Глава VIII http://proza.ru/2025/12/06/65
IX
- Встречай зверюгу. Он прожорливый.
Лабрадор, отлежавший себе уже все бока на заднем сиденье и умаявшийся полуторачасовой ездой, выскочил счастливый на волю. Тут действительно была воля. Никита подумал, что если бы он был лет на 15 моложе, то точно так же побежал бы на перегонки с золотистым лохматым псом.
Саня подозвал к себе собаку, потрепал его за плюшевый холеный загривок и дал какое-то собачье лакомство. От дома к ним шла Ева, жена Сани. Никита пригляделся. Теперь стало видно, что она беременна. Ещё пару недель назад это было совсем не заметно, а теперь стало явно. А Саня как партизан молчал. Хотя о таких вещах, наверное, и не говорят заранее. В тот вечер в ресторане Никита обратил внимание не только на бывшую подругу Тёмы, что она закладывает наравне с мужиками, но и на Еву, которая несмотря на такой повод и грандиозный успех мужа, совсем не составляет компанию отмечающим. Но это не вызывало особого удивления, так как Никита уже привык за годы их дружбы, что Ева практически не выпивает. Лишь иногда может полбокала красного потягивать весь вечер.
Ретривер стал знакомиться с непривычным местом, с новыми людьми, проявляя при этом воспитанность и все лучшие качества породы. Понимал ли он, что от него избавилась без сожаления, как от ненужного хлама, та, которой он был предан? Понимал ли, что теперь это его новый дом и эти незнакомые, пока ещё совсем чужие люди готовы принять его и стать друзьями и надежными хозяевами? Но казалось, что он пытается понравиться. Хотя видно было, что слегка встревожен: то подбегал назад к машине, то всматривался в дорогу и в лица людей, словно всё ещё искал её, надеялся.
- Обещаю помогать с затратами на него.
- Да ладно, зачем? Я не бедствую, уж собаку могу себе позволить, тем более дом достраиваем, ему тут будет где разгуляться, - и Саня махнул головой в сторону дома, который был уже достроен по мнению Никиты, только ему не хватало отделки. Да и участок выглядел пока пустоватым, лишь пара кустов смородины, три старые яблони и орех.
- И сколько же лет этому красавцу? - уточнила Ева.
- Три года. Я вот документы тоже привёз, тут родословная, ветпаспорт.
- Такой молоденький, - погладила она роскошную шелковистую шубку лабрадора. - Что ж это Эмилия решила с ним расстаться?
- Не место такой собаке на 57 этаже.
Ева вскинула брови и рассмеялась:
- Кому там вообще место?
- Птицам высокого полёта типа Эмилии.
Ева внимательно взглянула на Никиту:
- Это ты так любя? Или с долей сарказма?
- С щепоткой, - Никита не уточнил с щепоткой чего в чём.
- Конечно, у нас ему будет гораздо просторнее. Тут и друзей себе заведет. Неужели не будет скучать по нему? А то мы только привыкнем, как она решит обратно его забрать.
- Думаю, с этим проблем не возникнет.
***
На обратном пути Никита позволил себе вернуться к мыслям, которые накануне рвались вступить в дебаты с Эмилией, и поэтому он запер их в нижних темницах своего разума. Теперь он мог выпустить этих раздосадованных терзающих его пленников, ведь большее, что ему могло грозить сейчас, - разругаться с магнитолой, что и так периодически случалось, когда она передавала плохие новости о политике и погоде. Никита был недоволен собой, своей слабостью и безответностью. Он боялся поставить Эмилию на место, сказать ей вразумляющее слово поперек. Это угнетало. Но в то же время он сам себя уговаривал: «Какой смысл этих разговоров? Только поругаемся. Она всё равно ничего не поймет, а я многое потеряю. Она уже забыла про собаку и счастливо предвкушает игру людьми. Так и не выросший ребенок, жестокий бесчувственный капризный ребенок, живущий в мире своих инфантильных фантазий и прихотей. Для нее все и всё игрушки. Не потому, что она настолько сознательно зла. Она просто не понимает, что это зло. Она настолько естественно считает себя исключительной и благодетельной, себя и людей своего круга, что совершенно уверенна в правоте этих людоедских суждений.
