часть первая
http://proza.ru/2022/10/26/1217
«.. ах, Бертольд, ... я надеюсь застать тебя в Гогенфлю, где я пробуду несколько дней. Мне кажется, что в Гогенфлю со мной должно произойти что-то особенное;
но я не знаю, откуда моя уверенность в этом ... »
Э.Т.А.Гофман. "Двойник"
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СаД НеЗемных НасаЖдений
14. СОМ И ЧЕРЕПАХА
Библиотека Царя Соломона, Замок Капелла, Пруд Сна Брейгеля, Холм Семи Цветов Спектра, Большой Трианон, Дуб Вашингтона, Скамейка Джудит Макнот, Ротонда Трёх,
Аллея Пяти Зелёных Бутылок, Мост Баттерфляй, Богемская Роща, Катин Домик, Дом Отшельников – вот неполный список достопримечательностей в имении Алекса, иначе именуемом Гогенфлю.
Алекс и его рыжеволосый оруженосец Грейс, считая двух слюнявых шарпеев, одного мопса с недовольным лицом, попугая Немо и рыжего кота Бодлера, зачинщика ссор и капельмейстера собачьего хора - основное население Гогенфлю. Они занимали все три этажа Замка Капеллы.
Остальные обитатели Гогенфлю были условно невидимыми существами, вроде духов или гениев стихий, наподобие тех, что охраняли Аленький цветок на Заколдованном острове. Сравнение так себе, но юридически верное.
Если перевести историю на французский, она могла бы называться la belle et la Bete. Но кто согласится исполнить партию ля бет? Все будут пробоваться только на ля бель.
Замок Капелла имел некоторую особенность, которую мы затрудняемся объяснить с точки зрения Ньютоновой физики. А попугай Немо, возможно и знает, но на все заковыристые вопросы отвечает только по-польски:
«Яки барцза ладна захуц свонца!»*
__________________________________
* Как прекрасен заход солнца! (польск, искаж)
Если на Капеллу смотреть со стороны Дуба Вашингтона,
то это заурядная одноэтажная постройка. Если обойти Капеллу кругом и посмотреть со стороны Ротонды Трёх, то здание кажется уже двухэтажным. А если спуститься
с Холма Семи Цветов, то станут видны все три этажа.
Существует легенда, что раньше это было здание сельской музыкальной школы. Если это правда, то учиться музыке в ней могли только кузины королей и дети алхимиков.
Такая это была величественная постройка с чертами Викторианской архитектуры. А поскольку в Америке никогда не было ни королей, ни алхимиков, а только
банкиры и сенаторы, то оставалось только спрашивать
попугая Немо. Ответ вы уже знаете.
Юстус Земляникин вышел из Дома Отшельников ещё засветло и зашагал дорожками парка. Американский закат раскрашивал пейзанские мотивы золотыми лучами индейского солнца, и ему казалось отчасти, что он попал в родной Павловск и бродит по начинающему готовиться к осени парку. Разница состояла в том, что на месте Аполлона, испускающим незримые миру стрелы, высился Дуб Вашингтона – тоже, в некотором роде, божество.
В этой Параллельной Вселенной на месте застигнутых стрелами детей многодетной Ниобеи, разбегались бронзовые посланники иных миров. Некоторых издали можно было принять за людей или всадников, но в приближении они становились бронзовыми ренегатами академического искусства.
Ближайший аукнулся рентгеновским снимком Людовика XIV, беременного марсоходом, следующий жуком-оленем на мото-коне. Юстус сделал обход по аллеям и убедился в том, что все артефакты имели столь непартикулярный и невсамделишный вид, что будучи заброшенными в Наш Мир, не протянули бы и часу. Некоторые в муках проскрипели бы до утра. Но при первом крике петуха, рассыпались бы на пух, прах и бронзулеты.
Однако в своём инаком мире они чувствовали себя превосходно и даже притягивали к себе всякое инакомыслие. Юстус подмигивал им как добрым знакомым, чувствуя, как из глубины его белкового естества выплывает инопланетная тайна возникновения жизни. Подобно тому, как добрая половина жителей Земли с детства ощущает себя посланниками иных миров, заброшенных на Землю в теле мальчиков или девочек, вероятнее всего, с разведывательной целью.
И он был не одинок в своей инаковости. На гранитном цоколе X-R-Louis-Quatorze обнаружилось местное дитя мезальянса стрекозы и бабочки-бражника. Юстус протер запотевшую оптику очей, подозревая жестокий обман зрения, однако гибрид бабочки и стрекозы не распался на атомы и даже не извинился за своё порочное зачатие.
А напротив, отбросил синюю тень на гранит.
Зверь имел фасон законного обладателя вида на жительство
и других конституционных прав Соединённых Штатов.
Стараясь, не беспокоить животное сомнениями относительно его существования, Юстус отправился вниз по хрустящей дорожке. Вскоре перед ним открылся садово-парковый вид на пруд. Это был Пруд Сна Брейгеля.
В этот самый момент индейское солнце завалилось за край пейзажа и всё разом стало голубым. Даже сам Юстус. И пруд предстал голубым топазом, По дальнему берегу которого легко, длинноного бежал молодой гигант с черным псом. Их отражения в пруду то немного отставали, то слегка опережали оригиналы. И это не казалось природной аномалией. Как раз наоборот: естественным было то, что время здесь не следует за нами по пятам, а играет в весёлую чехарду, то прячась за ствол дерева, то прыгая через наши спины. Гигант и его черный пёс скрылись в сени Богемской Рощи *.
___________________________________________________
* Богемская Роща или Богемский Клуб – тайное место, где собираются члены Богемского клуба, американские чиновники высшего ранга, мультимиллионеры, миллиардеры и артистическая богема. В Гогенфлю Богемская роща так же славилась тем, что здесь гуляют лучшие представители человечества: Алекс, Грейс и гости-невидимки.
- Портос! - услышал я гневный окрик молодого гиганта,
- не жри крота, фу! Портос!
- Маленький Дурачка! - услыхал я совсем рядом шепот Жоро, - что творишь ты! Маленький дурачка!
Пугаешь мой сомчик!
Жоро сидел на черепахе под большим голубым лопухом.
И он уверенно держал в руках добротный американский спиннинг с оптическим прицелом и с прибором ночного видения в глазу.
- Сейчас должен сомчик сосайт, стой думай, тихо думай,
что ты большой вкусный червяк. Сомчик любит больших червяков.
На всякий случай я стал думать тише и прикинулся в мыслях сдобной булкой. В голубой глади пруда имени Сна Брейгеля звякнул пузырь и разошлись ровные круги.
- Сомчик сосайт, - с тайным восторгом прошипел Жоро и повёл кончиком спиннинга. Сомчик и Жоро знали друг друга уже много лет. Охота на сома давно стала национальной забавой в Гогенфлю. Она так и называлась:
«Сомчик сосайт».*
Черепаха под рыбаком проснулась, выпустила четыре толстых ноги и зашагала к воде. Жоро спрыгнул с черепахи, смотал спиннинг и спрятал его под лопухом.
- Всё сегодня. Сомчик тоже пошел спать. А это ему завтрак, - и Жоро забросил в пруд заготовленную мормышку.
- Проснётся сомчик, захочет кушать. Идем ко мне, дёрнем по рюмке ракии. Только на Болгарии есть такая ракия.
