предполагали роспуск фабричных комитетов и упразднение «рабочего контроля» с целью восстановления системы индивидуального руководства и ответственности.
Ленин, пишет Пайпс, не в состоянии был охладить пыл этих интеллигентов и поддерживающих их рабочих. Вряд ли мог он настаивать на проведении линии, которую диктовал здравый смысл.
Победившие в конечном счете экономические принципы левых коммунистов были отражены в эссе Осинского, опубликованном в апреле 1918 года. В решении экономических задач режим должен был, по мысли автора, действовать по трем направлениям: установить контроль над «стратегическими точками» капиталистического хозяйства, очистить это хозяйство от непроизводительных элементов и подчинить экономическую жизнь страны единому плану.
Следуя идеям Хильфердинга, Осинский ставил во главу угла задачу овладения банками — «мозгом капитализма». Их предстояло преобразовать в клиринговые агентства советской экономики. За этим следовала задача национализации частной собственности в сфере промышленного сельскохозяйственного производства — как крупного, так и мелкого. Это означало не только законодательную передачу прав собственности, но также и кадровую чистку с целью замены прежних владельцев и руководителей рабочими. Эти меры позволили бы нанести удар в самое сердце капитализма и в то же время перейти к более рациональной организации производства путем правильного перераспределения ресурсов.
Следующий шаг, заключавшийся в национализации торговли, был наиболее сложным. Правительство должно взять на себя управление всеми коммерческими синдикатами и крупными торговыми фирмами. Установив монополию на оптовую торговлю, оно сможет назначать цены на потребительские товары. Со временем все товары будут распределяться государственными органами, по возможности бесплатно. Принципиальной мерой является ликвидация свободного рынка: «Рынок — это очаг заразы, из которого постоянно возникают зародыши капиталистического строя. Овладение механизмом общественного обмена уничтожит спекуляцию, накопление новых капиталов, нарождение новых собственников. Оно вынудит деревенских мелких собственников сперва подчиниться общественному контролю над их хозяйством, потом перейти к общественному хозяйству. Правильно проведенная в жизнь монополия на все продукты земледелия, при которой нельзя будет продавать на сторону ни одного фунта зерна, ни одного мешка картофеля, совершенно лишит смысла самостоятельное хозяйничанье в деревне».
Ликвидация розничной торговли вынуждала на четвертый шаг: принудительное создание потребительских коммун, монопольно распоряжающихся предметами первой необходимости. Это позволило бы покончить со спекуляцией и «саботажем» и лишить капиталистов еще одного источника прибыли.
Наконец, необходимо ввести принудительную трудовую повинность. Принцип, положенный в ее основу, прост: «Никто не имеет права отказываться от работы, которую ему укажет бюро». На селе, где наблюдался избыток рабочих рук, в то время не было нужды в принудительном труде, но в городах он был признан необходимым. При такой системе «трудовая повинность <…> есть способ принуждения к работе, заменяющий прежний «экономический стимул» (переводя на простой язык — опасение помереть с голоду)».
Одна из принципиальных предпосылок плана Осинского заключалась в том, что в силу политических и экономических причин хозяйственная жизнь не может быть в одной своей части капиталистической, а в другой — социалистической: здесь необходим выбор. Тем не менее, из уважения к Ленину, он называл свою программу не «социализмом» и не «военным коммунизмом», а «государственным капитализмом».
Никакого сотрудничества правительства с частными трестами не предполагалось. «Буржуазные» специалисты допускались к работе на производстве только на технических должностях. Хозяйственная жизнь целиком подчинялась единому государственному плану. Все советские учреждения должны были вести учет, не прибегая к денежным расчетам. Единственной возможной формой участия иностранных частных интересов в экономике советской России становилось обеспечение ее специалистами и предоставление гарантированных займов, необходимых для импорта техники.
Экономическая программа левых коммунистов получила мощную поддержку у членов партии и рабочих, — тех, кто извлекал выгоды из системы рабочего контроля и других интересов не имел. Рабочие не больше стремились расстаться с фабриками, завоеванными в 1917 году, чем крестьяне — покинуть занятую землю. Симпатизировали этим идеям и левые эсеры. Ленин смотрел на эти планы скептически, но вынужден был уступить: такова была цена за возвращение популярности, потерянной в Бресте.