И я для неё игрушка. А когда я ей наскучу? Рано или поздно ведь это случится. Вышвырнет так же? Усыпит? С другой стороны - а не плевать ли мне? Пока я в фаворитах, надо пользоваться. Пока есть возможность, надо выкачать из их семейки столько, сколько смогу. Что я, зря терпел всё это столько времени? Я слишком долго и тяжело шел к этой цели. И не собираюсь отказываться от своих планов и желаний. Стоит ещё потерпеть, чтоб получить гораздо больше.
Я должен дойти до конца! Сама судьба благоволит мне. Я должен войти в это общество и взять всё, что мне полагается. Когда мы поженимся, об этом будет в журналах, в лентах новостей, так или иначе. И даже если отец и Катя не следят за жизнью известных людей, им об этом доложат знакомые. Они узнают о том, как высоко я взлетел!
Неужели мной только это движет? Я делаю всё ради их мнения?
Нет, это не так! Я делаю это ради себя! Мне плевать на них. Но я должен получить это всё. Награду за свои страдания».
И даже сейчас, сытый и холёный, надежно упакованный и обложенный со всех сторон всевозможными подушками финансовой безопасности, Никита вдруг снова испытал животное чувство голода - то чувство голода, усталости, обречённости, безвыходности, одиночества, страха, затравленности и неведения, когда он не знал, протянет ли ещё день. Такое невозможно забыть. Вот и теперь, вырвавшись из пучины давно минувших дней, оно ледяной удушливой волной окатило его с такой силой, словно это было только вчера.
Самыми трудными и невыносимыми были первые полгода. Одиннадцатый класс. До окончания оставался лишь месяц. Никита, как ушел тогда из дома, так больше никогда и не возвращался, даже вещи не забрал. Временно остановился у друзей. Маме только сообщил, что жив-здоров, и то только потому, что понимал — он несовершеннолетний и его будут искать, насильно вернут родителям. Мама ни в чем не провинилась в его глазах, но даже и её он тогда не хотел видеть, отказался от встреч и от её помощи. Отец молчал. Отца он люто ненавидел.
Кое-как сдал выпускные экзамены. В школе никто так и не знал о его ситуации. На свой выпускной он, конечно, не пошел. Не было совершенно никакого желания, нечего было надеть, не было средств ни на что. Но главная причина — он избегал встречи с родителями.
Зато он пошел украдкой смотреть на выпускной Кати. Наблюдал за ней на отдалении. Она была очень бледна, казалось, совсем прозрачна, как призрак, в прекрасном длинном платье цвета шампанского, в тон развевающихся волн её волос. Она скорее походила на трогательную невесту, если бы ни её совершенно безразличный ко всему происходящему вид и лицо без капли кровиночки и любой эмоции. Это был призрак той Кати, которую он знал ещё два месяца назад.
Никита не мог определить, что он чувствует, так как испытывал слишком много противоречивых эмоций сразу: жалость, гнев, страстную влюбленность, почти одержимость Катей и ее красотой, ненависть, разочарование, досаду, обиду. И где-то там на задворках всех этих жгучих переполняющих чувств угадывалось что-то смутное и невнятное, напоминающее раскаяние, сожаление, совестливость, желание всё вернуть, унизиться, попросить прощение у нее, у ее родителей, у своих родителей, признать вину, жестокость и глупость, в лепешку расшибиться, чтоб всё исправить и вновь заслужить доверие и любовь этих самых дорогих ему людей. Но гнев, гордость и уязвленное чувство собственного достоинства задавили на корню несмелые ростки тех проявлений человечности, которую он разжаловал в слабость.
Затем его ждала негостеприимная, холодная, злая и голодная Москва. То лето ему страшно было вспоминать. Сначала он пробовал поступить в университет, какое-то время жил в общежитии для абитуриентов, но так и не прошел, немного не дотянул по баллам. Без поддержки, денег и связей отца это оказалось сложнее, чем он думал.
Работал на самых тяжелых и грязных работах — 17-летний мальчишка без профессии, без крыши над головой, без знакомых. Первое время он спал прямо на скамейках в парках, на картонках в раздевалках и подсобках. Порой нечего было есть. Затем с первой нормальной зарплаты он смог снять себе угол, но денег едва хватало на оплату комнаты, на еду и проезд почти ничего не оставалось. Сухие макароны, хлеб и вода — это была его привычная трапеза целый месяц. Бывали дни, когда приходилось выбирать между ужином и возможностью доехать на метро. Поэтому часто он ходил пешком по хорошей погоде.
