Загадки Пугачевского бунта

                                                       
    Когда на Урале заполыхало новое казацкое восстание, то вначале это  не вызвало особого беспокойства в столице, - полагали, что бунт, как это уже было не раз, будет  легко  подавлен.
    Правда, уже  и тогда  недоумение и досаду вызвали некоторые известия из Оренбурга. Странными   оказались  действия Максима Шигаева, -  посланника  яицких казаков, искавших у государыни оправдания яицкому казачьему бунту 1772 года. Его вместе с другими посланниками больше  четырех месяцев продержали в Петропавловской крепости,  потом еще почти год в оренбургской тюрьме вместе с содержавшимися там предводителями и видными участниками восстания.  После чего  сочли  возможным  помиловать  на том  основании,  что  во время восстания он   защитил от мести капитана гвардии Дурново -  командира карательного отряда, прибывшего вместе с генералом Траубенбергом, уговорил казаков не убивать тяжелораненого капитана.
    Его освободили, но не прошло и двух месяцев, как Шигаев стал одним из главных зачинщиков нового вооруженного выступления. 29 августа 1773 он вместе с казаками И.Н.Зарубиным-Чикой, Т.Г.Мясниковым и Д.К.Караваевым встретился на Таловом умете под Яицким городком с Пугачевым. На встрече обсуждались планы нового восстания на Яике, в подготовке которого  Шигаев принял самое деятельное участие. С 17 сентября он находился в рядах повстанческого войска, участвовал во взятии яицких крепостей и осаде Оренбурга. Был  произведен Пугачёвым в полковники,   получил  титул «графа Воронцова»  и был включен   в состав созданной в середине ноября  1773 повстанческой Военной коллегии.
    Нечто подобное произошло и с очередными  посланцами яицких казаков, - Афонасием Перфильевым  и Петром Герасимовым, побывавшими в Петербурге в канун восстания.  Если  цесаревич Павел не вступил на престол, решили яицкие казаки, надо   отправлять новую делегацию, - теперь уже  к императрице Екатерине. Просить её о прощении мятежных казаков, наказанных и сосланных на каторгу и поселение в Сибирь,  тех, кто ещё укрывается в степи; просить об амнистии участникам восстания, возвращении войску прежних прав и порядков.
    В августе 1773 года, за месяц до начала восстания Пугачева, такая делегация под водительством Афанасия Перфильева  была сформирована и отправлена в Петербург. Перфильев  был кровно заинтересован в решении поставленных перед ним  задач, поскольку и сам  принимал  участие в восстании  казаков в 1772 г.; после его разгрома укрывался от наказания в хуторах под Яицким городком. Делегаты подали на имя императрицы челобитную, которую по её поручению рассматривал генерал-адъютант  граф А.Г.Орлов  и члены Военной коллегии.
    Орлов  заверил их, что все их просьбы будут удовлетворены, если будет выполнено тайное поручение императрицы: возвратившись на Яик, они должны были отговорить казаков от сообщничества с Пугачёвым, арестовать  и выдать его. Перфильев с Герасимовым дали на то своё согласие — «объявили себя готовыми усердно служить всемилостивейшей государыне и обещались, сколько будет сил, сие повеление исполнить в точности». Но поступили они по-иному  и тоже оказались  в ближнем окружении Пугачева.
    Прибыв 14 декабря  в Яицкий городок, явились  к коменданту местного гарнизона подполковнику Симонову и рассказали ему о порученном деле. Симонов отправил Герасимова уговаривать казаков в нижне-яицкие форпосты, где он вскоре встретился с пугачёвским атаманом М. П. Толкачевым и вступил в его отряд.
    Перфильева же Симонов послал в стан Пугачёва под осаждённым Оренбургом, где тот и должен был исподволь приступить к выполнению порученного ему  дела. В конце декабря Перфильев прибыл в Бердскую слободу, где встретил близкого своего товарища – Овчинникова, которому чистосердечно рассказал о деле, порученном ему графом Орловым. Однако после основательной с ним беседы заявил Пугачёву о готовности служить в его войске. Перейдя на сторону Пугачева, Перфильев стал одним из самых верных его сподвижников.
