Предыдущая страница http://proza.ru/2025/12/03/1421
1864 год был годом серьёзных реформ в военной области. Военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин создал 15 военных округов со своими управлениями. Эта система просуществовала свыше ста лет.
В январе 1864 года Лесовский написал Григорию Ивановичу Бутакову: «…Краббе намеревается открыть при министерстве нечто вроде секретной читальни.
В ней будут собраны разные проекты и предположения министерства для ознакомления лиц, на молчаливость которых он может рассчитывать, с тем, чтобы эти лица
своевременно и обдуманно могли давать министерству свои советы, мнения, опровержения и пр.
Или контролировать, в каком состоянии у нас находится та или другая часть, и что выработали наука и собственные опыты. Я очень одобряю эту меру».
Реформы в военно-морском флоте начались с момента назначения великого князя Константина главным флотским начальником. Он подобрал группу молодых офицеров, которые активно помогали ему в этом.
Постепенно энтузиазм генерал-адмирала стал угасать. После неудачного пребывания в качестве наместника в Польше, где на него было совершено покушение и Константин был легко ранен, Александр II назначил своего брата председателем Госсовета.
Управление Морским министерством перешло в руки вице-адмирала Николая Карловича Краббе, который продолжил начатые реформы. Высшим судебным учреждением стал Морской генерал-аудиторат.
Председателем Адмиралтейств-совета, высшего военно-морского учреждения по хозяйственной части, остался Константин, формально главный морской начальник.
При Краббе Адмиралтейств-совет стал совещательным органом при управляющем Морским министерством. Что собой представлял Адмиралтейств-совет описал в своих воспоминаниях член Адмиралтейств-совета тайный советник Константин Александрович Манн.
К любым мемуарам нужно всегда относиться критически, но, тем не менее, в них бывает и немало правды.
Итак, из записок Манна об Адмиралтейств-совете:
«Председатель Адмиралтейств-совета — генерал-адмирал; вице-председатель —управляющий морским министерством. Великий князь никогда не бывает в совете; Краббе крайне также редко председательствовал в последнее время в совете.
Таким образом, председательство обыкновенно принадлежало старшему члену совета. Этот старший член в совете в то время был адмирал Александр Васильевич Щулепников.
Я его очень мало знаю. Ему тогда было уже за 80 лет, и он представлял из себя совершенную развалину.
За ним следует адмирал Иван Иванович фон-Шанц. Ивана Ивановича зовут собственно Бернгард Бернгардович, и он сам рассказывает в своих записках, под названием «Второй шаг на море», как с ним случилась такая метаморфоза в имени и отчестве.
Шанц из финляндцев, что видно как из его крайне неуклюжей чухонской внешности, так и из его до сих пор неправильной русской речи, отличающейся сильным чухонским выговором, поступил во флот в качестве вольноопределяющегося.
Рассказывая в записках первые свои минуты на новом поприще, подсмеиваясь над своим дурно сшитым мундиром, он говорит о своем первом знакомстве с каким-то русским флотским офицером, лежавшим на диване в то время, когда Шанц вошел к нему в комнату.
Офицер, окинув его взглядом с головы до ног и, подтрунив над его фигурой, спросил Шанца, как его зовут. Шанц отвечал: «Бернгард» — «А отца как звали?» — «Так же Бернгард».
«Бернгард Бернгардович! Ни к чёрту не годится! Эй, Фёдор!»—закричал он денщику. «Зови его Иван Иванович» — «и с того времени», — повествует Шанц, — «я до сих пор называюсь так во флоте».
Шанц был не лишён литературных способностей. В отделе редких книг Публичной библиотеки мне довелось читать его книгу «Первый шаг на море», которую он опубликовал в 1859 году.
Он также много печатался в «Морском сборнике» иногда под своей фамилией, а иногда под псевдонимом «Старый моряк». О нём очень положительно отзывался Алексей Иванович Бутаков, отмечая его смелость в принятии решений и морскую опытность.
Манн был гражданским человеком, поэтому, как о моряке, он судил о Шанце с чужих слов и описывал его только как человека, возможно, не очень объективно:
«Шанц положительно умный человек и, вдобавок, остроумный и с юмором. Он и отличный моряк, но имеет одну черту в характере,
отличающую его от настоящих моряков: не море, а деньги его божество, и все, что бы он ни предпринимал, он, прежде всего, оценивает, какие материальные выгоды это ему доставит.
И такого направления мыслей он нисколько не скрывает, делая только это всегда очень умно и облекая в несколько юмористическую форму».
Думаю, что здесь Манн прав, если вспомнить с юмором написанное конфиденциальное письмо Шанца, в котором он просил денег у Краббе для проведения за границей отпуска на берегу моря со всем своим семейством.
Он тогда получил их из секретного фонда под названием «На цели, известные его императорскому величеству».