Попытка реализовать экономическую программу левых коммунистов, пишет Пайпс, надолго ввергла Россию в утопию моментального социализма, известную как «военный коммунизм».
ПОЛИТИКА «ВОЕННОГО КОММУНИЗМА». Как писал в апреле 1921 года Ленин, «военный коммунизм» был вынужден войной и разорением. Он не был и не мог быть отвечающей хозяйственным задачам пролетариата политикой. Он был временной мерой. Но эта оценка была дана задним числом.
То, что в первые годы режима экономическая политика большевиков не была ни импровизацией, ни реакцией на обстоятельства, подтверждает такой авторитет, как Троцкий. Признавая, что военный коммунизм был «по существу своему системой регламентации потребления в осажденной крепости», он вместе с тем отмечает: «По первоначальному замыслу, он преследовал более широкие цели. Советское правительство надеялось и стремилось непосредственно развить методы регламентации в систему планового хозяйства в области распределения, как и в сфере производства. Другими словами: от «военного коммунизма» оно рассчитывало постепенно, но без нарушения системы, прийти к подлинному коммунизму».
Но, пожалуй, самым убедительным свидетельством того, что в период Гражданской войны большевики ставили перед собой стратегические задачи построения коммунизма, является та систематическая борьба, которую они вели против института частной собственности. Нацеленные на это законы и декреты, пишет Пайпс, принимавшиеся в разгар схватки, были продиктованы исключительно их верой в необходимость лишить граждан имущества, которое может служить источником их политической независимости. При этом преследовались две цели: во-первых, ослабить экономическую базу тех, кто составлял оппозицию коммунистическому режиму, и, во-вторых, создать условия, в которых этот режим мог бы осуществлять «рациональную» реорганизацию экономической жизни страны.
Меры эти сводились к следующему:
1. Национализация: а) средств производства, за исключением (важным, хотя и временным) сельскохозяйственных; б) транспорта и в) всех предприятий, кроме самых мелких.
2. Ликвидация частной торговли путем национализации оптовых и розничных торговых предприятий и введение системы распределения, находящейся под контролем правительства.
3. Упразднение денег как менового эквивалента и единицы бухгалтерского учета и переход к системе регулируемого государством прямого обмена товарами.
4. Подчинение всей экономической жизни страны единому плану.
5. Введение трудовой повинности для всех совершеннолетних дееспособных мужчин, а в отдельных случаях также для женщин, детей и стариков.
Целью политики военного коммунизма был социализм или даже коммунизм. Ее сторонники были твердо убеждены, что социалистическое государство уничтожит частную собственность и свободный рынок, заменив их централизованной, осуществляемой государством системой экономического планирования. Однако в ходе осуществления этой программы большевики столкнулись с серьезной трудностью
ФИНАНСОВАЯ ПОЛИТИКА СОВЕТСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА. Архитекторы военного коммунизма, его теоретики и исполнители — Осинский, Бухарин, Ларин, Рыков и другие — были очень поверхностно знакомы с экономическими дисциплинами и не имели никакого опыта организационно-управленческой деятельности.
Большевики, полагает Пайпс, одновременно и переоценивали, и недооценивали роль денег. Они придавали слишком большое значение роли денег в «капиталистической» экономике, считая, что она целиком находится под контролем финансовых учреждений. Что же касается экономики «социалистической», то, по их глубокому убеждению, она вполне сможет обходиться без денег. Как писали Бухарин и Преображенский, «коммунистическое общество не будет знать денег».
Захват российских банков, по мнению левых коммунистов, давал возможность одним махом установить контроль над промышленностью и торговлей по всей стране. Позже, в новой программе партии, принятой в 1919 году, большевики утверждали, что национализация государственных и коммерческих банков России позволила советскому правительству превратить «банк из центра экономического господства финансового капитала… в орудие рабочей власти и рычаг экономического переворота». Что касается денег, большевистские теоретики хотели сразу обесценить их, а на их место поставить общеобязательную систему распределения благ по карточкам. Многие советские публикации 1918–1920 годов содержат попытку доказать, что деньги обречены на исчезновение. При этом подчеркивалось, что деньги станут ненужными только при условии «решительной победы государственного производства над частным», иначе говоря — лишь после полной коллективизации сельского хозяйства.
