Магма. 1, 2 части

                «И живут
 на свете чудовища.
И нет у них имени,  и много их повылазило. И для них нет ничего святого.
Это они забывают того, кто каждый год ждал, надеялся, а потом перестал, и живёт дальше, скрыв шрамы под одеждой. 
Да разве сердце там, внутри? Сгусток чёрной магмы».
                ***
Кто-то выходил из дома.
Со стоном женщина оперлась на руки, и, стараясь не  задеть готовое взорваться от боли правое колено, осторожно подтянула левую ногу. Она доползла до угла, и выглянула.
Радостно-зелёный, большой, аккуратный газон с клумбами по краям, за которыми она с особым рвением ухаживала. Такой знакомый, и невероятно чужой.
Горничная никогда толком ничего не закрывала, но сейчас Виктория расцеловала бы её.
Дождавшись, пока калитка входных ворот  уютно зажужжала, и выпустила горничную, Вика добралась до входных дверей.
Она постаралась выпрямиться, что удалось с большим трудом, тело инстинктивно помогало больной ноге, тянуло вниз.
В прихожей Вика сразу уловила еле слышный запах. Его, мужа, родной запах. Он приходил, и верхнюю одежду тут  кидал, на эту вешалку.
Наверху еле слышное движение. Или кажется? Дома он или нет? Сидя на корточках, Виктория прислонилась к стене, и беззвучно расплакалась.
Бессилие и усталость - верные спутники.Так плачут обиженные маленькие девочки, чья обида за какой-нибудь пустяк равносильна обиде на весь мир, когда несправедливость просто не имеет права на существование в светлом, детском мире. Когда так хочется, чтобы кто-нибудь обязательно пришёл и пожалел. Но сейчас никто, чувствовала Вика, не придёт. И она никого не позовёт. И эта обида - только её, и ошибка - только её. А, может, - вдруг воспротивилось её усталое сознание, - это совпадение? Валер - миллион, и почему это именно он?
«Да потому, что Карина - в твоём салоне, потому что это именно его Карина. Валеры.
Потому что ты ползёшь по участку, где с любовью планировала каждый сантиметр, и гордилась каждым малюсеньким саженцем, - на карачках, - и выслеживаешь собственного мужа.

Как же противно, мерзко. Как хочется забыть это и никогда-никогда больше не вспомнить.
«Я уйду. Я просто уйду. Не хочу разборок, ничего не хочу. Я слабая, я устала, я не выдержу. И я, правда, не родила ему ребёнка. Не смогла. И поэтому я - что? Неполноценная? Да. Именно так. Ты неполноценная. А он полноценную нашёл, молодую, и родит она ему их десяток». Вика уже не сдерживалась, взрыднула, но, чтобы не услышали, укрылась в небольшой комнатке, тут же, внизу.
Комнатка как комнатка, но Валера частенько работал именно тут, а не в кабинете. Приходил, сидел подолгу. А ей запрещал.   
На столе, обычном письменном, какие-то бумаги. Женщина вытерла слёзы, и смахнула  бумаги одним движением.
О чём он тут думает?
Машинально, зло Вика стала отодвигать ящики стола. В самом нижнем нашла полупустой блокнот, пролистала, хмыкнула, - он был полон ничего не значащих сокращений и цифр. Захлопнув, швырнула обратно. Выпал клочок бумаги с чёрным шрифтом.
С трудом Вика подняла пожелтевшую газетную вырезку. Буквы плыли перед глазами, складывались в слова, Виктория отказывалась поверить, но всё же заставляла себя читать...
Ей стало совсем худо. Наверху затопали, но было не до этого.
«Инспектор Рыбинспекции, Прилукин Василий…Пропал во время обхода».
Её затошнило. Вика заставила себя ещё раз взглянуть на вырезку десятилетней давности.
Синей ручкой, поверх заголовка, было приписано: «Ты гадёныш сам нарвался...» 
Дурной сон, похоже, только начиналс

Не обращая внимания на то, что к шагам прибавились ещё и голоса, и второй был явно женский, Виктория рванула на второй этаж, сжимая до боли деревянные поручни, и скрипя от боли. Чрезмерное усилие не замедлило выстрелить в колено, она просто сложилась, рухнув на колени, да так и доползла последние три шага до спальни.
«Моими делами интересуешься... Копался, справки наводил. Нечестный ты, Валера. Я тебе всю душу. Нельзя так. Не выйдет, Валерий батькович, меня просто так. .Списать. Не получится. Сейчас 
и ответишь. На мой вопрос единственный».
Виктория со стоном выпрямилась, поправила распущенные волосы, и прислушалась
 ***
 
- Валер! Ну ты как себе это представляешь?! У меня только появилась работа. Классная, между прочим. А ты, - раз, - и на Мальдивы? А? – счастливо засмеялась обладательница бархатного голоска. - И какие свадьбы, там жарко сейчас!
Каблуки протопали совсем рядом. Карина. Это её голос. Виктория распахнула двери.
- В-в-ви , - та, что стояла перед ней, уставилась на Вику, как на привидение. И стала тихо пятиться к окнам, оборачиваясь то на нежданную гостью, то в сторону кровати.
- Сука! – Виктория сделала три неверных шага.
Карина отпрянула и беспомощно оглянулась на Валеру. Тот курил, развалясь на кровати в чём мать родила. – Ты же сказал…
- Что он сказал?! – Виктория, забыв о колене, как кошка, прыгнула, и ухватила девушку за воротник длинного джемпера; та разгуливала в нём с голыми ногами. – Что я там загнулась, да?! В больнице. Или что?! Что ты, мать твою, ей сказал?! – тяжело дышала женщина.
Словно в тумане, к ней приближался муж.
- Вика, Вика, постой! Она…я…Ты же в больнице…Тебе нельзя волно..
- Волноваться?! - она прильнула к Токалову, и тот инстинктивно её обнял. – А что со мной может случиться, а?   
Она глянула прямо в его серые глаза, в которых разливался лёд. 
- Все женщины иногда лежат в больницах, это нормально. Может, эта лохудра, - она кивнула в сторону девушки, - не знает, но ты-то, Валерочка, - она  откинула со лба слипшиеся волосы. – Стоять!!! – Виктория схватила первое попавшееся, это оказалась бутылка виски, и ахнула  о поднос. Карина, которая пыталась проскользнуть с вещами за её спиной, замерла.
Завоняло спиртным, Вику чуть не стошнило. Закапала кровь, но боли не было.
- Вы оба…Вы мне ответите! - с удивлением женщина увидела, что в руке у неё - осколок бутылки. В народе такой ласково называют розочкой. Она улыбалась, и эта бессмысленная улыбка напугала парочку.
Виктория, слегка улыбаясь, обходила кровать.
- Вика, ты не в себе!!! – расплывался перед глазами Валерий, - убери! Я…я вызову врача!!! - Токалов кинул взгляд на сотовый,  прикидывая, как бы взять с кровати телефон,  и держать под контролем взбешённую.
Виктория достала из кармана куртки смятую газетную вырезку.
- Оба ответите. Мне. Сейчас, - она помахала ей перед оцепеневшей девчонкой. - Это что?! Это тебе зачем?!  Просто скажи, и я уйду.
Глаза Валерия мгновенно приобрели мертвенный оттенок.
- Ты…, - его руки потянулись к шее Виктории.
- Что? – Виктории вдруг стало весело, - что? Куда? – она вырвалась и забегала вокруг голого Токалова. – Лови! Давай! Отними! Поиграем, Валера! Ты же так любишь играть. А во что вы с ним играете? -  крикнула она погромче,  специально для Карины.
Карина, и правда, стояла внизу, в холле. Её лихорадило.
– В кошки-мышки, ха-ха-ха!!! Или в душилки-придушилки?! А?! Или во что?!
Токалов рывком схватил её за руку, и вывернул так, что женщина завопила, а после ударил наотмашь. Виктория упала. Токалов подпихивал её ногами.
- Это моя жизнь!!! – заорала Вика, - зачем ты лезешь туда?! Это только моё было!!!
Карина, воспользовавшись моментом, выскочила за дверь.
- Милицию!!! – прохрипел Токалов, - набери!!!
Вика медленно осела, а потом неуклюже привстала сначала на одно колено, а потом, сквозь дикую боль, на другое. Внезапно на её лице отразилось удивление,
- А я вспомнила! – сказала она, - я помню. Ты же мне говорил, а? Думал, я забыла?! Ты тогда сильно выпил. А я всё помню, всё. Ха-ха!!!
Сильная пощёчина вновь свалила её с ног. Вика  лежала на полу, обхватив живот, а  супруг методично пинал её.
- Аааа,  - Вика, казалось, перестала чувствовать боль, - я поня-а-а-лааа! Как же я сразу-то…Ты же говорил. Ха!!! Ты с бандюками тогда и работал.
Или я ошиблась? Ты с ними со всеми работа-аа-ал! Это они, да? Аааа! Спасите!!!! Может, и меня? Меня тоже? Да-вай! Да-вай!!!
Виктория отпустила себя. Она зарыдала так, как не рыдала уже давно.
- Я зарою тебя тут, под домом, - тихо сказал он. – Никто не узнает.
- Это ты. Ты!!! Не они. Ты. А-а-а-а-а-а-а!!!! – заорала Вика.
- Заткнись!!! Заткнись, я сказал!!! – злобно проговорил супруг.
- А Васю, Васю, - она сошла на писк, -  ты где зарыл? А? – всхлипывала Виктория, - ведь это ты его. Ты…Чудовище!!!
***
                Полтора года назад. Школа.

- Тамерлан сегодня, - шепнул Ревеня, - во!
Он дважды провёл ребром ладони по горлу, и отодвинулся, пропуская коллегу. - Вик, - добавил он, - а ты, просто м-м-м.
Виктория  кивнула, и исчезла за дверью с табличкой «Приёмная». Физрук закатил глаза, причмокнул.
- Какая жэнщинэ, э!
Кто-то из спонсоров избавлялся от громоздкой,  из массива дуба, мебели. Бросался в глаза длинный стол и стулья. Крашеная в огненный цвет директор напустилась сразу.
- Виктория Игоревна! – выплюнула она, - из-за вашей халатности у нас ЧП!! Мазюков в больнице!!!
- Он же не…, - начала Вика.
- Что не?! - прервала директор. Она напоминала взъерошенную наседку в гнезде - рассиженном в пух и прах кожаном кресле с высокой спинкой.
В больницу Виктория везла мальчишку сама. Обошлось «ушибом мягких тканей головы», но руководство, как всегда, не прочь всё подсгустить.
- Обошлось, да! Знаю, но ведь могло быть хуже. Гораздо!!! Мне из-за вас неохота. Я всё откладывала этот разговор, но, вижу, напрасно.
Сейчас начнётся. Это называется «Докажи, что не верблюд».
- У меня контрольная в восьмом была, - устало произнесла Вика. - Вы же знаете. А о том, что заболела Виталия Егоровна, я не…Я поздно узнала. Мне не сообщили.
- То есть вы непричастны? – возопила директор, - не при чём вы, значит?! Вы тут самая умная, а мы идиоты! А если бы жалоба пошла?! – взорвалась женщина.  - Вы хоть  представляете, каких трудов стоило родителей отговорить! А если б дошло до  Отдела образования?!
Директор расстегнула ворот блузы, выпила воды. Вика с облегчением вздохнула: всё. Но впечатление было ошибочным.
- Ваши дети чёрт знает чем занимались! Полдня!! – с новыми силами напала директор, -  а вы спокойно проводили контрольную.
«Молчи. Только молчи!».
- Почему никто из класса не предупредил?! – не унималась директриса-наседка. - Вот и дети у вас такие же. Уголок «спортивных достижений» разнесли!!! Подрались!! Со старшеклассниками!! Кошмар!!! А вы не при чём!!!
Она умолкла, вздохнула, хмуро поглядела в окно.
- Идите! – бросила директор, – не о чем говорить. Жду подробной объяснительной.
«Не дождёшься!» - мысленно ответила преподаватель, повернулась и вышла, хлопнув дверью громче обычного ровно настолько, чтобы не было понятно, что она вне себя от гнева.
Секретарь проводила её отсутствующим взглядом. По спине Виктории ручейками рассыпались волосы.
Вика драпала по обшарпанным ступеням школы. Уйти. Забыть скорее. Это лицо и этот голос забыть. Не тут её место! Хотелось в другое: женское, красивое, праздничное. Чтобы каждый день - новые люди: «Здравствуйте-пожалуйста-чашечку чая?» Или, вот, «Журнальчик полистайте!». И чтобы своё.
Школа по обучению нейл-дизайну находилась в нескольких кварталах от скромной квартиры, где они проживали с мамой, Витькой и Джоем. Необходимую сумму Виктория собрала. Пора.
***
- Мам!! Что не позвонила?!
Виктория  сбежала со ступеней  к худощавой даме, выхватила из рук авоську.
- Мужчина всегда занят! – изрекла Нина Степановна, и мягко отстранила дочь. В несочетаемых вещах: спортивном костюме и широкополой шляпе, она выглядела очень гармонично. Усевшись на самой верхней ступеньке, она с удовольствием вытянула ноги.
За руль бы сама - ни в жизнь! Но и мужа в выходной от рыбалки не отговоришь. «Присоединяйся, или не мешай!» - был вердикт отца Виктории. Но не навестить своих тоже - как?  Что она, до автостанции не доберётся?
- Бабуль, - подскочил Витька, -  пирожки есть?
- А как же, - бабушка потрепала густую шевелюру.  – Отросли! А то, как яичко, был, лысенький. Пойдём!
Витька подхватил неподъёмную сумку. Нина Степановна поспешила следом, бережно неся шляпу тульёй вниз. К ним она питала особую нежность,  отыскивала их везде, где только можно, в том числе, на блошиных рынках.
- Валера-то не вставал? – поинтересовалась шёпотом бабушка. Она долго устраивалась на диване.
- Работал. Спит, - ответила дочь. - А с  утра -  спортзал! Строго!
«Как эта кухня непохожа на ту, где выросла Вика». Там был лишь стол, несколько стульев, печь «Лысьва», да пара шкафчиков, - впритык. А здесь заблудишься. Полосатые щёголи-диваны, большой овальный стол, наплывы, -  пещера со сталактитами, - на потолке. Нина Степановна не смыслила в новомодных стилях, но обожала крошечные лампочки - софиты. В десятки тысяч раз уменьшенное театральное чудо, перенесенное на домашние сцены. Для освещения домашних драм и опер. А ввинчивались они вот туда, в эти самые сталактиты.
Внук вскипятил чайник, заварил чай, выложил из термоса, -  двух тарелок, обвязанных вместе белым полотенцем, - пирожки. По запаху отыскал с луком и яйцом, и с аппетитом уплетал, сидя на трёхногом стуле за барной кухонной стойкой. Ноги доставали как раз до нижней перекладины. Витя воткнул наушники.
Наверху раздался резкий звук, но сигнал безжалостно обрубили.  Взяв  кружку, и бутерброд,  подросток исчез за дверями.
- Ну, как ты? Хорошо всё? -  заглянула Нина Степановна дочке в глаза.
 Виктория неопределённо пожала плечами.
- Да нормально, мам. Как у всех.
- Ой, дай-то бог, дай-то бог! - запричитала мать.
- Тебе чёрный или зелёный? Или с травами. Хочешь?
- С лимоном, чёрный.
Вика улыбнулась.
 - Мам,  между нами. Если Витя одиннадцать классов, ну, без троек…
- То что?
-  Валера машину купит.
- Вите?! Да вы что?! Испортите ребёнка! Я не вмешиваюсь, не подумай…
- Мам, они сейчас другие. Им стимул нужен. Но, если честно, перебор, конечно. Здесь я с тобой согласна.
- Вот и хорошо. Вик, - Нина Степановна помедлила, - хоть не ревнивый?
 Она отхлебнула чай, и уставилась в чашку. Давно хотела спросить, да случая не было.
- Нет, вроде, - улыбнулась Вика.
Она опустила плечи, и отвела глаза, и это не укрылось от матери.
«Боится счастье расплескать. Натерпелась одна»
 - Да я ж  никуда! - рассмеялась Вика, - с  занятий - домой бегом. К  кому ревновать?
- Ревнивцы, - подняла палец вверх её собеседница, - и к столбу приревнуют. Помнишь, про Веру с работы рассказывала? – спросила Нина Степановна, - такая представительная, с греческим носом?
- Ма-а-ам!!! – Вика смешно сморщила нос, - зачем напомнила?! Брр!
Эту историю про откушенное приревновавшим супругом пол-уха, - советское время, молодые семьи, коммуналки, общие праздники, - не из тех, что запоминают, и перессказывают.
 Мать подвинула к Вике тарелку с пирожками.
- Ешь, давай! Тощая, совсем. Дошла! Сейчас, вон, похлеще по телеку.
- Вообще-то, мам, ревность, любовь и алкоголизм - это болезнь! - засмеялась Вика, - ну так сейчас говорят.
Нина Степановна опять запричитала: «Дай-то бог, дай-то бог!», по-старушачьи и беспомощно, - переложила всё туда, в  канцелярию высших сил, куда все строчат письма счастья.
Она ведь поначалу Валеру в штыки: 42, женат не был, правильный, спокойный, хороший.  Разве так бывает? Но дочкины глаза уверяли: бывают, ещё как.
Вика всегда была активной: работа, спортзал, курсы. Вечно чему-то училась. Раз дома, значит, комфортно, хорошо. Сколько вкалывать можно? Пусть передохнёт, вкусит семейного счастья. К слову сказать, оно случилось неожиданно, чуть больше года назад.
***
Сама Нина Степановна полагала, что мир давно сошёл с ума, ясность, хоть какая-то сохранялась лишь в том, что люди продолжали появляться на свет, к чему она в своё время тоже приложила руку, и уходить.
Она умудрялась с крошечной пенсии делать подарки и внуку, и дочке, и всегда именно то, до чего у самой Вики руки не доходили. Да и знала, что планируют ребёнка, но не получается. На её медицинском, языке, это называется «вторичное бесплодие».
То есть, когда уже  проверено: ты – мать. Можешь зачать, выносить, родить и выкормить. Вернее, могла. Но почему-то не получается во второй или третий раз. Современная медицина соловьём поёт о позднем материнстве, но Нина Степановна, всю жизнь проработала гинекологом…
Биологические часы никто не отменял. Каждая вторая приходила именно с этим. Пытливый ум Нины Степановны наблюдал, изучал, сравнивал, обобщал. Она всё записывала. Многолетняя практика помогла и с кандидатской, и с докторской. К «хорошему» врачу приводили и по блату, и с других участков, и всяко разно – никому не отказывала. Но некоторые пациентки фыркали, мол, это вы - врач никудышный, вот и не выходит. Они бросались в различные свежеиспечённые репродуктивные центры, всюду расставившие свою паутину. Там радостно расставляли объятия, и обдирали, как липок - байка о позднем материнстве, как истории клондайкских старателей, притягивала новых и новых отчаявшихся, и авантюристок.
Нина Степановна, как маленькую, погладила дочку по голове.
- Ну-ка, ну-ка, - мать с недоумением смотрела на две крашеные пряди волос. 
- Валеркины приколы, - весело отмахнулась дочь. - Не бери в голову!
Смеясь, Вика выскочила из-з стола, и скрылась в дверях.
- Модно, стильно, молодёжно! - донёсся её голос издалека.
Через пару минут дочь вернулась.
- Вот. Мам! Возьми! – Вика протянула конвертик.
- Нет! - отвела руку дочери Нина Степановна. - Тебе нужнее!
- Пожалуйста!! Возьми!! Вы ж баню хотели? Ну, вот.
Нина Степановна  неловко приняла купюры.
- Со школой точно всё? - уточнила мать.
- Да, - просто ответила Виктория.
- Ну, как тебе лучше, так и мне, - просто сказала Нина Степановна. - Вик, - добавила мать осторожно, -  но ты временами разговариваешь, как Валера.
- Маму-у-уль, -  засмеялась дочь, - всё нормуль. Не переживай. С кем поведёшься…
***
Хлопнула входная дверь. И тут же нарисовался Витька. Как он спустился, никто  не заметил.
- Мам! Ну, посиди ещё, - Вика вставила босые ноги в  мокасины, - я быстренько! Джоя   выведу только!

- Ба! – Витька присел. - В общем, маме не говори. Он мамку красит, и бельё её какое-то покупает, много белья.  И краску ещё, целую коробку!!
Острые бугры коленок выперли из рваных дырок  на штанах.
- Он? - уточнила Нина Степановна, прекрасно понимая, о ком речь.
- Валера, - нехотя пояснил внук. -  В общем, чёт не то там у них.
Витька  сполз с высокого стула.
- Запрутся там часа на два. Я засекал. И тишина. Не, ну, звуки какие-то есть, но…
- Витюш, - Нина Степановна вытянула руки, и внук так же, как в детстве, среагировал на этот жест - подошёл.
Обняв подростка, женщина  задумалась: как объяснить, чтобы не обидеть, семье не навредить. Ранимые эти дети сейчас стали. Чуть что не так – убегу, уйду.
- Витя, - повторила бабушка, глядя в глаза снизу вверх, - ты уже взрослый, должен понимать. У вас теперь семья. Вы с мамой долго вдвоём жили. Твой папа умер, ещё когда ты совсем маленьким был.
- Папа не умер, - тихо, но твёрдо сказал Витя, - его убили.
Послышался лай. Нина Степановна со вздохом кивнула. Её ли не знать, как оно тогда было, и сколько пролилось слёз.
- Да, Витюш. Ты пойми, мама хочет быть счастливой. И тебя очень любит. Очень. Ты для неё по-прежнему очень важен. Но в семье есть правила. Всё-таки лучше, когда  порядок: отец – главный, мама – на хозяйстве. Так было веками. У них своя, взрослая жизнь, на которую они имеют право. Имеют право, - запнулась бабушка, подбирая слова, - побыть вдвоём, когда захотят. Это укрепляет отношения, понимаешь? Сейчас столько одиночества. Хочешь, чтобы мама была счастлива? А счастливыми большинство из нас, женщин, себя считают только, когда рядом мужчина. Я понятно говорю, Вить?
- Ба, я же не дурак!
Парень занервничал, откинув волосы назад.
- Это понятно, - вся его нескладная, высокая фигура была полна порывистости, а мимика и жесты напоминали о том, кто тогда, десять лет назад, по официальной версии, «исчез». Отца Витьки.
-  Только  я видел. Валера из ванны вышел в каком-то фартуке целлофановом и перчатках таких же. В руках - кисточка.  Типа, как у парикмахеров…
- Уф, - выдохнула Нина Дмитриевна, - а я-то уж было подумала, - потрясла внука за руку, - бог знает, что тут у вас. У многих мужчин  необычное хобби. Может, в нём не реализовался парикмахер? Он человек искусства, а занимается бизнесом? Отдушина у него такая. О-о-ох! Засиделась я у вас…
***
Витька молчал, кусал губы. Всё равно это казалось очень странным.
Наверху послышались звуки, бабушка кивнула внуку, и тот вышел во двор.
Несмотря на внушительный вес, шаги были мягкими, крадучими. Валера схватил всё сразу: тёща с пасынком, Вики нет, шлейки – тоже, - гуляет с Джоем; чашки - пирожки, - сидели долго. 
Лицо Нины Степановны расплылось в улыбке.
- Здравствуй, Валерочка!
- Уже уходите, Нина Степановна? Ну, что ж вы, - развёл он руками.
- Пойду уже, - женщина  наклонилась переобуться, - но не как в анекдоте! Чаю попила, и не одну кружку!
Она засмеялась, выпрямившись легко, словно кто-то другой, а не она разменяла седьмой десяток.
Валера развёл в ответ руками. Аккуратно подбритая рыжеватая борода, серые глаза. Воспитанному по большому счёту только бабушкой, ему всегда трудно давались все эти зяте-тёще-тесте-свекровные отношения, но он хорошо знал их  значимость для других. Заскочила раскрасневшаяся Вика с Джоем,   
- Мам! Ну, ещё побудь! Ну, пожалуйста! – взмолилась Вика.
Джой  внёс неразбериху. Повизгивая, прыгал то за рукой хозяина, то за снятым поводком в руках у Вики.
- Ба! – заглянул Витька с телефонной трубкой в руках, - ты идёшь? Привет! – улыбнулся отчиму, и тот в ответ махнул головой.
Нина Степановна, сославшись на то, что договорились прогуляться с подругой, откланялась, Вика с сыном пошла провожать.
Пошли пешком – до остановки через рощу было недалеко. Живописнее места, чем коттеджный посёлок «Затонный», вообще трудно было отыскать во всей  Астраханской области.
Улучив момент, когда мама вышла вперёд, Витька метнулся к бабушке, та сразу наклонила голову: я слушаю.
- Я в ванну заглядывал, - решился таки Витя, -  там, в нижнем ящике, -  здоро-овом таком, - показал Витька руками, - полно краски для волос. Вот, прям битком! И фиолетовый, и розовый, и зелёный. Ну, зачем столько, ба?!
Виктория, впереди, любовалась тонкими берёзками и соснами. Тут пришло время замолчать бабушке. Она, конечно, всё обдумает. Дорога  домой долгая. Тут сгоряча нельзя, надо как-то осторожно. Всему есть здравое объяснение. В конце концов, мы живём в 20 веке, и мужчины сейчас не такие, как двадцать лет назад. У них множество увлечений. И не только охота и рыбалка.
- И ещё, - затараторил Витька, - Валера маме чёлку стрижёт! И расчёсывает!! И волосы сушит. Ещё одежду сам покупает. 
- Ты уже говорил, Вить, - рассеянно, вся в своих мыслях, сказала бабушка.
А она-то считала, да и считает Витьку ребёнком! Ну, а что ожидать? 21 век, средства масс-медиа делают своё дело.
- А ещё, - не унимался внук, - курьер как-то принёс. Я заглянул.
Нина Степановна укоризненно поджала губы.
- Витюша!
- Что, Витюша?! Там, в одном свёртке – наручники. Тяжёлые!
- Господи!!
Нина Степановна едва не осела на аллею от неожиданности. «Чего удивляться, - замелькали мысли, -  старше Вики на десять лет: крым-рым…
Влезать в дочкину семью не хотелось, но, - чувствовала Нина Степановна, - придётся. Мальчик ревнует, как без этого, но и не обратить внимания на его слова нельзя. Надо только успокоить, унять его интерес. А то неизвестно, чем это может закончиться.
- Ма! К Егору зайду!? На пару часов, - отпросился Витя.
- Хорошо. Только позвони обязательно, я  заеду.
Вика набрала целый букет листьев. Она подошла, приобняла сына одной рукой, но тот высвободился.
- Что я, сам не дойду?! – возмутился Витя, - тут два шага.
- Два не два, позвони. Ясно?
- Да, мамуль!
Витя опять подошёл к бабушке, они немного отстали.
- В общем, дорогой, давай договоримся, - деловито начала Нина Дмитриевна, - будь осторожным.
На лице внука промелькнуло облегчение. Поняла всё-таки бабушка.
- Не надо уличать взрослых. Ну, я тебя очень прошу! – бабушка  сложила руки в умоляющем жесте.
- Окей! - улыбнулся внук.
Было совершенно ясно: он намерен продолжить наблюдение, и его не остановить.
***
. Виктория вернулась, не прошло и двадцати минут.
- А где наш радиотехник? – улыбнулся муж.
- К Егору поехал.
 Супруги сидели друг против друга. Валера разлил себе и жене сока из графина.
- Валер, я помещение нашла, - Вика поправила волосы. Она еле сдерживала радость, все ещё не веря, что курсы почти закончила, и, - вот она, её мечта, в двух, нет, даже в одном шаге!!!
***
- Я всё помню. А кофе тут подают?
- Сейчас, Валер! И кофе, и тосты, -  встрепенулась Виктория.
- Хваткая ты стала,  – одобрительно заметил муж.
- С кем поведёшься, -  повела бровью супруга.
 - Может, и к лучшему, - заключил Валера, - Глянем твоё помещение, - его взгляд скользнул с лица Виктории ниже, где на футболке маячило небольшое пятно от собачьих лап. – Когда  доучишься?
- Скорее бы!!! -  закатила глаза Виктория, -  ещё месяц.
- А малыш за собой кружки мыть не научился? – без какого-либо перехода уточнил Токалов. Он кивнул на кружки, и опять зыркнул на пятно от лап Джоя.
Говорил Токалов незлобно, как бы, между прочим. Таким же тоном можно попросить выключить телевизор, или закрыть шторы.
- Я уберу!
Вика проворно соскочила, схватила разом все кружки, и кинула в мойку.
– Делов-то, - добавила она, глядя через плечо, всё ещё улыбаясь. - Чашка да тарелка.
- Ну-ну, - заметил муж, немного замкнувшись. – Вик, я понял, - его тон стал деловым, - смотри сразу несколько вариантов. Надо, чтобы место проходное. А там уже дело техники: раскрутим. Аренда не вариант, надо  квартиру купить, я думаю, под это дело, отдельный вход, вывеску. Обзванивай, договаривайся. Подумаем, - ободряюще улыбнулся муж. - Вик, я, - он зевнул, - наверное, в зал смотаюсь вечерком, - одного канта надо выцепить.
Вика знала, что муж, кроме обычных походов в спортзал, ездит и просто «на разговор», особо не вдавалась, конечно, - а что такого, все сейчас так решают вопросы. Это был другой мир, которого она до Валеры не знала, и которого побаивалась. Но, в конце концов, сейчас не  90 ые: ни разборок, ни сходок, ни крыш, и прочего. Чего бояться? Всё легально. Валера, насколько она знала, в тюрьме не сидел, не привлекался. А то, что разговаривает не на «извольте-ка», и «будьте любезны», то так даже честнее. За этими манерами иногда такое скрывается. Какой есть, каким достался: со своим характером, привычками, прошлым. Валеру воспитывала бабушка, - Вика видела фото,  - дама интеллигентная; она  учила внука французскому.
Виктория поднималась наверх. Муж провожал её взглядом.
- Штаны с полоской? – крикнула она почти у гардеробной.
Неслышно, как барс, Валера  рванул наверх, и замер. Он впитывал каждое движение  её рук, заворожённо смотрел, как бегают под тонкой кожей синеватые жилки. А потом страшно захотелось отодвинуть волосы. Он всегда так делал: собирал их, обнажал беззащитный затылок, и целовал. Валера, сквозь внезапную ломоту, сделал шаг вперёд.
- И кино посмотрим, да? – Виктория сноровисто перебирала бельё в ящиках в поисках нужных штанов. – Что: боевик или комедию? А футболку с рукавами, или майку лучше? – Виктория повернулась, и её взгляд упёрся в мужа. Валера стоял, уперев руку в дверной проём небольшой гардеробной.
- С рукавами, -  муж не сводил глаз с жены. – Ну, и боевик, пожалуй.
Улыбнувшись, Виктория взяла мужа за руку, пытаясь пройти.
- Не здесь, Валер.
- Почему? – улыбнулся тот.
Он оторвал её руку от своей. Лицо стало деловито-равнодушным. Захлопнув дверь-купе гардеробной, Валера быстро вытащил  первый попавшийся галстук, и первым делом связал супруге запястья.

                Год назад. Школа педикюра. Выкидыш.

Невысокая, худенькая резво соскочила с дивана.  Со спины ей можно было дать не больше 35. Субботний день обещал быть насыщенным - сегодня Ювеналия Андреевна работала. Кроме  обычной, - уборщицей в офисном центре, светила подработка. Сегодняшний выход не отражался ни в зарплатных ведомостях, ни в сметах, но она всегда ждала этих звонков.
Не секрет, что мужчины взрослеют долго, смакуя приближающуюся старость. На женщин старость обрушивается внезапным ливнем, и,  как остатки листвы, сметает цвет кожи, густоту волос, блеск в глазах. Ювеналия не была исключением. Когда-то тонкая, бледная, свойственная рыжим, кожа, стала красноватой, истончилась, большие глаза уже не так распахнуто смотрели на мир. Время сполна отмерило Ювеналии мужского внимания, и теперь, лишив привычного набора чар, осталась лишь крикливость, изворотливость, и некоторая житейская выживаемость.
- Ну, прямо не знаю, - тянула время женщина, а сама уже смотрелась в зеркало, подняв брови и округлив при этом бледные губы, - и работа, и дача.
Позволяя себя уговаривать, прижав трубку в щеке, быстро подвернула пижамные штаны. «То, что надо», - улыбнулась Ювеналия.
- Ювеналия Андреевна, дорогая! Ну, выручайте! – умолял голос.
- Я постараюсь, Танечка, - набивала цену женщина, разглядывая обкусанные, - она имела привычку грызть их во время сериала, -  а, - она поднесла ногти близко к лицу и прищурилась, -  А кто?
- Да есть одна, - расслабилась Татьяна Анатольевна, -  владелица салона какого-то.  Так придёте? Точно? – опять насторожилась директор.
Ювеналия Андреевна умела извлечь из болезни выгоду. Сейчас, конечно, вне обострения, но выглядело устрашающе: если присмотреться, кожа пестрела шелушащимися красноватыми пятнышками, между которыми проглядывала  бледная, рябоватая и дряблая кожа.
На самом деле предложение было как нельзя кстати: и маникюр задаром, и педикюр вам пожалста. А в обмен? Малоприятные болячки стопы в салоне медицинского педикюра ценились особенно. Снимая недешёвую арендную площадь, владелице, 35 летней, напоминающей базарную торговку, даме, приходилось изворачиваться. Школа педикюра была открыта с этой целью.
Псориаз Ювеналии всегда действовал безотказно: ученик сразу задумывался, а надо ли ему это? Для пущего закрепления эффекта  директор «Орто лав», по особой договорённости, привозила пациенток психоневрологического диспансера, расположенного за городом. Женщинам, а, не смотря на разную степень протекания психических болезней, это были всё-таки женщины, процедура очень нравилась.
Возложив волосатые, - от молодых до взрослых, - ноги на кушетку, некоторые поражали отсутствующим взглядом, а другие преувеличенно радовались, благодарили и желали здоровья. И вот это было невыносимо для любого человека с нормальной психикой. Буйных  не было, а, что случись, рядом был персонал. В штате, помимо Ювеналии, состояли ещё две женщины, но, в силу занятости, они не всегда могли помочь. Ювеналия была тем передовым отрядом, который сметал неугодных и особо чувствительных, персон.
Владелица «Орто» любила девчонок с улицы. Намыкавшиеся и безработные, они отучились на мастеров по государственной программе, и считали курсы разновидностью рая.
Бывшая учительница повергла Таню, как её между собой называли ученицы, в шок
- Татьяна Николаевна, а что вы заканчивали? У вас есть высшее образование?
- У меня, будет вам известно, - выдавила Таня, - двадцатипятилетняя практика! Я обучалась у немецких и итальянских специалистов, -  лидеров индустрии.
Девчонки смотрели с обожанием.
- Если я скажу, какие деньги вложила, вам станет плохо.
Владелица «Орто-лав» вернулась к столу, поправив  сильно отбеленные волосы, и бросив уничижающий взгляд на Вику.
- А вы получаете это всё практически бес-плат-но! Зарубите себе на носу.

Ювеналия, исподтишка, рассматривала мастера. Миловидная,  ухоженные руки, осанка, манера разговаривать, - всё говорило об одном. Особых забот не предвидится. Кажется, бывшая училка. Хм. Тут как попадёт…Ювеналия вытянулась поудобнее, прикрыла глаза с большими, несколько оплывшими веками, и сделала вступление к первому акту.
- Милочка, мне бы побыстрее! Не опоздать бы на работу. Ехать далеко, а я без машины.
Эту фразу надо проговорить ровно столько раз, чтобы мастер занервничал, сбился, и допустил, наконец, ошибку. А дальше - проще простого. Но в этот раз всё  пошло не так с самого начала. Даже услышав  в двадцатый раз, что клиентке надо успеть до восьми вечера, а, вот, по вашей вине тут проторчишь до полуночи запросто, ученица продолжала вежливо, из-под маски, кивать.
- Я говорю, мне бы побыстрее, дорогуша! – надрывалась Ювеналия.
У всех обычно тряслись руки, падало из рук, застревали в горле слова, а эта смотри-ка, ни одного лишнего движения!
Машинка по-прежнему жужжала, Виктория улыбнулась. Посетительница сидела  с кислой миной. Ещё бы, денежки, 800 рублей, проплывали мимо. С помощью нехитрых подсчётов получилось, в общей сложности, одна тысяча шестьсот. Получилась бы. Если бы не эта пигалица.
«Ещё не вечер, - подумала Ювеналия, - скоро вторая часть Марледонского балета».
Виктория закончила с пальцами, и перешла к пяткам. Ювеналия начала демонстративно поёрзывать на кресле.
- Ой! – то и дело дёргалась она, стараясь шевельнуть и ногой. - А вот у моей соседки по дому, - тарахтела капризная клиентка, - не представляете! Кошмар. И рассказать страшно.
Далее последовал отработанный много раз приём: перечисление существующих и несуществующих ужасных несуществующих болячек.
- Пяточки машинкой не будем. Кожа тонкая, - невозмутимо прервала Виктория, проведя рукой по иссушенным красным ступням.
Так хорошо Ювеналия давно не играла. Крики заполнили всё пространство, а до ошарашенной Вики, как в тумане, долетали лишь отдельные слова:
 - Откуда только руки растут…Возместить!!! Фифа интеллигентская!!! Директора-а-а-а!!!
Злость к образованным она унаследовала ещё от матери, которая обещала доченьке, что уж та окончит «вышку» обязательно. Но Ювеналии был недосуг: стоять на рынке, в самый период его расцвета, облапошивать, порой, разыгрывая целые спектакли, казалось более интересным, чем книжки, зубрёжки и сессии. Были, конечно, свои периоды взлёта.
В 90 х, в составе многочисленного отряда челноков, она начала совершать шоп-туры в Китай, полюбила лёгкую, интересную жизнь, рестораны, движение, ночные огни городов. Мужчин, не смотря на болячки, она привлекала. Ввиду отсутствия склонности к аналитическому мышлению, Ювеналия не смогла предвидеть кризис, и её успешно начатая торговля в ларьке, а затем и павильоне, затухла, деньги испарились. В 65 она оказалась обычной пенсионеркой за бортом динамичной жизни. Но не утратила торгашеских навыков: урвать, обхитрить, оболгать.
Легко сдаваться она и сейчас не собиралась, но, неожиданно, Виктория, побледнела, качнулась, и, теряя равновесие, ухватилась за край кушетки. Ювеналия замерла.
Виктория повалилась на пол.
- А-а-а-а!!! – заорала Ювеналия. Такого поворота она не ожидала. -  Кто-нибудь!!! Эй, там!!! Сюда!!! – Ювеналия орала, и  выискивала глазами свои шмотки. Она спешно натянула джинсы и носки.
Когда Татьяна и её ближайшая подруга, она же бухгалтер, ворвались в кабинет, их взорам представилась трогательная картина: Ювеналия Андреевна, уже одетая, стояла на коленях и, придерживая Викину голову, пыталась её напоить.
- Ювеналия Андреевна, - быстро оценив ситуацию, сказала Татьяна, - респект. Вот деньги!
Ювеналия не верила своим ушам. Купюра перекочевала к ней в карман куртки.
- Сдачу не надо, - начальница показала женщине на дверь.
- Ага. Да. Я сейчас.
Дверь за бывшей торгашкой захлопнулась. Придя в себя, Виктория слабо поводила глазами, и отключилась. Заподозрив неладное, Татьяна Николаевна заорала
- Звони!!! Да что стоишь?! – потребовала начальница.
- Куда? – ошарашенно проговорила бухгалтер.
- Куда-нибудь! Мужу!!! в Скорую!!! Быстрее!!!
В ожидании «Скорой» Викторию заботливо переложили на кушетку, подложили подушку и накрыли одеялом. Хотя и пришла  себя, из-за очень сильной боли внизу живота, Вика лежала с закрытыми глазами.
Обе женщины, как сообщницы, стояли, скрестив руки.
- Учись! – подмигнула Татьяна Николаевна подруге.
- Ну, ты ваще, - заявила Нинель, подняв большой палец.
- А шо делать? – заржала директор, проведя большим пальцем по шее, - аренда душит.
***
Да, день удался! Сварив кофе, и отломив плитку чёрного шоколада, - а когда кофе и шоколад мешал болячкам, -  Ювеналия уселась в  кресло, и включила новости. «Тысяча шестьсот», - подытожила она.
***
                В  больнице.
Как, оказывается, это просто.
Рука даже не тронулась вверх, а вот он, розовый кирпичик, легко, плавно вошёл в пустоту между соседними. На чём он, интересно, держится. И ещё один, и ещё. Целый ряд. Ух ты, стена.
Всемогущая рука. Всемогущая я? Бархатный зелёный мох. Господи! Как красиво.  Волшебство в полнейшей всепоглощающей тишине - полный цвета, до невозможности настоящий, - с башнями, и подъёмными мостами, замок из ниоткуда.
Цак-цак-цак, еле слышно мерное попискивание.
Откуда оно, зачем? Тут так хорошо. Я всегда хотела этого: творить, создавать, в тишине, абсолютной тишине, отстранённости. Мне никто не нужен.
Цак-цак-цак. Как назойлив этот звук. Откуда он? Творю, творю!  Я всегда хотела быть тут, здесь, всегда. Творю внутри своего творения. Шаг, ещё, - по этим же розовым кирпичам. Они меня слушают! Выстраиваются сразу же ступеньками. Вы, подлизы. Ещё не злюсь, а кирпичи уже разлетаются по обе стороны, и зависают где-то там. А я  - здесь, но…ни на чём. 
Начинаю идти, - до уже отстроенного яруса близко, только ногу протянуть. Ступаю на воздух. Бесцветная белота уплотняется, принимает прямоугольную форму, мягко, упруго принимая ступню. Ух! Совсем не страшно. Тут меньше, чем я думала: полшага оттуда, где я стояла. А я стояла? Я как будто бы и есть все пространство, внутри которого появилось всё это. Разлетевшиеся кирпичи, повисев, робко возвращаются, магнитиками подцепившись книзу. Мне уже всё равно, что там внизу – я забралась высоко, но вижу замок со всех сторон одновременно.
Я всю жизнь ждала только этого момента, только этого. Это моё царство. Меня переполняет ощущения полноты и гармонии, только оно одно и есть вокруг и внутри меня.
Очередной кирпич кладу уверенно, даже  небрежно, - я всегда знала, что  могу, умею, - но, не долетев ничтожно мало, он почему-то завис.
Цак-цак-цак, - невидимый метроном не унимается.
Несколько кирпичей рядом блёкнут. Их розово-оранжевая, изумрудная  поверхность выбеливается, они проваливаются в известковый воздух. Низ разрушается быстро. Состояние полноты ещё во мне, но в следующее мгновение, - раз, - и половины чуда, подсвеченного серым, насыщенно-болотным, лазурным, больше нет. И в этот провал хлынул золотой свет. Дыра всё больше заполняется им, захлёстывая моё совершенство. «Не-ет, не хочу! Он настоящий, я хочу, хочу жить в нём!» Это – мой сон?! «Нет, нет, нет, пожалуйста-а-а-а, нет, оставьте меня здесь. Кто бы вы ни были…прошу!!!!!»
Тикает метроном. Кто-то рыдает  и всхлипывает так, как будто только что потерял самого близкого.
- Всё в порядке, пришла в себя.
«Они обо мне?»
Ненавистное пробуждение заставило поверить, что всё происшедшее – не сон. Постепенно наваливалось ощущение пустоты в нижней части живота.
- Ну, вот, Виктория Олеговна, пришли в себя. Это хорошо. Я  на посту, жмите кнопочку, если что, - бодро  сообщила медсестра.
Потом  привезли лёгкий ужин. А потом Вика опять провалилась в сон. А когда очнулась, то через одеяло, накрывавшее и тело, и голову, - торчал только нос, - её легонько поглаживала морщинистая ладонь. Эти ладони, которые помогли в своё время стольким людям, Виктория бы узнала из тысячи: мама. 
- Викуленька, - нос шмыгнул, - я тебе, - наклонилась мама, - как врач говорю. Я  видела все анализы!
Вика зыркала из-под одеяла.
- Всё неплохо: гормоны, резерв. Плохо, что Валера обследоваться не хочет. Боюсь, в нём всё дело. 
Мама приготовилась сидеть долго, но неожиданно одеяло откинулось
- Мам, правда, получится? – губы почему-то плохо слушались.
- Конечно! Я и у главврача была, и с заведующей, Юлией Михалной, встречалась.
Вика сжала мамину ладонь, и поцеловала.
- Ну, пока, мой хороший, пойду.
Ночью, в  палату, привезли женщину: полоснуло глаза голое, ухоженное тело. Её портил только пластырь внизу живота. Женщина долго размахивала руками, что-то бормотала, никак не укладываясь, даже пыталась вылезти за высокие бортики медицинской кровати. Прекрасное, жалкое зрелище.
«Лет 45. А  больше 35 не дашь», - подумала Вика.
Соседка выгнулась, как рыба, выброшенная на берег, глубоко вздохнула, и забылась в глубоком, целительном сне.
- Я страшно ругалась? – было первым, что услышала Вика утром.
Соседка, приподнявшись на локте, качнула каре и улыбнулась. Виктория нашла в себе силы ответить на улыбку.
- Что вы, нет! Сразу уснули.

                Как быстро всё может измениться.

 - Виктория Олеговна! – заверещало в трубке. 
Вика поморщилась. В Салоне она знала всех. Иначе нельзя: одного неудачно подберёшь, и и,  прощай репутация заведения. Профессионалам, конечно, прощают многое, но сколько верёвочке не виться…
В салоне «Дель Роса»всё было  максимально прозрачно, пять мастеров-парикмахеров, плюс мастер педикюра и маникюра.
 И этот голос, Вика готова поклясться, она слышала впервые.
- А я ваш новый администратор. Меня зовут Карина! – залопотало в трубке, словно прочитав мысли Виктории. Казалось, его обладательницу не смутить ничем на свете.
Почему-то Вике представились волосы цвета спелой пшеницы, собранные в хвост, лёгкий загар, пухлые губы, веснушки. Ещё короткая юбка и туфли на платформе. И никаких тёмных кругов под глазами. Да, никаких.
- Карина? – слегка опешила Вика.
Её, конечно, долго не было, два месяца. Но почему она узнаёт в последнюю очередь.
- Карин, вы…
 С трудом преодолев соблазн прервать разговор, и набрать мужа, Виктория вернулась к собеседнице.
- Вера заболела, -  ответила на её вопрос незнакомка. - Мы её клиентов распихали кого к Наташе, кого – к Юле.
- Распихали?! – опешила Виктория.
Она на минуту лишилась дара речи. Распихали клиентов, которых с таким трудом нарабатывали!!! Да что тут произошло, пока её не было?!
Елена умела общаться непринуждённо, чем привлекала немало клиентов. Но ни увольнять, ни направлять её на очередные курсы она точно не собиралась. Или Вика что-то упустила.
«Окей, соберись», - приказала себе Виктория. - Скиньте мне, будьте добры, Карина, список клиентов на сегодня и на завтра, с номерами телефонов, - глянув на электронное табло, добавила, - я буду через полчаса.
Не смотря на довольно плотную запись, хозяйка «Дель Роса» быстро разобралась: когда знаешь в лицо каждого постоянного клиента – это большой плюс.
«Валентину лучше к Ирине Чхань. Она чудеса творит. А Сашу Бойчук - к Алёне», - улыбнулась Вика. 
- Добрый день! Салон «Дель Роса».
 «Заодно, посмотрю на тебя, новый администратор».

Набрав побольше воздуха, Вика открыла дверь.  Едва удостоив взглядом расплывшуюся в улыбке администраторшу (короткая юбка, хвост пшеничного цвета, и веснушки),  Вика с порога включилась в работу.
- Виктория Олеговна! – во взглядах девчонок читалось облегчение.
Шеф здесь, всё пойдёт, как по маслу. Но в воздухе всё-таки витала нотка нервозности.
– Виктория Олеговна! Помойте голову, пожалуйста! Виктория Игоревна, один чай и кофе, пожалуйста!
Ничего удивительного, она  сама завела такие правила. Она здесь не только хозяйка, а, прежде всего, работник. Поэтому журила тех, кто не обращался к ней за помощью, будь то взбивание пены из шампуня на голове, или густой пенки для капучино в капучинаторе.
 Легко и изящно, - на работе Вика носила только удобную обувь на низком каблуке, - она подскочила к  покорно закинувшей голову на мойку клиентке. Намыливая шампунем и споласкивая, Вика поминутно уточняла
- Людмила Петровна, не горячо? Нет? Нормально? Давно не заходили, - улыбалась Вика.
- Приболела, Викочка, - с закрытыми глазами отвечала старушка. 
- Как дочка? Вернулась уже?
- Давно, - клиентка открыла глаза, словно что-то вспомнив, - вас, дорогая, давно не было видно. Уезжали? Отдыхали, наверное?
- Да, по делам, - вымученно улыбнулась Вика, - пришлось.  Чая, может?
- Если можно, да.
- Чёрный, как всегда?
Карина хранила железобетонное молчание. Хозяйка салона в её представлении головы мыть и чай-кофе подавать просто не может! Это нонсенс. Она должна ру-ко-во-дить! Украдкой, Карина несколько минут, с лёгкой усмешкой, наблюдала, как похудевшая, но  привлекательная Вика носится, улыбается,  не жалея маникюра, намыливает головы, при этом успевает перекинуться то с одним мастером, то с другим. Время пролетело незаметно. «Ну, вот теперь самое время, - вздохнула Виктория, - узнать, что тут, чёрт побери,  происходит»
Она направилась в небольшую комнату отдыха. Минутой раньше туда же заскочила новый администратор. Виктория помедлила, но ведь рано или поздно придётся это сделать, и взялась за дверную ручку.
- А я уже знаю, - раздалось за дверью и довольно громко, - у  неё никакая не замершая  беременность! Внематочная, дорогой!!
Виктория застыла.
 - Откуда? Ха! Слухами земля полнится, - невозмутимо продолжила администратор.
В голову ударило, и рассыпалось разноцветным, Вику бросило сразу в ледяную полынью и кипяток. Перед глазами поплыли разноцветные круги.
 - А если, -  продолжал  голос, - это случилось с твоей, значит, что? Значит, может быть и у меня. Ничего хорошего, Валерик. Мы ж как одна семья, - хохотнула невидимая.
«Валерик?!»
Не выдержав, она ворвалась в помещение, служившее подсобкой, кухней.
-  Один чёрный чай с лимоном. Побыстрее! – рявкнула Вика.
 Карина застыла с открытым ртом. Она забыла отключиться, и теперь старалась  отвести трубку телефона как можно дальше.
Что было бесполезно: в трубке  рокотал  голос, который Карина узнала бы из миллиона.
- Ну, чё ты, ёлы-палы, кипеш поднимаешь. Всё нормуль, зай.
***
Похолодало. Вика спряталась в машине. Захлопнув дверцу, собралась с духом и набрала номер. Пошли короткие гудки. Вика пристегнулась, и завела машину. Почему Машка не позвонила, не предупредила? Что вообще происходит?! На глазах выступили злые слезинки:  почему всё так? Почему не вышло с ребёнком? Или правду говорят: везёт только стервам? Расчётливым, хитрым стервам.
А когда кладёшь к ногам всё: здоровье, красоту, время, привычки, друзей, то ехидный голос где-то глубоко, изнутри, царапает: «А зачем было отдавать? Никто не просил! Ты же сама всё отдала? Разве не ты хотела семью, уют, чай пить, разговоры по вечерам, чтобы он за руку держал, помогал, всё понимал?»
Почему повезло Дашке Мишиной, однокласснице, и Наташке, и Анжелке? Что не так со мной? За что? За то, что посмела помечтать?«А не надо мечтать! – влез тот же ехидный голосок, - мужчины - не плюшевые слоники»
Вика отняла ладони от лица. Реви не реви, ничего не изменишь. И заглушила машину - спешить уже некуда.
Огромная, на полнеба, туча - серая, дымчатая акула, со сгущающимся до угольного по краям брюхом, готовилась растерзать  другую, не менее большую, белую и рыхлую.  Чудом между ними вклинилась неровная ярко-голубая полоса. «Совсем, как я» - пожалела Вика тучу  поменьше. Из-за чёртовой мягкости на ней вечно все ездили. Вспомнить школу: «Вик, помоги с отчётом!», «Виктория Олеговна! Ну, кроме вас, некому! Выручайте!» И никогда не приходило в голову, что выручать, отрабатывая дополнительные часы, часто в первую и вторую смену, надо за дополнительную оплату. Мама всегда называла Викторию «простодырая», и они вместе  смеялись. «Не обеднею», «не последние деньги», «всех денег не заработаешь», - настолько привычные для Вики слова, которые так часто произносили родители, превратились во врагов. «Не так надо!» - шмыгнула носом женщина. Захлёстывало что-то чёрное, неведомое ранее, заставляющее сжиматься каждой клеточкой внутри, от чего хотелось выть. Злость. Он не звонил уже несколько дней. Валере нет до неё никакого дела, а ведь она там, в больнице, чуть богу душу не отдала. Что происходит?!  Может, вместо двух месяцев она пролежала все двадцать?» Телефонный звонок разорвал тишину.
- Вик! Приве-ет, привет, мой хороший! Вышла уже? Как себя чувствуешь? – затараторила привычно Машка.
«Машка не при чём, не знает».
- Маш, подожди, подожди! Ты где сама? – по второй линии пробивалась мама, но Вика сбросила. Сначала - всё выяснить, узнать. Что вообще произошло? Может, пока она лежала, вообще власть поменялась, полюса сместились, метеорит упал, в конце концов.
- В Москве, где  ж ещё? – удивилась подруга, - а тебе Валера не говорил разве? Во дела! –
Машка была далеко. Там, где бухала ритмичная музыка, раздавались смех и весёлые голоса. Вика позавидовала подруге. – Мы тут с  группой отмечаем немного. Подожди, я выйду! – на мгновение в трубку ворвалась разноголосица, - эй! Я тут уже!
- С какой группой, Вик? Ты по путёвке где-то? У тебя, вроде, отпуска не было.
- О, господи! Так ты ничегошеньки не знаешь? – удивилась в трубку Маша. – Ну, тогда по порядку. Я что-то сама ничего не пойму. Ну, в общем, когда…
- Маш! Ты  Карину знаешь? – перебила Вика.
- Нет,  - насторожилась Маша, - а кто это?
- Администратор новый.
На другом конце повисла пауза.
- Да ладно! Администратор?! Какой такой администратор. А Лена где?
- Я бы тоже хотела знать. Я звонила, она не берёт. Ни она, ни Валера.
- Так ты  дома не была ещё? – изумилась Машка.
В ответ – молчание.
- В общем, как было. Когда тебя увезли на скорой, мне в этот же день твой позвонил. Говорит, так и так. Ну, уж прости, сообщил, что у тебя внематочная, кровотечение, всё такое. И очень просил не беспокоить, очень. Я спросила: хоть эсэмэски можно? Ну, и он сказал, что ты там без телефона будешь. Ну, а я что…мне как-то, ну, знаешь, совсем это не понравилось. Но он же правду сказал: тебя на скорой увезли. И…Ну, причин не верить, ну, как бы не было, - затараторила Машка, как бы оправдываясь. – И ещё он курс предложил пройти. В Москве. Анжирахова знаешь? Победитель по дизайну наших всех  конкурсов российских. Слушай! – Машкин голос стал мечтательным, - он такие картины на типсах рисует! Полотна, я тебе говорю! Видела «Иван Царевич похищает Елену на сером волке?» И оплатил. Говорит: Вике сюрприз будет. В салон же специалист нужен». Вот.
-  Маш, - Вика как будто была вся в своих мыслях, - тут что-то происходит. Мне страшно. - Вика поёжилась, закутавшись в любимый меховой жилет,  хотя в машине было тепло.
 - Слушай, - Маша явно расстроилась, - ну, подожди, я послезавтра прилечу. Мы его – на вилы! А, Вик! Свяжем, подвесим, и будем пытать! Нет, правда, Вик! Это чего он там замутил-то?! Что за захват такой рейдерский?!
Боясь опять сорваться на плач, Вика нажала отбой. Валера даже не пытался дозвониться до неё, хотя уже почти вечер. С ужасом женщина поняла, что всё, абсолютно всё поменялось. Туча-акула уже наполовину поглотила другую, но совсем неожиданно выкатился густо-жёлтый шар, как рефери, вовремя прекративший поединок. Он подкрасил края туч нежно-кровавым цветом.  И это удивительно шло и одной, и другой.
Вика , наконец, ответила маме.
- Да! Мам! Ага! В больнице ещё. Ага. Да, хорошо всё. целую!
«Лишь бы заведующей не позвонила. А с чего? Всё в порядке. Или не в порядке? А вот сейчас и узнаем!»
Женщина повернула ключ зажигания, но перед глазами неожиданно сузилось, и зашторило чернотой. В голове зашумело. Виктория успела открыть окно, и перед тем, как бросило в озноб, и отключило все ощущения, успела повернуть ключ зажигания. Машина дёрнулась и заглохла.
Ласково и назойливо перебирал кастаньетами сотовый…

      Нина Степановна навещает  старую подругу.

Нина Степановна на минуту задержалась, перевела дух и присела на скамейку перед кабинетом. Давненько она так далеко не ездила,  тряска в поезде давала о себе знать.
На табличке значилось врач высшей категории, Рузалова Лидия Дмитриевна. Лидочка. Как будто не было этих восьми лет. Нина Степановна улыбнулась и порадовалась за подругу: свой кабинет – не стационар, где Лида проработала полжизни, с начальником самодуром и непременными ночными дежурствами. И возглавляет Рузалова частную клинику. Не большую, но очень популярную среди определённых слоёв населения: по прерыванию запоев.
- Нина! – солидная, красивая женщина в халате бросилась навстречу. – Ты как?! Какими судьбами?!
Нина Степановна залюбовалась: красавица, двадцатилетним фору даст. Одета элегантно, не крикливо, по возрасту. Но глаз не оторвать.
- Садись, давай! Проходи! – обхватила её Лида, пахнув духами. – А я…вот, - она обвела вокруг руками, на мгновение став солидной. А потом опять вскочила, забегала
- Сейчас. Сейчас мы…, - легко присела, и извлекла из шкафчика коньяк, и водрузила на поднос. – Чего только не приносят, - пояснила, - ну, знаешь, родственники приходят, переговоры…Где-то лимон был. Шпроты открою. Колбаска. Ага. Сейчас, - в поисках она коротко взглядывала на подругу, не веря, что та перед ней. – Нарежу. Вот.
- Лида, я…, - и тут сами по себе выкатились слёзы. – Я так рада…рада тебя видеть.
- А я как рада!
В сотый раз Лида подскочила, больше похожая на оперную диву.
- Неужели это правда? Я с тобой. Мы тут сидим. Я не отвлекаю?
- Да что ты! Вечерняя планёрка прошла. Я в полном твоём распоряжении. А, хочешь, погуляем? Или, ну, в ресторан? Боже! Ниночка…Думала, не свидимся уже.
Лида поглядела на подругу. И вдруг тоже разревелась. Так и сидели минут пять, держа друг друга за локоть.
Потом выпили. Нина  Степановна поморщившись, а Лида – опрокинув по-мужски, и закусив колбасой. 
- А я, как Стасик помер, знаешь, всё, крест на себе, - взор Лиды словно затянулся дымкой и стал слегка отсутствующим. - Забрал что-то с собой. А у меня как пустота...
Нина Степановна смотрела теперь спокойно, как мать смотрит на любимую дочь, ставшую самостоятельной.
- Внутри, как овраг. Снаружи ни неба, ни солнца. Ни-че-го. Пойдём, Нин, на диван. Во-от так. И столик тебе тут все удобства. Давай по второй.
Лида придвинула столик поближе, разлила.
- Нет, нет! Я всё! – Нина  Степановна прикрыла стакан рукой.
- А я ещё чуток, ты уж извини.
- Ты почему всё время молчала? Могла бы чаще звонить. Я как ни звоню, так или занято, или посторонние. Наша работа-то она ни днём, ни ночью покоя не дадут.
- Ой, Ниночка, -  она обхватила обе ладони подруги, - если бы…мне, понимаешь, всё равно стало. Кто звонит, что говорит. С работы очень скоро попросили. Я тогда, как бы лучше сказать…Господи, стыдно-то как. В общем, на дежурство пришла с сильного похмелья. Ещё и тут добавляла. Заперлась в кабинете, и…Ну, сама понимаешь, на следующее утро я была без работы. Без работы, без мужа. Дети далеко, всё хорошо у них, контракт за границей. Мешать? Зачем. Так и пошло. Днём уезжаю, хожу-брожу где-то или на даче. Потом, кстати, продала её. Ненадолго, но хватило денег. Дверь закрываю, и накатывает. Тоска такая. Тощища!!! Выпью – полегче. Не слышу голосов этих жутких: то муж, то свекровь. Раз среди ночи  выбежала в ночной рубашке. В общем, всё было, - шмыгнула носом Лида.
Нина молчала, качая головой. Она-то считала, что у Лиды очередной роман, к ней молодые мужики так и клеились.
- Ну, и как-то очнулась. Не пойму, где я. Стены ободранные, окна выбиты, клеёнкой затянуты. Снится? Ноги босые, пол каменный. Не помню, ничего не помню, голова гудит страшно. Встала, осмотрелась, зеркала кусок увидела. Глянула – у меня мало того, что лицо чёрное, так ещё и рана. Синячище справа, и кровь запеклась на голове. Закружилась голова, и я упала. И вдруг вспомнила. Вспомнила, как вышла во двор, с сумкой, правда и в пальто (очнулась-то без всего), как шла, дети, помню, бегали. Шатает всю, мамаши шарахаются, деток хватают, убегают. Пришла в скверик, а там у нас вся шушера собиралась. И Верка ко мне, алкашка наша, подошла.
- Пойдём, - говорит, - профессорша!
А я пошла. Видно, долго пролежала без сознания. Но я ж сильная, ты знаешь. Никого в той заброшенной квартире в развалившемся доме не было, только запах жуткий, вонь, да везде какие-то тряпки, куртки, стаканы да бутылки. Жуть, в общем. Ни документов, ни сумки. В милицию не пойдёшь, кто в таком виде заявление примет. Да и идти далеко. У меня и на это сил не было. Легла я и до ночи бревном. И никак, ну, никак не пойму, как дошла-то я до такого? Куда брезгливость моя вся улетучилась? Раньше я на их рожи смотреть и то не могла. Им-то хоть бы что, зальют глаза с утра, да на лавочку. Вот так.
- Горемычная моя, - Нина  Степановна обняла подругу.
***
                Что происходит?! Вот сейчас и узнаю!!

