Глава 57
"Невразумительная ситуация"
На работе появилась новая секретарша
Один про Ивана, а другой про болвана.
Русская пословица
Антонина Саввична, чмокнув мужа в лобик, убежала на работу. Опаздывать ей не хотелось. Прогуливать тоже. За такие подобные шалости… прогульщиков и нарушителей трудовой дисциплины в их торговой организации увольняли безжалостно.
Супруг тоже опасался, что на него в их фирме могут косо посмотреть из-за того, что он уже вторые сутки отсутствует на службе.
И не только косо на него глянуть могут, но и показать, где выход находится.
Мол, вот Бог, уважаемый вы наш Василий свет Никанорович, а вот порог!
Мол, ты чего это… старший охранник… берегов не видишь?
Дескать, пшёл вон, прогульщик!
Мол, ты же, дорогой наш товарищ Кульков, недавно больше месяца болел… и вот… опять… двадцать пять…
Дескать, почтенный ты наш Василий Никанорович… не обнаглел ли ты в клочья… не попутал ли ты берега…
***
Вообще-то Кульков ещё вчера утром, как только поплохело ему, как только он почувствовал недомогание и нестерпимую боль ниже живота… звонил к себе на работу.
Разговаривал с Машенькой, секретаршей директорской…
Предупредил он её, что заболел, что ему нездоровится, что он, возможно, возможно… возможно… В общем, не будет его на службе в ближайшие дни.
Но… вчерашний звонок – это вчерашний…
Он уже, наверно, забылся… растаял во времени и пространстве… как вешняя вода… исчез с лица земли…
А теперь надо опять позвонить в свою контору. Обязательно! Из кожи вон!
Вчера было предварительное, так сказать, уведомление…
А сегодня… стало быть… нужно окончательное озвучить… Без этого никак.
***
И вот… после вчерашнего доверительного и душевного разговора с секретаршей Машей о своём очередном недуге, старший охранник Кульков снова позвонил на работу и пожаловался на внезапное резкое ухудшение здоровья.
Он в подробностях описал своё дико устрашающее самочувствие, поплакался на ломоту в суставах и животе, посетовал на возможную порчу, на сглаз и даже на рецидив; сказал, что ещё сильнее разболелся и, видимо, надолго…
Василий Никанорович с грустью и печалью в голосе предупредил, что, вероятно, придётся брать больничный, так как по-другому у него не получится.
На другом конце провода не очень-то обрадовались услышанному.
Даже наоборот, возмутились! Да ещё как!!
Кому нужен такой хворый, болезный и такой никудышный работник?
Никому! Гнать таких в шею надо! Да! Гнать! Метлой поганой…
И голос у девушки из приёмной был по каким-то причинам не таким приятным и добросердечным, как днём раньше, когда он разговаривал с Машулей (с милой ласковой Машенькой). Так звали секретаря директора.
Вчера она (приветливая Машулечка) приняла известие о неожиданной болезни работника их организации как должное, даже пожалела его милейшим образом.
Это было отчётливо слышно и понятно, и очень даже приятно.
Она сказала нежно и ласково: «Ну как же так… уважаемый и любимый всеми нами Василий свет Никанорович… Наш доблестный рыцарь, наш отец родной, наш самый замечательный старший охранник, наш спаситель».
И милейшей души Машенька даже стала растолковывать ему по каким причинам такое могло случиться. Вариантов было много. Отчего-то она связала это с непогодой, с пылью и грязью, с летающими в воздухе бактериями, с ползающими вокруг микробами, с вирусной обстановкой в стране… и… происками и каверзными подвохами злых людей.
Да! Даже так! Абсолютно так она, Маша, сказала.
А ещё милая Машуля сравнила дяди Васину болезнь с кознями и подкопами всяких разных чуждых двуногих элементов, которые хотят напакостить уважаемому сотруднику их чудесной компании. Их доброму дяде Васе. Их Василию свет Никаноровичу.
И ещё добрейшая Машенька на прощание пожелала с любовью (от всей души! и со всей открытой откровенностью!) драгоценному дядечке Васечке скорейшего излечения от этой напасти, полного выздоровления и возвращения в их родной коллектив.
Василий таял от таких слов и млел. И гордился собой. Да-да. Гордился.
Маша правду говорила. И душевно. И честно. И справедливо.
Они, мол, все! до единого! с нетерпением ожидают его возвращения в строй.
Ждут, дескать, – не дождутся…
Вот что Василий вчера услышал от миленькой секретарши Маши.
Кулькову было очень приятно принимать такие прекрасные слова.
Ему показалось, что он многого в жизни этой беспутной достиг.
Его уважают. Его любят. Его обожают. И он в авторитете.
Ему зарплату платят. Копейки, правда… Но зато регулярно. Каждое пятое число.