Осенний призыв открыл ему новые возможности — он сам пришел в военкомат. Служба в армии оказалась спасением. Он был сыт, одет, у него была крыша над головой — и это показалось раем на Земле после ужасного лета выживания. За армейский год он физически окреп, завел друзей. Это у него всегда хорошо получалось. А следующим летом ему удалось поступить в ВУЗ.
Дальше дела его пошли в гору. Он больше никогда не голодал и всегда имел приличную крышу над головой. Заприметил самую состоятельную из сокурсниц, и спустя пару месяцев уже переехал из общежития в её отдельную просторную квартиру. У Никиты не было другого стартового капитала, кроме его природной мужской харизмы, красоты, обворожительности и умения красиво говорить и заговаривать дам всех возрастов, умственных способностей и статусов. Он менял их одну за другой, и каждая новая стояла чуть выше в финансово-социальной потребительской цепочке человеческой среды обитания. На момент, когда он встретил Эмилию, Никита уже обзавёлся собственной хорошей квартирой в центре, Фордом Мустангом и стал одним из четырех компаньонов архитектурно-строительной компании, развивающейся успешно и динамично. Пожалуй, он мог бы притормозить на достигнутом и не искать новых женских рук, но кажется, этот марафон захватил его, и следуя чисто спортивному интересу, он продолжал играть роль переходящего факела в захватывающей и зрелищной женской эстафете. И именно в руках Эмилии он восходил на свой личный Олимп и не мог уже остановиться. Слишком много сил и времени было истрачено, слишком много боли и унижений. Он должен получить свою заслуженную награду! Свое справедливое поощрение за всё пережитое, за все лишения, физические и душевные муки.
Его мечты должны сбываться. Назло. Назло тем, кто от него отрёкся.
Назло отцу. Никита не мог лишить себя удовольствия представлять, как отец в холодном бешенстве будет сжимать свои кулаки, видя как его изгнанный сын сам добился заоблачных высот. Пусть теперь отец утрется. «Думал, что я сдохну где-то в канаве или буду ползать в слезах раскаяния и сожаления? Ты сам будешь ползать в слезах раскаяния и сожаления. Как мог ты отказаться от единственного сына?! Плоть от плоти твоей, твоя кровь, наследник. Ради чего ты горбячился всю жизнь? Чтоб вышвырнуть меня однажды как безродного щенка на помойку? Сокрушайся теперь до конца дней твоих. Кому теперь ты все оставишь? Я ни копейки твоей не возьму, да мне и не нужны больше твои копейки. Я голодал, а теперь могу обеспечить своих будущих детей, и внуков на многие поколения вперед. Только они и знать о тебе не будут. Ты хотел внуков? А будешь стареть в полном одиночестве, лишь издалека наблюдая за моими успехами и за теми, кто никогда не назовет тебя дедом».
Но его даже не столько реванш над отцом будоражил, сколько возможность уязвить побольнее Катю. О Кате он очень старался не думать, пытался забыть ее изо всех сил. Именно поэтому за все эти годы не прошло и дня, чтоб он не вспоминал о ней. Первая любовь, первая женщина — как вырвать её из своего сердца и выветрить из головы? Его утешало лишь то, что скорее всего, и она так же мучается. Страстная всепоглощающая и не находящая выхода влюбленность, запечатанная в нем, с годами настоялась и из пьянящего молодого сладкого игристого вина перебродила, скисла, окрепла и загустела в горький тухлый яд. Катя — виновница всех его бед. «Лишь ее глупость, невнимательность, девичья легкомысленность привели тогда к беде. Или она специально так устроила, не терпелось познать «радости» материнства. Глупые наивные бабы! Подождала бы пару лет, и я был бы готов». Теперь у него было всё: деньги, связи, перспективы, большая красивая квартира, машины, время... Теперь он готов был стать отцом. Он даже хотел этого. У него было всё. Кроме Кати...
- Ну и пошла ты к черту!!! Дура! Кусай локти, зная, кого потеряла!»
Никита не замечал, как сжимает и сжимает кулаки, белеющие напряженными костяшками. Как стискивает зубы, и шторм гнева ходит волнами по гладко выбритой нижней части лица. И как тонкие ноздри его красиво и хищно раздуваются, заостряя аккуратный нос. Лицо его было похоже на грозовую бурю — восхитительно и ужасно одновременно.
