Начало повести: http://proza.ru/2020/02/28/1946
Предыдущая глава: http://proza.ru/2021/10/24/1773
За окном было ещё совсем темно.
В тёплой и уютной келье горела лампадка, едва различимо и приятно пахло ладаном. Где-то звонко и переливисто звонил колокольчик…
Дмитрий открыл глаза.
Уже полгода он из трудника был переведён в послушники.
Игумен, отец Анастасий, огромный, с кулаками, похожими на молоты, благословляя его на этот путь, довольно жмурился, словно после сытной Пасхальной трапезы.
В первый раз увидев Дмитрия, приехавшего вместе с художником в качестве помощника, он загадочно ухмыльнулся и протянул ему свою огромную ручищу для рукопожатия.
Рукопожатие игумена было настолько крепким, что Дмитрий невольно охнул, а отец Анастасий, улыбаясь, довольно прогудел, непривычно растягивая гласные: «Спасибо, Володимир! Вижу, вижу, нашего полку прибыло!»
Работа с художником оказалась интересной, а время, проведённое в отдыхе – настолько необычным и спокойным, что Дмитрий не узнавал сам себя.
Когда пришло время «Володимиру», как величал его игумен, уезжать, Дмитрий уже понимал, что хочет статься. Это желание было сильным, даже навязчивым, но отца Анастасия он побаивался, не зная, как подступиться к тому с подобной просьбой.
Однако игумен сам вызвал его. Иеромонах отец Сергий, правая рука настоятеля, однажды постучал в одну из келий трудников, где их поселили с Владимиром на время работы, и доложил, что Дмитрия ждёт настоятель.
Игумен принял его по-простому, указал на широкую деревянную лавку у окна и, когда
Дмитрий сел, спросил, пряча улыбку в густой бороде:
- Ну что, раб Божий Дмитрий, остаёшься?
Дмитрий посмотрел в проницательные глаза настоятеля.
- Вы, отец, откуда узнали? Есть у меня такие мысли…
- Ну, откуда узнал, пусть там и останется. Только тебе, Дмитрий, такой путь на роду написан. Натворил ты в жизни много всего, о чем жалеешь теперь. Не прав я?
- Правы, отец Анастасий. – Дмитрий опустил голову. – Прошу позволения остаться при монастыре трудником. Если благословите.
Отец Анастасий довольно хмыкнул.
- А сдюжишь? – он хитро прищурился, - у нас ведь здесь не курорт, сам понимаешь. Работа тяжелая, часто физическая. Коровы, свиньи, курятник, огород, да почитай других дел невпроворот? Это в книжках раньше про толстых монахов-бездельников писали. Во времена атеизма. А жизнь монашеская – это всегда аскеза, послушание и тяжкий труд. Хорошо подумал-то?
Дмитрий ещё раз прислушался к себе. Перед глазами замелькали картинки гулянок в ресторанах, полузабытые образы обманутых им женщин, Георгий с хищным, искаженным яростью лицом, и она… Валерия…
Она не простит его настолько, чтобы начать всё заново, связать с ним свою жизнь. А жизни там, «в миру», Дмитрий без неё он уже не представлял.
Он знал это, понимал, что прошлое утрачено полностью, ушло безвозвратно. Пора начинать другую жизнь.
- Хорошо подумал, отец. Благословите.
- Володимиру сам скажу, - опять пробасил настоятель тягуче, словно пропел, - хотя он и сам знал, что ты тут, у нас, останешься. Отцу Сергию скажи, что ты теперь трудник, а потом отправляйся к брату Николаю. Он выдаст всё, что нужно. Останешься в прежней келье. Послушания по работе будешь получать тоже у него. На этом всё, Дмитрий, ступай с Богом.
Игумен размашисто его перекрестил.
Келья трудников, где жили они с Владимиром, была рассчитана на восемь человек и была похожа на обычную комнату в общежитии. Обычные кровати, тумбочки, вешалка, полки для одежды.
О том, что трудники живут в монастырских стенах, говорили только иконы, горящая постоянно лампада перед ними и аналой с молитвословом и псалтирью.