В Греции такой ракии нет. И во всей Америке такой ракии нет.
Черепаха церемонно, как танцор буто**, дошагала до воды, и ни секунды не медля, продолжила свой путь на самое дно Сна Брейгеля.
_______________________________________
* society (англ) – общественный.
** Буто —стиль современного танца Японии.
В основе буто замедленность движений,
внутренняя сосредоточенность.
15. ДУБ ДУХА ВАШИНГТОНА
Будет не лишним повторить, что все персонажи и все события этой истории являются чистым вымыслом. Все совпадения с действительными людьми и фактами – случайность. Кроме одного. Таким исключением является Дуб Духа Вашингтона. Дуб был настоящим дубом.
Был, увы, это факт прошедшего времени, не просто глагол. Нет резона играть словами: дуб врезал дуба. Хотя до известной степени этот calembour отражает истину: дуб был, а теперь дуба нет. Дуб рос не сходя с места, не жалуясь и не распуская нюни, а только жёлуди - без малого пять сотен лет. И вымахал чудо богатырём.
Похожий по своей торжественности на известную
фа-минорную хоральную прелюдию И.С.Баха.
Первый росток будущего гиганта индейская земля выбросила в тот приснопамятный год, когда Колумб на шхуне Святая Мария добрался до берега Двойного Континента. А когда Америго Веспуччи оспорил право первооткрывателя, дуб уже вырос в многообещающего крепкого подростка.
Дух Джорджа Вашингтона переселился в этот дуб вскоре после кончины Первого Президента. И он заявлял о себе больше ночью, чем днём, больше в сновидениях, чем в яви. Под самим дубом была врыта чугунная узорчатая скамья. Она известна, как скамья писательницы Джудит Макнот *.
________________________________________
* Judith McNaught (род.1944) — американская
писательница, автор 17 исторических романов.
И несмотря на то, что чугун металл жесткий, сидеть и даже валяться на скамейке Джудит было мягко, как на перине.
Скажу, что дремать под Дубом душеполезно и душе познавательно. Когда в имении Алекса становилось звёздно и малолюдно, я шёл к Дубу Духа Вашингтона, укладывался на скамейку Джудит Макнот и дремал, слушая шелест звездопада.
В этих снах зажигалось много цветных картинок, они были похожи и на комиксы и немые, раскрашенные вручную фильмы. Каждый фильм и картинка рассказывали правдивую историю из жизни Америки или какое-какие реальные события высвечивалось с неожиданной стороны.
Как гласит предание, писательница Джудит Макнот жила
в деревне неподалёку и приходила теплыми летними
и осенними вечерами дремать под сень Дуба Вашингтона.
Только спала она на простой деревянной скамье, что было
не слишком удобно. В благодарность за истории, Джудит установила под Дубом кованную из чугуна скамейку, красивую, как обложки её романов.
И написала свой 17-й роман «Совершенство».
Эти сны Юстас долго помнил и пересказывал на дружеских посиделках. Пока рассказы не заменили сны. Рассказы назывались Индейские Сны Дуба Вашингтона.
В этих снах последовательно и убедительно излагалась альтернативная история Америки. Не та, что известна любому американскому школьнику. Истинная, тайная. настоящая. Сны под управлением Духа Вашингтона повествовали про Страну Затерянных Грёз и про то, как Духи Индейских Предков шаг за шагом влияют на ход развития Америки, создавая перевёрнутое цветное отражение их Тайного Мира Сияющих Духов. И что главные действующие лица Американской истории – Духи Предков Индейских Вождей, а вовсе не президенты, не олигархи и даже не пресловутое глубинное правительство. Такие вот сны.
Спустя несколько лет после описываемых событий Алекс
и Грейс покинули Америку и перебрались жить в Европу.
На следующую весну Дуб не покрылся новой листвой –
так и стоял посреди Сада Наслаждений гигантским чёрным скелетом с простёртыми к небесам сухими руками. Осенью Дуб, высохший и окончательно почерневший пал, раздавив под собою скамейку Джудит Макнот.
Холм очистили от мёртвого тела Дуба. А на его месте посадили новый росток, который вылупился из желудя, случайно сохраненного Алексом. Собственно, накануне желуди валялись повсюду, жёлтым ковром. И никто их не убирал, так как в имении никто не жил, кроме двух приходящих старичков из Олбани. Да, накануне Дуб плодоносил изобильно, так, что все поскальзывались на ковре из нападавших желудей.
Похоже, вышла самая сентиментальная сказка из всех.
Но и она о любви. О любви и преданности Дуба человеку.
Скажете, просто вышел век! Скажу, что он вышел ни годом раньше и ни годом позже, как того требует гекзаметр.
16. СЕСТРА КЕЙТ И ДЯДЯ АНКЛ
За сестрой Кейт был послан белый лимузин с великолепным Чарли. За дядей Анклом снарядили чёрный лимузин, с Майклом. Но в последнюю минуту Майкл получил расчет
за неблагонравное поведение, и в аэропорт за дядей Анклом отправился молодой белокурый гигант на своей зелёной малолитражке. Белокурого гиганта все звали по-разному. Жоро, подражая виданному в детстве переводному вестерну, величал его «Маленький Дурачка» и на этом шатком основании выстроил свои права и обязанности наставника американской молодёжи. Возможно, такое прозвище на болгарском предполагало что-нибудь невинное, смешное и липкое, как чупа-чупс.
Во всяком случае, Молодой Белокурый Гигант и не думал обижаться. Сам он называл Жоро просто Жориком или Жорой-Обжорой, с намёком на его гастрономические фантазии. Несмотря чувствительную на разницу в 30 с лишним лет.
Другие обитатели Росслевилля именовали Белокурого Гиганта Петечкой. А когда надо было сгонять в соседний штат за дешевыми сигаретами, алкоголем или распечатать цветные фотографии - Пётром Сергеичем. Редко по фамилии – Трофимов. Иногда на американский манер – Пит.
- Пит, дай покосить!
И Петя охотно слезал с газонокосилки и давал покататься на бензиновом агрегате с прицепленным к нему спинер-ножом, на котором можно гонять по холмам Рослевилля
на рискованных скоростях и кренах. Придерживаясь тех частей парка, где не брали перископы Замка.
Молодого Белокурого Гиганта Петечку любили все.
Щедро учили материться, пить водку и подтягивали по теории обольщения женщин. С практикой, понятно, имелись затруднения. Искренне любил Петю и огромный чёрный водолаз Портос. При первом удобном случае, пёс Портос забирался к Большому Блондину в кровать, если тот по доброте душевной или ученической рассеянности забывал насадить мушкетёра на цепь. При том что Портос, как известно, признавал полное верховенство Мэтра Алекса.
Заранее, примерно за час, собачья интуиция подсказывала Портосу о визите его господина и, как все правоверные,
он сообразно готовился к встрече со своим божеством:
заранее каялся в грехах, валялся в собственном говне,
и скулил собачьи молитвы. Иерархия была проста:
Алекс - Верховный Собачий бог, Петечка - лучший собачий друг - бог рангом пониже, все остальные - нимфы, сатиры и фавны и так далее - пропустить стаканчик эля,
потрепаться в курилке.
Сам Мэтр тоже учил Петю, студента Петю Трофимова, премудростям изящных и многих иных искусств.
По документам, которых никто не видел, Петя числился
в Рослевилле студентом. В честь его обучения, Замок официально называли Академией.