Сколько она проспала? Тело было чужое, ноги окаменели, а из зеркальца зло глянуло бледное создание со спутанными волосами и мешками.
- Привет, Горгона! - подмигнула Вика своему отражению.
Внутри разгоралось что-то незнакомое. Сознание отказывалось понимать, спотыкалось, повинуясь сбою. Сбою в программе её жизни. За что?! За что, Валерик? За что? ЗА  ЧТО?!
Ведь всё же для тебя. Котлетки на завтрак – пожалуйста. Этого самого, что там мужчинам нравится. Эти игры. То глаза завяжет, а  то руки свяжет, да ползать заставляет, всякие мерзости вытворять. Ребёнка не могу. Из-за этого?! Поматросил – бросил. Так, значит?! Ну, нет…
Вика припарковалась  у развилки в их переулок.  Дальше, тяжело дыша, пошла пешком.
С непривычки голова закружилась, стало сильно клонить в сон, и она присела прямо на дороге, сбросив жилет. От соседнего дома отделилась фигура, к ней приближался кто-то в тёмной одежде.
- Уважьяемая! – окрик заставил Вику открыть глаза. Перед ней стоял небритый мужчина в сапогах и шапочке. – Вам плохо?
Вика припомнила, что с собой только ключи, сумка осталась в машине. Она подняла глаза. В самом начале переулка строился дом, и бригаду строителей  можно было круглосуточно наблюдать на участке. Кто-то из них.
- Хорошо! Всё хорошо, спасибо. Голова просто.., - Вика собралась с силами, и поднялась.
- Хорошо, уважьяемая. Скорая надо?
- Не!!!Не-не-не!!! – слабо улыбнулась женщина, и как можно быстрее, пошатываясь, пошла вперёд.
- Э, одежьда забери! – крикнул работник вдогонку, но женщина даже не повернулась. Строитель поднял меховой жилет, повертел его, и пожал плечами.
Кухонное окно закрыто, а вот окно нижней ванной комнаты, она знала, закрывалось неплотно. Виктории непросто было найти палку. Она подтянулась, и  более тонким концом  прута подцепила  щеколду. Неуклюже закинув ногу, и пожалев, что не в брюках, Вика подтянулась. Не рассчитав немного, она  грохнулась коленями о каменную поверхность, и охнула от боли. Теперь малейшее движение отзывалось в распухшем колене сотнями проволочек.
Оставив эту затею, Виктория спряталась за ближайшей стеной.
Кто-то выходил из дома.
Со стоном женщина оперлась на руки, и, стараясь не  задеть готовое взорваться от боли правое колено, осторожно подтянула левую ногу. Она доползла до угла, и выглянула.
Радостно-зелёный, большой, аккуратный газон с клумбами по краям, за которыми она с особым рвением ухаживала. Такой знакомый, и невероятно чужой.
Горничная никогда толком ничего не закрывала, но сейчас Виктория расцеловала бы её.
Дождавшись, пока калитка входных ворот  уютно зажужжала, и выпустила горничную, Вика добралась до входных дверей.
Она постаралась выпрямиться, что удалось с большим трудом, тело инстинктивно помогало больной ноге, тянуло вниз.
В прихожей Вика сразу уловила еле слышный запах. Его, мужа, родной запах. Он приходил, и верхнюю одежду тут  кидал, на эту вешалку.
Наверху еле слышное движение. Или кажется? Непонятно, дома Валера или нет, машина в гараже. Вика, сидя на корточках, прислонилась к стене, и беззвучно расплакалась.
Бессилие и усталость - верные спутники.Так плачут обиженные маленькие девочки, чья обида за какой-нибудь пустяк равносильна обиде на весь мир, когда несправедливость просто не имеет права на существование в светлом, детском мире. Когда так хочется, чтобы кто-нибудь обязательно пришёл и пожалел. Но сейчас никто, чувствовала Вика, не придёт. И она никого не позовёт. И эта обида - только её, и ошибка - только её. А, может, - вдруг воспротивилось её усталое сознание, - это совпадение? Валер - миллион, и почему это именно он?
«Да потому, что Карина - в твоём салоне, потому что это именно его Карина. Валеры.
Потому что ты ползёшь по участку, где с любовью планировала каждый сантиметр, и гордилась каждым малюсеньким саженцем, - на карачках, и выслеживаешь собственного мужа.
Как же противно, мерзко. Как хочется забыть это и никогда-никогда больше не вспомнить.
«Я уйду. Я просто уйду. Не хочу разборок, ничего не хочу. Я слабая, я устала, я не выдержу. И я, правда, не родила ему ребёнка. Не смогла. И поэтому я - что? Неполноценная? Да. Именно так. Ты неполноценная. А он полноценную нашёл, молодую, и родит она ему их десяток». Вика уже не сдерживалась, взрыднула, но, чтобы не услышали, укрылась в небольшой комнатке, тут же, внизу.
Комнатка как комнатка, но Валера частенько работал именно тут, а не в кабинете. Приходил, сидел подолгу. А ей запрещал.   
На столе, обычном письменном, какие-то бумаги. Женщина вытерла слёзы, и смахнула  бумаги одним движением.
О чём он тут думает?
Машинально, зло Вика стала отодвигать ящики стола. В самом нижнем нашла полупустой блокнот, пролистала, хмыкнула, - он был полон ничего не значащих сокращений и цифр. Захлопнув, швырнула обратно. Выпал клочок бумаги с чёрным шрифтом.
С трудом Вика подняла пожелтевшую газетную вырезку. Буквы плыли перед глазами, складывались в слова, Виктория отказывалась поверить, но всё же заставляла себя читать...
Ей стало совсем худо. Наверху затопали, но было не до этого.
«Инспектор Рыбинспекции, Прилукин Василий…Пропал во время обхода». Её затошнило. Вика заставила себя ещё раз взглянуть на вырезку десятилетней давности.
Синей ручкой, поверх заголовка, было приписано: «Ты гадёныш сам нарвался...»  Белёсо-синие ..
Дурной сон, похоже, только начинался.
Не обращая внимания на то, что к шагам прибавились ещё и голоса, и второй был явно женский, Виктория рванула на второй этаж, сжимая до боли деревянные поручни, и скрипя от боли. Чрезмерное усилие не замедлило выстрелить в колено, она просто сложилась, рухнув на колени, да так и доползла последние три шага до спальни.
«Моими делами интересуешься... Копался, справки наводил. Нечестный ты, Валера. Я тебе всю душу. Нельзя так. Не выйдет, Валерий батькович, меня просто так. Списать. Не получится. Сейчас 
и ответишь. На мой вопрос единственный».
Виктория со стоном выпрямилась, поправила распущенные волосы, и прислушалась.
***
- Валер! Ну ты как себе это представляешь?! У меня только появилась работа. Классная, между прочим. А ты, - раз, - и на Мальдивы? А? – счастливо засмеялась обладательница бархатного голоска. - И какие свадьбы, там жарко сейчас!
Каблуки протопали совсем рядом. Карина. Это её голос. Виктория распахнула двери.
- В-в-ви , - та, что стояла перед ней, уставилась на Вику, как на привидение. И стала тихо пятиться к окнам, оборачиваясь то на нежданную гостью, то в сторону кровати.
- Сука! – Виктория сделала три неверных шага.
Карина отпрянула и беспомощно оглянулась на Валеру. Тот курил, развалясь на кровати в чём мать родила. – Ты же сказал…
- Что он сказал?! – Виктория, забыв о колене, как кошка, прыгнула, и ухватила девушку за воротник длинного джемпера; та разгуливала в нём с голыми ногами. – Что я там загнулась, да?! В больнице. Или что?! Что ты, мать твою, ей сказал?! – тяжело дышала женщина.
Словно в тумане, к ней приближался муж.
- Вика, Вика, постой! Она…я…Ты же в больнице…Тебе нельзя волно..
- Волноваться?! - она прильнула к Токалову, и тот инстинктивно её обнял. – А что со мной может случиться, а?   
Она глянула прямо в его серые глаза, в которых разливался лёд. 
- Все женщины иногда лежат в больницах, это нормально. Может, эта лохудра, - она кивнула в сторону девушки, - не знает, но ты-то, Валерочка, - она  откинула со лба слипшиеся волосы. – Стоять!!! – Виктория схватила первое попавшееся, это оказалась бутылка виски, и ахнула  о поднос. Карина, которая пыталась проскользнуть с вещами за её спиной, замерла.
Завоняло спиртным, Вику чуть не стошнило. Закапала кровь, но боли не было.
- Вы оба…Вы мне ответите! - с удивлением женщина увидела, что в руке у неё - осколок бутылки. В народе такой ласково называют розочкой. Она улыбалась, и эта бессмысленная улыбка напугала парочку.
Виктория, слегка улыбаясь, обходила кровать.
- Вика, ты не в себе!!! – расплывался перед глазами Валерий, - убери! Я…я вызову врача!!! - Токалов кинул взгляд на сотовый,  прикидывая, как бы взять с кровати телефон,  и держать под контролем взбешённую.
Виктория достала из кармана куртки смятую газетную вырезку.
- Оба ответите. Мне. Сейчас, - она помахала ей перед оцепеневшей девчонкой. - Это что?! Это тебе зачем?!  Просто скажи, и я уйду.
Глаза Валерия мгновенно приобрели мертвенный оттенок.
- Ты…, - его руки потянулись к шее Виктории.
- Что? – Виктории вдруг стало весело, - что? Куда? – она вырвалась и забегала вокруг голого Токалова. – Лови! Давай! Отними! Поиграем, Валера! Ты же так любишь играть. А во что вы с ним играете? -  крикнула она погромче,  специально для Карины.
Карина, и правда, стояла внизу, в холле. Её лихорадило.
– В кошки-мышки, ха-ха-ха!!! Или в душилки-придушилки?! А?! Или во что?!
Токалов рывком схватил её за руку, и вывернул так, что женщина завопила, а после ударил наотмашь. Виктория упала. Токалов подпихивал её ногами.
- Это моя жизнь!!! – заорала Вика, - зачем ты лезешь туда?! Это только моё было!!!
Карина, воспользовавшись моментом, выскочила за дверь.
- Милицию!!! – прохрипел Токалов, - набери!!!
Вика медленно осела, а потом неуклюже привстала сначала на одно колено, а потом, сквозь дикую боль, на другое. Внезапно на её лице отразилось удивление,
- А я вспомнила! – сказала она, - я помню. Ты же мне говорил, а? Думал, я забыла?! Ты тогда сильно выпил. А я всё помню, всё. Ха-ха!!!
Сильная пощёчина вновь свалила её с ног. Вика  лежала на полу, обхватив живот, а  супруг методично пинал её.
- Аааа,  - Вика, казалось, перестала чувствовать боль, - я поня-а-а-лааа! Как же я сразу-то…Ты же говорил. Ха!!! Ты с бандюками тогда и работал.
Или я ошиблась? Ты с ними со всеми работа-аа-ал! Это они, да? Аааа! Спасите!!!! Может, и меня? Меня тоже? Да-вай! Да-вай!!!
Виктория отпустила себя. Она зарыдала так, как не рыдала уже давно.
- Я зарою тебя тут, под домом, - тихо сказал он. – Никто не узнает.
- Это ты. Ты!!! Не они. Ты. А-а-а-а-а-а-а!!!! – заорала Вика.
- Заткнись!!! Заткнись, я сказал!!! – злобно проговорил супруг.
- А Васю, Васю, - она сошла на писк, -  ты где зарыл? А? – всхлипывала Виктория, - ведь это ты его. Ты…Чудовище!!!
***
                Кошмар стал явью.
В руках санитаров Вика казалась лёгкой, как пушинка. Всё происходящее было нереальным. Такое только в кино и увидишь. Вспомнился старый фильм с Николсоном. Неужели это её руки, ноги, и это её волокут здоровенные санитары? И что это за белая штуковина, в которую её закутывают? Прямо пеленают. Пеленалка! Вика сморщила нос:  стало очень щекотно. Руки и ноги, как бы сами по себе, продолжали отбрыкиваться, но Викторию охватил истерический, безудержный смех.
Санитары и врач переглянулись: лекарство подействовало. Скоро уснёт.
Всё это время Токалов расхаживал, настороженно поглядывая на спелёнутую Вику. Она, действительно, стала ему совсем чужой. И мешает. Мешает. Мешает.
Врач, пожилой, с интеллигентным лицом, и мешками под глазами, подошёл к Валере.
- Валерий Дмитриевич, вы смотрите, - врач смотрел в пол, - не переусердствуйте. Недельку я смогу её подержать.
- Арсений э-э, как вас, - голос Токалова стал прежним, вежливым и мягким.
- Мухтарович, - подсказал врач.
- Вот, вот. Арсений Мухтарович, не мне вас учить, как поступать. Если не ошибаюсь, я к вам уже обращался. Давным-давно. Только, - усмехнулся Токалов, - вы меня не узнаёте, может быть.
- Наверное, вы путаете. Всё бывает, - понимающе сказал врач.
- Ладно, давайте по-другому. Сколько стоит диагноз? Я имею в виду нормальный, с которым вы по полгода держите.
Арсений Мухтарович  вопросительно приподнял одну бровь. 
Договорившись с Арменом Георгиевичем, Валерий ожидал, что всё пройдёт, как по маслу. Но врач, такое ощущение, вёл себя так, как будто говорил:  она же нормальная, что прикажете делать.
- Имейте в виду, диагноз должна признать и сама больная…
***
Вика уснула.
Панцирная сетка наблюдательной палаты психоневрологического диспансера № 5 им. Румянцева была очень жёсткой. Двери не было, в проёме отбивала ритм чья-то нога в кроссовках. Мужчина сидел, играл, вероятно, на телефоне. Всё тело, и, почему-то челюсть, ныла. Вика застонала, и совсем молодой санитар немедленно заглянул внутрь. Бледная, с большими воспалёнными глазами, темноволосая, в белой одежде, больше похожая на панночку-ведьму из «Вия» - такой она предстала перед Пашей Кудиновым.
Пашу, который, якобы по религиозным соображениям не мог держать в руках оружие, а на деле просто косил от армии, пристроил в больницу отец. На эту альтернативную службу многие бы хотели попасть, но  тут нужны были связи. Заступив на смену с Санычем, крепким ещё стариком, Вику он увидел впервые. Саныч отлучился на второй этаж, поставив Пашу караулить «буйную», а когда та проснётся, сразу просигналить. Паша страшно боялся психопаток, наслушавшись историй от Саныча: «Смотришь, с виду маленькая такая, а когда начинается у неё, то такая силища в ней – три мужика справиться не могут!»
- По-жалуйста! – услышал Паша слабый, как дуновение ветерка, голос.
«Что делать?! – запаниковал парень, - очухалась.
Он лихорадочно набирал и набирал старшего, но у того было занято.
- Пожалуйста! – громче сказала Вика. Почему она решила, что, услышав это слово, санитар откликнется, она и сама не знала.
Паша поднялся, и, всё время оглядываясь, дошёл до середины палаты. Красивая бледная женщина, с размётанными тёмными волосами. Взгляд пробирал до мурашек. Он так и не подошёл ближе, Пашины уши покраснели.
- Вы что-то хотели? – спросил он.
- Мои…вещи…Где мои вещи? – слабым голосом проговорила Вика.
- Обычно всё забирают при поступлении, - Паша повернулся, чтобы выйти.
- Мне бы телефон, - быстро попросила Вика.
Она так боялась, что он сейчас выйдет за несуществующую дверь, и всё. Опять эта палата. Этот запах. Его Вика сразу не заметила, будучи в состоянии, но сейчас он просто-таки заполнил всё вокруг. Запах нечистот, испражнений.
Санитар медленно обернулся. Вика с трудом пошевелила завязанными руками, и слабо улыбнулась.
- Только быстро, а то мне влетит! – буркнул Паша, протянув телефон. – Быстрее! Слышите! – он кинул её телефон, а сам встал на шухере, то и дело выглядывая в коридор, и возвращаясь обратно.
- Да. Я…А, вот, - Вика ещё раз пошевелила затёкшими ладонями, -  не могу. Слегка приподнявшись, Вика скривилась. Волосы  вцепились в панцирную сетку намертво, и изрядный клок волос остался там.
- Да, конечно! – Пашка подскочил, и  развязал верёвки; его руки тряслись.
- Алло! Да. Кто это, - промямлил сонный голос Ленки.
Виктория чуть не зарыдала. Гудела голова, во рту был неприятный, горький привкус.
- Э-э-то я, Лен, - вздрагивая, ответила Вика. – Не вешай трубку, пожалуйста, у меня мало времени.
Павел многозначительно посмотрел, мол, быстрее, а то влетит обоим.
- Я в больнице.
- Викочка, привет! Да, я знаю, дорогая. Тебе что-то надо? Срочно, да? Я сейчас, сейчас, уже машину завожу. Что привезти? – затараторила подруга.
- Нет, Лен, не такой. В психушке... Подожди! Мало времени. Я в полном дерьме. У него любовница. Она…она…в общем, он с ней. Лен, вытащите меня отсюда. Умоляю!!! Мне страшно, страшно. Я боюсь! Нет, маме не говорила ещё, Витеньке - тоже. Нет, он в Подмосковье.
- Быстрее! – крикнул Паша. Показалось, что в коридоре кто-то был. Прошуршал тапками.
- Лен! Попроси Гену! Ну, пожалуйста!!! Ты меня знаешь. Я всё…Я всё сделаю, - Вика опять начала всхлипывать, - он наврал. Не кидалась я!!! Я из больницы… А он там с любовницей…И…и
- Вик, миленький, тчщщ-тщщ, - успокоила Лена, - я поняла. Я сделаю всё. Тчщщ! К тебе пускают? Мы эту сволочь…
- Что ты с ним сделаешь?! Просто скажи Гене. Пусть что-то придумает. Я убегу. Пусть живёт, как хочет.
Поневоле, как не старался, Паша услышал всё. И с трудом мог переварить услышанное. Чуть раньше, он, по просьбе Виктории, подходил к дежурному врачу
- А, из наблюдательной? – не поднимая головы, осведомилась дежурный врач.
- Да. Она просит, чтобы  перевели, там, говорит, сильно воняет. Невозможно просто.
Врач усмехнулась.
- Её величеству дурно пахнет. Вот, значит, как, - дежурная была не прочь поговорить, - Учителя, они, вообще-то, крепкие, - размышляла она, - была тут как-то одна. В основном, тут - с диагнозом, но много обычных. Кто стресс пережил, кто..Да мало ли что,  чего тут только не насмотришься. А! Паш? Уже пожалел? Лучше бы служить пошёл, - серьёзно сказала врач. - Её завтра итак переведут. Так, и что там у нас, - она склонилась над журналом, - понятно. Завтра начнём.
- Что начнём? – рассеянно уточнил санитар.
- Реабилитацию, молодой человек. Что же ещё? – врач, наконец, посмотрела на него сквозь линзы очков.
Пашка вышел с отсутствующим взглядом. Реабилитация, значит.
***
Саныч вернулся, на одутловатом, мятом лице блуждало умиротворение. И весь он был какой-то размякший, расслабленный.
- Всё нормально? – осведомился он.
Пашка кивнул, и залез в телефон. «Вот кто на своём месте», - с отвращением подумал Паша. Сам он не мог дождаться, когда его мучения закончатся. Всё-таки медицина в любом виде не для него. В свободное время он рисовал, да и не в свободное таскал с собой по привычке блокнот: зарисовывал то понравившийся вид, то чей-то профиль. Натуры здесь хоть отбавляй: глаз, лиц с крупными чертами, безвольно свисающих, блёклых и безжизненных губ. «Любила ли эта женщина?» - задавался Паша вопросом, - целовала ли своего ребёнка? Ему было нестерпимо, невыносимо жалко всех. То, что особенно поражало, он старался запоминать, и воспроизводить дома. На следующий день черноволосую из смотровой палаты перевели в другую, где она была одна.
Прошлое дежурство прошло более-менее спокойно. Саныч постоянно что-то рассказывал, но парень слушал вполуха: зачем ему это всё?
Утром, до осмотра, привезли новеньких. Их было двое: бабушка и совсем молоденькая девушка. Саныч проводил девушку плотоядным взглядом, кашлянул, и вполголоса сказал
- Ты как? – и он махнул вслед прибывшим.
- В смысле? – Паша снял наушники, - вы о чём?
- Ой! – осклабился охранник, - не знает он, о чём. Да о том вот, - он с силой постучал раскрытой ладонью левой по отверстию сложенной в кулак правой руки, - тут можно на халяву. Сколько хочешь и кого хочешь.
У Пашки раскрылся рот.
- Что вылупился?! Кобыла есть или, - Саныч поёрзал ладонью вверх-вниз, - Дунька Кулакова помогает? Ну, контингент, ха, тот ещё. Но ничего. А я вон, - в его голосе появились хвастливые нотки, - постоянную нашёл. Ну, старенькая, да, зато всё, как ты хочешь. Любой каприз, как говорится.
Он очевидно дожидался, когда до Паши, наконец, дойдёт, на какой райский архипелаг его закинула судьба. Когда у него загорятся глаза, как похотливо задрожат крылья носа, но противный ботаник вообще не реагировал. До Паши дошло, куда всё время он бегал.
- А вам что, обычные не дают? – невинно  поинтересовался он. – Ну, обычные женщины. Это же пациенты. Разве можно?
- Ну, ты дура-а-к! – протянул Саныч, - зелёный ещё!
Санитар стоял лицом к своему шкафчику, снимая халат. Пахнуло несвежим, кисловатым. Плотно сбитый Саныч имел  ладно скроенные ноги, подтянутый зад. Он повернулся к собеседнику.
- Не в том дело, дают, не дают. Они же озабоченные. С детства. Их все имеют тут, а им мало, - огромный, нависающий живот сводил на нет всё достоинства фигуры. -  Сечёшь?
Пашка слышал что-то такое.
- Особенно эти, как их. Олигофренки. На воле, - он махнул бритой головой, - есть, конечно, баба. Симпатичная, моложе. Но, понимаешь, не то. Там надо выгулять, тортик, шампусик, тары-бары, кино-домино. А тут, - Саныч сделал паузу, - пришёл, когда хочешь, и сразу к делу. Ни здрасьте, ни досвидания. Хоть целый день ходи.
Пашка натянул наушники, как можно быстрее надел джинсы, обулся. Саныч, наоборот, не спешил.
Тихо вошли, и поздоровались двое сменщиков.
За Пашей уже закрылась дверь, а Саныч всё не мог остановиться.
- Ты присмотрись. Вон какая. Хорошенькая. Ток  ты, эт самое, поторопись!!! – он заржал, - пока не обросла. Скоро будет, как все, мля, мохнатая, мля, как гусеница. Их же тут гормонами накачивают.
- Саныч в своём репертуаре! – кивнул один, крепкий мужчина средних лет, другому.
Саныч  повернулся, и уставился  в пустоту.
- Да он ушёл уже! – сказал один из сменщиков. – А чё там за хорошенькая? Ты только салагам предлагаешь, Саныч?
Тот прикусил язык.
- Пошёл ты, Петенька. Домой, к жене.
- Ну-ну.
Охранник с трудом застегнул молнию штанов, напялил кожаную куртку, натянул кепку. Прихрамывая, направился к выходу. Дура эта, которую с приступом привезли, лягнула так, что невозможно было наступить. Когда Пашка заснул, - он специально отвёл его поспать, -  в полной темноте, Саныч подошёл к Виктории. Не церемонясь, стянул одеяло, и начал орудовать своими ручищами. Не тут-то было. Женщина не орала, не визжала, - воспитанная, - а тихо впилась в руку зубами. Пока он орал, выкатилась из-под него, и изо всех сил долбанула в колено, хотя собиралась ударить выше. Огромная туша санитара упала на пол, расстёгнутые штаны  сползли.
- Сучка, - прошипел он,  застёгиваясь.
- Если не уйдёшь, закричу. Придёт врач.
- Всё, всё, ухожу.
Тем более, вдалеке, и правда, послышались негромкие шаги.
 
                Мать.

- Лида, ты в этом уверена? – дрожащим голосом спросила Нина Степановна.
Они засиделись. Надо бы домой ехать, но её так разморило, что она согласилась переночевать, а завтра ехать домой. Тем более Вика – в больнице, всё под контролем. Валера что-то давно не звонил, но у него такое бывало. Не любил он это дело - по телефону разговаривать. Витька звонил каждый день. Он гостил у второй бабушки, в Подмосковье. С удовольствием рассказывал, что они побывали на очередном фестивале туристской песни, и ездили в кемпинг. Бабушка, очень активная, таскала внука по разным маршрутам, заповедным тропам, и собиралась с ним восхождение. Правда, пока не решили, куда: на Эльбрус, или на Авачу. На Камчатку выходило дороже. Отправить к бабе Тане было решением Виктории.
- Абсолютно! Он садист, Нин, - очень серьёзно ответила подруга.
Лицо Нины Степановны посерело.
- Господи, Лида. А как же…Как она с ним живёт?
- У нас пол-России так живёт. Понимаешь, они не то, чтобы любят, им главное - подчинить себе. Выбирать за партнёра, понимаешь, что-то делать за него. Ты ж говоришь: красит ей волосы, заказывает странную одежду. Со стороны кажется: любит и боготворит. Но тут другое. Понимаешь, они играют с партнёром, словно это…кукла. Не живой человек. Обезличенное, выхолощенное создание. Так вот, к куклам.
Лида перевела дух. Достаточно! Больше она не скажет ни слова, Нина и так сидела с отсутствующим взглядом: перебирала, взвешивала, примеряла жуткое слово «садист». Так бывает, когда узнаёшь то, что не можешь вместить в рамки своих представлений.
«Я должна» - решилась Лидия, - лучше сказать, чем потом локти кусать».
- Он стремится сделать из жены фетиш. Обращается словно, - подруга вздохнула, и отвела глаза, - словно она уже не живая. Жертве это сначала странно..
При слова «жертва» Нина Степановна дёрнулась, но Лида продолжила
- Многим даже, знаешь. Кхм-кхм,э-э. В общем, нравится. Таких много. Игра нравится, вот эта опасность рядом их даже заводит. А что у него в голове в это время.  Любят красить, укладывать волосы, одевать по своему вкусу, расчёсывать.
О чём они думает, когда водит по  волосам кисточкой, трудно представить. Если посмотреть в этот момент в его глаза. Они стеклянные. Будто в ступоре. Он представляет. Да…
У Нины  Степановны потемнело в глазах. Каждое слово отзывалось эхом Витькиных слов. Боже…
 - Поеду я, Лид! – вскинулась она, - такси возьму. Всё быстрее.
- Я сейчас!!! Водичка, вот! – засуетилась Лидия.
Она налила из графина воды, и приобняла совершенно подавленную женщину.
- Ну, что ты, Нина?! Ну. Перестань. Он, конечно, опасен, но нужен такой, понимаешь, триггер. Толчок, что ли. И тут не один фактор должен сработать.
- Я понимаю, Лид, - закивала Нина Степановна.
- Вот и славно. Давай по последней! – с чувством выполненного долга предложила Лида.
- Давай, - неожиданно согласилась подруга.
За окном давно сгустилось,  в приоткрытое окно долетали звуки большого города.
- Я тут недалеко живу, - улыбнулась Лида.
Они вышли с чёрного входа. Отойдя на приличное расстояние, заведующая клиникой кивнула в сторону очередной подьехавшей скорой.
- Опять привезли. Хлеб наш! 
Она уверенно шла впереди, Нина Степановна, подслеповато щурясь без очков, как будто под ногами не асфальт, а болотные кочки, - позади. 
- Нин, я когда фотку увидела, - остановилась заведующая, - ну, Вики и мужа её, вот, мне он сразу. Очень они разные. Глаза у него, понимаешь. В общем, такие, даже когда улыбаются...Побольше бы про него узнать. Может, что-то раньше было, - с ударением сказала Лида. - Точно было. Чую.
Она даже не пьянела, чего не сказать о Нине Степановне. Лида деликатничала, но подруге было понятно, что она хочет сказать. Жестокость не бывает на пустом месте. Если был эпизод, то он повторится.
Господи, уберечь бы только Вику. Душа разрывалась, но подруга уговорила дождаться утра. Не дав Лиде выспаться, ещё затемно Нина  Степановна засобиралась на вокзал. 
- Нин, - пробормотала сонная Лида, зевая, - может, попозже. Я сейчас кофейку.
Она уже надела элегантный халат, вчерашняя укладка безнадёжно испарилась, как и косметика.
- Ты отдыхай, лапушка! – заботливо сказала Нина Степановна. – А я потихоньку. С солнышком, как говорится. И дела легче делаются. Ты спи, родная.
Она так спешила, едва не кубарем скатилась по ступенькам брежневки, ловя на себе взгляды несчастных, выгуливавших собак в столь ранний час. А потом так бежала, что даже на асфальте находила невидимые зацепки, чтобы споткнуться. Зрение подводило.
Викин номер молча. Какая-то бездна страха открывалась перед женщиной. Туда, с каждым сигналом «занято» сползало её раненое материнское сердце.
«Как же я раньше? Голова садовая! Даже Витька заметил»
Скорее, скорее!
Её морозило даже в длинной шерстяной кофте. Она села в «Икарус», номер 14. Тот очень долго стоял, ещё по-летнему пах расплавленной резиной, не спеша набирал в своё брюхо пассажиров.
Нина  Степановна вышла из автобуса, для этого, против своих правил, ей пришлось оттолкнуть тучную даму, которая тормозила всех. Вслед вылился целый ушат грязи, но это было неважно.
Найти в электричке свободное место оказалось делом не простым: лето, дачники, люди, спешащие на работу и с работы. Нина  Степановна приткнулась у окна. Рядом расположилась небольшая команда мальчишек. Спортсменов, судя по одинаковым бейсболкам и рюкзакам, с ними тренер.
«Как там Витька? Он так похож на отца, хотя совсем его не помнит. Такой же упрямый, - улыбнулась женщина своим мыслям. – И умный».
Витя занимался радиоохотой, вообще, интересовался техникой. В отношения отчима и пасынка бабушка не вмешивалась, ясное дело, маленький и взрослый мужчины должны притереться; где-то путь старший и повоспитывает, к порядку приучит.
Нина  Степановна силилась вспомнить: что-то ведь было, что-то было. И вспомнила. Вика как-то давно осторожно пожаловалась, что, мол, настроение любимого, как у девушки: меняется резко, быстро. А она тогда посмеялась, успокоила, что работа для мужчины – это всё, так уж они устроены; когда что-то не так, они все нервозные до ужаса. Вот взять, к примеру, деда. Уж так он переживал, когда их отдел не укладывался в график. А Вика рассказала ещё кое-что. Как-то, в выходной, они с Витей ходили в кино. Взбалмошно позавтракали, много шутили, Витя рассказывал что-то интересное, Вика – ему про школу. Валера накануне работал допоздна и отсыпался. Оба, и мать, и сын почувствовали, что это очень даже здорово: пойти в кино вдвоём. Они будут переглядываться, хохотать, есть попкорн, и она, не стесняясь, как маленького, будет держать Витю за руку. По дороге домой  Вика завезла сына к другу.
- Такой классный фильм! Мотивирующий! Про подростков! – болтала Вика, взбивая блендером какао.
Токалов  многозначительно посмотрел перед собой, туда, в сторону  несчастной посуды с остатками завтрака.
- Да! И, представляешь, у него была страшная травма. И ему сказали: «Всё, голубчик! Больше никакого скейтбординга». А он..
- Это что? – осведомился Токалов, прервав супругу.
Вика поставила какао.
- Я уберу! – она схватила тарелку и чашку с недопитым чаем.
- Сядь! – рявкнул муж.
Виктория остолбенела.
- Ты чего, Валер? – она впервые видела мужа таким.
- А где он сам? – требовательно спросил Валера.
- У Егора.
- У Егора, значит.
Пальцы Токалова отбивали какой-то неведомый ритм.
- Конечно, по Егорам ходить, да в приставку дротить. Чего он ещё может? Хлюпик твой. Хотел  мужика из него сделать, да видно не судьба.
Чем закончился фильм, Валера  не поинтересовался. Замолчал, и вышел из кухни.
Токалов действительно хотел приобщить, сделать из пацана «путного», чтобы сдачи, если что, легко мог дать. В спортзал Витька пошёл больше из-за мамы. Хватило его только на одну тренировку. Высокий и худощавый от природы, он обожал пробежки, велосипед, скейтборд. А тут - спёртый запах тел, вонь, везде качки, гремит «железо», в прямом смысле и смысле музыки. Витька решительно не собирался потеть, и ушёл переодеваться раньше. С удовольствием вдохнул свежий воздух, и стал дожидаться отчима на улице. Валера молча прошёл мимо, закинул сумку на заднее сиденье, махнул Витьке, мол, залезай. Всю дорогу от спортзала до дома молчали.
- Что  я сделаю, Валер? – виновато улыбалась Виктория, - они сейчас такие, знают, чего хотят.
- Знают, значит? – закивал Токалов, а потом со всего размаху ударил по столу, и Виктория подпрыгнула, -  ничего они не знают!!!
Потом Валера пытался объяснить, мол, на работе большие напряги, то сё. И, правда, больше такого не было. Очень долго не было. Правда, Вика могла не всё рассказать.
«Не услышала, значит, я звоночек-то первый. Не услышала», - сокрушалась Нина Степановна.

                Вика обращается за помощью к подруге Елене. Иван Митрохин.

- Чёрт, - выругался старший лейтенант Митрохин, и потянулся за трубкой.
На привычном месте телефона не оказалось, видимо, соскользнул на пол. Со стоном Иван прополз полкровати, и свесил вниз руку. Звонили настойчиво. Кого там еще?
Из-под кровати вылез Шорт.
- Привет! – невозмутимо ответила трубка.
- А-а, ты. Не спится?
- Ну, да. Митрох, две минуты. Знаю, знаю, у вас рейд допоздна был.
- Ага, - зевнул лейтенант, - с налоговыми.
- Короче, надо помочь человеку.
- Знаю я твоих человеков, – усмехнулся Иван, - молодые, незамужние.
Гена крякнул, и прикрыв трубку, повернулся к супруге,
- Рейд, говорит, допоздна был. С налоговыми полицейскими.
Он вернулся к собеседнику.
- Да жене говорю, устал человек, то сё. В общем, знакомая одна Лены - в психушке.
- И чё? Я не врач, вроде, - зевнул Митрохин, ища сигареты, - разговор затянулся. - Чё делать то?
И не пошлёшь, как ни крути, Гена –  начальник,  он  подчинённый, хотя и друг.
- Правильно мыслишь. Короче, супруг бишь её туда оформил плотно. Связи у него, то сё. Сама? Учительница, вроде. Ну, адекватная, да. Ни пьёт, ни курит, не гуляет. Семья, муж, ребёнок. Попала в больницу, надолго, муж загулял. Выписалась, вроде, как сюрприз решила, а дома – эти. Ну, мужик её и баба. Любовница. Вот и всё. Ну, да, наехала на них. Но ничего такого, сверх, чтобы в психушку принять. Кто такой? Вот тут главная загвоздка. Бизнесмен, в депутаты баллотируется, во-первых, во-вторых, связей немерено, в-третьих, ну, говорят разное: вроде, с Кролом начинал.
- О-па-на! – съязвил старлей, - дяденька что надо.
- Ну, да, вес немалый, и тут, и там. Я тоже справки навёл.
- Дружище, я пас.
Переход на неформальное обращение не сулил ничего хорошего.
- Я, конечно, боевики смотрел, но как её вытащить? И не замазаться. Не представляю. А, может, написать заявление от своего имени, зарегистрируют, - разошёлся Митрохин, - начальник проверку инициирует. А? Только сначала слетят наши головы.
- Митрох, ты прав. Через контору нельзя. Они все у Токала на побегушках, если что.  Я сейчас трубку положу,  ты до завтра покумекай. Не надо никакую правду искать. Надо дать ей сбежать. Всё. И чтобы никто ничего.
- Хочешь моими руками, да?
- Ну, мне, как почти  майору, не с руки, сам понимаешь. Больничный состряпаем, отпуск продлится.
- А Шорта куда?
- К маме отвези. Мне, что-ли, тебя учить?
Геннадий положил трубку, и посмотрел на супругу. Он надеялся, что до она не услышала ничего лишнего. Лена с головой  ушла в журнал о жизни знаменитостей, только слегка сдвинутые брови давали выдавали, что она всё-таки прислушивается.
Митрохин перезвонил через минут десять.
- Слышишь, давай рейд. По наводке, типа. Кто-нибудь из персонала накатает. Зайдём.
- Нельзя, Саш. Слышь, вспомнил! У Сомова там кто-то работает, мать, что ли, или знакомая. Разузнай, в общем!

Месть. «Я бы простила тебя, если бы прошёл этот ад»

Когда Нина Степановна добралась до городской больницы, было 6.30 утра. На удивление, она беспрепятственно зашла внутрь. Должно быть, кто-то из хозперсонала, дворник, или кто-то ещё.
- Вы к кому?  Посещения после обхода, - к ней выскочила девушка.
- Да я тут…
Нина  Степановна обессилела, присела на скамеечку вдоль крашеной стены, и  опустила голову на руки.
- Плохо вам? Давление? Я сейчас, сейчас! – вскинулась девушка и убежала.
Так же быстро  она вернулась с тонометром.
- Я посижу тут, можно? – подняла глаза женщина.
- Конечно, конечно. Давление нормальное, пульс учащённый, - доложила медсестра.
- Впору ложиться, да?
- Вот таблеточку примите. Полежите. Я вас проведу. У меня и полежите.
- Нет, спасибо, я тут.
На глаза навернулись слёзы.
               
- Нии-на Степановна!
Голос был знакомым, придремавшая спросонок озиралась по сторонам. Всё-таки рано вставать – не её. Женщина спустила со скамейки ноги.
- Юль Михална! – чуть удивлённо ответила посетительница.
Заведующая отделением возвращалась с дежурства. На лице проскочило выражение тревоги и непонимания. И страха. Который преследует всех врачей.
- Что случилось? – готовым ко всему голосом спросила заведующая.
Дежурная медсестра с любопытством наблюдала за ними. 
- Можно дочку забрать? Я дома всё, что надо. Уколы, там, процедуры.
Юлия Михайловна уставилась на собеседницу в полном недоумении. Когда-то Нина Степановна здесь хозяйкой была, а теперь, вот, она. А её наставница ведёт себя так, как будто и не было жизни, которую почти целиком наполняла любимая работа.
- Так Вику выписали, - как можно спокойнее сообщила врач, - состояние стабилизировано, всё хорошо. Она сама уехала. У неё машина тут, во дворе, всё время.
- А к-когда? – заикаясь, спросила  Нина Степановна.
- Да дня четыре, наверное, уже. Сейчас, минуточку!
Заведующая подошла к дежурной медсестре.
- Татьян, посмотрите за пациенткой, седьмая палата, после кровотечения. Ночью поступила. Врача я проинформировала.
- Хорошие у вас кадры, - улыбнулась женщина, кивнув в сторону дежурной.
- Спасибо! Стараемся. Пойдёмте, провожу. Может, довезти?
- Я сама. Я тут, - она кивнула на девушку, -  полное обследование уже прошла!
Юлия Михайловна взяла  бывшую начальницу под руку, и они направились к выходу.
- Знаете, моё мнение, надо психолога подключить. Женщины все переживают, понимаете, - врач порылась в сумке, вытащила тонкую сигарету, - но Вика - случай особый. Очень ранимая. И…
Юлия Михайловна закурила, а когда подняла голову, собеедницы уже и след простыл.
- Мне так Вику жаль, так жаль…

Спотыкаясь и придерживая шляпу, Нина  Степановна неслась на автостанцию. Давненько она так не бегала.
Коттеджный посёлок «Затонный» совершенно утопал в зелени и запахе роз. Можно  подумать, что Сочи переместился за много тысяч километров, и ты оглядывался в поисках пальм и моря. Всюду дорожки, посыпанные белым песком, ухоженные кусты роз и тиса правда, деревья вырасти не успели.
«А что, могут позволить!» - хвасталась она знакомым, когда супруги Токаловы перебрались сюда, за город. А сейчас ей было плевать на всю эту распланированную, рассчитанную на большие деньги, красоту.
Она вновь и вновь набирала номер дочери, вслушивалась в пустоту, и ужасалась, что не успела. Таксист даже честно пытался отдать ей сдачу, но женщине махнула рукой, и пошпарила куда-то в центр посёлка. Тот пожал плечами, бывают же чудные: кто-то за лишнюю копейку удавится, требует вернуть, а кто-то такими деньгами разбрасывается. Милая бабулька. И с разговорами не лезла, и переплатила, и сдачу не взяла. У самых ворот Нина  Степановна прислонилась к старой липе, и помолилась, чтобы  ворота были открыты.
Для всех калитка в заборе была плотно закрыта, но на деле легко подалась и впустила. Обычно к ней сразу подбегал Джой. Да что это такое! Дыхание никак не приходило в норму, она издавала какие-то прерывистые звуки, и голова кружилась. Давление. Глубоко вдохнув, женщина как можно быстрее миновала дорожку, обсаженную кустами сирени, что вела к дому.
Отлегло: машина Валерика на месте. Нина  Степановна похвалила про себя зятя: сам забрал, её не тормошил. Молодец, нашёл время. Зря она так на него. Сразу за джипом приткнулась маленькая жёлтая машина, какой марки, она не разбиралась. Ни на минуту не останавливалась, двигаясь внутрь участка, к дому, фиксируя всё на своём пути. Подарок сделал? Ну, конечно. Викуся такое пережила. Но где старая? Которую, кстати, Вика очень любила.
Сколько раз она входила в этот дом, присаживалась передохнуть вот сюда, на диван. Потом обычно шли на кухню, где она доставала разносолы, и первым атаковал её авоськи Витька. Прислуги не было.
Женщина поморщилась, ощущался заметный запах алкоголя. Нина  Степановна быстро открыла ящик с обувью: Викины кроссовки, туфли, ботинки. Она всё здесь любит, так удобнее. Когда работала учителем, вечно не хватало времени.
На диванчике примостилась жёлтая сумка с яркими цветами и брелоком в виде сердца. Женщина помедлила с минуту, и щёлкнула замком: из атласного нутра пахнуло экзотическим, незнакомым. Подруга? На Вику это непохоже: только из больницы, и друзей звать. Нет. Нина Степановна отсела, ощутив слабость и беспомощность. В своей жизни, к счастью, ей не пришлось столкнуться вот с этим. Да, она много слышала от коллег, и от посетительниц, для которых её кабинет становился чем-то вроде исповедальни. Обычно женщины кривятся при упоминании женского специалиста, но к ней шли с удовольствием: чуткие руки, добрая улыбка делали своё дело.
Как же так? Не глядя, Нина Степановна порыскала в сумке, и быстро нашла то, что искала: водительские права. С фотографии на неё смотрела некая Карина Теймуразовна. Не дочитав до конца, - фамилия уже не интересовала, - женщина захлопнула сумку.
Нина Степановна поднялась, и неверными шагами двинулась в гостиную. Она дёрнула дверь, но та не поддалась. Закрыто. Трясущимися руками женщина вновь и вновь набирала номер зятя: «Абонент вне зоны действия сети». Она затарабанила по дверям, но никто не откликнулся. Совершенно без сил, женщина села на диван.
«Виконька, доченька, где же ты?». Так, надо успокоиться, и обзвонить всех. Всех. На работе, подругам. Все номера есть. Она что-то тыкала, что-то набирала, что-то уточняла, как будто её голос был сам по себе, а тело и разум прокручивали раз за разом картинки, пытались найти новые зацепки и ниточки. Подать заявление в милицию? Но, во-первых, ситуация непонятна. Нет Вики, но нет и Валеры. Наводить лишний шум, тем более, вокруг Валеры, не хотелось. По сути, наконец, поняла женщина, она даже не знала, по какому адресу находится его офис. Но ведь машина под домом, а пешком он не ходил.
Она зашла на кухню выпить воды, а потом с ужасом обнаружила, что телефон совершенно разряжен. В каком-то отупении Нина Степановна поискала в столешнице, и вытащила из подставки нож.
«Где ты, доченька? Что он с тобой сделал?! Где ты, малышка?»
Окинув ненавистный дом невидящим взглядом, слабо сжимая нож, старушка пошла прочь. Окна на втором этаже слегка приоткрыты. Лёгкий ветерок донёс женский смех. Или  показалось? Это уже не важно. Вики тут нет.
Нина  Степановна осторожно обошла жёлтую машину, присела, и в каком-то забытьи, сквозь слёзы, попыталась воткнуть длинное узкое остриё. Это оказалось не просто. Женщина едва не поранилась, когда нож соскользнул с упругой резины, пришлось провозиться с полчаса. Нина Степановна беззвучно плакала.
Заставить бы тебя страдать. Так, как страдала она, когда, согнутая пополам, придерживая измученное нутро после операции, бродила по больничным коридорам. Стада таких, как её доченька. Они бредут, растерзанные, выпотрошенные, с ужасными швами, с бурыми, не отстирывающимися пятнами от поколений страдалиц, на бесформенных халатах. Бредут медленно, тяжело, будто в цепях, расставляя ноги и держась за стены. Бледные лица, и покрытые синяками руки, выглядывающие из одеяний. Напоминают скорее заключённых, чем цветущих ещё недавно женщин. Заставить бы тебя ходить на полусогнутых полтора месяца, и мочиться на утку, потому что со швами иначе нельзя. Заставить бы слушать окрики и упрёки, которые ежедневно слушают родившие и прошедшие неудачные роды.
«Я бы простила тебя, - прошептала женщина, - если бы ты прошёл этот ад».
Звонить мужу бессмысленно, чем он поможет. Только расстроится, а у него сердце. Присмотревшись, женщина нашла более тонкую канавку в рисунке, со стоном надавила обеими руками и  поддавила ногой. Нож нехотя, на несколько миллиметров, вошёл в резину. 
Вот так.
С трудом поднявшись, она проделала то же самое с джипом. Он напомнил ей самого Валеру: такой же большой, напористый.
Нож обратно она не вернула. Когда  Нина Степановна отошла на приличное расстояние, завибрировал телефон. Номер незнакомый.
- Алло! – с надеждой сказала она.
- Нин Степановна! Это Лена. Лена! Помните меня?
- Помню, Леночка, помню.
- Вика в больнице! Только, пожалуйста, не переживайте!
- Что?! – сердце ухнуло вниз.
- Мы что-нибудь придумаем! Обязательно!!! Не переживайте.
- В больнице? – переспросила женщина, и озадачила неожиданно радостным, - слава богу…Жива моя кровиночка. Лена, спасибо вам! Спасибо!!! Спасибо!!! Только ведь она выписалась недавно.
- В  психушке она. Тайком позвонила. Но мы всё сделаем, вы только не…
- В пси? Где…Это он? – мёртвыми губами пошевелила бедная мать. –  Валера?! За что? За что, господи?
Нине Степановне вдруг показалось, что уже глубокий вечер. Краски сгустились, а небо, яркое, голубое, почернело.
Карина.

Двери трёхэтажного дома открылись, оттуда выпорхнула светловолосое создание с наброшенной на лёгкое платье с запахом, кожаной куртке. На  её лице было написано счастье вперемешку с удивлением: как она смогла? Ей удалось? Заарканить такого мужика – конкретная удача.
Она вздёрнула голову: да,  смогла. Девушка закурила сигарету и затянулась.
А мама ещё не верила.
Тяжело топая, следом, спустился мужчина. Девушка замерла возле своей машины. Он ей нравился. Нравится, какой он решительный, иногда злой, нравятся его сильные руки, и безжалостные глаза. Любила? Возможно. Но знала меру. Ещё мама учила: никогда не люби никого больше, чем свои пальчики с маникюром. Никогда. А вот он, похоже, вляпался. Встрял. Втюрился.
И ещё. Он пока, Карина усмехнулась, кое-чего не знал. Пусть только настанет удобный момент.
Токалов подошёл, двумя пальцами забрал сигарету, отшвырнул, и прижал Карину к крылу автомобиля. Она, шутя, откинулась назад, подставив грудь под его поцелуи. А потом, поправив волосы, взяла его лицо в свои руки, и притянула к губам. Руки Токалова переместились ниже.
- Я поеду! – вывернулась Карина, - чао!!!
Валера боролся с желанием повалить эту девку прямо здесь, на лужайке. Никого нет, прислугу он отпустил. Но он позволил подруге забраться в машину, и вяло махнул вслед:  завтра, как миленькая, приедет. После всего Карина наотрез отказывалась ночевать здесь. Он проводил её глазами, и вошёл обратно в дом.
Карина напомнила ему первую жену. Это было так давно, что многое забылось, стёрлось.
Быстрая, мелькающая, не имеющая временных границ, ни дня, ни ночи, жизнь:
- Пацаны, стрелкуемся на пятнашке!.
 Разборки, ощущение превосходства, правоты больших кулаков. Разгульные дни рождения, на которые, под испуганный шёпот персонала и посетителей, подъезжали чёрные иномарки красиво, как в итальянских фильмах про мафию. Коротко стриженные, в костюмах, и узких штиблетах выходили пацаны. Девчонки ахали, и были готовы кинуть своих фраеров. Подгоны на зону, пиетет со стороны молодых шестёрок, только что откинувшихся, которых по накатанной принимали на работу. Офис и некоторая упорядоченность, правда, пришли попозже.
Отмечали день рождения Тюленя, гуляли в «Рамзесе». Там он и подцепил Иру, что не стоило, надо сказать, никаких усилий. Её паренёк, оценив ситуацию, быстро растворился.
Они много пили, потом где-то ездили, потом очнулись у Иры дома. Нацепив штаны, и мятую рубаху, Токалов, как обычно, смылся. Но почему-то позвонил ей через дня три. Поженились скромно. Он настоял, чтобы Ира ушла с работы, так как ревновал. Первая влюблённость прошла быстро, образ жизни супруга она не одобряла, чему способствовала и свекровь.
- Убьют его! Вот увидишь. А с ним и тебя заодно. Сколько, вон, их, дурёх.
И тогда случился первый раз. Валера употреблял не только спиртное. Сорваться в ночь на поиски дозы было абсолютно нормальным. Тогда он вернулся на взводе: поставщика взяли по наводке. Сдал, как позже выяснилось, один из мелких дилеров в обмен на свободу.
Руки у Токалова тряслись, но не только за себя. Он должен был подогреть шефа, не главного, правую руку. Ира вышла сонная. Она уснула в ожидании, не раздеваясь. На рубашке, прямо в середине, было небольшое пятно. Токалова замкнуло. Он помнил только, как занёс кулак в первый раз, а очнулся, только когда до него, как в тумане, долетел вой жены. Окровавленная, в синяках, она лежала на полу и орала. Он зажал ей рот. Она продолжала орать. Это сильно завело его. Он овладел ей на полу, поминутно бил и кусал.
Потом схватил короткий кожаный пиджак, и выскочил на улицу.
   ***
Нина  Степановна очнулась с ощущением того, что произошло что-то непоправимое. Вика жива, это главное. Сейчас она поедет в больницу, и всё уладит, всё выяснит; тут какая-то ошибка, скажет она, у моей дочки всё хорошо. Она просто ребёнка потеряла. Просто потеряла. Закапали предательские слёзы. Она никогда не плакала. На работе – нельзя, ведь кто ещё, кроме неё, сумеет выслушать очередную тайну, кто, как не она найдёт мудрые слова, чтобы не разочаровать дурёх в розовых очках, и сохранить брак. Её хватали за руку, делились секретами, а она оберегала покой, и давала надежду. 
Сколько времени прошло? Полчаса, час? Нину Степановну бросило в пот, в ужасе, трясущимися пальцами, она набирала номер Валеры.
- Да, - раздалось из трубки.
- Я проткнула шины, - выдавила из себя женщина, - твоей…Если не поздно..
Токалов бросил трубку, раздались гудки. «Значит, правда. Если подсуетился, а без сомнения, он всё сделал на совесть, если беззастенчиво развлекается в их с Викой доме, то всё будет не просто. И диагноз, и лечение, и свидетели вам пожалуйста. Знаем. А уж как ненавистную супругу, зачастую, правда, в возрасте, когда больше медицинских оснований, упечь в госучреждение, - это вообще сплошь и рядом».

                Ад в психушке.
Бритая, с коротким ёжиком, голова, просунулась в приоткрытую дверь, впустив из коридора полоску света. Вика вздрогнула, с трудом разлепила глаза. К ней медленно приближался тёмный силуэт.
Остатки сна как рукой сняло, она придвинулась к стене, и сжала кулаки.
- Ты…, - вдруг сказала женшина. Поблёскивавшие в темноте глаза  приближались.
- А-а-а! – попробовала закричать Вика, но услышала лишь свой сдавленный стон. - Помогите! – прошептали губы.
В оцепенении, вызванном седативными, она даже на казалось бы жуткую ситуацию, - сумасшедшая у неё в палате, - реагировала медленно, заторможенно. Вчера первый раз дали таблетки плюс к уколам.  Вика спрятала их во рту, а потом, боясь, чтобы ни одна стотысячная этого дерьма не смешалась со слюной, и не всосалась, выплюнула в унитаз. Симитировала рвоту. Но её хитрость не осталась незамеченной, такие фокусы проделывали все. Персонал только сделал вид, что не заметил.
Визитёрша вдруг прижала палец к губам.
- Не надо! - прошептала бритая. - Молчи, - она обернулась к выходу. - Они сегодня впихивать тебе будут. Лекарства. Лучше выпей! А то на вязки пойдёшь.
- Ты. Кто?., - Вика с трудом приподняла голову, но пришедшая выскользнула в дверной проём.
Дальше всё было, как вчера, и как позавчера: Обход, завтрак, процедуры. Посещения разрешались дважды в неделю, по средам, но когда Вика робко заикнулась врачу, тот категорически возразил, мол, ещё рано, состояние надо стабилизировать. Без связи было плохо, но санитары акулами рыскали вокруг, и не давали ни малейшего шанса.
Делегация заняла весь коридор: медсестра кровь с молоком, и несколько халатов за ней. Молча, они свернули в палату Виктории.
- Токалова! – выкрикнула медсестра. – Таблетки принимаем!!! Сюда иди.
Один из приспешников резво подскочил к пациентке, и  ухватил за шею. А потом потянул.
- Больно!!! – завопила Вика, буквально отдирая грубо сдавившую её руку.
-  Сейчас выпьешь, и не будет больно, - медсестра сверялась со списком в пухлых пальцах, - и вчера если бы выпила, тоже, - она сделала акцент, - не больно было бы.
- Что вы мне даёте!!! Я имею право знать!!! -
- Право она имеет! Слышали все? Да ты одна тут лежишь, по-царски, другие – то, вон, дышать в палате нечем. Королева, б…Подошла, говорю!
Санитар нагнул женщину за шею жестом, каким рецидивистов и особо опасных преступников заталкивают в спецмашину.
Медсестра протянула на пухлой ладошке  три таблетки.
- На! – почти ласково сказала она. - Ешь. И без дураков. Мне за тебя отчитываться.
Виктория не успела и рта раскрыть. Санитары заломили ей руки, раскорячили рот. Вика раз за разом сжимала челюсти. Это привело команду в бешенство. Ей дали в нос, потекла кровь.
- Да чего вы там возитесь?!
Санитары расступились. Возникла довольная физиономия Саныча.
- Смотрите, как надо, - он зажал Виктории нос, - а вы рот держите!!! Сейчас, как миленькая, расдуплится!
- Дверь закройте! – скомандовала тучная медсестра. – Ну, ты смотри, какая упрямая!
Вика задыхалась. Она выпучила от напряжения глаза, но отпихивалась ногами.
- Чего?! Ножками?! – Саныч подошёл, и, под общее мерзкое хихиканье, раздвинул ноги женщины. Обхватив её за бёдра, приблизился к Виктории. Он почти дохнул ей в лицо, - тебе так нравится, что ли?
Санитары быстро управились. У Вики всё расплылось, она долго откашливалась; рвотные позывы оставили не сразу.
- Ну, вот. Кто у нас молодец. Будешь послушной, много чего избежать можно, - пожала плечами медсестра. Она вышла, за неё остальные.
Саныч подзадержался, и злобно глянул на Викторию.
- Мразь, - быстро прошептала Вика.
Санитар со злостью захлопнул дверь. Этот кошмар долго не отпускал.
От Лены никаких вестей. Что там? Надо позвонить маме. Хотя это опасно. Виктория старалась сконцентрироваться, успеть обдумать хоть что-то до того, как начнёт проваливаться в пустоту. Затяжелело лицо и челюсть. Мысли всё больше запутывались, и она уже не смогла вспомнить, что надо сделать. В этом не было ничего удивительного. Сильнодействующие седативные превращали и более здоровых, молодых людей в шаркающих и скрюченных старичков с бессмысленными глазами. Машина психотерапии здесь была запущена на всю мощность. Тут не лечили, а поддерживали эту машину в готовности. Главное - попасть сюда под малейшим невинным предлогом, и шестерёнки тут же начинали работать, делая из человека или невосприимчивый ни к чему овощ, или полного имбецила. Шансы вернуться в нормальную жизнь, или снять диагноз были минимальны. Попав сюда по случайности надо было долго доказывать, что ты не дебил, а пока ты доказывал, то принимал лекарства, которые приводили тебя ровно в противоположное состояние.
                Паша. Психушка.
Павел день ото дня шалел от происходящего. Где можно, вмешивался за больных, и старался облегчить их существование пустяковыми, на обычный взгляд, вещами: побольше держал открытой ванную комнату, чтобы пациентки могли привести себя в порядок, не держал окна раскрытыми весь день, как это практиковалось, особенно в прохладную погоду. Ему тоже перепадало, многие намекали
- Ты смотри, Паш! А то у нас тут один сначала работал, а потом – в пациенты. Всякое бывает.
Вообще, постоянно рассказывали байки. Одну страшнее другой. Сдерживая отвращение, он выслушивал скабрезности Саныча, даже поддакивал и подхихикивал.
- Сюда попасть так-то каждый может, - признавал тот. - Чего только не было. Вон девчонку парень бросил, она – к подруге, и ну реветь, как подорванная. Так мама подруги, прикинь, вызвала психбригаду. Говорит, нет, ну, каково! Говорит, мол, это ненормальное поведение. Ну и те приехали, а девчонка им что-то, в сердцах, ляпнула. Вот так. Попасть – попадёшь, а выбраться – хрен. Диагноз тебе тут же лепят, все дела. Насмотрелся.
Партнёры эти, по бизнесу, друг друга только так пакуют. Кто первый позвонил, тому и верят. Из мужского отделения понарассказывали охренеть можно.
А ещё, вот, недавно мужик свою сюда запихал. Вон, на эту похожа, красотка, мля. Денежный, все дела. Так она в первый же день смылась. Растворилась. Говорят, выбралась  по пожарной  лестнице. А через пост-то как прошла? Там у нас амбалы здоровенные. Потом по всему городу объявы висели, мол, говорит на разных языках, английский, французский там. Одета круто, всё при ней; только опасна очень. Так что, Паша, парень ты умный. Умнеешь, в смысле. А тут только с умом и надо.
С этими словами санитар изъял откуда-то бутылочку пятизвёздочного командирского, и отхлебнул.
- Будешь? Ну, и правильно. Одобряю.
Он спрятал бутылку под халатом.
- Так её нашли?
- Не-а, - Саныч закусил кусочком хлеба, - хотя, не знаю. Муж искал, вроде.
Персонал на Пашу косился, потому как он не стучал на больных, но не грызли только потому что боялись: у него связи. Он не сомневался, что если бы только прозвучала команда, ему немедленно бы сделали тёмную, устроили «вязки», побаловали электрошоком, что там ещё в арсенале этой средневековой инквизиции.
Пашу бесило, что он ровным счётом ничего не мог сделать для Виктории. Пока не мог. Он наблюдал. Наблюдал за похождениями Саныча, за незаконными действиями медперсонала, - зачастую привлекали всех, включая уборщиков, это всегда практиковалось, - и фиксировал. Фотографии, он не сомневался, пригодятся. И это будет тот ещё репортаж из ада!