В попытке убежать от себя, сбежать от потока нахлынувших воспоминаний и чувств, он безостановочно и бессознательно мчал по привычному направлению, на северо-запад по трассе М-11. Вечер сгущался в ночь. На сапфирово-черный сатин неба незаметно выкатилось позолоченное блюдо луны, полное через край лунного молока, щедро разливаемого по всем видимым пределам. Которые теперь, по кайме тронутые этим воздушным серебром, приобретали какой-то особенный, скрытый днем, смысл и раскрывались потайными гранями. Никита тоже обратил внимание на это внезапно распахнутое полотно ночи, отраженное и умноженное в обширной необъятной глади раскинувшихся под мостами озер.
«Где это я?»
Он обратился к навигатору. Завидово, Тверская область, река Шоша.
«Вот я и доехал до Тверской области. А ведь права была Кристина. Как тут здорово! Просто «завидово», какая красота вокруг!»
***
В середине августа Никита с Эмилией улетели в Японию. Как он и предполагал с самого начала, эта поездка пошла на пользу отношениям и сблизила их. Он отрешённо и самозабвенно отдыхал от работы, она отвлеклась от своих гротескных арт-фантазий и планов по спасению мира и исправлению человечества. Восхитительная и многообразная природа островов, совершенно необыкновенная культура и быт японцев с утра и до ночи занимали их внимание и становились главной и практически единственной темой их бесед и впечатлений.
Они остановились в отеле в префектуре Канагава на острове Хонсю с потрясающим видом на умиротворяющую Фудзи по ту сторону залива Сагами. Отель не был большим и пятизвездочным. Это место не претендовало на шик, роскошь и изобилие развлечений. Это был тихий уединенный уголок на лоне природы. Каждый «номер» представлял собой обособленные апартаменты в виде одноэтажных домиков с большими панорамными окнами в современном японском стиле, связанные в единый комплекс каменными или дощатыми дорожками, площадками и изогнутыми мостиками через ручьи с кристальной проточной водой. Изоляции от соседей способствовали густые и плотные зеленые насаждения и живописные заросли всевозможных видов и размеров — от высоких и раскидистых сосен, до совершенно миниатюрных кустарников и декоративных цветущих кочек. По вечерам этот сад-отель постепенно зажигался разнообразными огоньками и фонариками, которые вдруг появлялись в самых непредсказуемых местах и имели самую неожиданную форму. Фонарики-камыши, гирлянды-цветы на лианах, светящиеся булыжники в мощеной дорожке, тлеющая фосфорным зеленоватым светом жабка посреди маленького, почти карманного, пруда… Всё было сделано с большим вкусом, гармонией и любовью не только к человеку, но и к природе. Во всём этом чувствовалась тысячелетняя древность философии жителей страны восходящего солнца, неспешная созерцательность и тончайшее искусство жить просто и сейчас, но с размахом на калейдоскопическое многообразие вечности, которую каждый может увидеть в любой росинке.
Недели через три Никита под предлогом рыбалки отделился от Эмилии, которая поехала на шопинг в Токио. Хотя на самом деле Никита нанял заранее переводчика и отправился в тот самый парфюмерный бутик, о котором ему рассказала Наталья.
Он примерно и представлял себе увидеть что-то подобное. Это место меньше всего напоминало торговую точку. Здесь не было и не могло быть множества стеклянных витрин и полок с расставленными флакончиками всех сортов. Это и не называлось ни магазином, ни бутиком. В русском языке и слова-то такого не было, чтоб точно назвать место, но переводчик попытался подобрать несколько вариантов для лучшего понимания сути: «дом благоухания», «ароматория», «место обитания ароматов». И тот человек, который вышел им навстречу и пригласил в этот «дом», не был ни продавцом, ни консультантом, ни парфюмером. Он именовался проводником, гидом.