А иногда - школой Гогенфлю. Это, как я разумею,
оммаж Э.Т.А.Гофману. Алекс слыл изрядным
знатоком и ценителем Эрнста Теодора Амадея.
Таким образом, на всю Академию имелся единственный ученик - Петя. Он же староста, он же звеньевой и дежурный по классу. Иначе обстояло дело с учителями. Все обитатели Гогенфлю, включая попугая Немо и мопса так или иначе числили себя в его учителях. В меру своего нереализованного чувства материнства. Исключение составлял только пёс Партос. Для Партоса Петя был сенешалем.
Благодаря чему Петя Трофимов должен был сформироваться
в глубокого знатока всего на свете: баб, словесности, изящных искусств, эзотерических учений, а также магии кулинарной, винодельческой, основам винопития и иного мужского чародейства. В таком именно порядке.
До 9 лет Петя Трофимов проживал в Москве, после чего вместе с профессорами родителями, работающими по контракту, перебрался в Америку. Переезд считался временным, рабочим. Возвращение, как это часто бывает, растянулось, расползлось на всю оставшуюся жизнь.
Да и менять дантиста - хуже нет.
Таким образом, Петя не числил себя эмигрантом ни по убеждению, ни по рождению. Он был русским парнем, который как данность воспринимал и Америку и Россию
и чувствовал себя равнозначно в двух средах.
По-русски он говорил без тени акцента, так же как
и по-американски. Он был яркий пример билингва.
Оба языка не смешивались в его голове и мостиков меж ними не было. А это означало, что синхронный перевод оставался сомнительной эквилибристикой не достойной его ума и он искренне недоумевал, зачем нужен перевод,
когда и так всё понятно.
Петя Трофимов любил папу, маму, группу Сплин, Земфиру,
Кино и другие рок группы, а так же Портоса; чтил Магистра Алекса и его задания исполнял как инок послушания. Основное послушание - быть благодарным слушателем и учеником - Петя исполнял с лёгкостью и жадностью, так же как и IT сопровождение всей кипучей и не всем понятной деятельности Великого Учителя.
Во второстепенные послушания входили: водить экскурсии
Гогенфлю, косить траву, кормить всех земноводных, перебирать фолианты, сортировать и раскладывать по коробушечкам и боксам рукописи из Александрии, свитки Мёртвого моря, скрижали Трисмегиста, тайные письмена майя, шифровки да Винчи, а так же перерисовывать в тетрадки для своих учебных надобностей нечто такое, о чём рядовым знать не положено.
Многие пытались просунуть в записи свой нос, но тетрадка
тут же захлопывалась и любопытный нос вежливо отсылался куда Макар телят не гонял.
Всё успеть молодому Гиганту без помощи посторонних сил, гномов или мышек, было не возможно. По этой самой причине Петя почти не спал. Кроме ученичества и послушаний, он не умел отказать и в других просьбах.
Так молодой гигант, сложив свой двухметровый рост в зеленую малолитражку, покатил в Нью-Йорк Сити за дядей Анклом. Лелея в русской душе призрак надежды заскочить на квартирный концерт рок группы "Наутилус Помпилиус". Теоретически, мог бы и успеть, хотя бы на первое отделение. Встретиться глазами с Юрием Б., покивать головой в такт гитарным рифам, словно занесённых
из Питерских подворотен.
Но с учетом Нью-Йоркского трафика, скорее всего, опоздал бы встретить дядю у крыла, а дядя Анкл мог бы расценить этот факт как немилость со стороны его дорогого Алекса.
И Петя взял левее, мимо Ла Гуардии.
Поскольку на концерт Наутилусов Петя не попал, то всю дорогу кассета с хрипом надрывалась про слабую грудь,
про острую бритву и пьяного врача. Дядя Анкл слушал и плакал. А Петя давил на педаль газа и подпевал:
"Я хочу быть с тобой, я тааааааак хочу быть с тобоооой!"
Сестра Кейт прилетела из Брюгге и была доставлена великолепным Чарли на сияющим, как Джомолунгма, дабл Кадиллаке.
Дядя Анкл же с Петею добрались до Рослевилля только на следующий день ближе к полудню, и не на зелёной малолитражке Пети Трофимова, а на посланном за ними такси.
Свою зелёную машинку Петя расквасил о придорожный столб. Заснули они оба, и Анкл и Петя. А проснулись только тогда, когда вокруг всё заблистало синими и красными огнями полицейских машин и карет скорой американской помощи. Оба были живы и даже невредимы. И первое время вообще мало что понимали. Только дядя Анкл сказал:
- У меня разбилась бутылка (***((. Прямо на штаны (****((((.
На что Петя проснулся и ответил цитатой из Жоро:
- «Пьёшь пиво - ссышь криво».
Или это доктор Фрёйд?
То, что разбилась не одна бутылка пива,
но и сам автомобиль не подлежал ремонту, оба сообразили
только тогда, когда их вырезали из мятого железа специальными ножницами работники американских МЧС. И они отправились досыпать в ближний мотель.
Сестра Кейт же прибыла не одна, а в компании содержанки хрупкого сложения породы Чи-хуа-хуа. Собачку звали на бельгийский манер: Мириам. Однако в Гогенфлю ей переправили метрику на Машку.
Сестра Кейт и Машка, утомлённые географией планеты
с её бесконечными часовыми поясами, спали.
И даже оркестр из цикад и кузнечиков, подхватив
тимпаны, цимбалы и свирели, удалился в Богемскую рощу.
Сестру Кейт любили все.
С самого утра Жоро и прочие разумные обитатели Гогенфлю ожидали главного события в Рослевилле:
когда будут знакомить чи-хуа-хуа с водолазом.
Кем-то негласно было решено, что знакомство это так же неизбежно, как гладиаторские бои на Сатурналии в древнем Риме. В воздухе витала идея ставок, хоть внешне это выглядело как чисто ветеринарный интерес.
Сестру Кейт не любить было невозможно. Не удивительно, что и компаньонка Машка-Мириам казалась существом премилым. С печальными глазами инопланетянки и бойцовским характером Спартака, Машка в общении с хозяйкой была проста, весела и милостива – в этом она повторяла свою богиню – сестру Кейт. Не на всех она распространяла свои милости. Для некоторых у неё наготове были резкие слова и острое желание перегрызть вены и нервы.
Сестра Кейт никогда не приезжала в Гогенфлю с пустыми руками. Кое-что перепадало даже условно не видимому населению. Разумеется, Жоро бывал ею обласкан
в первую очередь, к примеру, что в коробочке с секретом?
Варианты: от дорогого шампуня до бутылочки абсента.
На сей раз Жоро получит подарок, от которого навсегда переменится его судьба. К лучшему или к худшему – вопрос принца датского. Не подумайте, что это переломный момент истории. История не имеет ни кульминации, ни развязки.
Это наш метод. Ни мира, ни войны, ни конфликта, ни протагониста, ни антагониста – только Соль Партр и Пена Дней*.
Раз в четверть часа Жоро выбегал справить любопытство
на полянку перед домиком Кейт, где встречал вышедшего перекурить невидимку Веню или Яцека и развивал идею высокого гуманизма. Суть заключалась в том, чтобы сверхурочно покормить Портосика, чтобы он мог думать только о духовном общении с представительницей родственного семейства. Для этих целей Жора даже готов был уступить собаке оставшийся кусок охлаждённой говядины.