Как трудник, Дмитрий получил послушание работать на кухне. Такое количество картошки, прошедшее через его руки теперь, он, наверное, не перечистил бы за всю свою оставшуюся жизнь…
Дмитрий носил вёдрами воду, которой для кухни требовалось очень много, мыл грязную посуду, таскал из кладовой мешки с крупами и мукой, носил дрова для печи, месил тесто на хлеб, словом, выполнял всё, что поручали.
Работали молча.
Седой, суровый отец Викентий, принявший на себя обет молчания, даже распоряжения свои ухитрялся раздавать, не произнося ни звука. Просто указывал на нужный ему предмет, поясняя на пальцах, сколько ему этого нужно принести.
Вскоре Дмитрий привык к молчанию за работой.
Став послушником, Дмитрий перебрался в другое здание, где жили только послушники, иноки и монахи. Их было ещё не так много, поэтому брат Николай выделил ему отдельную келью на двоих, что было поистине роскошью. В келье царила такая же спартанская обстановка. Пока соседствовать было не с кем и Дмитрий жил один.
Но ему с недавних пор нравилось одиночество. Да и приходил он к себе только для того, чтобы поспать. Всё остальное время занимала работа.
Первое время ему пришлось тяжело.
Работая с Владимиром, тоже приходилось много трудиться, однако за эту работу платили. Монастырский же быт, когда он окунулся в него с головой, оказался намного сложнее.
Поначалу он в кровь истёр руки, орудуя вилами в коровнике. Именно на такую работу его отправил брат Николай.
Получив у того несколько пар плотных перчаток и огромные вилы, Дмитрий уже к вечеру первого дня в качестве послушника понял, что его руки не привычны к такой работе. Кожа ладоней горела, её саднило.
Пот тёк рекой, он то и дело вытирал его рукавом новенького подрясника, торжественно выданного ему всё тем же братом Николаем.
Вечером подрясник пришлось срочно стирать, а сам Дмитрий, явившись с поникшей головой к отцу Николаю, исполняющего роль монастырского «завхоза», смиренно попросил у него дозволения работать в коровнике в рабочей одежде.
Отец Николай удивленно глянул на него:
- А ты, мил человек, в коровнике в подряснике работал, что ли?
- Да. – Дмитрий с недоумением посмотрел на худого и благообразного инока, в глазах которого плясали смешинки.
- Это, наверное, чтобы коровы небесную благодать прочувствовали? Мол, не простой человек у нас вилами навоз отгребает? – отец Николай весело рассмеялся. - Этак ты, брат, меня в полный раззор введешь! Где я на тебя подрясников напасусь?
Неожиданно он простецки хлопнул Дмитрия по плечу.
- Ты не обижайся, просто вас много, а я один. Забыл тебе сказать, что грязные работы выполнять надо в обычной одежде. Если у тебя такой нет, так я выдам. Даже обувь подберём, у меня сапог резиновых полно. Завтра с утра и приходи.
Он снова с усмешкой взглянул на понуро стоявшего перед ним Дмитрия.
- Вот возьми – для рук.
Инок протянул ему баночку с какой-то мазью. Дмитрий взял её, открыл, осторожно понюхал содержимое. Оно пахло какими-то травами.
- На ночь мажь ладони, саднить будут меньше и мозоли не прорвутся, а просто присохнут. Когда работаешь, прежде чем надевать перчатки, обматывай руки полосками чистой ткани, их тоже дам. Через какое-то время кожа «загрубеет» и забудешь, как больно было поначалу вилами ворочать.
Он повернулся, чтобы уйти.
- Послушники все с тяжёлой работы начинают. Трудников у нас не так много, только строимся, сам понимаешь. Сейчас стройка – главное, поэтому на хозяйстве только свои работают.
С этими словами брат Николай ушёл.
Так началась послушническая жизнь Дмитрия в монастыре.
Пронзительный звук колокольчика становился всё ближе, в дверь постучали. Дмитрий привычно посмотрел на часы – половина шестого утра.
Он уже усвоил, что монастырь – это некое подобие армии, только намного строже. Чёткая иерархия, следование уставу, жизнь по расписанию. Отличие в том, что жить в эти условия идёт человек добровольно. Как он.
Ночной дежурный, брат Афанасий, степенный и важный от порученного ему дела, каждое утро обходил двухэтажное, местами ещё не достроенное, здание, постукивая в двери келий.
Он яростно тряс колокольчик, словно пытался извлечь из него ещё более громкий звук, хотя, если честно, звон и так стоял такой, что поднял бы мёртвого из могилы.