Они поклонились друг другу. Никита, конечно, чувствовал себя каким-то великаном-переростком в окружении гида и переводчика, и слоном в посудной лавке, несмотря на простор и аскетичную обстановку в стиле ваби-саби [1]. До верха помещения он мог бы достать рукой стоя на цыпочках, хотя его спутникам пришлось бы подпрыгнуть. Пространство этого «дома», казалось, было высечено в скале. Либо использовался природный грот, стены и своды которого лишь слегка облагородили и добавили щепотку цивилизации — небольшие, но яркие светильники да пара плетеных джутовых пуфов, каменных скамеек и несколько пеньков-табуретов из очень старых и узловатых стволов видавших виды, возможно даже императора Сакурамати [2].
Красота и таинственность «места обитания благоухания» главным образом заключалась в округлом неровном проеме по центру свода, через который сюда вниз лился янтарным потоком сентябрьский мягкий свет, вобравший в себя свежие и пряные запахи леса. Никита поднял голову вверх и увидел синее-синее небо. А по ночам сюда, наверняка, заглядывают звёзды и перешептываются о чём-то своём с душистыми обитателями, обсуждая, какие ещё беззвучные песни петь для услады и успокоения людей. Как ни странно, но в этом доме он был не единственный гость. Учитывая заведомо космический ценник на возможность забрать с собой одного из тех, кто дожидался здесь своего человека, пребывая в сладкой дремоте. Пара в возрасте, одинокий мужчина солидного вида, необыкновенно красивая ухоженная женщина, лицо которой показалось Никите очень знакомым, в сопровождении крепко сложенного темнокожего человека с суровым проницательным взглядом. Все они были, судя по всему, не местные. Но присутствовали также трое японцев. Мужчина, ничем не примечательный на первый взгляд, который держал в руках один из флаконов и о чем-то оживленно беседовал с другим гидом. И две женщины средних лет. Маленькие худощавые японские женщины. Одна отвлеклась от изучения «хозяев» дома и уставилась на Никиту. Причем это был не один из тех женских взглядов, которые он привык ловить на себе. Она смотрела широко раскрыв веки с каким-то ужасом, но без страха, а скорее с изумлением. Никита тоже стал смотреть на нее. Заметив его внимание, женщина слегка ткнула локтем свою спутницу и, когда та оглянулась, произнесла тихим шепчущим голосом: «Шинигами!» Он хотел бы понять, да ничего не понял. Переводчик вряд ли слышал, что она сказала, так как беседовал с проводником, пока Никита был занят осмотром удивительного места. И он не был уверен, что точно расслышал и запомнил слово.
Собственно, это было не так уж и важно. Скорее всего женщину удивил его рост, ширина плеч и соломенный цвет волос. Не каждый день встретишь такого странного верзилу в лесу префектуры Канагава. И Никита продолжил дальше прохаживаться мимо скалистых стен, разглядывая мудрёные и простые, как капля воды, флаконы духов, которые уютно примостились в нишах либо на сланцевых выступах. В доме-пещере царил полумрак, но каждый драгоценный экспонат был ярко освещен индивидуальным светильником, торчащим из стены или свисающим со свода, причем нигде не было видно проводов, словно электричество качалось прямо из воздуха. Некоторые флаконы поражали своей искусностью, так же как другие своей простотой. Птички, киты и карпы кои [3], цветы, камни, морская волна, джонка с алыми парусами и такарабунэ [4], сямисэн [5], кот, дракон, круглый деревянный шарик, кольцо с ладонь из розового кварца, черный мерцающий брикет из авантюрина, размером со спичечный коробок… И вот он, который искал Никита, - маленькая бирюзово-лазурная пташка на жилистой веточке.
- А-а-а! - протянул проводник и понимающе заулыбался. - Вот вы за кем приехали. Сложный характер и непростая суть, но душа открытая и чистая. Особенная мозаика нот. Для особенных женщин. Если узнаете эту музыку среди других, то она отправится с вами.
- А если не узнаю? Вы мне не продадите?
- Купить можно почти всё. Кроме любви и истинной преданности.
Никита согласился. Он ничего не терял. Он с трудом понял загадочный тон гида и что тот имел в виду, так же как прекрасно понимал, что за такую сумму ему в любом случае продадут эту «особенную птичку». Помощник гида, молоденький изящный тонколицый японец, принес пять похожих между собой веточек, разложенных на каменном подносе — простом тонком срезе необработанного камня. Никита стал принюхиваться. Две из них сразу отложил в сторону, а вот оставшиеся три… О да! Это был тот самый запах! Казалось, со временем он стал нравится ещё больше. Но три оставшиеся веточки пахли практически одинаково. И определить нужную оказалось не так просто, как он думал сначала. Никита перебирал между ними, откладывал в сторону, затем возвращался к отвергнутым вновь, но в конце концов сделал свой выбор на том запахе, который казался наиболее милым и притягательным.