На лице очень полной женщины в лосинах в цветочек и дырявой в подмышках, выцветшей фуфайке, застыло выражение блаженства.
Она встала на цыпочки, пальцы в китайских шлёпках вывалились наружу, а потом грузно, устало опустилась вниз. Свесила обе волосатые, в складках, руки, потом сделала два шага, и застыла. О чём думала больная психоневрологического интерната номер 5, неизвестно, возможно, видела перед собой огромный, затихший, погружённый в ожидание и темноту зал. Мелкими шажочками, со звуком, напоминающим лёгкое «тук-тук-тук» пуантов балерины, неимоверно растянутые лосины двинулись в коридор.
Тут же, с другой стороны коридора, раздались уверенные шаги на каблуках. Они могли принадлежать только одному человеку. Запахнув расходящийся на груди халат, старшая медсестра с сопровождением обходила палаты. Врач Горелов поспешил скрыться, едва завидев довольно большой отряд. Гречихина была тем серым кардиналом, кому врачи передавали  полномочия,  и спешно возвращались в уютные кабинеты с цветком и компьютером на столе. Со времён средневековья мало что изменилось. С молчаливого позволения старшего медицинского состава здесь практиковались совершенно безумные методы (простите, процедуры).
Крадучись, легко подпрыгивая, «балерина» добралась до  конца коридора. Там что-то невразумительно пропела, и исчезла.
Делегация во главе с Гречихиной резко остановилась. Будто лошадь,  которая шла первой, переправляясь через ручей, фыркнула, а за ней встали остальные. 
- Я не поняла, за Блажко некому убрать?! – медсестра брезгливо приподняла широкую ступню, перетянутую ремешками босоножек. Под ногой растеклась внушительная зловонная лужа.
- Пучков!! –  заорал один из санитаров, - быстро!!! – он быстро огляделся, - Где Пучков? – он повернулся к остальным. 
Среднего роста, крепкий мужчина в халате, под руководством краснолицего завхоза, ремонтировал замок в дверях на первом этаже. У завхоза запиликал телефон. Его спокойствие, как рукой сняло.
- Слушаю, - он угукнул, и забрал отвёртку, - б…, дуй наверх! – кивнул он ремонтнику, - Гречихина! – он посмотрел вслед, и заорал, -  тряпку возьми!!!
Мужчина завернул в хозотделение, находящееся рядом с выходом во внутренний двор, сгрёб ведро, тряпку, вооружился шваброй, и, перемахивая через ступеньку, поднялся на второй этаж.
- От он, нарисовался! – встретил его у дверей Опасевич, санитар. Он молча повернулся, и пошёл. Мужчина за ним. – Ты ж уборщик, - хохотнул он, и, утопив руки в карманах, прибавил, - приступай! И побыстрее!!
- А замок? – обескураженно спросил мужчина.
Санитар остановился, и снисходительно, как старший младшему, пояснил
- Когда зовёт Гречихина,  хоть у начальника, хоть у президента чини. Бросил, и бегом!!! Усёк? - наклонился санитар.
- Понял.
- Ты это, перчатки надень! – крикнул Опасевич.
Уборщик послушался,  а чуть позже поблагодарил, -  чувствительный нос уловил разящий наповал запах.
Быстро управившись, мужчина отнёс ведро в помывочную, выстирал тряпку, и выглянул в коридор первого этажа. Одиннадцать часов, а в коридоре ни души. Ну, это и понятно: после врачей идёт Гречихина, все больные строго по палатам. Радовало то, что медсестру, похоже, сопровождали все санитары, которые на смене, уборщики и даже одна старенькая вахтёрша.
- Тут так заведено. Берут уборщика. Ну, вот, как тебя. Платят за уборку. За всё остальное, имей в виду, - нет! А что ты сделаешь?! Сюда, - завхоз вытащил из своего шкафчика небольшую стеклянную ёмкость и отхлебнул, - народ особый идёт. Хлебнувший, так сказать, лиха. Вот ты. Хочешь сказать, по зову души? Нет, милок. Тут, понимаешь мы все такие. Я тоже раньше капитанил, в море ходил.
Встретив удивлённый взгляд, пояснил
- А ты как думал? И дисциплину могу держать, и хозяйство. Я человечка сразу вижу. Тебе тут что надо? – задал он вопрос в лоб.
Выцветшие, в красных прожилках, чуть осоловелые, глазки пьяницы впились в Митрохина.
- Деньги нужны, - почесал тот затылок, и отвёл глаза, - уволили.
- Уволили, значит. Не буду копать, чего там тебя и как, но, смотри, денег тут не срубишь, а, вот, геморрой наживёшь будь здоров. Не задерживайся, мой тебе совет.
Завхоз крякнул, приложился ещё раз.
- Смотри. Я предупредил.
И  вышел, хлопнув дверью.
Разговор состоялся в первый день работы, а сейчас, в 11 часов, тишину пустого коридора нарушили глухие стуки. Митрохин быстро обнаружил источник: прилегающая к хозпомещению крохотная дверь была закрыта на железный прут. Он высвободил прут из петель, и оттуда немедленно вывалился молодой человек: высокий, бритый наголо, очевидно, крашеный блондин, с торчащими розовыми ушами. В тонких пальцах он сжимал сигаретный бычок.
- Курить же нельзя! – строго сказал Митрохин, и показал на табличку.
- Новенький? – вместо ответа парень протянул руку, -  Павел. Будешь? – он вставил в рот бычок, и извлёк из-за уха чудом не выпавшую сигарету. - У Гречихиной обход до 12ти, - пояснил он. Он махнул рукой, увлекая за собой.
В тесной, узкой каморке вдвоём было не развернуться, к тому же одну треть её занимал унитаз на подобии постамента. И тут была самая настоящая форточка, безо всяких решёток. Павел уселся ближе к унитазу, согнув колени, уборщик спешно закрыл за собой грохотнувшую дверцу.
- Реально, келья, - усмехнулся Митрохин своим мыслям.
- Ну, да, грешки замолить, - согласился Павел.
-  Больным?
- Не-а. Им не за что. Они не виноваты. Есть тут …
- За Блажко убирал? – уточнил молодой санитар, и с удовольствием затянулся. – Вот бедолага.
Было непонятно, кто бедолага: уборщик или балерина. Митрохин впился взглядом в связку ключей в кармане халата Павла. Митрохин не стал уточнять.
- Да. А ты как здесь…
Молодой человек с энтузиазмом пояснил
- Сказали, типа, толка от тебя мало, сиди, типа, тут. Только мешаешь. Психи, как тебя видят, рот до ушей, типа. Один раз побили даже. В смысле, не психи, - пояснил неунывающий санитар, - Но ничего. Недолго осталось
- В смысле? – Митрохин продолжал гипнотизировать ключи.
Он подсел ближе.
- В смысле, я альтернативщик. Слыхал? Во-от. Только МГУ закончил, папа сюда кое как запихал. Но я не зверь, как эти все, - торопился объяснить Паша, -  туалет открываю, когда просят. А эти, - он зыркнул серыми глазами, - мол, не ведись, психи страдать должны. Психи долго не живут. Ну, и всё в таком роде. Нет, ты понял?
- Понял, понял! А чё за ключи? – без перехода спросил собеседник.
- Внутренний двор, и.., - парень потянулся к окошку., - первый э…
Митрохин с силой  пихнул Павла. Субтильный Павел полетел со ступеньки вниз, спланировав головой об унитаз. 
- Ты чего?! Чуть башку мне не разнёс!! – заорал он, поднимаясь.
- Извини, Паш! - проговорил Митрохин, и выскочил наружу.
Он быстро приладил прут на металлическую дверь. Связка ключей, которая перекочевала в его карман, была увесистой.
Пашка загудел изнутри.
- Ты мне голову разбил!!! - чертыхнулся санитар. -  мне к травматологу надо!!!
               
                Неудача. Схватка с Санычем.

«Чёрт, хоть бы спросил, где от чёрного хода!» - ругал себя Митрохин. Он перебирал ключи, один за другим, пока, наконец, не нашёл нужный. – Да! – помолился он,  - спасибо, Господи.
От зарешёченного окошка палаты кто-то отпрянул. При взгляде на двери, если можно так их было назвать: закрывались они, по старинке, как камеры в тюрьмах, - становилось жутко. А здесь содержались женщины. Не арестованные, а обречённые из-за одной лишней Х-хромосомы годами жить в таких условиях, хотя многие из них умели улыбаться, разговаривать, и говорить «спасибо». Завхоз чуть ранее поведал ему леденящую кровь историю.
- Ты думаешь, чего тут возишься? Эти вот, волосатики, - он махнул в сторону палат, - санитара заманили, попросили помочь. В общем, чуть Мосина к праотцам не отправили. Ага, тихони. Стащили ложку, - уж не знаю, где они там её спрятали, - наточили, и …
Глаза Митрохина расширились. Мосин, и правда, взял больничный.
- Нет, - замотал он головой, - ничего такого! Хотя  не до смеху. В  замок, короче, вставили, согнули на хрен всю. Сутки к ним никто не мог зайти! Пока не высверлили. Спасателей вызвали.  Мосин уже концы отдавал, синий весь. В общем, они хлеб как-то пронесли. Пихали ему в рот, пока не стал задыхаться. А это отделение не для буйных!  – зачем-то добавил Пучков, - я предупредил, в общем.
***
Ему никто не звонил. Вероятно, завхоз остаток дня решил провести  за более приятным занятием, чем  починка замка. Он обычно уходил в сарай, где причащался, и  там же, на старом диване, частенько  заночёвывал.
Вот и хорошо. Сильно пахло едой, Митрохин сглотнул слюну – надо потерпеть. Персонал – в столовой.
Напустив на себя деловой вид, уборщик поднялсяся по лестнице на второй этаж. Номер палаты Виктории он, естественно, уточнил самостоятельно.

Виктория стиснула зубы. Тело дёрнулось и начало выворачивать. Палату распилило надвое. Словно гусеница на травинке, женщина стала вытягиваться вдоль стены. Сначала  уложились пятки, потом колени и бёдра. Казалось, спина дважды прогибалась в каждом позвонке. Руки намертво вцепились в отполированные края треугольной глыбы. Внизу ухала бездна. Не волны, и не горы, Она уже давно начала отсчёт. Айсберг начинал вращаться. Считать становилось всё труднее. Лишь бы не рухнуть, там, внизу, так страшно. Она запрокинула голову назад, полегчало. А когда, устав, свесила её  вниз, то глухо завыла: из бездны что-то надвигалось. Голова зверя увеличивалась, и, наконец, приняла более-менее чёткие очертания. Муравей приближался, зловеще шипел, и водил матовыми глазищами.
То, что Митрохин увидел, заставило его онеметь, хотя счёт шёл на секунды, с минуты на минуту зайдёт медсестра или кто-то ещё.
Совершенно без одежды, в кровоподтёках, женщина была привязана к кровати, ноги и руки её растянуты в стороны, голова вдета в подобие хомута, и подвешена к спинке. Неизвестно, сколько она находилась в  распятом состоянии. Руки и ноги посинели, глаза закрыты, лицо - в мелком поту. Женщину всю трясло. Он бросился разматывать хомут.
- Вика! Вы ведь Вика? – задавал он бессмысленные вопросы. Ему никто не мог ответить, Виктория падала в страшную безмолвную бездну. Она покинула айсберг, и теперь, свободная,  парила. 
Митрохин развязал первым делом хомут, поддержав безвольно свесившуюся голову Виктории, на ладони упали мягкие чёрные волосы. Он осторожно уложил её на кровать, и принялся стягивать с ног и рук плотно пригнанные брезентовые ремни.
– Вот ключи, Вика!!! – затормошил он девушку, - возьми!!!
Прямо перед кроватью, словно в насмешку, стояла бутылка с водой. Митрохин схватил её, быстро открутил и полил сверху на  голову. Девушка будто дёрнулась, но вновь обмякла; глаза оставались закрытыми.
- Дверь открыта, Виктория! Там, внизу. Чёрный ход. Беги…
Грудь Виктории продолжала тяжело подниматься вверх-вниз. Саныч ворвался вместе с дверью,  будто почуял, что кто-то есть там, где не ему быть не нужно.
- Ах, ты сука, - он с разбегу ударил Митрохина головой в живот, и тот, охнув, согнулся пополам.
- Тебя куда послали?! – Саныч пинал Митрохина.
Последний изловчился, и ухватил санитара за подошву 45 размера, тот грохнулся на пол, матерясь. Он успел дёрнуть Митрохина за капюшон. тот вырвался, вскочил на ноги, и  двинул Саныча по рёбрам. Санитар скрючился, схватившись за бок, и сипло дыша.
- Ты…ты..на кого?!
Он попытался обхватить Митрохина поперёк, но уборщик увернулся, и Саныч упал лицом вниз. Митрохин заломил его руку, и сел на поясницу, придавив весом.
- Это что ещё, я тебя, сука, спрашиваю?! – заорал Митрохин. – Лечите так?!
Саныч злобно скрипел в ответ, и задыхался. Митрохин держал его крепко, не давая ни малейшей возможности пошевелиться.
- Тебе крышка. Одному уже настучали. Миротворцу, мля. И тебе прилетит, - просипел Саныч.
- Что ей дают? Меня слышал?! - Митрохин изо всех сил вжал лицо санитара в пол. - Отвечаем. На. Мои. Вопросы. Тварь!
- Больно!!! Пусти! – взмолился санитар, - Аминазин, кажется.
Уборщик ослабил хват.
- Проверь, - прохрипел Саныч.
- Не понял.
- Проверь, говорю, - он махнул в сторону пациентки. Пульс глянь, - он посмотрел на часы, - долго в себя приходит.
- Тебя  так спеленать…
- Проверь пульс, б!!! – заорал санитар.
- Сам встал,  и проверил. Бегом!!! Дашь обезболивающее. Понял?
- Да понял!!! - затарахтел Саныч, - пусти!!!
- Пшёл!
Митрохин ослабил хват, и Саныч неуклюже поднялся.
- Чёррт!!! – заорал тот у кровати Виктории, - пульса нет.
Дыхание Виктории, и правда, было едва слышно. - Подожди. Увеличили? – уточнил Митрохин. – Когда? Зачем?
-  Я почём знаю: нам сказали, мы делаем! – вспылил Саныч, распахивая двери, и набирая номер врача.
- Пикнешь кому, – быстро проговорил вдогонку уборщик. -  Третью ходку схватишь, извращенец грёбаный. Я про тебя много чего знаю, - Митрохин хохотнул, - где сидел, за что, с кем.
Санитар, слушая гудки в трубке, метнул полный злобы взгляд.
- Да, да! И это тоже! – не глядя, добавил Митрохин, смачивая губы Виктории водой. Дверь с силой захлопнули. Очевидно, смысл слов до Саныча доходил быстро, так как не прошло и полсекунды, как он нёсся обратно, возбуждённо переговариваясь с врачами. Медсёстры тащили капельницы. Протопала бледная Гречихина. За дверями всё стихло.
Как же так вышло? Почему девчонка ещё здесь?! Это он, Митрохин, виноват.
- Чёрт!!!
Митрохин впечатал кулак в первую попавшуюся стену. Тут же телефону прорвался начальник. Иван спустился в безопасное место.
- Ты чё там зашухарился вообще? – спросил главный, - Хоть бы позвонил.
-  Времени не было. Скажи  Ленке, пусть больничный продляет.
- Замётано. Звони. Но ты это, не переигрывай. Просто вытащи, и всё. Порядки наводить не надо.
Митрохин промычал что-то в ответ. Он собирался закончить разговор.
- А у тебя что с голосом? – поинтересовался Гена.
- Гена. Тут пипец. Она чуть коньки не отбросила вчера. Перекормили.
- Вот же б…
- Вот и я о том же.
 ***               
Пашка уснул, приложив руку к голове, на бритом черепе красовался огромый синячище с запёкшейся кровью. 
- А, освободитель, – встретил он Митрохина. - Как всё прошло? На высшем уровне? Чёрт, гудит, сука, - сморщился Пашка. – Главное, за что??? Просто попросить нельзя было?
- Иди, травматологу покажись.
- Ой, какие мы добрые…Забей! Есть сигарета?
Пашка высунулся в форточку, закурив.
- Ну, чё там? Раздобыл ключи, вручил девушке, девушка сбежала. Все довольны, добро свершилось. Так?  - ехидничал санитар.
- Не совсем.
- А чего ж? - подначивал Паша.
- Накачали, мама не горюй.
- Надо было со мной обсудить. Побежал он. Она сопротивляется - её на вязки. Уже второй раз. Я смотрел предписание: Арсений Мухтарович увеличил дозировки. Это крайнее средство. Мне сам Саныч и рассказывал: одну так, без воды, несколько дней продержали. Конкурентка чья-то. В общем, чтобы подписала  документы. Об отказе. От доли в предприятии. Ну, это давно было. Ещё когда весь этот бизнес начинался. Ой, что творилось!!! Ну, рассказывали мне тут. Вот где заработки у них были. Сейчас не так, но…кое-что я знаю.
- Так чё делать-то?! – заорал Митрохин.
- Что делать? Что делать. Главврача слить, - неожиданно повернулся Паша, выдохнув в лицо собеседника облачко дыма.
- Чего-о?!
- Того. Но если у тебя кишка тонка, - проговорил практикант, - скажи сразу.
О, боже. Робин Гуд ещё один. Этот мозгляк  с розовыми губами давит на честность и порядочность. С ума сойти.
Паша дал сигарету Митрохину, и захлопнул форточку.
- Ничего они с ней не сделают. Я слышал. Мухтарыч по телефону с главным, мол, ничего не можем. Правда потом, такой, говорит: «Ну, да, согласен. Не поспит сутки, двое, трое - что хочешь, подпишет!» Сечёшь?
- Она что-то подписать должна.
- Не что-то, а приговор! С ним потом ни на работу. Никуда, ничего. В общем, что  признаёт себя нуждающейся в психологической помощи. А уж за диагнозом там не постоит.
- Чёрт знает что…
Тут был своя хренова запутанная, слаженно работающая на благо психиатрии, и личного кармана директора, машина. Агрегат. Система, которая перемалывает и не таких, как он и Паша. Какого он ввязался в это всё?! Это всё Гена.

                Армен Георгиевич.
Токалов не отвечал. Главврач нажал «отбой», и вызвал к себе лечащего врача.
- Армен Георгиевич, мы…
- Садись, - махнул главврач.
Оба помолчали. Главврач подошёл к окну.
- Барабанит уже час,  не уходит.
- Мать Токаловой. Мы…Я всё объяснил.
- Что?
- Вернее, не я, а постовая медсестра. Сослалась на меня. Что я не считаю, что состояние больной нормализовано. Она по-прежнему отказывается принимать таблетки, и еду. Кое-как делаем процедуры.
Армен Георгиевич перебирал изящными пальцами.
- Что ж, она там голодная у вас? 
Вопрос главврача прозвучал так, будто сам он находился на полярной станции, а интернат со всем контингентом: больными и медперсоналом – дрейфовали во льдах.
- Почему? Кормим, - он помялся, - как обычно.
- Как обычно, - задумчиво повторил главврач, и покачал головой, - а вы знаете, чья она супруга? Фамилия Токалов вам о чём-то говорит?
- Да, конечно.
- Не переусердствуйте! Вот что я хочу сказать. Милые бранятся, только ссорятся. А что случись, - он постучал пальцем, - нам, вернее, вам, не поздоровится. Условия нормальные?
- Вполне, - поспешил ответить лечащий врач, и Армен Георгиевич смерил его строгим взглядом.
Арсений Мухтарович вышел.
Главврач и сам не знал, зачем затеял этот разговор. Ведь всё же, как всегда. Чем любая другая, попавшая сюда по милости супруга, или по иным причинам (их было много), отличается от Токаловой? Надо бы  придти к ней, переговорить надо. Держать тут - как на пороховом складе, ничего хорошего. Пролечили, и, пожалте, домой. Правда, было ещё одно. И вот это он и пытался выяснить у без пяти минут депутата Заксобрания, Валерия Токалова. Она по-прежнему не признаёт себя больной, диагноз, который поставлен, её не устраивает, не смотря на огромные дозы нейролептиков. Условия Токалов обозначил: диагноз. Обязательно. Без него – не...
Армен Георгиевич откинулся в кресле, и полюбовался на красивый пейзаж на заставке компьютера: пальмы, песок, чудесная далёкая девушка в купальнике.
Он и сам боялся переусердствовать. Её совершенно здоровый сильный организм, похоже, боролся не на шутку. Какими-то невероятными усилиями она раздвигала искусственный туман в голове. Раздвигала, анализировала. Сопротивлялась. Правда, она не знает ресурсов своего организма и возможностей седативных.
И ещё. Армен Георгиевич чувствовал: мать так просто не успокоить. Она не поверит, она – мать. Стены прогрызёт, и вообще, - главврач поёжился, - опасно всё это.
Надо попробовать последнее средство. Нет диагноза – нет денежек, - невесело усмехнулся главврач. А Токалов заплатит хорошо.
Врач подъехал к столу, набрал пару кнопок селектора.
- Свяжите меня с  Гринь…Нет! Лучше вызовите ко мне! И два чая с лимоном.
Номер Токалова по-прежнему был «вне зоны действия сети». Чёрт знает что такое, - отшвырнул ручку главврач.
Арсений Мухтарович вошёл, по привычке, быстро захлопнул за собой дверь. Сжимая пальцы на руках, он молча ждал, когда главврач заговорит.
***
                Память. Дежавю.
Нина Степановна барабанила и барабанила, кулаки устали. Она упёрлась лбом в холодный, непрогретый даже летом, бетон. От бессилия  не осталось слёз. Пятиэтажное неуклюжее, нелепое и жалкое здание, почти всё в зарешечённых окошках. На мгновение промелькнуло что-то, чему названия не было. Промелькнуло ощущение того, что это уже было раньше. Как это? Дежавю.
Она видела как бы себя со стороны. Но это была не она, не пенсионерка Нина Степановна Ковалёва, а кто-то другой. И вот так же. В такой же солнечный, осенний, ясный день.
Женщина прикрыла веки.
Кто это был? Кто стоял, также упираясь лбом, и колотился?
Входили самые обычные люди, и мать им завидовала. В каком из этих окон  её доченька?
Память - что-то удивительное. Почему, из миллиарда миллиардов отражений, теней, обрывков фраз и звуков, оно отфильтровывает и выдаёт одно. Если считается, что человеческий мозг – самый совершенный компьютер, то, вне всякого сомнения, так оно и есть.
Нина Степановна смотрела на бетонную стену, а видела маленькие сжатые кулачки, которые барабанили по другой, выкрашенной в розовый цвет, но такой же неприступной стене. И колотили они, сами того не ведая,  лишь затем, чтобы потом не колотиться, и не выпрашивать вернуть назад своё самое дорогое, по глупости выплюнутое, выкорчеванное щипцами, живое.
Охранник в будке пропустил, но предупредил, что дальше - всё. Каждое посещение родных предварительно согласовывалось с врачом. Сегодня среда – день посещений. Среда и суббота. Да только ей пояснили, что лечащий врач против посещений Виктории.
Господи, что они там с тобой делают?! Она с досадой сбросила звонок Токалова, тот звонил и звонил, как с цепи сорвался. Хочешь узнать, где я. Приедешь, и заберёшь, как дочку? Нет, меня ты не получишь. Я ей нужна. Очень нужна. Хотя пробраться туда, почему бы и нет, было бы неплохо.
Женщина собралась отключить телефон, но прорвался ещё один звонок, и она не могла не ответить.
- Да, Вань, - устало ответила она.
Она и забыла совсем, что у неё есть муж, и вообще, какая-то другая, спокойная жизнь.
- Нин, ты где?
Муж переживал не на шутку, ведь она отсутствовала уже третий день.
- Я у Вики. Не переживай, - слабо улыбнулась женщина. – Конечно, приеду. Ну, ты что такое говоришь?
Она отключила телефон,  и вздохнула.
Любезно предоставленная мозгом картинка отмокла в проявителе времени, изображение закрепилось, стало пугающе чётким. И вернуло на двадцать пять лет назад.
- Нина Степановна! Там девушка. Она…
- Дорогая, тут, в основном, девушки. Мужчины, к счастью, или, к сожалению, не рожают.
Женщина постарше, с волосами, выбившимися из-под колпака, захлопнула журнал, сняла очки, и потёрла переносицу.
- Приём окончен, Леночка. Уже шесть. Идите домой.
- Она…Ей плохо, кажется. Ой! Смотрите!!!
Врач и медсестра выглянули в окно. Девушке было худо. Она ещё колотила по стене и входным дверям, но медленно оседала перед женской консультацией.
- Я спущусь! - с готовностью вызвалась медсестра.
- Я сама. Собирайся  уже домой! – улыбнулась врач.
Врач спустилась по опустевшему до 8 утра коридору на первый этаж, миновала небольшой холл, и открыла входную дверь. Зарёванная  гостья, казалось, не видит перед собой ничего. Нина Степановна не стала ждать. Взяла ревущую за плечи, та оказалась совсем невесомой.
- Давай-ка! Прохладно тут.
Девушка позволила втащить себя внутрь. Она слегка дрожала. Нина  Степановна глянула на часы, договорились ехать на дачу. Ничего, поедут позже.
- Хотите чаю? – предложила она, и, не дожидаясь ответа, пригласила, - пойдёмте.
Незнакомка разомкнула губы, и, безучастно, уточнила
- На кресло?
- Нет, нет. За мной. Можете идти?
Она привела девушку в комнату отдыха персонала, в этот час пустую.
- Вы …, - кивнула Нина Дмитриевна.
- Да, я в положении.
По тощей фигурке мало что было заметно. Но другие сюда не ходят: или осмотр или беременность.
Это прозвучало, как приговор. И тут на заведующую отделением обрушилось всё: обида, непонимание парня, и равнодушие его близких.
- Запишите меня на аборт, в общем, - подытожила решительно рыжеволосая Мария.
То есть вот после всего этого она так просто говорит: «Запишите меня. Всем будет легче!» Нет, прости, дорогая. Не могу. Уже не могу. И Нина Степановна перешла в наступление.
- А вы знаете, Маша, мало того, что у вашего малыша бьётся сердечко, он ещё и всё слышит. Вот эти крохотные, как куколки, зародыши сжимают ручки. И они …чувствуют, что скоро их убьют. Им очень больно, - Нина Степановна вздохнула.
Машины глаза расширились.
- Как слы-слышит? Там же ещё ничего.
- Ошибаетесь. На вашем сроке. Задержка недели три-четыре? Подойдите, я покажу.
- Куда я его заберу-то? – обливалась слезами девушка.
Вопрос врач намеренно отсекла, сейчас главное: напугать. Врач перешла на «ты», девчушке было не больше  восемнадцати на вид.
- Смотри. Вот твой ребёночек.
Она показала на третью картинку на стенде. Та долго рассматривала.
- Вы не понимаете!!! – зарыдала Маша, - меня мама…Мама на улицу выгонит. Она так и сказала: «Мне выбл..дков не надо!» Сами еле-еле, концы с концами, - всхлипнула девушка. – Нас ещё четверо, кроме меня.
Марию красили припухшие глаза. Её рыжим, совсем детским косичкам, и светлой коже с аккуратными точками веснушек ещё очень долго не понадобятся никакие советы красоты. Слёзы, к сожалению, не то средство.
- Маша, - серьёзно сказала Нина Степановна, - государство поможет.
- Государство?! – воззрилась ревущая девушка. То, что она переспрашивала, было хорошим признаком. Значит, цеплялась, значит, искала, как не совершить непоправимое.
- Оно нам-то толком не помогает, мамка ругается постоянно: «Им хоть три, хоть десять – двадцать рублей дадут, и не кашляй!» А папа умер.
- Государство, - повторила врач, - поможет. Я…помогу, - выдохнула она неуверенно.
- Вы? – недоверчиво спросили косички, глаза, веснушки.
Завотделением лихорадочно соображала: куда? Куда? Её одну?! Это просто опасно.
- В общем, у нас поживёшь, – выдохнула врач. -  До родов, - и, не терпящим возражений тоном, добавила, - дочка у меня - старшеклассница, младший – в шестом.  Так что. Квартира большая, места хватит. Школу-то закончила?
- Угу, - мотнула головой Маша, - в училище хотела, швейное.
- Ещё вполне можешь.
- Могу?!
- Конечно. Документы подают до сентября почти. Отвезу тебя. А там и мама оттает. А?
 Нина  Степановна погладила вздрагивающую ладонь девушки.
 - Всё будет хорошо. Встанешь на учёт! Буду тебя вести, если ты не против.
Маша помотала головой в знак согласия.
«Доносит, родит, а как на ноги встанет, переедет в старенький дом в черте города», - таков был план.  Дом достался от родителей мужа, и считался дачным, хотя был утеплённым, добротным. Надо помочь Маше, а потом она сама себе поможет: выбьет, всё, что ей, как матери-одиночке, положено.
Прошло полгода.
Дети Нины Степановны мужественно согласились с маминым решением. Теперь младший перебрался к ним с мужем в зал, но согласился спать только на раскладушке. Дочка освободила для Маши свою комнату, и жила теперь в Витькиной, поменьше. Маши дома вообще не было ни слышно, ни видно. Но её помощь по хозяйству все быстро оценили. Она ездила на занятия, приезжала, отдыхала, и принималась, как пчёлка, кружить по кухне. Готовила, и убиралась. Это было слишком, поэтому девушку попросили не сильно напрягаться.
- Ага! – от бледных худых щёчек не осталось и следа. Кожа приобрела цвет кровь с молоком, а постриженные рыжие волосы сильнее закучерявились. На лице постоянно была улыбка.
Она больше не боялась, ждала малыша. С детьми Маша быстро нашла общий язык, а отец семейства пропадал на работе, так что их общение сводилось к «здрасьте-досвидания!»

                Чистый «Спрут»!
Окна городской женской консультации номер 2 выходили во внутренний двор, общий  для роддома, и отделения патологии. Обычно там было тихо и спокойно, в воздухе витали запахи не бог весть какой больничной еды, бродили или грелись на солнышке два ленивых кота, игрался рыжий котёнок. Несколько машин персонала, дворовые постройки, - для прогулок рожениц и больных из патологического отделения использовался другой двор.
Но в 12.00 раздался непривычный визг тормозов, потом резкие, один за другим, хлопки дверей. Из чёрных иномарок, с озабоченными лицами, вышли три крепких парня в чёрных куртках, бритые коротко. Один из них подбежал к джипу, и распахнул дверцу. Четвёртый, который вышел, выделялся чёрным длинным плащом, и вёл себя более спокойно. Другие три напоминали борзых, спущенных с цепи. Лица напряжены, руки, отягощённые тяжёлыми кулаками, не знали, куда деться. Главный махнул одному из парней, и тот немедленно двинулся к чёрному ходу.
Нина  Степановна направлялась в соседний кабинет. Договорились, что она зайдёт за Лидой на обед. Лида открыла дверь, и сразу же замахала руками
- Нина! Нина! Смотри! – она метнулась к окнам. За ней её коллега.
Зрелище было под стать какому-нибудь сериалу.
- Ой, мамочки! – всплеснула руками Лида, - как в «Спруте»! Стрелять, что ли, будут?
Оставшиеся трое, плюс длинный в плаще, разошлись по машинам.
- Лид, ты сериалов пересмотрела, точно. Внизу же охрана.
- Какие сериалы?! Нина?! Охрана твоя их пропустила. Кошмар какой! Че им здесь надо-то?
- Вообще-то, мужья разные бывают. Как-то раз один спортсмен всю команду притащил. Мужчинам только повод дай! - посмеялась Нина. - Тут, под окнами, такой концерт устроили, Ла-Скала позавидует!!!
Раздавшийся нетерпеливый стук в дверь заставил замереть. Подруги переглянулись.
- Я открою! – бросилась Нина Степановна, но Лида отвела в сторону, и пошла открывать сама. Там стоял молодой, дерзко пахнущий одеколоном, с короткой стрижкой, и напряжённым взглядом, мужчина.
- Уважаемая, мне бы с Ниной  Степановной пообщаться.
Гость нетерпеливо повёл плечами, и шмыгнул носом. Пальцы правой руки проворно бродили по деревянным бусинам чёток.
Лидия открыла рот, повернулась к подруге.
- А за…Зачем? - она прикрыла дверь, чтобы защитить подругу от кого бы то ни было. Не церемонясь, посланец вставил в проём свой штиблет.
- Нужна. Срочно, - добавил он.
Он отодвинул Лиду, вошёл в кабинет, и уставился на Нину Степановну.
-  Сказали, что  вы тут. Или будем дальше в прятки играть? Ну-у, - мужчина развёл руками, не меняясь в лице, - мадам, это не серьёзно.
- Это я. Если вы ко..ко мне, то пройдёмте, - заикаясь, промямлила Нина Степановна, и встала.
- Мы от Крола, короче. Маша нужна.
Лида прижала ко рту руку, ахнула
- От Крола?!
Пришедший не сводил с них цепкого взгляда.
- Не, нет, - заикаясь, ответила Нина.
Парень неожиданно осклабился.
- Крольченко Дмитрий Васильевич, начальник мой. Послал за Машей.
- За какой ещё Машей? – выступила вперёд Лида, хотя отлично знала всю историю о рыжей беременной девчонке.
- Не валяй дурня, уважаемая, - вмиг переменился визитёр, - где она?
 Он перевёл взгляд на Нину Степановну, - насколько я знаю, она у тебя живёт. Поехали! И без глупостей!!!
- Она одна никуда не поедет!!! – топнула ногой Лида, - вы что себе позволяете?! Ворвались в медучреждение!!! Наехали тут, и вообще. Я милицию сейчас…
Парень усмехнулся.
- Не кипиши, пожалуйста, - вежливо попросил парень.
Он вздохнул, оседлал стул.
- Короче. Это Крола невестка, - он хохотнул, - так получается. Он только узнал. Ну, и, - он развёл руками, - типа, помочь хочет. Квартиру, то сё. Внук, как никак. Или внучка. Кто там у неё?
Почему-то сразу поверилось в эту историю, хотя из уст представителя группировки  Крола это могло быть, в том числе, и ложью.
- Мальчик, - ответила Нина Степановна, и послушно добавила, - я поеду с вами. На пару слов, можно?
- Валяй! – парень вышел.
- Лида! Ты на всякий случай, директору…В милицию не надо.
- Хорошо, Нин, позвоню! Главное, - зашептала Лида, - не бойся! Я через Крола по квартире решала. Правда, через знакомого. Справедливый он.
Лида перекрестилась, и перекрестила подругу. Молодой взял её  под руку, и направился прямиком к джипу. Лида наблюдала. Вот он распахнул дверь машины, вот, подал  Нине руку. Та уселась рядом с водителем; сам  сел сзади.
- Чистый сериал, -  заворожённо сказала Лида. Она прикрыла двери, и придвинула к себе городской телефон.
Водитель оказался чрезвычайно учтивым, лишними вопросами и разговорами Нину Степановну не донимал.
                Визит к Кролу.
Тогда она была, как во сне. Уже ничего от неё не зависело. Она просто доверилась, и поверила. Потом точно было, как в кино. Забрав Машу с пожитками, их повезли к Кролу. При вьезде на территорию дома, сопровождавшие  растворились, но их присутствие чувствовалось.
Хозяин лично встретил, рассыпался в извинениях перед  будущей невесткой, сожалел о том, что поздно узнал. Рядом с ним стоял молодой человек, которого он никак не представил, но при виде  него Маша растерялась.
Крол пригласил в дом, и Машу с молодым человеком оставили наедине. 
Пока разговаривали,  накрыли небольшой стол. А Нина Степановна молчала, как в рот воды набрала. Человек как человек, разговаривает грамотно, умеет, чувствуется. За столом были только близкие: жена, молодой человек, и две гостьи. Парня представили племянником, хотя Нина Степановна прекрасно поняла, кто это на самом деле.
- Я хочу выпить за прекрасную девушку: красивую женщину! - разошёлся Крол, - и скоро вы все узнаете, - он посмотрел на Машу, и та опустила глаза, - почему. - За вас, Ниночка! 
Крол поднял бокал с вином. Она хотела только одного: уйти, но это было не просто. Мария порозовела. Она не верила в происходящее, только смотрела счастливыми глазами то на Нину Степановну, то на  обретённую родню. Особенно нежным взглядом она одаривала Александра, тот сидел рядом, и держал её за руку.
Они тогда тепло распрощались, Крол совал деньги.
- Нет, нет! – энергично отмахивалась гостья.
- Вы невероятная женщина. Я на этом свете ещё поживу, так что не стесняйтесь. Малейшая проблема - милости просим! Ночью, днём. Всегда рады. Тут адресок, - он протянул визитку, - фирмы нашей.
- Пойду я, Дмитрий Сергеевич!
Нина Степановна, моложавая, стройная, должна была признать, что хозяин привлекателен, хотя и не в её вкусе. Не встретив возражений, женщина заспешила к выходу. Хозяин пошёл проводить, закурив.
Их окрикнули, гостья и Крол остановились.  Переваливаясь, к ней спешила Маша, и молодой человек. Он держал Марию под руку, Нина Степановна вздохнула с облегчением: вот и сладилось. Очень хорошо всегда после такого вот. Тогда она так и не узнала: помирилась ли Мария со мамой?
***
Сколько же прошло лет? Двадцать-двадцать пять? Она уже тогда была заведующей отделения патологии. Столько произошло: ушла на вольные хлеба, и очень удачно, Лида. Какие бы волнения не происходили на работе: сменялись начальники, происходили конфликты, увольнения, дрязги, склоки, некрасивые ситуации, когда заведение пыталось уйти от ответственности: кто из женщин не знает ужасных историй, когда  в родзале «что-то пошло не так». Кстати, об этом врач постоянно размышляла. Возможно, Господь таким образом вмешивается. Но ведь с его позволения ребёнок зарождается. Он меняет решение? Говоря земным языком, пересматривая новые обстоятельства жизни будущего человека,  признаёт, что ошибся. В общем, всё вокруг менялось, и только на двери кабинета заведующей висела табличка Домина Н.С.
                кандидат мед.наук.
Задумавшись, она переставляла солонку и сахарницу в форме домиков на кухонном столе. Виктория, слава богу, позвонила. Голос был слабым, но дочь решительно сказала, что скоро будет дома. И ещё обрадовала: перестали давать нейролептики. «Совершенно здоровому человеку - нейролептики!!!» - ужасалась в который раз женщина. Господь всё видит, он накажет. Всему своё время просто.
И, вот, поскольку Нина  Степановна была в своё время не просто умной женщиной, а начальником, то номер, который, по идее, она могла потерять, выбросить, сохранился, записанный в  тетради.
Правда, сто лет прошло, он мог сто раз поменяться. Но один-единственный шанс всё-таки был.
- По какому вопросу? – прозвучал безучастный молодой голос.
- Мне нужен Александр Сергеевич.
- Через час будет. Простите, а касательно чего? Тут коллекторское агентство. Вы в курсе?
- Коллекторское? - Нина Степановна мало что поняла, кроме того, что Дмитрий Васильевич тут, - я по личному.
- Саш, тут по личному, - уточнил голос в сторону, - номер шефа давать?
- Да, слушаю! – вероятно, трубка перешла к другому, - поясните вопрос.
- Меня зовут Нина Степановна . Я…, в общем, я знаю невестку Александра Сергеича, вот, хотела спросить, как у неё дела? Как малыш?
- Е-моё!!! – оттаял голос, - Нина Степановна!!! Это вы?! У Маши всё хорошо. А малыш уже студент!!! – довольно рассмеялся Александр. В общем, скажите, куда приехать? Мы вас заберём. Отец скоро будет. Лады.

                Звонок из прошлого. Заведующий неврологическим диспансером.

Армен Георгиевич отключил входящий звонок, бросил на стол мобильник. Потом  полез в стол, извлёк оттуда кнопочный, и набрал другой, никому не известный, номер коллеги.
- Говори! – без предисловий сказал Армен.
- Звонил Гюнтер. Просит о встрече.
- Хм, херру Гюнтеру прекрасно известно, что в ближайшее время я очень занят. К тому же комиссия…
- Он очень просит.
Арсений Мухтарович выделил слово «очень», и Армен тут же среагировал.
- Хорошо. Пусть будет на связи. Сегодня, в 20.00, - добавил начальник, - где, потом наберу.
Арсений отсоединился.
Опыт общения с немцами, с Гюнтером, в частности, был неплохой. В прошлом году они впервые вышли на интернат, сделали заманчивое предложение, от которого ни он, ни шеф, конечно, не отказались. «Деловые люди, приятно работать» - такова была оценка сотрудничества. Да, риск определённый присутствовал, но всё было щедро, в сроки, оплачено. Зав. отделения получил сумму в 500.000,  начальник – в два раза больше. Арсений довольствовался суммой чуть меньше, чем у зава, зато риск  минимальный. Ведь, если совсем начистоту, то и  прошлогодний, и, очень хотелось бы, новый, более глобальный эксперимент, выходил за рамки многого.
Когда работаешь вместе не один год, это прибавляет понимания. Он понимал Армена с полуслова. Ему нравилось быть в тени. Пока. Армен обещал посодействовать в частной практике, хотя и убеждал: «Тебе оно надо? Там не размахнёшься, на частных хлебах. Тому заплати, тому заплати. Вот у нас – да. Размах! И под крышей государства. Подумай! Тебе сколько? Мне б твои 47, дорогой, - вздыхал шеф.


***
Позвонили на общедоступный номер. Его, в общем-то, можно было найти в справочниках без труда, но и для нежелательных ушей этот номер тоже был первым в списке. Досаду вызвало другое – шеф опаздывал в автосалон...
- Армен, как живёшь? – раздалось в трубке.
Голос он не припоминал.
- Что вы хотели? – казённым тоном уточнил Карен Георгиевич.
Он прижал трубку к плечу, и поискал глазами визитку автосалона. Не обнаружив её в поле зрения, Карен заглянул под стол, и вытащил портфель.
- Чтобы ты свой пыл поунял, хочу, - неожиданно раздалось в ответ.
Мужчина крутнул код замка, тот не поддавался.
- В смысле? – Карен усмехнулся, - номером не ошиблись? – крутит колёсико, - у меня…
Трубка перебралась из правой в левую руку. Главврач потянулся к кнопке «отбой», но вдруг застыл.
- Лет двадцать назад ты не так со мной разговаривал, - трубка помолчала, - узнал?
Колёсико замерло напротив деления «0». Армен убрал портфель.  Он расстегнул ворот рубашки, и отвёл трубку в сторону, будто туда могли хлынуть воспоминания.
- Ты и тогда меня не слушал, как выяснилось. В общем, открылись новые обстоятельства.. По делу тех лесничих. Не гримасничай, всё ты помнишь.
Армен сграбастал пачку сигарет, пальцы предательски дрогнули. Он осмотрелся: этого не может быть. Тут не должно их быть, он регулярно привозил специалистов, не скупился на оплату. Докладывали: всё чисто: ничего, ни единого слова, не выходит за рамки кабинета.
Начальник взял себя в руки, с трудом зажёг сигарету. Надо просто успокоиться. Только однажды он явственно ощутил укол тревоги, но тут же отогнал дурные предчувствия: один из  агентства безопасности, вытряхивающего его кабинет наизнанку в поисках жучков, был незнаком; Армену тут же пояснили, что Разумов на больничном, а это-де их новый специалист, и он ничем не хуже.
- Армен, - по-свойски продолжал голос, - ты всё испортил. Сказано было: несчастный случай, а ты…Зачем Совенко отдал?!
Ни одно копьё недоброжелателя ещё никогда не  достигало цели, ни для того он столько лет строил свою крепость. Но сейчас всё по-другому: это были не гнилые копья из прошлого, а напалм, который швырял незнакомец как бы между прочим, незлобно, играючи. 
- Труп - на утилиз! Такой был уговор? Ты всё испортил. Я тогда жопу прикрывал перед комиссиями, не до контроля. А ты…Было бы шито-крыто всё. А теперь?
Короче, - вздохнул голос, - родня что-то накопала, - может, помог кто, - и про второго. Как там его? Прилукин.
Рука Армена дрогнула, он открутил крышечку с валидолом. Что этот идиот ещё скажет, значения не имеет, наговорил достаточно. И не боится, видно.  Голос он  так и не смог вспомнить.
- Молчишь? – не унимался неизвестный, - В общем, так. На дно лёг, и затих. Чтобы никаких там, сам понимаешь, эксцессов в заведении. Поспокойнее. Всё в рамках закона. Понял? Психов своих бережёшь, как зеницу ока!!! И не дай бог, Армен, не дай бог…Держи язык сам знаешь, где. У тебя там, вроде, контрактик левый, да, - хохотнул незнакомец, - намечается? А машинку чинить дорого встанет, - посочувствовал голос, - лучше новую возьми. А тут и немцы, да?
Армена бросило в пот.
- Как в твоей жизни всё хорошо складывается! Аж завидно.
Звонивший положил трубку, оставив главврача в состоянии оцепенения.
Армен Георгиевич выдохнул, откинулся на спинку кресла. Он вспомнил. Не  голос, -  а про тех, про кого он сколько жил, столько и помнил.
На этот единственный и не только этот, акт милосердия, как он окрестил его про себя, он всегда рассчитывал. Ибо знал: наворочено так много, что там по головке не погладят. Плохо ему там будет. Но ведь было и это.
***
90ые напоминали ему какой-то непрекращающийся кошмар. Тогда он работал в Судмедэкспертизе, в дежурной части, имел дело с другим материалом, если можно так сказать, более молчаливым.
Люди, которых по телевидению и в прессе называли «братвой», наладила к нему дорожку. Звонили, советовались. Сложно сказать, почему. Может, потому что он производил впечатление интеллигентного, непьющего (что соответствовало правде) человека. Приятное, с тонкими чертами лицо, обходительный, несуетной, малоразговорчивый. Помимо основной работы появился приработок, и не малый.
Он умел ладить со всеми, назначал экспертов на непосредственной работе: осмотр места преступления, и прочее; с удовольствием заменял товарищей, а при горячке вызывался ехать лично; никогда не отказывал. На него всегда было можно положиться: не пил, с женщинами меру знал: на утренний кофе никого не оставлял. Эти редкие качества очень ценили коллеги, любившие размах во всём, и, в свою очередь, шли навстречу.  Благодаря другому контингенту, обычный судмедэксперт не поднимался по служебной лестнице, зато вскоре обладал практически всей конфиденциальной внутренней информацией, не доступной для простого смертного: все коллизии, конфликты, и даже дела амурные; братва знала многое, и в дружеских тёрках раскрывали ему глаза. Зачем он им, всезнающим, Армен вскоре узнал.
- Слушай, тебе в дежурке-то не надоело? Человек ты дельный, - рассуждал его знакомый из другого лагеря.
Он также пафосно, как и Армен, умел говорить, имел интеллигентный вид, периодически находился в местах лишения свободы.
- А начальник ваш, как бы получше сказать…Старый он уже, Армен, - знакомый бросил камушек, и  замолчал, зорко глядя за кругами на воде. Будто знал, что попал прямо в цель. - Да, кстати! За Ваху от души! Вот.
Они были щедры. Может, им было приятно, если последние моменты пребывания на поверхности земли их товарищ проводил в достойной компании - Армен плохих специалистов не посоветует. Знали, что ни на крест золотой не позарятся, ни на деньги, которые непременно клали покойнику в пиджак.
Привозили, просили «сделать в лучшем виде, как при жизни», сували фотку, - всё, как обычно. Давали большие деньги.
А как-то раз попросили, чтобы в заключении кое-что подправили. Просивший был не из группировки, но позвонили те, кто заслуживал доверия.
От посетителя сильно разило спиртным. Армен кратко кивнул, и они недалеко прошлись. Он мог попросить кого-то, к примеру, Кротова: за него Армен (негласно имеющий полномочия, выходящие за рамки начальника дежурного отдела) мог поручиться, но не стал. Всё обсудили быстро и к обоюдной выгоде.
- В общем, нехорошо вышло, кхе, -  мужчина в наброшенном на строгий костюм халате держал руки за спиной. - Не так. Вам начальник мой звонил? – уточнил он с расстановкой.
- Звонил, - кивнул сопровождающий.
Тут гость как будто улыбнулся самому себе, мыслям, будто сам себе поддавал жару в бане.
- И-и-и, может, и оно, – он поднял глаза, - и так! – произнёс он странную фразу, - свыше виднее.
Он стоял с другой стороны стола, освещённого синюшным светом ламп, и едва сдерживал тошноту. Наконец,  принудил себя посмотреть вниз. Прижимал к лицу маску, только это мало помогало.
Бывший сослуживец, лежащий на столе, уже не мог ничего добавить; вообще ничего не мог. Мужчина пафосно положил руку сверху.
- Прости, Гавриков. Прости. Напиши, Армен, мол, упал он, в общем, бытовая травма. Родня убита горем, проверять не станут. А мне, ну и начальству, сам понимаешь, облегчение какое.
Армен проводил мужчину, тот ушёл на неверных ногах, предложив обращаться по любому вопросу.
Армен не постеснялся, обращался не раз. Совсем скоро станет тесно, и  ему устроили повышение. Директор психоневрологического интерната - место, несомненно тёплое, и очень удобное. Тот факт, что специализация, мягко говоря, не очень соответствовала, мало кого интересовал.
Под ногой несчастного Гаврикова он тогда обнаружил 2 тысячи долларов.
А незадолго до того, как получить вышеупомянутое тёплое место, к нему, под покровом ночи, привезли мужчину в камуфляже, с бурыми пятнами в районе живота и паха; от головы мало что осталось.
- Хотели в болото, - пояснял его знакомый, тот, что ранее привозил Гаврикова, - но боязно что-то. Сам смотри, в общем. Так-то никто не ищет уже. Сгинул. Куда вы там неопознанных деваете?
Армен насторожился.
Что-то такое он совсем недавно, что-то такое было. Вспомнил! Фото в газете.
«Пропали двое лесничих. Ведутся поиски». На фото почему-то был только один мужчина; вероятно, фото второго найти не успели. Вот ведь ирония судьбы. На фото он был незнаком, но жизнерадостным и с головой, а тут – вот он, рядом лежит, и уже почти без, губы скорбно сморщены.
Армен впервые позволил себе  посоветовать.
- В кочегарку бы завезли, мужикам пузырь дали, - пожал он плечами.
- Да ты что, Арменчик!! - замахал руками гость. - Им, алкашам, разве доверишь?
Позже он прочитал в газете, пойдя против своих правил, - после работы обычно не читал ничего, - что оба пропавших сопровождали приехавших на рыбалку москвичей. Лесничими их окрестили, чтобы поспокойнее новость подать. Москвичи, как выяснилось из других источников, тоже были не простые. Имели крепкие деловые связи с милицией, которая, фактически, крышевала криминалитет, связанный с незаконной рыбодобычей.
-  В общем, не дай бог! Никому. Армен. Слушай, кажется, Бочкина на пенсию отправляют, так что, - лысоватый мужчина погрозил пальцем. Понял меня, да?
Армен кивнул.
-  Бывай, - крякнул посетитель, и растворился в темноте, оставив Армена наедине с трупом и вопросами, на которые надо было ответить хотя бы самому себе.
Был такой пунктик: всё записать, увековечить, так сказать. Он должен всегда оставаться профессионалом, плевать на деньги, на «тех», кто ведёт свои игры, и уже много лет набивается в друзья. Правда была одна: правда настоящего патологоанатома, а им он был, есть и будет.
И Армен, не взирая на позднее, 3 часа ночи, время, взялся за скальпель.
Наутро стали названивать самые разные люди. Видимо, обзванивали морги, больницы, - пропал же человек. Армен дал указание отвечать всем одно и то же: «не поступало».
Измученная, с кругами под глазами, женщина, которую потряхивало от недосыпа, встретила его на ступенях старого здания. Он встретился с её глазами. Она что-то знала, как-то пронюхала.
- Что вы хотели? - Он постучал по табличке, -  вот график работы.
Он раскрыл зонт. Внешний вид Армена Георгиевича никак не вязался с его деятельностью. А, сказать по правде, он готовился к другой работе. Это заставляло его дышать по-другому, выше  нести тонкий профиль, чаще пробегаться по витринам с кожаными портфелями; и что греха таить, оценивающе посматривать на красивых девушек. Скоро он позволит себе всё.
- Отдай его мне, - услышал он еле слышный шёпот в спину, - отдай, прошу!!!
Из-за немногочисленных деревьев выступили ещё два человека, видимо, родня, и уставились на врача.
И он проявил первую и последнюю в своей жизни слабость. Вот они, стоят тут, у административного корпуса, а в метрах ста, в сером стальном морозильном нутре – тот, кого они хотят забрать. И откуда узнает об этом мент? Да ему наплевать уже. Если что, заменить,  и всё.
- Завтра утром приходите. Нет, не с самого утра, надо же по-человечески всё.

Психушка.
Маленькая, щуплая старушка с седыми короткими волосами осторожно вытянула нижний из пачки журналов на столике, и погладила глянцевую обложку.
Бабушка эта отличалась даже внешне: опрятная, спортивного кроя, кофта, мягкие брюки. Она присела,  открыла пёструю страничку журнала. Раздались шаги дежурной медсестры. Шлепок по руке не заставил себя долго ждать. Старушка не вздрогнула.
- Че тут делаешь? Все там! – окрикнула медсестра.
- Почитать, - внятно ответила женщина, и взглянула серыми, спокойными глазами. Руки нервно поглаживали обложку, - я посижу тут. Не хочу телевизор.
Медсестра закатила глаза, вздохнула, её халат едва не треснул. И неожиданно смилостивилась. Ей и самой не очень хотелось с психами, их рожи осточертели. А как они воняют…фу.
Она плюхнулась на диван, искоса посматривая на опрятную бабульку, потом с трудом закинула одну ногу на другую.
Вскоре послышались шаги. Медсестра быстро приоткрыла край халата, выпрямилась, и напустила  томный вид.
Шумной толпой  санитары проследовали наверх, возможно, в отделение для буйных. Последним шёл новенький уборщик.
Вообще, медсестра выбирала только санитаров, но уж больно новенький был хорош, ради него она бы пренебрегла правилами, но вот незадача – тот никак не шёл на контакт. Она и декольте под халат, и глаза от души подводила.
- Ну, что? – зевнула медсестра, глядя в спину предмету воздыхания, - чего пишут-то? – она рассматривала свои ногти, пошевеливая толстыми пальчиками.
- Разное, - слегка прошепелявила старушка.
- Ну-к, покажи, - потянулась медсестра.
Старушка торопливо перелистнула, и ткнула на заднюю обложку.
- Понятно, - резюмировала медсестра, - идиоты и есть идиоты. Государство только время на вас тратит.
- Танечка! Это вам!
Внутри у медсестры захолонуло. Она подняла глаза. Новенький протягивал шоколад. Она открывала-закрывала рот, как будто перехватило дыхание.
- Танечка, на пару слов? – тон Митрохина стал слегка требовательным.
Вилина покраснела, и кивнула старушке
- Пройдите к телевизору, в комнату отдыха, пожалуйста.
Иван про себя улыбнулся: он прекрасно слышал, как сама вежливость ежедневно обкладывает больных десятиэтажными ругательствами.
Как только бабушка скрылась, Митрохин взял медсестру за руку, и почти потащил за собой. Она не сопротивлялась. Такой мужчина, не то, что Саныч: вонючий и грубый.
Иван впихнул девушку в бытовку, закрыл двери, и усадил на старый диван.
- Раздевайтесь.
Ивана не отягощало чувство вины, поскольку семьи у него не было, любимой тоже. Медсестра, косясь на дверь, приспустила халат. Знаком он показал снять бюстгальтер тоже.
Митрохин подошёл совсем близко. Он положил ладони на плечи Вилиной.
- У меня  к вам просьба, - он наклонился, и поцеловал сначала одну, а потом другую, похожую на мяч, грудь; медсестра закатила глаза.
- Ка-какая?
- Небольшая, - ответил Иван, - мне нужны ключи…от кабинета Армена.
- Я…я принесу. Когда?
Через пять минут у обоих не было желания разговаривать. Она была похотливая и податливая, как кусок теста.
- Как можно скорее, - размякшим голосом сказал Иван, и знаком показал девушке пересесть к нему на колени.
***
От Виктории не укрылось то, как смотрит на неё молодой альтернативщик. Как, невзначай, что-то фотографировал, и прятал телефон обратно под халат. Последний раз это было, когда молодую девушку, новенькую, куда-то тащили: возможно, на «вязки». Девушка брыкалась, и на каждой её ноге висело по санитару. Дряхлая уборщица, без которой прекрасно бы обошлись, и та выслуживалась, шла рядом, то причитая,
- Ну, что ты, что ты…ничего страшного…Добра тебе хотят, дурочка!!!
То угрожая:
- Ну-ка смирно лежи!!! Её лечат, а она ещё недовольна. Вот так. Так.
Естественно, всё проходило под руководством Саныча. Они пронеслись мимо палаты Виктории, та успела увидеть, как за ними нёсся Павел; вот он вытащил телефон, и заснял мерзкую процессию.
Сейчас он тоже появился в дверях комнаты отдыха, отыскал глазами Викторию, словно хотел что-то сказать, но передумал, и скрылся. Лицо Павла было очень сосредоточенным.
Вика успела махнуть рукой, санитар просиял.

                Психушка. Знакомство с Ирой.

Она поплелась в свою палату, и прилегла,  привычно глядя  в потолок. Шум в голове постепенно оставлял, неясное разноцветное полотно раскладывалось на вполне определённые составляющие: палата белая, лампа жёлтая. Лосины смешные, детские, футболка – в арбузах. Впервые она улыбнулась. Почему её больше не кормят таблетками?
Решили больше не тратиться? Всё плохо, - это как когда живность откармливают на убой, а потом, когда уже всё, - прекращают. Или, наоборот? Вика мучалась вопросами. Надо бы поймать Пашу, поспрашивать. Лишний раз подставлять его не хотелось, женщина знала, что молодому санитару влетало будь здоров, хотя он не сдавался, гнул свою линию. Её вытащат, теперь-то уверенность возвращалась в тело, ноги, руки. Сегодня Виктория впервые как следует расчесала потерявшие блеск волосы, и соорудила подобие причёски.
Ей до ужаса захотелось посмотреться в зеркало. Здесь их не было вовсе, и она довольно быстро к этому привыкла. Вообще, человек привыкает ко всему, - констатировала женщина. Она успела привыкнуть к тому, что достаток, который она создала своими, в том числе руками, помогал ухаживать за лицом. Делал его лет на пятнадцать моложе, морщинки с удовольствием впитывали маски, а новинка косметологии - инъекции, - заставляли красивые, тонкие черты лица, напоминающие актрису Деми Мур,  сиять. Всё остальное она делала в «Дель Роса»,  девчонки никогда не отказывали. Виктория ходила в спортзал, иногда бегала. Здесь она прибавила килограммов пять-семь, сначала это было невыносимо, потом – приемлемо, кожа на лице и руках подсохла и слегка пожелтела.
Дверь открылась. Вика присела на кровати, и уставилась на женщину. Она, конечно, вспомнила. Сейчас та похудела, лосины свисали, а при высоком росте она смотрелась подстрелёнышем. Виктория бросила быстрый взгляд на руку пришедшей.
Больная закрыла дверь, её взгляд стал обычным, человеческим. Скрестив на плоской груди руки, как будто её знобило, женщина подошла к Виктории.
- Можно? – спросила она.
Вика опасливо отодвинулась, но кивком разрешила. Женщина села рядом.
- Что смотришь? Да они там все, у телека. Опять согнали.
- А медсестра?
- Ушла куда-то. Раньше, как пришитая, а сегодня целый день носится куда-то. Ира, - представилась гостья. Не дожидаясь ответа, она спросила, - ты тут как? Дай угадаю. Муж укатал?
Вика опустила голову.
- Что бедный, что богатый, да? – с горечью сказала Ира, и потянулась тощими ногами, сжав желтоватые кулачки. - Меня вот тоже. Звоню ему каждый день, телефон выпрашиваю, забери, мол, отсюда. Не могу больше. А он смеётся: «Конечно, - говорит, - Ира, - ещё чуть-чуть подлечат, и заберу!» Уже три года забирает, - невесело вздохнула она.
Чтобы прикрыть волосы на ногах, Ира стянула пониже короткие штаны. Виктория заметила, и, усмехнувшись, задрала свои. Несколько дней назад и на её ногах появилась бурная растительность. Это было кошмаром, поскольку убрать не было никакой возможности: станки и прочее запрещалось. Однако, кошмаром это было бы в её прежней жизни, здесь важнее было другое. Что они вообще живы. Что дышат, и разговаривают.
Викин смех сначала был похож на слабый кашель, она давно не слышала своего голоса. Закудахтала и Ирина. Женщины смеялись, хоть у обоих в глазах стояли слёзы.
Вика вспомнила визиты неврологических больных к ним, в центр. Вспомнила маленькую седовласую старушку, так похожую на её бабушку. Такие же ясные, серые глаза. Она очень выделялась на фоне остальных, с самыми ужасными диагнозами. Но и эти резво забирались на кушетку, улыбались, радовались возможности побыть нормальными женщинами; стеснялись своих волос, и запаха несвежих ног.
В первый раз Вика не совсем поняла, какого рода больных привезли. Как всегда, надела маску, перчатки, и приступила к осмотру, болтая с пациентом «о птичках». Женщины  отвечали приветливо, даже повышенно счастливо. Ласково называли Викочкой, и поминутно вздыхали.
- Выздоравливать надо, девочки! – от души пожелала Виктория, полируя машинкой пятки пациентки. Повисла неловкая пауза.
Присутствовашие медсёстры и сопровождавшая больных, переглянулись, Алла, так звали её клиентку, - вдруг замолчала.
Вика, в стеклянной защитной маске, медленно подняла глаза. Алла, виновато улыбалась, перебирая руками, напрочь лишёнными женской привлекательности, и не зная, куда их деть. Вика перевела глаза на персонал: те откровенно ужимничали, и смеялись у неё за спиной.
И до неё дошло. На лице Аллы лежал отпечаток невозможности.
Такие обычно маются в специальных коррекционных школах, потом их, и там отсеяв, переводят в специнтернаты, где они живут до конца жизни.  Алла вдруг ухватилась за то, что услышала, и закивала быстро-быстро, как будто бежала за чем-то очень важным для неё,
- Да-да! Да-да!! Выздоравливать, да!!! – она счастливо улыбалась, и уже по-другому, грациознее, сползла с процедурной кушетки.
Когда пациентка вышла, к Вике подошла начальница.
- У неё шизофрения, - сказала она, - с интерната других не возят. – Давай следующую. Там, смотри, у неё…
***
Они сидели долго, похоже, персонал устроил себе укороченный рабочий день; начальники давно ушли, а медсёстры в их отсутствие слегка ослабили присмотр.
- Думаешь, сойти с ума – надо что-то особенно? Нет. Меня, вон…А , да я уже говорила: муж - сюда. За что? У нас своя клиника была, небольшая. Я ведь врач. Да, не смотри так. Три года назад я по-другому выглядела: в костюме, на «Ауди».
Ира помолчала, то ли припоминая, то ли подбирая слова.
- Кого дети довели. Вон, как Егоровну.
По описанию Вика немедленно вспомнила старушку, похожую на её бабушку. Божий сероглазый одуванчик. Кому она-то помешала?
- Муж у неё погиб, душа в душу жили. Горевала сильно. А дети, нет, чтобы помочь, к себе забрать, подсуетились. Невестка сюда и укатала.
Вика смотрела на скуластое, что ещё более подчёркивала стрижка, безбровое лицо, и пыталась представить другую Ирину. «Брови выпали, - сообщила Ирина, - почти сразу».
С длинными волосами, которые бы скрыли скулы, Ира была бы привлекательной метиской.
- Сейчас меня трудно назвать женщиной, - засмеялась Ирина, и прикоснулась к ней рукой. Вика взяла женщину за руку, и слегка пожала.
- Как всё было? – осторожно спросила она.
- Я когда с ним, ну, встретилась. У меня ребёнок был, мальчик, - глаза Иры увлажнились. - А потом он сына ударил первый раз. Извинялся, я простила. Всё повторилось. Я так жалею, что сразу не ушла!!! Избил он Женю до реанимации. Что мой ребёнок ему сделал?! Я-то поначалу себя в руки взяла, когда дежурила у палаты, домой поздно приходила или вообще не появлялась. А как-то пришла, и вижу эта морда с кем-то любезничает, улыбается так, заигрывает. И я не выдержала. Чуть его не придушила: мой мальчик при смерти, а эта мразь…Он милицию вызвал, а меня трясёт так, что, ну вообще с собой не могу совладать, зубы стучат, всё плывёт.
Они меня скрутили, а мент, помню, глянул на меня
- Так у неё приступ! Тут другая служба нужна. Ну, и вот.
- А ребёнок?
- В детдоме он, - не поднимая глаз, ответила Ира, - но ему 17 скоро. Я мужу-то звонила, надеялась, что хоть вытащит, а там я уйду уже. А муженёк ушлый оказался. Зачем ему я? Так он единолично бизнесом владеет. Клиника вся его. Мы ж её вместе учреждали. А так я – недееспособна, и не могу быть владельцем. Вот так. Ещё и врал. Через врачей, как я потом поняла. Накачивали психотропными. А когда неделю не спишь, так плохо, всё, что хочешь, подпишешь. Отказалась я, в общем, от своей доли в его пользу. Ну, и всё. Он звонить перестал. На мои звонки отвечает, правда. Некуда мне, в общем, идти. Тут хоть кормят, поят. Научилась тут…
Ира выговорилась, и утопила лицо в ладонях
- Я даже ненавидеть его уже не могу. Вообще всё прошло. Приняла, наверное, как есть. Знаешь, раньше бизнесу когда училась, посещала курсы все эти, с коучами.
- А что с мальчиком? – перебила Вика.
- А что? Ему, как сироте, квартиру дадут. Потом, может, к себе заберёт. Заберёт, как думаешь?
- Он звонит?
- Звонил. Раньше. Он, в общем, меня лишили материнских прав. А сыну сказал, что я от него отказалась.
Похоже, у Иры действительно выплакались все слёзы.
Виктория обняла женщину.
- Обязательно заберёт, Ира. Но ты выйдешь отсюда. Раньше.
Ирка сгорбилась, её прорвало: вздрагивала, всхлипывала, швыргала, заходилась в плаче.
- Поплачь, поплачь, - гладила её по спине Вика. Перед глазами пронеслись все события, такие похожие, но тем не менее, разные, - я тебя вытащу, Ир, - серьёзно сказала Виктория.
- Ты б себя вытащила! – проревела Ира.
***

                Мармарис. Звонок Вежиря.
«Кто там ещё?»
Токалов выпростал руку из бледно-розовой простыни, и потянулся за телефоном. Вообще, здесь, за пределами, он предпочитал кнопочные. Но трезвонил смартфон: забыл выключить.
В окно бунгало шелестели беззвучно кроны пальм. Он встал и распахнул двери, тут же нахлынули звуки начинающегося тропического вечера. После моря он решил прилечь, да так и провалялся до вечера. Надо одеться, и в ресторан, что-ли, сходить. Там живая музыка, пару коктейлей. Он уже заприметил фигуристую, лет тридцати, с короткой стрижкой, она неплохо бы смотрелась на его огромной кровати. Токалов открыл бар, вытащил бутылку виски, положил лёд, и добавил сока.
- Да! – рявкнул он.
- Валерочка!
Карина.
- Я уехал. Приеду, позвоню, - Валера стянул шорты, и разложил на огромной кровати лёгкие брюки.
- Ты не позвонишь. Я в больнице…я не…
Он отсоединился, и, не глядя, бросил трубку.
Карина чудом осталась жива. Преисполненная самых чудесных ожиданий, - беременность - хороший козырь, - она отправилась к подруге на дачу.
 «Я богата!!! «Дель Роса» мой! Мо-о-ой!!!» - билось и колотилось  висках; в машине что-то играло, она всё время прибавляла громкость. «Теперь эти лохушки узнают!!!» Она имела  в виду всех: от бездарных школьных учительниц, ставивших ей двойки, до маминых подружек, прозябавших в нищете, но тыкавшим матери на её загулы то с одним, то с другим. По крайней мере, у неё всегда были деньги. И какая разница, как они заработаны. Особую неприязнь Карина испытывала к столичным  модельным агентствам: со своими 1метром 65, не смотря на длинные ноги, ей везде отказывали.
«Плевать на вас всех!!!»
Токалов не  успел предупредить, и на выезде с дачи, прилично под шофе, Карину занесло. Травма позвоночника, переломы обеих ног.  Телефон  Валеры теперь отзывался единственной фразой: «Абонент вне зоны действия сети».
Он вылетел, наспех собравшись, почувствовал что-то. Надо было срочно прояснить голову. И Мармарис идеально подходил.
Опрокинув пару коктейлей, он, наконец, переоделся. И телефон зазвонил ещё раз. Чертыхнувшись, Токалов взял телефон, и посмотрел на экран. Номер ровно ни о чём ему не говорил.
- Да.
- Привет, Токал.
Голос прозвучал уверенно, будто тот, кто там был, знал: трубку не бросят. И, действительно, Валера скривился, но не нажал «отбой». Он обтёр губы, ища глазами…и закрыл двери. (или что там?)
- Ну, - выжидательно ответил он.
После разговора он некоторое время сидел на кровати, скрестив пальцы рук. Звонок Вежиря, правой руки Крола, означал важность вопроса. В деловом мире это нормально: смотаться на денёк, а после вернуться. Но можно и послать. Кто сейчас Крол, и кто – Токалов: успешный бизнесмен со связями, которые позволяли в любое время заходить как к губернатору, так и в Управление МВД. 
Он крутил, взвешивал, слишком много лет прошло, слишком. И за всё это время – ни разу, ни звонка, ни напоминания о прошлом; ничего. Понятно, наблюдали.
В спортзале, куда он всё-таки решил зайти, мысли не покидали. Небольшой чёрный чемодан, лаконичный, и строгий, ждал в номере.

