Маша лежала в кровати и плакала. Она не хотела ложиться в больницу! Лучше умрёт, а в больницу не ляжет!
Где Луиза? Почему её нет, когда Маше так плохо?!
Папа не знал, что делать. Надо же было ему остаться одному! Ну, хоть бы Агнеска была дома! Нет, её понесло в школу!
Луиза Леопольдовна уехала на недельку к сестре, мама Лена у себя на работе, в больнице.
Больница на другом конце города.
Папа панически боялся, если кто-то заболевал. Тогда сразу всё рушилось, абсолютно всё! Привычная понятная жизнь грозила разлететься вдребезги, а перед глазами брезжили уколы, капельницы и острые скальпели в рукавах белых жутких халатов.
Хорошо ещё, если все останутся живы!
Градусник, противно и зловеще горячий, показал 38,8.
Пол куда-то поплыл под ногами. Папа сразу позвонил маме. То есть Машиной маме, а своей жене Лене в больницу. Позвонил Луизе, но она могла приехать только завтра, летать она ещё не научилась. Позвонил даже Агнессе, та обещала отпроситься с последнего урока.
Хотел вызвать скорую, но Маша пригрозила разлюбить его раз и навсегда.
Папа растерянно сел на край кровати и взял Машину руку. Прижал её к своей щеке и превратился в печального сфинкса с повисшими ушами.
Маша решила пока не плакать.
Скинув одеяло, она села и стала папу уговаривать.
- Ну, пап, ну, успокойся, - утешала она его, как маленького. - Я поправлюсь, вот увидишь. Ты только не волнуйся. Ну скажи, что мне сделать? Завтра Луиза приедет, она всё исправит мигом. Ты не бойся…
Маше было жарко, она положила голову папе на плечо и закрыла глаза.
- Что мама сказала? – тихо пробормотала она, не открывая глаз.
- Ох! – опомнился папа. – Жаропонижающее… Где у нас жаропонижающее? Где вообще всё?
- Аптечная коробка на кухне. Принеси.
- Тут я написал название, мама надиктовала. И ещё тебя надо уксусом смазать. Вот, я записал: уксус развести в воде. Уксус, а не эссенцию! Три восклицательных… Так…
- Пап, я не хочу в больницу. Я там умру!
- Мань, ну какая больница? Зачем нам эта самая больница? Мама вызвала врача, и сама она будет через два часа. Подумай: они придут, а ты в больнице! Ведь некрасиво? Сейчас мы выпьем ту гадость, что мама велела, и я тебя разотру. Ты попробуешь поспать, а я попробую тут… на работу надо будет звякнуть… А там мама приедет. Самое главное… да? Приедет мама и…, - бормотал папа, роясь в коробке. – Мы, вообще-то, прогульщики с тобой. Универ прогуляли, садик прогуляли…
По Машиным подсохшим было щекам снова потекли слёзы.
- Пап, я хочу болеть дома!
Когда Маше было почти четыре года, она попала в больницу. Единственная из всей семьи, она «лежала» в больнице. Недолго - неделю. Ещё месяц после этого она боялась спать, хотя ничего ужасного с ней в больнице не произошло.
Виноват в том, что Машу отвезли на скорой, был папа. У Маши был насморк, и папа закапал ей в нос капли. Невозможно описать, что стало с папой через десять минут. Маша вдруг обвисла у него на руках… Не реагировала, не отвечала и стала вдруг совершенно тряпичной. Луизы Леопольдовны дома не было, она ушла в какой-то дальний «шмоточный» магазин и взяла с собой Агнессу. Маша осталась дома по причине сопливого носа.
Наверно, ей лучше было бы захватить упаковку бумажных платочков и тоже идти с Луизой…
Молясь неизвестно кому, папа дрожащей рукой набрал номер, схватил дочь в охапку и побежал по лестнице навстречу скорой.
Ничего этого Маша не запомнила. Она запомнила палату. Она лежала на маленькой кровати, а рядом стояли ещё чьи-то две кровати, и на них кто-то спал. Кто-то чужой.
Болела голова. Маша поднесла руки к лицу и внимательно рассмотрела свои пальцы. Пальцы шевелились, это были её пальцы. Подняла голую ногу – на большом пальце виднелась мозоль. Её мозоль.
В тёмную палату через окно в коридоре проникал слабый свет. Маша тупо смотрела в потолок. Она была большая и умная девочка и понимала, что, скорее всего, она не просто так здесь находится. Её зачем-то сюда положили. Не бросили – оставили. Её, конечно, заберут отсюда. Луиза ни за что её здесь не оставит. Где все?
Голова разбаливалась. Раньше у Маши никогда не болела голова. Зуб болел, а голова – нет.
За стенкой заплакал ребёнок, прямо возле Машиной кровати. Чей-то голос тихо говорил, а ребёнок кричал. Рядом зашевелились. Маша подняла голову, но никто не проснулся. Она спустила ноги на пол и пошла искать дверь. Вышла в коридор. Их палата была последняя, и далеко, в середине коридора, стоял стол с лампой. Там кто-то сидел. Кто-то в белом.
Рядом, у большого окна рос огромный куст с красными цветами. У них в садике был точно такой! Маша выглянула в окно – темно и высоко. И фонари.
Она подошла к сестре, сидевшей за столом. Сестра пила чай.
- А где я? – спросила Маша.
- Ты в больнице, - ответила сестра.
- Мама…
- Мама дома. Она за тобой придёт, когда тебя выпишут.
- Я хочу домой.
- Выпишут тебя – и поедешь домой. Иди спи. И не ходи босиком, пол холодный.