На исходе зимы 1917/1918 годов все банки были уже национализированы. Государственный банк был переименован в Народный банк и поставлен во главе всех остальных кредитных учреждений. В приказном порядке были открыты все сейфы и конфискованы находившиеся в них золото, наличность и ценные бумаги. Меры эти едва ли оправдали ожидания большевиков: их результатом стало не столько установление правительственного контроля над деловой жизнью России, сколько потеря доверия к власти.
Декретом от 30 августа 1918 года советским учреждениям было предписано сдавать имеющуюся у них наличность в Народный банк, оставляя себе ровно столько, сколько требовалось на текущие расходы. Произведенную продукцию они должны были передавать в ведение соответствующих органов (главков) Высшего совета народного хозяйства, получая взамен оборудование и материалы. Операции надлежало производить с помощью учетной документации без каких-либо денежных расчетов. Во второй половине 1918 года идея такой экономики получила активную поддержку в советских экономических публикациях. В ее защиту выступили такие именитые большевистские деятели, как Бухарин, Ларин, Осинский, Преображенский и Чаянов. Трудность, которую не смогли предвидеть сторонники безденежной экономики и которая в конечном счете привела к провалу их начинания, заключалась в том, что им так и не удалось выработать эффективный метод взаимных расчетов между национализированными предприятиями и другими государственными учреждениями.
Впрочем, осуществлению замыслов левых коммунистов поспособствовала сложившаяся в стране экономическая ситуация. После октября 1917 года практически перестала действовать налоговая система, и источник доходов государства заметно оскудел. Государственный бюджет на первые шесть месяцев 1918 г., принятый Совнаркомом задним числом в июне, определил расходы в сумму 17,6 млрд, а доходы — в 2,85 млрд рублей. (По другой оценке, сделанной в тот же период, расходы за первые шесть месяцев 1918 г. составили 20,5 млрд., а доходы — 3,3 млрд рублей). Поскольку правительство было не в состоянии содержать административный аппарат на местах, оно не просто разрешило, но предписало губернским и уездным Советам отнимать деньги у местной «буржуазии». Ленин правда считал это порочной практикой, дающей основание каждому Совету считать себя «свободной республикой», и в мае 1918 года потребовал финансовой централизации. Но невозможно было централизовать финансы, когда в центре не было денег. В конце концов Москва рекомендовала местным Советам перестать выпрашивать субсидии и справляться своими силами.
Чтобы получить средства, необходимые для покрытия огромных расходов, и вместе с тем подорвать экономическое влияние «классового врага», большевики время от времени прибегали к дискриминационному налогообложению в форме «контрибуций». Так, в октябре 1918 года на обеспеченные слои сельских жителей была наложена специальная одноразовая контрибуция в 10 млрд рублей. При этом городам и областям были установлены квоты и дано право самостоятельно решать, как взимать платежи.
В финансовых делах Ленин был достаточно консервативен, и, если бы он задавал в них тон, считает Пайпс, в советской России с самого начала были бы приняты традиционные методы налогообложения и формирования бюджета. Неразбериха в бюджете беспокоила вождя. В мае 1918 года он предупреждал: «Всякие радикальные реформы наши обречены на неудачу, если мы не будем иметь успеха в финансовой политике. От этой последней задачи зависит успех задуманного нами огромного дела социалистического преобразования общества». Но не имея времени, чтобы вплотную заняться этими делами, он передал их своим сотрудникам, стоявшим на совершенно иных позициях. Результатом проводимой ими политики стало нарастающее обесценивание русских денег, превратившее их в конце концов в «раскрашенные бумажки». Инфляция, происходившая в советской России в 1918–1922 годах, превзошла более широко известную инфляцию, которую предстояло в скором времени пережить Веймарской республике. Только в отличие от германской, российская гиперинфляция была организована вполне сознательно.