Гоша, Яцек и Юстус придерживались иных ценностей и, ссылаясь на Международный Пакт о правах 1948 года, убеждали Жоро положиться на добрую волю и врождённую галантность мушкетёра по отношению к женщинам. Не стоит так же сбрасывать со счетов жажду зрелищ при общем дефиците сюжетов в Гогненфлю.
Когда дядя Анкл и Петя с чемоданами сошли с таксомотора на свежевыбритую опушку Росслевилля, сестра Кейт всё ещё спала в Катином домике. Он так назывался - Катин домик.
И мы все догадывались, почему он Катин. Правда, большую часть года в Катином домике жил мышонок Янычар.
Его кормили, чтобы он не грыз чего ни попадя.
И приучили гадить в цветочный горшок. Кактус от этого, пожалуй, только выигрывал. Яды Янычар распознавал на раз и оставлял приманку нетронутой. Да, собственно, никто всерьез и не собирался травить Янычара.
Так, гомеопатически, для галочки.
Ближе к обеденному перерыву свежая, как брюссельская роза, на крылечко Катиного дома вышла сестра Кейт.
Будто опаздывая на скорый, мимо пробегал Жоро.
Кейт и Жоро обнялись и расцеловались.
И Кейт сказала такие прекрасные слова:
- У меня кое-что для тебя есть, Жорик! Заглядывай вечером!
И сестра Кейт показала на пакет duty free, внутри которого, как сон во сне, притаилась коробка - коробочка.
А компаньонка спала рядом в корзинке в пене брюссельских кружев, и она вынула из кружев умный человечий глаз, чих-хуа-хнула и спрятала его обратно, до вечера.
Скажем сразу. Это был не абсент, как втайне рассчитывали друзья и приятели Жоро. Даже, на худой конец, не Белая Лошадь. И не массажёр для ступней. А это был японский цифровой фотоаппарат-зеркалка. Тот, который Жоро мечтал купить, и всё откладывал мечты и доллары в долгий ящик, из расчёта, что техника стремительно дешевеет и попутно совершенствуется. Что подтверждали бесплатные рекламные буклеты в магазине на заправке. Таким образом, откладывая покупку, Жоро как будто становился богаче и мудрее каждым днём. Рассказы о том, как Жоро выловит сома из пруда и как он покупит на Нью-Йорк-сити цифровую зеркалку, стало предметом местного фольклора, на котором иные оттачивали своё местечковое остроумие.
Напомню, что речь идет о библейских временах, когда многие человеческие пороки, в том числе селфи на крыше Empire States Building ещё не сделались частью повседневной жизни. А занятие фотографией было связано с бесперебойным производством фотоплёнки, со службой проявки, печати и моральной ответственности за хранение баночек с плёнками - консервами времён и бабочек мгновений. Менялась эпохи.
Вечером Жоро получил аппарат лично в руки и не смог скрыть слёз. Фотоаппарат сам включал вспышку когда считал нужным, сам подруливал объективом фокус, видел звёздное небо Рослевилля и хранил его в своей памяти.
Памятью он и отличался от бутылки абсента. И стоил много дороже. Сейчас, разумеется, он находится там же, где и паровоз отца и сына Черепановых, парусиновый летательный аппарат братьев Уилбера и Орвилла Райтов.
Важна ложка к обеду, к цифровая зеркалка к закату!
На фоне апельсинового заката средь изумрудных теней выстроились по росту все видимо-невидимые обитатели Гогенфлю на момент, когда приоткрылась шторка
Новой Цифровой Зеркалки. И дядя Анкл был в их числе.
Дядя Анкл так же поселился в Доме Отшельников.
По вечерам он сидел на общей кухне и напускал на себя таинственный вид, который красноречиво свидетельствовал, что без его распоряжения Волга не впадёт в Каспийское море, солнце не встанет на рассвете из-за пожарной каланчи, гора сбежит с гусаром, если он не прикажет ей: «Стой, Гора!».
То есть создавал атмосферу. И это было очень важно.
Без атмосферы Земля была бы безвидна, пуста и похожа
на пустой стадион после чемпионата по футболу.
Дядя Анкл так бы и остался самой загадочной фигурой
в Гогенфлю. Если бы суть дяди Анкла не обнаруживалась в его бесконечной доброте и умении сутками плести небылицы про племянника Алекса, порой до того небывалые, что сразу делалось очевидным: то, что Алекс во сто крат превосходит тезой доктора Сальватора и антитезой графа Калиостро, а живущего по соседству биржевого маклера, миллионера и филантропа делает, как муху - в этом целиком его, Анкла предвиденье и расчёт.
Вот так! Дескать. По маленькой! И спать.
А через месяц в кузове трака прибыла небольшая посылочка от дорогих Петиных родителей. И письмо. Родители Петечки выслали сыночку 10 кг разных сортов сырокопчёных колбасок, сала и сыров, 15 банок варенья, соленые огурчики и грибочки, 5 литровую банку гречки и это только в багажнике.
Внутри салона любовно упакованные сумки с одеждой на вырост, и курточки и пальто к зиме и новые ботинки, перевязки книжек и Петечкины пластинки - всё завернутое
в новый автомобильчик, брат близнец погибшего на трассе Нью-Йорк - Олбани. Цвет - баклажан. В письме были приветы, поцелуи и пачка местных денег на карманные расходы.
Обитатели Гогенфлю улыбались сквозь слёзы, втайне мечтая, чтобы их усыновили Петины родители.
17. ШЕХЕРИЗАДА ИЛИ МИСТИЧЕСКИЕ ИСТОРИИ,
РАССКАЗАННЫЕ ФРАНЦУЗСКОЙ МЕДИЦИНСКОЙ СЕСТРОЙ
Сестра Кейт сидела против Юстуса скрестив ноги и приглаживала мокрыми пальцами полоски рисовой бумаги в гипсовой чаше. Юстас, стараясь спрямить спину, сидел напротив сестры Кейт в позе Гаутамы и тоже разглаживал полоски рисовой бумаги смоченными в клейстере пальцами.
Так они сидели друг против друга ровно 8 часов.
И ни минутой меньше. Таков был сакральный ритуал, описанный в японском «Трактате о рисовом зёрнышке и Великом Воине Сэндай-до» эпохи Сёгуната. Его нельзя
ни ускорить, ни прервать, нельзя поесть, выпить, погулять, посмотреть закат и вернуться. Прервешься – пиши пропало, неси на помойку! В этом священном обряде ничего не изменить, не отменить, как не изменить скорость света в вакууме, не отменить закон сохранения энергии.
Можно только растворить эти восемь часов неподвижного сидения на затёкших ягодицах в сотнях литров своей жизни. Складывая как фишки домино случаи из жизней, всплывающие из марианских тайников памяти подобием прозрачных медуз. Юстус уложился в сорок пять минут. И ломотой спины взывали к милосердию оставшиеся 7 часов 15 минут.
И дозволенное слово перешло к сестре Кейт,
бывшей французской медицинской сестре.
Юстус до сих пор мысленно грызёт локти от того, что он не включал диктофон. Так ведь не было в ту пору диктофонов в каждой мобильной трубке, как и самих трубок!
Но, боже мой, а кассетный магнитофон?
Вот же он!
Не случилось под рукой чистой кассеты?
