Киев. Июль 2035 года. Оболонский район.
Туман, густой и едкий, поднимался от тёмных вод Днепра, окутывая руины некогда процветающего района. Он смешивался с дымом от костров, горящих в пробитых бочках, и пылью. Тяжелый воздух пах болотной тиной.
На блок-посту Оболонского ТЦК, устроенного у развалин бывшей восьмой городской больницы, трое мужчин сидели у огня, вглядываясь в подступающую темноту. Их звали Док, Ванька и Левый.
Рядом стоял ещё один мужчина, американец. Он держал холёными руками видеокамеру, которой снимал Ваньку, Дока и Левого. Главной героиней видеоролика были не местные оборванцы в куртках с пришитыми кевларовыми пластинами, а Джавелина Шоли, в далёком прошлом знаменитая на весь мир актриса, а теперь тень своего былого величия. Её лицо, сохранившее следы угасшей красоты, было испещрено новыми морщинами — трещинами усталости и боли. Шоли за годы странствий по обезлюдившим землям Украины выучила русский. Говорила с акцентом, но твёрдо.
— Расскажите, — попросила она, и её голос, некогда звучавший с огромных экранов, теперь был хриплым шёпотом, — об этом… всём. Что здесь происходит? Почему вы здесь?
Трое мужчин переглянулись. Тишину, нарушаемую кваканьем одуревших от радиации лягушек, нарушил Док, Степан Степанович Стасюк. Пожилой мужчина в очках и потрёпанной шляпе поправил окуляры указательным пальцем и заговорил медленно, словно зачитывая доклад.
— Джавелина… Вы знаете, мою внучку зовут так же.
— Как чудно! И где же она?
— В Германии… Больше десяти лет там живёт с родителями и с братиком – Байрактаром.
— Вы общаетесь?
— Конечно, — солгал Док. — Каждый Новый Год и каждый День Рождения я поздравляю внучат с праздником.
— Как мило, — Джавелина не уловила фальши в словах старика, поверила. — Но почему вы здесь остались? Почему не уехали вместе с внуками в Германию?
— Долг, — тихо ответил Док. — Вы знаете, мисс Шоли, я после медицинского училища пошёл служить. Тогда ещё в военно-морской флот СССР. И тут как раз девяносто первый год, распад Союза. И я принял присягу Украины. Второй и последний раз в жизни.
— А разве присягу принимают не единожды? — удивилась мисс Шоли. — Не это ли отличает солдата от наёмника? Наёмник присягает постоянно тому, кто платит, а солдат принимает присягу только один раз в жизни.
— Я же не солдат, мисс Шоли! Я моряк! Главный старшина Черноморского флота Украины в запасе! — Док выпрямился и поднёс правую ладонь к уху. Отдал честь.
— Не мели ерунды, Степаныч! — подал голос Ванька, известный под позывным «Упырь». — Была б твоя воля, ты бы свалил в Европу, к сыну и внукам. Точно так же, как и мы с Левым жили бы себе в Лондоне, как полгода назад. Если бы не…
— Вы жили в Лондоне? — удивилась бывшая актриса.
— Больше десяти лет, — ответил Ванька на чистом английском. — И скажу вам на чистоту, с радостью бы там остался.
— А чего же тогда не вернётесь в Великобританию?
— Иван не платил налоги Его Величеству, — низким голосом произнёс высокий блондин с лицом усталого ангела. Левый. — А так уж повелось издавна, что короли не любят тех, кто не платит налоги. Феодализм он такой. Жадный.
Ванька хихикнул.
— Артём тоже жил в Англии. Мы там с ним и познакомились в казармах. Правда, не Лондона, а Вулвича.
— Артём, а вы добровольно приехали в Киев? — актриса повернулась к блондину.
— Ещё чего! — ответил за товарища Ванька. — Какой нормальный человек в своём уме захочет приехать в эту дыру?
— Патриот! — ответил Док. — Патриот никогда не покинет Родину, которая в опасности. Патриот до конца дней будет стоять за Родину.
Ванька ухмыльнулся.
— Док, ну не смеши ты меня с этими твоими сказками… Патриот Украины, а мовы не знаешь.
— Дело не в языке, Иван! — твёрдо ответил Степан Степанович. — Главное, где ты родился. Там и есть твоя Родина.