К моменту, когда большевики взяли власть в Петрограде, в России находилось в обращении всего 19,6 млрд рублей. Основную массу этих денег составляли царские рубли, известные в народе как «николаевки». Еще были бумажные рубли, выпущенные Временным правительством, — так называемые «керенки». После того как большевики захватили Государственный банк и казну, они продолжали выпускать «керенки», не внося в них никаких изменений. В течение первых полутора лет (вплоть до февраля 1919 года) большевистское правительство не печатало собственных денежных знаков, не пользуясь традиционным правом независимой власти выпускать собственную валюту. Это можно объяснить только опасением, что население (в особенности крестьяне) откажется принимать новые деньги. Поскольку, как уже было сказано, после октября 1917 года перестала действовать налоговая система, а поступлений в государственный бюджет из других источников далеко не хватало для удовлетворения запросов правительства, большевики вынуждены были всецело положиться на печатный станок. В первой половине 1918 года Народный банк выпускал каждый месяц от 2 до 3 млрд рублей, не имевших вообще никого обеспечения.
НЕДОСТАТОК ПРОДОВОЛЬСТВИЯ В ГОРОДАХ И ЕГО ПРИЧИНЫ. ДВИЖЕНИЕ ФАБРИЧНЫХ УПОЛНОМОЧЕННЫХ. В дореволюционной России продовольствие попадало на рынок из двух источников: из крупных сельскохозяйственных поместий и с ферм зажиточных крестьян, причем и первые, и вторые использовали наемный труд: середняк и деревенская беднота сами потребляли весь продукт, который производили. Конфискация и последующий раздел помещичьих земель и большинства крупных частных крестьянских наделов, а также запрет, наложенный правительством на использование наемного труда (хоть он и игнорировался повсеместно), уничтожили основной источник продовольствия для городского населения. (То, что Совнарком хорошо видел негативные последствия «черного передела» свидетельствует декрет о социализации земли, изданный в апреле 1918 года и объявлявший, что передача земель общинам будет временной. Другим решительным шагом на пути уничтожения частной собственности стал декрет от 1 мая 1918 года, отменявший права наследования. Окончательное решение аграрного вопроса большевики видели в коллективизации деревни).
Другая причина дефицита продовольствия была связана с ограничениями, наложенными на свободную торговлю. Одной из немногих мер Временного правительства, не отмененных большевиками, был закон от 25 марта 1917 года об установлении государственной монополии на торговлю хлебом. На основании этого закона все зерно, остававшееся у производителя помимо количества, необходимого для прокорма его семьи и семенного материала, объявлялось достоянием государства и подлежало сдаче в государственные закупочные пункты по установленным ценам. Те же излишки хлеба, которые не были предъявлены добровольно, подлежали изъятию по цене вдвое меньшей. Таким образом Временное правительство получило в свое распоряжение до 14,5 % урожая, но при всем том частная торговля зерном во все время, что оно было у власти, не прекращалась. Большевики объявили прямую торговлю хлебом «спекуляцией», за которую полагалась суровая кара, и стали настойчиво преследовать мешочников-спекулянтов, в которых видели виновников голода. В феврале 1918 года правительство даже ввело за «мешочничество» высшую меру наказания. Впрочем, ситуация от этого только ухудшилась.
Полностью запретив частную торговлю зерном и хлебом, правительство установило при этом такие смехотворно низкие закупочные цены, что крестьянин либо утаивал и копил зерно, либо сбывал его на черном рынке. 25 марта 1918 г. власти сделали попытку выкачать хлеб из деревни при помощи меновой торговли. За две недели было выпущено 1,6 млрд рублей на закупку потребительских товаров, предназначенных для обмена на 2 млн тонн зерна. Но поскольку потребительских товаров, на которые был основной расчет, найти не удалось, весь план рухнул.
В результате Брестского мира Россия потеряла Украину, приносившую до этого более трети всех зерновых в стране. А начавшееся в мае 1918 г. чешское восстание отрезало доступ в Сибирь. Не только города и индустриальные центры, но и всё большее число деревень, расположенных в неплодородных областях либо занятых надомным промыслом, ощутили острый недостаток продовольствия. В Петрограде положение сделалось особенно напряженным.