Вернёмся к запискам Манна о Шанце: «Он умел себе составить на казённой службе кругленькое состояние. О примерах его корыстолюбия на различных ступенях его морской службы, и всегда морской, а не административной, существует много рассказов.
Не знаю, до какой степени эти рассказы справедливы, но в нежной любви его к деньгам и в большом уменье загребать жар чужими руками я имел возможность сам убедиться».
То, о чём рассказал Манн, кажется просто детскими шалостями по сравнению с тем, как воровали наши современные адмиралы и генералы. По сравнению с ними действия Шанца были образцом порядочности и честности.
Вот что писал о Шанце его коллега по Адмиралтейств-совету:
«В 1841 году при введении у нас парового флота он был послан в Северную Америку, чтобы ознакомиться там с постройкой паровых судов.
Как человек умный и знающий морское дело, он не только умел собрать сведения, но и умел привести в исполнение свой план постройки парохода в Северной Америке из просоленного леса».
«Как это вам удалось, Иван Иванович, уговорить начальство приступить к постройке парохода, когда в самой Англии их было еще так мало?» - спросил я однажды.
«Я обратился прямо к императору Николаю Павловичу, помимо Меншикова», —отвечал он, - «государь в это время был в Лондоне. Я выпросил у нашего посольства в Лондоне депеши из Соединенных Штатов.
Но в Лондоне уже было поздно, государь были почти накануне отъезда, и мне дали знать депеши к нему в Теплице. Здесь государь меня принял как-то вечером и без сюртука, в одной рубашке.
Подробно все рассматривал и расспрашивал; я ему привёз не только чертежи, но и медную модель котла. Он был очень доволен и сказал мне, что он меня пошлёт с заказом такого парохода в Америку,
но чтобы котёл был сделан больших размеров, чем все существующие, и чтобы заказанный пароход мог служить как яхта и как военный корабль. За чертежи и модели велел мне выдать пять тысяч рублей.
Но как же на меня рассердился Меншиков, когда я возвратился в С - Петербург. Всё медлили посылкой меня в Америку и только через насколько месяцев отправили...»
Этот рассказ вызывает только уважение к Ивану Ивановичу Шанцу, не побоявшемуся обратиться к царю через голову всесильного Меншикова, да и Николай I мог за это сурово его наказать.
Второй пример, который приводит Манн, говорит о сообразительности Шанца:
«Иван Иванович в один прекрасный день, когда, наконец, за старостью разрешено было разбирать «Камчатку» на дрова, улучил удобный случай и на своём русско-чухонском языке в юмористической форме высказал великому князю мысль, что было бы справедливо старику Шанцу подарить «на память» котёл с разбиравшегося судна.
Дело в том, что котёл был медный. Оригинальное предложение возбудило смех, спросили, намерен ли он поставить этот котёл к себе на письменный стол, но, тем не менее, котёл отдали.
С такими же юмористическими приёмами Шанцу удалось устроить в Кронштадте, чтобы при вынимании котла из парохода не поскупились приложить к котлу побольше медных тяжёлых скреплений и других металлических принадлежностей!
Затем было пущено в ход уменье загребать жар чужими руками, и вот котёл двинулся в С.-Петербург при содействии казённых людей и под наблюдением каких-то младших офицеров, трудившихся Бог знает из чего, чтобы угодить адмиралу.
Но результатом всего этого было то, что котёл, проданный в С.-Петербурге, доставил 10 тысяч рублей в карман Ивану Ивановичу…».
Понятно, что Шанц был не промах, но в словах Манна чувствуется и элемент зависти к ушлому адмиралу. Он привёл ещё один пример, характеризующий Шанца:
«Великий князь генерал-адмирал был в Кронштадте, у его высочества завтракали на пароходе, и Иван Иванович с горестью видит, что большой кусок вестфальской ветчины остался к концу завтрака почти не тронутым.
(Вестфальская ветчина — традиционная сырокопчёная ветчина из Вестфалии с особо пряным ароматом. Считается «кулинарной жемчужиной Вестфалии»)
«А что, Самуил Алексеевич», - спрашивает Шанц Грейга, который в то время был адъютантом у великого князя и распоряжался завтраком, - как вы думаете, может русский адмирал иметь такую ветчину у себя на столе дома?»
Грейг отвечал, что, вероятно, нет, так как она дорога. «А ведь весь этот отличный кусок съедят вот эти хамы», - сказал Шанц, указывая на придворных лакеев.
«Вероятно, - отвечал Грейг. «Могу ли я взять этот кусок к себе домой?» - спросил Шанц, и, когда получил разрешение, был очень доволен, что отбил таким образом добычу у «хамов».
Продолжение http://proza.ru/2025/12/05/964
На фотографии: адмирал И.И. Шанц