Утренний подъём давал минут тридцать на быстрое одевание и приведение себя в порядок.
Умывались на первом этаже, где были рукомойники, такие же, какие когда-то Дмитрий видел мальчишкой в пионерских лагерях, только вода наливалась в ёмкость ведрами, вручную. Следил за наполнением рукомойников специально назначенный послушник.
Быстро умывшись, Дмитрий приготовился идти на утреннее молитвенное правило: определённый список молитв, которые по очереди читают те, кто умеет хорошо читать на церковно-славянском. Дмитрий читал уже вполне сносно, а главное – у него получалось это делать быстро, поэтому ему всё чаще поручали роль чтеца.
Но в этот раз он даже не успел выйти из кельи, как здание неожиданно огласилось пронзительным воплем.
Выскочив в длинный коридор, Дмитрий увидел отца Анастасия, победно потрясающего пустым ведром.
Перед ним, вымокший до нитки, стоял брат Алексей, самым большим искушением которого была страсть спать долго, а главное – беспробудно.
Игумен уже не раз при всей честной братии грозил тому всеми карами небесными, но организм брата Алексея был непреклонен.
Он усыплял его надолго и погружал в сон так крепко, что инока иной раз действительно невозможно было добудиться.
Вот и в этот раз, сладко сопящий во сне, брат Алексей даже не пошевелился от пронзительно звонящего колокольчика Афанасия, хотя тот, зная о прискорбной особенности Алексея, зашёл к нему прямо в келью, и принялся трясти колокольчиком у того над самым ухом.
Однако положение дел это никак не изменило: Алексей спал, как младенец.
Афанасий обиделся.
То, что он в очередной раз не смог добудиться собрата, повергло его в уныние, поскольку его репутация дисциплинированного звонаря и дежурного в который уже раз за месяц оказалась под угрозой.
Афанасий понесся в келью к игумену и доложил, что его усилия по пробуждению инока Алексея бессильны, и он умывает руки.
Отец Анастасий спокойно кивнул, потом вышел из своей кельи и спустился на первый этаж. Самолично набрав ведро холодной воды в рукомойнике, он снова поднялся по лестнице - к келье крепко спящего Алексея.
Позади него семенил побледневший Афанасий, понимающий уже, что, видимо, зря он нажаловался настоятелю.
Игумен широким жестом распахнул дверь в келью и невозмутимо вылил на сладко похрапывающего Алексея ведро воды.
Вдруг очутившись в холодной луже, тот проснулся мгновенно.
Заорав, он спросонок подскочил и треснулся головой о пустое ведро в руках настоятеля.
Ведро глухо звякнуло.
Заорав ещё громче, брат Алексей очнулся, наконец, от сна и, поняв, что произошло, бегом выскочил в коридор.
Отец Анастасий всё также невозмутимо вышел вслед за ним из кельи, внушительно потряс пустым ведром перед носом у мокрого с головы до ног брата Алексея, с которого струями стекала на пол вода, образуя на старом линолеуме большую лужу, потом вручил пустое ведро остолбеневшему брату Афанасию.
Затем игумен торжественно удалился, так и не произнеся ни единого слова, а повыскакивавшая из келий братия принялась хохотать.
Мокрого брата Алексея монахи по очереди хлопали по плечу, и со словами: «Прости, брат!», сгибались пополам от смеха.
Дмитрий хохотал вместе со всеми.
Его келья находилась поблизости, и он наблюдал сцену со стороны, но произошедшее было настолько комичным, что даже суровый, вечно молчавший отец Викентий улыбался в усы, боясь громко расхохотаться, как остальные.
Афанасий очнулся, наконец, от своего столбняка, торжественно внёс пустое ведро в келью, и водрузил его на тумбочку у кровати - в виде символа перевоспитания брата Алексея.
Монахи захохотали ещё громче.
Веселье продолжалось и за завтраком, когда кто-нибудь из братии, посмотрев на переодетого и умытого Алексея, уныло размазывающего по тарелке кашу и переживающего утреннее происшествие, невольно улыбался чуть не в тридцать два зуба.
Поначалу Дмитрию было непонятно, почему распорядок служб в храме не совпадает с распорядком работ. Большинство монахов в течение недели на службах не бывали.