— По твоей логике, если бы ты родился в Узбекистане, кем бы ты себя ощущал Док? Узбеком? — спросил Ванька, давясь от смеха.
Степан Степанович махнул рукой и замолчал.
— Чем вы здесь занимаетесь? — спросила Джавелина, обводя руками вокруг головы.
— Добрые дела вершим, — с улыбкой ответил Ванька. — По сути, благотворительностью занимаемся…
— Ух ты! Как и я! — всплеснула руками актриса. — А можно подробнее?
— Конечно можно, мисс Шоли! Мы находим в этих развалинах граждан Украины, которые забыли, что они добровольцы. Напоминаем им об этом. В вежливо-принудительной форме. После чего помогаем найти короткую дорогу в армию. Если бы не мы, мисс Шоли, в армии закончился бы личный состав. И тогда за свободу Украины воевать стало некому.
— И война бы закончилась, — пробубнил Левый. Тихо. Так, что его почти никто не услышал.
— А правда, что вас за это называют «людоловами»? — спросила Джавелина.
— Враньё, мисс! Нас называют… «гонцами совести». Понимаете, современные люди быстро забыли, чем обязаны своей стране. И наша задача – им об этом как можно скорее напомнить.
— А в этом вашем Оболонском районе ещё много добровольцев?
— Увы, мисс Шоли, увы. Всех мужчин, годных к службе, мы уже выловили… То есть нашли, объяснили, что Родина нуждается в них, помогли найти короткую дорогу в армию.
— Похоронили, — опять тихо пробубнил Левый.
На этот раз его услышал Ванька. Он поднёс указательный палец к губам и стукнул ладонью себя по лбу, бросив предосудительный взгляд в сторону товарища, мол, что ты несёшь?
— И как же вы решаете вопрос с рекрутами, если в вашем районе не осталось подходящих кандидатов?
— Находим рекрутов в центральных районах, — пожал плечами Ванька.
— Погодите-ка! — воскликнула актриса. — Вы имеете в виду Центральную Украинскую республику?
— Никак нет! — вскричал Упырь. — Никакой такой республики не существует!
— Как не существует? — искренне удивилась Джавелина. — Я же вчера там была. Беседовала с гетманом, обедала с патриархом. Там и свет, и газ, и горячая вода…
— Это сепаратисты, мисс Шоли! — вскричал Док. — Они совершили преступление против украинской государственности, когда провозгласили эту свою ЦУР. А затем они совершили государственную измену, когда заявили о нейтралитете. И за это каждый, считающий себя гражданином ЦУР, «республиканцем», должен отвечать по законам военного времени. Вор должен сидеть в тюрьме! Я сказал!
— Какая тюрьма, Степаныч? — удивился Ванька. — Только смертная казнь! Для каждого. За исключением тех, кто решит искупить вину кровью на передовой, конечно.
Джавелина какое-то время молчала, затем спросила:
— А другие ТЦК, кроме вашего, в Киеве остались?
— Конечно, остались, мисс Шоли, — ответил Док. — Наши друзья и союзники. Подольский ТЦК…
— Сформирован из сбежавших с фронта операторов беспилотников, — подал голос Левый так, чтобы его на этот раз услышали. — Во главе стоит жестокий и хитрый человек с позывным «Гидра». Говорят, что его люди похищают в ЦУР женщин, угоняют их в рабство…
— Но это, конечно, просто слухи! — поспешил успокоить Джавелину Док. — Вы, мисс, Артёма особо не слушайте, он любит приврать для красного словца. Сказочник.
— То есть в этом Подольском районе права женщин никто не нарушает? — уточнила актриса и правозащитница. — Я могу туда съездить и посмотреть?
— Не советую, — покачал головой Левый.
— Договоритесь сначала с представителем Гидры и можете посетить «подольских», мисс, — сладко улыбнулся фельдшер. — Вот. И есть ещё «святошинские», тоже наши соседи и союзники…
— Здорово! Я люблю, когда люди дружат, взаимодействуют, помогают… А как зовут лидера «святошинских»?
— Э… — замялся Док.
— Людоедом его называют, — ответил Левый.
— В шутку, — добавил Ванька и заржал, как мерин.
Джавелина поморщилась.
— А что скажете вы? — обратилась она к Артёму.