Маша вернулась к окну. Внизу по дороге ходили люди. Свободные, они шли куда хотели. А Машу заперли.
Она сползла на пол и прижалась головой к большому глиняному кашпо. В четыре года она бы не смогла сказать словами, что с ней. Нет, скорее всего, она сказала бы, что ей скучно. На самом деле это была тоска. Не страх, не отчаяние, даже не одиночество, а тоска. Все дома, а она здесь. Все дома, а она за что-то здесь. Маша тоже хочет домой. Домой!
Она заплакала. Горько и беззвучно, закрывая рот ладонями. Её слышал только куст, единственный не чужой предмет, потому что был похож на тот, родной. В садике.
Хотелось пить. И в туалет. И домой!
Здесь же, у холодной батареи, она и заснула, положив кулак под голову.
Рано утром пришла молодая сестра мерить температуру и нашла Машу. Взяла на руки и перенесла в кровать.
- Как тебя зовут? – спросила сестра.
- Мария.
- Чего тебе, Мария, в кровати не спится? Придумала тоже – в коридоре на полу спать! Больше так не делай, хорошо?
Маша промолчала.
На соседних кроватях лежали две девочки. Большие, старше даже Агнессы.
Когда сестра ушла, одна из них спросила Машу:
- Мария, а Мария, так как, ты говоришь, тебя зовут? Манька-встанька?
Маша уловила насмешливые ноты в её голосе и ничего не ответила. Отвернулась к стене, закрыла глаза и улетела домой.
После завтрака она вышла посмотреть в окно в коридоре. Спряталась за кустом и прижалась лбом к стеклу. Ей тут плохо! Зачем ей эта больница? Почему за Машей никто не идёт? Она что, никому не нужна?
Этого не может быть, чтобы никому.
И вдруг она увидела Луизу. Бабушка сидела на скамье спиной к Маше и, кажется, читала. У Маши задрожала нижняя губа, она зажмурилась и всхлипнула. И Луиза будто услышала, встала и повернулась лицом. Порывшись в сумке, достала очки, нацепила их на нос и узнала внучку в одном из многих окон.
Она замахала руками.
Упираясь в стекло ладонями, Маша смотрела сверху мокрыми глазами.
Плакать было нельзя. Нельзя. Врачи услышат и велят сидеть в палате.
Отделение было инфекционное, свидания не разрешались. Детей в коридоре не было, все сидели по палатам. Маша чувствовала себя здоровой, у неё даже сопли куда-то делись. В первый день у неё взяли анализы и потом только мерили температуру.
Девочки в палате не обращали на Машу никакого внимания. И она всё время молчала. Молча вставала, умывалась, поправляла постель. Так же молча ела и, лёжа носом к стенке, ждала обхода. Врач сказал, что Машу «надо понаблюдать». Маша не поняла, зачем за ней нужно наблюдать. Как-то в садике они ходили в живой уголок, и там была крыса. Полина Сергеевна сказала:
- Давайте-ка за ней понаблюдаем.
Маша не крыса и совсем на неё не похожа. Чего за ней наблюдать? Ей нужно домой!
Почти все дни Маша проводила за кустом у окна. Она сидела очень тихо, пока нянечка, моя пол, не загоняла её в палату.
- Вот я тебя тряпкой, - ворчала нянечка добродушно.
Каждый день приходили или мама, или папа. И Агнесса. Передавали гостинцы и новые книжки. Приносили даже Сёмочку в корзинке! Мама два раза говорила с врачом.
А Луиза просидела на лавочке всю неделю. С утра до вечера. Наверно, перечитала заново все свои книги. Когда бы Маша ни подходила к окну, почти всегда она видела бабушку.
Луиза даже прислала ей записку, вложенную в коробку с пастилой:
«МА-ША! МЫ ТЕ-БЯ ЖДЁМ! ЛУ-И-ЗА.»
Маша умела читать по-печатному. Она носила эту записку в кармане халата и вынимала, чтобы подержать.
В конце концов, её отпустили. Выписали. Луиза забрала похудевшую и бледную младшую внучку.
- Героиня ты моя дорогая, - сказала Луиза, крепко обнимая Машу.
А книжки взять с собой ей не разрешили…
Дома Маша целый месяц боялась спать одна и ложилась с Луизой. К ним приползала сонная Агнесса, а Сёмочка укладывался в ногах.
Мама была недовольна.
- Нет, ну ладно Маша, а ты, Агнесса, почему не спишь в своей постели? Бабушке же тесно!
- А мне там скучно одной, - возражала сквозь сон Агнесса.
- Мам, и ты иди к нам! – говорила Маша.
- Ага, давайте и папу сюда! Свернёмся в клубок и будем мурлыкать.
- Мы спим, - бормотала бабушка Луиза. – А почему мы спим? А потому что мы спим…
Мама вздыхала и уходила.
И вот теперь Марию снова собираются засадить в больницу!
- Не хочу! – хныкала Маша, вспоминая куст у окна.
…Через два часа возле Маши сидели мама, врач Надежда Николаевна, Агнесса и Сёмочка. Папа стоял в дверях и подмигивал Маше обоими глазами. Он почти успокоился за «широкими» знающими женскими спинами.
Потом он понёсся в аптеку, потом в магазин за фруктами, сливками и минералкой и вообще хлопотал, как угорелый. Вместе с ним бегал соседский пёс Зонтик. Он всегда гулял один, но тут отзывчивое собачье сердце подсказало ему, что срочно и безотлагательно требуется его дружеская поддержка…
Глава 13. http://proza.ru/2025/11/14/316