                Более чем холодный приём.
В тонированных окнах  «двухсотого» отразились столбы добротного забора,  за ним –  крыша особняка.  «Пришло время - сам Крол зовёт его, нуждается». А в начале!
Он почтительно внимал каждому слову из  раззявленного, хрипатого рта. Хотелось перенять и манеру разговаривать по душам: заходить издалека, не спеша, с расстановкой. Каждое слово укладывать ровно, правильно, уместно. Любил старик метафоры красочные. Сочувствие выказывал. Тут любой размягчался, дескать, не зло же держит батя, пожурит, да отпустит. И тут Крол поддавал жару: всё, обложен ты и тут, и тут, и там. И спасёт тебя - тут он указывал направление разрешения ситуации.
«А если нет, - настигал раскатистый голос удава, - хребет сломаю!!! Понял?!»
Хребты ломали редко, чаще – трясли долги, оберегали подопечных, лупцевали, превращая лицо в шар с опухшими чёрными выпуклостями глаз, угрожали. Умел Крол говорить и с братанами, и с властями.
Открывший ворота мужчина, смерив взглядом визитёра, жестом пригласил проследовать за ним, пересёк лужайку, и оставил ждать на грубо сколоченной лавке.
Токалов не успел поморщиться, как Крол лично вышел навстречу, широко расставив руки. Спускаться не стал, дожидался наверху.
«Не изменился, - мелькнуло у Токалова.
Он вылез из машины, кончиками пальцев, плавно, направил дверь.
Сутулый, рубашка старомодно заправлена в  тёмные костюмные брюки, выпирая шаром на животе, несуразные тёмные очки.  Весь какой-то средний: роста, наружности. Но голос можно было узнать из тысячи.
- Валера!
Точно! Удав из «38» попугаев, волк из «Ну, погоди». Что-то среднее. И хотя удав был гораздо добрее, Крол многих ввёл в заблуждение  задушевной бархатцой  голоса.
 - Приветствую, - сухо бросил Токалов, взбежав по ступенькам,  и расстёгивая на ходу пиджак. Увернувшись от объятий, проследовал в дом за хозяином. Старик передвигался как-то неравномерно. Выпить в своё время любил, но сейчас, наверное, завязал: годы не те. Больной: здоровье и раньше было не ахти, все знали. Невысокий, худой, с невзрачным, бледным, рябоватым лицом.
- Присаживайся, -  закрыв двери кабинета, указал старик на один из диванов. С облегчением опустился на другой, напротив, кинул очки на столик.
- Видишь, вась, - кивнул Крол на большую картину: море, пирс, маленькие белые домики,  -  обживаемся помаленьку. Ты ж у меня тут, в новом доме, не был, - с полуутвердительно-полувопросительной интонацией поинтересовался Крол. Поймав оттенок насмешки в кончиках рта собеседника, спешно добавил
- Ну, твоего-то поскромнее, а? –  рябое лицо ощерилось в улыбке, но тут же  скривилось, - ревматизм, - наклонившись, потёр беспомощно голень. - Старость. А ты ничего, молодцом. Смотрю, слежу.
- Михайлов – прокурор, друг твой, да? – кротко поднял он свои бесцветные брови.
Токалов ждал. Друг не друг, а не раз  уже обращался -  Токалов связи московские поднимал. Будет день, и вернётся должок, а пока пусть капает.
Крол, уловив нежелание говорить на эту тему, сразу отстал.
- Хотел как-то корефану помочь. Тебя попросить. Не стал. Не с руки как-то.
Скромничает. Валерий терпеливо ждал. Переход от  спокойствия к ярости у Крола был очень коротким:  уж это он навсегда запомнил.
- Времена какие были, - бесцветные глаза Крола уткнулись в пиджак собеседника, - настоящие! Честный вор-гордо звучало, -  Крол затянулся, - понятия были! А сейчас бизнес, бизнес… 
Токалов  терпеливо ожидая, когда собеседник перейдёт к главному, мельком взглянул на часы.
Кряхтя, Крол поднялся, достал из бара коньяк и пару широких стаканов.
-  Раньше, - Крол не поинтересовался, что будет пить гость, просто разлил и поставил перед Токалом, - чуть что, к нам, а сейчас - к ментам. Помнишь, васянь, очереди на приём: мы и за администрацию, и за милицию. Депутатская приёмная!
Крол выпил,  закусив лимоном. - А? – опять ощерился в улыбке старикан.
Токалов не притронулся – его это уже не трогало: честь, понятия, общак. Помнится,  Крол своей жене, всю жизнь официанткой проработавшей, бриллианты купил, лапу свою вот туда, в общак, запустил. Поднялись люди – спихнули быстренько на Сизаря. Отлучили. Крол закурил, закинув ногу на ногу, замолчал.
Чего он хочет?
Токалов занервничал:  кабинет  проходной, - вон,  вторая дверь за стеллажом. Там  явно кто-то есть: слушает и вооружён. Облизнув губы, бизнесмен откинулся на диване.
«Крутит, страху нагоняет. Напоминает. Да только нет никаких долгов за Токаловым. Может, и были, да не у него, а у босяка того, который на зону малолеткой попал, которого Крол под крыло своё взял, - отец просил».
Нет больше того босяка, нет и не будет. А долги свои тот уркаган малолетний отработал. Как освободился, так и начал службу: где разговорами, где кулаками. Где какой замут, туда и отправляли. Так что, не обессудь, Дмитрий Иванович Крольченко, «разошлись, - как в той песне, - пути-дорожки. Кому – почёт, а кому – неотложка»
- Крол,  ты ж не для того меня дёрнул, - не выдержал первым Токалов. – Решить надо чего, говори!
- Нетерпеливый, - перебил Крол, неожиданно легко для своих лет поднимаясь. – Ты думал, Валер, - у меня к тебе предложение деловое, да?! А просто так, к старику, к другу твоего отца, между прочим…эх…
- Ну, ты ж помнишь, раздрай был. Не порешали в тот раз. Хочешь, зайдём к тебе. С женой, - добавил он после небольшой паузы.
Быстро оказавшись сзади гостя, Крол выглянул из-за его плеча
- С женой?! В гости? – изобразил он удивление, и в Токалова впились водянистые глаза.
Так учитель, зная, что ученик не готов к уроку, всё же слушает его, склонившись над журналом, усмехаясь, выбирая момент, когда лучше прекратить  театр. Валера вздрогнул. «Вот оно как. Вот оно что», - лихорадочно соображал Токалов, - вот откуда.
 Костлявые, сильные пальцы Крола внезапно сомкнулись на толстой шее гостя.
- Семья, говоришь? - Крол враз остервенел. - Зазнался ты, вась, - старик не обращал внимание на хрипы, - это плохо. Нет у тебя семьи: ни прошлой, ни нынешней. Нет.
Токалов посинел, выпучив глаза,  хватаясь и отнимая ладони. Нехотя, Крол разжал пальцы. Валера рванул, тяжело дыша и откашливаясь, - перед глазами плыли синие круги, - к окну, ощупывая задний карман штанов. Не сделал и шага - из другой комнаты вылез  удалец в чёрной майке, пониже ростом, но гораздо худее, жилистее, и грубо толкнул, заломив руку.
- Не имеешь пра-ва! – взвыл гость, пытаясь достать мобильник левой. Парень заломил вторую, голова Токалова беспомощно свесилась. – Я…я…
- Ой, - Крол уже сидел на диване, нога на ногу, и курил, - васянь, как ты вот сейчас заговорил: я - то, я – это. А помнишь Сизаря? Упрямый был такой. Но куда деваться? Слушай, - перешёл на доверительный тон Крол, -  а кого ты, уё@бок в психушку запихал, а? Не свою жену? – прищурился Крол.
- Не твоё дело! – прохрипел Токалов, лишив главаря возможности поиграть в кошки-мышки.
- Ладно. Оставим. Не моё, - разгонялся Крол, - давай о том, что моё. Валер, я человек не злобный, не жадный, ты ж сам знаешь. Но не люблю хамства. Деньги где? – добро спрашивал удав, - за столько-то лет, чай, накопил, можно и поделиться, а? Что молчишь? Не вовремя, да? Ты тут такой весь крутой, белый и пушистый, во власть метишь. И друзья у тебя хорошие. Всё знаю, Валер. Только ты ими не прикроешься.
Самоуверенности у Токалова поубавилось.
Крол махнул парню в чёрной майке, тот ослабил хватку.
- А, кстати, жена-то твоя в курсах? – добавил старик, - кто муженька-то её вальнул? - тон опять стал ласковым, что означало самое худшее. - Не рассказывал ей? - притворно удивлялся Крол. - А-яй-яй! Валера, Валера.
Токалов скрипел зубами и ждал: что бы он ни сказал, не имеет значения. Молчать надо, хрен с ней, с женой – за неё Крол предъявлять не станет. Семейные, так сказать, рамсы, раскаяние изобразить, то-сё. Кстати, как вышла-то на Крола? Там, где она сейчас, почище зоны строгого режима. Да и вообще, Вике о прошлом он почти не рассказывал.
- Долго я ждал, Валер. Думал, ладно, переметнулся, дело хозяйское, - не ты первый, не ты – последний, но своих хоть не забыл. Нет - нет, да  поможешь. Смотрю: артель свою сколотил, дела пошли, растёшь. Думал: недосуг тебе. Сам знаешь, вась, много не надо, пацанам табачку подкинуть, на Новый год яблоки – конфеты без обёрток.
«Куда клонит? За себя-то забыл уже, и не напомнить…» - стало душно, Токалов жестом попросил у чёрной майки воды.
Тот налил, подал, Токалов  залпом осушил стакан в его руках.
- Да не ёрзай, - Крол перешёл на почти дружеский тон. - Вопросы обсудим, да по маленькой,  в баньку, а, васянь? Или  западло с нами? Вижу, - Крол встал, и подошёл к окну, выходящему во внутренний двор, где, якобы, невзначай прогуливался ещё один из свиты, - в падлу. Вась, ты  весь как  блестящий, новый локомотив, вперёд бежишь, вагоны у тебя отцепляют-прицепляют, меняют, ты можешь туда, а можешь – туда, да хоть вообще с рельсов сдрысни, и лети. Но есть один вагон, - повернулся Крол, -  ни отцепить, ни оставить нигде, он всегда с тобой. Прошлое твоё.
Прошлого было с лихвой. Ни отца, ни маму Токалов не знал, воспитывала бабушка, преподаватель французского, но недолго. Потом попал в интернат – первые университеты выживания. Там быстро погрыз всех, кто пытался мешок ему на голову натянуть, и опрокинуть. Отец, вечный сиделец, позаботился: Крола наладил приглядеть. Так и попал малец именно туда, куда надо: настороженный, с холодными серыми глазами, волчонок. Чётко понимал, что от него требуется, и выполнял лучше других. Отцу было бы не стыдно: из Токала вышел толк.
Дрожащий, обманчиво мягкий, голос Крола вернул Валеру к действительности, ныла шея, всё происходящее казалось нереальным. 
- Давай вспоминать. Отец твой за тебя просил. Не могу  смотреть, как ты в дерьмо превращаешься, беспамятное. Кто тебя десять лет назад отмазал, - в лоб начал он, -  когда ты Таньку, любовь твою ненаглядную, вглухую заделал? 
Токалова передёрнуло. Если бы не сидел, пошатнулся бы. Нашёл точку внизу, и упёрся туда.
-  Вещдоки, экспертиза, кто?  - продолжал злобно Крол, -  Михайлов твой? Или эти, как там твоя партия зовётся? Забыл, извини. Нет! Крольченко Дмитрий Петрович, собственной персоной. Кто протоколы осмотра стряпал, ментов, прокурора обихаживал, кто? – Крол развёл руками. – А ты с нами так, васянь?! –  нависая сверху, он поднял за подбородок оцепеневшего Токалова. – Поднялся? Оперился? – Крол больше не был похож на невзрачного дедка. Теперь внушительная фигура Токалова казалась съёжившейся и жалкой. Голос зазвучал более хрипло - удав начинал сжимать кольца.
- А кто, - отчего-то дрогнув, спросил авторитет, - ребят моих положил? – Думаешь, не знаю? Думаешь, дело давнее? Лёшка, Сашка, - лучшие  пацаны. Были.
Крол внезапно отошёл и встал лицом к окну, пронёсся тяжёлый вздох. Валера исподлобья метнул взгляд по сторонам, и на окно. Назад смотреть смысла не было, там, конечно, замер чёрная майка.
- А ты знаешь, - продолжил Крол после длительной паузы, - как я все эти годы Лёхиной матери в глаза смотрел? Знаешь?! Ей бы просто знать, куда к Лёхе придти. Или не помнишь?!
Валера мотнул головой.
- В глаза смотри, сволочь!!!!! – заорал Крол. – Не помнишь, как я их к тебе на завод послал? Одну машину обгорелую и нашли! С трясиной рядом! А ты горбатого лепил, что тебя вообще тут не было. Что улетел. А машину твою видели.
Поправив ремень, Крол прошёлся туда-сюда.
-  Прилукин, кстати, хороший был человек. Не то, что ты, гнида! Спра-вед-ли-вый.
Токалов оцепенело молчал – отовсюду  обрушивалось прошлое. Бряцало, стреляло сквозняком, напоминало скрипом тюремных решёток, шаркающими подошвами, грибком на ногах, затхлостью камеры. Настоящее - тут, рядом, за дверью, рукой подать. Только не даст Дед ему уйти, не даст.
- Что ты хочешь? –  Токалов не узнал свой разом севший, постаревший голос.
- Смотри, разговор клеиться начал, - ещё злобно, но уже остывая, проговорил Крол. – Чтобы ты знал, я, лично я, ничего и никогда тебе не прощу. Ты всех нас опаскудил. Раньше со всеми договаривались. Они к нам - с пониманием. Чего всё это стоило. Шаг за шагом условия отвоёвывали. И на тебе уже столько, что, - Токалов, продолжая, покачал головой.
- Парня этого знаешь? – с фото смотрел молодой лет двадцати: высоко поднятая стрижка с обритыми  висками, задорный, светлый взгляд.
Токалов молчал.
- Внук мой. А могло его не быть. Только есть на свете люди добрые. Не то, что ты, шкура. И я тебе, - опять его пальцы хищно потянулись к самому лицу Валеры, - хребет переломаю, если ты ещё раз, хотя бы пальцем, хоть бывшую тронешь, хоть ещё любую бабу другую. 
Крол кивнул бойцу в чёрной майке, тот быстро удалился, вернувшись с бумагой и ручкой.
- Чайку ещё принеси, - совсем миролюбиво добавил Крол. – Разговор тяжёлый. Но ты, васянь, сам виноват. Зазнался, делиться не хочешь, беспредел нам вот из-за таких, как ты, приписывают. Мы теперь, конечно, не то, что раньше. В тени. Скромненько. Но всё помним.
Извольте, как говорили раньше, - съязвил Крол, потирая руки, - сударь!
Не дожидаясь, спихнул оцепеневшего мужчину с дивана.
- Давай! Садись! – расхаживал нервно Крольченко, скрестив руки за спиной, - подписывай! – водянистые глаза впились в затылок, словно выстреливая каждое слово, - подписывай, и отпущу. Нет – здесь останешься, – и замолк.
Перед глазами у Токалова поплыло. Он выхватывал отдельные слова, верить не хотелось. Почувствовав движение за спиной, полуобернулся, - принёсший чай  замер сзади,  не собираясь уходить, - и склонился за столом.               

                День рождения заведующего психушкой.

Армен Георгиевич перебросил лёгкий плащ на левую руку, и, как много лет в подряд, взбежал (не без одышки), на четвёртый этаж. Он принципиально не пользовался лифтом, в отличие от своего заместителя, и приходил рано. Обозревал пустынное пока ещё пространство, и торопился скрыться в кабинете. Утро обещало замечательный осенний день. Он свернул в своё крыло, и в нос ударил этот запах. Главврач вырос в Сочи, и всячески это подчёркивал, мол, и климат не тот, и флора побогаче! Он не стал включать общее освещение, и в полумраке, приближаясь к дверям, жадно хватал этот запах. А тот становился всё больше, объёмнее, богаче.
Два огромных букета гиацинтов. Боже, как он мог забыть! Армен Георгиевич наклонился к столику у кабинета, и вдохнул пьянящий запах полной грудью. Все знали его слабость. Так уж повелось, что старший медицинский персонал из года в год соревновался с младшим, к которому примыкали и уборщики с нищенской зарплатой. Причём началось всё именно с младшего, более молодого и харахористого. Старшим ничего не оставалось, как ни ударить лицом в грязь перед начальством, показать, что они не хуже.
- С днём рождения, Армен Георгиевич! – выпалила секретарь, когда он вошёл.
- Спасибо, Алла Захаровна, спасибо. Поставьте цветы…куда-нибудь…я поработаю, - он торопливо закрыл изнутри двери кабинета.
Вообще-то, официально, кабинет располагался в другом корпусе, административном, но ему нравилось здесь; сюда то и дело приходили с докладами начальники отделений, сюда, в конце концов, приходил то и дело жаловаться Саныч, - негласный смотрящий, - как про себя его окрестил Армен Георгиевич. Серый кардинал. Нет, до серого кардинала Саныч никак не дотягивал. И Армен бы сто раз подумал, прежде чем доверить ему информацию. Исполнитель им с Артуром ой как не помешал бы: он почти всегда на месте, знает, где какой санитар, да и про больных в курсе;  На этом, в конце концов, настаивал Гюнтер. Саныч, конечно, был бы незаменим и в случае, если что-то вдруг пошло бы не так.
Посидев с несколько минут, Армен Георгиевич выглянул вновь
- Аллочка! Всё как всегда!
- Поняла!!! - энергично махнула головой сильно постаревшая красавица, которая ещё пыталась влезть в юбку двадцатилетней давности, отчего дышать было трудно, и напялить десятисантиметровые каблуки.
Она спешно нажимала кнопки вызовов, и терпеливо инструктировала каждого.
- Дим Саныч, привет! – поздоровалась секретарь.
- Виделись, -  оборвал Саныч, - ну чего там, будет, нет?
- Да, - тоном небожителя, включающего солнце для всех земных тварей, ответила Алла.
- Отлично!
- Как всегда, Дим, как всегда, - более проникновенно ответила секретарь. Она уже спустилась с небес, а, поскольку, о похождениях Саныча ходили слухи, а нездоровый флёр только разжигал в женском коллективе интерес, то на роль того, с кем можно наставить мужу рога, Дмитрий Саныч тянул.
Обзвонив старший медперсонал, а ему она всегда давала небольшую фору, Алла поправила накрученные с самого утра кудри, и глянула в зеркало, округлив губы. Она просто не имеет права провести бесполезно. Сидящий вечно на даче муж в эти планы не входил.
От двух огромных букетов у неё просто голова шла кругом, она терпеть не могла гиацинты.
Робко протиснулась голова  медсестры Вилиной.
- Ал Захаровна, привет!
- Здравствуйте! – секретарь деловито копошилась в компьютере.
- Сегодня, как всегда?
Вместо ответа Алла показала на настенный календарь: красный кружок возле цифры «15 сентября», и буквы «д.р».
Вилина кивнула, и исчезла. И без календаря каждый помнил: 15 сентября – день рождения Армена Георгиевича. Учитывая, что пятница, для старшего медперсонала это означало  застолье, а для младшего – возможность немного расслабиться ввиду праздника.
***
Саныч, который уже успел отмерить из бутылки в шкафу пятьдесят миллилитров, со своим спутником, громко смеясь, спускались с третьего этажа. Раскрасневшийся, он чуть не наскочил на Ивана.
- А, миротворец, мля!!! – заржал он, - приветствую. Что-то промелькнуло в его глазках, но тут же пропало. – Это…не в службу, Иван, на пару часов, подмени!!!! Паха-то..Ай!
Он недоговорил, и как дед на нерадивого внука, махнул рукой. Казалось, это разговор двух добрых сослуживцев, и не более. «Почему Саныч  не донёс?»
Протопавшая на каблуках Вилина, словно невзначай, коснулась Митрохина бедром, Ивану очень захотелось немедленно проследовать в её кабинет, но сейчас не время. Надо найти Пашу.
Заспанный Павел опоздал. Едва он вошёл, с повязкой на голове, Митрохин потащил его в каморку.
- Паш, они праздновать долго будут?
- Что праздновать?! – протёр глаза Павел, - И вообще: с какой целью интересуемся? – неторопливо прикуривал он, высунувшись в форточку, - ааа, ты про Вилину, чтоль? – обернулся он.
- На вопрос ответь!!
- В прошлом году, говорят, тортик с барского плеча и шампусик барин подогнал, - хохотнул Паша.
- Па-а-аш! – терпение Митрохина лопалось, -  оглох, что ли?
- Ну, чего Паш, Паш!!! Откуда я знаю?! Я здесь месяцев десять только. У Вилиной своей и спроси.
- Я не понял. Ты чё злишься? Не дала, что ли, тебе?!
Пашка напустил на себя безразличный вид.
- Я бы её спрашивал. Забей! - он выбросил бычок на улицу, - короче. С Токаловой я поговорил, с Ириной – тоже.
- Никто не видел?
- Нет. Я чё, дурак, что ли?! Женщины понятливее тебя, между прочим.
- Паш! – терпение Ивана подходило к концу. Санитар, такое ощущение, издевался, -  Саныча нет.
- А-а!!! - развеселился санитар, - дошло!!! У Армена ж днюха! – хлопнул он себя по лбу, – Вань, нельзя было сразу?! Корефан вчера приезжал. Мы до утра почти...
- Усугубили, - понимающе сказал Митрохин.
- Типа того. Голова чугунная, а ты ещё орёшь!
- Давай, в кучу собирайся. Сегодня или никогда. Понял?
- А что? - промямлил Паша. Лицо и уши альтернативщика после вчерашнего были стойкого красного цвета, - всегда готов, как говорится.
- Ну, если готов, держи ключ. Сейчас разузнаю, как там у них всё, где, чего. Через пять-десять минут здесь же. Я к дежурному врачу метнусь, подожди.
- Слушай, запри меня тут пока. Покемарю.
Паша, натянув на себя тёплый халат, свернулся калачиком прямо на полу.

                Иван Митрохин. Психушка.

Иван с порога оценил обстановку: дежурила молодая незамужняя Кышлина. Маленькие, быстрые глазки на узком лице, и стройная фигурка. Он перешёл в нападение, прикрыв дверь, и облапил девушку со спины.
- Ой, - тут же разыграл он спектакль, когда встретился с расширенными зрачками Кышлиной.
- Вы что?! – заорала она.
- Тих, тих, - Иван буквально отпрыгнул. Он сложил руки в умоляющем жесте, - извините, я перепутал.
Кышлина одёрнула халат, и двинулась на выход. Митрохин встал на её пути.
- Один вопрос. Что вы делаете сегодня вечером?
- Дайте пройти!!
- Пожалуйста! Ответьте. Вы сегодня похожи на ро…
- Отдойдите!!! – взвизгнула девушка, упёршись руками в его грудь.
- На розу! – договорил Павел, и обхватил её кулачки.
– Вы-пус-ти-те!!! – вырывала она руки, - Вы что, не понимаете?! У начальника день рождения!!! Мне надо быстрее!!! А времени уже десять!!! Мне идти надо.
- Куда? Отмечать?
- Поздравлять. Если не придёшь – у Армена Георгиевича память хорошая.
Кышлина, видимо, устала, или на неё подействовал запах одеколона. Митрохин тут же уловил.
- А давайте отметим его день рождения здесь, с вами?
- С ума сошли, что ли?! – на  лице девушки появилась хищненькая улыбка,  показались острые зубки.
- Сходите к больным, и начнём, - наглел Митрохин, - а вечером приглашаю в кафе. В ресторан. В караоке! Петь любите? Или танцевать больше? Я, знаете, как танго умею? Вы уме..?
Не дав опомниться, Иван задал следующий вопрос
- До скольки обычно гуляют?
- Допоздна. Сигарета есть? – спросила Кышлина.
- Конечно! – Иван полез в карман халата.
 Кышлина метнула оценивающий взгляд, и это от него не укрылось.
- А где гуляют обычно? – он приобнял девушку, слегка придвинув к себе. Та отодвинулась самую малость,  рука Ивана осталась на прежнем месте.
- Так здесь, на четвёртом, и сидят. Там  кабинет. В прошлом году, часа в два, наверное, собрались, уехали. В ресторан, что ли, Армен всех повёл. Ну, танцевать, покушать. «Фрегат», кажется. За городом
- Ясно. А как же такая красавица? Все гулять будут, а вы тут?
- Да что вы?! Поеду обязательно! А потом – сюда, дежурить. В прошлом году Евгения Борисовна не пошла, у зубного была, так он её премии лишил, - добавила Кышлина шёпотом. - Вот и делайте выводы!
- А санитары?
- Санитары, хоть и старший медперсонал, обычно у себя.
- Дмитрий Саныч, говорят, приближённый к телу. Это так?
- Да не, шеф близко никого не подпускает.
- А Арсений Мухтарович?
- Его - тоже. Не очень. Они не друзья, вы не думайте!
Врач давно забыла о руке Митрохина, обнимающей её её крепко и нежно.
- Да я и не думаю. Как с вами можно о чём-то думать? Так…можно ваш номер?
Кышлина колебалась недолго. Вынув небольшой листок, и карандаш, она высвободилась из объятий собеседника, и нацарапала номер.
«Вот они, врачи. Другая бы набрала цифры, мол, лови, сохраняй! Другое мышление, чёрт возьми. Ответственность!»
Он преисполнился уважения к Кышлиной, и посмотрел на часы. Они показывали 10.20 утра.
Пока что никого не встретилось. Иван самонадеянно подумал, что санитары (хоть и являлись старшим медперсоналом, на четвёртом этаже их не привечали), и вахтёры уже сели отмечать; как выяснилось, происходило это на первом. Завхоз, опять же, по рассказам Саныча, праздновал то с одними, то с другими, поскольку должность не предусматривала никакой точности в этом вопросе.
Больные тоже будто почувствовали некую свободу, то и дело выскакивали с дурным выражением на лице, напоминая ошалелых первоклашек. При них была только одна девушка-санитарка. Её Митрохин не видел прежде.
Когда он вернулся в каморку, Паша вовсю храпел.
Быстро закрыв помещение, и, для верности, водрузив железный штырь, Митрохин  спустился вниз. Сегодня было всё по-другому: главной медсестры, которая неизменно начинала маячить в коридорах, ожидая окончания обхода, не было видно. Не было видно ни дюжих санитаров, ни других медсестёр. По заведению витал новогодний запах шампанского и свеженарезанных апельсинов.
- Привет, Максимовна! Как дела? – поприветствовал Иван вахтёршу.
 Конторка была полна ключей, ключа начальника пока не было.
- Сегодня лафа, - ответствовала крупная, с двойным подбородком, дама с молодёжной стрижкой. – Сигаретки не будет у тебя? – ласково спросила она.
- Ирина Максимовна, свистнете, как главный уйдёт? А? – спросил он, передавая сигарету женщине. - Вот сюда, - постучал он по клочку бумаги.
- Конечно, - расплылась Максимовна, и закашлялась.
- А потом съесть надо! – добавил Митрохин, и зашагал прочь.
- О-ой, съесть! – весело сокрушалась Максимовна. Помусолив пальцы о сигаретку, она с удовольствием втянула терпкий запах табака.
Иван прогуливался по внутреннему дворику. Ввиду тёплого дня, оба кота лениво и уютно возлежали на пожелтевшей траве, котёнок, у которого заметно подросли ноги, а тельце осталось шарообразным, барахтался неподалёку. Покуривая, Митрохин неторопливо прошёлся до противоположного корпуса: тропинка, кирпичный забор, облезлая скрипучая калитка с нерабочим замком амбарного типа. Всё в порядке, обходить территорию Максимовна точно не будет. Вот её сменщица, та - да. Неукоснительно соблюдала инструкции, и лично, в сопровождении санитара, обходила несколько корпусов.
Он то и дело взглядывал на часы, чертовски медленно двигались стрелки.
- Вышел! – коротко сообщила вахтёр. – В смысле, ушёл.
- А зам?
- Пока нет. Мухтарыч же на больничном!
- Точно,  забыл.
Вот и хорошо. Мимо пронёсся завхоз. Он дохнул сильным запахом алкоголя, и пробормотал
- Ты ещё тут, что ли? - Пучков быстрыми шагами удалился.
Воспользоваться приглашением Вилиной  Митрохин решил позже.
- Да я не сплю, не сплю, – забормотал санитар, когда Иван отворил каморку, - пить охота.
- Мозги слипнутся!!! Бегом!!!
- Я быстро, к автомату, а?
- Бегом, сказал.
По мнению Вилиной, сегодня должны рассосаться совсем рано, поскольку де у Армена позже будут другие гости, и со своими он решил отгулять днём. Посему в 14.00 все, кроме дежурной санитарки, будут отпущены домой.
Паша вышел из лифта, и уверенно направился в правое крыло, карман отягощала пачка сигарет и флэшка.
               
                Психушка. Какие секреты скрывал компьютер заведующего.

Стало душновато, Павел расстегнул воротник рубашки под халатом. И вовремя, потому что оттого, что наивно (после незатруднительных манипуляций) выдавал на экран компьютер, и впрямь стало трудно дышать.
Павлу стало казаться, что за окном – не 2005ый, а, как минимум, начало двадцатого века, и что он не в психоневрологическом интернате, а где-то в богом забытом лепрозории на краю земли. Как же так? Неужели такое…? В полиции он повидал, но…
Как справедливо в своё время утверждал  преподаватель какой-то из непрофильных (профильные - компьютерные информационные  системы) дисциплин, даже незаряженное ружье раз в год стреляет, а ещё: даже самые опытные допускают досадные промахи.
Но для  Армена Георгиевича это не было ошибкой, он просто рассматривал компьютер, как удобное место хранения. Собрать в одном месте всё, что касалось его жизни. Почти всей жизни, потому что личной, как все знали, у него не было. Менялись барышни, имена которых не удостоились попасть в компьютерную память. Главной любовью была работа. И Павел очень удивился, а потом вошёл во вкус, и качал всё в подряд. Кадры из анатомички, страшные, реалистичные, были тщательно рассортированы по датам и годам. Порой какая-то заметка, предложение, и, наконец, цифры.
Слишком углубившись в прошлое, он решил копнуть ближе к дню сегодняшнему. С кем он имеет дело, Павел понял, осталось только надеяться, что ему удастся скачать всё безнаказанно, быстро, не оставив следов.
Одно то, что начальник интерната осуществлял, при поддержке немцев, подобные проекты, наводило ужас, и было достаточно, чтобы упечь за решётку надолго.
«Фрицы грёбаные!!! -  Пашка сжал кулаки. Захотелось покурить, но нельзя.
Имя Гюнтера Шварца ему ничего не говорило, пояснений не было. Проект состоялся два года назад, в 2003 ем, прошёл «успешно», непременным требованием было участие 2/3 больных интерната.
Последняя запись была сделана несколько дней назад, и опять Гюнтер Шварц. Гюнтер. Удача тут тебе улыбнулась, значит. Сколько ж ты забашлял, если запрещённые (название препарата фигурировало нагло, открыто) лекарства психам, как аспирин, раздавали, а потом по полгода, и больше, тщательно записывали. А главврач, а зам его, а персонал?? Люди они вообще? Или клятву Гиппократа дал - клятву  забрал?
Паша потёр покрасневшие глаза, у него в горле пересохло и непонятно, от чего больше: от чудовищного преступления, которое – вот оно, тут. Всё задокументировано. Или от того, что хотелось курить.

Санитар почесал подбородок. Кроме проектной информации, Армен скрупулёзно записывал спорные случаи реабилитации, напротив некоторых фамилий – значились непонятные сокращения.
Быстрые шаги того, кто направлялся к кабинету, Паша уловил сразу. Спешно закрыл компьютер, сохранил информацию, выдернул флэшку. Бросило в дрожь: Армен? Нет,   он со своими сейчас, в администрации, поздравляется. Шаги принадлежали мужчине. Павел бросил быстрый взгляд на шкаф, с его комплекцией он мог спокойно там пересидеть.
Тот, кто подошёл, потоптался, потом, вероятно, вынул телефон, пару раз сказал: «Алло! Алло!», и уверенно вставил в замок ключ.
Пашка приоткрыл створку шкафа, возблагодарил щёголя Армена Георгиевича, - здесь висело множество пиджаков, плащей, пальто, - за то, что ему всё же удалось. Вошедший в спортивном костюме: среднего роста, подтянутый, в бейсболке, зачем-то оглядел стены с бесконечными регалиями шефа, а потом резко повернулся.
Пашку огрело: «Зам же на больничном!», из-за резкого движения очки сверзились на пол. Тонкая, лёгкая, как ноги паука, оправа, упала под ноги.
- Чёрт! – прошептал санитар.
Слава богу, Арсений Мухтарович ничего не заметил. Он извлёк из стола начальника два файла с бумагами, и быстро покинул кабинет, оставив Пашку в полном тумане.

Выждав, Павел решил, что пора выбираться, запихнул флэшку в задний карман джинс.

                Митрохина выводят из игры.

Митрохин напевал себе под нос, выходя во второй раз покурить в ожидании новостей. Потом не вытерпел, и набрал сам.
- Есть чего? – буркнул Иван.
- Не то слово.
«Прав, значит, Паха. Мутит Армен, и давно».
На втором этаже бесшумно открылось окно. Быстрый, короткий свист даже не успел напугать. Митрохин завалился на ступени, с сигаретой в руках, на глаза хлынула кровь. В распахнутом окне второго этажа мелькнул чей-то силуэт. В метре-полтора от тела валялся окровавленный кирпич.
Когда новенькая медсестра вышла покурить, то охнула, и растерялась. Голова Митрохина
- А тут…На помощь!!! Ой…как же это…
В конце концов, долг пересилил страх. Трясясь, дежурная подошла поближе,  отодвинула воротник, и прижала два пальца к артерии. Слабый пульс ещё прощупывался.
- Алло! Алло! – кричала девушка, - мне нужна помощь!!! Тут…из персонала…Упал, в общем, - она перевела взгляд на распахнутое окно.
На самом краю, стояла банка, какую курильщики обычно заводят в подъездах, на балконах.
Тот, кто спустился раньше дежурной, тщательно убрал кирпич, камни и мусор. Мол, сидел человек, курил на окне, - сколько раз можно говорить, опасно!!!
Он проверил пульс – санитар дышал, зрачки реагировали.
- Полежи тут немного.
Мужчина обыскал карманы, забрал ключи от запасного выхода, и выскользнул прочь. 

                План почти провалился. Пациентка Егоровна, бывшая учительница. Побег.

- А ты ничего, - изрёк, пошатываясь, врач.
Он держался за стену. Старый лифт трясло, будто это был аттракцион «американские горки», а в здании было не четыре, а все 124 этажа.
«Только бы отстал!» - стучало в висках у Виктории. Стоять было трудно, новый препарат  давал о себе знать: ноги сводило судорогой, но даже большие проблемы не остановили бы её сейчас.
Она запрещала себе думать о том, как там мама, что творится в салоне (молилась, чтобы девчонки вывезли, выдержали, не сдались!!!); за Витю не переживала – он в надёжных руках. Поступил в колледж.
Белый халат сотрудницы прачечной оказался впору. Ирина, молодец, всё сразу поняла: уселась в самом конце комнаты отдыха, и, улыбаясь, никого оттуда не выпускала. Женщины не буянили, возвращались на свои места, не выясняя, где медсестра. Блажко несколько раз порывалась выскочить в коридор, но Ира терпеливо успокаивала
- Светочка, подожди. Подожди, немного подожди. Давай чайку! Пей! Пей, Светик!
Светик округляла глаза, что-то пыхтела.
«Подожди, Светик, совсем чуть-чуть!»
Шаги старшей медсестры, хоть и не такие твёрдые, как обычно, раздались вовремя. Гречихина, с большой неохотой, спустилась после поздравлений, она уже записалась на макияж, поэтому предстоящие перед рестораном несколько часов не портили настроения.
- Давай, Светочка! Не подведи, милая!!! – Ирина ласково подтолкнула Блажко к выходу. Та, как упрямая корова, не желала никуда идти. – Ну, давай!!!
Света успела встать на цыпочки, провернуться вокруг себя, сведя обе руки в бутон как можно грациознее, после чего рванула в коридор. В этот момент Гречихина поравнялась с комнатой отдыха.
- Что…
Дальнейшая фраза потонула в потоке изощрённых ругательств. Тучная медсестра орала так, что бедная балерина от страха не могла остановиться.
- Пучко-о-ов!!! – заорала, вся мокрая, старшая медсестра, ругаясь, плача, и  бессильно колотя «сумасшедшую корову». – Да я вас всех!!! Да вы что тут думаете?!
Ира, наконец, открыла проход. Больные, одна за другой, трусили из комнаты отдыха, и столбенели перед совершенно обалдевшей медсестрой, которая поскользнулась на каблуках, и теперь сидела в луже…
За две минуты до этого в палату Виктории просунулась мужская рука с мешком. Стараясь не терять ни секунды, - какое бы ни было шоу, оно быстро закончится, медсестра обнаружит её пропажу, - Виктория облачилась в халатик, тесноватый в бёдрах, и выскочила из палаты, почти на бегу подхватив тележку. Её заботливо оставили в углу. Нажимая кнопку лифта, Виктория дрожала. Вкатив тележку, она встала спиной к выходу. Сердце заколотилось, когда  немощный лифт задрожал, и впустил сильный алкогольный запах. Виктория так схватилась за тележку, что её пальцы побелели. Тот, кому принадлежал запах, как только лифт тронулся, подошёл вплотную, чуть не навалившись, и схватил Вику за запястье.
- Что вцепилась-то?! Новенькая, что ли…, - красное лицо молодого врача вынырнуло откуда-то сбоку. И эта манипуляция стоила ему потери равновесия. – А ты ничего, - заявил он, с трудом поднимаясь, - симпатичная. Врач явно был настроен на более близкое знакомство.
Вика молчала, в голове прокручивались слова Митрохина.
- Спустишься на первый, пройдёшь несколько метров вправо. Не перепутай двери. Там ещё кастелянша. Идёшь к последней двери. Ну, типа, покурить, если кто-то и увидит, то ничего страшного, там тётки постоянно бегают.
Врач, в приличном подпитии, никак не отвязывался,
- Постой, я тебя где-то, где-то видел…Идём выпьем! – объявил он, и схватил девушку за руку уже довольно сильно. – Если что, прикрою, - пробормотал он.
Та неожиданно развернулась, оказавшись вплотную с неугомонным врачом, и, не церемонясь, резко толкнула тележку за собой. Врач не удержался.
- Ну, ты...м-м-м, - замычал он, хватаясь за стены, и пытаясь встать. Ему на удивление быстро это удалось сделать. Мужчина резво ухватился за тележку
- Никуда я не пойду! Вези!!! – он стал забираться в тележку, кряхтя, закинул одну ногу.
- Ну-ка пошёл вон отсюда!!! – заорала Вика, - тебя сейчас вырвет, а мне стирать?! Кто бельё будет перестирывать?! Да я на вас…
- Понял. Не надо никуда…Я всё понял.. Уже ушёл.
На самом деле никуда он не ушёл, а встал, как столб, и смотрел на удаляющуюся Викторию.
- Эй!!! А ты куда вообще? Ты где там?! – не унимался он.
Вика спряталась  за  переплетениями старых труб, в нише. Она с трудом сдерживала слёзы, и кусала губы, что не разреветься. Приставала, вроде, удалился.
Но это ничего не могло изменить.
Дверь была заперта.
Сейчас там, наверху, всё успокоятся, медсестра примет душ, переоденется. И тогда всё.
Виктория прикрыла глаза.
- Ой, ты что тут? – раздался тихий голос.
Тихо, как привидение, возник небольшой силуэт в белом халате, и Вика вздрогнула. Старушка подошла к ней поближе.
- Свои, - шепнула она, посветив фонариком, - пойдём! Я сюда тропку натоптала. Идём, идём!!! Покурить хочешь? Только никому!
Не веря удаче, Виктория вышла из укрытия, и пошла следом за женщиной. Та миновала закрытую дверь, и пошла ещё дальше.
- Я с кастеляншей задружилась, - поясняла оторопевшей Вике старушка. Та самая, в седых волосах, пациентка психоневрологического интерната, так непохожая на остальных.
Она закурила.
- А вы меня не помните? – спросила Вика.
Старушка долго не думала
- Помню. Память у меня хорошая, учителем работала, - вздохнула она, - к вам приезжали, всё помню. И тебя тоже...
Вика сжала руку старушки.
- Ну, ладно…я…
Ничего не говоря, она прошмыгнула к калитке в высоком кирпичном заборе.

По счетам. Ранение Крола.
Крупный мужчина в расстёгнутой рубахе приоткрыл глаза. Ещё расплывалось, но очертания вокруг прорезывались из тумана: картина с пирсом, диван. Приглушённо разговаривали двое.
- Яшиной подруги цифры помнишь? Пусть подъедет. Надо ж, - он помолчал, выпустив дым, - узаконить.
- Наберу её.
Заметив шевеление,  Вежирь ткнул лежащего в бок.
- Ожил.
- Слушай, у Яши все супруги - юристки или адвокаты, - заметил Вежирь.
- Наверное, до постели спрашивает: «Мадам, а вы адвокат?» - каркающе рассмеялся Крол.
- или юрист?
Токалов застонал, и начал подниматься.
- Тих, тих! – осадил лежащего Вежирь, - резкий ты больно.
- Всегда он таким был. Говорят ему, а он своё, - прохрипел голос, который нельзя спутать ни с кем, - Валера, Валера!!! – с укором добавил Крол.
Крол встал, обошёл сидящего с согнутыми коленями.
- Вставай!
Токалов молниеносно схватил протянутую руку, хрястнул её изо всех сил, другой потянувшись в задний карман Крола. Вежирь среагировал молниеносно: потянулся к голени, но это не имело значения: старик взвыл от боли, и на него смотрело дуло собственного пистолета. Тяжело дыша, Вежирь замер. Токалов сорвал с себя рубаху, отбросил в сторону. С пистолетом в руке он медленно отходил вправо, минуя стол, к окну. Не сводя глаз, сграбастал все бумаги на столе.
- Ну, ну, Валер…ты, кха, ты это…- левая рука Крола безвольно свисала.
- Узаконить, сука...Сейчас вас двоих тут узаконю, - он не спускал глаз с Вежиря, и потянул спусковой крючок, - Сравняю, - тяжело дыша проговорил Токалов.
- Да что ты?! – начал старик, - мы же..
Раздался выстрел, старик рухнул с окровавленной рукой. Вторая пуля окровавила Кролу живот. Вежирь резко разогнулся. Токалов раненым зверем прыгнул к окну. Он повернулся, чтобы покончить с обоими, да так и застыл с удивлённым выражением лица. Вежирь бросился к патрону.
Обеими руками Валера схватился за древко, нож глубоко вошёл в грудину, внутри нестерпимо жгло, и не давало вдохнуть хоть немного воздуха.
- Я не.., - и он криво завалился на бок.
Крол, тяжело дыша, подозвал Вежиря, который шёл рядом с носилками.
- Набери …Армен….Виктория зовут. Срочно.

                Операция по захвату. Херр Гюнтер.

Никогда не знаешь, когда на тебя обратит внимание Его величество Случай. Младший лейтенант Серов доедал уже второй из заботливо завёрнутых мамой бутербродов, а старший бросал насмешливые взгляды, не забывая цепко посматривать перед собой на редких прохожих, и на часы.
- Без двадцати пяти, а Германа всё нет, - изрёк Прядилин.
- Пафосное бестечко-то, - дожёвывал Серов, - ничего там не перепутали?
- Там ничего, будет тебе известно, не путают. Такое на Кирова одно. Заведение. Тэк-с, - Прядилин начинал нервничать, - без двадцати.
- Одно?
- Ну, с вип-комнатами, - пояснил старший.
Напарник нервничал, и хватался за телефон. Они проторчали около часа на неприметной (не для службы безопасности заведения) площадке у торца, вдоволь напившись кофе, и бегая по одному отлить. Сгущались сумерки.
Серов мечтал о расследованиях, анализе, допросах и погонях. В «наружке», он, конечно же, временно. Связей у младшего лейтенанта не было, а все лакомые места  как водятся, заняты. Вот напарника,  одинокого, 40 летнего, всё устраивало: нерегламентированный график, и прочие, связанные с этим неудобства, компенсировались приличной для стажа и звания  оплатой.
Кнопочный аппарат просто взорвался у Прядилина в руках.
- Понял! Принято, - он нажал отбой, - вот жучара!!! – старший потёр глаза с набрякшими веками.
Тот, кого ждали, успел поменять место встречи с улицы Ульяновых на Кирова, оставив неизменным лишь время; до 20.00 оставалось ровно 18 минут.
- На Никольскую!!! – проорал Прядилин, - жми-и-и!!!
-  На мосту народу!!! – лейтенант вцепился в руль, - пятница!!!
Старший не услышал.
- Да, товщ нерал! – отчеканил напарник, схватив другую телефонную трубку. - Понял. Да.
- Взлетай, значит, мать твою!!!! – выпучив глаза, заорал старший. – Жми-и-и, родной!!!!
- Сплошная!!!!
- Жми-и-и-и-и-и!!!!! Разберёмся!!! У генерала!! На контроле!!!!
Прядилин, как фокусник, материализовал синее ведёрко мигалки. Старший открыл окно, и выставил её на крышу, – та заверещала.
 - А то без дела валяется, - пояснил старший.
- Мы же…нам же, - Серов потерял дар речи, - нельзя.
- Мост проедем, сниму. Гони!
- Он же врач? – крикнул Серов.
- Ну!
- Непохоже!!!
Прядилин в ответ хмыкнул. Губы сомкнулись, лицо всё больше каменело.
- Чёрт!!! Упустим, как всегда, найдут козла отпущения.
-  Сообщили же вовремя.
- Да что ты?! – усмехнулся старший, -  эти сучки задарма хлеб жрут, сидят на жопе ровно. Звания да санатории. Что у «них», что у «нас». Подтвердишь, если что. Понял?
Серенький кивнул.
Когда они вышли из машины, было совсем темно. Рядом с «Сагой» - симпатичным заведением с дискотекой и хорошей кухней, соседствовала закусочная. У дверей кафе-ресторана, с  роскошной, не смотря на класс заведения, подсветкой, кто-то курил, входили-выходили молодые, в большинстве своём, люди.
- Жди, - старик вытащил с заднего сидения пиджак в клетку (из немнущейся ткани), взял портфель, нацепил очки, и вышел из машины. Вот он попал в освещённую зону, Серов хмыкнул: ни дать, ни взять, предприниматель средней руки: пиджак, джинсы, футболка, кожаный портфель.
- Закурить не будет? - Прядилин напряжённо всматривался в лица, успевая охватить тех, кто оказывался с ним справа или слева.
- Держи, батя!
Из стайки молодёжи, гуляющей явно на родительские деньги, отозвался шустрый парень.
- Спасибо! - Прядилин бросил сигарету, и вошёл внутрь. В открытую дверь полились звуки саксофона.

Серов сосредоточился. На переполненную стоянку въехало такси, притормозив у самой дороги. Высокий худощавый, в бейсболке, вышел, осмотрелся, хлопнул дверцей. Раздался женский смех, с другой стороны к нему присоединилась девушка. Мужчина кивнул, и они двинулись к заведению.
Они поравнялись с машиной наблюдения, Серов разглядел светлые волосы спутницы, спортивный костюм яркого цвета.
Что-то не так. Заверещала телефонная трубка. Лихорадочно младший лейтенант  прижал к уху нужную.
- Перехватили только что, объект с неизвестного номера звонил, - сообщил мужской голос.
«Какого чёрта?!» - Серов не выпускал из виду парочку.
- «Миндаль», - в голосе невидимого, который тоже целый день был «на нерве», явно слышалась досада, - в 20.30.
«Какой «Миндаль»?»» - Серов вынырнул из машины, наспех пригладив волосы и отряхнув крошки со штанов..
Он успел заметить, как брезгливо незнакомец обходит тусующихся перед «Сагой», как надвинул поглубже кепку, когда по нему ударил луч света. Как  держал за руку даму: как ручку портфеля, даже с некоторой неприязнью.
Звуки саксофона приятно оглушили, а навстречу уже двигался напарник. Ворот расстёгнут, в руках пиджак и портфель. Серов подошёл к стойке меню. Прядилин, слегка задержавшись возле, - покопался в одном, а после - в другом кармане, обронил ему в спину.
- Снаружи.
- Угу, - отозвался младший лейтенант.
Он в зале, голову на отсечение. Перед Серовым пронеслась вся его короткая милицейская  жизнь. Он взглянул на часы: риск есть, но и времени, минимум, полчаса в запасе. Была не была. Он рванул вглубь, миновал первый, и второй залы.
- Молодой человек, там всё занято! – за ним увязалась девушка.
Полминуты. Полминуты на то, чтобы удостовериться, подать сигнал.
Здесь музыка звучала потише, и народу поменьше. Он припоминал фото, ошибиться нельзя.
Мужчина с девушкой потягивали коктейль, вяло перебрасывались словами.
- Простите, бога ради! – незнакомый, сильно набравшийся, парень едва не растянулся у  столика.
Девушка бросила взгляд на спутника. Пьяный, улыбаясь, пытался встать, и притянул к себе спинку его стула. Мужчина,  сидевший спиной, не шелохнулся.
- Вали отсюда! - Серов услышал голос дамы, но гипнотизировал затылок её спутника.
- А ба-бан-кетный зал…
Он повернулся. Красивое удлинённое лицо, мелкие морщины,  жгуче-чёрные глаза, седина. Изящные пальцы держали телефон. На фото он был явно моложе.
Лейтенант выставил вперёд руки
- Понял, понял, - с трудом лавируя между столами, парень удалился.
Покинув поле видимости, Серов пулей вылетел наружу. Запыхавшись, выдохнул в трубку.
- Есть.
За несколько минут он страшно устал.
- Почему не сообщил о корректировке? – напустился Прядилин. - Чёрт те что. Выговор хочешь!?
- Антон!
- Отставить Антон! Последнее предупреждение! – Прядилин нервничал. – Рви!!!
- Уже едут, - тихо сказал Серов.
- Не понял. В «Миндаль», мать твою!!!
- Опергруппа выехала. Сюда. Он в зале. Кстати, вот и второй. Херр, так сказать.
В «Сагу», блеснув лысиной, вошёл очень высокий, в светлых штанах.
- Какой херр?! Сейчас нам такой херр от генерала.. не снилось!!!
Серов нажал отбой. Высокий, лысый прищурился от яркого света, и, улыбаясь, прошёл в зал.
Серов стремглав бросился следом, и молниеносно превратился в подвыпившего, бревном свалившегося под ноги незнакомца. Тот не знал, в какой зал ему надо, и остановился на полминуты, но и этого   Серову вполне хватило. Он валялся, и, пьяно улыбаясь, бормотал
- Ой, изи-ни-тиии Я..чёта я…та…ой..йеуэяее..
Серов попытался приподняться, и встать на все четыре, но потерял равновесие, и опять упал.
Мужчина не спешил реагировать. Прищурившись, он рассматривал молодого человека, как насекомое. Вот он отвёл глаза, и достал сотовый.
Серов никак не мог встать. Но, вот, у него получилось. И в следующий момент он, прикрыв рот, и выкатив глаза, словно сейчас от души блеванёт, крепко ухватился за светлую штанину мужчины.
Тот брезгливо поморщился.
- Оу! - от неожиданности выронил телефон, попытался оттолкнуть парня, и заорал, - шайссе! Шайссе!!! Севьиния!!! Эта тут пианий!!! - повысил голос лысый.
К нему тут же подскочил охранник, ухватил Серова за грудки.
- Пошёл, б..! – ткнулся ему в лицо кулак.
Высокий исчез, определившись с залом. Серов резво вскочил на ноги, и, игнорируя вопли охранника, набрал Прядилина.
- Не путаешь? Чёрт, а!!! – с досадой взъерошил волосы Прядилин, -  его охватили противоречивые чувства, - твоя эта самодеятельность…
- Отвечаю, - ответил напарник.
У Серова колотилось сердце, но какое-то десятое чувство, которое на службе у Его Величества Случая и Её Величества Везения, подсказывало: всё ок.
               
                Кассета от Карины.
Когда  вернётся к обычному ритму жизни, Вика не знала. Буквально заставила себя не убежать, не скрыться, не отсидеться в каком-нибудь маленьком сельском домишке.
На опознании она не удержалась, разревелась. Выражение лиц покойников обычно, даже самых вредных, становится кротким, но лицо бывшего было насупленным, даже злым, брови сдвинуты к переносице, будто в следующий момент он откроет рот, и оттуда посыпятся ругательства, как тогда, когда он отчитывал подчинённых. В интернате развернулась настоящая охота на ведьм: в кратчайшие сроки была проведена проверка каждого больного, половина «так называемых» больных вернулись домой.
Ради Вити, ради мамы и отца ей надо быть в этих стенах, терпеть визиты молодого («дотошного». Почему во всех книгах эти два понятия соседствуют?) следователя; для него она давно перешла из «подозреваемой» в «пострадавшую», частично азарт в глазах пропал.
Поскольку материалы были предоставлены, молодой следователь очень скоро понял, с кем имеет дело. За такими людьми, как Токалов, водились долги из прошлого. А долги надо отрабатывать. Жаль, вдова ничегошеньки не знает, т.к. происходило всё задолго до неё. А так бы и мотив: муж денежный, любовник – классика жанра. Но ни черта не сходилось, поэтому следователь Вертюгов упокоился, сосредоточившись на личности покойного. Он никогда ещё не имел дела с настоящими, из «мафии». Раньше, в школе, ему казалось, что они семьями живут в огромных домах с бассейнами, а на ужин им подают исключительно омаров или что там у них, у богатых, принято.
Уже во время работы, ближе познакомившись с представителями этой, ненашей, непризнанной официально ни в одном документе (а ведь они существовали бок о бок с мирными строителями социализма, в перестройку, расцвели пышным цветом в 90ые, когда зарождались эти самые капиталистические отношения, и плавно перетекли в большой бизнес, сохраняя, в общем-то, никем не учитываемые и ничем не облагаемые, только свои капиталы), Вертюгова ждало много разочарований. Крёстные отцы были непохожи на Аль Пачино, жили (по крайней мере поначалу) в обычных квартирах, тоже ели борщ, а ряды их пополнялись за счёт молодых, ознакомившихся с тюремным уставом, парней. Являли собой сложную организацию, не хуже финансовых пирамид, и говорили о них исключительно с уважением: народу очень импонировало то, что есть-таки Робин гуды, которые, пусть и за их кровные (помогали выбить долг, к примеру, но за это брали мзду) но могли реально помочь; кому надо – настучать, а кого и – вразумить. И как ни крути, они знали реальную криминальную обстановку, к ним прислушивались многие уважаемые, признанные, при постах, официальные лица.
Вдоволь накопавшись в финансовых делах бывшего кандидата в депутаты Заксобрания, Вертюгов понял: там ничего интересного. Вернее, всё было интересно, и обычно. А, вот, резонансное, ничем не закончившееся дело десятилетней давности, вот это – да. Вот где интересно. Но к звонку домофона с утра пораньше, в выходной, следователь отношения не имел. Он гостил в родительском доме за городом, крепко спал, а старушка-мать, боясь разбудить, на цыпочках бродила возле комнаты сына, и радостно прислушивалась к его храпу.
Викторию ещё знобило от пережитого. Она прошлась к видеофону: незнакомая девушка на экране смотрела в сторону от глазка камеры.
- Что вы хотели? – уточнила на всякий случай хозяйка.
Журналисты предпринимали попытки проникнуть в дом, орали что-то в домофон, уговаривали, сулили денег, но скоро оставили попытки получить  хотя бы какую-то ниточку к случившемуся с депутатом в Законодательное собрание, и бросились выдумывать совершенно безвкусную чушь, будто назло Вике, хотя она и не читала ни жёлтой, ни какой-либо вообще прессы: «Прошлое догнало В.Токалова», «Из грязи – в князи. История В. Токалова: от сидельца до депутата в Заксобрание».
Как всегда, «жёлтеньких» интересовало лишь то, что на поверхности, шевелить мозгами им некогда, существующая версия о том, что Токалова физически устранили, как конкурента, в предвыборной гонке, все издания устраивала.
- Мне Викторию надо! – встрепенулась молодая женщина. – Я ненадолго.
Виктория накинула жилет, и подошла к воротам, откинула заслонку окошка. На неё глядели слегка припухшие от слёз, тщательно замаскированные косметикой, глаза.
- Вы что-то хотели? – по-прежнему, не открывая дверей, уточнила она, - я вас не знаю.
- Вот, вам передать попросили! – женщина что-то протягивала. Высота забора не позволяла передать что-либо из рук в руки. Осторожно, не снимая цепочки, Вика открыла боковую дверь в воротах, и отступила внутрь. Тут же, в проём просунулся пакет, скрывавший что-то похожее на коробку.
- Там что? – спросила Вика.
- Не бойтесь! Сестра просила передать. Она, - девушка начала шмыгать носом, - в больнице, в общем. Ладно, я пойду!!! – махнула женщина рукой.
Она уже почти скрылась за поворотом, когда её догнала Виктория.
- Как вашу сестру зовут? – задохнувшись от быстрого бега, спросила она.
Незнакомка повернулась:  короткая дублёнка, волосы, выбившиеся из-под платка.
- Она в больнице, - женщина вытащила платок, и выдохнула, - ходить сама не.. Совсем не сможет. Только на коляске. Авария.., - женщина разрыдалась, - я пойду. До свидания!
Она быстро удалялась, Виктория так и осталась стоять, обняв себя за плечи; меховой жилет не спасал в это уже по-настоящему осеннее утро.
- Сестру Карина зовут!!! – долетело до Вики, и не вызвало больше ни боли, ни злобы, ни раздражения.
 
     Итоги операции. Митрохина навещает начальник.