Пожалуй, беда в другом – в правах. Никто не выписывал исключительных прав на всё, что ты видел и слышал в Гогенфлю. Как, в известном смысле, не было и самого Гогенфлю. Вот имея эти права, Юстус был бы исключительно богат и знаменит, как, скажем, Стивен Кинг или Конан Дойль. И все зачитывались бы «Мистическими историями, рассказанными французской медицинской сестрой".
Сестра Кейт не умела врать. Бесхитростно, как газетные новости, она пересказывала факты биографии, когда в бытность медсестрой, она работала сначала во Французских госпиталях. Но самые захватывающие истории начались тогда, когда она перешла в фирму по обслуживанию богатых пожилых клиентов на дому с круглосуточным проживанием. Теперь восьми часов не хватало. Хотелось клеить и клеить рисовые лоскутки в гипсовой вазе, придавая papier mache прочность брони.
Древние французские аристократки доживали свой век в своих фамильных chateau, возведённых еще при Меровингах.
Сами же наследнички разъехались по Парижам, по полям Елисейским, оставляя grand-mere на попечении сестры-сиделки la saur infirmiere.
Порой наследников было больше, чем наследства – не хватало на всех. А иной раз представительница рода Талейранов-Перигоров так долго не подавала признаков погребального тона, что это препятствовало, некоторым образом, спустить имение на скачках или с блеском продуть в карты.
И вот дубовая дверь за ними закрывается, слышен шум отъезжающего peugeot, и все этажи Chateau Mysterieux погружаются в тишь да мрак, и только в скрып рассохшихся ступеней заставляет вздрагивать сердце медсестры. И в доме начинает происходить то невероятное, леденящее душу, что превращало восемь часов бдения в стиле Сэндай-до в сумасшедшие гонки по тайникам и лабиринтам готических историй медицинской сестры Кейт.
В конце смены мы сами превращались в заколдованные статуи и едва могли подняться с места – так загустевала кровь в одеревеневших членах. Право же, если б припомнилась хотя бы одна из историй французской медицинской сестры, я непременно поделился бы с вами.
И Шехерезада продолжала: «Дошло до меня, о счастливый царь и справедливый повелитель, что выйдя из комнаты старухи Перигоровны, сестра Кейт спустилась по лестнице и пошла по анфиладе пустых комнат.
Внезапно она услыхала не громкий, но отчетливо прозвучавший звук. В тишине пустого дома звук не показался выстрелом - он был довольно тихим.
Но напряженные нервы сестры Кейт остро отреагировали на этот звук. По её лопаткам пробежало стадо холодных муравьёв, а роскошные волосы сестры зашевелились под крахмальным чепцом.
Обернувшись, она ничего подозрительного не обнаружила.
Но сам звук на давал ей покоя. Он был похож на звон металлического предмета о стекло. Чувство профессионального долга, смешанного с тревогой, заставило сестру Кейт вернуться в комнату старухи.
Стакан с дезинфицирующим раствором оказался пуст. Челюсти старой графини валялись на полу. Приглядевшись, Катерина увидела, что на самом дне стакана тускло поблескивал тёмный металл. И это оказалось не что иное, как ключ ... . В кармане халата Катерина всегда держала хирургические перчатки. Надев одну из них, она вынула из стакана тяжелый бронзовый ключ. Похоже, он предназначался для одной из дверей замка. Какой именно? Сестра Кейт знала: в замке была только одна дверь, которая была постоянно заперта. И ключа от нее не было на внушительной общей связке. Это была дверь в самом конце коридора.
Старуха, похоже, спала. Её сон от смерти отличался только свистом прокуренных лёгких, ибо старая графиня всю жизнь курила папиросы popularis с мундштуком.
Катерина вновь вышла из комнаты графини и направилась в свою комнату, расположенную напротив комнаты графини, через коридор. Свет в коридоре не горел, и Катерина чиркнула спичкой. И увидела на полу, вдоль всего коридора цепочку следов мокрых босых ног. Следы вели в направлении запертой комнаты в глубине коридора.Катерина сдержала крик: во всём доме кроме неё и старой графини никого не могло быть. Не ходячая графиня вряд ли смогла бы оставить хоть один след – уж который она год была парализована на обе ноги!
Мокрые следы в коридоре старинного замка могли означать только одно - в доме есть кто-то третий! И вдруг, при свете следующей зажженной спички, Катерина увидела, как из темноты коридора к ней тихо приближается светлый силуэт … .
Но тут застиг Шехерезаду конец восьми часовой рабочей смены, и она прекратила дозволенные речи».
Сестра Кейт была добровольной помощницей, посланной Юстасу самим Небом. То есть магистром Алексом.
И мы вышли на крыльцо, чтобы проводить ещё один день.
- Яки барцза ладна захуцъ свонца! - как прекрасен заход солнца! – фраза попугая Немо годилась на все случаи жизни!
17. ВЕНЯ, ГОША, ЯЦЕК, ЧЁРНАЯ СВЕЧА И ГОРИЛКА
Осень просвистела над верхушками клёнов Центрального парка, бросила к ногам бегунов и приверженцев здоровой американской жизни охапки шуршащего золота, пошатала небоскребы Манхеттена и вылетела из города Нью-Йорка, чтобы через три часа сорок минут накрыть Рослевилль.
Юстас рассчитывал отбыть на родину в ближайших числах. Задачи, что возлагал на него мэтр Алекс, разрешить можно было только развернув на родине подобие небольшого заводика по производству предметов не самой крайней карнавально-масочной необходимости.
Алекс до поры до времени был убежден, что с помощью сестры Кейт Юстус справиться и не с такими поручениями.
Но дело было не в сестре Кейт и не в Юстусе,
а в Бонапартовских горизонтах магистра Алекса.
К тому же у Юстаса имелся обратный билет.
Поляк пан Яцек был намерен был вернуться в Варшаву,
где он служил в Академии в чине профессора.
Киевлянин Гоша мечтал сгонять в соседний штат к своей американо-украинской подруге и нанести ей превентивный амурный визит. Может быть даже преподнести в зубах коробочку с бархатным нутром и с алмазной искоркой,
как это принято в голливудских мелодрамах с бюджетом
в 700 000 $.
Петя лелеял мысль разогнаться на новенькой машинке и … неудачная шуточка! … - домчаться до Нью-Йорка и повидать товарищей по рок коллективу, поиграть с ними на бас гитаре, освежив репертуар группы Smiling Dogs.
Все были исполнены решимости взять свои планы за рога с утра следующего дня. Гоша даже продемонстрировал коробочку, из тайной которой глубины сверкнул камень счастья в золотой оправе. В такой решимости обитателей Гогенфлю просвечивали титры чёрно-белой драмы Эйзенштейна «бунт на броненосце». Заметим, с чего начинаются бунты: личные планы ставятся впереди Великих Планов. В данном случае, впереди планов мэтра Алекса.
В тот вечер погас весь свет, который только мог погаснуть, кроме Большой Медведицы Кассиопеи. Гогенфлю погрузился в сумеречную зону, где сновали бесшумные тени ирокезов. Работала только газовая плита в Доме Отшельников и подыхала последняя батарейка в фонарике Жоро.
На просторной американской кухне собрались все этносы Гогенфлю. Алекс, Грейс, Кейт и Анкл ещё с утра укатили в городок Нью-Йорк по своим надобностям.