    Пётр Герасимов не успел войти в круг ближних помощников Пугачева, но и он показал свою преданность делу восстания, -  погиб  в сражении под Татищевой крепостью в марте 1774 года.
    Перфильев  повсюду объявлял, что послан из Петербурга «от Павла Петровича с тем, чтобы вы шли и служили его величеству».  В мае 1774 года  он был произведен Пугачёвым в полковники и  на всем  пути  повстанческого войска от Магнитной крепости до Черного яра на Волге  командовал Яицким казачьим полком, участвуя в крупнейших сражениях весной и летом 1774 года (у Троицкой крепости, в Уральских горах, под Кунгуром, Осой, Казанью, Саратовом, Царицыным и у Черного яра).
    Накануне последнего боя  24 августа 1774 года он был произведен Пуга-чевым в чин генерал-аншефа. При этом  в круг обязанностей Перфильева входило производство следствия и суда над пленными.  К слову сказать,   А.С. Пушкин, занимавшийся историей Пугачевского бунта, в своих   "Замечаниях о бунте" склонен был относить Шигаева (наряду с А.П.Перфильевым) к числу "смышленных сообщников" Пугачева, управлявших его действиями.
    Поневоле возникает вопрос: кому был обязан  Пугачёв прибытием этих «смышлёных помощников»?  Кто хлопотал о помиловании Максима Шугаева?  Кто подобрал кандидатуры, и  надоумил Алексея Орлова дать «тайное поручение» именно этим лицам, - Перфильеву и Герасимову? Не получил ли Перфильев прежде инструктаж и задание  от иного, более для них авторитетного лица с целью  окружить Пугачёва деятельными и надёжными помощниками?

    История появления среди приближенных Пугачева Максима Шугаева, Афанасия Перфильева и Петра Герасимова не единственная, вызвавшая недоумение и досаду екатерининского окружения. Не менее загадочной и необъяснимой явилась поступившая в Петербург информация о том, что в плен Пугачеву  добровольно сдался Михаил Шванич, который занимается  теперь  в его стане организацией военной коллегии.
    Можно ли было в это поверить? Ведь это был не какой-то там заштатный офицеришка из глубинки. Во время  правления  Елизаветы Петровны и государя Петра Фёдоровича его отец - Александр Шванвич  служил  в  составе Первой привилегированной  роты лейб-гвардии Преображенского полка, а в 1748  был определен в дворцовую охрану  императрицы. Был он человеком, как говорится, «не робкого десятка», - всем при дворе  была памятна  ссора, случившаяся у него в середине 50-х годов с братьями Орловыми, в ходе которой он шпагой ранил в лицо сержанта гвардии Алексея Орлова – брата екатерининского любовника.
    Подпоручик Михаил Шванич, как и его отец  был крестником  дочери Петра Великого -  Елизаветы Петровны. Он родился и вырос при дворе, и его хорошо знали все именитые сановники, в том числе, конечно,  и Никита с Петром Панины. Одним словом,  Шваничи были, можно сказать, элитой русского офицерского корпуса.
    В  начале 60-х годов Алексадр Шванвич отличился очередной «предерзостью», и за дуэль со смертельным исходом   был  отправлен служить в Оренбург.  Впрочем,  пробыл он там недолго. В 1761 году вступившим на престол Петром III он был возвращён в столицу и  назначен ротмистром в голштинский гвардейский полк. Таким образом, отец Михаила Шванича был обязан  государю «возрождением из небытия».
    Вскоре  после этого произошел дворцовый переворот, в результате которого Петр III был низложен,  и на престол вступила Екатерина II. В день переворота Шванвич,  как приверженец Петра  III, был арестован, и около четырех недель, - с 28 июня по 24 июля 1762 года содержался в заключении. 24 июля Екатерина  предписала Военной коллегии: произведя его в капитаны  выслать Шванвича с глаз долой, - на службу в один из полков на Украине. Вот почему и Шванвич-старший  и его сын,  критически, если не сказать - враждебно, относились и к братьям Орловым, и к самой государыне.