- Иван!
Геннадий старался как можно тише, в голосе звучали непривычные для него заботливые  нотки. Умеет жизнь причудливо растасовать карты, бросить молодого на больничную койку.
Это состояние выключенности, расслабленности приходит к нам в детстве: все в школе, а ты дома. Все пишут, а ты с несчастным видом – в центре внимания мамы с папой; поедаешь варенье, печенье, и даже мороженое. Позже Митрохин не забывал переключаться тоже, но уже, исключительно, после бурных дней рождения. Подружки, с которыми он вновь погружался в приятное, с удовольствием добывали парню справки.
Но – это до службы. Здесь всё по-другому. Надо признать, Митрохину нравился новый статус, серьёзный взгляд на вещи. Пригодились, в конце концов, его навыки. Работая в частной рыбной фирме, Иван набрался ценного опыта, такой кадр был на вес золота. Но теперь, планы пришлось отставить в сторону. И, видимо, надолго: рана, к сожалению, была глубокой.
Иван лежал с перемотанной головой, и пытался растянуть рот в подобие улыбки.
- Привет, дружище! – подскочил Гена. Он неуклюже старался удержать пакет с фруктами в одной, цветы от коллектива – в другой руке, и, одновременно, приобнять коллегу.
Иван стремительно побледнел, в эту же минуту ворвалась медсестра.
- Всё хорошо, хорошо, Свет, - очень тихо сказал Митрохин, - нам поговорить бы, - кашлянул Иван.
Медсестра строго глянула на посетителя в сером костюме и небрежно наброшенном поверх халате.
- Я быстренько! – заверил её Геннадий. – Ну, а тебе есть смысл побыстрее! – набросился он на больного, как только медсестра вышла, - оклёмывайся! Звёзды, знаешь, и заржаветь могут, если, конечно, вовремя их не окунуть! Ха-ха!!! Мы-то уже сбрызнули, отрепетировали чутка.
- Какие погоны? – слабо проговорил Митрохин.
- Твои! – заулыбался начальник. - Какие ещё!! Вскрыл преступную сеть.
Митрохин замолчал.
- Шутишь?
Похоже, Иван не притворялся.
- Какие шутки, дорогой! Гюнтер Шварц!!! Его Интерпол разыскивает уже несколько лет!!!
Незаконные лаборатории в банановых республиках. Производил там, кхм, разное такое, так ещё и тестировать взялся. Африканцы, понимаешь, не подходят, он же и там пытался проекты свои…Типа, Красный крест. Вот. Кто-то ему клинику порекомендовал, ой, психушку эту.
 - Воды! – попросил Иван.
Выпив, требовательно попросил:
- Ну!
- Ну, и наладил дело. Это, с позволения сказать, лекарство, запретили во всех странах. Он - сюда. Ему, понимаешь, результаты нужны, лицензию купить.  Препарат дорогой, очень. Вышел на Армена. Кстати, что он там на самом деле лечит, ещё выяснить предстоит. Слушай! – Гена не скрывал радости, - а ты молодец! Против меня попёр! Весь отдел наш, получается, в фаворе. Я под этот шум теперь новый уазик выпрошу. И компьютер.
- Ген! – слабо возразил Иван.
- Нет, ну, я так-то два попрошу. Заслужил, - продолжал Геннадий.
- Не я, Ген, - повысил голос Иван, - это Павел.
- Ну-у, кто качал, кто помогал, кто на шухере стоял, - улыбался без двух минут подполковник, - уже не важно. Павел сказал, что ты. Он, кстати, в Москву вылетел. Поощрили его тоже, всё такое, пообещали, что не заметут. В армию, в смысле. Работу предлагали, кстати.  Привет тебе передавал огромный. Во-от.
Гена покачал головой, и позволил себе отступление.
- Вот мразь! Своих, значит, бабушек-дедушек из пансионов - ни-ни!! Европа, мать его!!! А наших, значит…Удушил бы б…своими руками.. Гнида фашистская..
Геннадий сделал усилие, чтобы остановиться. Всё-таки Иван тут надолго, ему покой нужен.
- Ну, я пошёл. Выздоравливай!!! – Гена похлопал себя по плечу, и подмигнул, - не забудь!!! Народ ждёт!!!
- А Виктория? – остановил его Иван у  дверей.
Гена понял, быстро не уйти, и общими словами не отделаться. Таков уж Иван. Он уселся на соседнюю кровать.
- Всё хорошо с ней. Проверка идёт серьёзная. Трясут интернат. Боюсь представить, сколько Армену светит. А кстати. Мужа её, помнишь? Кандидат в депутаты, артель рыбная. Токалов. Он…
- Грохнули? – безошибочно определил Иван.
- Да. Кто-то следы заметает. Дело давнее, - уставился в потолок шеф, - давай, потом.
Начальник не собирался излагать все возможные версии, решив озвучить лишь ту, которая была у всех на устах.
- Новая метла, понимаешь, по-новому метёт!!! Кто бы мог представить, что этот хрен с горы, соперник его, победит. Пришёл, как водится, подчищать начал: окружение, соперников. Токалов силён, зачем он ему? Накопал всё, что можно. Что с Кролом начинал, где замешан, чего.
- А Мухтарыч? – больной вернулся к интернату.
- Зам? – замялся Геннадий, и  показал глазами куда-то наверх, признавая, что есть кто-то выше полиции, - он же с ними.  Разработка параллельной конторы.
- Раньше сказать не мог? – с досадой проговорил Митрохин.
- Я не знал, Иван. Вообще ни сном, ни духом про интернат этот! Ты мне веришь?!
- Верю, верю. Всё нормально.
- Мухтарыч давно на место начальника метил, - пожал плечами посетитель, - ну, и вышел на параллельную контору. Я деталей не знаю. Они, сам понимаешь, не особо…Даже в бане молчат, - усмехнулся Гена, - ну, - чего хорошего человека не поддержать? - контора пошла навстречу. Только ведь копали одно, а вылезли немцы. В общем, - Гена махнул рукой. – Ну их!!!
- Хочешь сказать, Арсению не светит?
Гена, усмехнувшись, покачал головой.
- Да он там по уши!!! Хитрец, хотел двух зайцев сразу: и деньги, и крышу.
- Брали вместе?
- Да. Отработали вот так! – он показал большой палец, - на уровне. У них  наружка, прослушка, -  сам понимаешь.  И наш ОМОН. Кол-ла-бо-ра-ци-я!!! – радостно закончил Геннадий. – Кстати, Армен сразу потёк. Не успели взять, предъявить. Теперь другая проблема: как остановить!!! Много чего рассказал, - вздохнул начальник, и отвёл глаза.
Они помолчали.
- Кстати, дело прошлое, лет десять назад. Токалов тогда оперился, за спиной у Крола свои дела проворачивал. Инспектора пропали, и москвич.
- Читал! – Иван показал на тумбочку с ворохом газет. Главная полоса толстого еженедельника, пестрела материалами: «Выстрел из прошлого. В.Токалов, депутат Заксобрания, найден мёртвым», «Блестящая операция милиции. Продажный директор психоневрологического интерната взят с поличным», «Глухарь десятилетней давности». – Говоришь, вместе отработали? – слабо улыбнулся больной.
- Ну, тык, - Геннадий развёл руками, - им нельзя! Им в тени привычней!
- Слушай, а Крол..
- В больнице Крол. Давно уже. Только в себя пришёл.
Геннадий быстро встал.
- Ну, бывай! – откланялся начальник Митрохина и, чувствуя спиной взгляд Митрохина, и вышел.
Дмитрий Васильевич Крольченко или, привычнее, Крол, был готов говорить, и Геннадий очень спешил, обдумывая ситуацию. Мать Виктории, при опросе, сообщила, что обращалась по старой памяти к Кролу, и тот, конечно, обещал поспособствовать. На вопрос, как именно они тогда, в прошлом, познакомились, и какого характера были эти отношения, Нина Степановна, помявшись, попросила
- Можно, я не буду. Это личное.
То есть, пока  Иван вытаскивал Вику, мать сложа руки не сидела.
Да, мир тесен. Никогда не знаешь..
Оставил Геннадий  на потом и ещё кое-что очень важное: вдова Токалова, Виктория, предоставила вещдок-видеокассету, и теперь не осталось никаких сомнений, что именно её нынешний, почивший супруг виновен в исчезновении десять лет назад инспектора Прилукина, бывшего мужа Виктории.
Такое сплетение судеб было, конечно, слишком для обывателя, но вполне укладывалось в милицейские будни.

Бывший начальник психоневрологического диспансера уже не боялся, и с радостью сбрасывал многолетний груз, не забыл он при этом и тех, кто его опекал. Один из высокопоставленных чинов уже находился под стражей.
Геннадий вышел на крыльцо, и закурил.
Группа захвата, вызванная младшим лейтенантом Серовым, отработала быстро и безболезненно.
Армена Георгиевича, не смотря на спортивный костюм, солидного, до конца не верящего в происходящее, вывели на улицу, надев наручники. Его спутницу отпустили.
**
                Салон «Дель Роса».
Елена сверилась со списком клиенток. Виктория очень настаивала на том, чтобы помнили каждую: как зовут, какую услугу делает, как выглядит. Среди ожидавших на диванчике  Елена узнала лишь одну. Вторую точно видела впервые.
Администратор предложила обоим кофе, и, поднеся чашку второй девушке, вежливо уточнила:
- Вы по записи?
Та машинально приняла чашку, сделала глоток, и поперхнулась. Предательские капли брызнули на брюки. Елена  предложила салфетку, и девушка принялась оттирать небольшое пятно с брюк нежно-салатового цвета. Елена успела подметить дорогую сумку, ключи от «Кайенна»,  и обкусанные ногти на желтоватых, сухих руках, что как-то не вязалось между собой. И ещё: вполне успешная, на взгляд администратора, молодая дама слишком скромна и стеснительна.
- Спасибо, - поблагодарила гостья, и добавила,  - я не по записи.
Елена не заметила, как вбежала запыхавшаяся Виктория, и тут же оказалась рядом.
- Ирочка!!!! - Виктория бросилась к незнакомке, и взяла её за руки, - всё хорошо, Ленусь! - повернулась она к администратору, - это ко мне!
Она обняла подругу. 
- Пойдём, пойдём!
Елена глядела во все глаза, коря себя за излишнее любопытство.
Уже несколько позже, когда над знакомой Вики трудились парикмахер, и мастер маникюра, директор улыбаясь, сообщила
- Моя подруга.
- У нас новая клиентка «Дель Роса»? – подмигнула Елена. 

                Видеокассета. Выстрел из прошлого.

- Ир, можно тебя попросить?
Вика приземлилась на диван рядом с подругой.
- Всё, что хочешь, солнце!
Ира теперь излучала уверенность и силу. Виктория смотрела, и не узнавала: причёска, маникюр, модный прикид. Сегодня она выглядела просто «айс», как бы сказал её Витя.
- Тут немного, час где-то.
Вика показала квадратную, старую, судя по царапинам на сгибах, видеокассету с надписью VHS. Молодому поколению это мало бы сказало. Этих динозавров давно начали вытеснять цифровые, лёгкие, более вместительные носители типа компакт-дисков. Тем не менее, избавляться от проигрывателей не спешили, и почти в каждом доме пылилась (хотя с начала внедрения компакт-дисков прошло каких-то 3-5 лет!) подобная техника.
- Ой! – Ира хлопнула себя по лбу. - Мы же к юристу, - вздохнула Ирина, - записались. Все эти…всё это так неприятно. Но надо. Я хотела всё сама, но Андрюшка со мной хочет, - счастливо засмеялась Ирина. – Боится, что опять пропаду. Слушай. Ничего. Что-нибудь придумаю!
Она достала из сумки серебристую «Нокиа», и пробежалась по кнопкам.
- Андрюш! Я по делам, сынок. Чуть позже поедем.
Потом она сделала ещё один звонок, и развела руками
- Я готова.
Молча, сопротивляясь самой себе, Вика подошла к проигрывателю. Его она предварительно достала из кладовой, и, чертыхаясь, дотащила сюда, в гостиную первого этажа. Потом дошло: ни одного провода нет. Пришлось опять искать. Поиски увенчались успехом. Всё, что надо, даже пульт - в полном порядке в коробке с разными техническими приспособами. Токалов никогда не прикасался ни к чему, связанному с техникой.
«Зачем это мне?» - спросила себя Виктория.
И, правда, что там? Соперница с перебитыми ногами решила отомстить в последний раз? У девчонок в «Дель Роса», наконец, наступили золотые дни. Они наперебой бросились жаловаться Виктории, и от всего услышанного женщина задыхалась, и злилась на саму себя: пожалеть такую змею!!!
Оказалось, Карина ежедневно приезжала, когда вздумается, проверяла работу мастеров, угрожала всех поувольнять, оскорбляла, напрочь позабыв, кем её приняли. Установила свои нелепые правила и систему штрафов; успела обзавестись двумя соглядатаями (их Виктория сразу же уволила), и начала воплощать свой план: полностью сменить штат мастеров.
«Так что же там?» – Виктория ещё сомневалась.
Амурные похождения покойного супруга? Змея решила укусить последний раз, и сдохнуть? Вполне вероятно: не раз и не два муж предлагал записать то, что происходило в их спальне. Вика боролась с желанием выбросить чёртову кассету, забыть. Тут опять в ней проснулась чёртова жалельщица, запричитала: «Ещё не прошло и месяца, какое ты имеешь право  лезть в его прошлое?»
- Имею, - отчеканила вслух Вика. -  Ещё как имею. Ты меня чуть к праотцам не отправил…
- Ты что-то сказала? – крикнула Ирина из гостиной.
Вика уставилась на любимое место Токалова – диван.
- Так что, извини, Валера, -  она сильно сжала кулаки, и ногти впились в ладони.
 Перед ней вновь пронеслось все.
«Да! Да! Жена не  себе!!! – опять убийственно-спокойным тоном говорил в трубку Токалов, - да, потеряла ребёнка. Бросилась с ножом!!!»
Опять Карина тенью метнулась в угол, а её губы дрожали, не в силах выговорить от страха: «Ви…Ви…»
Может, кассета пустая? Нет, это не в его стиле – хранить ненужное; муж не был сентиментален от слова «совсем».
- Всё хорошо, Вик? – уточнила подруга.
- Да. Будешь что-нибудь? – крикнула Виктория.
В этой кухне всего каких-то несколько месяцев назад сидели её мама с сыном. И она. И всё было по-другому. Вику знобило. Почему так страшно? Она прислонилась затылком к стене. Кусая губы, представила, как кассета проваливается, как её хватают механические шестерёнки, чтобы вытрясти всю правду.
- Ви-ик! – тут же раздалось из комнаты, - начнётся сейчас! Тебя ждать?
Чего ещё она боится? Чего вообще можно бояться после такого?! Вика изо всех сил старалась унять стук в висках. Пакет с кофейными зёрнами шмякнулся на пол.
- Пустая, что ли? – шепнула Ирина, от нетерпения нажимая на перемотку. Она отмотала уже половину, но экран по-прежнему был непроницаем. – Ви-и-ик! Она пустая, вроде. Может, проигрыватель не работает? – пробормотала подруга.
Вика нарезала апельсин и потянулась к буфету. Она знала, коньяк ещё был там. Руки тряслись. Она плеснула, закрыв донышко высокого стакана. Да что же это. Яркой вспышкой, так, что потускнели софиты, возник тот день.
Муж попросил налить ему чего-нибудь бабского, и она достала из бара вино.
Валерий принял из рук супруги бокал. Ни слова не говоря, он вылил содержимое на оторопевшую Вику.
- Ва…
Взгляд  мужа стал равнодушным, страшным. Не дав Вике выскочить за дверь, он торопливо начал слизывать вино со всего тела, и грубо целовал. Не дав опомниться, не своим голосом приказал
- На колени!
- Валер.., - пролепетала Вика.
- На колени, я сказал.
Дальше случилось то, о чём она всё время хотела забыть, из-за чего считала себя грязной, и недостойной общаться с сыном. Хотела забыть, как ныли колени, как долго супруг  не давал встать, и удерживал за волосы.
Как неприятно зудела кожа, на которой высыхали сладкие капли. Она помнила, как завопила, когда Токалов резко дёрнул её за волосы.
Какой стыд. Что я скажу маме?  - Виктория  едва шевелила одеревянелыми губами, и благодарила бога за то, что в это время Витя был у друга.

По иронии судьбы, это произошло после того самого приезда мамы, когда Витя пожаловался Нине Степановне на отчима. А ведь сын не знал и половины из того, что порой происходило в его отсутствие; Токалов тщательно отслеживал, во сколько пасынок ушёл из дома, во сколько он вернётся. И если раньше Вика усматривала в этом желание помочь с воспитанием, приучить сына к определённому режиму дня, то после того раза у неё не осталось сомнений. Ведь и до этого эпизода было много более «безобидных», ведь он постоянно раздавал ей пощёчины, тычки, а она всё списывала на странные интимные пристрастия.
Валера предложил покрасить ей волосы, очень настаивая на розовых прядях, Вика пыталась отказаться. В ней ещё жила учительница, а не хозяйка модного салона. Вика сдалась. Муж деловито надел фартук, перчатки, намешал краски, и плотно закрыл дверь. Увлёкшись, как художник, он мазнул рукой в перчатке по лицу.
- Валер! Можно…- робко начала Вика, и осеклась, подняв глаза. На неё, а, вернее, на её волосы смотрели стеклянные, абсолютно лишённые движения, тёмные зрачки голубых глаз.
- Заткнись, - прошипело чудовище с каплей красного цвета на бороде. Вика замолчала, закрыв глаза, её пульс учащённо бился. Через секунду шеи коснулось что-то прохладное, твёрдое, и острое, в чём она убедилась, неудачно повернув голову.
- Сиди ровно, - приказал Токалов. Он продемонстрировал и тут же убрал кухонный нож. Вика дёрнулась. - Дёрнешься - порежу.
Лезвие опять прогулялось по шее.
- Ты что?! – Виктория стала срывать с себя фартук. – Отойди!!! Я кричать буду. Сумасшедший!!!! – она уставилась на тонкое лезвие ножа…
Ей вдруг стало трудно дышать, а запах краски  стал абсолютно невыносимым. Очнулась Виктория в своей комнате.
***
- Так что там?
Вика принесла две чашечки кофе. Дрожь понемногу отпустила.
- Да пофиг!!! – сказала она, - давай, Ирочка, мотай!!!
- Ты че? - Ира вгляделась в бесшабашные глаза подруги. - Всё нормально?
- Более чем!
Виктория, закинув ногу на ногу, откинулась на спинку дивана. Ира молча взяла пульт.
- Девчонки из психушки разве чего-то боятся?! – усмехнулась Вика.
Женщины рассмеялись.
- Кстати, ты Тамару помнишь? – уточнила Ира.
- Тамару?
- Ну, Блажко. Тамару Блажко.
- Балерину?
- Сестра Горшкова. Предпринимателя. За пять лет вот такую балерину вырастили, - печально сказала Ира. Родной брат. Имущество делили.
- Вик, я всё спросить хотела. Дурацкий вопрос такой. Ты как со своим познакомилась? Не своим, прости. Я имела в виду…Ну, если тебе неприятно, то не..
- Я поняла, Ир, - кивнула хозяйка дома, - это очень смешно было. Из школы выходила, поскользнулась, и на одно место грохнулась. Да! Вот прям: ба-бах!!! Смотрю, руку мне кто-то протягивает. Прошло где-то пару месяцев, и  на встрече со спонсорами он пригласил меня в…В общем, уже не важно, куда.
Ни тени улыбки, с какой окунаются в прошлое, не промелькнуло на лице Виктории.
Она закрыла лицо руками, изгоняя из памяти торчащую безжизненной проволокой бородку на восковом подбородке.
-  А давай я тебе про своего расскажу!
Ира говорила долго, сбивчиво, словно отогреваясь, набираясь в том коротком промежутке, который когда-то обозвала «счастьем», тепла и сил. Чтобы рассказать, и вырвать с корнями мельчайшие …воспоминаний.
- Какие же мы дуры!!! – подытожила подруга.
- Копец.
Ира, наконец, нажала на кнопку пульта.
- Ерунда какая-то. – Ира подняла глаза на подругу. – Смотри, - кивнула она на экран. - Записи минут пятнадцать. Сначала темнота, и потом - тоже.
Вика и сама пытливо вглядывалась. Судя по счётчику, кассета проигрывалась.
- Наушники есть? – спросила Ира. – Давай! Нет, подожди!
Вика, рванувшая из комнаты, застыла.
- Вот! – крикнула Ира, - здесь!! - Она нажала «паузу», а потом «плэй».
- Мартин, сядь! Давай, с  нами, - крякнул незнакомый мужской голос, - на огонёк, так сказать.
Послышалось характерное движение, шорох подсохшей, осенней, видимо, листвы.
- Вот, так сказать. По маленькой, друзья.
Говорящий слеплял два слова в одно, у него получалось «та скать».
- Костёр? – Ира, в наушниках, вопросительно посмотрела на подругу. А потом, подтверждая свои слова,  прошептала, - костёр, Вик. 
Вика хранила полное молчание. Ни голос, ни имя ей ничего не говорили, но предчувствие подсказывало: что-то там есть. Вика изо всех сил обратилась в слух, пытаясь понять, сколько там человек; кто такие, и, главное, как это связано с её бывшим мужем.
Мужчины выпили,  тот же голос опять крякнул.
- Данилушка, а ты говорил, не стоит. Видишь, как оно вот всё. Дай-ка рыбки! У хооших людей фсё шалаживается! – добавил он, жуя. - А? Ха-ха! – говорящий пьяно, счастливо засмеялся.
- А сам он где? – уточнил второй голос.
- Да подтянется скоро. Дела ж! Не один будет, сказал.
- С дамой? – съехидничал второй, довольно приятный тенор.
Старшего сильно развезло, он поминутно счастливо вздыхал, и торопился выпить ещё.
- Дела-а-а. Давай! Это мы тут – гости, у Валерки-то..Дел у него хвата-а-ает.
- Понтов у него хватает! – вклинился совсем молодой голос. Его тут же осадил тот, что говорил больше всех.
- Остынь, Мартин! Остынь. Субординацию, ха-ха, надо соблюдать! В офисе, не в офисе, ты – подчинённый, я – кто? Правильно. Папке скажу, смотри!!! – как маленького, пожурил парня скрипучий голос.
Вика прижала ладони к лицу. Так и есть. Дела. Те самые, о которых почивший муж разговаривать не любил.
- Я бы не доверял, -  выбрав момент, начал опять молодой. 
- Это почему? – уточнил Данила.
«Третий, - отметила Вика. –Трое», - она напрочь забыла об Ирине, а та посматривала на часы.
- Да потому!!! – почти крикнул молодой, - у Крола авторитет! Что с администрацией, что с органами, и в ресторане за одним столом. А этот без году неделя, а против батьки прёт. Бурый он.
- Ну, почти как ты!!! – заржал старший, - Да? Мартин? – тут же тон сменился, стал резким, - Послушай-ка! – ухватился старший, -  ты ж образованный у нас. Крол с властями – заодно!!! Повязаны они. Сечёшь?! Они - ему, он - им. Не нам!!!! Им.
Мартин промолчал.
- Данилушка, напомни, что нам Крол сказал за тот участок? – не унимался скрипучий голос, - мы и так, и сяк. Поговори, мол, у тебя связи. А мы не постоим, что там надо. А он что? Ну?! Данила, скажи!
Видимо, Данила должен был придать вес тому, что итак было известно.
- Ну, он сказал, типа, не хочет отношений с друзьями своими…Друзьями, понял? – хохотнул Данила, -  портить. В друзьях у него менты и контора. Тут их прямой интерес. Не знаю, кого именно. Но не суть важно. Кто для него москвичи пришлые и кто они? Бог и царь. Остынь, Мартин. Токал дело предлагает. Я тоже не просто так 50 лет с лишним землю топчу. С кем-то общался, кого-то знаю. Соберут сход, и…почитай, как звали.
- Я предупредил, - стоял на своём молодой. – Нет у него полномочий это решать. У них это быстро. Вальнут, и мы под раздачу.
- Слушай, но там инспектора артачатся, - вставил Данила, - я слышал.
- Ну, - икнул старший, - возможно. -  Инспектора - не люди, что ли? Деньги им не нужны?! А?! Не боись!!! Там и то всё решается, а тут-то, ха!!
Послышался шум.
- О! Вот и они!
- Приветствую! – довольно бодро сказал старший, -  не один?
Виктории захотелось заткнуть уши, чтобы не слышать вообще ничего. Ирина вышла, и принялась звонить по телефону. Пятнадцать минут, похоже, растянулись.
Старший приглашал гостей выпить, завязался общий разговор, из которого было мало что понятно. А потом кто-то подсел к старшему поближе, их беседа шла шёпотом. Было очень хорошо слышно, из чего Вика сделала вывод, что камера (в том, что всё писалось именно на камеру, сомнений не было) находится рядом с этими двумя: старшим компании и одним из гостей. У Вики не было сомнений в том, кто это. Валера. Его голос почти не изменился, отметила женщина.
- Василий! – донеслось в наушниках.
У  Вики опустилось сердце.
Вот так, оказывается, бывает. Друг друга её мужья едва знали, а она сейчас слышит обоих.
- Располагайтесь! – душевно предложил старший, и тут же понизил голос до минимума.
- Решил с ними? – спросил он.
- Нет, - ответил Токалов.
- Что делать?
Ответа Токалов или не было, или она не расслышала; возможно, это был жест. Дальше Данила предложил ещё выпить, даже что-то такое сказал. Последовала пауза, как тогда, когда люди выпивают. Далее зашумление, из-за движения. Хлопок. Ещё один. Вика подняла глаза, разом онемев. Она шевелила губами, но не издавала при этом ни звука.
- Вик! Всё хорошо? – затормошила её Ира.
Вика приникла к самому экрану. Там ничего не было слышно. Какая-то суета. Ещё один хлопок.
- Идио-о-т! – орал кто-то. – Ты что …?!.Мать твою!!!! Ты ж его …
- Такого уговора не было!!! Ты, б!!! Ты ж …!!!
- Пульс пощупай…ааа…ит…ауиележ…
Далее шло нечто нечленораздельное…Неразбериха. Голоса, движения, обрывки фраз. «Скорую!!!».

- Я всё на завтра перенесла, - прорезался бодрый голос Ирины, - с тобой посижу, - На! Чайку!!! Сидишь уже два часа.
Вика повернулась к подруге, в глазах стояли слёзы.
- Ир!!! - всхлипнула она, не в силах произнести ни слова, - Ир..
- Я тут, мой хороший.
У Иры у самой глаза были на мокром месте.
- Там Валера, да?
Вика закивала, затрясла головой в беззвучном плаче.
- Да. То есть, нет. Да! Там... И…та…там…Вася, - выдохнула она, наконец. - Вася мой, - она сильно всхлипнула и опять разрыдалась.
- Всё, всё, всё!!! Ну, успокойся, милая. Всё позади. У тебя есть что-нибудь покрепче? – не дождавшись ответа, Ира встала и вышла на кухню.
Вика утопила лицо в ладонях и твердила только одно
- Он знал…Знал!!! Знал!!!
Виктория, сидя в кресле, слегка наклонив голову, разминала виски. Внутри была абсолютная пустота, хотя радоваться бы надо: её ад позади. Вити, слава богу, рядом не было, и, возможно, он вообще не узнает о том, что случилось с отчимом. Если она не скажет. Пусть спокойно учится. Мама приходила в себя. После всего происшедшего она слегла с давлением, но убеждала дочку, что всё в порядке, и что за ней вполне может поухаживать папа. Отец, как все мужчины, был немногословен, только его взгляд и неудачные попытки заговорить говорили сами за себя. Он брал её руки в свои, и заводил глаза вверх
- Дочь…Ну, как?! Скажи мне как это возможно?! – потом надолго замолкал, - бедная моя, - ну, вот скажи, как?! Мы же не какая-то страна третьего мира, где всё там у них…и органами торгуют, и вообще! Мы же…мы же войну выиграли…
- Папочка, - успокаивала Вика, - негодяи всегда были. Всегда! И те, кто родиной торговали, и те, кто маму родную за деньги продадут. И преступники всегда были…
Мужа нашли в лесу, рядом с коттеджным посёлком. Ввиду ножевого ранения разрабатывались три версии: устранение  весомого соперника – кандидата в депутата, разбойное нападение с целью получения наживы.. Ну, и третья версия была самой вероятной.
Размышления женщины прервали слова дежурной детского дома.
- Вот и они!
Сияющая Ира с таким же высоким мальчишкой вышли, держась за руки. У Иры, даже сквозь смуглую кожу проступил румянец, а на глазах была размазана тушь.
- Ну, всё! – счастливо сказала её подруга по несчастью, - все документы подписали.
- Здравствуйте! – кивнул мальчик. – Вы – Вика?
Виктория кивнула.
- Спасибо вам. Мам, - повернулся он к Ирине, - я домой не поеду. Не хочу с ним…
- Ну, вообще-то, он, как узнал, дёру дал, - усмехнулась Ира, - я соседей обошла. Так и сказали, мол, с чемоданами куда-то уезжал. Так что, ребёнок, не бойся! Мы теперь – вот какая сила!!! – она взъерошила сына, и обняла.
- Думаю, решение суда поставит все точки над «i», дело громкое, резонанс большой по всей стране – проверки. Даже не сомневайся!
Ира махнула рукой
- Что ты.
- Может, ко мне! Со мной поживёте. А то, - Вика поёжилась, - я ещё и не была там. Страшно. Кажется, вот сейчас его шаги услышу, и всё опять…
- Ты на опознание ездила?
- Да, я только оттуда. Господи, Ир, у меня никаких чувств вообще. Ни-ка-ких!!!
Тут Вика не выдержала, и разревелась. Ира молча стояла рядом, и поглаживала подругу по голове.
Выплакавшись, Вика поднялась, и вытерла слёзы. Мальчик  с небольшой сумкой ждал их на улице. К нему спускались две стройные, длинноволосые женщины, одетые в деловом стиле. Невольно Гера поднял глаза, - тут же от окон третьего этажа отпрянули дети. Поравнявшись  с матерью и подругой, мальчик окинул взглядом здание, в котором провёл три последние года, и, не глядя, помахал.
(окончание повести)


















                «И живут на свете чудовища.
И нет у них имени,  и много их повылазило. И для них нет ничего святого.
Это они забывают того, кто каждый год ждал, надеялся, а потом перестал, и живёт дальше, скрыв шрамы под одеждой. 
Да разве сердце там, внутри? Сгусток чёрной магмы».
                ***
Кто-то выходил из дома.
Со стоном женщина оперлась на руки, и, стараясь не  задеть готовое взорваться от боли правое колено, осторожно подтянула левую ногу. Она доползла до угла, и выглянула.
Радостно-зелёный, большой, аккуратный газон с клумбами по краям, за которыми она с особым рвением ухаживала. Такой знакомый, и невероятно чужой.
Горничная никогда толком ничего не закрывала, но сейчас Виктория расцеловала бы её.
Дождавшись, пока калитка входных ворот  уютно зажужжала, и выпустила горничную, Вика добралась до входных дверей.
Она постаралась выпрямиться, что удалось с большим трудом, тело инстинктивно помогало больной ноге, тянуло вниз.
В прихожей Вика сразу уловила еле слышный запах. Его, мужа, родной запах. Он приходил, и верхнюю одежду тут  кидал, на эту вешалку.
Наверху еле слышное движение. Или кажется? Дома он или нет? Сидя на корточках, Виктория прислонилась к стене, и беззвучно расплакалась.
Бессилие и усталость - верные спутники.Так плачут обиженные маленькие девочки, чья обида за какой-нибудь пустяк равносильна обиде на весь мир, когда несправедливость просто не имеет права на существование в светлом, детском мире. Когда так хочется, чтобы кто-нибудь обязательно пришёл и пожалел. Но сейчас никто, чувствовала Вика, не придёт. И она никого не позовёт. И эта обида - только её, и ошибка - только её. А, может, - вдруг воспротивилось её усталое сознание, - это совпадение? Валер - миллион, и почему это именно он?
«Да потому, что Карина - в твоём салоне, потому что это именно его Карина. Валеры.
Потому что ты ползёшь по участку, где с любовью планировала каждый сантиметр, и гордилась каждым малюсеньким саженцем, - на карачках, - и выслеживаешь собственного мужа.
Как же противно, мерзко. Как хочется забыть это и никогда-никогда больше не вспомнить.
«Я уйду. Я просто уйду. Не хочу разборок, ничего не хочу. Я слабая, я устала, я не выдержу. И я, правда, не родила ему ребёнка. Не смогла. И поэтому я - что? Неполноценная? Да. Именно так. Ты неполноценная. А он полноценную нашёл, молодую, и родит она ему их десяток». Вика уже не сдерживалась, взрыднула, но, чтобы не услышали, укрылась в небольшой комнатке, тут же, внизу.
Комнатка как комнатка, но Валера частенько работал именно тут, а не в кабинете. Приходил, сидел подолгу. А ей запрещал.   
На столе, обычном письменном, какие-то бумаги. Женщина вытерла слёзы, и смахнула  бумаги одним движением.
О чём он тут думает?
Машинально, зло Вика стала отодвигать ящики стола. В самом нижнем нашла полупустой блокнот, пролистала, хмыкнула, - он был полон ничего не значащих сокращений и цифр. Захлопнув, швырнула обратно. Выпал клочок бумаги с чёрным шрифтом.
С трудом Вика подняла пожелтевшую газетную вырезку. Буквы плыли перед глазами, складывались в слова, Виктория отказывалась поверить, но всё же заставляла себя читать...
Ей стало совсем худо. Наверху затопали, но было не до этого.
«Инспектор Рыбинспекции, Прилукин Василий…Пропал во время обхода». Её затошнило. Вика заставила себя ещё раз взглянуть на вырезку десятилетней давности.
Синей ручкой, поверх заголовка, было приписано: «Ты гадёныш сам нарвался...»  Белёсо-синие ..
Дурной сон, похоже, только начинался.
Не обращая внимания на то, что к шагам прибавились ещё и голоса, и второй был явно женский, Виктория рванула на второй этаж, сжимая до боли деревянные поручни, и скрипя от боли. Чрезмерное усилие не замедлило выстрелить в колено, она просто сложилась, рухнув на колени, да так и доползла последние три шага до спальни.
«Моими делами интересуешься... Копался, справки наводил. Нечестный ты, Валера. Я тебе всю душу. Нельзя так. Не выйдет, Валерий батькович, меня просто так. Списать. Не получится. Сейчас 
и ответишь. На мой вопрос единственный».
Виктория со стоном выпрямилась, поправила распущенные волосы, и прислушалась.
***
- Валер! Ну ты как себе это представляешь?! У меня только появилась работа. Классная, между прочим. А ты, - раз, - и на Мальдивы? А? – счастливо засмеялась обладательница бархатного голоска. - И какие свадьбы, там жарко сейчас!
Каблуки протопали совсем рядом. Карина. Это её голос. Виктория распахнула двери.
- В-в-ви , - та, что стояла перед ней, уставилась на Вику, как на привидение. И стала тихо пятиться к окнам, оборачиваясь то на нежданную гостью, то в сторону кровати.
- Сука! – Виктория сделала три неверных шага.
Карина отпрянула и беспомощно оглянулась на Валеру. Тот курил, развалясь на кровати в чём мать родила. – Ты же сказал…
- Что он сказал?! – Виктория, забыв о колене, как кошка, прыгнула, и ухватила девушку за воротник длинного джемпера; та разгуливала в нём с голыми ногами. – Что я там загнулась, да?! В больнице. Или что?! Что ты, мать твою, ей сказал?! – тяжело дышала женщина.
Словно в тумане, к ней приближался муж.
- Вика, Вика, постой! Она…я…Ты же в больнице…Тебе нельзя волно..
- Волноваться?! - она прильнула к Токалову, и тот инстинктивно её обнял. – А что со мной может случиться, а?   
Она глянула прямо в его серые глаза, в которых разливался лёд. 
- Все женщины иногда лежат в больницах, это нормально. Может, эта лохудра, - она кивнула в сторону девушки, - не знает, но ты-то, Валерочка, - она  откинула со лба слипшиеся волосы. – Стоять!!! – Виктория схватила первое попавшееся, это оказалась бутылка виски, и ахнула  о поднос. Карина, которая пыталась проскользнуть с вещами за её спиной, замерла.
Завоняло спиртным, Вику чуть не стошнило. Закапала кровь, но боли не было.
- Вы оба…Вы мне ответите! - с удивлением женщина увидела, что в руке у неё - осколок бутылки. В народе такой ласково называют розочкой. Она улыбалась, и эта бессмысленная улыбка напугала парочку.
Виктория, слегка улыбаясь, обходила кровать.
- Вика, ты не в себе!!! – расплывался перед глазами Валерий, - убери! Я…я вызову врача!!! - Токалов кинул взгляд на сотовый,  прикидывая, как бы взять с кровати телефон,  и держать под контролем взбешённую.
Виктория достала из кармана куртки смятую газетную вырезку.
- Оба ответите. Мне. Сейчас, - она помахала ей перед оцепеневшей девчонкой. - Это что?! Это тебе зачем?!  Просто скажи, и я уйду.
Глаза Валерия мгновенно приобрели мертвенный оттенок.
- Ты…, - его руки потянулись к шее Виктории.
- Что? – Виктории вдруг стало весело, - что? Куда? – она вырвалась и забегала вокруг голого Токалова. – Лови! Давай! Отними! Поиграем, Валера! Ты же так любишь играть. А во что вы с ним играете? -  крикнула она погромче,  специально для Карины.
Карина, и правда, стояла внизу, в холле. Её лихорадило.
– В кошки-мышки, ха-ха-ха!!! Или в душилки-придушилки?! А?! Или во что?!
Токалов рывком схватил её за руку, и вывернул так, что женщина завопила, а после ударил наотмашь. Виктория упала. Токалов подпихивал её ногами.
- Это моя жизнь!!! – заорала Вика, - зачем ты лезешь туда?! Это только моё было!!!
Карина, воспользовавшись моментом, выскочила за дверь.
- Милицию!!! – прохрипел Токалов, - набери!!!
Вика медленно осела, а потом неуклюже привстала сначала на одно колено, а потом, сквозь дикую боль, на другое. Внезапно на её лице отразилось удивление,
- А я вспомнила! – сказала она, - я помню. Ты же мне говорил, а? Думал, я забыла?! Ты тогда сильно выпил. А я всё помню, всё. Ха-ха!!!
Сильная пощёчина вновь свалила её с ног. Вика  лежала на полу, обхватив живот, а  супруг методично пинал её.
- Аааа,  - Вика, казалось, перестала чувствовать боль, - я поня-а-а-лааа! Как же я сразу-то…Ты же говорил. Ха!!! Ты с бандюками тогда и работал.
Или я ошиблась? Ты с ними со всеми работа-аа-ал! Это они, да? Аааа! Спасите!!!! Может, и меня? Меня тоже? Да-вай! Да-вай!!!
Виктория отпустила себя. Она зарыдала так, как не рыдала уже давно.
- Я зарою тебя тут, под домом, - тихо сказал он. – Никто не узнает.
- Это ты. Ты!!! Не они. Ты. А-а-а-а-а-а-а!!!! – заорала Вика.
- Заткнись!!! Заткнись, я сказал!!! – злобно проговорил супруг.
- А Васю, Васю, - она сошла на писк, -  ты где зарыл? А? – всхлипывала Виктория, - ведь это ты его. Ты…Чудовище!!!
***
                Полтора года назад. Школа.

- Тамерлан сегодня, - шепнул Ревеня, - во!
Он дважды провёл ребром ладони по горлу, и отодвинулся, пропуская коллегу. - Вик, - добавил он, - а ты, просто м-м-м.
Виктория  кивнула, и исчезла за дверью с табличкой «Приёмная». Физрук закатил глаза, причмокнул.
- Какая жэнщинэ, э!
Кто-то из спонсоров избавлялся от громоздкой,  из массива дуба, мебели. Бросался в глаза длинный стол и стулья. Крашеная в огненный цвет директор напустилась сразу.
- Виктория Игоревна! – выплюнула она, - из-за вашей халатности у нас ЧП!! Мазюков в больнице!!!
- Он же не…, - начала Вика.
- Что не?! - прервала директор. Она напоминала взъерошенную наседку в гнезде - рассиженном в пух и прах кожаном кресле с высокой спинкой.
В больницу Виктория везла мальчишку сама. Обошлось «ушибом мягких тканей головы», но руководство, как всегда, не прочь всё подсгустить.
- Обошлось, да! Знаю, но ведь могло быть хуже. Гораздо!!! Мне из-за вас неохота. Я всё откладывала этот разговор, но, вижу, напрасно.
Сейчас начнётся. Это называется «Докажи, что не верблюд».
- У меня контрольная в восьмом была, - устало произнесла Вика. - Вы же знаете. А о том, что заболела Виталия Егоровна, я не…Я поздно узнала. Мне не сообщили.
- То есть вы непричастны? – возопила директор, - не при чём вы, значит?! Вы тут самая умная, а мы идиоты! А если бы жалоба пошла?! – взорвалась женщина.  - Вы хоть  представляете, каких трудов стоило родителей отговорить! А если б дошло до  Отдела образования?!
Директор расстегнула ворот блузы, выпила воды. Вика с облегчением вздохнула: всё. Но впечатление было ошибочным.
- Ваши дети чёрт знает чем занимались! Полдня!! – с новыми силами напала директор, -  а вы спокойно проводили контрольную.
«Молчи. Только молчи!».
- Почему никто из класса не предупредил?! – не унималась директриса-наседка. - Вот и дети у вас такие же. Уголок «спортивных достижений» разнесли!!! Подрались!! Со старшеклассниками!! Кошмар!!! А вы не при чём!!!
Она умолкла, вздохнула, хмуро поглядела в окно.
- Идите! – бросила директор, – не о чем говорить. Жду подробной объяснительной.
«Не дождёшься!» - мысленно ответила преподаватель, повернулась и вышла, хлопнув дверью громче обычного ровно настолько, чтобы не было понятно, что она вне себя от гнева.
Секретарь проводила её отсутствующим взглядом. По спине Виктории ручейками рассыпались волосы.
Вика драпала по обшарпанным ступеням школы. Уйти. Забыть скорее. Это лицо и этот голос забыть. Не тут её место! Хотелось в другое: женское, красивое, праздничное. Чтобы каждый день - новые люди: «Здравствуйте-пожалуйста-чашечку чая?» Или, вот, «Журнальчик полистайте!». И чтобы своё.
Школа по обучению нейл-дизайну находилась в нескольких кварталах от скромной квартиры, где они проживали с мамой, Витькой и Джоем. Необходимую сумму Виктория собрала. Пора.
***
- Мам!! Что не позвонила?!
Виктория  сбежала со ступеней  к худощавой даме, выхватила из рук авоську.
- Мужчина всегда занят! – изрекла Нина Степановна, и мягко отстранила дочь. В несочетаемых вещах: спортивном костюме и широкополой шляпе, она выглядела очень гармонично. Усевшись на самой верхней ступеньке, она с удовольствием вытянула ноги.
За руль бы сама - ни в жизнь! Но и мужа в выходной от рыбалки не отговоришь. «Присоединяйся, или не мешай!» - был вердикт отца Виктории. Но не навестить своих тоже - как?  Что она, до автостанции не доберётся?
- Бабуль, - подскочил Витька, -  пирожки есть?
- А как же, - бабушка потрепала густую шевелюру.  – Отросли! А то, как яичко, был, лысенький. Пойдём!
Витька подхватил неподъёмную сумку. Нина Степановна поспешила следом, бережно неся шляпу тульёй вниз. К ним она питала особую нежность,  отыскивала их везде, где только можно, в том числе, на блошиных рынках.
- Валера-то не вставал? – поинтересовалась шёпотом бабушка. Она долго устраивалась на диване.
- Работал. Спит, - ответила дочь. - А с  утра -  спортзал! Строго!
«Как эта кухня непохожа на ту, где выросла Вика». Там был лишь стол, несколько стульев, печь «Лысьва», да пара шкафчиков, - впритык. А здесь заблудишься. Полосатые щёголи-диваны, большой овальный стол, наплывы, -  пещера со сталактитами, - на потолке. Нина Степановна не смыслила в новомодных стилях, но обожала крошечные лампочки - софиты. В десятки тысяч раз уменьшенное театральное чудо, перенесенное на домашние сцены. Для освещения домашних драм и опер. А ввинчивались они вот туда, в эти самые сталактиты.
Внук вскипятил чайник, заварил чай, выложил из термоса, -  двух тарелок, обвязанных вместе белым полотенцем, - пирожки. По запаху отыскал с луком и яйцом, и с аппетитом уплетал, сидя на трёхногом стуле за барной кухонной стойкой. Ноги доставали как раз до нижней перекладины. Витя воткнул наушники.
Наверху раздался резкий звук, но сигнал безжалостно обрубили.  Взяв  кружку, и бутерброд,  подросток исчез за дверями.
- Ну, как ты? Хорошо всё? -  заглянула Нина Степановна дочке в глаза.
 Виктория неопределённо пожала плечами.
- Да нормально, мам. Как у всех.
- Ой, дай-то бог, дай-то бог! - запричитала мать.
- Тебе чёрный или зелёный? Или с травами. Хочешь?
- С лимоном, чёрный.
Вика улыбнулась.
 - Мам,  между нами. Если Витя одиннадцать классов, ну, без троек…
- То что?
-  Валера машину купит.
- Вите?! Да вы что?! Испортите ребёнка! Я не вмешиваюсь, не подумай…
- Мам, они сейчас другие. Им стимул нужен. Но, если честно, перебор, конечно. Здесь я с тобой согласна.
- Вот и хорошо. Вик, - Нина Степановна помедлила, - хоть не ревнивый?
 Она отхлебнула чай, и уставилась в чашку. Давно хотела спросить, да случая не было.
- Нет, вроде, - улыбнулась Вика.
Она опустила плечи, и отвела глаза, и это не укрылось от матери.
«Боится счастье расплескать. Натерпелась одна»
 - Да я ж  никуда! - рассмеялась Вика, - с  занятий - домой бегом. К  кому ревновать?
- Ревнивцы, - подняла палец вверх её собеседница, - и к столбу приревнуют. Помнишь, про Веру с работы рассказывала? – спросила Нина Степановна, - такая представительная, с греческим носом?
- Ма-а-ам!!! – Вика смешно сморщила нос, - зачем напомнила?! Брр!
Эту историю про откушенное приревновавшим супругом пол-уха, - советское время, молодые семьи, коммуналки, общие праздники, - не из тех, что запоминают, и перессказывают.
 Мать подвинула к Вике тарелку с пирожками.
- Ешь, давай! Тощая, совсем. Дошла! Сейчас, вон, похлеще по телеку.
- Вообще-то, мам, ревность, любовь и алкоголизм - это болезнь! - засмеялась Вика, - ну так сейчас говорят.
Нина Степановна опять запричитала: «Дай-то бог, дай-то бог!», по-старушачьи и беспомощно, - переложила всё туда, в  канцелярию высших сил, куда все строчат письма счастья.
Она ведь поначалу Валеру в штыки: 42, женат не был, правильный, спокойный, хороший.  Разве так бывает? Но дочкины глаза уверяли: бывают, ещё как.
Вика всегда была активной: работа, спортзал, курсы. Вечно чему-то училась. Раз дома, значит, комфортно, хорошо. Сколько вкалывать можно? Пусть передохнёт, вкусит семейного счастья. К слову сказать, оно случилось неожиданно, чуть больше года назад.
***
Сама Нина Степановна полагала, что мир давно сошёл с ума, ясность, хоть какая-то сохранялась лишь в том, что люди продолжали появляться на свет, к чему она в своё время тоже приложила руку, и уходить.
Она умудрялась с крошечной пенсии делать подарки и внуку, и дочке, и всегда именно то, до чего у самой Вики руки не доходили. Да и знала, что планируют ребёнка, но не получается. На её медицинском, языке, это называется «вторичное бесплодие».
То есть, когда уже  проверено: ты – мать. Можешь зачать, выносить, родить и выкормить. Вернее, могла. Но почему-то не получается во второй или третий раз. Современная медицина соловьём поёт о позднем материнстве, но Нина Степановна, всю жизнь проработала гинекологом…
Биологические часы никто не отменял. Каждая вторая приходила именно с этим. Пытливый ум Нины Степановны наблюдал, изучал, сравнивал, обобщал. Она всё записывала. Многолетняя практика помогла и с кандидатской, и с докторской. К «хорошему» врачу приводили и по блату, и с других участков, и всяко разно – никому не отказывала. Но некоторые пациентки фыркали, мол, это вы - врач никудышный, вот и не выходит. Они бросались в различные свежеиспечённые репродуктивные центры, всюду расставившие свою паутину. Там радостно расставляли объятия, и обдирали, как липок - байка о позднем материнстве, как истории клондайкских старателей, притягивала новых и новых отчаявшихся, и авантюристок.
Нина Степановна, как маленькую, погладила дочку по голове.
- Ну-ка, ну-ка, - мать с недоумением смотрела на две крашеные пряди волос. 
- Валеркины приколы, - весело отмахнулась дочь. - Не бери в голову!
Смеясь, Вика выскочила из-з стола, и скрылась в дверях.
- Модно, стильно, молодёжно! - донёсся её голос издалека.
Через пару минут дочь вернулась.
- Вот. Мам! Возьми! – Вика протянула конвертик.
- Нет! - отвела руку дочери Нина Степановна. - Тебе нужнее!
- Пожалуйста!! Возьми!! Вы ж баню хотели? Ну, вот.
Нина Степановна  неловко приняла купюры.
- Со школой точно всё? - уточнила мать.
- Да, - просто ответила Виктория.
- Ну, как тебе лучше, так и мне, - просто сказала Нина Степановна. - Вик, - добавила мать осторожно, -  но ты временами разговариваешь, как Валера.
- Маму-у-уль, -  засмеялась дочь, - всё нормуль. Не переживай. С кем поведёшься…
***
Хлопнула входная дверь. И тут же нарисовался Витька. Как он спустился, никто  не заметил.
- Мам! Ну, посиди ещё, - Вика вставила босые ноги в  мокасины, - я быстренько! Джоя   выведу только!

- Ба! – Витька присел. - В общем, маме не говори. Он мамку красит, и бельё её какое-то покупает, много белья.  И краску ещё, целую коробку!!
Острые бугры коленок выперли из рваных дырок  на штанах.
- Он? - уточнила Нина Степановна, прекрасно понимая, о ком речь.
- Валера, - нехотя пояснил внук. -  В общем, чёт не то там у них.
Витька  сполз с высокого стула.
- Запрутся там часа на два. Я засекал. И тишина. Не, ну, звуки какие-то есть, но…
- Витюш, - Нина Степановна вытянула руки, и внук так же, как в детстве, среагировал на этот жест - подошёл.
Обняв подростка, женщина  задумалась: как объяснить, чтобы не обидеть, семье не навредить. Ранимые эти дети сейчас стали. Чуть что не так – убегу, уйду.
- Витя, - повторила бабушка, глядя в глаза снизу вверх, - ты уже взрослый, должен понимать. У вас теперь семья. Вы с мамой долго вдвоём жили. Твой папа умер, ещё когда ты совсем маленьким был.
- Папа не умер, - тихо, но твёрдо сказал Витя, - его убили.
Послышался лай. Нина Степановна со вздохом кивнула. Её ли не знать, как оно тогда было, и сколько пролилось слёз.
- Да, Витюш. Ты пойми, мама хочет быть счастливой. И тебя очень любит. Очень. Ты для неё по-прежнему очень важен. Но в семье есть правила. Всё-таки лучше, когда  порядок: отец – главный, мама – на хозяйстве. Так было веками. У них своя, взрослая жизнь, на которую они имеют право. Имеют право, - запнулась бабушка, подбирая слова, - побыть вдвоём, когда захотят. Это укрепляет отношения, понимаешь? Сейчас столько одиночества. Хочешь, чтобы мама была счастлива? А счастливыми большинство из нас, женщин, себя считают только, когда рядом мужчина. Я понятно говорю, Вить?
- Ба, я же не дурак!
Парень занервничал, откинув волосы назад.
- Это понятно, - вся его нескладная, высокая фигура была полна порывистости, а мимика и жесты напоминали о том, кто тогда, десять лет назад, по официальной версии, «исчез». Отца Витьки.
-  Только  я видел. Валера из ванны вышел в каком-то фартуке целлофановом и перчатках таких же. В руках - кисточка.  Типа, как у парикмахеров…
- Уф, - выдохнула Нина Дмитриевна, - а я-то уж было подумала, - потрясла внука за руку, - бог знает, что тут у вас. У многих мужчин  необычное хобби. Может, в нём не реализовался парикмахер? Он человек искусства, а занимается бизнесом? Отдушина у него такая. О-о-ох! Засиделась я у вас…
***
Витька молчал, кусал губы. Всё равно это казалось очень странным.
Наверху послышались звуки, бабушка кивнула внуку, и тот вышел во двор.
Несмотря на внушительный вес, шаги были мягкими, крадучими. Валера схватил всё сразу: тёща с пасынком, Вики нет, шлейки – тоже, - гуляет с Джоем; чашки - пирожки, - сидели долго. 
Лицо Нины Степановны расплылось в улыбке.
- Здравствуй, Валерочка!
- Уже уходите, Нина Степановна? Ну, что ж вы, - развёл он руками.
- Пойду уже, - женщина  наклонилась переобуться, - но не как в анекдоте! Чаю попила, и не одну кружку!
Она засмеялась, выпрямившись легко, словно кто-то другой, а не она разменяла седьмой десяток.
Валера развёл в ответ руками. Аккуратно подбритая рыжеватая борода, серые глаза. Воспитанному по большому счёту только бабушкой, ему всегда трудно давались все эти зяте-тёще-тесте-свекровные отношения, но он хорошо знал их  значимость для других. Заскочила раскрасневшаяся Вика с Джоем,   
- Мам! Ну, ещё побудь! Ну, пожалуйста! – взмолилась Вика.
Джой  внёс неразбериху. Повизгивая, прыгал то за рукой хозяина, то за снятым поводком в руках у Вики.
- Ба! – заглянул Витька с телефонной трубкой в руках, - ты идёшь? Привет! – улыбнулся отчиму, и тот в ответ махнул головой.
Нина Степановна, сославшись на то, что договорились прогуляться с подругой, откланялась, Вика с сыном пошла провожать.
Пошли пешком – до остановки через рощу было недалеко. Живописнее места, чем коттеджный посёлок «Затонный», вообще трудно было отыскать во всей  Астраханской области.
Улучив момент, когда мама вышла вперёд, Витька метнулся к бабушке, та сразу наклонила голову: я слушаю.
- Я в ванну заглядывал, - решился таки Витя, -  там, в нижнем ящике, -  здоро-овом таком, - показал Витька руками, - полно краски для волос. Вот, прям битком! И фиолетовый, и розовый, и зелёный. Ну, зачем столько, ба?!
Виктория, впереди, любовалась тонкими берёзками и соснами. Тут пришло время замолчать бабушке. Она, конечно, всё обдумает. Дорога  домой долгая. Тут сгоряча нельзя, надо как-то осторожно. Всему есть здравое объяснение. В конце концов, мы живём в 20 веке, и мужчины сейчас не такие, как двадцать лет назад. У них множество увлечений. И не только охота и рыбалка.
- И ещё, - затараторил Витька, - Валера маме чёлку стрижёт! И расчёсывает!! И волосы сушит. Ещё одежду сам покупает. 
- Ты уже говорил, Вить, - рассеянно, вся в своих мыслях, сказала бабушка.
А она-то считала, да и считает Витьку ребёнком! Ну, а что ожидать? 21 век, средства масс-медиа делают своё дело.
- А ещё, - не унимался внук, - курьер как-то принёс. Я заглянул.
Нина Степановна укоризненно поджала губы.
- Витюша!
- Что, Витюша?! Там, в одном свёртке – наручники. Тяжёлые!
- Господи!!
Нина Степановна едва не осела на аллею от неожиданности. «Чего удивляться, - замелькали мысли, -  старше Вики на десять лет: крым-рым…
Влезать в дочкину семью не хотелось, но, - чувствовала Нина Степановна, - придётся. Мальчик ревнует, как без этого, но и не обратить внимания на его слова нельзя. Надо только успокоить, унять его интерес. А то неизвестно, чем это может закончиться.
- Ма! К Егору зайду!? На пару часов, - отпросился Витя.
- Хорошо. Только позвони обязательно, я  заеду.
Вика набрала целый букет листьев. Она подошла, приобняла сына одной рукой, но тот высвободился.
- Что я, сам не дойду?! – возмутился Витя, - тут два шага.
- Два не два, позвони. Ясно?
- Да, мамуль!
Витя опять подошёл к бабушке, они немного отстали.
- В общем, дорогой, давай договоримся, - деловито начала Нина Дмитриевна, - будь осторожным.
На лице внука промелькнуло облегчение. Поняла всё-таки бабушка.
- Не надо уличать взрослых. Ну, я тебя очень прошу! – бабушка  сложила руки в умоляющем жесте.
- Окей! - улыбнулся внук.
Было совершенно ясно: он намерен продолжить наблюдение, и его не остановить.
***
. Виктория вернулась, не прошло и двадцати минут.
- А где наш радиотехник? – улыбнулся муж.
- К Егору поехал.
 Супруги сидели друг против друга. Валера разлил себе и жене сока из графина.
- Валер, я помещение нашла, - Вика поправила волосы. Она еле сдерживала радость, все ещё не веря, что курсы почти закончила, и, - вот она, её мечта, в двух, нет, даже в одном шаге!!! Запрутся в ванне, и сидят ам по часа два, - он быстро оглянулся, и опять впился  своими карими, почти чёрными, глазами.
Бабушка посмотрела на Витю.
- Вот ты о чём. В туалет попасть не можешь, что ли? -   наивно спросила Нина Степановна.
- Да не!! Их, вон, на каждом этаже..., - мотнул внук головой.
- А что тогда?
***
- Я всё помню. А кофе тут подают?
- Сейчас, Валер! И кофе, и тосты, -  встрепенулась Виктория.
- Хваткая ты стала,  – одобрительно заметил муж.
- С кем поведёшься, -  повела бровью супруга.
 - Может, и к лучшему, - заключил Валера, - Глянем твоё помещение, - его взгляд скользнул с лица Виктории ниже, где на футболке маячило небольшое пятно от собачьих лап. – Когда  доучишься?
- Скорее бы!!! -  закатила глаза Виктория, -  ещё месяц.
- А малыш за собой кружки мыть не научился? – без какого-либо перехода уточнил Токалов. Он кивнул на кружки, и опять зыркнул на пятно от лап Джоя.
Говорил Токалов незлобно, как бы, между прочим. Таким же тоном можно попросить выключить телевизор, или закрыть шторы.
- Я уберу!
Вика проворно соскочила, схватила разом все кружки, и кинула в мойку.
– Делов-то, - добавила она, глядя через плечо, всё ещё улыбаясь. - Чашка да тарелка.
- Ну-ну, - заметил муж, немного замкнувшись. – Вик, я понял, - его тон стал деловым, - смотри сразу несколько вариантов. Надо, чтобы место проходное. А там уже дело техники: раскрутим. Аренда не вариант, надо  квартиру купить, я думаю, под это дело, отдельный вход, вывеску. Обзванивай, договаривайся. Подумаем, - ободряюще улыбнулся муж. - Вик, я, - он зевнул, - наверное, в зал смотаюсь вечерком, - одного канта надо выцепить.
Вика знала, что муж, кроме обычных походов в спортзал, ездит и просто «на разговор», особо не вдавалась, конечно, - а что такого, все сейчас так решают вопросы. Это был другой мир, которого она до Валеры не знала, и которого побаивалась. Но, в конце концов, сейчас не  90 ые: ни разборок, ни сходок, ни крыш, и прочего. Чего бояться? Всё легально. Валера, насколько она знала, в тюрьме не сидел, не привлекался. А то, что разговаривает не на «извольте-ка», и «будьте любезны», то так даже честнее. За этими манерами иногда такое скрывается. Какой есть, каким достался: со своим характером, привычками, прошлым. Валеру воспитывала бабушка, - Вика видела фото,  - дама интеллигентная; она  учила внука французскому.
Виктория поднималась наверх. Муж провожал её взглядом.
- Штаны с полоской? – крикнула она почти у гардеробной.
Неслышно, как барс, Валера  рванул наверх, и замер. Он впитывал каждое движение  её рук, заворожённо смотрел, как бегают под тонкой кожей синеватые жилки. А потом страшно захотелось отодвинуть волосы. Он всегда так делал: собирал их, обнажал беззащитный затылок, и целовал. Валера, сквозь внезапную ломоту, сделал шаг вперёд.
- И кино посмотрим, да? – Виктория сноровисто перебирала бельё в ящиках в поисках нужных штанов. – Что: боевик или комедию? А футболку с рукавами, или майку лучше? – Виктория повернулась, и её взгляд упёрся в мужа. Валера стоял, уперев руку в дверной проём небольшой гардеробной.
- С рукавами, -  муж не сводил глаз с жены. – Ну, и боевик, пожалуй.
Улыбнувшись, Виктория взяла мужа за руку, пытаясь пройти.
- Не здесь, Валер.
- Почему? – улыбнулся тот.
Он оторвал её руку от своей. Лицо стало деловито-равнодушным. Захлопнув дверь-купе гардеробной, Валера быстро вытащил  первый попавшийся галстук, и первым делом связал супруге запястья.

                Год назад. Школа педикюра. Выкидыш.

Невысокая, худенькая резво соскочила с дивана.  Со спины ей можно было дать не больше 35. Субботний день обещал быть насыщенным - сегодня Ювеналия Андреевна работала. Кроме  обычной, - уборщицей в офисном центре, светила подработка. Сегодняшний выход не отражался ни в зарплатных ведомостях, ни в сметах, но она всегда ждала этих звонков.
Не секрет, что мужчины взрослеют долго, смакуя приближающуюся старость. На женщин старость обрушивается внезапным ливнем, и,  как остатки листвы, сметает цвет кожи, густоту волос, блеск в глазах. Ювеналия не была исключением. Когда-то тонкая, бледная, свойственная рыжим, кожа, стала красноватой, истончилась, большие глаза уже не так распахнуто смотрели на мир. Время сполна отмерило Ювеналии мужского внимания, и теперь, лишив привычного набора чар, осталась лишь крикливость, изворотливость, и некоторая житейская выживаемость.
- Ну, прямо не знаю, - тянула время женщина, а сама уже смотрелась в зеркало, подняв брови и округлив при этом бледные губы, - и работа, и дача.
Позволяя себя уговаривать, прижав трубку в щеке, быстро подвернула пижамные штаны. «То, что надо», - улыбнулась Ювеналия.
- Ювеналия Андреевна, дорогая! Ну, выручайте! – умолял голос.
- Я постараюсь, Танечка, - набивала цену женщина, разглядывая обкусанные, - она имела привычку грызть их во время сериала, -  а, - она поднесла ногти близко к лицу и прищурилась, -  А кто?
- Да есть одна, - расслабилась Татьяна Анатольевна, -  владелица салона какого-то.  Так придёте? Точно? – опять насторожилась директор.
Ювеналия Андреевна умела извлечь из болезни выгоду. Сейчас, конечно, вне обострения, но выглядело устрашающе: если присмотреться, кожа пестрела шелушащимися красноватыми пятнышками, между которыми проглядывала  бледная, рябоватая и дряблая кожа.
На самом деле предложение было как нельзя кстати: и маникюр задаром, и педикюр вам пожалста. А в обмен? Малоприятные болячки стопы в салоне медицинского педикюра ценились особенно. Снимая недешёвую арендную площадь, владелице, 35 летней, напоминающей базарную торговку, даме, приходилось изворачиваться. Школа педикюра была открыта с этой целью.
Псориаз Ювеналии всегда действовал безотказно: ученик сразу задумывался, а надо ли ему это? Для пущего закрепления эффекта  директор «Орто лав», по особой договорённости, привозила пациенток психоневрологического диспансера, расположенного за городом. Женщинам, а, не смотря на разную степень протекания психических болезней, это были всё-таки женщины, процедура очень нравилась.
Возложив волосатые, - от молодых до взрослых, - ноги на кушетку, некоторые поражали отсутствующим взглядом, а другие преувеличенно радовались, благодарили и желали здоровья. И вот это было невыносимо для любого человека с нормальной психикой. Буйных  не было, а, что случись, рядом был персонал. В штате, помимо Ювеналии, состояли ещё две женщины, но, в силу занятости, они не всегда могли помочь. Ювеналия была тем передовым отрядом, который сметал неугодных и особо чувствительных, персон.
Владелица «Орто» любила девчонок с улицы. Намыкавшиеся и безработные, они отучились на мастеров по государственной программе, и считали курсы разновидностью рая.
Бывшая учительница повергла Таню, как её между собой называли ученицы, в шок
- Татьяна Николаевна, а что вы заканчивали? У вас есть высшее образование?
- У меня, будет вам известно, - выдавила Таня, - двадцатипятилетняя практика! Я обучалась у немецких и итальянских специалистов, -  лидеров индустрии.
Девчонки смотрели с обожанием.
- Если я скажу, какие деньги вложила, вам станет плохо.
Владелица «Орто-лав» вернулась к столу, поправив  сильно отбеленные волосы, и бросив уничижающий взгляд на Вику.
- А вы получаете это всё практически бес-плат-но! Зарубите себе на носу.