- Вот этот, - он протянул веточку проводнику.
Тот хитро сощурил глаза и тонко улыбнулся.
- Этот аромат для женщины, которая живет в вашем сердце?
Никита не сразу нашелся, что ответить. Он не был готов озвучивать это вслух, но почему-то безудержно хотелось быть откровенным:
- Да, пожалуй.
Проводник надел белые тонкие перчатки, вынул бирюзовую птичку из ниши и поставил на каменный поднос в руках юного помощника.
- Можете рассмотреть поближе.
Никита взял в руки и стал изучать это, поистине, произведение не только парфюмерного, но и ювелирного искусства.
- Они будут долго радовать вас и вашу избранницу. Наносить их надо совсем немного, держатся они долго, особенно на волосах и одежде, и не потеряют своих свойств и силы ещё десять лет.
- Чем это они так пахнут, что невозможно оторваться?
Гид пустился в перечисление основных компонентов, часть из которых Никита с трудом представлял на запах, а часть остальных названий вообще слышал впервые. Но встречались и вполне себе знакомые и понятные позиции: роза, грейпфрут, пион, миндаль, лаванда, манго, кедр, сандал, пачули...
-… и конечно, ни одни по-настоящему хорошие духи не обходятся без пары капель любви и дыхания богов.
Никита усмехнулся про себя: "Надеюсь, эти "капли любви" и "дыхание богов" не относятся к запрещённым психотропным веществам". Но для проводника озвучил более мягкую версию вопроса:
- Я слышал, они повышают настроение и работоспособность?
- Да, это не только великолепный аромат, но и настоящий источник энергии и бодрости духа. К тому же в них кодо [6] проявляется ещё одним необычным и полезным свойством: ювелирно подобранная гамма этих запахов в сочетании с пыльцой корундов и минералов, раскрывают в человеке истину, снимают покров с его пыльного склада тайн.
Никита поднял бровь. Это было что-то новенькое:
- Это типа сыворотки правды? Разболтаешь все секреты?
- И да и нет. Главным образом человек раскрывается и становится честен перед самим собой. И точно начинает понимать, что хочет его сердце. Раскрывать душу перед другими людьми или нет — этот выбор остается в его власти. Но то, в чём он перестает быть волен — это продолжать лгать себе. И тогда очень интересные вещи вдруг начинаешь узнавать про себя. Разум становится чище и путь видится яснее.
Гид загадочно улыбнулся, сощурив свои и без того узкие веки уроженца страны очень яркого восходящего солнца, слепящих белоснежных снегов Фудзи и зеркальных бликов кристального залива Вакаса.
----------
Сноски:
[1] Стиль ваби-саби акцентирует внимание на простоте, природных материалах и естественном виде предметов, зачастую имеющих характерные следы времени и использования, находя красоту в несовершенстве. Слово «ваби» переводится как «скромность» или «простота». В свою очередь, «саби» означает «сезонность» или «увядание». Иногда wabi-sabi с японского переводят как «красота в несовершенстве».
[2] Император Сакурамати - 115-й правитель Японии (1735 — 1747). Утверждается, что он являлся талантливым автором танка. Занимался изучением японской истории и литературы, известны достижения в живописи.
[3] Карпы кои (парчовые карпы) - декоративные одомашненные карпы примечательной пятнистой окраски. Занимают важное место в японской культуре. Их образ связан с историей, символикой, традициями разведения и использованием в японских татуировках и живописи.
[4] Такарабунэ - мифический корабль в японском фольклоре, дословно переводится как «корабль сокровищ». Неотъемлемая часть традиционного празднования японского Нового года.
[5] Сямисэн — традиционный струнный музыкальный инструмент. Относится к важнейшим музыкальным инструментам Японии.
[6] Кодо - «путь аромата» - японское искусство благовоний, представляющее собой сложную философско-эстетическую практику работы с ароматами. Наряду с чайной церемонией (тядо) и икебаной, кодо входит в тройку классических искусств Японии.
Глава X http://proza.ru/2025/12/11/1198