У правительства хватало продовольствия только на то, чтобы обеспечить городское население абсолютным минимумом: зимой 1917/1918 годов хлебный пакет в Петрограде составлял от 120 до 180 граммов в день. В то же время на черном рынке фунт хлеба стоил 3–5 рублей, что было не по карману простому человеку. Кроме того, началась массовая безработица в промышленности, вызванная главным образом недостатком топлива: в мае 1918 года лишь 12–13 % петроградских рабочих сохранили свои рабочие места.
Спасаясь от голода и холода, горожане тысячами уезжали в деревню, где у них обычно оставалась какая-нибудь родня и где было меньше проблем с продовольствием и отоплением. В результате к апрелю 1918 года численность рабочих в Петрограде снизилась на 57 % по сравнению с тем, что было накануне февральской революции.
Такая же ситуация складывалась во всех промышленных центрах. В попытках уйти от голода люди толпами бежали из городов: в основном это были крестьяне, пришедшие в город во время войны, чтобы найти работу в оборонной промышленности, и демобилизованные солдаты городских гарнизонов. По сведениям того времени, население Петрограда и Москвы непрерывно сокращалось. За годы революции и гражданской войны Москва потеряла половину своего населения, а Петроград — две трети, что в большой мере свело на нет индустриализацию России и вернуло ей старый облик.
В мае 1918 года специалист по производству зерна Розенкранц объяснял Зиновьеву, что нехватка хлеба не является следствием «спекуляции», а возникла из-за отсутствия стимула к производству. При установлении монополии на хлеб крестьянину становилось невыгодно выращивать его на продажу. Засаживая освобожденные из-под хлеба площади корнеплодами (картофелем, морковью и свеклой), которыми все еще разрешалось торговать на рынке, он зарабатывал огромные деньги: на свободном рынке пуд такой продукции приносил до 100 рублей, то есть с одной десятины крестьянин мог получить до 50000—60000 рублей дохода. Незачем было утруждать себя выращиванием хлеба, если государство все равно конфисковывало его за бесценок. Розенкранц выразил уверенность, что, если правительство более реалистически отнесется к возможности свободной торговли хлебом, проблема голода будет решена в два месяца.
Некоторые большевики склонны были согласиться с таким решением. Рыков, руководитель Госплана, высказывался в пользу политики, комбинирующей принудительные поставки зерна с договорными отношениями между государством и сельскими кооперативами, частными производителями. Другие считали, что правительство должно скупать хлеб по ценам, приближающимся к рыночным (как минимум по 60 руб. за пуд), и продавать его населению со скидкой. Но все эти соображения отметались по политическим мотивам. Как объяснил впоследствии меньшевистский «Социалистический вестник», монополия на хлеб нужна была коммунистической диктатуре, чтобы выжить: не имея возможности поставить под контроль огромную армию производителей, большевики вынуждены были довольствоваться контролем над сельскохозяйственной продукцией.
Неспособность решить продовольственную проблему сильно подрывала популярность правящей партии. Спустя лишь несколько месяцев после того, как большевики пришли к власти, прежние сторонники стали отворачиваться от них. Если бы они делали ставку на поддержку народа, их ожидала бы судьба Временного правительства. Промышленные рабочие, которые осенью, вместе с солдатами Петроградского гарнизона, были их надежным оплотом, очень скоро стали испытывать разочарование. Напротив, резко усилилось влияние меньшевиков и эсеров. Перемена эта объяснялась рядом причин, но главной из них оставалось ухудшение ситуации с продовольствием.
Начиная с 5 (18) января 1918 года, начались встречи «полномочных представителей» петроградских фабрик и заводов, с февраля 1918 года ставшие уже регулярными. Движение фабричных уполномоченных было настроено антибольшевистски, требовало повторного созыва Учредительного собрания и отказа от Брест-литовского мирного договора. Первый конфликт между рабочими и советской властью произошел 31 марта 1918 года, когда большевики конфисковывают в Бюро рабочих уполномоченных документацию.