По причине отсутствия электричества, делать было нечего.
И Петя принес из замка черную свечу.
Её, стало быть, он и зажёг.
И чёрная свеча горела на столе.
Горела и шипела.
Жоро принес ракию.
На плите подгорели стейки.
Ими закусывали ракию.
Веня сказал:
- Петька, ты б ещё крест с кладбища припёр!
- На кладбище ветер свищет, - парировал начитанный
Петя, - не было других. Хочешь, иди и сам ищи.
Веня вернулся из Замка еще более мрачный
- Никак для чёрной мессы свечки были приготовлены.
Гоша сказал:
- Уеду завтра к своей бабе.
У Гоши была своя машина, похожая на серебристый марсоход.
Пан Яцек сказал:
- И я уеду. В свою Варшаву, смотреть заход солнца.
У Яцека тоже был куплен обратный билет.
И он запел, отражая глазами огонь свечи:
- Marsz, marsz Dombrowski,
Z ziemi wioskiej do Polski!
- Марш, марш Домбровский!
От Италии до Польши!
Петя послушал и сказал:
- Поеду в Нью-Йорк Сити играть на гитаре с группой
Smiling Dogs.
В подтверждение своих слов, он понюхал ракию
и взял в руки электрогитару. Ракию Петя не пил.
Он был очень положительный.
Юстас сказал:
- И я поеду домой. Мне пора. У меня студенты.
Они меня заждались. Меня очень любят студенты.
Особенно жена.
Чёрная свеча заплывала чёрным воском и трещала.
Жоро распределил последние капли ракии.
Ракии на всех не хватало.
- Ракия скончалась, - сказал Жоро.
Гоша взял свечу и пошел к себе за горилкой.
Отрывать от всего сердца.
Вечер обещал быть тёмным.
Петя взял аккорд на гитаре. В группе Smiling Dogs Петя Трофимов играл на басу. Одинокий бас гитары без остальной работы ансамбля и без электричества звучал жалобно.
- А я вот прям сейчас сяду и поеду, - вернулся Гоша со свечой, и все выпили Гошиной горилки и закусили Гошиным салом.
- Правильно, - сказал Ваня, - на кладбище ветер свищет,
там тебя все ищут.
Свеча горела неверным светом. Тени, как чёрные вороны, летали по кухне и разогнать их не способны были ни горилка, ни сало, ни мужское хоровое пение; а бас гитара, разлучённая с электричеством, только подыгрывала страху, машущему ветками за смоляным окном, лишенным занавесок, как стыда.
Свеча стреляла и чадила и сулила погибель вольным помыслам славян. Мы не верим в приметы, в пустые помойные вёдра, в чёрных котов, в чёрные свечи. Мы просто рассказываем, как было. А было так, что пророчества чёрной свечи исполнились на следующий день с настойчивостью судебного пристава.
В том же составе и на том же месте собрались примерно те же лица. И в жизни каждого что-то произошло, прямо скажем, переломное. Что то такое, что перечёркивало лучшие завоевания французской революции, такие как
либерте, эгалите, фратерните.
Гошу бросила его американская подруга, на обратном пути он пробил колесо и свалился с дороги. И теперь он сидел переодетый во всё чистое и сухое, мрачный и даже весёлый. По дороге Гоша перевернулся в своём марсоходе. Шел дождь - стеной! хлестал ливень, град! Гоша мчался прочь от возлюбленной, которая ему решительно отказала. Отворот! Нет, и всё. Поворот! Почему нет? Ещё поворот! Ну чем я не … а скорость всё растёт. Гоша всегда был отличным водителем.
Но нет, не смог ничего не предпринять, когда марсоход на полной скорости летел с полотна, когда колесо разлетелось вдребезги и впереди было ровное, мокрое, липкое поле рапса.
Петя тоже никуда не поехал, то есть не поехал в Нью-Йорк, а поехал на рапсовое поле за Гошей, когда Грейс приняла на пульте звонок от полицейского лейтенанта дорожной полиции. После чего Пете было дано новое почётное послушание. Которое лишало его остатков свободного времени, хоть и придавало особый статус: Петю сделали смотрителем-директором музея современного искусства в городке Олбани. Который основал Алекс.
Жоро получил отказ от властей Америки на продление рабочей визы. Теперь Жоро либо переходил на положение нелегала, либо должен был ехать домой на Болгарию,
за новой визой.
Веня получил известие, что у него родилась внучка.
И он пил и спал на радостях в своём персональном домике
за Большим Трианоном. А работать не работал.
Потому что работает рабочий, если захочет.
Грейс привезла Юстасу другой обратный билет взамен прежнего. На самолет, который ещё только собирали
на заводе Everett.
Пан Яцек за свою польскую строптивость получил окончательный расчёт с наилучшими пожеланиями с не искренними заверениями в любви и дружбе.
- А что, - бодро сказал дядя Анкл понурившимся обитателям Гогенфлю, - не поехать ли нам всем в Олбани и пожрать там как следует в китайском ресторанчике по девять долларов с носа!
И Петя взял ключи от автобусика, похожего на русскую маршрутку, и они поехали в Олбани жрать кисло-сладкую китайскую еду.
Какой смысл описывать пир семерых бунтарей из Гогенфлю?
Постоянных клиентов этого ресторана отличали характерные излишества фигуры, не совпадающие с ренессансными контурами витрувианского человека. Другое дело бунтовщики из Гогенфлю. Для которых духовная пища всегда имела приоритет перед телесной. На них китайцы смотрели с опаской, а американцы с завистью. К ним даже хотели присоединиться две раскрепощённые американки, предлагали завязать опасные связи, по крайней мере заглянуть к себе домой. Американок они назвали мэм, американки огорчились и потребовали пива. Пиво давали за дополнительную валюту.
На обратном пути они заехали в соседний Массачусетс
и на все оставшиеся ограбили табачно-винно-водочную лавку, торгующую беспошлинным товаром, так как она располагалась на черте, неуверенно разделяющей оба штата.
- Дошло до меня, о счастливый царь и справедливый повелитель, - продолжила утром следующего дня свой прерванный рассказ Шахерезада Кейт.
И они вновь прилипли пальцами к своим гипсовым чашам,
головой уносясь в предместье Шантильи.
18. ПЕСЧАНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Сгущалась тьма за окнами Катиного домика.
Пружина интриги сжималась, лепестки рисовой бумаги
слой за слоем слипались с мистической историей медицинской сестры, превращаясь в подобие лёгкой, прочной брони, которую не брала ни катана, ни Время.
- Антре, - вдруг вскрикнула Шехерезада прерывистым шепотом. В дверь постучали. Будто воскрес мёртвый кулак графини из замка Шантильи и костляво стукнул в дверь
три раза, а потом и четвёртый – с напором, от которого приоткрылась не запертая дверь.
- Здравствуйте всем нам, - в щели возникла абсолютно
голая голова двумя телескопами на месте глаз.
- Рим-цим-ци! – в голос закричала сестра Кейт, оборвав кривую сюжета в самом драматическом месте и было бросилась к двери. Но огромная гипсовая чаша вдавила сестру Кейт в диван, как сила тяжести на взлётном режиме.
Вслед за очищенным картофелем черепа, внутрь домика проникла изящная фигурка маленького валета, одетого по последней парижской моде – то есть во что попало.