Исключения составляли утренние и вечерние молитвы, выходные дни и праздники.
Основным принципом жизни в монастыре было правило: "Послушание превыше молитвы". Непривыкшему к такому положению вещей Дмитрию это казалось странным, по незнанию он искренне полагал, что удел монахов – именно молитва.
Поразмыслив, он понял, что это было правильным, поскольку кормилась братия собственным трудом. Да и строилась тоже.
Потекла дальше размеренная, тихая, простая жизнь, наполненная трудом и, как ни странно – покоем.
Не было больше ни прежних страстей, ни прежних желаний.
Дмитрию уже казалось, что прежней его жизни тоже не было. Он всегда и жил тут, в этом монастыре, в этой одинокой келье, коротая ночи под мигающий, теплый свет лампады…
***
На семейном совете Константина, Ольги и маленькой Ани встречать новый, 1994-ый, год было решено в гостях, у Сони с Семёном.
Анечка была в восторге.
Она носилась по квартире, собирая «свой чемодан».
Для неё путешествие было первым в жизни и потому особенным. Кроме того, было решено провести в гостях полторы недели, а значит – её день рождения тоже обещал быть незабываемым и волшебным. Седьмого января ей исполнялось целых три года!
Поездка планировалась заранее. Ещё в ноябре Ольга позвонила Соне, договорилась о приезде. Решили новый год отметить дома, а на Рождество поехать в Сосновку, если позволит погода.
Перрон вокзала встретил маленький семейный отряд знакомыми запахами мазута и вкусных жареных пирожков с повидлом в привокзальном буфете.
Пирожки были тут же куплены, вагон взят штурмом, поскольку вдруг разыгравшаяся метель принялась бросать в лицо пригоршни мелкого, колкого снега.
Разместившись в своём плацкартном купе, в котором заранее были куплены три места, быстро перезнакомились с соседями. Ими оказалась приятная семейная пара, Инна и Олег - с дочерью Ксенией, одиннадцати лет.
Правда, всем троим (по билетам) достались разные места: одно верхнее – в купе, верхнее боковое - напротив, и ещё одно нижнее место в другой части вагона.
На противоположной «боковушке» нижнее место заняла женщина лет шестидесяти, с недовольным выражением лица. Она быстро расположилась на своём месте, разложив на столике многочисленные свёрточки.
По купе поплыл запах копчёной колбасы.
Анечка, только что нашедшая себе старшую подружку на время дороги, вдруг удивленно вытаращила глаза, потому что у Ксении (которая не расставалась с небольшой сумкой, похожей на саквояж), откуда-то из живота, вырвалось тихое, писклявое мяуканье.
Тётенька с недовольным лицом насторожилась.
Ксюша улыбнулась своей новой приятельнице и шире открыла сумку, в боковой стенке которой, в прорезанном «окошке», показалась крошечная кошачья лапка.
Анюта восторженно ахнула.
Из сумки показалась любопытная рыжая мордочка, принюхивающаяся к вкусному запаху колбасы.
- Вот! – Ксения торжествующе глядела на Анюту. – Это Апельсин! Мне его мама с папой подарили. Он ещё маленький и оставить его было не с кем. Пришлось с собой везти. Нравится?
- Да! – в восторге выдохнула девочка. - Погладить можно?
- Конечно! – Ксюша осторожно вынула Апельсина из сумки.
Котенок был рыжим с ног до головы. Желтые глаза посверкивали, а нос продолжал принюхиваться.
- Мяу! – пискнул он требовательно и вцепился мелкими коготками в свитер Ксюши.
- Нет, вы подумайте, что делается?! – вдруг заголосила тётенька с «боковушки», - кота в вагон притащили! Что же это за безобразие?
- Так он же маленький совсем! – Ксюша подняла глаза на недовольную женщину. – Чем он помешает? Нам и проводник разрешил его везти.
- Ничего не знаю, я тут не для того сижу, чтобы на котов любоваться! – женщина продолжала негодовать. – Я сейчас к проводнику пойду!
- Послушайте, - было видно, что Инне, Ксюшиной маме, не по душе скандалы, - давайте с вами просто поменяемся местами! У нас в вагоне есть точно такое же нижнее боковое место, только через три купе. Вы не будете видеть котёнка, а мы поедем всей семьёй в одном купе. По-моему, это прекрасный выход из положения!