    Михаил  Шванвич, начав в 1765 году (в десятилетнем возрасте) военную службу ефрейтором в Ингерманландском карабинерном полку, два года спустя,  будучи ординарцем  Григория  Потёмкина, был произведен в вахмистры;  в 1770-1771 годах участвовал в Русско-турецкой войне, был в боях под  Негоштами, Журжей и Бухарестом.
    С октября 1772 года Михаил служил во Втором гренадерском полку в Нарве, где в июне 1773 был произведён в подпоручики.Вот тогда-то, перед  назначением в Предуралье,  и могла состояться его встреча и беседа с братьями Паниными. Это, конечно, всего лишь предположение, но не безосновательное, если учесть их личное знакомство, близость взглядов в отношении Екатерины, предстоящий  отъезд Михаила  в Заволжье, то положение, в каком  оказались цесаревич Павел с братьями  Паниными  и те планы, которые в это время они вынашивали.
    С сентября 1773 года Михаил  Шванвич находился в полковой команде поручика А. Карташева, производившей набор рекрутов в Симбирской провинции, месяц спустя с командой из 160 гренадер был включен в карательный корпус генерала В.А. Кара. А в ноябре 1773 года после разгрома восставшими  корпуса Кара при странных обстоятельствах оказался в ставке Пугачева.
    Рота поручика Карташова  без боя сдалась восставшим. Солдаты были приведены к Пугачёву, целовали ему руку,  подпоручики Шванвич и  Волженский   были произведены в есаулы; поручика же Карташова, не согласившегося принять присягу Пугачёву, он приказал повесить.
    Шванвич  перешел к  повстанцам в ночь на 6 ноября, а уже днем   Пугачёвым было объявлено  о создании Государственной военной коллегии. Это дает основания   предположить, что именно Михаил Шванвич явился инициатором и создателем при пугачевской армии этой важной организационной структуры. В свете такого предположения становится понятной и «монаршая милость»  Пугачева - пожалованная Шванвичу за труды шуба «с царского плеча».
    Именно в это время появилось у повстанцев голштинское знамя, когда-то принадлежавшее гвардии Петра III. Уж не Шванвич ли передал это знамя восставшим, которое в свою очередь получил от отца, сохранившего не только верность свергнутому императору, но и его реликвию?
    Михаил Шванвич пробыл в ставке Пугачева недолго. Увидев пьяный разгул пугачевского окружения в связи с одержанными победами;  бесплодное топтание повстанцев у стен Оренбурга, поездки самозванца к Яицкому городку с неудачными попытками взять крепость штурмом,  приведшие только лишь к потере времени; став свидетелем несвоевременной, вызвавшей недоумение рядовых казаков , женитьбы самозванца, Михаил одним из первых осознал, что задумка братьев Паниных обречена на неудачу.
    После разгрома основных сил пугачёвцев под крепостью Татищевой он бежал в Оренбург, где явился к генералу Рейсдорпу, заявив ему, что был в у Пугачева в плену. Рейсдорп ему поверил, направил его в гренадёрский полк, в котором он  ранее  служил. Но, как говорят, шила в мешке не утаишь, - скоро стало известно о его действиях в ставке Пугачева, он был арестован и отправлен в Петербург.
    Случайно ли оказался Михаил Шванич среди повстанцев? А если нет, то кто надоумил его совершить такой поступок?
    Все эти известия,  так или иначе, доходили до Петербурга, и у одних это вызывало чувство недоумения, у других – мысль о том, не является ли это новое выступление яицких казаков тщательно спланированной акцией, направленной на свержение императрицы Екатерины и возведение на престол цесаревича Павла Петровича. Такое суждение находило немало подтверждений в действиях восставших.