ВВЕДЕНИЕ ПРОДОВОЛЬСТВЕННОЙ ДИКТАТУРЫ, НАЧАЛО КАМПАНИИ ПРОТИВ ДЕРЕВНИ И ВЫСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ НЕЕ РАБОЧИХ. К началу мая 1918 г. у большевиков не осталось иного выхода, как заняться проблемой снабжения всерьез: в промышленных центрах и городах нехватка продовольствия принимала устрашающий характер; в Кремль одна за другой сыпались телеграммы с донесениями, что рабочие, получавшие самый щедрый паек, начинают голодать. На черном рынке в Петрограде фунт хлеба, в январе стоивший 3 рубля, обходился теперь в 6-12 рублей. Нужно было срочно что-то предпринимать. Специалисты советовали установить свободные рыночные отношения в торговле хлебом, и фабричные рабочие требовали того же, однако, исходя из политических соображений, было найдено другое решение. И решение это было — завоевать и подчинить себе деревню с помощью оружия. Основная стратегия, получив одобрение большевистского Центрального Комитета, была утверждена на совещании Совнаркома 8 и 9 мая.
Тогда же, 8 мая на Путиловском и Обуховском заводах в Петрограде прошли большие рабочие митинги, организованные эсерами и меньшевиками. На них обсуждались два насущных вопроса — продовольствие и политика. На Путиловском заводе, где собралось более 10 000 человек, ораторы осудили политику правительства. Большевистские выступления были встречены враждебно, а предложенные в них резолюции не прошли. Рабочие настаивали на «безотложном и решительном объединении всех социалистических и демократических сил», они требовали отменить запрет на свободную торговлю хлебом, назначить новые выборы в Учредительное собрание и Петроградский Совет — при тайном голосовании. Примерно такие же резолюции были почти единогласно приняты и на Обуховском заводе. 9 мая произошло столкновение в Колпино, безработица в котором дошла практически до 100 %. Красногвардейцы открыли огонь по толпе митингующих; погиб один человек и ранено шесть.
Все заявления и выступления уполномоченных фабричных уполномоченных были оставлены без внимания. 13 мая Ленин написал основные положения декрета о продовольственной диктатуре. Цель ее заключалась в централизованной заготовке и распределении продовольствия, подавлении сопротивления кулаков и борьбе со спекулянтами. ВЦИК установил нормы душевного потребления для крестьян. Весь хлеб, превышающий эти нормы, должен был передаваться в распоряжение государства по установленным им же твердым ценам.
В преамбуле к декрету от 13 мая большевики обвиняли «крестьянскую буржуазию» в том, что она нажилась на войне и отказывается продавать хлеб государству, поскольку рассчитывает сбыть его на черном рынке по спекулятивной цене. Выходило, что задачей богатого крестьянства было заставить правительство отказаться от монополии на торговлю хлебом. Если правительство поддастся на этот шантаж, говорилось в декрете далее, игнорируя отношение спроса к предложению, цены на хлеб стремительно вырастут и сделают его абсолютно недоступным для рабочих. «Упрямство» деревенского «кулака» должно быть сломлено: «Ни один пуд хлеба не должен оставаться на руках крестьянина за исключением количества, необходимого на обсеменение его полей и на продовольствие его семьи до нового урожая».
16 мая меньшевистский Центральный Комитет выступил с предложением созвать Всероссийскую конференцию рабочих представителей. К меньшевикам примкнули эсеры. В пику им большевики продолжали жестко проводить свою политику. 20 мая вышел декрет Совнаркома о создании продовольственных отрядов рабочих, которым надлежало отправляться в деревню и с оружием в руках изымать у «кулаков» продукты питания. Помимо того, они рассчитывали укрепить таким образом позиции на селе, где самой популярной партией все еще были эсеры. В тот же день Свердлов заявил: «Если мы в городах можем сказать, что революционная советская власть в достаточной степени сильна, чтобы противостоять всяким нападкам со стороны буржуазии, то относительно деревни этого сказать ни в коем случае нельзя. Поэтому мы должны самым серьезным образом поставить перед собой вопрос о расслоении в деревне, вопрос о создании в деревне двух противоположных враждебных сил, поставить перед собой задачу противопоставления в деревне беднейших слоев населения кулацким элементам. Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах <…> только в том случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне сделали то, что смогли сделать для городов».
