Первая встреча

На фото: Ирина Ракша с дочкой Анной и бабушкой Зинаидой Ивановной Никольской.

                Первая встреча
                эссе
               
    Встреча с Ней у каждого всегда своя, особенная. Эта встреча может быть случайной, а может быть и долгожданной. Однако в любом случае она запомнится навсегда, как первое свидание. И будет вспоминаться потом с особым теплом, с особым значением. А все потому, что встреча эта не с человеком, не с явлением, а с... книгой, с Библией. И не просто книгой, которую называют самой древней, самой мудрой и великой на земле, рассказывающей историю жизни человечества от сотворения мира, от Адама и Евы. Но с книгой, несущей гигантский объем знаний, признанных христианской Церковью - боговдохновенной. Написанной по Божьему промыслу святыми отцами - пророками и апостолами в течение тысячелетий.
Впрочем, само слово «библия» в переводе с греческого и означает «книги». Не в единственном, а именно во множественном числе. Поскольку Библия объединяет не только две планеты - Ветхий завет, (известный до Рождества Христова) и Новый завет - Евангелие (написанный после Рождества Христова). Но каждый из них состоит в свою очередь из множества книг - Святых Писаний, Законов, Заветов, Пророчеств - созданных разными авторами и в разные времена.
К свиданию с Библией чаще всего не каждый из нас бывает готов, особенно в детстве. И особенно в минувшие, «запретные», суровые десятилетия атеизма, в годы советской власти. У меня, к примеру, это свиданье состоялось в голодные и холодные военные годы Отечественной войны.
-Запри-ка, детка, дверь на крючок... - как сейчас слышу озабоченно-ласковый голос бабушки. - И на задвижку тоже. И подойди ко мне.
   В валенках, в платке по плечам, она стоит у книжного шкафа и долго роется в нем. Наконец, извлекает что-то потаенное, в платочке, от стены, из-за книг первого ряда. Разворачивает. И, мелко перекрестясь, поцеловав, осторожно ставит на полку, чуть блеснувшую позолотой «иконку Спасителя». Следом достает из «тайника» (который - за многотомным собранием сочинений Маркса-Энгельса, Ленина-Сталина) не толстую книжку в зеленоватой истертой обложке. Я уже знаю - это Евангелие, хранимое ею еще с довоенных времен. И  говорить об этой тайне кому бы то ни было строго запрещено.
Бабушка опять мелко крестится, шепчет: «Каждый дом, детка, и наш тоже -  он ведь как храм. Как же в нем без Евангелия?». Мы опускаемся на колени и на мгновение замираем. Сосредотачиваемся. Как говорит бабушка, готовимся к молитве Господней. "Поговорить с дорогим Боженькой о своём". И посреди комнаты рядышком возникают две пары наших серых подшитых валенок. Два маленьких и два больших. Пятками вверх.
   В нашей барачной останкинской комнате тепло, хотя за окном мороз. Потрескивают дрова в буржуйке. Железное колено дымохода тянется над головами, оно выведено наружу в забитую фанерой форточку. По стеклам, не давая им обледенеть, ползут к подоконнику мокрые струйки. И, накопившись внизу, стекают по тряпочкам в бутылки, подвешенные на углах подоконника. (Окна плачут). Мама еще не пришла с работы, она - агроном на сельхозвыставке - ВСХВ. Отец еще не вернулся с войны. За окном зима сорок четвёртого. И мы с бабушкой тайком от всех каждый день молимся, чтоб его не убили. «Отче наш, сущий на небесах, - вторя бабушке, шепчу я, уткнув лоб в холодные половые доски. - Да святится имя Твое. Да приидет царствие Твое: да будет воля Твоя.. .сделай так, чтобы наш папа вернулся...» За одной стеной слышна музыка. Крутят на патефоне пластинки, танго и факстроты. За другой - плачет грудной ребенок. У соседки нет молока, пропало. И  "дитя на глазах тает».
  Я замерла на коленях, тугие косички скользнули с плеч на пол. Шепчу с жарким чувством: «.. .Хлеб наш насущный, дай нам днесь...» Я не понимала, что значит - "днесь". И бабушка объяснила "Это значит, только на сей день". А почему? - шепчу я. - А на завтра можно? -  Это смотря, как будешь себя вести?. Я горячо отвечаю: - Я буду, буду.
  Продуктовые «рабочие» карточки в нашей семье только у мамы. Мы с бабушкой "иждивенки. И карточки у нас синие "иждивенческие", квадратики с ноготок. Зато мы обе отовариваем мамины карточки, она - с утра, а я после школьных уроков. Стоим по разным очередям. В разные ларьки и продмаги. За керосином и хлебом, за ржавой бочковОй селедкой, за лярдом, очень похожим на масло. И всюду надо успеть. Очереди мрачные, длинные, молчаливые. Порой занимать в них место надо с вечера. Подменяя друг друга. У меня на ладошках и худых запястьях подолгу не смываются цифры, выведенные прямо по коже химическим карандашом: 33, 54...- это порядковые номера в разных очередях и в разные дни. «... И прости нам дОлги наши, - приглушенно звучит у пола совместный шепот - детский и старческий. - .. .Как и мы прощаем должникам нашим...» Что «дОлги» - это грехи, бабушка мне не сказала, и я долго думала - как это справедливо Христос призывает взаимно прощать друг другу долги. То есть долги соседям списывать начисто. Поскольку мы с мамой вечно были в долгах, да и сами  одалживали рубли - «до получки».