Василию казалось, что ему повезло в этой жизни. Немного. Но всё же повезло…
Он был рад. Что он сыт, одет, обут! Слегка пьян. И нос в табаке… Хи-хи…
Он возгордился собой! Да! чёрт возьми… Старший охранник – это звучит гордо!
Старший охранник – это тебе не хухры-мухры. Это нечто другое… и важное…
Он был очень доволен, что его там, на работе, ждут. Ох! Как же это хорошо!
***
А эта, сегодняшняя (на мымру похожая), почему-то представилась Зиной, говорила сухо, зло и неохотно.
К тому же она неприятно гундосила, как будто была простужена или специально так делала. От злости. От ненависти.
Или от своей вредности и паскудности. От врождённой своей гадкой натуры.
Вероятно, от рождения девица эта страдала такой противной гнусавостью. Бывают же такие люди на белом свете… Редко, но встречаются.
Обычно эти людишки: вредные, жадные, злобные, всем и всеми недовольные, враждебные, неаккуратные, гундосые и неопрятные – стараются сделать некую пакость соратнику, собеседнику, да и любому встречному и поперечному.
Они это любят!.. Они это обожают!..
Это их кредо! Стиль их жизни таков.
Василию тут же представилось, что и на лицо она, наверное, некрасивая.
Образина корявая!
Девка крашеная. Прыщавая. Угристая. Неказистая. С усами.
А может… даже и с бородой…
Вечно смурная. Пожухлая. Чучело огородное.
Торговка базарная. Свинья в апельсинах.
А может, и вообще она уродина… безобразная до жути, до ужаса…
Кульков нервно лязгнул застоявшимися плечами и попытался докопаться до истины.
Стал задавать ей всякие разные вопросы, касающиеся этики, эстетики и правил поведения в обществе.
Но… ничего путного не узнал.
Там, на той стороне телефонной линии, не смогли ответить по существу ни на один вопрос. Либо не знали, либо не ведали… Да. Как-то так…
Когда он спросил, где Мария, то в ответ услышал, что эта отвратная заноза Машка больше тут не работает. Всё! мол… доработалась, чувиха! Слиняла, дескать… зараза…
Затем новая зловредная и недоброжелательная секретарша люто и ожесточённо пояснила, что не надо её путать с той уличной продажной девкой, и что она – очень порядочная и хорошо воспитанная.
И что ему самолично, так как никто этой ерундой заниматься не будет, надлежит уведомить о своей внезапной болезни кадры и начальство. И желательно в письменной форме. Официально. И быстрее!
Так она больному Кулькову сказала.
***
Василий Никанорович удивился таким скоротечным переменам в своей конторе и заверил в телефон, что, вообще-то он ничего не имеет против новой работницы, тем более такой «вежливой и грамотной»; попытался растолковать этой недовольной всем и всеми Зинаиде, что болезнь, вообще-то, не спрашивает, когда и к кому приходить в гости.
Кульков любезно и достаточно вежливо попросил сегодня же передать начальнику охраны, что он очень сильно заболел, и чтобы тот имел это в виду при формировании дежурных смен в дальнейшем.
Ему непременно захотелось убедить эту несговорчивую и наглую до беспредела девочку, что постарается отболеть как можно быстрее, и чтобы они там не волновались за него… А он, мол, будет стараться… и лечиться хорошо…
В это время настойчиво забрякал звонок у входной двери, Василий Никанорович крикнул в трубку, что сейчас ему некогда, что к нему пришли уважаемые люди и что он обязательно ей перезвонит попозже, и кинулся открывать.
***
Вошла его жена, его, Антонина Саввична, его Тонечка, его Антониночка.
– Ты чего… милая… Что стряслось? Голова заболела? Или забыла… чего?
– Нет, мой дорогой. Нет, мой любимый. Ничего я не забыла. И с головой всё у меня в порядке. Не переживай. По дороге опомнилась и даже стыдно стало, что тебя одного оставила. На произвол судьбы бросила. Позвонила директору и отпросилась на сегодня.
– Зачем? Не надо было отпрашиваться… Ведь не заплатят за этот день…
– Ничего! Чёрт с ними… с деньгами этими… Всего не заработаешь… Зато с тобой, миленький мой, побуду. А то… как ты тут… один… да больной…
– Спасибо тебе, моя любимая за заботу и ласку. Ну ладно. Как хочешь. Раздевайся. Своими делами занимайся. А я пойду… прилягу. Как в той песне поётся…
А я лягу, прилягу
Возле старой дороги,
На душистом покосе,
На траве молодой…
Продолжение: http://proza.ru/2023/10/06/326
Предыдущая глава: http://proza.ru/2023/10/03/1203
Начало 3-й части: http://proza.ru/2023/08/21/655
Начало 2-й части: http://proza.ru/2023/06/22/378
Начало романа: http://proza.ru/2022/09/02/1023