Ювеналия, исподтишка, рассматривала мастера. Миловидная,  ухоженные руки, осанка, манера разговаривать, - всё говорило об одном. Особых забот не предвидится. Кажется, бывшая училка. Хм. Тут как попадёт…Ювеналия вытянулась поудобнее, прикрыла глаза с большими, несколько оплывшими веками, и сделала вступление к первому акту.
- Милочка, мне бы побыстрее! Не опоздать бы на работу. Ехать далеко, а я без машины.
Эту фразу надо проговорить ровно столько раз, чтобы мастер занервничал, сбился, и допустил, наконец, ошибку. А дальше - проще простого. Но в этот раз всё  пошло не так с самого начала. Даже услышав  в двадцатый раз, что клиентке надо успеть до восьми вечера, а, вот, по вашей вине тут проторчишь до полуночи запросто, ученица продолжала вежливо, из-под маски, кивать.
- Я говорю, мне бы побыстрее, дорогуша! – надрывалась Ювеналия.
У всех обычно тряслись руки, падало из рук, застревали в горле слова, а эта смотри-ка, ни одного лишнего движения!
Машинка по-прежнему жужжала, Виктория улыбнулась. Посетительница сидела  с кислой миной. Ещё бы, денежки, 800 рублей, проплывали мимо. С помощью нехитрых подсчётов получилось, в общей сложности, одна тысяча шестьсот. Получилась бы. Если бы не эта пигалица.
«Ещё не вечер, - подумала Ювеналия, - скоро вторая часть Марледонского балета».
Виктория закончила с пальцами, и перешла к пяткам. Ювеналия начала демонстративно поёрзывать на кресле.
- Ой! – то и дело дёргалась она, стараясь шевельнуть и ногой. - А вот у моей соседки по дому, - тарахтела капризная клиентка, - не представляете! Кошмар. И рассказать страшно.
Далее последовал отработанный много раз приём: перечисление существующих и несуществующих ужасных несуществующих болячек.
- Пяточки машинкой не будем. Кожа тонкая, - невозмутимо прервала Виктория, проведя рукой по иссушенным красным ступням.
Так хорошо Ювеналия давно не играла. Крики заполнили всё пространство, а до ошарашенной Вики, как в тумане, долетали лишь отдельные слова:
 - Откуда только руки растут…Возместить!!! Фифа интеллигентская!!! Директора-а-а-а!!!
Злость к образованным она унаследовала ещё от матери, которая обещала доченьке, что уж та окончит «вышку» обязательно. Но Ювеналии был недосуг: стоять на рынке, в самый период его расцвета, облапошивать, порой, разыгрывая целые спектакли, казалось более интересным, чем книжки, зубрёжки и сессии. Были, конечно, свои периоды взлёта.
В 90 х, в составе многочисленного отряда челноков, она начала совершать шоп-туры в Китай, полюбила лёгкую, интересную жизнь, рестораны, движение, ночные огни городов. Мужчин, не смотря на болячки, она привлекала. Ввиду отсутствия склонности к аналитическому мышлению, Ювеналия не смогла предвидеть кризис, и её успешно начатая торговля в ларьке, а затем и павильоне, затухла, деньги испарились. В 65 она оказалась обычной пенсионеркой за бортом динамичной жизни. Но не утратила торгашеских навыков: урвать, обхитрить, оболгать.
Легко сдаваться она и сейчас не собиралась, но, неожиданно, Виктория, побледнела, качнулась, и, теряя равновесие, ухватилась за край кушетки. Ювеналия замерла.
Виктория повалилась на пол.
- А-а-а-а!!! – заорала Ювеналия. Такого поворота она не ожидала. -  Кто-нибудь!!! Эй, там!!! Сюда!!! – Ювеналия орала, и  выискивала глазами свои шмотки. Она спешно натянула джинсы и носки.
Когда Татьяна и её ближайшая подруга, она же бухгалтер, ворвались в кабинет, их взорам представилась трогательная картина: Ювеналия Андреевна, уже одетая, стояла на коленях и, придерживая Викину голову, пыталась её напоить.
- Ювеналия Андреевна, - быстро оценив ситуацию, сказала Татьяна, - респект. Вот деньги!
Ювеналия не верила своим ушам. Купюра перекочевала к ней в карман куртки.
- Сдачу не надо, - начальница показала женщине на дверь.
- Ага. Да. Я сейчас.
Дверь за бывшей торгашкой захлопнулась. Придя в себя, Виктория слабо поводила глазами, и отключилась. Заподозрив неладное, Татьяна Николаевна заорала
- Звони!!! Да что стоишь?! – потребовала начальница.
- Куда? – ошарашенно проговорила бухгалтер.
- Куда-нибудь! Мужу!!! в Скорую!!! Быстрее!!!
В ожидании «Скорой» Викторию заботливо переложили на кушетку, подложили подушку и накрыли одеялом. Хотя и пришла  себя, из-за очень сильной боли внизу живота, Вика лежала с закрытыми глазами.
Обе женщины, как сообщницы, стояли, скрестив руки.
- Учись! – подмигнула Татьяна Николаевна подруге.
- Ну, ты ваще, - заявила Нинель, подняв большой палец.
- А шо делать? – заржала директор, проведя большим пальцем по шее, - аренда душит.
***
Да, день удался! Сварив кофе, и отломив плитку чёрного шоколада, - а когда кофе и шоколад мешал болячкам, -  Ювеналия уселась в  кресло, и включила новости. «Тысяча шестьсот», - подытожила она.
***
                В  больнице.
Как, оказывается, это просто.
Рука даже не тронулась вверх, а вот он, розовый кирпичик, легко, плавно вошёл в пустоту между соседними. На чём он, интересно, держится. И ещё один, и ещё. Целый ряд. Ух ты, стена.
Всемогущая рука. Всемогущая я? Бархатный зелёный мох. Господи! Как красиво.  Волшебство в полнейшей всепоглощающей тишине - полный цвета, до невозможности настоящий, - с башнями, и подъёмными мостами, замок из ниоткуда.
Цак-цак-цак, еле слышно мерное попискивание.
Откуда оно, зачем? Тут так хорошо. Я всегда хотела этого: творить, создавать, в тишине, абсолютной тишине, отстранённости. Мне никто не нужен.
Цак-цак-цак. Как назойлив этот звук. Откуда он? Творю, творю!  Я всегда хотела быть тут, здесь, всегда. Творю внутри своего творения. Шаг, ещё, - по этим же розовым кирпичам. Они меня слушают! Выстраиваются сразу же ступеньками. Вы, подлизы. Ещё не злюсь, а кирпичи уже разлетаются по обе стороны, и зависают где-то там. А я  - здесь, но…ни на чём. 
Начинаю идти, - до уже отстроенного яруса близко, только ногу протянуть. Ступаю на воздух. Бесцветная белота уплотняется, принимает прямоугольную форму, мягко, упруго принимая ступню. Ух! Совсем не страшно. Тут меньше, чем я думала: полшага оттуда, где я стояла. А я стояла? Я как будто бы и есть все пространство, внутри которого появилось всё это. Разлетевшиеся кирпичи, повисев, робко возвращаются, магнитиками подцепившись книзу. Мне уже всё равно, что там внизу – я забралась высоко, но вижу замок со всех сторон одновременно.
Я всю жизнь ждала только этого момента, только этого. Это моё царство. Меня переполняет ощущения полноты и гармонии, только оно одно и есть вокруг и внутри меня.
Очередной кирпич кладу уверенно, даже  небрежно, - я всегда знала, что  могу, умею, - но, не долетев ничтожно мало, он почему-то завис.
Цак-цак-цак, - невидимый метроном не унимается.
Несколько кирпичей рядом блёкнут. Их розово-оранжевая, изумрудная  поверхность выбеливается, они проваливаются в известковый воздух. Низ разрушается быстро. Состояние полноты ещё во мне, но в следующее мгновение, - раз, - и половины чуда, подсвеченного серым, насыщенно-болотным, лазурным, больше нет. И в этот провал хлынул золотой свет. Дыра всё больше заполняется им, захлёстывая моё совершенство. «Не-ет, не хочу! Он настоящий, я хочу, хочу жить в нём!» Это – мой сон?! «Нет, нет, нет, пожалуйста-а-а-а, нет, оставьте меня здесь. Кто бы вы ни были…прошу!!!!!»
Тикает метроном. Кто-то рыдает  и всхлипывает так, как будто только что потерял самого близкого.
- Всё в порядке, пришла в себя.
«Они обо мне?»
Ненавистное пробуждение заставило поверить, что всё происшедшее – не сон. Постепенно наваливалось ощущение пустоты в нижней части живота.
- Ну, вот, Виктория Олеговна, пришли в себя. Это хорошо. Я  на посту, жмите кнопочку, если что, - бодро  сообщила медсестра.
Потом  привезли лёгкий ужин. А потом Вика опять провалилась в сон. А когда очнулась, то через одеяло, накрывавшее и тело, и голову, - торчал только нос, - её легонько поглаживала морщинистая ладонь. Эти ладони, которые помогли в своё время стольким людям, Виктория бы узнала из тысячи: мама. 
- Викуленька, - нос шмыгнул, - я тебе, - наклонилась мама, - как врач говорю. Я  видела все анализы!
Вика зыркала из-под одеяла.
- Всё неплохо: гормоны, резерв. Плохо, что Валера обследоваться не хочет. Боюсь, в нём всё дело. 
Мама приготовилась сидеть долго, но неожиданно одеяло откинулось
- Мам, правда, получится? – губы почему-то плохо слушались.
- Конечно! Я и у главврача была, и с заведующей, Юлией Михалной, встречалась.
Вика сжала мамину ладонь, и поцеловала.
- Ну, пока, мой хороший, пойду.
Ночью, в  палату, привезли женщину: полоснуло глаза голое, ухоженное тело. Её портил только пластырь внизу живота. Женщина долго размахивала руками, что-то бормотала, никак не укладываясь, даже пыталась вылезти за высокие бортики медицинской кровати. Прекрасное, жалкое зрелище.
«Лет 45. А  больше 35 не дашь», - подумала Вика.
Соседка выгнулась, как рыба, выброшенная на берег, глубоко вздохнула, и забылась в глубоком, целительном сне.
- Я страшно ругалась? – было первым, что услышала Вика утром.
Соседка, приподнявшись на локте, качнула каре и улыбнулась. Виктория нашла в себе силы ответить на улыбку.
- Что вы, нет! Сразу уснули.

                Как быстро всё может измениться.

 - Виктория Олеговна! – заверещало в трубке. 
Вика поморщилась. В Салоне она знала всех. Иначе нельзя: одного неудачно подберёшь, и и,  прощай репутация заведения. Профессионалам, конечно, прощают многое, но сколько верёвочке не виться…
В салоне «Дель Роса»всё было  максимально прозрачно, пять мастеров-парикмахеров, плюс мастер педикюра и маникюра.
 И этот голос, Вика готова поклясться, она слышала впервые.
- А я ваш новый администратор. Меня зовут Карина! – залопотало в трубке, словно прочитав мысли Виктории. Казалось, его обладательницу не смутить ничем на свете.
Почему-то Вике представились волосы цвета спелой пшеницы, собранные в хвост, лёгкий загар, пухлые губы, веснушки. Ещё короткая юбка и туфли на платформе. И никаких тёмных кругов под глазами. Да, никаких.
- Карина? – слегка опешила Вика.
Её, конечно, долго не было, два месяца. Но почему она узнаёт в последнюю очередь.
- Карин, вы…
 С трудом преодолев соблазн прервать разговор, и набрать мужа, Виктория вернулась к собеседнице.
- Вера заболела, -  ответила на её вопрос незнакомка. - Мы её клиентов распихали кого к Наташе, кого – к Юле.
- Распихали?! – опешила Виктория.
Она на минуту лишилась дара речи. Распихали клиентов, которых с таким трудом нарабатывали!!! Да что тут произошло, пока её не было?!
Елена умела общаться непринуждённо, чем привлекала немало клиентов. Но ни увольнять, ни направлять её на очередные курсы она точно не собиралась. Или Вика что-то упустила.
«Окей, соберись», - приказала себе Виктория. - Скиньте мне, будьте добры, Карина, список клиентов на сегодня и на завтра, с номерами телефонов, - глянув на электронное табло, добавила, - я буду через полчаса.
Не смотря на довольно плотную запись, хозяйка «Дель Роса» быстро разобралась: когда знаешь в лицо каждого постоянного клиента – это большой плюс.
«Валентину лучше к Ирине Чхань. Она чудеса творит. А Сашу Бойчук - к Алёне», - улыбнулась Вика. 
- Добрый день! Салон «Дель Роса».
 «Заодно, посмотрю на тебя, новый администратор».

Набрав побольше воздуха, Вика открыла дверь.  Едва удостоив взглядом расплывшуюся в улыбке администраторшу (короткая юбка, хвост пшеничного цвета, и веснушки),  Вика с порога включилась в работу.
- Виктория Олеговна! – во взглядах девчонок читалось облегчение.
Шеф здесь, всё пойдёт, как по маслу. Но в воздухе всё-таки витала нотка нервозности.
– Виктория Олеговна! Помойте голову, пожалуйста! Виктория Игоревна, один чай и кофе, пожалуйста!
Ничего удивительного, она  сама завела такие правила. Она здесь не только хозяйка, а, прежде всего, работник. Поэтому журила тех, кто не обращался к ней за помощью, будь то взбивание пены из шампуня на голове, или густой пенки для капучино в капучинаторе.
 Легко и изящно, - на работе Вика носила только удобную обувь на низком каблуке, - она подскочила к  покорно закинувшей голову на мойку клиентке. Намыливая шампунем и споласкивая, Вика поминутно уточняла
- Людмила Петровна, не горячо? Нет? Нормально? Давно не заходили, - улыбалась Вика.
- Приболела, Викочка, - с закрытыми глазами отвечала старушка. 
- Как дочка? Вернулась уже?
- Давно, - клиентка открыла глаза, словно что-то вспомнив, - вас, дорогая, давно не было видно. Уезжали? Отдыхали, наверное?
- Да, по делам, - вымученно улыбнулась Вика, - пришлось.  Чая, может?
- Если можно, да.
- Чёрный, как всегда?
Карина хранила железобетонное молчание. Хозяйка салона в её представлении головы мыть и чай-кофе подавать просто не может! Это нонсенс. Она должна ру-ко-во-дить! Украдкой, Карина несколько минут, с лёгкой усмешкой, наблюдала, как похудевшая, но  привлекательная Вика носится, улыбается,  не жалея маникюра, намыливает головы, при этом успевает перекинуться то с одним мастером, то с другим. Время пролетело незаметно. «Ну, вот теперь самое время, - вздохнула Виктория, - узнать, что тут, чёрт побери,  происходит»
Она направилась в небольшую комнату отдыха. Минутой раньше туда же заскочила новый администратор. Виктория помедлила, но ведь рано или поздно придётся это сделать, и взялась за дверную ручку.
- А я уже знаю, - раздалось за дверью и довольно громко, - у  неё никакая не замершая  беременность! Внематочная, дорогой!!
Виктория застыла.
 - Откуда? Ха! Слухами земля полнится, - невозмутимо продолжила администратор.
В голову ударило, и рассыпалось разноцветным, Вику бросило сразу в ледяную полынью и кипяток. Перед глазами поплыли разноцветные круги.
 - А если, -  продолжал  голос, - это случилось с твоей, значит, что? Значит, может быть и у меня. Ничего хорошего, Валерик. Мы ж как одна семья, - хохотнула невидимая.
«Валерик?!»
Не выдержав, она ворвалась в помещение, служившее подсобкой, кухней.
-  Один чёрный чай с лимоном. Побыстрее! – рявкнула Вика.
 Карина застыла с открытым ртом. Она забыла отключиться, и теперь старалась  отвести трубку телефона как можно дальше.
Что было бесполезно: в трубке  рокотал  голос, который Карина узнала бы из миллиона.
- Ну, чё ты, ёлы-палы, кипеш поднимаешь. Всё нормуль, зай.
***
Похолодало. Вика спряталась в машине. Захлопнув дверцу, собралась с духом и набрала номер. Пошли короткие гудки. Вика пристегнулась, и завела машину. Почему Машка не позвонила, не предупредила? Что вообще происходит?! На глазах выступили злые слезинки:  почему всё так? Почему не вышло с ребёнком? Или правду говорят: везёт только стервам? Расчётливым, хитрым стервам.
А когда кладёшь к ногам всё: здоровье, красоту, время, привычки, друзей, то ехидный голос где-то глубоко, изнутри, царапает: «А зачем было отдавать? Никто не просил! Ты же сама всё отдала? Разве не ты хотела семью, уют, чай пить, разговоры по вечерам, чтобы он за руку держал, помогал, всё понимал?»
Почему повезло Дашке Мишиной, однокласснице, и Наташке, и Анжелке? Что не так со мной? За что? За то, что посмела помечтать?«А не надо мечтать! – влез тот же ехидный голосок, - мужчины - не плюшевые слоники»
Вика отняла ладони от лица. Реви не реви, ничего не изменишь. И заглушила машину - спешить уже некуда.
Огромная, на полнеба, туча - серая, дымчатая акула, со сгущающимся до угольного по краям брюхом, готовилась растерзать  другую, не менее большую, белую и рыхлую.  Чудом между ними вклинилась неровная ярко-голубая полоса. «Совсем, как я» - пожалела Вика тучу  поменьше. Из-за чёртовой мягкости на ней вечно все ездили. Вспомнить школу: «Вик, помоги с отчётом!», «Виктория Олеговна! Ну, кроме вас, некому! Выручайте!» И никогда не приходило в голову, что выручать, отрабатывая дополнительные часы, часто в первую и вторую смену, надо за дополнительную оплату. Мама всегда называла Викторию «простодырая», и они вместе  смеялись. «Не обеднею», «не последние деньги», «всех денег не заработаешь», - настолько привычные для Вики слова, которые так часто произносили родители, превратились во врагов. «Не так надо!» - шмыгнула носом женщина. Захлёстывало что-то чёрное, неведомое ранее, заставляющее сжиматься каждой клеточкой внутри, от чего хотелось выть. Злость. Он не звонил уже несколько дней. Валере нет до неё никакого дела, а ведь она там, в больнице, чуть богу душу не отдала. Что происходит?!  Может, вместо двух месяцев она пролежала все двадцать?» Телефонный звонок разорвал тишину.
- Вик! Приве-ет, привет, мой хороший! Вышла уже? Как себя чувствуешь? – затараторила привычно Машка.
«Машка не при чём, не знает».
- Маш, подожди, подожди! Ты где сама? – по второй линии пробивалась мама, но Вика сбросила. Сначала - всё выяснить, узнать. Что вообще произошло? Может, пока она лежала, вообще власть поменялась, полюса сместились, метеорит упал, в конце концов.
- В Москве, где  ж ещё? – удивилась подруга, - а тебе Валера не говорил разве? Во дела! –
Машка была далеко. Там, где бухала ритмичная музыка, раздавались смех и весёлые голоса. Вика позавидовала подруге. – Мы тут с  группой отмечаем немного. Подожди, я выйду! – на мгновение в трубку ворвалась разноголосица, - эй! Я тут уже!
- С какой группой, Вик? Ты по путёвке где-то? У тебя, вроде, отпуска не было.
- О, господи! Так ты ничегошеньки не знаешь? – удивилась в трубку Маша. – Ну, тогда по порядку. Я что-то сама ничего не пойму. Ну, в общем, когда…
- Маш! Ты  Карину знаешь? – перебила Вика.
- Нет,  - насторожилась Маша, - а кто это?
- Администратор новый.
На другом конце повисла пауза.
- Да ладно! Администратор?! Какой такой администратор. А Лена где?
- Я бы тоже хотела знать. Я звонила, она не берёт. Ни она, ни Валера.
- Так ты  дома не была ещё? – изумилась Машка.
В ответ – молчание.
- В общем, как было. Когда тебя увезли на скорой, мне в этот же день твой позвонил. Говорит, так и так. Ну, уж прости, сообщил, что у тебя внематочная, кровотечение, всё такое. И очень просил не беспокоить, очень. Я спросила: хоть эсэмэски можно? Ну, и он сказал, что ты там без телефона будешь. Ну, а я что…мне как-то, ну, знаешь, совсем это не понравилось. Но он же правду сказал: тебя на скорой увезли. И…Ну, причин не верить, ну, как бы не было, - затараторила Машка, как бы оправдываясь. – И ещё он курс предложил пройти. В Москве. Анжирахова знаешь? Победитель по дизайну наших всех  конкурсов российских. Слушай! – Машкин голос стал мечтательным, - он такие картины на типсах рисует! Полотна, я тебе говорю! Видела «Иван Царевич похищает Елену на сером волке?» И оплатил. Говорит: Вике сюрприз будет. В салон же специалист нужен». Вот.
-  Маш, - Вика как будто была вся в своих мыслях, - тут что-то происходит. Мне страшно. - Вика поёжилась, закутавшись в любимый меховой жилет,  хотя в машине было тепло.
 - Слушай, - Маша явно расстроилась, - ну, подожди, я послезавтра прилечу. Мы его – на вилы! А, Вик! Свяжем, подвесим, и будем пытать! Нет, правда, Вик! Это чего он там замутил-то?! Что за захват такой рейдерский?!
Боясь опять сорваться на плач, Вика нажала отбой. Валера даже не пытался дозвониться до неё, хотя уже почти вечер. С ужасом женщина поняла, что всё, абсолютно всё поменялось. Туча-акула уже наполовину поглотила другую, но совсем неожиданно выкатился густо-жёлтый шар, как рефери, вовремя прекративший поединок. Он подкрасил края туч нежно-кровавым цветом.  И это удивительно шло и одной, и другой.
Вика , наконец, ответила маме.
- Да! Мам! Ага! В больнице ещё. Ага. Да, хорошо всё. целую!
«Лишь бы заведующей не позвонила. А с чего? Всё в порядке. Или не в порядке? А вот сейчас и узнаем!»
Женщина повернула ключ зажигания, но перед глазами неожиданно сузилось, и зашторило чернотой. В голове зашумело. Виктория успела открыть окно, и перед тем, как бросило в озноб, и отключило все ощущения, успела повернуть ключ зажигания. Машина дёрнулась и заглохла.
Ласково и назойливо перебирал кастаньетами сотовый…

      Нина Степановна навещает  старую подругу.

Нина Степановна на минуту задержалась, перевела дух и присела на скамейку перед кабинетом. Давненько она так далеко не ездила,  тряска в поезде давала о себе знать.
На табличке значилось врач высшей категории, Рузалова Лидия Дмитриевна. Лидочка. Как будто не было этих восьми лет. Нина Степановна улыбнулась и порадовалась за подругу: свой кабинет – не стационар, где Лида проработала полжизни, с начальником самодуром и непременными ночными дежурствами. И возглавляет Рузалова частную клинику. Не большую, но очень популярную среди определённых слоёв населения: по прерыванию запоев.
- Нина! – солидная, красивая женщина в халате бросилась навстречу. – Ты как?! Какими судьбами?!
Нина Степановна залюбовалась: красавица, двадцатилетним фору даст. Одета элегантно, не крикливо, по возрасту. Но глаз не оторвать.
- Садись, давай! Проходи! – обхватила её Лида, пахнув духами. – А я…вот, - она обвела вокруг руками, на мгновение став солидной. А потом опять вскочила, забегала
- Сейчас. Сейчас мы…, - легко присела, и извлекла из шкафчика коньяк, и водрузила на поднос. – Чего только не приносят, - пояснила, - ну, знаешь, родственники приходят, переговоры…Где-то лимон был. Шпроты открою. Колбаска. Ага. Сейчас, - в поисках она коротко взглядывала на подругу, не веря, что та перед ней. – Нарежу. Вот.
- Лида, я…, - и тут сами по себе выкатились слёзы. – Я так рада…рада тебя видеть.
- А я как рада!
В сотый раз Лида подскочила, больше похожая на оперную диву.
- Неужели это правда? Я с тобой. Мы тут сидим. Я не отвлекаю?
- Да что ты! Вечерняя планёрка прошла. Я в полном твоём распоряжении. А, хочешь, погуляем? Или, ну, в ресторан? Боже! Ниночка…Думала, не свидимся уже.
Лида поглядела на подругу. И вдруг тоже разревелась. Так и сидели минут пять, держа друг друга за локоть.
Потом выпили. Нина  Степановна поморщившись, а Лида – опрокинув по-мужски, и закусив колбасой. 
- А я, как Стасик помер, знаешь, всё, крест на себе, - взор Лиды словно затянулся дымкой и стал слегка отсутствующим. - Забрал что-то с собой. А у меня как пустота...
Нина Степановна смотрела теперь спокойно, как мать смотрит на любимую дочь, ставшую самостоятельной.
- Внутри, как овраг. Снаружи ни неба, ни солнца. Ни-че-го. Пойдём, Нин, на диван. Во-от так. И столик тебе тут все удобства. Давай по второй.
Лида придвинула столик поближе, разлила.
- Нет, нет! Я всё! – Нина  Степановна прикрыла стакан рукой.
- А я ещё чуток, ты уж извини.
- Ты почему всё время молчала? Могла бы чаще звонить. Я как ни звоню, так или занято, или посторонние. Наша работа-то она ни днём, ни ночью покоя не дадут.
- Ой, Ниночка, -  она обхватила обе ладони подруги, - если бы…мне, понимаешь, всё равно стало. Кто звонит, что говорит. С работы очень скоро попросили. Я тогда, как бы лучше сказать…Господи, стыдно-то как. В общем, на дежурство пришла с сильного похмелья. Ещё и тут добавляла. Заперлась в кабинете, и…Ну, сама понимаешь, на следующее утро я была без работы. Без работы, без мужа. Дети далеко, всё хорошо у них, контракт за границей. Мешать? Зачем. Так и пошло. Днём уезжаю, хожу-брожу где-то или на даче. Потом, кстати, продала её. Ненадолго, но хватило денег. Дверь закрываю, и накатывает. Тоска такая. Тощища!!! Выпью – полегче. Не слышу голосов этих жутких: то муж, то свекровь. Раз среди ночи  выбежала в ночной рубашке. В общем, всё было, - шмыгнула носом Лида.
Нина молчала, качая головой. Она-то считала, что у Лиды очередной роман, к ней молодые мужики так и клеились.
- Ну, и как-то очнулась. Не пойму, где я. Стены ободранные, окна выбиты, клеёнкой затянуты. Снится? Ноги босые, пол каменный. Не помню, ничего не помню, голова гудит страшно. Встала, осмотрелась, зеркала кусок увидела. Глянула – у меня мало того, что лицо чёрное, так ещё и рана. Синячище справа, и кровь запеклась на голове. Закружилась голова, и я упала. И вдруг вспомнила. Вспомнила, как вышла во двор, с сумкой, правда и в пальто (очнулась-то без всего), как шла, дети, помню, бегали. Шатает всю, мамаши шарахаются, деток хватают, убегают. Пришла в скверик, а там у нас вся шушера собиралась. И Верка ко мне, алкашка наша, подошла.
- Пойдём, - говорит, - профессорша!
А я пошла. Видно, долго пролежала без сознания. Но я ж сильная, ты знаешь. Никого в той заброшенной квартире в развалившемся доме не было, только запах жуткий, вонь, да везде какие-то тряпки, куртки, стаканы да бутылки. Жуть, в общем. Ни документов, ни сумки. В милицию не пойдёшь, кто в таком виде заявление примет. Да и идти далеко. У меня и на это сил не было. Легла я и до ночи бревном. И никак, ну, никак не пойму, как дошла-то я до такого? Куда брезгливость моя вся улетучилась? Раньше я на их рожи смотреть и то не могла. Им-то хоть бы что, зальют глаза с утра, да на лавочку. Вот так.
- Горемычная моя, - Нина  Степановна обняла подругу.
***
                Что происходит?! Вот сейчас и узнаю!!

Сколько она проспала? Тело было чужое, ноги окаменели, а из зеркальца зло глянуло бледное создание со спутанными волосами и мешками.
- Привет, Горгона! - подмигнула Вика своему отражению.
Внутри разгоралось что-то незнакомое. Сознание отказывалось понимать, спотыкалось, повинуясь сбою. Сбою в программе её жизни. За что?! За что, Валерик? За что? ЗА  ЧТО?!
Ведь всё же для тебя. Котлетки на завтрак – пожалуйста. Этого самого, что там мужчинам нравится. Эти игры. То глаза завяжет, а  то руки свяжет, да ползать заставляет, всякие мерзости вытворять. Ребёнка не могу. Из-за этого?! Поматросил – бросил. Так, значит?! Ну, нет…
Вика припарковалась  у развилки в их переулок.  Дальше, тяжело дыша, пошла пешком.
С непривычки голова закружилась, стало сильно клонить в сон, и она присела прямо на дороге, сбросив жилет. От соседнего дома отделилась фигура, к ней приближался кто-то в тёмной одежде.
- Уважьяемая! – окрик заставил Вику открыть глаза. Перед ней стоял небритый мужчина в сапогах и шапочке. – Вам плохо?
Вика припомнила, что с собой только ключи, сумка осталась в машине. Она подняла глаза. В самом начале переулка строился дом, и бригаду строителей  можно было круглосуточно наблюдать на участке. Кто-то из них.
- Хорошо! Всё хорошо, спасибо. Голова просто.., - Вика собралась с силами, и поднялась.
- Хорошо, уважьяемая. Скорая надо?
- Не!!!Не-не-не!!! – слабо улыбнулась женщина, и как можно быстрее, пошатываясь, пошла вперёд.
- Э, одежьда забери! – крикнул работник вдогонку, но женщина даже не повернулась. Строитель поднял меховой жилет, повертел его, и пожал плечами.
Кухонное окно закрыто, а вот окно нижней ванной комнаты, она знала, закрывалось неплотно. Виктории непросто было найти палку. Она подтянулась, и  более тонким концом  прута подцепила  щеколду. Неуклюже закинув ногу, и пожалев, что не в брюках, Вика подтянулась. Не рассчитав немного, она  грохнулась коленями о каменную поверхность, и охнула от боли. Теперь малейшее движение отзывалось в распухшем колене сотнями проволочек.
Оставив эту затею, Виктория спряталась за ближайшей стеной.
Кто-то выходил из дома.
Со стоном женщина оперлась на руки, и, стараясь не  задеть готовое взорваться от боли правое колено, осторожно подтянула левую ногу. Она доползла до угла, и выглянула.
Радостно-зелёный, большой, аккуратный газон с клумбами по краям, за которыми она с особым рвением ухаживала. Такой знакомый, и невероятно чужой.
Горничная никогда толком ничего не закрывала, но сейчас Виктория расцеловала бы её.
Дождавшись, пока калитка входных ворот  уютно зажужжала, и выпустила горничную, Вика добралась до входных дверей.
Она постаралась выпрямиться, что удалось с большим трудом, тело инстинктивно помогало больной ноге, тянуло вниз.
В прихожей Вика сразу уловила еле слышный запах. Его, мужа, родной запах. Он приходил, и верхнюю одежду тут  кидал, на эту вешалку.
Наверху еле слышное движение. Или кажется? Непонятно, дома Валера или нет, машина в гараже. Вика, сидя на корточках, прислонилась к стене, и беззвучно расплакалась.
Бессилие и усталость - верные спутники.Так плачут обиженные маленькие девочки, чья обида за какой-нибудь пустяк равносильна обиде на весь мир, когда несправедливость просто не имеет права на существование в светлом, детском мире. Когда так хочется, чтобы кто-нибудь обязательно пришёл и пожалел. Но сейчас никто, чувствовала Вика, не придёт. И она никого не позовёт. И эта обида - только её, и ошибка - только её. А, может, - вдруг воспротивилось её усталое сознание, - это совпадение? Валер - миллион, и почему это именно он?
«Да потому, что Карина - в твоём салоне, потому что это именно его Карина. Валеры.
Потому что ты ползёшь по участку, где с любовью планировала каждый сантиметр, и гордилась каждым малюсеньким саженцем, - на карачках, и выслеживаешь собственного мужа.
Как же противно, мерзко. Как хочется забыть это и никогда-никогда больше не вспомнить.
«Я уйду. Я просто уйду. Не хочу разборок, ничего не хочу. Я слабая, я устала, я не выдержу. И я, правда, не родила ему ребёнка. Не смогла. И поэтому я - что? Неполноценная? Да. Именно так. Ты неполноценная. А он полноценную нашёл, молодую, и родит она ему их десяток». Вика уже не сдерживалась, взрыднула, но, чтобы не услышали, укрылась в небольшой комнатке, тут же, внизу.
Комнатка как комнатка, но Валера частенько работал именно тут, а не в кабинете. Приходил, сидел подолгу. А ей запрещал.   
На столе, обычном письменном, какие-то бумаги. Женщина вытерла слёзы, и смахнула  бумаги одним движением.
О чём он тут думает?
Машинально, зло Вика стала отодвигать ящики стола. В самом нижнем нашла полупустой блокнот, пролистала, хмыкнула, - он был полон ничего не значащих сокращений и цифр. Захлопнув, швырнула обратно. Выпал клочок бумаги с чёрным шрифтом.
С трудом Вика подняла пожелтевшую газетную вырезку. Буквы плыли перед глазами, складывались в слова, Виктория отказывалась поверить, но всё же заставляла себя читать...
Ей стало совсем худо. Наверху затопали, но было не до этого.
«Инспектор Рыбинспекции, Прилукин Василий…Пропал во время обхода». Её затошнило. Вика заставила себя ещё раз взглянуть на вырезку десятилетней давности.
Синей ручкой, поверх заголовка, было приписано: «Ты гадёныш сам нарвался...»  Белёсо-синие ..
Дурной сон, похоже, только начинался.
Не обращая внимания на то, что к шагам прибавились ещё и голоса, и второй был явно женский, Виктория рванула на второй этаж, сжимая до боли деревянные поручни, и скрипя от боли. Чрезмерное усилие не замедлило выстрелить в колено, она просто сложилась, рухнув на колени, да так и доползла последние три шага до спальни.
«Моими делами интересуешься... Копался, справки наводил. Нечестный ты, Валера. Я тебе всю душу. Нельзя так. Не выйдет, Валерий батькович, меня просто так. Списать. Не получится. Сейчас 
и ответишь. На мой вопрос единственный».
Виктория со стоном выпрямилась, поправила распущенные волосы, и прислушалась.
***
- Валер! Ну ты как себе это представляешь?! У меня только появилась работа. Классная, между прочим. А ты, - раз, - и на Мальдивы? А? – счастливо засмеялась обладательница бархатного голоска. - И какие свадьбы, там жарко сейчас!
Каблуки протопали совсем рядом. Карина. Это её голос. Виктория распахнула двери.
- В-в-ви , - та, что стояла перед ней, уставилась на Вику, как на привидение. И стала тихо пятиться к окнам, оборачиваясь то на нежданную гостью, то в сторону кровати.
- Сука! – Виктория сделала три неверных шага.
Карина отпрянула и беспомощно оглянулась на Валеру. Тот курил, развалясь на кровати в чём мать родила. – Ты же сказал…
- Что он сказал?! – Виктория, забыв о колене, как кошка, прыгнула, и ухватила девушку за воротник длинного джемпера; та разгуливала в нём с голыми ногами. – Что я там загнулась, да?! В больнице. Или что?! Что ты, мать твою, ей сказал?! – тяжело дышала женщина.
Словно в тумане, к ней приближался муж.
- Вика, Вика, постой! Она…я…Ты же в больнице…Тебе нельзя волно..
- Волноваться?! - она прильнула к Токалову, и тот инстинктивно её обнял. – А что со мной может случиться, а?   
Она глянула прямо в его серые глаза, в которых разливался лёд. 
- Все женщины иногда лежат в больницах, это нормально. Может, эта лохудра, - она кивнула в сторону девушки, - не знает, но ты-то, Валерочка, - она  откинула со лба слипшиеся волосы. – Стоять!!! – Виктория схватила первое попавшееся, это оказалась бутылка виски, и ахнула  о поднос. Карина, которая пыталась проскользнуть с вещами за её спиной, замерла.
Завоняло спиртным, Вику чуть не стошнило. Закапала кровь, но боли не было.
- Вы оба…Вы мне ответите! - с удивлением женщина увидела, что в руке у неё - осколок бутылки. В народе такой ласково называют розочкой. Она улыбалась, и эта бессмысленная улыбка напугала парочку.
Виктория, слегка улыбаясь, обходила кровать.
- Вика, ты не в себе!!! – расплывался перед глазами Валерий, - убери! Я…я вызову врача!!! - Токалов кинул взгляд на сотовый,  прикидывая, как бы взять с кровати телефон,  и держать под контролем взбешённую.
Виктория достала из кармана куртки смятую газетную вырезку.
- Оба ответите. Мне. Сейчас, - она помахала ей перед оцепеневшей девчонкой. - Это что?! Это тебе зачем?!  Просто скажи, и я уйду.
Глаза Валерия мгновенно приобрели мертвенный оттенок.
- Ты…, - его руки потянулись к шее Виктории.
- Что? – Виктории вдруг стало весело, - что? Куда? – она вырвалась и забегала вокруг голого Токалова. – Лови! Давай! Отними! Поиграем, Валера! Ты же так любишь играть. А во что вы с ним играете? -  крикнула она погромче,  специально для Карины.
Карина, и правда, стояла внизу, в холле. Её лихорадило.
– В кошки-мышки, ха-ха-ха!!! Или в душилки-придушилки?! А?! Или во что?!
Токалов рывком схватил её за руку, и вывернул так, что женщина завопила, а после ударил наотмашь. Виктория упала. Токалов подпихивал её ногами.
- Это моя жизнь!!! – заорала Вика, - зачем ты лезешь туда?! Это только моё было!!!
Карина, воспользовавшись моментом, выскочила за дверь.
- Милицию!!! – прохрипел Токалов, - набери!!!
Вика медленно осела, а потом неуклюже привстала сначала на одно колено, а потом, сквозь дикую боль, на другое. Внезапно на её лице отразилось удивление,
- А я вспомнила! – сказала она, - я помню. Ты же мне говорил, а? Думал, я забыла?! Ты тогда сильно выпил. А я всё помню, всё. Ха-ха!!!
Сильная пощёчина вновь свалила её с ног. Вика  лежала на полу, обхватив живот, а  супруг методично пинал её.
- Аааа,  - Вика, казалось, перестала чувствовать боль, - я поня-а-а-лааа! Как же я сразу-то…Ты же говорил. Ха!!! Ты с бандюками тогда и работал.
Или я ошиблась? Ты с ними со всеми работа-аа-ал! Это они, да? Аааа! Спасите!!!! Может, и меня? Меня тоже? Да-вай! Да-вай!!!
Виктория отпустила себя. Она зарыдала так, как не рыдала уже давно.
- Я зарою тебя тут, под домом, - тихо сказал он. – Никто не узнает.
- Это ты. Ты!!! Не они. Ты. А-а-а-а-а-а-а!!!! – заорала Вика.
- Заткнись!!! Заткнись, я сказал!!! – злобно проговорил супруг.
- А Васю, Васю, - она сошла на писк, -  ты где зарыл? А? – всхлипывала Виктория, - ведь это ты его. Ты…Чудовище!!!
***
                Кошмар стал явью.
В руках санитаров Вика казалась лёгкой, как пушинка. Всё происходящее было нереальным. Такое только в кино и увидишь. Вспомнился старый фильм с Николсоном. Неужели это её руки, ноги, и это её волокут здоровенные санитары? И что это за белая штуковина, в которую её закутывают? Прямо пеленают. Пеленалка! Вика сморщила нос:  стало очень щекотно. Руки и ноги, как бы сами по себе, продолжали отбрыкиваться, но Викторию охватил истерический, безудержный смех.
Санитары и врач переглянулись: лекарство подействовало. Скоро уснёт.
Всё это время Токалов расхаживал, настороженно поглядывая на спелёнутую Вику. Она, действительно, стала ему совсем чужой. И мешает. Мешает. Мешает.
Врач, пожилой, с интеллигентным лицом, и мешками под глазами, подошёл к Валере.
- Валерий Дмитриевич, вы смотрите, - врач смотрел в пол, - не переусердствуйте. Недельку я смогу её подержать.
- Арсений э-э, как вас, - голос Токалова стал прежним, вежливым и мягким.
- Мухтарович, - подсказал врач.
- Вот, вот. Арсений Мухтарович, не мне вас учить, как поступать. Если не ошибаюсь, я к вам уже обращался. Давным-давно. Только, - усмехнулся Токалов, - вы меня не узнаёте, может быть.
- Наверное, вы путаете. Всё бывает, - понимающе сказал врач.
- Ладно, давайте по-другому. Сколько стоит диагноз? Я имею в виду нормальный, с которым вы по полгода держите.
Арсений Мухтарович  вопросительно приподнял одну бровь. 
Договорившись с Арменом Георгиевичем, Валерий ожидал, что всё пройдёт, как по маслу. Но врач, такое ощущение, вёл себя так, как будто говорил:  она же нормальная, что прикажете делать.
- Имейте в виду, диагноз должна признать и сама больная…
***
Вика уснула.
Панцирная сетка наблюдательной палаты психоневрологического диспансера № 5 им. Румянцева была очень жёсткой. Двери не было, в проёме отбивала ритм чья-то нога в кроссовках. Мужчина сидел, играл, вероятно, на телефоне. Всё тело, и, почему-то челюсть, ныла. Вика застонала, и совсем молодой санитар немедленно заглянул внутрь. Бледная, с большими воспалёнными глазами, темноволосая, в белой одежде, больше похожая на панночку-ведьму из «Вия» - такой она предстала перед Пашей Кудиновым.
Пашу, который, якобы по религиозным соображениям не мог держать в руках оружие, а на деле просто косил от армии, пристроил в больницу отец. На эту альтернативную службу многие бы хотели попасть, но  тут нужны были связи. Заступив на смену с Санычем, крепким ещё стариком, Вику он увидел впервые. Саныч отлучился на второй этаж, поставив Пашу караулить «буйную», а когда та проснётся, сразу просигналить. Паша страшно боялся психопаток, наслушавшись историй от Саныча: «Смотришь, с виду маленькая такая, а когда начинается у неё, то такая силища в ней – три мужика справиться не могут!»
- По-жалуйста! – услышал Паша слабый, как дуновение ветерка, голос.
«Что делать?! – запаниковал парень, - очухалась.
Он лихорадочно набирал и набирал старшего, но у того было занято.
- Пожалуйста! – громче сказала Вика. Почему она решила, что, услышав это слово, санитар откликнется, она и сама не знала.
Паша поднялся, и, всё время оглядываясь, дошёл до середины палаты. Красивая бледная женщина, с размётанными тёмными волосами. Взгляд пробирал до мурашек. Он так и не подошёл ближе, Пашины уши покраснели.
- Вы что-то хотели? – спросил он.
- Мои…вещи…Где мои вещи? – слабым голосом проговорила Вика.
- Обычно всё забирают при поступлении, - Паша повернулся, чтобы выйти.
- Мне бы телефон, - быстро попросила Вика.
Она так боялась, что он сейчас выйдет за несуществующую дверь, и всё. Опять эта палата. Этот запах. Его Вика сразу не заметила, будучи в состоянии, но сейчас он просто-таки заполнил всё вокруг. Запах нечистот, испражнений.
Санитар медленно обернулся. Вика с трудом пошевелила завязанными руками, и слабо улыбнулась.
- Только быстро, а то мне влетит! – буркнул Паша, протянув телефон. – Быстрее! Слышите! – он кинул её телефон, а сам встал на шухере, то и дело выглядывая в коридор, и возвращаясь обратно.
- Да. Я…А, вот, - Вика ещё раз пошевелила затёкшими ладонями, -  не могу. Слегка приподнявшись, Вика скривилась. Волосы  вцепились в панцирную сетку намертво, и изрядный клок волос остался там.
- Да, конечно! – Пашка подскочил, и  развязал верёвки; его руки тряслись.
- Алло! Да. Кто это, - промямлил сонный голос Ленки.
Виктория чуть не зарыдала. Гудела голова, во рту был неприятный, горький привкус.
- Э-э-то я, Лен, - вздрагивая, ответила Вика. – Не вешай трубку, пожалуйста, у меня мало времени.
Павел многозначительно посмотрел, мол, быстрее, а то влетит обоим.
- Я в больнице.
- Викочка, привет! Да, я знаю, дорогая. Тебе что-то надо? Срочно, да? Я сейчас, сейчас, уже машину завожу. Что привезти? – затараторила подруга.
- Нет, Лен, не такой. В психушке... Подожди! Мало времени. Я в полном дерьме. У него любовница. Она…она…в общем, он с ней. Лен, вытащите меня отсюда. Умоляю!!! Мне страшно, страшно. Я боюсь! Нет, маме не говорила ещё, Витеньке - тоже. Нет, он в Подмосковье.
- Быстрее! – крикнул Паша. Показалось, что в коридоре кто-то был. Прошуршал тапками.
- Лен! Попроси Гену! Ну, пожалуйста!!! Ты меня знаешь. Я всё…Я всё сделаю, - Вика опять начала всхлипывать, - он наврал. Не кидалась я!!! Я из больницы… А он там с любовницей…И…и
- Вик, миленький, тчщщ-тщщ, - успокоила Лена, - я поняла. Я сделаю всё. Тчщщ! К тебе пускают? Мы эту сволочь…
- Что ты с ним сделаешь?! Просто скажи Гене. Пусть что-то придумает. Я убегу. Пусть живёт, как хочет.
Поневоле, как не старался, Паша услышал всё. И с трудом мог переварить услышанное. Чуть раньше, он, по просьбе Виктории, подходил к дежурному врачу
- А, из наблюдательной? – не поднимая головы, осведомилась дежурный врач.
- Да. Она просит, чтобы  перевели, там, говорит, сильно воняет. Невозможно просто.
Врач усмехнулась.
- Её величеству дурно пахнет. Вот, значит, как, - дежурная была не прочь поговорить, - Учителя, они, вообще-то, крепкие, - размышляла она, - была тут как-то одна. В основном, тут - с диагнозом, но много обычных. Кто стресс пережил, кто..Да мало ли что,  чего тут только не насмотришься. А! Паш? Уже пожалел? Лучше бы служить пошёл, - серьёзно сказала врач. - Её завтра итак переведут. Так, и что там у нас, - она склонилась над журналом, - понятно. Завтра начнём.
- Что начнём? – рассеянно уточнил санитар.
- Реабилитацию, молодой человек. Что же ещё? – врач, наконец, посмотрела на него сквозь линзы очков.
Пашка вышел с отсутствующим взглядом. Реабилитация, значит.
***
Саныч вернулся, на одутловатом, мятом лице блуждало умиротворение. И весь он был какой-то размякший, расслабленный.
- Всё нормально? – осведомился он.
Пашка кивнул, и залез в телефон. «Вот кто на своём месте», - с отвращением подумал Паша. Сам он не мог дождаться, когда его мучения закончатся. Всё-таки медицина в любом виде не для него. В свободное время он рисовал, да и не в свободное таскал с собой по привычке блокнот: зарисовывал то понравившийся вид, то чей-то профиль. Натуры здесь хоть отбавляй: глаз, лиц с крупными чертами, безвольно свисающих, блёклых и безжизненных губ. «Любила ли эта женщина?» - задавался Паша вопросом, - целовала ли своего ребёнка? Ему было нестерпимо, невыносимо жалко всех. То, что особенно поражало, он старался запоминать, и воспроизводить дома. На следующий день черноволосую из смотровой палаты перевели в другую, где она была одна.
Прошлое дежурство прошло более-менее спокойно. Саныч постоянно что-то рассказывал, но парень слушал вполуха: зачем ему это всё?
Утром, до осмотра, привезли новеньких. Их было двое: бабушка и совсем молоденькая девушка. Саныч проводил девушку плотоядным взглядом, кашлянул, и вполголоса сказал
- Ты как? – и он махнул вслед прибывшим.
- В смысле? – Паша снял наушники, - вы о чём?
- Ой! – осклабился охранник, - не знает он, о чём. Да о том вот, - он с силой постучал раскрытой ладонью левой по отверстию сложенной в кулак правой руки, - тут можно на халяву. Сколько хочешь и кого хочешь.
У Пашки раскрылся рот.
- Что вылупился?! Кобыла есть или, - Саныч поёрзал ладонью вверх-вниз, - Дунька Кулакова помогает? Ну, контингент, ха, тот ещё. Но ничего. А я вон, - в его голосе появились хвастливые нотки, - постоянную нашёл. Ну, старенькая, да, зато всё, как ты хочешь. Любой каприз, как говорится.
Он очевидно дожидался, когда до Паши, наконец, дойдёт, на какой райский архипелаг его закинула судьба. Когда у него загорятся глаза, как похотливо задрожат крылья носа, но противный ботаник вообще не реагировал. До Паши дошло, куда всё время он бегал.
- А вам что, обычные не дают? – невинно  поинтересовался он. – Ну, обычные женщины. Это же пациенты. Разве можно?
- Ну, ты дура-а-к! – протянул Саныч, - зелёный ещё!
Санитар стоял лицом к своему шкафчику, снимая халат. Пахнуло несвежим, кисловатым. Плотно сбитый Саныч имел  ладно скроенные ноги, подтянутый зад. Он повернулся к собеседнику.
- Не в том дело, дают, не дают. Они же озабоченные. С детства. Их все имеют тут, а им мало, - огромный, нависающий живот сводил на нет всё достоинства фигуры. -  Сечёшь?
Пашка слышал что-то такое.
- Особенно эти, как их. Олигофренки. На воле, - он махнул бритой головой, - есть, конечно, баба. Симпатичная, моложе. Но, понимаешь, не то. Там надо выгулять, тортик, шампусик, тары-бары, кино-домино. А тут, - Саныч сделал паузу, - пришёл, когда хочешь, и сразу к делу. Ни здрасьте, ни досвидания. Хоть целый день ходи.
Пашка натянул наушники, как можно быстрее надел джинсы, обулся. Саныч, наоборот, не спешил.
Тихо вошли, и поздоровались двое сменщиков.
За Пашей уже закрылась дверь, а Саныч всё не мог остановиться.
- Ты присмотрись. Вон какая. Хорошенькая. Ток  ты, эт самое, поторопись!!! – он заржал, - пока не обросла. Скоро будет, как все, мля, мохнатая, мля, как гусеница. Их же тут гормонами накачивают.
- Саныч в своём репертуаре! – кивнул один, крепкий мужчина средних лет, другому.
Саныч  повернулся, и уставился  в пустоту.
- Да он ушёл уже! – сказал один из сменщиков. – А чё там за хорошенькая? Ты только салагам предлагаешь, Саныч?
Тот прикусил язык.
- Пошёл ты, Петенька. Домой, к жене.
- Ну-ну.
Охранник с трудом застегнул молнию штанов, напялил кожаную куртку, натянул кепку. Прихрамывая, направился к выходу. Дура эта, которую с приступом привезли, лягнула так, что невозможно было наступить. Когда Пашка заснул, - он специально отвёл его поспать, -  в полной темноте, Саныч подошёл к Виктории. Не церемонясь, стянул одеяло, и начал орудовать своими ручищами. Не тут-то было. Женщина не орала, не визжала, - воспитанная, - а тихо впилась в руку зубами. Пока он орал, выкатилась из-под него, и изо всех сил долбанула в колено, хотя собиралась ударить выше. Огромная туша санитара упала на пол, расстёгнутые штаны  сползли.
- Сучка, - прошипел он,  застёгиваясь.
- Если не уйдёшь, закричу. Придёт врач.
- Всё, всё, ухожу.
Тем более, вдалеке, и правда, послышались негромкие шаги.
 
                Мать.

- Лида, ты в этом уверена? – дрожащим голосом спросила Нина Степановна.
Они засиделись. Надо бы домой ехать, но её так разморило, что она согласилась переночевать, а завтра ехать домой. Тем более Вика – в больнице, всё под контролем. Валера что-то давно не звонил, но у него такое бывало. Не любил он это дело - по телефону разговаривать. Витька звонил каждый день. Он гостил у второй бабушки, в Подмосковье. С удовольствием рассказывал, что они побывали на очередном фестивале туристской песни, и ездили в кемпинг. Бабушка, очень активная, таскала внука по разным маршрутам, заповедным тропам, и собиралась с ним восхождение. Правда, пока не решили, куда: на Эльбрус, или на Авачу. На Камчатку выходило дороже. Отправить к бабе Тане было решением Виктории.
- Абсолютно! Он садист, Нин, - очень серьёзно ответила подруга.
Лицо Нины Степановны посерело.
- Господи, Лида. А как же…Как она с ним живёт?
- У нас пол-России так живёт. Понимаешь, они не то, чтобы любят, им главное - подчинить себе. Выбирать за партнёра, понимаешь, что-то делать за него. Ты ж говоришь: красит ей волосы, заказывает странную одежду. Со стороны кажется: любит и боготворит. Но тут другое. Понимаешь, они играют с партнёром, словно это…кукла. Не живой человек. Обезличенное, выхолощенное создание. Так вот, к куклам.
Лида перевела дух. Достаточно! Больше она не скажет ни слова, Нина и так сидела с отсутствующим взглядом: перебирала, взвешивала, примеряла жуткое слово «садист». Так бывает, когда узнаёшь то, что не можешь вместить в рамки своих представлений.
«Я должна» - решилась Лидия, - лучше сказать, чем потом локти кусать».
- Он стремится сделать из жены фетиш. Обращается словно, - подруга вздохнула, и отвела глаза, - словно она уже не живая. Жертве это сначала странно..
При слова «жертва» Нина Степановна дёрнулась, но Лида продолжила
- Многим даже, знаешь. Кхм-кхм,э-э. В общем, нравится. Таких много. Игра нравится, вот эта опасность рядом их даже заводит. А что у него в голове в это время.  Любят красить, укладывать волосы, одевать по своему вкусу, расчёсывать.
О чём они думает, когда водит по  волосам кисточкой, трудно представить. Если посмотреть в этот момент в его глаза. Они стеклянные. Будто в ступоре. Он представляет. Да…
У Нины  Степановны потемнело в глазах. Каждое слово отзывалось эхом Витькиных слов. Боже…
 - Поеду я, Лид! – вскинулась она, - такси возьму. Всё быстрее.
- Я сейчас!!! Водичка, вот! – засуетилась Лидия.
Она налила из графина воды, и приобняла совершенно подавленную женщину.
- Ну, что ты, Нина?! Ну. Перестань. Он, конечно, опасен, но нужен такой, понимаешь, триггер. Толчок, что ли. И тут не один фактор должен сработать.
- Я понимаю, Лид, - закивала Нина Степановна.
- Вот и славно. Давай по последней! – с чувством выполненного долга предложила Лида.
- Давай, - неожиданно согласилась подруга.
За окном давно сгустилось,  в приоткрытое окно долетали звуки большого города.
- Я тут недалеко живу, - улыбнулась Лида.
Они вышли с чёрного входа. Отойдя на приличное расстояние, заведующая клиникой кивнула в сторону очередной подьехавшей скорой.
- Опять привезли. Хлеб наш! 
Она уверенно шла впереди, Нина Степановна, подслеповато щурясь без очков, как будто под ногами не асфальт, а болотные кочки, - позади. 
- Нин, я когда фотку увидела, - остановилась заведующая, - ну, Вики и мужа её, вот, мне он сразу. Очень они разные. Глаза у него, понимаешь. В общем, такие, даже когда улыбаются...Побольше бы про него узнать. Может, что-то раньше было, - с ударением сказала Лида. - Точно было. Чую.
Она даже не пьянела, чего не сказать о Нине Степановне. Лида деликатничала, но подруге было понятно, что она хочет сказать. Жестокость не бывает на пустом месте. Если был эпизод, то он повторится.
Господи, уберечь бы только Вику. Душа разрывалась, но подруга уговорила дождаться утра. Не дав Лиде выспаться, ещё затемно Нина  Степановна засобиралась на вокзал. 
- Нин, - пробормотала сонная Лида, зевая, - может, попозже. Я сейчас кофейку.
Она уже надела элегантный халат, вчерашняя укладка безнадёжно испарилась, как и косметика.
- Ты отдыхай, лапушка! – заботливо сказала Нина Степановна. – А я потихоньку. С солнышком, как говорится. И дела легче делаются. Ты спи, родная.
Она так спешила, едва не кубарем скатилась по ступенькам брежневки, ловя на себе взгляды несчастных, выгуливавших собак в столь ранний час. А потом так бежала, что даже на асфальте находила невидимые зацепки, чтобы споткнуться. Зрение подводило.
Викин номер молча. Какая-то бездна страха открывалась перед женщиной. Туда, с каждым сигналом «занято» сползало её раненое материнское сердце.
«Как же я раньше? Голова садовая! Даже Витька заметил»
Скорее, скорее!
Её морозило даже в длинной шерстяной кофте. Она села в «Икарус», номер 14. Тот очень долго стоял, ещё по-летнему пах расплавленной резиной, не спеша набирал в своё брюхо пассажиров.
Нина  Степановна вышла из автобуса, для этого, против своих правил, ей пришлось оттолкнуть тучную даму, которая тормозила всех. Вслед вылился целый ушат грязи, но это было неважно.
Найти в электричке свободное место оказалось делом не простым: лето, дачники, люди, спешащие на работу и с работы. Нина  Степановна приткнулась у окна. Рядом расположилась небольшая команда мальчишек. Спортсменов, судя по одинаковым бейсболкам и рюкзакам, с ними тренер.
«Как там Витька? Он так похож на отца, хотя совсем его не помнит. Такой же упрямый, - улыбнулась женщина своим мыслям. – И умный».
Витя занимался радиоохотой, вообще, интересовался техникой. В отношения отчима и пасынка бабушка не вмешивалась, ясное дело, маленький и взрослый мужчины должны притереться; где-то путь старший и повоспитывает, к порядку приучит.
Нина  Степановна силилась вспомнить: что-то ведь было, что-то было. И вспомнила. Вика как-то давно осторожно пожаловалась, что, мол, настроение любимого, как у девушки: меняется резко, быстро. А она тогда посмеялась, успокоила, что работа для мужчины – это всё, так уж они устроены; когда что-то не так, они все нервозные до ужаса. Вот взять, к примеру, деда. Уж так он переживал, когда их отдел не укладывался в график. А Вика рассказала ещё кое-что. Как-то, в выходной, они с Витей ходили в кино. Взбалмошно позавтракали, много шутили, Витя рассказывал что-то интересное, Вика – ему про школу. Валера накануне работал допоздна и отсыпался. Оба, и мать, и сын почувствовали, что это очень даже здорово: пойти в кино вдвоём. Они будут переглядываться, хохотать, есть попкорн, и она, не стесняясь, как маленького, будет держать Витю за руку. По дороге домой  Вика завезла сына к другу.
- Такой классный фильм! Мотивирующий! Про подростков! – болтала Вика, взбивая блендером какао.
Токалов  многозначительно посмотрел перед собой, туда, в сторону  несчастной посуды с остатками завтрака.
- Да! И, представляешь, у него была страшная травма. И ему сказали: «Всё, голубчик! Больше никакого скейтбординга». А он..
- Это что? – осведомился Токалов, прервав супругу.
Вика поставила какао.
- Я уберу! – она схватила тарелку и чашку с недопитым чаем.
- Сядь! – рявкнул муж.
Виктория остолбенела.
- Ты чего, Валер? – она впервые видела мужа таким.
- А где он сам? – требовательно спросил Валера.
- У Егора.
- У Егора, значит.
Пальцы Токалова отбивали какой-то неведомый ритм.
- Конечно, по Егорам ходить, да в приставку дротить. Чего он ещё может? Хлюпик твой. Хотел  мужика из него сделать, да видно не судьба.
Чем закончился фильм, Валера  не поинтересовался. Замолчал, и вышел из кухни.
Токалов действительно хотел приобщить, сделать из пацана «путного», чтобы сдачи, если что, легко мог дать. В спортзал Витька пошёл больше из-за мамы. Хватило его только на одну тренировку. Высокий и худощавый от природы, он обожал пробежки, велосипед, скейтборд. А тут - спёртый запах тел, вонь, везде качки, гремит «железо», в прямом смысле и смысле музыки. Витька решительно не собирался потеть, и ушёл переодеваться раньше. С удовольствием вдохнул свежий воздух, и стал дожидаться отчима на улице. Валера молча прошёл мимо, закинул сумку на заднее сиденье, махнул Витьке, мол, залезай. Всю дорогу от спортзала до дома молчали.
- Что  я сделаю, Валер? – виновато улыбалась Виктория, - они сейчас такие, знают, чего хотят.
- Знают, значит? – закивал Токалов, а потом со всего размаху ударил по столу, и Виктория подпрыгнула, -  ничего они не знают!!!
Потом Валера пытался объяснить, мол, на работе большие напряги, то сё. И, правда, больше такого не было. Очень долго не было. Правда, Вика могла не всё рассказать.
«Не услышала, значит, я звоночек-то первый. Не услышала», - сокрушалась Нина Степановна.

                Вика обращается за помощью к подруге Елене. Иван Митрохин.