- Когда приехал? – сестра Кейт ласкала и без того шлифованный картофель черепа липкими от клейстера пальчиками, - крошка Рим-цим-ци! Ты ещё сильней похудел!
Я налепила пельменей с перепелками! Буду тебя откармливать пельмешками. И Алекс их любит.
- А я ещё не приехал, сестра Кейт, - отвечал крошка
Рим-ци-ци неожиданно глубоким баритоном,
- я проездом в Амстердам.
- А это кто у тебя? – спросил Рим-ци-ци, поводя телескопами в сторону корзинки с чи-хуа-хуа.
- Вы ещё не знакомы? Рим-цим-ци, познакомься с Мириам.
- Мириам, Мириам, Мириам, - пропел Рим-цим-ци на мотив миллиона алых роз. И Рим-цим-ци подал руку Юстусу.
Юстас от неожиданности схватил протянутую руку, и они моментально склеились рукопожатиями друг с другом.
- Рим-цим-ци, очень приятно, - сказал изящный человек, наклонился и галантно согнутым мизинцем свободной руки почесал хуа-хау-чи меж ушей. Хау-хуа влажно посмотрела на Рим-цим-ци и лизнула палец коралловым языком такой длины, будто он рос у неё от хвоста.
- Вас зовет мэтр Алекс, - сказал изящный человек собачке, - он просит вас к себе на чай, на тен-о-клок. И умоляет вас, поторопиться, так как чай уже разлит и стынет, стынет и скоро совсем превратится в чайное мороженое.
Что-то неуловимое выдавало в Рим-цим-ци то ли известного во всём мире лицедея, то ли галлюцинацию. Где раньше он мог повстречать эту галлюцинацию или лицедея Юстус вспомнить не пытался – в мире, где правят бал причуды мэтра Алекса, все было уместно, ибо абсурдно – он целиком отдался во власть непредвиденных обстоятельств.
Не разлепляя рук, как два президента, позирующие перед камерами, изящным боковым ходом, они прошли по осеннему Саду Неземных Насаждений прямёхонько в Замок Капеллу.
По дороге Рим-цим-ци то и дело подпрыгивал, делал полусальто вперёд и тут же назад, всячески давая понять, что он тут не столько ради дела, сколько ради веселья и забавы.
Ночь на дворе настаёт,
а за окном, не спеша,
вольный художник творит,
и молодеет душа,
миллион, миллион, миллион ми-мо-о-ос-ссс!
Басом распевал Рим-цим-ци на известный мотив, без видимого усилия делая полусальто вперёд и назад, а мимозы и осы слиплись в исполнении всемирно известного лицедея в единую флорафауну.
Надо сказать, что ОСЫ в этом году налетели со всей Американской округи и миллионными тиражами ползали по всем окнам замка и всех прилегающих строений. Поначалу все опасались желто-чёрного хичкоковского нашествия и ожидали атаки. Но ни одна полосатая тварь за весь сезон не использовала во зло свое жало. Ползая по стеклам, они не жужжали, они никуда не улетали. Не ели. Не пили. Умирали во сне и высыхали. Шелестели, когда их сметали и хоронили в мусорном баке.
Вывод намечался сам собой: все они были гостями Магистра Алекса. На его рабочем столе лежали листы с зарисовками ОС. Выписанный с материка хореограф Саймон Косс танцевал танец волшебных женщин-ос. Который они с Магистром придумали между двенадцатью пополуночи и рассветом цвета чайной розы. Волшебником страны Ос можно было бы назвать Алекса, но кроме кроме ос, в Замке Капелла было полным-полно и других чудес.
Например, в Замке звучала музыка, возможно в исполнении невидимых музыкантов на невидимых хорах, самым посредственным из которых был бы лауреат всех конкурсов. Всюду горели невидимые свечи. На столах, на креслах, на стульях, на полу – всюду развешаны, разложены ткани, ткани невиданной красы текли, вальсировали, струились, переливались как южное море при свете луны.
На приборной панели времени, которую стоит упомянуть отдельно, подвижным бегунком распоряжался Мэтр Алекс по своему усмотрению, и бегунок был установлен между
дученто и кватроченто. Как венецианский дож, в чёрном с головы до ног, он бродил меж складок тканей, в которые драпировались ещё Гвельфы и их клятые враги Гибеллины; сильно и пряно пахло духами Джулиано Медичи, и сам Алекс, словно оживленный портрет работы Ян Ван Эйка, разбрасывал щедрой дланью по тканям цветы.
За ним неотступно следовала Грейс и протягивала то одну,
то другую корзину с цветами, когда рука дающего пустела.
Сама Грейс блестела глазами и пылала рыжими кудрями, будто только что выпрыгнувшая творческая удача из бронзовой рамы, соскочившая с кончика кисти самого Сандро.
- Выпейте с нами чаю с пирожками? - Алекс небрежно поддел сапогом горку цветов, которая рассыпалась по пурпуру панбархата эпохи флоринов и королевских лилий, прицелился и щёлкнул затвором фотоаппарата.
- Чаю? – как зачарованный, Юстас наблюдал за живыми картинами, чудесным образом возникающими из-под ноги Мага Алекса, мага Времени и мага Искусства.
- Мне пора в Амстердам, - Рим-Цим-Ци сделал полусальто и застыл в полупоклоне, направленному и к Алексу и к Грейс одновременно, при этом не отнимая от меня приклеенной руки, - меня ждёт Хет Виим.* Мы играем мой олдскульный спектакль «Ночь с негодяем».
Алекс опять передернул затвор фотоаппарата.
- Быть негодяем – этому надо ещё поучиться, - так же как и быть годяем, - и Алекс навел объектив на Юстуса.
Юстус судорожно перебрал в уме варианты ответных шуток.
Эхом прошелестел тихий смех с заметным шотландским акцентом.
Рим-Цим-Ци сделал неуловимое движение ключично-сосцевидной мышцей, и мы сразу уловили, кто есть годяй, а кто негодяй - Рим-Цим-Ци был знаменитый мим, похожий на сказочную галлюцинацию.
- Мы вас завтра подвезем до аэропорта, - сказала Грейс, разливая по чашкам заварку.
_____________________________________________________
* театр пантомимы и перформанса «Het Veem» в Амстердаме.
Чайная церемония происходила здесь же, на свободном участке огромного стола, с которого легко мог бы взлететь небольшой биплан, и была обставлена нехитрыми закусками.
- Ешьте пирожки, - скомандовал Алекс. – Что вы не берёте, Юстус?
- У вас пахнет книжкой! В детстве у меня были две книжки
с картинками. Так пахли сказки.
- Это пахнут ткани. Их только что привезли из Лиона. Представьте, их ткут на тех же станках, что и триста лет назад.
Ткачи старались на совесть. Грейс знает, как они называются.
- Брокатели, дамаск, диаспер, муслин, брокат, плиссе, пеламс, гургуран, – продекламировала Грейс слегка зарумянившись и нажала на кнопку электрочайника, - таких больше нет нигде. И не будет. Алекс сделал спецзаказ по своим эскизам, - пояснила Грейс и влила кипяток в фарфоровую голову китайца, сняв с его головы фарфоровую шапочку.
Пирожки напоминали обычные пирожки с изжогой из пирожковой с улицы Садовой. Среди шелков, муслинов и гобеленовых тканей эпохи позднего Ренессанса, пирожки приобретали смысл, тем более, что на блюде их было ровно четыре.