Штурмовые войска, предназначенные для ведения продовольственной кампании, должны были состоять из городских рабочих, безземельных крестьян и сельской бедноты. Врагами объявлялись состоятельные крестьяне, или «кулаки», — деревенская «буржуазия». На деле ситуация оказалась намного сложнее. Комиссары, посланные на село с целью организовать «бедноту» против «кулачества», не могли справиться с заданием, так как не находили соответствующих социальных эквивалентов в тех общинах, куда их направляли. Один такой уполномоченный доносил из Самарской губернии, что там 40 % населения были кулаками, а большевистские власти Воронежской губернии сообщали в Москву, что «борьба с кулаками-богатеями невозможна, так как они составляют большинство населения». Тем не менее кампания против «кулачества» продолжала набирать обороты.
Декреты по сельскому хозяйству, изданные большевиками в период с мая по июнь 1918 года, преследовали четыре цели:
1) истребить политически активное крестьянство, почти поголовно поддерживающее эсеров, объявив их «кулаками»;
2) подорвать общинное землевладение и заложить основы для создания колхозов, подчиненных государству;
3) устранить из сельсоветов всех эсеров и заменить их на посланных из города большевиков или сочувствующих большевикам;
4) добыть продовольствие для городов и промышленных центров.
Большевистская пропаганда придавала сбору продовольствия главное значение, но в действительности в иерархии их стратегических планов оно занимало чуть ли не последнее место.
Наркомпрод Цюрупа получил чрезвычайные полномочия, чтобы обеспечить исполнение декрета от 13 мая о сдаче всеми крестьянами излишков хлеба на государственные закупочные пункты по установленным ценам. Ленин призывал массы «вести и провести беспощадную и террористическую борьбу и войну против крестьянской и иной буржуазии». Кампания, пишет Пайпс, строилась как нападение на «кулака» с двух сторон: со стороны «пятой колонны», состоявшей из бедняков, организованных в комитеты бедноты (комбеды), и со стороны «продовольственных отрядов», которые формировались из вооруженных рабочих и должны были быть брошены на деревню, чтобы силой вырвать у «кулака» спрятанный хлеб.
Процедура по изъятию излишков хлеба у крестьянина была разработана во всех подробностях. Все крестьяне без исключения должны были заявить об имевшихся у них излишках в течение недели по издании декрета. Те, кто этого не сделал, должны были предстать перед революционными трибуналами, которые могли приговорить к лишению свободы на десять лет с последующей конфискацией имущества и исключением из общины. Цюрупа определял как «излишки» все зерно свыше 12 пудов зерна или муки (196 кг) на человека и 1 пуда (16,3 кг) отрубей; он также установил нормы фуража для рабочих лошадей и корма для домашней живности.
Большевики приступили к систематическому формированию отрядов для борьбы с деревней. Первым шагом явилось воззвание к петроградским рабочим, опубликованное за подписью Ленина 21 мая. За ним последовали другие воззвания и распоряжения. Левые эсеры, пользовавшиеся значительной поддержкой среди петроградских рабочих, протестовали против действий большевиков, направленных на разжигание классовой ненависти между рабочими и крестьянами. Центральный комитет левых эсеров запретил членам партии вступать в продовольственные отряды. Председатель Петроградского совета Зиновьев, руководивший «борьбой с голодом», сталкивался со значительными трудностями при формировании этих отрядов в Петрограде несмотря на то, что предлагал добровольцам щедрое вознаграждение. 24 мая он объявил, что продотряды выступают в поход за хлебом через два дня, но выступать оказалось некому. Собрание полномочных представителей петроградских фабрик 24 мая отвергло идею организации продовольственных отрядов на том основании, что такая практика «углубит пропасть» между рабочими и крестьянами.
Великая Российская революция 1917-1922 гг. http://proza.ru/2011/09/03/226