Но дама оказалась непреклонной. Она презрительно потрясла головой в мелких «химических» кудряшках.
- Ещё чего! Я купила это место, и никуда отсюда не пойду. Взяли, тоже мне, моду – по вагону скакать. Делать мне больше нечего! Девайте Вашего кота, куда хотите!
В разговор вмешался Константин, увидев, как умоляюще смотрит на него дочь. Апельсина было жаль.
- Уважаемая! Давайте не будем устраивать скандал. Вы же слышали – проводник разрешил везти котёнка, тем более, что ехать этим людям всего семь часов. Что может случиться за это время? Вам же предложили совершенно равноценный обмен местами – Вы ничего не теряете, почему упрямитесь?
- А из принципа! – не унималась женщина. – Принципиальная я такая! Нельзя?
- Ну почему нельзя, можно, конечно. – Константин покачал головой, - только иногда «принципиальность» сродни обычному упрямству. Но это, конечно же, не Ваш случай!
Тон его был извиняющимся, и дама слегка задумалась, не зная, как реагировать. Вроде бы её обозвали упрямой, а вроде бы и нет?
Константин воспользовался передышкой и быстро скомандовал, подмигнув соседям по купе:
- Столбим места! То есть – стелим постели! И за стол!
За столом было весело. Обе семьи уселись друг напротив друга и отдали должное и пирожкам с повидлом, и другой дорожной снеди. Апельсин тоже получил свой кусочек колбасы.
Поговорив ещё какое-то время, стали укладываться спать.
Ксюша вместе с Апельсином разместились на верхней боковушке, где внизу уже слегка похрапывала недовольная тётенька.
Вскоре в вагоне погас яркий свет, остались только «ночники».
Вагон мерно покачивался из стороны в сторону, колеса тихо и уютно стучали, погружая уставших людей в глубокий сон.
Однако поспать спокойно вагону всё же не удалось.
Часа в два ночи раздался испуганный женский визг.
Некоторые пассажиры, в том числе обе семейные пары, повскакали с постелей, протирая сонные глаза.
Кричала их соседка с «боковушки».
Сидя на постели, с всклокоченной со сна «химией», она, страшно вращая глазами, мычала, показывая рукой куда-то в район своего довольно объёмистого живота.
Наконец, голос у неё прорезался:
- Да что же это такое?! Ни покоя, ни сна в этом сумасшедшем вагоне! Снимите сейчас же с меня эту гадость!
На её животе, намертво вцепившись в тётеньку когтями всех четырёх лап, висел Апельсин, жутко перепуганный, с вытаращенными глазами. Он громко, с подвываниями, мяукал.
Оказалось, что Ксюше стало жаль оставлять Апельсина в сумке, она разрешила ему выбраться наружу. Котёнок устроился у неё на груди, и, помурчав немного, крепко уснул.
Настолько крепко, что во сне соскользнул с уютного местечка, провалившись в отверстие между окном и лежанкой. Естественно, он свалился прямо на недовольную пассажирку, разбудив её.
Та от испуга заголосила, чем перепугала несчастного Апельсина ещё больше.
Обнаружив себя висящим на посторонней тётеньке, он в ужасе вытаращил глаза и принялся подвывать, призывая на помощь маленькую хозяйку.
- Да отцепит его от меня уже кто-нибудь?! – продолжала бушевать дама, брезгливо косясь на воющего Апельсина, - я его боюсь!
В этот момент на помощь подоспел проводник.
Мгновенно оценив обстановку в виде тётеньки с висящим на ней котёнком, а также проснувшихся пассажиров, еле сдерживающих смех, он аккуратно подхватил рукой Апельсина, отцепил его от женщины и отправил наверх, на руки Ксюше.
Котёнок, оказавшись в безопасности, тут же замолчал, увидел свою сумку, мгновенно в неё залез и притих.
Разбуженные пассажиры разошлись по своим местам, посмеиваясь.
Вскоре все снова спали, только пассажирка с «боковушки» долго ещё ворочалась на своём месте, с опасением поглядывая наверх. Наконец, уснула и она.
А вот маленькая Анюта спала так крепко в своё первое в жизни путешествие, что так и не узнала о ночном приключении котёнка Апельсина…
Продолжение здесь: http://proza.ru/2021/11/07/1932