- Чёрт, - выругался старший лейтенант Митрохин, и потянулся за трубкой.
На привычном месте телефона не оказалось, видимо, соскользнул на пол. Со стоном Иван прополз полкровати, и свесил вниз руку. Звонили настойчиво. Кого там еще?
Из-под кровати вылез Шорт.
- Привет! – невозмутимо ответила трубка.
- А-а, ты. Не спится?
- Ну, да. Митрох, две минуты. Знаю, знаю, у вас рейд допоздна был.
- Ага, - зевнул лейтенант, - с налоговыми.
- Короче, надо помочь человеку.
- Знаю я твоих человеков, – усмехнулся Иван, - молодые, незамужние.
Гена крякнул, и прикрыв трубку, повернулся к супруге,
- Рейд, говорит, допоздна был. С налоговыми полицейскими.
Он вернулся к собеседнику.
- Да жене говорю, устал человек, то сё. В общем, знакомая одна Лены - в психушке.
- И чё? Я не врач, вроде, - зевнул Митрохин, ища сигареты, - разговор затянулся. - Чё делать то?
И не пошлёшь, как ни крути, Гена –  начальник,  он  подчинённый, хотя и друг.
- Правильно мыслишь. Короче, супруг бишь её туда оформил плотно. Связи у него, то сё. Сама? Учительница, вроде. Ну, адекватная, да. Ни пьёт, ни курит, не гуляет. Семья, муж, ребёнок. Попала в больницу, надолго, муж загулял. Выписалась, вроде, как сюрприз решила, а дома – эти. Ну, мужик её и баба. Любовница. Вот и всё. Ну, да, наехала на них. Но ничего такого, сверх, чтобы в психушку принять. Кто такой? Вот тут главная загвоздка. Бизнесмен, в депутаты баллотируется, во-первых, во-вторых, связей немерено, в-третьих, ну, говорят разное: вроде, с Кролом начинал.
- О-па-на! – съязвил старлей, - дяденька что надо.
- Ну, да, вес немалый, и тут, и там. Я тоже справки навёл.
- Дружище, я пас.
Переход на неформальное обращение не сулил ничего хорошего.
- Я, конечно, боевики смотрел, но как её вытащить? И не замазаться. Не представляю. А, может, написать заявление от своего имени, зарегистрируют, - разошёлся Митрохин, - начальник проверку инициирует. А? Только сначала слетят наши головы.
- Митрох, ты прав. Через контору нельзя. Они все у Токала на побегушках, если что.  Я сейчас трубку положу,  ты до завтра покумекай. Не надо никакую правду искать. Надо дать ей сбежать. Всё. И чтобы никто ничего.
- Хочешь моими руками, да?
- Ну, мне, как почти  майору, не с руки, сам понимаешь. Больничный состряпаем, отпуск продлится.
- А Шорта куда?
- К маме отвези. Мне, что-ли, тебя учить?
Геннадий положил трубку, и посмотрел на супругу. Он надеялся, что до она не услышала ничего лишнего. Лена с головой  ушла в журнал о жизни знаменитостей, только слегка сдвинутые брови давали выдавали, что она всё-таки прислушивается.
Митрохин перезвонил через минут десять.
- Слышишь, давай рейд. По наводке, типа. Кто-нибудь из персонала накатает. Зайдём.
- Нельзя, Саш. Слышь, вспомнил! У Сомова там кто-то работает, мать, что ли, или знакомая. Разузнай, в общем!

Месть. «Я бы простила тебя, если бы прошёл этот ад»

Когда Нина Степановна добралась до городской больницы, было 6.30 утра. На удивление, она беспрепятственно зашла внутрь. Должно быть, кто-то из хозперсонала, дворник, или кто-то ещё.
- Вы к кому?  Посещения после обхода, - к ней выскочила девушка.
- Да я тут…
Нина  Степановна обессилела, присела на скамеечку вдоль крашеной стены, и  опустила голову на руки.
- Плохо вам? Давление? Я сейчас, сейчас! – вскинулась девушка и убежала.
Так же быстро  она вернулась с тонометром.
- Я посижу тут, можно? – подняла глаза женщина.
- Конечно, конечно. Давление нормальное, пульс учащённый, - доложила медсестра.
- Впору ложиться, да?
- Вот таблеточку примите. Полежите. Я вас проведу. У меня и полежите.
- Нет, спасибо, я тут.
На глаза навернулись слёзы.
               
- Нии-на Степановна!
Голос был знакомым, придремавшая спросонок озиралась по сторонам. Всё-таки рано вставать – не её. Женщина спустила со скамейки ноги.
- Юль Михална! – чуть удивлённо ответила посетительница.
Заведующая отделением возвращалась с дежурства. На лице проскочило выражение тревоги и непонимания. И страха. Который преследует всех врачей.
- Что случилось? – готовым ко всему голосом спросила заведующая.
Дежурная медсестра с любопытством наблюдала за ними. 
- Можно дочку забрать? Я дома всё, что надо. Уколы, там, процедуры.
Юлия Михайловна уставилась на собеседницу в полном недоумении. Когда-то Нина Степановна здесь хозяйкой была, а теперь, вот, она. А её наставница ведёт себя так, как будто и не было жизни, которую почти целиком наполняла любимая работа.
- Так Вику выписали, - как можно спокойнее сообщила врач, - состояние стабилизировано, всё хорошо. Она сама уехала. У неё машина тут, во дворе, всё время.
- А к-когда? – заикаясь, спросила  Нина Степановна.
- Да дня четыре, наверное, уже. Сейчас, минуточку!
Заведующая подошла к дежурной медсестре.
- Татьян, посмотрите за пациенткой, седьмая палата, после кровотечения. Ночью поступила. Врача я проинформировала.
- Хорошие у вас кадры, - улыбнулась женщина, кивнув в сторону дежурной.
- Спасибо! Стараемся. Пойдёмте, провожу. Может, довезти?
- Я сама. Я тут, - она кивнула на девушку, -  полное обследование уже прошла!
Юлия Михайловна взяла  бывшую начальницу под руку, и они направились к выходу.
- Знаете, моё мнение, надо психолога подключить. Женщины все переживают, понимаете, - врач порылась в сумке, вытащила тонкую сигарету, - но Вика - случай особый. Очень ранимая. И…
Юлия Михайловна закурила, а когда подняла голову, собеедницы уже и след простыл.
- Мне так Вику жаль, так жаль…

Спотыкаясь и придерживая шляпу, Нина  Степановна неслась на автостанцию. Давненько она так не бегала.
Коттеджный посёлок «Затонный» совершенно утопал в зелени и запахе роз. Можно  подумать, что Сочи переместился за много тысяч километров, и ты оглядывался в поисках пальм и моря. Всюду дорожки, посыпанные белым песком, ухоженные кусты роз и тиса правда, деревья вырасти не успели.
«А что, могут позволить!» - хвасталась она знакомым, когда супруги Токаловы перебрались сюда, за город. А сейчас ей было плевать на всю эту распланированную, рассчитанную на большие деньги, красоту.
Она вновь и вновь набирала номер дочери, вслушивалась в пустоту, и ужасалась, что не успела. Таксист даже честно пытался отдать ей сдачу, но женщине махнула рукой, и пошпарила куда-то в центр посёлка. Тот пожал плечами, бывают же чудные: кто-то за лишнюю копейку удавится, требует вернуть, а кто-то такими деньгами разбрасывается. Милая бабулька. И с разговорами не лезла, и переплатила, и сдачу не взяла. У самых ворот Нина  Степановна прислонилась к старой липе, и помолилась, чтобы  ворота были открыты.
Для всех калитка в заборе была плотно закрыта, но на деле легко подалась и впустила. Обычно к ней сразу подбегал Джой. Да что это такое! Дыхание никак не приходило в норму, она издавала какие-то прерывистые звуки, и голова кружилась. Давление. Глубоко вдохнув, женщина как можно быстрее миновала дорожку, обсаженную кустами сирени, что вела к дому.
Отлегло: машина Валерика на месте. Нина  Степановна похвалила про себя зятя: сам забрал, её не тормошил. Молодец, нашёл время. Зря она так на него. Сразу за джипом приткнулась маленькая жёлтая машина, какой марки, она не разбиралась. Ни на минуту не останавливалась, двигаясь внутрь участка, к дому, фиксируя всё на своём пути. Подарок сделал? Ну, конечно. Викуся такое пережила. Но где старая? Которую, кстати, Вика очень любила.
Сколько раз она входила в этот дом, присаживалась передохнуть вот сюда, на диван. Потом обычно шли на кухню, где она доставала разносолы, и первым атаковал её авоськи Витька. Прислуги не было.
Женщина поморщилась, ощущался заметный запах алкоголя. Нина  Степановна быстро открыла ящик с обувью: Викины кроссовки, туфли, ботинки. Она всё здесь любит, так удобнее. Когда работала учителем, вечно не хватало времени.
На диванчике примостилась жёлтая сумка с яркими цветами и брелоком в виде сердца. Женщина помедлила с минуту, и щёлкнула замком: из атласного нутра пахнуло экзотическим, незнакомым. Подруга? На Вику это непохоже: только из больницы, и друзей звать. Нет. Нина Степановна отсела, ощутив слабость и беспомощность. В своей жизни, к счастью, ей не пришлось столкнуться вот с этим. Да, она много слышала от коллег, и от посетительниц, для которых её кабинет становился чем-то вроде исповедальни. Обычно женщины кривятся при упоминании женского специалиста, но к ней шли с удовольствием: чуткие руки, добрая улыбка делали своё дело.
Как же так? Не глядя, Нина Степановна порыскала в сумке, и быстро нашла то, что искала: водительские права. С фотографии на неё смотрела некая Карина Теймуразовна. Не дочитав до конца, - фамилия уже не интересовала, - женщина захлопнула сумку.
Нина Степановна поднялась, и неверными шагами двинулась в гостиную. Она дёрнула дверь, но та не поддалась. Закрыто. Трясущимися руками женщина вновь и вновь набирала номер зятя: «Абонент вне зоны действия сети». Она затарабанила по дверям, но никто не откликнулся. Совершенно без сил, женщина села на диван.
«Виконька, доченька, где же ты?». Так, надо успокоиться, и обзвонить всех. Всех. На работе, подругам. Все номера есть. Она что-то тыкала, что-то набирала, что-то уточняла, как будто её голос был сам по себе, а тело и разум прокручивали раз за разом картинки, пытались найти новые зацепки и ниточки. Подать заявление в милицию? Но, во-первых, ситуация непонятна. Нет Вики, но нет и Валеры. Наводить лишний шум, тем более, вокруг Валеры, не хотелось. По сути, наконец, поняла женщина, она даже не знала, по какому адресу находится его офис. Но ведь машина под домом, а пешком он не ходил.
Она зашла на кухню выпить воды, а потом с ужасом обнаружила, что телефон совершенно разряжен. В каком-то отупении Нина Степановна поискала в столешнице, и вытащила из подставки нож.
«Где ты, доченька? Что он с тобой сделал?! Где ты, малышка?»
Окинув ненавистный дом невидящим взглядом, слабо сжимая нож, старушка пошла прочь. Окна на втором этаже слегка приоткрыты. Лёгкий ветерок донёс женский смех. Или  показалось? Это уже не важно. Вики тут нет.
Нина  Степановна осторожно обошла жёлтую машину, присела, и в каком-то забытьи, сквозь слёзы, попыталась воткнуть длинное узкое остриё. Это оказалось не просто. Женщина едва не поранилась, когда нож соскользнул с упругой резины, пришлось провозиться с полчаса. Нина Степановна беззвучно плакала.
Заставить бы тебя страдать. Так, как страдала она, когда, согнутая пополам, придерживая измученное нутро после операции, бродила по больничным коридорам. Стада таких, как её доченька. Они бредут, растерзанные, выпотрошенные, с ужасными швами, с бурыми, не отстирывающимися пятнами от поколений страдалиц, на бесформенных халатах. Бредут медленно, тяжело, будто в цепях, расставляя ноги и держась за стены. Бледные лица, и покрытые синяками руки, выглядывающие из одеяний. Напоминают скорее заключённых, чем цветущих ещё недавно женщин. Заставить бы тебя ходить на полусогнутых полтора месяца, и мочиться на утку, потому что со швами иначе нельзя. Заставить бы слушать окрики и упрёки, которые ежедневно слушают родившие и прошедшие неудачные роды.
«Я бы простила тебя, - прошептала женщина, - если бы ты прошёл этот ад».
Звонить мужу бессмысленно, чем он поможет. Только расстроится, а у него сердце. Присмотревшись, женщина нашла более тонкую канавку в рисунке, со стоном надавила обеими руками и  поддавила ногой. Нож нехотя, на несколько миллиметров, вошёл в резину. 
Вот так.
С трудом поднявшись, она проделала то же самое с джипом. Он напомнил ей самого Валеру: такой же большой, напористый.
Нож обратно она не вернула. Когда  Нина Степановна отошла на приличное расстояние, завибрировал телефон. Номер незнакомый.
- Алло! – с надеждой сказала она.
- Нин Степановна! Это Лена. Лена! Помните меня?
- Помню, Леночка, помню.
- Вика в больнице! Только, пожалуйста, не переживайте!
- Что?! – сердце ухнуло вниз.
- Мы что-нибудь придумаем! Обязательно!!! Не переживайте.
- В больнице? – переспросила женщина, и озадачила неожиданно радостным, - слава богу…Жива моя кровиночка. Лена, спасибо вам! Спасибо!!! Спасибо!!! Только ведь она выписалась недавно.
- В  психушке она. Тайком позвонила. Но мы всё сделаем, вы только не…
- В пси? Где…Это он? – мёртвыми губами пошевелила бедная мать. –  Валера?! За что? За что, господи?
Нине Степановне вдруг показалось, что уже глубокий вечер. Краски сгустились, а небо, яркое, голубое, почернело.
Карина.

Двери трёхэтажного дома открылись, оттуда выпорхнула светловолосое создание с наброшенной на лёгкое платье с запахом, кожаной куртке. На  её лице было написано счастье вперемешку с удивлением: как она смогла? Ей удалось? Заарканить такого мужика – конкретная удача.
Она вздёрнула голову: да,  смогла. Девушка закурила сигарету и затянулась.
А мама ещё не верила.
Тяжело топая, следом, спустился мужчина. Девушка замерла возле своей машины. Он ей нравился. Нравится, какой он решительный, иногда злой, нравятся его сильные руки, и безжалостные глаза. Любила? Возможно. Но знала меру. Ещё мама учила: никогда не люби никого больше, чем свои пальчики с маникюром. Никогда. А вот он, похоже, вляпался. Встрял. Втюрился.
И ещё. Он пока, Карина усмехнулась, кое-чего не знал. Пусть только настанет удобный момент.
Токалов подошёл, двумя пальцами забрал сигарету, отшвырнул, и прижал Карину к крылу автомобиля. Она, шутя, откинулась назад, подставив грудь под его поцелуи. А потом, поправив волосы, взяла его лицо в свои руки, и притянула к губам. Руки Токалова переместились ниже.
- Я поеду! – вывернулась Карина, - чао!!!
Валера боролся с желанием повалить эту девку прямо здесь, на лужайке. Никого нет, прислугу он отпустил. Но он позволил подруге забраться в машину, и вяло махнул вслед:  завтра, как миленькая, приедет. После всего Карина наотрез отказывалась ночевать здесь. Он проводил её глазами, и вошёл обратно в дом.
Карина напомнила ему первую жену. Это было так давно, что многое забылось, стёрлось.
Быстрая, мелькающая, не имеющая временных границ, ни дня, ни ночи, жизнь:
- Пацаны, стрелкуемся на пятнашке!.
 Разборки, ощущение превосходства, правоты больших кулаков. Разгульные дни рождения, на которые, под испуганный шёпот персонала и посетителей, подъезжали чёрные иномарки красиво, как в итальянских фильмах про мафию. Коротко стриженные, в костюмах, и узких штиблетах выходили пацаны. Девчонки ахали, и были готовы кинуть своих фраеров. Подгоны на зону, пиетет со стороны молодых шестёрок, только что откинувшихся, которых по накатанной принимали на работу. Офис и некоторая упорядоченность, правда, пришли попозже.
Отмечали день рождения Тюленя, гуляли в «Рамзесе». Там он и подцепил Иру, что не стоило, надо сказать, никаких усилий. Её паренёк, оценив ситуацию, быстро растворился.
Они много пили, потом где-то ездили, потом очнулись у Иры дома. Нацепив штаны, и мятую рубаху, Токалов, как обычно, смылся. Но почему-то позвонил ей через дня три. Поженились скромно. Он настоял, чтобы Ира ушла с работы, так как ревновал. Первая влюблённость прошла быстро, образ жизни супруга она не одобряла, чему способствовала и свекровь.
- Убьют его! Вот увидишь. А с ним и тебя заодно. Сколько, вон, их, дурёх.
И тогда случился первый раз. Валера употреблял не только спиртное. Сорваться в ночь на поиски дозы было абсолютно нормальным. Тогда он вернулся на взводе: поставщика взяли по наводке. Сдал, как позже выяснилось, один из мелких дилеров в обмен на свободу.
Руки у Токалова тряслись, но не только за себя. Он должен был подогреть шефа, не главного, правую руку. Ира вышла сонная. Она уснула в ожидании, не раздеваясь. На рубашке, прямо в середине, было небольшое пятно. Токалова замкнуло. Он помнил только, как занёс кулак в первый раз, а очнулся, только когда до него, как в тумане, долетел вой жены. Окровавленная, в синяках, она лежала на полу и орала. Он зажал ей рот. Она продолжала орать. Это сильно завело его. Он овладел ей на полу, поминутно бил и кусал.
Потом схватил короткий кожаный пиджак, и выскочил на улицу.
   ***
Нина  Степановна очнулась с ощущением того, что произошло что-то непоправимое. Вика жива, это главное. Сейчас она поедет в больницу, и всё уладит, всё выяснит; тут какая-то ошибка, скажет она, у моей дочки всё хорошо. Она просто ребёнка потеряла. Просто потеряла. Закапали предательские слёзы. Она никогда не плакала. На работе – нельзя, ведь кто ещё, кроме неё, сумеет выслушать очередную тайну, кто, как не она найдёт мудрые слова, чтобы не разочаровать дурёх в розовых очках, и сохранить брак. Её хватали за руку, делились секретами, а она оберегала покой, и давала надежду. 
Сколько времени прошло? Полчаса, час? Нину Степановну бросило в пот, в ужасе, трясущимися пальцами, она набирала номер Валеры.
- Да, - раздалось из трубки.
- Я проткнула шины, - выдавила из себя женщина, - твоей…Если не поздно..
Токалов бросил трубку, раздались гудки. «Значит, правда. Если подсуетился, а без сомнения, он всё сделал на совесть, если беззастенчиво развлекается в их с Викой доме, то всё будет не просто. И диагноз, и лечение, и свидетели вам пожалуйста. Знаем. А уж как ненавистную супругу, зачастую, правда, в возрасте, когда больше медицинских оснований, упечь в госучреждение, - это вообще сплошь и рядом».

                Ад в психушке.
Бритая, с коротким ёжиком, голова, просунулась в приоткрытую дверь, впустив из коридора полоску света. Вика вздрогнула, с трудом разлепила глаза. К ней медленно приближался тёмный силуэт.
Остатки сна как рукой сняло, она придвинулась к стене, и сжала кулаки.
- Ты…, - вдруг сказала женшина. Поблёскивавшие в темноте глаза  приближались.
- А-а-а! – попробовала закричать Вика, но услышала лишь свой сдавленный стон. - Помогите! – прошептали губы.
В оцепенении, вызванном седативными, она даже на казалось бы жуткую ситуацию, - сумасшедшая у неё в палате, - реагировала медленно, заторможенно. Вчера первый раз дали таблетки плюс к уколам.  Вика спрятала их во рту, а потом, боясь, чтобы ни одна стотысячная этого дерьма не смешалась со слюной, и не всосалась, выплюнула в унитаз. Симитировала рвоту. Но её хитрость не осталась незамеченной, такие фокусы проделывали все. Персонал только сделал вид, что не заметил.
Визитёрша вдруг прижала палец к губам.
- Не надо! - прошептала бритая. - Молчи, - она обернулась к выходу. - Они сегодня впихивать тебе будут. Лекарства. Лучше выпей! А то на вязки пойдёшь.
- Ты. Кто?., - Вика с трудом приподняла голову, но пришедшая выскользнула в дверной проём.
Дальше всё было, как вчера, и как позавчера: Обход, завтрак, процедуры. Посещения разрешались дважды в неделю, по средам, но когда Вика робко заикнулась врачу, тот категорически возразил, мол, ещё рано, состояние надо стабилизировать. Без связи было плохо, но санитары акулами рыскали вокруг, и не давали ни малейшего шанса.
Делегация заняла весь коридор: медсестра кровь с молоком, и несколько халатов за ней. Молча, они свернули в палату Виктории.
- Токалова! – выкрикнула медсестра. – Таблетки принимаем!!! Сюда иди.
Один из приспешников резво подскочил к пациентке, и  ухватил за шею. А потом потянул.
- Больно!!! – завопила Вика, буквально отдирая грубо сдавившую её руку.
-  Сейчас выпьешь, и не будет больно, - медсестра сверялась со списком в пухлых пальцах, - и вчера если бы выпила, тоже, - она сделала акцент, - не больно было бы.
- Что вы мне даёте!!! Я имею право знать!!! -
- Право она имеет! Слышали все? Да ты одна тут лежишь, по-царски, другие – то, вон, дышать в палате нечем. Королева, б…Подошла, говорю!
Санитар нагнул женщину за шею жестом, каким рецидивистов и особо опасных преступников заталкивают в спецмашину.
Медсестра протянула на пухлой ладошке  три таблетки.
- На! – почти ласково сказала она. - Ешь. И без дураков. Мне за тебя отчитываться.
Виктория не успела и рта раскрыть. Санитары заломили ей руки, раскорячили рот. Вика раз за разом сжимала челюсти. Это привело команду в бешенство. Ей дали в нос, потекла кровь.
- Да чего вы там возитесь?!
Санитары расступились. Возникла довольная физиономия Саныча.
- Смотрите, как надо, - он зажал Виктории нос, - а вы рот держите!!! Сейчас, как миленькая, расдуплится!
- Дверь закройте! – скомандовала тучная медсестра. – Ну, ты смотри, какая упрямая!
Вика задыхалась. Она выпучила от напряжения глаза, но отпихивалась ногами.
- Чего?! Ножками?! – Саныч подошёл, и, под общее мерзкое хихиканье, раздвинул ноги женщины. Обхватив её за бёдра, приблизился к Виктории. Он почти дохнул ей в лицо, - тебе так нравится, что ли?
Санитары быстро управились. У Вики всё расплылось, она долго откашливалась; рвотные позывы оставили не сразу.
- Ну, вот. Кто у нас молодец. Будешь послушной, много чего избежать можно, - пожала плечами медсестра. Она вышла, за неё остальные.
Саныч подзадержался, и злобно глянул на Викторию.
- Мразь, - быстро прошептала Вика.
Санитар со злостью захлопнул дверь. Этот кошмар долго не отпускал.
От Лены никаких вестей. Что там? Надо позвонить маме. Хотя это опасно. Виктория старалась сконцентрироваться, успеть обдумать хоть что-то до того, как начнёт проваливаться в пустоту. Затяжелело лицо и челюсть. Мысли всё больше запутывались, и она уже не смогла вспомнить, что надо сделать. В этом не было ничего удивительного. Сильнодействующие седативные превращали и более здоровых, молодых людей в шаркающих и скрюченных старичков с бессмысленными глазами. Машина психотерапии здесь была запущена на всю мощность. Тут не лечили, а поддерживали эту машину в готовности. Главное - попасть сюда под малейшим невинным предлогом, и шестерёнки тут же начинали работать, делая из человека или невосприимчивый ни к чему овощ, или полного имбецила. Шансы вернуться в нормальную жизнь, или снять диагноз были минимальны. Попав сюда по случайности надо было долго доказывать, что ты не дебил, а пока ты доказывал, то принимал лекарства, которые приводили тебя ровно в противоположное состояние.
                Паша. Психушка.
Павел день ото дня шалел от происходящего. Где можно, вмешивался за больных, и старался облегчить их существование пустяковыми, на обычный взгляд, вещами: побольше держал открытой ванную комнату, чтобы пациентки могли привести себя в порядок, не держал окна раскрытыми весь день, как это практиковалось, особенно в прохладную погоду. Ему тоже перепадало, многие намекали
- Ты смотри, Паш! А то у нас тут один сначала работал, а потом – в пациенты. Всякое бывает.
Вообще, постоянно рассказывали байки. Одну страшнее другой. Сдерживая отвращение, он выслушивал скабрезности Саныча, даже поддакивал и подхихикивал.
- Сюда попасть так-то каждый может, - признавал тот. - Чего только не было. Вон девчонку парень бросил, она – к подруге, и ну реветь, как подорванная. Так мама подруги, прикинь, вызвала психбригаду. Говорит, нет, ну, каково! Говорит, мол, это ненормальное поведение. Ну и те приехали, а девчонка им что-то, в сердцах, ляпнула. Вот так. Попасть – попадёшь, а выбраться – хрен. Диагноз тебе тут же лепят, все дела. Насмотрелся.
Партнёры эти, по бизнесу, друг друга только так пакуют. Кто первый позвонил, тому и верят. Из мужского отделения понарассказывали охренеть можно.
А ещё, вот, недавно мужик свою сюда запихал. Вон, на эту похожа, красотка, мля. Денежный, все дела. Так она в первый же день смылась. Растворилась. Говорят, выбралась  по пожарной  лестнице. А через пост-то как прошла? Там у нас амбалы здоровенные. Потом по всему городу объявы висели, мол, говорит на разных языках, английский, французский там. Одета круто, всё при ней; только опасна очень. Так что, Паша, парень ты умный. Умнеешь, в смысле. А тут только с умом и надо.
С этими словами санитар изъял откуда-то бутылочку пятизвёздочного командирского, и отхлебнул.
- Будешь? Ну, и правильно. Одобряю.
Он спрятал бутылку под халатом.
- Так её нашли?
- Не-а, - Саныч закусил кусочком хлеба, - хотя, не знаю. Муж искал, вроде.
Персонал на Пашу косился, потому как он не стучал на больных, но не грызли только потому что боялись: у него связи. Он не сомневался, что если бы только прозвучала команда, ему немедленно бы сделали тёмную, устроили «вязки», побаловали электрошоком, что там ещё в арсенале этой средневековой инквизиции.
Пашу бесило, что он ровным счётом ничего не мог сделать для Виктории. Пока не мог. Он наблюдал. Наблюдал за похождениями Саныча, за незаконными действиями медперсонала, - зачастую привлекали всех, включая уборщиков, это всегда практиковалось, - и фиксировал. Фотографии, он не сомневался, пригодятся. И это будет тот ещё репортаж из ада!

На лице очень полной женщины в лосинах в цветочек и дырявой в подмышках, выцветшей фуфайке, застыло выражение блаженства.
Она встала на цыпочки, пальцы в китайских шлёпках вывалились наружу, а потом грузно, устало опустилась вниз. Свесила обе волосатые, в складках, руки, потом сделала два шага, и застыла. О чём думала больная психоневрологического интерната номер 5, неизвестно, возможно, видела перед собой огромный, затихший, погружённый в ожидание и темноту зал. Мелкими шажочками, со звуком, напоминающим лёгкое «тук-тук-тук» пуантов балерины, неимоверно растянутые лосины двинулись в коридор.
Тут же, с другой стороны коридора, раздались уверенные шаги на каблуках. Они могли принадлежать только одному человеку. Запахнув расходящийся на груди халат, старшая медсестра с сопровождением обходила палаты. Врач Горелов поспешил скрыться, едва завидев довольно большой отряд. Гречихина была тем серым кардиналом, кому врачи передавали  полномочия,  и спешно возвращались в уютные кабинеты с цветком и компьютером на столе. Со времён средневековья мало что изменилось. С молчаливого позволения старшего медицинского состава здесь практиковались совершенно безумные методы (простите, процедуры).
Крадучись, легко подпрыгивая, «балерина» добралась до  конца коридора. Там что-то невразумительно пропела, и исчезла.
Делегация во главе с Гречихиной резко остановилась. Будто лошадь,  которая шла первой, переправляясь через ручей, фыркнула, а за ней встали остальные. 
- Я не поняла, за Блажко некому убрать?! – медсестра брезгливо приподняла широкую ступню, перетянутую ремешками босоножек. Под ногой растеклась внушительная зловонная лужа.
- Пучков!! –  заорал один из санитаров, - быстро!!! – он быстро огляделся, - Где Пучков? – он повернулся к остальным. 
Среднего роста, крепкий мужчина в халате, под руководством краснолицего завхоза, ремонтировал замок в дверях на первом этаже. У завхоза запиликал телефон. Его спокойствие, как рукой сняло.
- Слушаю, - он угукнул, и забрал отвёртку, - б…, дуй наверх! – кивнул он ремонтнику, - Гречихина! – он посмотрел вслед, и заорал, -  тряпку возьми!!!
Мужчина завернул в хозотделение, находящееся рядом с выходом во внутренний двор, сгрёб ведро, тряпку, вооружился шваброй, и, перемахивая через ступеньку, поднялся на второй этаж.
- От он, нарисовался! – встретил его у дверей Опасевич, санитар. Он молча повернулся, и пошёл. Мужчина за ним. – Ты ж уборщик, - хохотнул он, и, утопив руки в карманах, прибавил, - приступай! И побыстрее!!
- А замок? – обескураженно спросил мужчина.
Санитар остановился, и снисходительно, как старший младшему, пояснил
- Когда зовёт Гречихина,  хоть у начальника, хоть у президента чини. Бросил, и бегом!!! Усёк? - наклонился санитар.
- Понял.
- Ты это, перчатки надень! – крикнул Опасевич.
Уборщик послушался,  а чуть позже поблагодарил, -  чувствительный нос уловил разящий наповал запах.
Быстро управившись, мужчина отнёс ведро в помывочную, выстирал тряпку, и выглянул в коридор первого этажа. Одиннадцать часов, а в коридоре ни души. Ну, это и понятно: после врачей идёт Гречихина, все больные строго по палатам. Радовало то, что медсестру, похоже, сопровождали все санитары, которые на смене, уборщики и даже одна старенькая вахтёрша.
- Тут так заведено. Берут уборщика. Ну, вот, как тебя. Платят за уборку. За всё остальное, имей в виду, - нет! А что ты сделаешь?! Сюда, - завхоз вытащил из своего шкафчика небольшую стеклянную ёмкость и отхлебнул, - народ особый идёт. Хлебнувший, так сказать, лиха. Вот ты. Хочешь сказать, по зову души? Нет, милок. Тут, понимаешь мы все такие. Я тоже раньше капитанил, в море ходил.
Встретив удивлённый взгляд, пояснил
- А ты как думал? И дисциплину могу держать, и хозяйство. Я человечка сразу вижу. Тебе тут что надо? – задал он вопрос в лоб.
Выцветшие, в красных прожилках, чуть осоловелые, глазки пьяницы впились в Митрохина.
- Деньги нужны, - почесал тот затылок, и отвёл глаза, - уволили.
- Уволили, значит. Не буду копать, чего там тебя и как, но, смотри, денег тут не срубишь, а, вот, геморрой наживёшь будь здоров. Не задерживайся, мой тебе совет.
Завхоз крякнул, приложился ещё раз.
- Смотри. Я предупредил.
И  вышел, хлопнув дверью.
Разговор состоялся в первый день работы, а сейчас, в 11 часов, тишину пустого коридора нарушили глухие стуки. Митрохин быстро обнаружил источник: прилегающая к хозпомещению крохотная дверь была закрыта на железный прут. Он высвободил прут из петель, и оттуда немедленно вывалился молодой человек: высокий, бритый наголо, очевидно, крашеный блондин, с торчащими розовыми ушами. В тонких пальцах он сжимал сигаретный бычок.
- Курить же нельзя! – строго сказал Митрохин, и показал на табличку.
- Новенький? – вместо ответа парень протянул руку, -  Павел. Будешь? – он вставил в рот бычок, и извлёк из-за уха чудом не выпавшую сигарету. - У Гречихиной обход до 12ти, - пояснил он. Он махнул рукой, увлекая за собой.
В тесной, узкой каморке вдвоём было не развернуться, к тому же одну треть её занимал унитаз на подобии постамента. И тут была самая настоящая форточка, безо всяких решёток. Павел уселся ближе к унитазу, согнув колени, уборщик спешно закрыл за собой грохотнувшую дверцу.
- Реально, келья, - усмехнулся Митрохин своим мыслям.
- Ну, да, грешки замолить, - согласился Павел.
-  Больным?
- Не-а. Им не за что. Они не виноваты. Есть тут …
- За Блажко убирал? – уточнил молодой санитар, и с удовольствием затянулся. – Вот бедолага.
Было непонятно, кто бедолага: уборщик или балерина. Митрохин впился взглядом в связку ключей в кармане халата Павла. Митрохин не стал уточнять.
- Да. А ты как здесь…
Молодой человек с энтузиазмом пояснил
- Сказали, типа, толка от тебя мало, сиди, типа, тут. Только мешаешь. Психи, как тебя видят, рот до ушей, типа. Один раз побили даже. В смысле, не психи, - пояснил неунывающий санитар, - Но ничего. Недолго осталось
- В смысле? – Митрохин продолжал гипнотизировать ключи.
Он подсел ближе.
- В смысле, я альтернативщик. Слыхал? Во-от. Только МГУ закончил, папа сюда кое как запихал. Но я не зверь, как эти все, - торопился объяснить Паша, -  туалет открываю, когда просят. А эти, - он зыркнул серыми глазами, - мол, не ведись, психи страдать должны. Психи долго не живут. Ну, и всё в таком роде. Нет, ты понял?
- Понял, понял! А чё за ключи? – без перехода спросил собеседник.
- Внутренний двор, и.., - парень потянулся к окошку., - первый э…
Митрохин с силой  пихнул Павла. Субтильный Павел полетел со ступеньки вниз, спланировав головой об унитаз. 
- Ты чего?! Чуть башку мне не разнёс!! – заорал он, поднимаясь.
- Извини, Паш! - проговорил Митрохин, и выскочил наружу.
Он быстро приладил прут на металлическую дверь. Связка ключей, которая перекочевала в его карман, была увесистой.
Пашка загудел изнутри.
- Ты мне голову разбил!!! - чертыхнулся санитар. -  мне к травматологу надо!!!
               
                Неудача. Схватка с Санычем.

«Чёрт, хоть бы спросил, где от чёрного хода!» - ругал себя Митрохин. Он перебирал ключи, один за другим, пока, наконец, не нашёл нужный. – Да! – помолился он,  - спасибо, Господи.
От зарешёченного окошка палаты кто-то отпрянул. При взгляде на двери, если можно так их было назвать: закрывались они, по старинке, как камеры в тюрьмах, - становилось жутко. А здесь содержались женщины. Не арестованные, а обречённые из-за одной лишней Х-хромосомы годами жить в таких условиях, хотя многие из них умели улыбаться, разговаривать, и говорить «спасибо». Завхоз чуть ранее поведал ему леденящую кровь историю.
- Ты думаешь, чего тут возишься? Эти вот, волосатики, - он махнул в сторону палат, - санитара заманили, попросили помочь. В общем, чуть Мосина к праотцам не отправили. Ага, тихони. Стащили ложку, - уж не знаю, где они там её спрятали, - наточили, и …
Глаза Митрохина расширились. Мосин, и правда, взял больничный.
- Нет, - замотал он головой, - ничего такого! Хотя  не до смеху. В  замок, короче, вставили, согнули на хрен всю. Сутки к ним никто не мог зайти! Пока не высверлили. Спасателей вызвали.  Мосин уже концы отдавал, синий весь. В общем, они хлеб как-то пронесли. Пихали ему в рот, пока не стал задыхаться. А это отделение не для буйных!  – зачем-то добавил Пучков, - я предупредил, в общем.
***
Ему никто не звонил. Вероятно, завхоз остаток дня решил провести  за более приятным занятием, чем  починка замка. Он обычно уходил в сарай, где причащался, и  там же, на старом диване, частенько  заночёвывал.
Вот и хорошо. Сильно пахло едой, Митрохин сглотнул слюну – надо потерпеть. Персонал – в столовой.
Напустив на себя деловой вид, уборщик поднялсяся по лестнице на второй этаж. Номер палаты Виктории он, естественно, уточнил самостоятельно.

Виктория стиснула зубы. Тело дёрнулось и начало выворачивать. Палату распилило надвое. Словно гусеница на травинке, женщина стала вытягиваться вдоль стены. Сначала  уложились пятки, потом колени и бёдра. Казалось, спина дважды прогибалась в каждом позвонке. Руки намертво вцепились в отполированные края треугольной глыбы. Внизу ухала бездна. Не волны, и не горы, Она уже давно начала отсчёт. Айсберг начинал вращаться. Считать становилось всё труднее. Лишь бы не рухнуть, там, внизу, так страшно. Она запрокинула голову назад, полегчало. А когда, устав, свесила её  вниз, то глухо завыла: из бездны что-то надвигалось. Голова зверя увеличивалась, и, наконец, приняла более-менее чёткие очертания. Муравей приближался, зловеще шипел, и водил матовыми глазищами.
То, что Митрохин увидел, заставило его онеметь, хотя счёт шёл на секунды, с минуты на минуту зайдёт медсестра или кто-то ещё.
Совершенно без одежды, в кровоподтёках, женщина была привязана к кровати, ноги и руки её растянуты в стороны, голова вдета в подобие хомута, и подвешена к спинке. Неизвестно, сколько она находилась в  распятом состоянии. Руки и ноги посинели, глаза закрыты, лицо - в мелком поту. Женщину всю трясло. Он бросился разматывать хомут.
- Вика! Вы ведь Вика? – задавал он бессмысленные вопросы. Ему никто не мог ответить, Виктория падала в страшную безмолвную бездну. Она покинула айсберг, и теперь, свободная,  парила. 
Митрохин развязал первым делом хомут, поддержав безвольно свесившуюся голову Виктории, на ладони упали мягкие чёрные волосы. Он осторожно уложил её на кровать, и принялся стягивать с ног и рук плотно пригнанные брезентовые ремни.
– Вот ключи, Вика!!! – затормошил он девушку, - возьми!!!
Прямо перед кроватью, словно в насмешку, стояла бутылка с водой. Митрохин схватил её, быстро открутил и полил сверху на  голову. Девушка будто дёрнулась, но вновь обмякла; глаза оставались закрытыми.
- Дверь открыта, Виктория! Там, внизу. Чёрный ход. Беги…
Грудь Виктории продолжала тяжело подниматься вверх-вниз. Саныч ворвался вместе с дверью,  будто почуял, что кто-то есть там, где не ему быть не нужно.
- Ах, ты сука, - он с разбегу ударил Митрохина головой в живот, и тот, охнув, согнулся пополам.
- Тебя куда послали?! – Саныч пинал Митрохина.
Последний изловчился, и ухватил санитара за подошву 45 размера, тот грохнулся на пол, матерясь. Он успел дёрнуть Митрохина за капюшон. тот вырвался, вскочил на ноги, и  двинул Саныча по рёбрам. Санитар скрючился, схватившись за бок, и сипло дыша.
- Ты…ты..на кого?!
Он попытался обхватить Митрохина поперёк, но уборщик увернулся, и Саныч упал лицом вниз. Митрохин заломил его руку, и сел на поясницу, придавив весом.
- Это что ещё, я тебя, сука, спрашиваю?! – заорал Митрохин. – Лечите так?!
Саныч злобно скрипел в ответ, и задыхался. Митрохин держал его крепко, не давая ни малейшей возможности пошевелиться.
- Тебе крышка. Одному уже настучали. Миротворцу, мля. И тебе прилетит, - просипел Саныч.
- Что ей дают? Меня слышал?! - Митрохин изо всех сил вжал лицо санитара в пол. - Отвечаем. На. Мои. Вопросы. Тварь!
- Больно!!! Пусти! – взмолился санитар, - Аминазин, кажется.
Уборщик ослабил хват.
- Проверь, - прохрипел Саныч.
- Не понял.
- Проверь, говорю, - он махнул в сторону пациентки. Пульс глянь, - он посмотрел на часы, - долго в себя приходит.
- Тебя  так спеленать…
- Проверь пульс, б!!! – заорал санитар.
- Сам встал,  и проверил. Бегом!!! Дашь обезболивающее. Понял?
- Да понял!!! - затарахтел Саныч, - пусти!!!
- Пшёл!
Митрохин ослабил хват, и Саныч неуклюже поднялся.
- Чёррт!!! – заорал тот у кровати Виктории, - пульса нет.
Дыхание Виктории, и правда, было едва слышно. - Подожди. Увеличили? – уточнил Митрохин. – Когда? Зачем?
-  Я почём знаю: нам сказали, мы делаем! – вспылил Саныч, распахивая двери, и набирая номер врача.
- Пикнешь кому, – быстро проговорил вдогонку уборщик. -  Третью ходку схватишь, извращенец грёбаный. Я про тебя много чего знаю, - Митрохин хохотнул, - где сидел, за что, с кем.
Санитар, слушая гудки в трубке, метнул полный злобы взгляд.
- Да, да! И это тоже! – не глядя, добавил Митрохин, смачивая губы Виктории водой. Дверь с силой захлопнули. Очевидно, смысл слов до Саныча доходил быстро, так как не прошло и полсекунды, как он нёсся обратно, возбуждённо переговариваясь с врачами. Медсёстры тащили капельницы. Протопала бледная Гречихина. За дверями всё стихло.
Как же так вышло? Почему девчонка ещё здесь?! Это он, Митрохин, виноват.
- Чёрт!!!
Митрохин впечатал кулак в первую попавшуюся стену. Тут же телефону прорвался начальник. Иван спустился в безопасное место.
- Ты чё там зашухарился вообще? – спросил главный, - Хоть бы позвонил.
-  Времени не было. Скажи  Ленке, пусть больничный продляет.
- Замётано. Звони. Но ты это, не переигрывай. Просто вытащи, и всё. Порядки наводить не надо.
Митрохин промычал что-то в ответ. Он собирался закончить разговор.
- А у тебя что с голосом? – поинтересовался Гена.
- Гена. Тут пипец. Она чуть коньки не отбросила вчера. Перекормили.
- Вот же б…
- Вот и я о том же.
 ***               
Пашка уснул, приложив руку к голове, на бритом черепе красовался огромый синячище с запёкшейся кровью. 
- А, освободитель, – встретил он Митрохина. - Как всё прошло? На высшем уровне? Чёрт, гудит, сука, - сморщился Пашка. – Главное, за что??? Просто попросить нельзя было?
- Иди, травматологу покажись.
- Ой, какие мы добрые…Забей! Есть сигарета?
Пашка высунулся в форточку, закурив.
- Ну, чё там? Раздобыл ключи, вручил девушке, девушка сбежала. Все довольны, добро свершилось. Так?  - ехидничал санитар.
- Не совсем.
- А чего ж? - подначивал Паша.
- Накачали, мама не горюй.
- Надо было со мной обсудить. Побежал он. Она сопротивляется - её на вязки. Уже второй раз. Я смотрел предписание: Арсений Мухтарович увеличил дозировки. Это крайнее средство. Мне сам Саныч и рассказывал: одну так, без воды, несколько дней продержали. Конкурентка чья-то. В общем, чтобы подписала  документы. Об отказе. От доли в предприятии. Ну, это давно было. Ещё когда весь этот бизнес начинался. Ой, что творилось!!! Ну, рассказывали мне тут. Вот где заработки у них были. Сейчас не так, но…кое-что я знаю.
- Так чё делать-то?! – заорал Митрохин.
- Что делать? Что делать. Главврача слить, - неожиданно повернулся Паша, выдохнув в лицо собеседника облачко дыма.
- Чего-о?!
- Того. Но если у тебя кишка тонка, - проговорил практикант, - скажи сразу.
О, боже. Робин Гуд ещё один. Этот мозгляк  с розовыми губами давит на честность и порядочность. С ума сойти.
Паша дал сигарету Митрохину, и захлопнул форточку.
- Ничего они с ней не сделают. Я слышал. Мухтарыч по телефону с главным, мол, ничего не можем. Правда потом, такой, говорит: «Ну, да, согласен. Не поспит сутки, двое, трое - что хочешь, подпишет!» Сечёшь?
- Она что-то подписать должна.
- Не что-то, а приговор! С ним потом ни на работу. Никуда, ничего. В общем, что  признаёт себя нуждающейся в психологической помощи. А уж за диагнозом там не постоит.
- Чёрт знает что…
Тут был своя хренова запутанная, слаженно работающая на благо психиатрии, и личного кармана директора, машина. Агрегат. Система, которая перемалывает и не таких, как он и Паша. Какого он ввязался в это всё?! Это всё Гена.

                Армен Георгиевич.
Токалов не отвечал. Главврач нажал «отбой», и вызвал к себе лечащего врача.
- Армен Георгиевич, мы…
- Садись, - махнул главврач.
Оба помолчали. Главврач подошёл к окну.
- Барабанит уже час,  не уходит.
- Мать Токаловой. Мы…Я всё объяснил.
- Что?
- Вернее, не я, а постовая медсестра. Сослалась на меня. Что я не считаю, что состояние больной нормализовано. Она по-прежнему отказывается принимать таблетки, и еду. Кое-как делаем процедуры.
Армен Георгиевич перебирал изящными пальцами.
- Что ж, она там голодная у вас? 
Вопрос главврача прозвучал так, будто сам он находился на полярной станции, а интернат со всем контингентом: больными и медперсоналом – дрейфовали во льдах.
- Почему? Кормим, - он помялся, - как обычно.
- Как обычно, - задумчиво повторил главврач, и покачал головой, - а вы знаете, чья она супруга? Фамилия Токалов вам о чём-то говорит?
- Да, конечно.
- Не переусердствуйте! Вот что я хочу сказать. Милые бранятся, только ссорятся. А что случись, - он постучал пальцем, - нам, вернее, вам, не поздоровится. Условия нормальные?
- Вполне, - поспешил ответить лечащий врач, и Армен Георгиевич смерил его строгим взглядом.
Арсений Мухтарович вышел.
Главврач и сам не знал, зачем затеял этот разговор. Ведь всё же, как всегда. Чем любая другая, попавшая сюда по милости супруга, или по иным причинам (их было много), отличается от Токаловой? Надо бы  придти к ней, переговорить надо. Держать тут - как на пороховом складе, ничего хорошего. Пролечили, и, пожалте, домой. Правда, было ещё одно. И вот это он и пытался выяснить у без пяти минут депутата Заксобрания, Валерия Токалова. Она по-прежнему не признаёт себя больной, диагноз, который поставлен, её не устраивает, не смотря на огромные дозы нейролептиков. Условия Токалов обозначил: диагноз. Обязательно. Без него – не...
Армен Георгиевич откинулся в кресле, и полюбовался на красивый пейзаж на заставке компьютера: пальмы, песок, чудесная далёкая девушка в купальнике.
Он и сам боялся переусердствовать. Её совершенно здоровый сильный организм, похоже, боролся не на шутку. Какими-то невероятными усилиями она раздвигала искусственный туман в голове. Раздвигала, анализировала. Сопротивлялась. Правда, она не знает ресурсов своего организма и возможностей седативных.
И ещё. Армен Георгиевич чувствовал: мать так просто не успокоить. Она не поверит, она – мать. Стены прогрызёт, и вообще, - главврач поёжился, - опасно всё это.
Надо попробовать последнее средство. Нет диагноза – нет денежек, - невесело усмехнулся главврач. А Токалов заплатит хорошо.
Врач подъехал к столу, набрал пару кнопок селектора.
- Свяжите меня с  Гринь…Нет! Лучше вызовите ко мне! И два чая с лимоном.
Номер Токалова по-прежнему был «вне зоны действия сети». Чёрт знает что такое, - отшвырнул ручку главврач.
Арсений Мухтарович вошёл, по привычке, быстро захлопнул за собой дверь. Сжимая пальцы на руках, он молча ждал, когда главврач заговорит.
***
                Память. Дежавю.
Нина Степановна барабанила и барабанила, кулаки устали. Она упёрлась лбом в холодный, непрогретый даже летом, бетон. От бессилия  не осталось слёз. Пятиэтажное неуклюжее, нелепое и жалкое здание, почти всё в зарешечённых окошках. На мгновение промелькнуло что-то, чему названия не было. Промелькнуло ощущение того, что это уже было раньше. Как это? Дежавю.
Она видела как бы себя со стороны. Но это была не она, не пенсионерка Нина Степановна Ковалёва, а кто-то другой. И вот так же. В такой же солнечный, осенний, ясный день.
Женщина прикрыла веки.
Кто это был? Кто стоял, также упираясь лбом, и колотился?
Входили самые обычные люди, и мать им завидовала. В каком из этих окон  её доченька?
Память - что-то удивительное. Почему, из миллиарда миллиардов отражений, теней, обрывков фраз и звуков, оно отфильтровывает и выдаёт одно. Если считается, что человеческий мозг – самый совершенный компьютер, то, вне всякого сомнения, так оно и есть.
Нина Степановна смотрела на бетонную стену, а видела маленькие сжатые кулачки, которые барабанили по другой, выкрашенной в розовый цвет, но такой же неприступной стене. И колотили они, сами того не ведая,  лишь затем, чтобы потом не колотиться, и не выпрашивать вернуть назад своё самое дорогое, по глупости выплюнутое, выкорчеванное щипцами, живое.
Охранник в будке пропустил, но предупредил, что дальше - всё. Каждое посещение родных предварительно согласовывалось с врачом. Сегодня среда – день посещений. Среда и суббота. Да только ей пояснили, что лечащий врач против посещений Виктории.
Господи, что они там с тобой делают?! Она с досадой сбросила звонок Токалова, тот звонил и звонил, как с цепи сорвался. Хочешь узнать, где я. Приедешь, и заберёшь, как дочку? Нет, меня ты не получишь. Я ей нужна. Очень нужна. Хотя пробраться туда, почему бы и нет, было бы неплохо.
Женщина собралась отключить телефон, но прорвался ещё один звонок, и она не могла не ответить.
- Да, Вань, - устало ответила она.
Она и забыла совсем, что у неё есть муж, и вообще, какая-то другая, спокойная жизнь.
- Нин, ты где?
Муж переживал не на шутку, ведь она отсутствовала уже третий день.
- Я у Вики. Не переживай, - слабо улыбнулась женщина. – Конечно, приеду. Ну, ты что такое говоришь?
Она отключила телефон,  и вздохнула.
Любезно предоставленная мозгом картинка отмокла в проявителе времени, изображение закрепилось, стало пугающе чётким. И вернуло на двадцать пять лет назад.
- Нина Степановна! Там девушка. Она…
- Дорогая, тут, в основном, девушки. Мужчины, к счастью, или, к сожалению, не рожают.
Женщина постарше, с волосами, выбившимися из-под колпака, захлопнула журнал, сняла очки, и потёрла переносицу.
- Приём окончен, Леночка. Уже шесть. Идите домой.
- Она…Ей плохо, кажется. Ой! Смотрите!!!
Врач и медсестра выглянули в окно. Девушке было худо. Она ещё колотила по стене и входным дверям, но медленно оседала перед женской консультацией.
- Я спущусь! - с готовностью вызвалась медсестра.
- Я сама. Собирайся  уже домой! – улыбнулась врач.
Врач спустилась по опустевшему до 8 утра коридору на первый этаж, миновала небольшой холл, и открыла входную дверь. Зарёванная  гостья, казалось, не видит перед собой ничего. Нина Степановна не стала ждать. Взяла ревущую за плечи, та оказалась совсем невесомой.
- Давай-ка! Прохладно тут.
Девушка позволила втащить себя внутрь. Она слегка дрожала. Нина  Степановна глянула на часы, договорились ехать на дачу. Ничего, поедут позже.
- Хотите чаю? – предложила она, и, не дожидаясь ответа, пригласила, - пойдёмте.
Незнакомка разомкнула губы, и, безучастно, уточнила
- На кресло?
- Нет, нет. За мной. Можете идти?
Она привела девушку в комнату отдыха персонала, в этот час пустую.
- Вы …, - кивнула Нина Дмитриевна.
- Да, я в положении.
По тощей фигурке мало что было заметно. Но другие сюда не ходят: или осмотр или беременность.
Это прозвучало, как приговор. И тут на заведующую отделением обрушилось всё: обида, непонимание парня, и равнодушие его близких.
- Запишите меня на аборт, в общем, - подытожила решительно рыжеволосая Мария.
То есть вот после всего этого она так просто говорит: «Запишите меня. Всем будет легче!» Нет, прости, дорогая. Не могу. Уже не могу. И Нина Степановна перешла в наступление.
- А вы знаете, Маша, мало того, что у вашего малыша бьётся сердечко, он ещё и всё слышит. Вот эти крохотные, как куколки, зародыши сжимают ручки. И они …чувствуют, что скоро их убьют. Им очень больно, - Нина Степановна вздохнула.
Машины глаза расширились.
- Как слы-слышит? Там же ещё ничего.
- Ошибаетесь. На вашем сроке. Задержка недели три-четыре? Подойдите, я покажу.
- Куда я его заберу-то? – обливалась слезами девушка.
Вопрос врач намеренно отсекла, сейчас главное: напугать. Врач перешла на «ты», девчушке было не больше  восемнадцати на вид.
- Смотри. Вот твой ребёночек.
Она показала на третью картинку на стенде. Та долго рассматривала.
- Вы не понимаете!!! – зарыдала Маша, - меня мама…Мама на улицу выгонит. Она так и сказала: «Мне выбл..дков не надо!» Сами еле-еле, концы с концами, - всхлипнула девушка. – Нас ещё четверо, кроме меня.
Марию красили припухшие глаза. Её рыжим, совсем детским косичкам, и светлой коже с аккуратными точками веснушек ещё очень долго не понадобятся никакие советы красоты. Слёзы, к сожалению, не то средство.
- Маша, - серьёзно сказала Нина Степановна, - государство поможет.
- Государство?! – воззрилась ревущая девушка. То, что она переспрашивала, было хорошим признаком. Значит, цеплялась, значит, искала, как не совершить непоправимое.
- Оно нам-то толком не помогает, мамка ругается постоянно: «Им хоть три, хоть десять – двадцать рублей дадут, и не кашляй!» А папа умер.
- Государство, - повторила врач, - поможет. Я…помогу, - выдохнула она неуверенно.
- Вы? – недоверчиво спросили косички, глаза, веснушки.
Завотделением лихорадочно соображала: куда? Куда? Её одну?! Это просто опасно.
- В общем, у нас поживёшь, – выдохнула врач. -  До родов, - и, не терпящим возражений тоном, добавила, - дочка у меня - старшеклассница, младший – в шестом.  Так что. Квартира большая, места хватит. Школу-то закончила?
- Угу, - мотнула головой Маша, - в училище хотела, швейное.
- Ещё вполне можешь.
- Могу?!
- Конечно. Документы подают до сентября почти. Отвезу тебя. А там и мама оттает. А?
 Нина  Степановна погладила вздрагивающую ладонь девушки.
 - Всё будет хорошо. Встанешь на учёт! Буду тебя вести, если ты не против.
Маша помотала головой в знак согласия.
«Доносит, родит, а как на ноги встанет, переедет в старенький дом в черте города», - таков был план.  Дом достался от родителей мужа, и считался дачным, хотя был утеплённым, добротным. Надо помочь Маше, а потом она сама себе поможет: выбьет, всё, что ей, как матери-одиночке, положено.
Прошло полгода.
Дети Нины Степановны мужественно согласились с маминым решением. Теперь младший перебрался к ним с мужем в зал, но согласился спать только на раскладушке. Дочка освободила для Маши свою комнату, и жила теперь в Витькиной, поменьше. Маши дома вообще не было ни слышно, ни видно. Но её помощь по хозяйству все быстро оценили. Она ездила на занятия, приезжала, отдыхала, и принималась, как пчёлка, кружить по кухне. Готовила, и убиралась. Это было слишком, поэтому девушку попросили не сильно напрягаться.
- Ага! – от бледных худых щёчек не осталось и следа. Кожа приобрела цвет кровь с молоком, а постриженные рыжие волосы сильнее закучерявились. На лице постоянно была улыбка.
Она больше не боялась, ждала малыша. С детьми Маша быстро нашла общий язык, а отец семейства пропадал на работе, так что их общение сводилось к «здрасьте-досвидания!»

                Чистый «Спрут»!
Окна городской женской консультации номер 2 выходили во внутренний двор, общий  для роддома, и отделения патологии. Обычно там было тихо и спокойно, в воздухе витали запахи не бог весть какой больничной еды, бродили или грелись на солнышке два ленивых кота, игрался рыжий котёнок. Несколько машин персонала, дворовые постройки, - для прогулок рожениц и больных из патологического отделения использовался другой двор.
Но в 12.00 раздался непривычный визг тормозов, потом резкие, один за другим, хлопки дверей. Из чёрных иномарок, с озабоченными лицами, вышли три крепких парня в чёрных куртках, бритые коротко. Один из них подбежал к джипу, и распахнул дверцу. Четвёртый, который вышел, выделялся чёрным длинным плащом, и вёл себя более спокойно. Другие три напоминали борзых, спущенных с цепи. Лица напряжены, руки, отягощённые тяжёлыми кулаками, не знали, куда деться. Главный махнул одному из парней, и тот немедленно двинулся к чёрному ходу.
Нина  Степановна направлялась в соседний кабинет. Договорились, что она зайдёт за Лидой на обед. Лида открыла дверь, и сразу же замахала руками
- Нина! Нина! Смотри! – она метнулась к окнам. За ней её коллега.
Зрелище было под стать какому-нибудь сериалу.
- Ой, мамочки! – всплеснула руками Лида, - как в «Спруте»! Стрелять, что ли, будут?
Оставшиеся трое, плюс длинный в плаще, разошлись по машинам.
- Лид, ты сериалов пересмотрела, точно. Внизу же охрана.
- Какие сериалы?! Нина?! Охрана твоя их пропустила. Кошмар какой! Че им здесь надо-то?
- Вообще-то, мужья разные бывают. Как-то раз один спортсмен всю команду притащил. Мужчинам только повод дай! - посмеялась Нина. - Тут, под окнами, такой концерт устроили, Ла-Скала позавидует!!!
Раздавшийся нетерпеливый стук в дверь заставил замереть. Подруги переглянулись.
- Я открою! – бросилась Нина Степановна, но Лида отвела в сторону, и пошла открывать сама. Там стоял молодой, дерзко пахнущий одеколоном, с короткой стрижкой, и напряжённым взглядом, мужчина.
- Уважаемая, мне бы с Ниной  Степановной пообщаться.
Гость нетерпеливо повёл плечами, и шмыгнул носом. Пальцы правой руки проворно бродили по деревянным бусинам чёток.
Лидия открыла рот, повернулась к подруге.
- А за…Зачем? - она прикрыла дверь, чтобы защитить подругу от кого бы то ни было. Не церемонясь, посланец вставил в проём свой штиблет.
- Нужна. Срочно, - добавил он.
Он отодвинул Лиду, вошёл в кабинет, и уставился на Нину Степановну.
-  Сказали, что  вы тут. Или будем дальше в прятки играть? Ну-у, - мужчина развёл руками, не меняясь в лице, - мадам, это не серьёзно.
- Это я. Если вы ко..ко мне, то пройдёмте, - заикаясь, промямлила Нина Степановна, и встала.
- Мы от Крола, короче. Маша нужна.
Лида прижала ко рту руку, ахнула
- От Крола?!
Пришедший не сводил с них цепкого взгляда.
- Не, нет, - заикаясь, ответила Нина.
Парень неожиданно осклабился.
- Крольченко Дмитрий Васильевич, начальник мой. Послал за Машей.
- За какой ещё Машей? – выступила вперёд Лида, хотя отлично знала всю историю о рыжей беременной девчонке.
- Не валяй дурня, уважаемая, - вмиг переменился визитёр, - где она?
 Он перевёл взгляд на Нину Степановну, - насколько я знаю, она у тебя живёт. Поехали! И без глупостей!!!
- Она одна никуда не поедет!!! – топнула ногой Лида, - вы что себе позволяете?! Ворвались в медучреждение!!! Наехали тут, и вообще. Я милицию сейчас…
Парень усмехнулся.
- Не кипиши, пожалуйста, - вежливо попросил парень.
Он вздохнул, оседлал стул.
- Короче. Это Крола невестка, - он хохотнул, - так получается. Он только узнал. Ну, и, - он развёл руками, - типа, помочь хочет. Квартиру, то сё. Внук, как никак. Или внучка. Кто там у неё?
Почему-то сразу поверилось в эту историю, хотя из уст представителя группировки  Крола это могло быть, в том числе, и ложью.
- Мальчик, - ответила Нина Степановна, и послушно добавила, - я поеду с вами. На пару слов, можно?
- Валяй! – парень вышел.
- Лида! Ты на всякий случай, директору…В милицию не надо.
- Хорошо, Нин, позвоню! Главное, - зашептала Лида, - не бойся! Я через Крола по квартире решала. Правда, через знакомого. Справедливый он.
Лида перекрестилась, и перекрестила подругу. Молодой взял её  под руку, и направился прямиком к джипу. Лида наблюдала. Вот он распахнул дверь машины, вот, подал  Нине руку. Та уселась рядом с водителем; сам  сел сзади.
- Чистый сериал, -  заворожённо сказала Лида. Она прикрыла двери, и придвинула к себе городской телефон.
Водитель оказался чрезвычайно учтивым, лишними вопросами и разговорами Нину Степановну не донимал.
                Визит к Кролу.
Тогда она была, как во сне. Уже ничего от неё не зависело. Она просто доверилась, и поверила. Потом точно было, как в кино. Забрав Машу с пожитками, их повезли к Кролу. При вьезде на территорию дома, сопровождавшие  растворились, но их присутствие чувствовалось.
Хозяин лично встретил, рассыпался в извинениях перед  будущей невесткой, сожалел о том, что поздно узнал. Рядом с ним стоял молодой человек, которого он никак не представил, но при виде  него Маша растерялась.
Крол пригласил в дом, и Машу с молодым человеком оставили наедине. 
Пока разговаривали,  накрыли небольшой стол. А Нина Степановна молчала, как в рот воды набрала. Человек как человек, разговаривает грамотно, умеет, чувствуется. За столом были только близкие: жена, молодой человек, и две гостьи. Парня представили племянником, хотя Нина Степановна прекрасно поняла, кто это на самом деле.
- Я хочу выпить за прекрасную девушку: красивую женщину! - разошёлся Крол, - и скоро вы все узнаете, - он посмотрел на Машу, и та опустила глаза, - почему. - За вас, Ниночка! 
Крол поднял бокал с вином. Она хотела только одного: уйти, но это было не просто. Мария порозовела. Она не верила в происходящее, только смотрела счастливыми глазами то на Нину Степановну, то на  обретённую родню. Особенно нежным взглядом она одаривала Александра, тот сидел рядом, и держал её за руку.
Они тогда тепло распрощались, Крол совал деньги.
- Нет, нет! – энергично отмахивалась гостья.
- Вы невероятная женщина. Я на этом свете ещё поживу, так что не стесняйтесь. Малейшая проблема - милости просим! Ночью, днём. Всегда рады. Тут адресок, - он протянул визитку, - фирмы нашей.
- Пойду я, Дмитрий Сергеевич!
Нина Степановна, моложавая, стройная, должна была признать, что хозяин привлекателен, хотя и не в её вкусе. Не встретив возражений, женщина заспешила к выходу. Хозяин пошёл проводить, закурив.
Их окрикнули, гостья и Крол остановились.  Переваливаясь, к ней спешила Маша, и молодой человек. Он держал Марию под руку, Нина Степановна вздохнула с облегчением: вот и сладилось. Очень хорошо всегда после такого вот. Тогда она так и не узнала: помирилась ли Мария со мамой?
***
Сколько же прошло лет? Двадцать-двадцать пять? Она уже тогда была заведующей отделения патологии. Столько произошло: ушла на вольные хлеба, и очень удачно, Лида. Какие бы волнения не происходили на работе: сменялись начальники, происходили конфликты, увольнения, дрязги, склоки, некрасивые ситуации, когда заведение пыталось уйти от ответственности: кто из женщин не знает ужасных историй, когда  в родзале «что-то пошло не так». Кстати, об этом врач постоянно размышляла. Возможно, Господь таким образом вмешивается. Но ведь с его позволения ребёнок зарождается. Он меняет решение? Говоря земным языком, пересматривая новые обстоятельства жизни будущего человека,  признаёт, что ошибся. В общем, всё вокруг менялось, и только на двери кабинета заведующей висела табличка Домина Н.С.
                кандидат мед.наук.
Задумавшись, она переставляла солонку и сахарницу в форме домиков на кухонном столе. Виктория, слава богу, позвонила. Голос был слабым, но дочь решительно сказала, что скоро будет дома. И ещё обрадовала: перестали давать нейролептики. «Совершенно здоровому человеку - нейролептики!!!» - ужасалась в который раз женщина. Господь всё видит, он накажет. Всему своё время просто.
И, вот, поскольку Нина  Степановна была в своё время не просто умной женщиной, а начальником, то номер, который, по идее, она могла потерять, выбросить, сохранился, записанный в  тетради.
Правда, сто лет прошло, он мог сто раз поменяться. Но один-единственный шанс всё-таки был.
- По какому вопросу? – прозвучал безучастный молодой голос.
- Мне нужен Александр Сергеевич.
- Через час будет. Простите, а касательно чего? Тут коллекторское агентство. Вы в курсе?
- Коллекторское? - Нина Степановна мало что поняла, кроме того, что Дмитрий Васильевич тут, - я по личному.
- Саш, тут по личному, - уточнил голос в сторону, - номер шефа давать?
- Да, слушаю! – вероятно, трубка перешла к другому, - поясните вопрос.
- Меня зовут Нина Степановна . Я…, в общем, я знаю невестку Александра Сергеича, вот, хотела спросить, как у неё дела? Как малыш?
- Е-моё!!! – оттаял голос, - Нина Степановна!!! Это вы?! У Маши всё хорошо. А малыш уже студент!!! – довольно рассмеялся Александр. В общем, скажите, куда приехать? Мы вас заберём. Отец скоро будет. Лады.