    Нынешние читатели, как и современники Пугачева – образованные и  сведущие люди, должно быть не раз задавались вопросом: неужели ближнее окружение самозванца верило в то, что это действительно государь Петр III?  Конечно же, – нет. Не такими наивными и простодушными  были обкатанные и потертые жизнью богатеи Яицкого, Илецкого и других казачьих городков, окружавшие Пугачева,  эти прожженные казачины, многие из которых бывали и в Петербурге, и в сражениях Семилетней и Турецкой войны. За это время они в достаточной мере насмотрелись  и  генералов,  и маршалов, и спесивых царедворцев, чтобы в ежедневном общении с самозванцем по тысячам житейских деталей не увидеть в нём  себе подобного.
    Более того, несмотря на содержавшуюся в захваченной у плененных  офицеров информацию,  что во главе бунта стоит казак Зимовейской станицы Емельян Пугачев, они знали, что это не так. Пугачев был им известен по его пребыванию   в Яицком городке осенью 1772 года, когда он  подговаривал казаков бежать на свободные территории Закубанья. Знали они и о том, что в 1773 году Пугачева  арестовали и привезли в Казань, где заключили в тюрьму,  обвинив его  в государственной измене. Дело рассматривалось в Тайной экспедиции Сената в Петербурге. Пугачева тогда приговорили к пожизненной каторге в зауральском городе Пелым. Однако документ с приговором прибыл в Казань спустя три дня после побега Емельяна. Розыски успеха не принесли. Что с ним сталось, - никто не знал. Проводившееся после подавления бунта расследование показало, что Емельян Пугачев и предводитель  восстания  различались и внешностью и возрастом и характерами.
    Человек, возглавивший восстание, не был и  яицким казаком. Именно в силу этого обстоятельства он  был в значительной степени  подчинен  воле своего окружения, состоявшего из яицких казаков, не мог не считаться с их желаниями и требованиями, во многих случаях шел у них на поводу.  Они же в свою очередь  своим поведением «на публике» умело подыгрывали ему, демонстрируя свою преданность самозванцу, тем самым способствовали распространению среди простых людей слухов, что это действительно государь Петр Федорович, тем самым привлекая к восстанию новые толпы крестьян, заводских рабочих и инородцев, недовольных правлением Екатерины.
    С удивительной быстротой казаками был захвачен целый ряд малых крепостей  Яицкой линии и осажден Оренбург. Действия  восставших  в этот период не были особо жестоким и кровопролитными, - убивали и вешали лишь ярых сторонников царствующей императрицы, отказывавшихся присягать «ожившему» государю и цесаревичу Павлу.
    В Петербурге всполошились,   когда в ноябре 1773 года под Оренбургом повстанцами был разгромлен  авангард корпуса  генерал-майора В.А. Кара, назначенного Екатериной командующим карательной экспедицией, а вслед за этим  захвачен в плен отряд полковника Чернышёва, насчитывавший более тысячи  казаков, около 700 солдат, 500 калмыков, 15 орудий и громадный обоз.
    Известно, что на своих  пиршествах  Пугачев  поднимал  тосты  за  Павла  и его жену - великую княгиню Наталью Алексеевну, им же  по  его  приказу  была  принесена присяга на всей повстанческой территории. В своем лагере Пугачев распускал слухи, что с Павлом все время ведется переписка, что «к нам скоро будет  и молодой государь с войском донских казаков»; заявлял, что сам он  царствовать  не собирается, а поднял народ против Екатерины  лишь потому, что хочет восстановить на  царствование   цесаревича.
    Если бы Пугачев с казачьим войском, оставив Оренбург, без задержки двинулся  к Москве, да еще, как это планировалось,  получил  поддержку донских казаков, то к весне он был бы со своим войском  у стен древней сто-лицы.  И тогда  заговор по свержению Екатерины и возведению на престол цесаревича  Павла имел бы все шансы на успех.