- Ешьте, ешьте пирожки, - повторил Алекс, - завтра купим ещё.
К Грейс:
- Ты сказала Чарли, чтобы он готовил машину на завтра?
- Я сказала ему, что нас будет трое.
- Вы с нами? – спросил Алекс Юстаса.
- С вами, - кротко ответил Юстас.
- Тогда четверо. Завтра утром мы отправляемся в Нью-Йорк. Если проспите, много потеряете, - добавил многозначительно Мэтр Алекс.
В этот вечер Юстус обошелся без МакКормика.
Белый Кадиллак, несмотря на внушительную длину, казался крупинкой сахара на бесконечной равнине, перечеркнутой точками-тире разметки на шоссе Олбани-Нью-Йорк.
На широких диванах спали Алекс и Грейс.
Юстас и Рим-Цим-Ци заняли диванчик напротив, возле переборки с Чарли, но в этот раз Чарли окна не открывал – согласно уставу гондольеров и водителей лимузинов.
Яркое утро сквозь сито стекол дабл кадиллака казалось сумерками.
Первая остановка была у лавки пожилого индейца, торгующего кожами невиданных животных. Возможно, единорогов. Индеец продал белым несколько шкур.
И пожелал, чтобы мертвые животные обрели вторую жизнь. Как в воду глядел, старый вождь.
И они покатили дальше.
- Вы читали, - Алекс обратился к Юстусу, - Корнелиуса Агриппу?
Юстус сделал вид, что речь идет о правилах юного пионера на дальней страничке тетради в линеечку. Кто ж их читает, будучи в твёрдой памяти?
- Следующей вопрос: читали ли вы его "Речь о достоинстве и превосходстве женского пола"?
Юстус с бросил периферийный взгляд на Грейс, которая в это время интересовалась маршрутом Кадиллака через затемнённое стекло.
- Обаяние двоечника на отличницу не действует, - с едва заметной иронией резюмировал Алекс, - так вот, говорит великий Корнелий, женщина - венец божественного труда. Творение мира закончено, и женщина введена в мир последней, как царица во дворец. К тому же женщина создана уже в раю. Из чего следует следующее заключение Корнелиуса: вся божественная природа убедительно проявилась в лице. Мужчину часто уродует лысина, - ну мне это не грозит, во всяком случае в ближайшие сто лет - Алекс приподнял фуражку, открыв густую, как весенняя трава, голову, - женщина же по привилегии, дарованной природою, никогда не лысеет. У мужчин лицо зачастую обезображено отвратительной бородой и грязными волосищами так, что порой трудно отличить мужчину от зверя; а у женщин, напротив, лик всегда чистый и пригожий.
Преимущество мужчин перед женщинами лишь в том, что они на них иногда женятся. Вот вы, Юстус, как муж со стажем, скажите, как вы называете свою жену когда хотите показать, как вы её любите? Если вы ее любите, разумеется.
- Мокрая Фиалка, - почти не думая буркнул Юстус, догадываясь, что в данном случае он являет собой род монетки, подброшенной ради орла. Или решки.
- Грейс мне сегодня сказала, что я по природе двоечник, не закончил ни одного учебного заведения и всю жизнь вынужден учится, чтобы скрыть то, что он элементарный двоечник. А Грейс по природе отличница. Всегда хорошо училась. Сорбонну закончила. Противоположности сходятся, учит Корнелиус Агриппа. Юстус, мы приглашаем вас на нашу свадьбу. Как закончим с нашими делами, сразу едем
в Венецию.
- Русский мужик долго запрягает, но быстро едет, - объяснила Грейс, листая свой блокнотик.
- Вон и Рим-Цим-Ци приедет со своими мимами и лицедеями.
На боковом диванчике, сложив свой небольшой рост в три-четыре раза, спал Рим-Цим-Ци.
- И будет наш Большой Карнавал.
- Вы были в Венеции?
В Венеции Юстус не был. А следующей остановкой стал Брайтон. И это понемногу расширяло кругозор мистера Zemlyanikina. Чарли притер свой белый крейсер к берегу тротуара. И они вышли у магазина. Рим-Цим-Ци не вышел и вытянулся во весь Кадиллак. Оказалось, не так уж он не вышел ростом.
- Сара, - закричал продавец с рыхлым лицом вакха, - Сара, обслужи иностранцев!
Из подсобки выплыла Сара в полиэтиленовом переднике, смахивающая на бисквитный торт c ягодками. Спелые ягоды были повсюду - спереди, сзади, и так далее.
- Боже ж ты мой! – заголосила Сара, задрожав всеми ягодками, - Абрамчик, кто к нам пришел, Абрамчик, какие иностранцы! Это наши, наши!
- Ё-ё-ё! – в свою застонал очередь Абрамчик, - это просто ангелы небесные спустились на нашу грешную землю! А мы вас видели вчера по телевизору. Правда Сара? Это ты первая увидела и закричала мне, Абрамчик, включай скорей свой телевизор, показывают Алекса, самого нашего Алекса!
- И мама тоже включила свой телевизор на кухне.
Вас, драгоценный Алекс, показывали сразу по трём телевизорам!
- Какая удача, - сказал Алекс и щёлкнул затвором фотоаппарата, наведя его на подвешенный над прилавком хамон, похожий на преувеличенный кулон из чистого оникса.
И Сара с Абрамом разом выскочили из-за стойки. Откуда-то взялся маленький Исаак. Возможно, Сара с Абрамом родили его заранее, но пригодился он только сейчас. Маленького Исаака передавали из рук в руки, как упитанное переходящее красное знамя, и даже сам Алекс попытался ущипнуть его за фотогеничную щёчку.
Фотосессия была завершена только спустя час, в третьей по счёту съестной лавке.
Юстас и Чарли еле волокли за ними сумки с дарами.
Когда все забрались в дабл кадиллак и загрузили дары Брайтона, Рим-Цим-Ци проснулся, принюхался и надел телескопы.
- Мне приснилось, или кто-то сказал «Кушать подано»? - спросил лицедей трезвым голосом с мхатовской ноткой.
Грейс вспомнила.
- Мы забыли пирожки. Алекс, ты же хотел пирожки.
И все снова вышли из кадиллака. И встреча была продлена ещё на час с четвертью. Как и творческий сон Рим-Цим-Ци.
Пирожки всех мастей несли из всех лавок сразу: кулебяк с осетром, и расстегаев с красной, белой рыбой, простых и боярских, сдобных и только что из печи, пирожков всех сортов и народностей. И сверху – семь кошерных кнышей, запелёнутые в кружевные салфетки, как младенцы.
В Кадиллаке пахло как в доме, где уже сутки идут приготовления к брачному пиру.
Рим-Цим-Ци окончательно проснулся и сел.
- Я потолстею с этих ароматов, - сказал он голосом записной гризетки.
- Тошнит, как хочется есть, - сказала Грейс с лёгким шотландским акцентом.
- От запахов еды можно помереть натощак, - сказал Алекс и голосом, каким говорят ямщику: "Трогай, любезный!" он сказал: "в Казбек, Чарли!".
Тихий шотландский смех. Дабл Кадиллак тронулся и поплыл по воскресному Нью-Йорку.
Третья часть:
"Сентиментальное путешествие"
http://proza.ru/2025/06/29/850
Начало:
http://proza.ru/2022/10/26/1217