— Что тут скажешь? — пожал плечами гигант. — Здесь, в Киеве все устали. Но причина усталости не в самой войне. Война — это симптом. Это агония прогнившей общественно-экономической формации, капитализма, который перераспределяет последние ресурсы путём тотального уничтожения. «Святошинские» — это люмпенизированные массы, доведённые до животного состояния. «Подольские» во главе с Гидрой — классическая буржуазия, спекулирующая на страдании. ЦУР — иллюзия буржуазного нейтралитета, попытка отгородиться от исторического процесса. А армия, которую мы кормим живым мясом, или добровольцами, как сейчас назвал их Док, — всего лишь инструмент насилия в руках правящего класса, сбежавшего в Европу. Вся история человечества — это история борьбы классов. И пока мы не осознаем этого и не начнём строить новое, справедливое общество…
Артёма перебил Ванька:
— Левый, ну не доставай ты уважаемую мисс своим марксизмом. Мы с Доком к этим твоим бредням привыкли. А вот постороннего человека твои слова испугают…
Левый покачал головой и замолчал, уступив слово Упырю.
— Всё у нас с соседями хорошо, мисс. Ребята не без причуд, но общий язык найти можно с каждым. Главное-то что? Выгода. Чтобы каждый остался в плюсе, или хотя бы при своих. И будет тогда всем счастье. У вас, часом, две штуки баксов не найдётся в займы? Не займёте до получки? Верну с процентами. Обещаю.
Ванька хитро прищурился, глядя на бывшую актрису, которая отрицательно замотала головой.
— Меня, мисс Шоли, радиация беспокоит, — вдруг произнёс Док. — Когда взорвали Киевскую ГЭС, использовали радиоактивный заряд или нет? Рвануло-то будь здоров. До сих пор не могу забыть, хотя времени прошло достаточно. Потом вода пришла. Стеной. Сколько народу смыло, не счесть. И ведь никто толком не скажет, есть радиация или её нет. Вы ничего об этом не слышали там, у себя на Западе?
— Ничего не слышала, — ответила вдруг сильно побледневшая Джавелина.
Ваньке, Доку и Левому вдруг показалось, что актриса куда-то внезапно засобиралась.
— Мы вам ещё про метро ничего не рассказывали, мисс, — бросил Упырь.
— Метро? А что с метро? Его разве не затопило?
— Затопило, но не всё, мисс! И вы знаете, там под землёй, по слухам, живут… каннибалы.
— Простите, кто живёт? — актриса, поднявшаяся, было, с табуретки, вдруг замерла.
— Каннибалы, мисс, — мрачным голосом произнёс Упырь. — Жрут друг друга, чтобы выжить.
— Это невозможно! — вскричала актриса. — Мы знаем, что у украинца тепло и свет внутри такие сильные, что украинцам не нужны ни электричество, ни горячая вода. Каннибализм здесь, на этой земле невозможен. Нет!
— На земле, может, и невозможен, но вот под землёй, — Ванька многозначительно посмотрел вниз.
В воздухе повисла тяжёлая, зловещая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в бочке и далёким, непонятным гулом, похожим на скрежет гигантских шестерней.
Из мрака ночи выступила фигура. Белый Тигр. Капитан «оболнских». Его кожа альбиноса и багровый шрам, пересекающий лицо наподобие русла реки, казались порождением этого нового, жестокого мира. Он стоял неподвижно, и его блеклые глаза были устремлены на Шоли.
— Мисс Шоли, — его голос был тихим, но резал тишину, как лезвие. — Вам пора. Наш проводник сопроводит вас до лагеря поляков. Они ждут ваших… репортажей. Завтра наш ТЦК ждёт секретная операция. Посторонним здесь находиться крайне небезопасно.
Актриса медленно кивнула, поднимаясь. Она бросила последний взгляд на троих людей у костра — на медработника, в далёком прошлом моряка, цепляющегося за призрачный порядок, верящего в безупречность властей; на циника, скрывающего боль за маской равнодушия; и на революционера, идеалиста-фанатика, чьи идеи уже много лет, как доказали свою никчемность и утопизм. Её оператор щёлкнул выключателем, и красная лампочка на камере погасла. Впереди была ночь, полная нерассказанных историй и невидимых угроз.
Продолжение читайте по ссылке: http://proza.ru/2024/08/27/1344