    Такое суждение о Пугачевском восстании не является чем-то новым, впервые сформулированным автором настоящей повести. Нет. Вот что писал об этом  историк-публицист Александр Бушков: « … если бы Пугачёв не потратил столько сил на бесплодную осаду Оренбурга, эта армия могла бы дойти до Москвы, где способных оказать ей сопротивление войск попросту не было...». По всей вероятности на это и рассчитывали Никита и Петр Панины в своих планах.
    Но самозванец этого не сделал. Из-за задержки повстанцев у стен Оренбурга благоприятная обстановка для прорыва к Москве была утрачена,  ход событий переломился, и в  марте 1774 года восставшие повсеместно  стали терпеть поражения. Многие  руководители восстания и рядовые участники были убиты или пленены, оставшиеся рассеяны.  Правда со смертью командующего карательными отрядами Бибикова в апреле 1774 года, восстание вспыхнуло с новой силой в заводском крае Южного Урала и  Башкирии, но  стала при этом перерастать в кровавый народный бунт, в который помимо яицких казаков включились крестьяне, рабочие уральских заводов и проживавшие в том краю инородцы.   
    Именно в это время в стан Пугачева под пригород Осы прибыл посланец из Петербурга - ржевский купец А.Т. Долгополов, назвавший себя Иваном Ивановым, с дарами от цесаревича Павла и великой княжны Натальи Алексеевны.
    В исторической литературе и, особенно, в художественной беллетристике  этому эпизоду уделено немало внимания, притом часто  саркастически-язвительного. Так,перечень подарков:«сапоги, шапка, перчатки…» сопровождается насмешливым комментарием, что де  от цесаревича то  можно было бы привезти подарки и более ценные. При этом далеко не все авторы  пишут о том, что среди  подарков было еще и два дорогих камня. (К слову сказать, в следственных  делах сохранилось описание этих камней, обнаруженных среди захваченного личного имущества Пугачева. Правда, их стоимостной оценки в этом описании нет, - видимо, в следственной комиссии не оказалось сведущего в таком деле специалиста). Потёмкин писал Екатерине:  «нашлись и два камня въ кошельк; самозванца, точно какъ онъ объявлялъ. Первый изъ нихъ б;лой восточнаго хрусталя, сердца им;етъ фигуру, а другой четвероугольный желтоватой и весь изцарапанъ».
    Пишут, что Долгополов явился к «ожившему» государю Петру Федоровичу с тем, чтобы «выколотить» с него должок за поставленные им когда-то  на царские конюшни и неоплаченные пятьсот четвертей овса. При этом  не подтверждают это, ни каким-либо документом, ни чьим-либо свидетельством.   В состоявшихся впоследствии допросах участников восстания   об этом нет ни слова, - ни в показаниях Перфильева, ни в откровениях Канзафара Усаева, который доставил его в ставку Пугачева, ни в признаниях самого Пугачева. Зато говорилось, что он «священным имянем его высочества (цесаревича Павла) увещевал простой народ для преклонения к Пугачову, сказывая, что не Пугачев бунтует, а подлинной государь засчищает престол».
    Именно тогда - во время пребывания у повстанцев,  Долгополов узнал о «тайном поручении императрицы», которое Алексей Орлов  дал  Афанасию Перфильеву осенью 1773 года,  отпуская его на Яик. Это поручение явилось основой для   разработки в ставке Пугачева  блистательной  операции по извлечению из казны, как сказали бы сегодня,  «финансовых ресурсов» для решения стоявшей перед повстанцами  задачи – продвижения к Москве. По всей вероятности, именно тогда  было составлено  пресловутое письмо от имени Перфильева о готовности 324 яицких казаков  выдать Пугачева властям за денежное вознаграждение, - по 100 рублей на каждого. То самое письмо, над которым потешаются многие авторы, считая его  выдумкой и липовой подделкой Долгополова.
    Письмо в содержании своём, конечно, и в самом деле было «липовым». Там, по всей вероятности, были названы фамилии казаков, которые или  погибли  в боях, или  вовсе надуманные. Задача Долгополова состояла в том, чтобы доставить это письмо по назначению, и убедить государыню в правдивости его содержания, а уж встретить её посланцев с денежной казной было делом Перфильева и атамана Овчинникова.