Потом мы с усердием завершаем евангельскую молитву: «...И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». Однако бабушка читает молитвы еще и еще, но я наизусть ничего больше не помню и неподвижно жду, когда она наконец, смолкнет, и можно будет подняться с острых коленок. Я почему-то совершенно уверена, что Господь меня слышал, и в результате все устроит отлично. Долгов у нас не будет, а будет хлеб, мармелад, жир-лярд или даже постное масло и чай. Вернется с фронта папа - это уже как фантастика. А еще - привезут машину дров, и мы втроём будем таскать в сарай ароматные сосновые чурки. Ну, а «лукавый»... Какой ещё там лукавый? Он тогда совсем не был страшен. И жизнь впереди казалась мне светлой и бесконечной.
  Порой после молитвы, поднимаясь со вздохом, бабушка говорила: «Запомни, детка, ничего более мудрого, чем десять Заповедей, которые дал Творец, человечество не придумало. - Распахнув кочергой дверцу печки, она подкидывала в огонь дрова, и отсветы пламени оживляли ее доброе курносое лицо, живые глаза. - Не убий, не укради, не сотвори себе кумиров. На чужое не зарься, чти отца и матерь свою. - говорила она как молитву. - Не изменяй, не лги... Кажется, куда уж проще, правда? - я кивала: - Правда.  - А он вот и есть самый сложный для исполнения. Закон Божий. От него все и пляшут, все из него и черпают. И нарушают».
  Помню ее седую, совершенно белую как одуванчик, голову в круге света от настольного зеленого абажура:
-Ты глазки-то закрой и дремли, дремли. А я буду читать. На чем мы прошлый раз-то остановились?.. «В селении Вифания, неподалеку от Иерусалима, жил Лазарь и с ним две сестры его; Марфа и Мария. Иисус Христос любил это благочестивое семейство и нередко навещал его...»
Лежа под одеялом, на своем сундучке у двери я с замиранием сердца слушала библейские притчи, которые были интереснее любых сказок, крокодилов и мой-до-дыров. И только мне, малолетней было тогда не понятно - почему все это надо скрывать, держать в страшной тайне? Почему-то прятать в шкафу, за книгами Ленина-Сталина. И иконку, и Евангелие, особенно когда в дверь кто-то стучал. Почему нельзя даже заикнуться об этом в школе? Почему уволили с Госзнака нашу соседку по коридору одинокую Аню Разумову, ленотипистку. Когда нашли у нее три иконы под потолком в углу. Хоть она и скрывала их беленькой занавеской. Но видно, кто-то донёс.  Безответных вопросов было так много, что их даже не стоило задавать. И я засыпала под ровный бабушкин голос, и меня сразу обступали на берегу какого-то неизвестного Иордана, а порой в библейской пустыне мужи и жены, святые и грешники. Птицы и животные, львы и агнцы - которых я так любила. И мне ребенку не ведомо было тогда, что Библия - это море, которое нельзя до дна не испить, не вычерпать, не переплыть. А можно только плыть и плыть к чудо-сказке, к далёкому берегу. 
   И я слышу над собой ласковый бабушкин шепот:
  -Ну, вот и спи-засыпай. Пусть тебе приснится рай.  - С Богом страшиться нечего... Все скоро уладится... Папа придет с войны... Ты школу окончишь. Выйдешь в люди. Замуж пойдёшь за хорошего паренька. Может, и я до того доживу, пригожусь, помогу чем могу... Вздыхает: "А сегодня у нашей мамы на работе получка... - Я с утра пораньше в лавку за керосином пойду. И лампочку надо купить, вкрутить, а то в коридоре совсем темно.. А про Святого Лазаря и Марию я тебе доскажу завтра. Там еще ой-ей-ей сколько всего интересного. Читать - не перечитать. Жизни не хватит.
  И я засыпаю под звуки музыки. Фокстроты и танго несутся слева из-за стены: "Рио Рита", "Нинон", "Брызги шампанского". А слева - тихий  плач слабеющего ребёнка. Засыпаю со сладкой мыслью о бутерброде с лярдом, похожим на масло. И даже не ощущаю как прочно входит в моё сознание, мою суть и судьбу безгранично великое, как любовь, понятие - Бог, Господь Бог.
***

    И вот сегодня, спустя более полувека, я пожелаю каждому иметь или встретить такую бабушку. Как важна, как судьбоносна бывает такая встреча. И еще скажу - уж если однажды ты услышал, а потом и взял в руки книгу с названием Библия, и отважился ее читать-прочитать, постичь-постигать, то будь готов к тому, что это не удовольствие, а работа. Трудная, как восхождение, как подъем на величайшую гору. И заранее знай, что дойти до вершины, скорей всего, не удастся. Зато с высоты, по мере восхождения, продвижения вверх - какие прекрасные дали и горизонты будут тебе открываться! Всё шире и шире. С каждым шагом, с каждой прочтённой строкой, страницей, с каждой пОнятой притчей. Это будет поистине праздник  души. Это будет счастливая Песня.