    Как известно, Долгополов свою часть задачи выполнил. В какой-то мере выполнил он и задачу  Овчинникова с Перфильевым, поскольку сами они её выполнить  уже не могли, - один был убит, другой - схвачен карателями.
    Так кем же  был  этот Долгополов?  Коммерантом-авантюристом, заботившимся о пополнении своего кармана, как о нём пишут, или полномочным посланцем неведомых организаторов восстания, предложения и советы которого принимались к действию  самим его предводителем?
    При этом нельзя не сказать, что Долгополов был тоже лично знаком с Никитой  Паниными. Впрочем, рассудите сами.  История с неоплатой  поставки овса в дворцовые конюшни, пишут историки, произошла в 1762 году – во время  дворцового переворота, завершившегося возведением на престол Екатерины.  Ржевский купец  Астафий Долгополов являлся в ту пору официальным поставщиком фуража в конюшни государева двора. Согласитесь, что при большом значении в те времена, как мы сейчас говорим, «гужевого транспорта», и том «парке» ездовых и строевых лошадей  в дворцовых конюшнях, поставщик фуража являлся человеком весьма нужным и уважаемым.
    Писатель Вячеслав Яковлевич Шишков в своей книге «Емельян Пугачёв» писал, что Долгополов часто наведывался в Питер, доставляя овес для царских конюшен, имел даже беседу в Ораниенбауме с самим Петром Федоровичем. Есть все основания считать, что автор пользовался при этом какими-то архивными материалами, поскольку он называет даже имена должностных лиц,  принимавших в тот день у Долгополова доставленные им пятьсот четвертей овса, - А.А. Нарышкин и Д. И. Дебресан.
    Кто такой  Д. И. Дебресан,  мне выяснить не удалось, а вот первый приемщик, - Александр Александрович Нарышкин, - отпрыск знаменитого рода Нарышкиных, был личностью известной. Он в то время был в чине обер-шенка  (придворный чин II класса, введенный Петром I в 1723 г., в его распоряжении находились дворцовые запасы), то есть, попросту  говоря, был он при царском дворе завхозом.
    Очень может быть, что в сутолоке дворцового переворота с Долгополовым и в самом деле  не расплатились сразу, - в тот же день. Но разве при этом пропала необходимость в поставке фуража в дворцовые конюшни? Нет, конечно,  скорее даже наоборот, - скоротечность и многоплановость происходивших в это время событий только увеличила такую потребность, и в таких условиях никто не пошел бы на разрыв деловых связей с поставщиком фуража.
    Добавьте к этому, что, как уже не раз говорилось,  главным организатором дворцового переворота, - его «дирижёром», был Никита Иванович Панин, которому в тот короткий период междуцарствия пришлось оперативно решать множество вопросов, в том числе и хозяйственных. Имейте при этом в виду, что через свою сестру - Анну Ивановну Панину, - жену Белгородского губернатора В.В.Нарышкина, он был еще и родственником Нарышкиных, в том числе и вышеназванного  обер-шенка. И потому Никита Панин просто не мог не знать об истории с неоплаченной поставкой овса, наверняка имел встречу и знакомство с Долгополовым, и не мог не принять  мер по оплате долга и восстановлению с купцом деловых отношений. Могло ли быть иначе?
    Мало кто из авторов обращает внимание читателя на то (об этом  говорил  Пугачёв на дознании в Симбирске), что именно Долгополов (Иван Иванов) подал ему мысль,  «собрав новую толпу, идти на  Казань»; что «государь цесаревич с войсками следует к Казане на помощь».Вняв его совету,Пугачёв сумел объединить рассеянные отряды повстанцев и, несмотря на неоднократные тяжёлые поражения, после похода по Уралу и Прикамью, в июле 1774 года захватил  Казань.
   Но время было безнадёжно потеряно. Навстречу повстанцам уже шли воинские отряды, освободившиеся в связи с победным завершением турецкой войны.
Продолжение следует.