                Звонок из прошлого. Заведующий неврологическим диспансером.

Армен Георгиевич отключил входящий звонок, бросил на стол мобильник. Потом  полез в стол, извлёк оттуда кнопочный, и набрал другой, никому не известный, номер коллеги.
- Говори! – без предисловий сказал Армен.
- Звонил Гюнтер. Просит о встрече.
- Хм, херру Гюнтеру прекрасно известно, что в ближайшее время я очень занят. К тому же комиссия…
- Он очень просит.
Арсений Мухтарович выделил слово «очень», и Армен тут же среагировал.
- Хорошо. Пусть будет на связи. Сегодня, в 20.00, - добавил начальник, - где, потом наберу.
Арсений отсоединился.
Опыт общения с немцами, с Гюнтером, в частности, был неплохой. В прошлом году они впервые вышли на интернат, сделали заманчивое предложение, от которого ни он, ни шеф, конечно, не отказались. «Деловые люди, приятно работать» - такова была оценка сотрудничества. Да, риск определённый присутствовал, но всё было щедро, в сроки, оплачено. Зав. отделения получил сумму в 500.000,  начальник – в два раза больше. Арсений довольствовался суммой чуть меньше, чем у зава, зато риск  минимальный. Ведь, если совсем начистоту, то и  прошлогодний, и, очень хотелось бы, новый, более глобальный эксперимент, выходил за рамки многого.
Когда работаешь вместе не один год, это прибавляет понимания. Он понимал Армена с полуслова. Ему нравилось быть в тени. Пока. Армен обещал посодействовать в частной практике, хотя и убеждал: «Тебе оно надо? Там не размахнёшься, на частных хлебах. Тому заплати, тому заплати. Вот у нас – да. Размах! И под крышей государства. Подумай! Тебе сколько? Мне б твои 47, дорогой, - вздыхал шеф.


***
Позвонили на общедоступный номер. Его, в общем-то, можно было найти в справочниках без труда, но и для нежелательных ушей этот номер тоже был первым в списке. Досаду вызвало другое – шеф опаздывал в автосалон...
- Армен, как живёшь? – раздалось в трубке.
Голос он не припоминал.
- Что вы хотели? – казённым тоном уточнил Карен Георгиевич.
Он прижал трубку к плечу, и поискал глазами визитку автосалона. Не обнаружив её в поле зрения, Карен заглянул под стол, и вытащил портфель.
- Чтобы ты свой пыл поунял, хочу, - неожиданно раздалось в ответ.
Мужчина крутнул код замка, тот не поддавался.
- В смысле? – Карен усмехнулся, - номером не ошиблись? – крутит колёсико, - у меня…
Трубка перебралась из правой в левую руку. Главврач потянулся к кнопке «отбой», но вдруг застыл.
- Лет двадцать назад ты не так со мной разговаривал, - трубка помолчала, - узнал?
Колёсико замерло напротив деления «0». Армен убрал портфель.  Он расстегнул ворот рубашки, и отвёл трубку в сторону, будто туда могли хлынуть воспоминания.
- Ты и тогда меня не слушал, как выяснилось. В общем, открылись новые обстоятельства.. По делу тех лесничих. Не гримасничай, всё ты помнишь.
Армен сграбастал пачку сигарет, пальцы предательски дрогнули. Он осмотрелся: этого не может быть. Тут не должно их быть, он регулярно привозил специалистов, не скупился на оплату. Докладывали: всё чисто: ничего, ни единого слова, не выходит за рамки кабинета.
Начальник взял себя в руки, с трудом зажёг сигарету. Надо просто успокоиться. Только однажды он явственно ощутил укол тревоги, но тут же отогнал дурные предчувствия: один из  агентства безопасности, вытряхивающего его кабинет наизнанку в поисках жучков, был незнаком; Армену тут же пояснили, что Разумов на больничном, а это-де их новый специалист, и он ничем не хуже.
- Армен, - по-свойски продолжал голос, - ты всё испортил. Сказано было: несчастный случай, а ты…Зачем Совенко отдал?!
Ни одно копьё недоброжелателя ещё никогда не  достигало цели, ни для того он столько лет строил свою крепость. Но сейчас всё по-другому: это были не гнилые копья из прошлого, а напалм, который швырял незнакомец как бы между прочим, незлобно, играючи. 
- Труп - на утилиз! Такой был уговор? Ты всё испортил. Я тогда жопу прикрывал перед комиссиями, не до контроля. А ты…Было бы шито-крыто всё. А теперь?
Короче, - вздохнул голос, - родня что-то накопала, - может, помог кто, - и про второго. Как там его? Прилукин.
Рука Армена дрогнула, он открутил крышечку с валидолом. Что этот идиот ещё скажет, значения не имеет, наговорил достаточно. И не боится, видно.  Голос он  так и не смог вспомнить.
- Молчишь? – не унимался неизвестный, - В общем, так. На дно лёг, и затих. Чтобы никаких там, сам понимаешь, эксцессов в заведении. Поспокойнее. Всё в рамках закона. Понял? Психов своих бережёшь, как зеницу ока!!! И не дай бог, Армен, не дай бог…Держи язык сам знаешь, где. У тебя там, вроде, контрактик левый, да, - хохотнул незнакомец, - намечается? А машинку чинить дорого встанет, - посочувствовал голос, - лучше новую возьми. А тут и немцы, да?
Армена бросило в пот.
- Как в твоей жизни всё хорошо складывается! Аж завидно.
Звонивший положил трубку, оставив главврача в состоянии оцепенения.
Армен Георгиевич выдохнул, откинулся на спинку кресла. Он вспомнил. Не  голос, -  а про тех, про кого он сколько жил, столько и помнил.
На этот единственный и не только этот, акт милосердия, как он окрестил его про себя, он всегда рассчитывал. Ибо знал: наворочено так много, что там по головке не погладят. Плохо ему там будет. Но ведь было и это.
***
90ые напоминали ему какой-то непрекращающийся кошмар. Тогда он работал в Судмедэкспертизе, в дежурной части, имел дело с другим материалом, если можно так сказать, более молчаливым.
Люди, которых по телевидению и в прессе называли «братвой», наладила к нему дорожку. Звонили, советовались. Сложно сказать, почему. Может, потому что он производил впечатление интеллигентного, непьющего (что соответствовало правде) человека. Приятное, с тонкими чертами лицо, обходительный, несуетной, малоразговорчивый. Помимо основной работы появился приработок, и не малый.
Он умел ладить со всеми, назначал экспертов на непосредственной работе: осмотр места преступления, и прочее; с удовольствием заменял товарищей, а при горячке вызывался ехать лично; никогда не отказывал. На него всегда было можно положиться: не пил, с женщинами меру знал: на утренний кофе никого не оставлял. Эти редкие качества очень ценили коллеги, любившие размах во всём, и, в свою очередь, шли навстречу.  Благодаря другому контингенту, обычный судмедэксперт не поднимался по служебной лестнице, зато вскоре обладал практически всей конфиденциальной внутренней информацией, не доступной для простого смертного: все коллизии, конфликты, и даже дела амурные; братва знала многое, и в дружеских тёрках раскрывали ему глаза. Зачем он им, всезнающим, Армен вскоре узнал.
- Слушай, тебе в дежурке-то не надоело? Человек ты дельный, - рассуждал его знакомый из другого лагеря.
Он также пафосно, как и Армен, умел говорить, имел интеллигентный вид, периодически находился в местах лишения свободы.
- А начальник ваш, как бы получше сказать…Старый он уже, Армен, - знакомый бросил камушек, и  замолчал, зорко глядя за кругами на воде. Будто знал, что попал прямо в цель. - Да, кстати! За Ваху от души! Вот.
Они были щедры. Может, им было приятно, если последние моменты пребывания на поверхности земли их товарищ проводил в достойной компании - Армен плохих специалистов не посоветует. Знали, что ни на крест золотой не позарятся, ни на деньги, которые непременно клали покойнику в пиджак.
Привозили, просили «сделать в лучшем виде, как при жизни», сували фотку, - всё, как обычно. Давали большие деньги.
А как-то раз попросили, чтобы в заключении кое-что подправили. Просивший был не из группировки, но позвонили те, кто заслуживал доверия.
От посетителя сильно разило спиртным. Армен кратко кивнул, и они недалеко прошлись. Он мог попросить кого-то, к примеру, Кротова: за него Армен (негласно имеющий полномочия, выходящие за рамки начальника дежурного отдела) мог поручиться, но не стал. Всё обсудили быстро и к обоюдной выгоде.
- В общем, нехорошо вышло, кхе, -  мужчина в наброшенном на строгий костюм халате держал руки за спиной. - Не так. Вам начальник мой звонил? – уточнил он с расстановкой.
- Звонил, - кивнул сопровождающий.
Тут гость как будто улыбнулся самому себе, мыслям, будто сам себе поддавал жару в бане.
- И-и-и, может, и оно, – он поднял глаза, - и так! – произнёс он странную фразу, - свыше виднее.
Он стоял с другой стороны стола, освещённого синюшным светом ламп, и едва сдерживал тошноту. Наконец,  принудил себя посмотреть вниз. Прижимал к лицу маску, только это мало помогало.
Бывший сослуживец, лежащий на столе, уже не мог ничего добавить; вообще ничего не мог. Мужчина пафосно положил руку сверху.
- Прости, Гавриков. Прости. Напиши, Армен, мол, упал он, в общем, бытовая травма. Родня убита горем, проверять не станут. А мне, ну и начальству, сам понимаешь, облегчение какое.
Армен проводил мужчину, тот ушёл на неверных ногах, предложив обращаться по любому вопросу.
Армен не постеснялся, обращался не раз. Совсем скоро станет тесно, и  ему устроили повышение. Директор психоневрологического интерната - место, несомненно тёплое, и очень удобное. Тот факт, что специализация, мягко говоря, не очень соответствовала, мало кого интересовал.
Под ногой несчастного Гаврикова он тогда обнаружил 2 тысячи долларов.
А незадолго до того, как получить вышеупомянутое тёплое место, к нему, под покровом ночи, привезли мужчину в камуфляже, с бурыми пятнами в районе живота и паха; от головы мало что осталось.
- Хотели в болото, - пояснял его знакомый, тот, что ранее привозил Гаврикова, - но боязно что-то. Сам смотри, в общем. Так-то никто не ищет уже. Сгинул. Куда вы там неопознанных деваете?
Армен насторожился.
Что-то такое он совсем недавно, что-то такое было. Вспомнил! Фото в газете.
«Пропали двое лесничих. Ведутся поиски». На фото почему-то был только один мужчина; вероятно, фото второго найти не успели. Вот ведь ирония судьбы. На фото он был незнаком, но жизнерадостным и с головой, а тут – вот он, рядом лежит, и уже почти без, губы скорбно сморщены.
Армен впервые позволил себе  посоветовать.
- В кочегарку бы завезли, мужикам пузырь дали, - пожал он плечами.
- Да ты что, Арменчик!! - замахал руками гость. - Им, алкашам, разве доверишь?
Позже он прочитал в газете, пойдя против своих правил, - после работы обычно не читал ничего, - что оба пропавших сопровождали приехавших на рыбалку москвичей. Лесничими их окрестили, чтобы поспокойнее новость подать. Москвичи, как выяснилось из других источников, тоже были не простые. Имели крепкие деловые связи с милицией, которая, фактически, крышевала криминалитет, связанный с незаконной рыбодобычей.
-  В общем, не дай бог! Никому. Армен. Слушай, кажется, Бочкина на пенсию отправляют, так что, - лысоватый мужчина погрозил пальцем. Понял меня, да?
Армен кивнул.
-  Бывай, - крякнул посетитель, и растворился в темноте, оставив Армена наедине с трупом и вопросами, на которые надо было ответить хотя бы самому себе.
Был такой пунктик: всё записать, увековечить, так сказать. Он должен всегда оставаться профессионалом, плевать на деньги, на «тех», кто ведёт свои игры, и уже много лет набивается в друзья. Правда была одна: правда настоящего патологоанатома, а им он был, есть и будет.
И Армен, не взирая на позднее, 3 часа ночи, время, взялся за скальпель.
Наутро стали названивать самые разные люди. Видимо, обзванивали морги, больницы, - пропал же человек. Армен дал указание отвечать всем одно и то же: «не поступало».
Измученная, с кругами под глазами, женщина, которую потряхивало от недосыпа, встретила его на ступенях старого здания. Он встретился с её глазами. Она что-то знала, как-то пронюхала.
- Что вы хотели? - Он постучал по табличке, -  вот график работы.
Он раскрыл зонт. Внешний вид Армена Георгиевича никак не вязался с его деятельностью. А, сказать по правде, он готовился к другой работе. Это заставляло его дышать по-другому, выше  нести тонкий профиль, чаще пробегаться по витринам с кожаными портфелями; и что греха таить, оценивающе посматривать на красивых девушек. Скоро он позволит себе всё.
- Отдай его мне, - услышал он еле слышный шёпот в спину, - отдай, прошу!!!
Из-за немногочисленных деревьев выступили ещё два человека, видимо, родня, и уставились на врача.
И он проявил первую и последнюю в своей жизни слабость. Вот они, стоят тут, у административного корпуса, а в метрах ста, в сером стальном морозильном нутре – тот, кого они хотят забрать. И откуда узнает об этом мент? Да ему наплевать уже. Если что, заменить,  и всё.
- Завтра утром приходите. Нет, не с самого утра, надо же по-человечески всё.

Психушка.
Маленькая, щуплая старушка с седыми короткими волосами осторожно вытянула нижний из пачки журналов на столике, и погладила глянцевую обложку.
Бабушка эта отличалась даже внешне: опрятная, спортивного кроя, кофта, мягкие брюки. Она присела,  открыла пёструю страничку журнала. Раздались шаги дежурной медсестры. Шлепок по руке не заставил себя долго ждать. Старушка не вздрогнула.
- Че тут делаешь? Все там! – окрикнула медсестра.
- Почитать, - внятно ответила женщина, и взглянула серыми, спокойными глазами. Руки нервно поглаживали обложку, - я посижу тут. Не хочу телевизор.
Медсестра закатила глаза, вздохнула, её халат едва не треснул. И неожиданно смилостивилась. Ей и самой не очень хотелось с психами, их рожи осточертели. А как они воняют…фу.
Она плюхнулась на диван, искоса посматривая на опрятную бабульку, потом с трудом закинула одну ногу на другую.
Вскоре послышались шаги. Медсестра быстро приоткрыла край халата, выпрямилась, и напустила  томный вид.
Шумной толпой  санитары проследовали наверх, возможно, в отделение для буйных. Последним шёл новенький уборщик.
Вообще, медсестра выбирала только санитаров, но уж больно новенький был хорош, ради него она бы пренебрегла правилами, но вот незадача – тот никак не шёл на контакт. Она и декольте под халат, и глаза от души подводила.
- Ну, что? – зевнула медсестра, глядя в спину предмету воздыхания, - чего пишут-то? – она рассматривала свои ногти, пошевеливая толстыми пальчиками.
- Разное, - слегка прошепелявила старушка.
- Ну-к, покажи, - потянулась медсестра.
Старушка торопливо перелистнула, и ткнула на заднюю обложку.
- Понятно, - резюмировала медсестра, - идиоты и есть идиоты. Государство только время на вас тратит.
- Танечка! Это вам!
Внутри у медсестры захолонуло. Она подняла глаза. Новенький протягивал шоколад. Она открывала-закрывала рот, как будто перехватило дыхание.
- Танечка, на пару слов? – тон Митрохина стал слегка требовательным.
Вилина покраснела, и кивнула старушке
- Пройдите к телевизору, в комнату отдыха, пожалуйста.
Иван про себя улыбнулся: он прекрасно слышал, как сама вежливость ежедневно обкладывает больных десятиэтажными ругательствами.
Как только бабушка скрылась, Митрохин взял медсестру за руку, и почти потащил за собой. Она не сопротивлялась. Такой мужчина, не то, что Саныч: вонючий и грубый.
Иван впихнул девушку в бытовку, закрыл двери, и усадил на старый диван.
- Раздевайтесь.
Ивана не отягощало чувство вины, поскольку семьи у него не было, любимой тоже. Медсестра, косясь на дверь, приспустила халат. Знаком он показал снять бюстгальтер тоже.
Митрохин подошёл совсем близко. Он положил ладони на плечи Вилиной.
- У меня  к вам просьба, - он наклонился, и поцеловал сначала одну, а потом другую, похожую на мяч, грудь; медсестра закатила глаза.
- Ка-какая?
- Небольшая, - ответил Иван, - мне нужны ключи…от кабинета Армена.
- Я…я принесу. Когда?
Через пять минут у обоих не было желания разговаривать. Она была похотливая и податливая, как кусок теста.
- Как можно скорее, - размякшим голосом сказал Иван, и знаком показал девушке пересесть к нему на колени.
***
От Виктории не укрылось то, как смотрит на неё молодой альтернативщик. Как, невзначай, что-то фотографировал, и прятал телефон обратно под халат. Последний раз это было, когда молодую девушку, новенькую, куда-то тащили: возможно, на «вязки». Девушка брыкалась, и на каждой её ноге висело по санитару. Дряхлая уборщица, без которой прекрасно бы обошлись, и та выслуживалась, шла рядом, то причитая,
- Ну, что ты, что ты…ничего страшного…Добра тебе хотят, дурочка!!!
То угрожая:
- Ну-ка смирно лежи!!! Её лечат, а она ещё недовольна. Вот так. Так.
Естественно, всё проходило под руководством Саныча. Они пронеслись мимо палаты Виктории, та успела увидеть, как за ними нёсся Павел; вот он вытащил телефон, и заснял мерзкую процессию.
Сейчас он тоже появился в дверях комнаты отдыха, отыскал глазами Викторию, словно хотел что-то сказать, но передумал, и скрылся. Лицо Павла было очень сосредоточенным.
Вика успела махнуть рукой, санитар просиял.

                Психушка. Знакомство с Ирой.

Она поплелась в свою палату, и прилегла,  привычно глядя  в потолок. Шум в голове постепенно оставлял, неясное разноцветное полотно раскладывалось на вполне определённые составляющие: палата белая, лампа жёлтая. Лосины смешные, детские, футболка – в арбузах. Впервые она улыбнулась. Почему её больше не кормят таблетками?
Решили больше не тратиться? Всё плохо, - это как когда живность откармливают на убой, а потом, когда уже всё, - прекращают. Или, наоборот? Вика мучалась вопросами. Надо бы поймать Пашу, поспрашивать. Лишний раз подставлять его не хотелось, женщина знала, что молодому санитару влетало будь здоров, хотя он не сдавался, гнул свою линию. Её вытащат, теперь-то уверенность возвращалась в тело, ноги, руки. Сегодня Виктория впервые как следует расчесала потерявшие блеск волосы, и соорудила подобие причёски.
Ей до ужаса захотелось посмотреться в зеркало. Здесь их не было вовсе, и она довольно быстро к этому привыкла. Вообще, человек привыкает ко всему, - констатировала женщина. Она успела привыкнуть к тому, что достаток, который она создала своими, в том числе руками, помогал ухаживать за лицом. Делал его лет на пятнадцать моложе, морщинки с удовольствием впитывали маски, а новинка косметологии - инъекции, - заставляли красивые, тонкие черты лица, напоминающие актрису Деми Мур,  сиять. Всё остальное она делала в «Дель Роса»,  девчонки никогда не отказывали. Виктория ходила в спортзал, иногда бегала. Здесь она прибавила килограммов пять-семь, сначала это было невыносимо, потом – приемлемо, кожа на лице и руках подсохла и слегка пожелтела.
Дверь открылась. Вика присела на кровати, и уставилась на женщину. Она, конечно, вспомнила. Сейчас та похудела, лосины свисали, а при высоком росте она смотрелась подстрелёнышем. Виктория бросила быстрый взгляд на руку пришедшей.
Больная закрыла дверь, её взгляд стал обычным, человеческим. Скрестив на плоской груди руки, как будто её знобило, женщина подошла к Виктории.
- Можно? – спросила она.
Вика опасливо отодвинулась, но кивком разрешила. Женщина села рядом.
- Что смотришь? Да они там все, у телека. Опять согнали.
- А медсестра?
- Ушла куда-то. Раньше, как пришитая, а сегодня целый день носится куда-то. Ира, - представилась гостья. Не дожидаясь ответа, она спросила, - ты тут как? Дай угадаю. Муж укатал?
Вика опустила голову.
- Что бедный, что богатый, да? – с горечью сказала Ира, и потянулась тощими ногами, сжав желтоватые кулачки. - Меня вот тоже. Звоню ему каждый день, телефон выпрашиваю, забери, мол, отсюда. Не могу больше. А он смеётся: «Конечно, - говорит, - Ира, - ещё чуть-чуть подлечат, и заберу!» Уже три года забирает, - невесело вздохнула она.
Чтобы прикрыть волосы на ногах, Ира стянула пониже короткие штаны. Виктория заметила, и, усмехнувшись, задрала свои. Несколько дней назад и на её ногах появилась бурная растительность. Это было кошмаром, поскольку убрать не было никакой возможности: станки и прочее запрещалось. Однако, кошмаром это было бы в её прежней жизни, здесь важнее было другое. Что они вообще живы. Что дышат, и разговаривают.
Викин смех сначала был похож на слабый кашель, она давно не слышала своего голоса. Закудахтала и Ирина. Женщины смеялись, хоть у обоих в глазах стояли слёзы.
Вика вспомнила визиты неврологических больных к ним, в центр. Вспомнила маленькую седовласую старушку, так похожую на её бабушку. Такие же ясные, серые глаза. Она очень выделялась на фоне остальных, с самыми ужасными диагнозами. Но и эти резво забирались на кушетку, улыбались, радовались возможности побыть нормальными женщинами; стеснялись своих волос, и запаха несвежих ног.
В первый раз Вика не совсем поняла, какого рода больных привезли. Как всегда, надела маску, перчатки, и приступила к осмотру, болтая с пациентом «о птичках». Женщины  отвечали приветливо, даже повышенно счастливо. Ласково называли Викочкой, и поминутно вздыхали.
- Выздоравливать надо, девочки! – от души пожелала Виктория, полируя машинкой пятки пациентки. Повисла неловкая пауза.
Присутствовашие медсёстры и сопровождавшая больных, переглянулись, Алла, так звали её клиентку, - вдруг замолчала.
Вика, в стеклянной защитной маске, медленно подняла глаза. Алла, виновато улыбалась, перебирая руками, напрочь лишёнными женской привлекательности, и не зная, куда их деть. Вика перевела глаза на персонал: те откровенно ужимничали, и смеялись у неё за спиной.
И до неё дошло. На лице Аллы лежал отпечаток невозможности.
Такие обычно маются в специальных коррекционных школах, потом их, и там отсеяв, переводят в специнтернаты, где они живут до конца жизни.  Алла вдруг ухватилась за то, что услышала, и закивала быстро-быстро, как будто бежала за чем-то очень важным для неё,
- Да-да! Да-да!! Выздоравливать, да!!! – она счастливо улыбалась, и уже по-другому, грациознее, сползла с процедурной кушетки.
Когда пациентка вышла, к Вике подошла начальница.
- У неё шизофрения, - сказала она, - с интерната других не возят. – Давай следующую. Там, смотри, у неё…
***
Они сидели долго, похоже, персонал устроил себе укороченный рабочий день; начальники давно ушли, а медсёстры в их отсутствие слегка ослабили присмотр.
- Думаешь, сойти с ума – надо что-то особенно? Нет. Меня, вон…А , да я уже говорила: муж - сюда. За что? У нас своя клиника была, небольшая. Я ведь врач. Да, не смотри так. Три года назад я по-другому выглядела: в костюме, на «Ауди».
Ира помолчала, то ли припоминая, то ли подбирая слова.
- Кого дети довели. Вон, как Егоровну.
По описанию Вика немедленно вспомнила старушку, похожую на её бабушку. Божий сероглазый одуванчик. Кому она-то помешала?
- Муж у неё погиб, душа в душу жили. Горевала сильно. А дети, нет, чтобы помочь, к себе забрать, подсуетились. Невестка сюда и укатала.
Вика смотрела на скуластое, что ещё более подчёркивала стрижка, безбровое лицо, и пыталась представить другую Ирину. «Брови выпали, - сообщила Ирина, - почти сразу».
С длинными волосами, которые бы скрыли скулы, Ира была бы привлекательной метиской.
- Сейчас меня трудно назвать женщиной, - засмеялась Ирина, и прикоснулась к ней рукой. Вика взяла женщину за руку, и слегка пожала.
- Как всё было? – осторожно спросила она.
- Я когда с ним, ну, встретилась. У меня ребёнок был, мальчик, - глаза Иры увлажнились. - А потом он сына ударил первый раз. Извинялся, я простила. Всё повторилось. Я так жалею, что сразу не ушла!!! Избил он Женю до реанимации. Что мой ребёнок ему сделал?! Я-то поначалу себя в руки взяла, когда дежурила у палаты, домой поздно приходила или вообще не появлялась. А как-то пришла, и вижу эта морда с кем-то любезничает, улыбается так, заигрывает. И я не выдержала. Чуть его не придушила: мой мальчик при смерти, а эта мразь…Он милицию вызвал, а меня трясёт так, что, ну вообще с собой не могу совладать, зубы стучат, всё плывёт.
Они меня скрутили, а мент, помню, глянул на меня
- Так у неё приступ! Тут другая служба нужна. Ну, и вот.
- А ребёнок?
- В детдоме он, - не поднимая глаз, ответила Ира, - но ему 17 скоро. Я мужу-то звонила, надеялась, что хоть вытащит, а там я уйду уже. А муженёк ушлый оказался. Зачем ему я? Так он единолично бизнесом владеет. Клиника вся его. Мы ж её вместе учреждали. А так я – недееспособна, и не могу быть владельцем. Вот так. Ещё и врал. Через врачей, как я потом поняла. Накачивали психотропными. А когда неделю не спишь, так плохо, всё, что хочешь, подпишешь. Отказалась я, в общем, от своей доли в его пользу. Ну, и всё. Он звонить перестал. На мои звонки отвечает, правда. Некуда мне, в общем, идти. Тут хоть кормят, поят. Научилась тут…
Ира выговорилась, и утопила лицо в ладонях
- Я даже ненавидеть его уже не могу. Вообще всё прошло. Приняла, наверное, как есть. Знаешь, раньше бизнесу когда училась, посещала курсы все эти, с коучами.
- А что с мальчиком? – перебила Вика.
- А что? Ему, как сироте, квартиру дадут. Потом, может, к себе заберёт. Заберёт, как думаешь?
- Он звонит?
- Звонил. Раньше. Он, в общем, меня лишили материнских прав. А сыну сказал, что я от него отказалась.
Похоже, у Иры действительно выплакались все слёзы.
Виктория обняла женщину.
- Обязательно заберёт, Ира. Но ты выйдешь отсюда. Раньше.
Ирка сгорбилась, её прорвало: вздрагивала, всхлипывала, швыргала, заходилась в плаче.
- Поплачь, поплачь, - гладила её по спине Вика. Перед глазами пронеслись все события, такие похожие, но тем не менее, разные, - я тебя вытащу, Ир, - серьёзно сказала Виктория.
- Ты б себя вытащила! – проревела Ира.
***

                Мармарис. Звонок Вежиря.
«Кто там ещё?»
Токалов выпростал руку из бледно-розовой простыни, и потянулся за телефоном. Вообще, здесь, за пределами, он предпочитал кнопочные. Но трезвонил смартфон: забыл выключить.
В окно бунгало шелестели беззвучно кроны пальм. Он встал и распахнул двери, тут же нахлынули звуки начинающегося тропического вечера. После моря он решил прилечь, да так и провалялся до вечера. Надо одеться, и в ресторан, что-ли, сходить. Там живая музыка, пару коктейлей. Он уже заприметил фигуристую, лет тридцати, с короткой стрижкой, она неплохо бы смотрелась на его огромной кровати. Токалов открыл бар, вытащил бутылку виски, положил лёд, и добавил сока.
- Да! – рявкнул он.
- Валерочка!
Карина.
- Я уехал. Приеду, позвоню, - Валера стянул шорты, и разложил на огромной кровати лёгкие брюки.
- Ты не позвонишь. Я в больнице…я не…
Он отсоединился, и, не глядя, бросил трубку.
Карина чудом осталась жива. Преисполненная самых чудесных ожиданий, - беременность - хороший козырь, - она отправилась к подруге на дачу.
 «Я богата!!! «Дель Роса» мой! Мо-о-ой!!!» - билось и колотилось  висках; в машине что-то играло, она всё время прибавляла громкость. «Теперь эти лохушки узнают!!!» Она имела  в виду всех: от бездарных школьных учительниц, ставивших ей двойки, до маминых подружек, прозябавших в нищете, но тыкавшим матери на её загулы то с одним, то с другим. По крайней мере, у неё всегда были деньги. И какая разница, как они заработаны. Особую неприязнь Карина испытывала к столичным  модельным агентствам: со своими 1метром 65, не смотря на длинные ноги, ей везде отказывали.
«Плевать на вас всех!!!»
Токалов не  успел предупредить, и на выезде с дачи, прилично под шофе, Карину занесло. Травма позвоночника, переломы обеих ног.  Телефон  Валеры теперь отзывался единственной фразой: «Абонент вне зоны действия сети».
Он вылетел, наспех собравшись, почувствовал что-то. Надо было срочно прояснить голову. И Мармарис идеально подходил.
Опрокинув пару коктейлей, он, наконец, переоделся. И телефон зазвонил ещё раз. Чертыхнувшись, Токалов взял телефон, и посмотрел на экран. Номер ровно ни о чём ему не говорил.
- Да.
- Привет, Токал.
Голос прозвучал уверенно, будто тот, кто там был, знал: трубку не бросят. И, действительно, Валера скривился, но не нажал «отбой». Он обтёр губы, ища глазами…и закрыл двери. (или что там?)
- Ну, - выжидательно ответил он.
После разговора он некоторое время сидел на кровати, скрестив пальцы рук. Звонок Вежиря, правой руки Крола, означал важность вопроса. В деловом мире это нормально: смотаться на денёк, а после вернуться. Но можно и послать. Кто сейчас Крол, и кто – Токалов: успешный бизнесмен со связями, которые позволяли в любое время заходить как к губернатору, так и в Управление МВД. 
Он крутил, взвешивал, слишком много лет прошло, слишком. И за всё это время – ни разу, ни звонка, ни напоминания о прошлом; ничего. Понятно, наблюдали.
В спортзале, куда он всё-таки решил зайти, мысли не покидали. Небольшой чёрный чемодан, лаконичный, и строгий, ждал в номере.

                Более чем холодный приём.
В тонированных окнах  «двухсотого» отразились столбы добротного забора,  за ним –  крыша особняка.  «Пришло время - сам Крол зовёт его, нуждается». А в начале!
Он почтительно внимал каждому слову из  раззявленного, хрипатого рта. Хотелось перенять и манеру разговаривать по душам: заходить издалека, не спеша, с расстановкой. Каждое слово укладывать ровно, правильно, уместно. Любил старик метафоры красочные. Сочувствие выказывал. Тут любой размягчался, дескать, не зло же держит батя, пожурит, да отпустит. И тут Крол поддавал жару: всё, обложен ты и тут, и тут, и там. И спасёт тебя - тут он указывал направление разрешения ситуации.
«А если нет, - настигал раскатистый голос удава, - хребет сломаю!!! Понял?!»
Хребты ломали редко, чаще – трясли долги, оберегали подопечных, лупцевали, превращая лицо в шар с опухшими чёрными выпуклостями глаз, угрожали. Умел Крол говорить и с братанами, и с властями.
Открывший ворота мужчина, смерив взглядом визитёра, жестом пригласил проследовать за ним, пересёк лужайку, и оставил ждать на грубо сколоченной лавке.
Токалов не успел поморщиться, как Крол лично вышел навстречу, широко расставив руки. Спускаться не стал, дожидался наверху.
«Не изменился, - мелькнуло у Токалова.
Он вылез из машины, кончиками пальцев, плавно, направил дверь.
Сутулый, рубашка старомодно заправлена в  тёмные костюмные брюки, выпирая шаром на животе, несуразные тёмные очки.  Весь какой-то средний: роста, наружности. Но голос можно было узнать из тысячи.
- Валера!
Точно! Удав из «38» попугаев, волк из «Ну, погоди». Что-то среднее. И хотя удав был гораздо добрее, Крол многих ввёл в заблуждение  задушевной бархатцой  голоса.
 - Приветствую, - сухо бросил Токалов, взбежав по ступенькам,  и расстёгивая на ходу пиджак. Увернувшись от объятий, проследовал в дом за хозяином. Старик передвигался как-то неравномерно. Выпить в своё время любил, но сейчас, наверное, завязал: годы не те. Больной: здоровье и раньше было не ахти, все знали. Невысокий, худой, с невзрачным, бледным, рябоватым лицом.
- Присаживайся, -  закрыв двери кабинета, указал старик на один из диванов. С облегчением опустился на другой, напротив, кинул очки на столик.
- Видишь, вась, - кивнул Крол на большую картину: море, пирс, маленькие белые домики,  -  обживаемся помаленьку. Ты ж у меня тут, в новом доме, не был, - с полуутвердительно-полувопросительной интонацией поинтересовался Крол. Поймав оттенок насмешки в кончиках рта собеседника, спешно добавил
- Ну, твоего-то поскромнее, а? –  рябое лицо ощерилось в улыбке, но тут же  скривилось, - ревматизм, - наклонившись, потёр беспомощно голень. - Старость. А ты ничего, молодцом. Смотрю, слежу.
- Михайлов – прокурор, друг твой, да? – кротко поднял он свои бесцветные брови.
Токалов ждал. Друг не друг, а не раз  уже обращался -  Токалов связи московские поднимал. Будет день, и вернётся должок, а пока пусть капает.
Крол, уловив нежелание говорить на эту тему, сразу отстал.
- Хотел как-то корефану помочь. Тебя попросить. Не стал. Не с руки как-то.
Скромничает. Валерий терпеливо ждал. Переход от  спокойствия к ярости у Крола был очень коротким:  уж это он навсегда запомнил.
- Времена какие были, - бесцветные глаза Крола уткнулись в пиджак собеседника, - настоящие! Честный вор-гордо звучало, -  Крол затянулся, - понятия были! А сейчас бизнес, бизнес… 
Токалов  терпеливо ожидая, когда собеседник перейдёт к главному, мельком взглянул на часы.
Кряхтя, Крол поднялся, достал из бара коньяк и пару широких стаканов.
-  Раньше, - Крол не поинтересовался, что будет пить гость, просто разлил и поставил перед Токалом, - чуть что, к нам, а сейчас - к ментам. Помнишь, васянь, очереди на приём: мы и за администрацию, и за милицию. Депутатская приёмная!
Крол выпил,  закусив лимоном. - А? – опять ощерился в улыбке старикан.
Токалов не притронулся – его это уже не трогало: честь, понятия, общак. Помнится,  Крол своей жене, всю жизнь официанткой проработавшей, бриллианты купил, лапу свою вот туда, в общак, запустил. Поднялись люди – спихнули быстренько на Сизаря. Отлучили. Крол закурил, закинув ногу на ногу, замолчал.
Чего он хочет?
Токалов занервничал:  кабинет  проходной, - вон,  вторая дверь за стеллажом. Там  явно кто-то есть: слушает и вооружён. Облизнув губы, бизнесмен откинулся на диване.
«Крутит, страху нагоняет. Напоминает. Да только нет никаких долгов за Токаловым. Может, и были, да не у него, а у босяка того, который на зону малолеткой попал, которого Крол под крыло своё взял, - отец просил».
Нет больше того босяка, нет и не будет. А долги свои тот уркаган малолетний отработал. Как освободился, так и начал службу: где разговорами, где кулаками. Где какой замут, туда и отправляли. Так что, не обессудь, Дмитрий Иванович Крольченко, «разошлись, - как в той песне, - пути-дорожки. Кому – почёт, а кому – неотложка»
- Крол,  ты ж не для того меня дёрнул, - не выдержал первым Токалов. – Решить надо чего, говори!
- Нетерпеливый, - перебил Крол, неожиданно легко для своих лет поднимаясь. – Ты думал, Валер, - у меня к тебе предложение деловое, да?! А просто так, к старику, к другу твоего отца, между прочим…эх…
- Ну, ты ж помнишь, раздрай был. Не порешали в тот раз. Хочешь, зайдём к тебе. С женой, - добавил он после небольшой паузы.
Быстро оказавшись сзади гостя, Крол выглянул из-за его плеча
- С женой?! В гости? – изобразил он удивление, и в Токалова впились водянистые глаза.
Так учитель, зная, что ученик не готов к уроку, всё же слушает его, склонившись над журналом, усмехаясь, выбирая момент, когда лучше прекратить  театр. Валера вздрогнул. «Вот оно как. Вот оно что», - лихорадочно соображал Токалов, - вот откуда.
 Костлявые, сильные пальцы Крола внезапно сомкнулись на толстой шее гостя.
- Семья, говоришь? - Крол враз остервенел. - Зазнался ты, вась, - старик не обращал внимание на хрипы, - это плохо. Нет у тебя семьи: ни прошлой, ни нынешней. Нет.
Токалов посинел, выпучив глаза,  хватаясь и отнимая ладони. Нехотя, Крол разжал пальцы. Валера рванул, тяжело дыша и откашливаясь, - перед глазами плыли синие круги, - к окну, ощупывая задний карман штанов. Не сделал и шага - из другой комнаты вылез  удалец в чёрной майке, пониже ростом, но гораздо худее, жилистее, и грубо толкнул, заломив руку.
- Не имеешь пра-ва! – взвыл гость, пытаясь достать мобильник левой. Парень заломил вторую, голова Токалова беспомощно свесилась. – Я…я…
- Ой, - Крол уже сидел на диване, нога на ногу, и курил, - васянь, как ты вот сейчас заговорил: я - то, я – это. А помнишь Сизаря? Упрямый был такой. Но куда деваться? Слушай, - перешёл на доверительный тон Крол, -  а кого ты, уё@бок в психушку запихал, а? Не свою жену? – прищурился Крол.
- Не твоё дело! – прохрипел Токалов, лишив главаря возможности поиграть в кошки-мышки.
- Ладно. Оставим. Не моё, - разгонялся Крол, - давай о том, что моё. Валер, я человек не злобный, не жадный, ты ж сам знаешь. Но не люблю хамства. Деньги где? – добро спрашивал удав, - за столько-то лет, чай, накопил, можно и поделиться, а? Что молчишь? Не вовремя, да? Ты тут такой весь крутой, белый и пушистый, во власть метишь. И друзья у тебя хорошие. Всё знаю, Валер. Только ты ими не прикроешься.
Самоуверенности у Токалова поубавилось.
Крол махнул парню в чёрной майке, тот ослабил хватку.
- А, кстати, жена-то твоя в курсах? – добавил старик, - кто муженька-то её вальнул? - тон опять стал ласковым, что означало самое худшее. - Не рассказывал ей? - притворно удивлялся Крол. - А-яй-яй! Валера, Валера.
Токалов скрипел зубами и ждал: что бы он ни сказал, не имеет значения. Молчать надо, хрен с ней, с женой – за неё Крол предъявлять не станет. Семейные, так сказать, рамсы, раскаяние изобразить, то-сё. Кстати, как вышла-то на Крола? Там, где она сейчас, почище зоны строгого режима. Да и вообще, Вике о прошлом он почти не рассказывал.
- Долго я ждал, Валер. Думал, ладно, переметнулся, дело хозяйское, - не ты первый, не ты – последний, но своих хоть не забыл. Нет - нет, да  поможешь. Смотрю: артель свою сколотил, дела пошли, растёшь. Думал: недосуг тебе. Сам знаешь, вась, много не надо, пацанам табачку подкинуть, на Новый год яблоки – конфеты без обёрток.
«Куда клонит? За себя-то забыл уже, и не напомнить…» - стало душно, Токалов жестом попросил у чёрной майки воды.
Тот налил, подал, Токалов  залпом осушил стакан в его руках.
- Да не ёрзай, - Крол перешёл на почти дружеский тон. - Вопросы обсудим, да по маленькой,  в баньку, а, васянь? Или  западло с нами? Вижу, - Крол встал, и подошёл к окну, выходящему во внутренний двор, где, якобы, невзначай прогуливался ещё один из свиты, - в падлу. Вась, ты  весь как  блестящий, новый локомотив, вперёд бежишь, вагоны у тебя отцепляют-прицепляют, меняют, ты можешь туда, а можешь – туда, да хоть вообще с рельсов сдрысни, и лети. Но есть один вагон, - повернулся Крол, -  ни отцепить, ни оставить нигде, он всегда с тобой. Прошлое твоё.
Прошлого было с лихвой. Ни отца, ни маму Токалов не знал, воспитывала бабушка, преподаватель французского, но недолго. Потом попал в интернат – первые университеты выживания. Там быстро погрыз всех, кто пытался мешок ему на голову натянуть, и опрокинуть. Отец, вечный сиделец, позаботился: Крола наладил приглядеть. Так и попал малец именно туда, куда надо: настороженный, с холодными серыми глазами, волчонок. Чётко понимал, что от него требуется, и выполнял лучше других. Отцу было бы не стыдно: из Токала вышел толк.
Дрожащий, обманчиво мягкий, голос Крола вернул Валеру к действительности, ныла шея, всё происходящее казалось нереальным. 
- Давай вспоминать. Отец твой за тебя просил. Не могу  смотреть, как ты в дерьмо превращаешься, беспамятное. Кто тебя десять лет назад отмазал, - в лоб начал он, -  когда ты Таньку, любовь твою ненаглядную, вглухую заделал? 
Токалова передёрнуло. Если бы не сидел, пошатнулся бы. Нашёл точку внизу, и упёрся туда.
-  Вещдоки, экспертиза, кто?  - продолжал злобно Крол, -  Михайлов твой? Или эти, как там твоя партия зовётся? Забыл, извини. Нет! Крольченко Дмитрий Петрович, собственной персоной. Кто протоколы осмотра стряпал, ментов, прокурора обихаживал, кто? – Крол развёл руками. – А ты с нами так, васянь?! –  нависая сверху, он поднял за подбородок оцепеневшего Токалова. – Поднялся? Оперился? – Крол больше не был похож на невзрачного дедка. Теперь внушительная фигура Токалова казалась съёжившейся и жалкой. Голос зазвучал более хрипло - удав начинал сжимать кольца.
- А кто, - отчего-то дрогнув, спросил авторитет, - ребят моих положил? – Думаешь, не знаю? Думаешь, дело давнее? Лёшка, Сашка, - лучшие  пацаны. Были.
Крол внезапно отошёл и встал лицом к окну, пронёсся тяжёлый вздох. Валера исподлобья метнул взгляд по сторонам, и на окно. Назад смотреть смысла не было, там, конечно, замер чёрная майка.
- А ты знаешь, - продолжил Крол после длительной паузы, - как я все эти годы Лёхиной матери в глаза смотрел? Знаешь?! Ей бы просто знать, куда к Лёхе придти. Или не помнишь?!
Валера мотнул головой.
- В глаза смотри, сволочь!!!!! – заорал Крол. – Не помнишь, как я их к тебе на завод послал? Одну машину обгорелую и нашли! С трясиной рядом! А ты горбатого лепил, что тебя вообще тут не было. Что улетел. А машину твою видели.
Поправив ремень, Крол прошёлся туда-сюда.
-  Прилукин, кстати, хороший был человек. Не то, что ты, гнида! Спра-вед-ли-вый.
Токалов оцепенело молчал – отовсюду  обрушивалось прошлое. Бряцало, стреляло сквозняком, напоминало скрипом тюремных решёток, шаркающими подошвами, грибком на ногах, затхлостью камеры. Настоящее - тут, рядом, за дверью, рукой подать. Только не даст Дед ему уйти, не даст.
- Что ты хочешь? –  Токалов не узнал свой разом севший, постаревший голос.
- Смотри, разговор клеиться начал, - ещё злобно, но уже остывая, проговорил Крол. – Чтобы ты знал, я, лично я, ничего и никогда тебе не прощу. Ты всех нас опаскудил. Раньше со всеми договаривались. Они к нам - с пониманием. Чего всё это стоило. Шаг за шагом условия отвоёвывали. И на тебе уже столько, что, - Токалов, продолжая, покачал головой.
- Парня этого знаешь? – с фото смотрел молодой лет двадцати: высоко поднятая стрижка с обритыми  висками, задорный, светлый взгляд.
Токалов молчал.
- Внук мой. А могло его не быть. Только есть на свете люди добрые. Не то, что ты, шкура. И я тебе, - опять его пальцы хищно потянулись к самому лицу Валеры, - хребет переломаю, если ты ещё раз, хотя бы пальцем, хоть бывшую тронешь, хоть ещё любую бабу другую. 
Крол кивнул бойцу в чёрной майке, тот быстро удалился, вернувшись с бумагой и ручкой.
- Чайку ещё принеси, - совсем миролюбиво добавил Крол. – Разговор тяжёлый. Но ты, васянь, сам виноват. Зазнался, делиться не хочешь, беспредел нам вот из-за таких, как ты, приписывают. Мы теперь, конечно, не то, что раньше. В тени. Скромненько. Но всё помним.
Извольте, как говорили раньше, - съязвил Крол, потирая руки, - сударь!
Не дожидаясь, спихнул оцепеневшего мужчину с дивана.
- Давай! Садись! – расхаживал нервно Крольченко, скрестив руки за спиной, - подписывай! – водянистые глаза впились в затылок, словно выстреливая каждое слово, - подписывай, и отпущу. Нет – здесь останешься, – и замолк.
Перед глазами у Токалова поплыло. Он выхватывал отдельные слова, верить не хотелось. Почувствовав движение за спиной, полуобернулся, - принёсший чай  замер сзади,  не собираясь уходить, - и склонился за столом.               

                День рождения заведующего психушкой.

Армен Георгиевич перебросил лёгкий плащ на левую руку, и, как много лет в подряд, взбежал (не без одышки), на четвёртый этаж. Он принципиально не пользовался лифтом, в отличие от своего заместителя, и приходил рано. Обозревал пустынное пока ещё пространство, и торопился скрыться в кабинете. Утро обещало замечательный осенний день. Он свернул в своё крыло, и в нос ударил этот запах. Главврач вырос в Сочи, и всячески это подчёркивал, мол, и климат не тот, и флора побогаче! Он не стал включать общее освещение, и в полумраке, приближаясь к дверям, жадно хватал этот запах. А тот становился всё больше, объёмнее, богаче.
Два огромных букета гиацинтов. Боже, как он мог забыть! Армен Георгиевич наклонился к столику у кабинета, и вдохнул пьянящий запах полной грудью. Все знали его слабость. Так уж повелось, что старший медицинский персонал из года в год соревновался с младшим, к которому примыкали и уборщики с нищенской зарплатой. Причём началось всё именно с младшего, более молодого и харахористого. Старшим ничего не оставалось, как ни ударить лицом в грязь перед начальством, показать, что они не хуже.
- С днём рождения, Армен Георгиевич! – выпалила секретарь, когда он вошёл.
- Спасибо, Алла Захаровна, спасибо. Поставьте цветы…куда-нибудь…я поработаю, - он торопливо закрыл изнутри двери кабинета.
Вообще-то, официально, кабинет располагался в другом корпусе, административном, но ему нравилось здесь; сюда то и дело приходили с докладами начальники отделений, сюда, в конце концов, приходил то и дело жаловаться Саныч, - негласный смотрящий, - как про себя его окрестил Армен Георгиевич. Серый кардинал. Нет, до серого кардинала Саныч никак не дотягивал. И Армен бы сто раз подумал, прежде чем доверить ему информацию. Исполнитель им с Артуром ой как не помешал бы: он почти всегда на месте, знает, где какой санитар, да и про больных в курсе;  На этом, в конце концов, настаивал Гюнтер. Саныч, конечно, был бы незаменим и в случае, если что-то вдруг пошло бы не так.
Посидев с несколько минут, Армен Георгиевич выглянул вновь
- Аллочка! Всё как всегда!
- Поняла!!! - энергично махнула головой сильно постаревшая красавица, которая ещё пыталась влезть в юбку двадцатилетней давности, отчего дышать было трудно, и напялить десятисантиметровые каблуки.
Она спешно нажимала кнопки вызовов, и терпеливо инструктировала каждого.
- Дим Саныч, привет! – поздоровалась секретарь.
- Виделись, -  оборвал Саныч, - ну чего там, будет, нет?
- Да, - тоном небожителя, включающего солнце для всех земных тварей, ответила Алла.
- Отлично!
- Как всегда, Дим, как всегда, - более проникновенно ответила секретарь. Она уже спустилась с небес, а, поскольку, о похождениях Саныча ходили слухи, а нездоровый флёр только разжигал в женском коллективе интерес, то на роль того, с кем можно наставить мужу рога, Дмитрий Саныч тянул.
Обзвонив старший медперсонал, а ему она всегда давала небольшую фору, Алла поправила накрученные с самого утра кудри, и глянула в зеркало, округлив губы. Она просто не имеет права провести бесполезно. Сидящий вечно на даче муж в эти планы не входил.
От двух огромных букетов у неё просто голова шла кругом, она терпеть не могла гиацинты.
Робко протиснулась голова  медсестры Вилиной.
- Ал Захаровна, привет!
- Здравствуйте! – секретарь деловито копошилась в компьютере.
- Сегодня, как всегда?
Вместо ответа Алла показала на настенный календарь: красный кружок возле цифры «15 сентября», и буквы «д.р».
Вилина кивнула, и исчезла. И без календаря каждый помнил: 15 сентября – день рождения Армена Георгиевича. Учитывая, что пятница, для старшего медперсонала это означало  застолье, а для младшего – возможность немного расслабиться ввиду праздника.
***
Саныч, который уже успел отмерить из бутылки в шкафу пятьдесят миллилитров, со своим спутником, громко смеясь, спускались с третьего этажа. Раскрасневшийся, он чуть не наскочил на Ивана.
- А, миротворец, мля!!! – заржал он, - приветствую. Что-то промелькнуло в его глазках, но тут же пропало. – Это…не в службу, Иван, на пару часов, подмени!!!! Паха-то..Ай!
Он недоговорил, и как дед на нерадивого внука, махнул рукой. Казалось, это разговор двух добрых сослуживцев, и не более. «Почему Саныч  не донёс?»
Протопавшая на каблуках Вилина, словно невзначай, коснулась Митрохина бедром, Ивану очень захотелось немедленно проследовать в её кабинет, но сейчас не время. Надо найти Пашу.
Заспанный Павел опоздал. Едва он вошёл, с повязкой на голове, Митрохин потащил его в каморку.
- Паш, они праздновать долго будут?
- Что праздновать?! – протёр глаза Павел, - И вообще: с какой целью интересуемся? – неторопливо прикуривал он, высунувшись в форточку, - ааа, ты про Вилину, чтоль? – обернулся он.
- На вопрос ответь!!
- В прошлом году, говорят, тортик с барского плеча и шампусик барин подогнал, - хохотнул Паша.
- Па-а-аш! – терпение Митрохина лопалось, -  оглох, что ли?
- Ну, чего Паш, Паш!!! Откуда я знаю?! Я здесь месяцев десять только. У Вилиной своей и спроси.
- Я не понял. Ты чё злишься? Не дала, что ли, тебе?!
Пашка напустил на себя безразличный вид.
- Я бы её спрашивал. Забей! - он выбросил бычок на улицу, - короче. С Токаловой я поговорил, с Ириной – тоже.
- Никто не видел?
- Нет. Я чё, дурак, что ли?! Женщины понятливее тебя, между прочим.
- Паш! – терпение Ивана подходило к концу. Санитар, такое ощущение, издевался, -  Саныча нет.
- А-а!!! - развеселился санитар, - дошло!!! У Армена ж днюха! – хлопнул он себя по лбу, – Вань, нельзя было сразу?! Корефан вчера приезжал. Мы до утра почти...
- Усугубили, - понимающе сказал Митрохин.
- Типа того. Голова чугунная, а ты ещё орёшь!
- Давай, в кучу собирайся. Сегодня или никогда. Понял?
- А что? - промямлил Паша. Лицо и уши альтернативщика после вчерашнего были стойкого красного цвета, - всегда готов, как говорится.
- Ну, если готов, держи ключ. Сейчас разузнаю, как там у них всё, где, чего. Через пять-десять минут здесь же. Я к дежурному врачу метнусь, подожди.
- Слушай, запри меня тут пока. Покемарю.
Паша, натянув на себя тёплый халат, свернулся калачиком прямо на полу.

                Иван Митрохин. Психушка.

Иван с порога оценил обстановку: дежурила молодая незамужняя Кышлина. Маленькие, быстрые глазки на узком лице, и стройная фигурка. Он перешёл в нападение, прикрыв дверь, и облапил девушку со спины.
- Ой, - тут же разыграл он спектакль, когда встретился с расширенными зрачками Кышлиной.
- Вы что?! – заорала она.
- Тих, тих, - Иван буквально отпрыгнул. Он сложил руки в умоляющем жесте, - извините, я перепутал.
Кышлина одёрнула халат, и двинулась на выход. Митрохин встал на её пути.
- Один вопрос. Что вы делаете сегодня вечером?
- Дайте пройти!!
- Пожалуйста! Ответьте. Вы сегодня похожи на ро…
- Отдойдите!!! – взвизгнула девушка, упёршись руками в его грудь.
- На розу! – договорил Павел, и обхватил её кулачки.
– Вы-пус-ти-те!!! – вырывала она руки, - Вы что, не понимаете?! У начальника день рождения!!! Мне надо быстрее!!! А времени уже десять!!! Мне идти надо.
- Куда? Отмечать?
- Поздравлять. Если не придёшь – у Армена Георгиевича память хорошая.
Кышлина, видимо, устала, или на неё подействовал запах одеколона. Митрохин тут же уловил.
- А давайте отметим его день рождения здесь, с вами?
- С ума сошли, что ли?! – на  лице девушки появилась хищненькая улыбка,  показались острые зубки.
- Сходите к больным, и начнём, - наглел Митрохин, - а вечером приглашаю в кафе. В ресторан. В караоке! Петь любите? Или танцевать больше? Я, знаете, как танго умею? Вы уме..?
Не дав опомниться, Иван задал следующий вопрос
- До скольки обычно гуляют?
- Допоздна. Сигарета есть? – спросила Кышлина.
- Конечно! – Иван полез в карман халата.
 Кышлина метнула оценивающий взгляд, и это от него не укрылось.
- А где гуляют обычно? – он приобнял девушку, слегка придвинув к себе. Та отодвинулась самую малость,  рука Ивана осталась на прежнем месте.
- Так здесь, на четвёртом, и сидят. Там  кабинет. В прошлом году, часа в два, наверное, собрались, уехали. В ресторан, что ли, Армен всех повёл. Ну, танцевать, покушать. «Фрегат», кажется. За городом
- Ясно. А как же такая красавица? Все гулять будут, а вы тут?
- Да что вы?! Поеду обязательно! А потом – сюда, дежурить. В прошлом году Евгения Борисовна не пошла, у зубного была, так он её премии лишил, - добавила Кышлина шёпотом. - Вот и делайте выводы!
- А санитары?
- Санитары, хоть и старший медперсонал, обычно у себя.
- Дмитрий Саныч, говорят, приближённый к телу. Это так?
- Да не, шеф близко никого не подпускает.
- А Арсений Мухтарович?
- Его - тоже. Не очень. Они не друзья, вы не думайте!
Врач давно забыла о руке Митрохина, обнимающей её её крепко и нежно.
- Да я и не думаю. Как с вами можно о чём-то думать? Так…можно ваш номер?
Кышлина колебалась недолго. Вынув небольшой листок, и карандаш, она высвободилась из объятий собеседника, и нацарапала номер.
«Вот они, врачи. Другая бы набрала цифры, мол, лови, сохраняй! Другое мышление, чёрт возьми. Ответственность!»
Он преисполнился уважения к Кышлиной, и посмотрел на часы. Они показывали 10.20 утра.
Пока что никого не встретилось. Иван самонадеянно подумал, что санитары (хоть и являлись старшим медперсоналом, на четвёртом этаже их не привечали), и вахтёры уже сели отмечать; как выяснилось, происходило это на первом. Завхоз, опять же, по рассказам Саныча, праздновал то с одними, то с другими, поскольку должность не предусматривала никакой точности в этом вопросе.
Больные тоже будто почувствовали некую свободу, то и дело выскакивали с дурным выражением на лице, напоминая ошалелых первоклашек. При них была только одна девушка-санитарка. Её Митрохин не видел прежде.
Когда он вернулся в каморку, Паша вовсю храпел.
Быстро закрыв помещение, и, для верности, водрузив железный штырь, Митрохин  спустился вниз. Сегодня было всё по-другому: главной медсестры, которая неизменно начинала маячить в коридорах, ожидая окончания обхода, не было видно. Не было видно ни дюжих санитаров, ни других медсестёр. По заведению витал новогодний запах шампанского и свеженарезанных апельсинов.
- Привет, Максимовна! Как дела? – поприветствовал Иван вахтёршу.
 Конторка была полна ключей, ключа начальника пока не было.
- Сегодня лафа, - ответствовала крупная, с двойным подбородком, дама с молодёжной стрижкой. – Сигаретки не будет у тебя? – ласково спросила она.
- Ирина Максимовна, свистнете, как главный уйдёт? А? – спросил он, передавая сигарету женщине. - Вот сюда, - постучал он по клочку бумаги.
- Конечно, - расплылась Максимовна, и закашлялась.
- А потом съесть надо! – добавил Митрохин, и зашагал прочь.
- О-ой, съесть! – весело сокрушалась Максимовна. Помусолив пальцы о сигаретку, она с удовольствием втянула терпкий запах табака.
Иван прогуливался по внутреннему дворику. Ввиду тёплого дня, оба кота лениво и уютно возлежали на пожелтевшей траве, котёнок, у которого заметно подросли ноги, а тельце осталось шарообразным, барахтался неподалёку. Покуривая, Митрохин неторопливо прошёлся до противоположного корпуса: тропинка, кирпичный забор, облезлая скрипучая калитка с нерабочим замком амбарного типа. Всё в порядке, обходить территорию Максимовна точно не будет. Вот её сменщица, та - да. Неукоснительно соблюдала инструкции, и лично, в сопровождении санитара, обходила несколько корпусов.
Он то и дело взглядывал на часы, чертовски медленно двигались стрелки.
- Вышел! – коротко сообщила вахтёр. – В смысле, ушёл.
- А зам?
- Пока нет. Мухтарыч же на больничном!
- Точно,  забыл.
Вот и хорошо. Мимо пронёсся завхоз. Он дохнул сильным запахом алкоголя, и пробормотал
- Ты ещё тут, что ли? - Пучков быстрыми шагами удалился.
Воспользоваться приглашением Вилиной  Митрохин решил позже.
- Да я не сплю, не сплю, – забормотал санитар, когда Иван отворил каморку, - пить охота.
- Мозги слипнутся!!! Бегом!!!
- Я быстро, к автомату, а?
- Бегом, сказал.
По мнению Вилиной, сегодня должны рассосаться совсем рано, поскольку де у Армена позже будут другие гости, и со своими он решил отгулять днём. Посему в 14.00 все, кроме дежурной санитарки, будут отпущены домой.
Паша вышел из лифта, и уверенно направился в правое крыло, карман отягощала пачка сигарет и флэшка.
               
                Психушка. Какие секреты скрывал компьютер заведующего.

Стало душновато, Павел расстегнул воротник рубашки под халатом. И вовремя, потому что оттого, что наивно (после незатруднительных манипуляций) выдавал на экран компьютер, и впрямь стало трудно дышать.
Павлу стало казаться, что за окном – не 2005ый, а, как минимум, начало двадцатого века, и что он не в психоневрологическом интернате, а где-то в богом забытом лепрозории на краю земли. Как же так? Неужели такое…? В полиции он повидал, но…
Как справедливо в своё время утверждал  преподаватель какой-то из непрофильных (профильные - компьютерные информационные  системы) дисциплин, даже незаряженное ружье раз в год стреляет, а ещё: даже самые опытные допускают досадные промахи.
Но для  Армена Георгиевича это не было ошибкой, он просто рассматривал компьютер, как удобное место хранения. Собрать в одном месте всё, что касалось его жизни. Почти всей жизни, потому что личной, как все знали, у него не было. Менялись барышни, имена которых не удостоились попасть в компьютерную память. Главной любовью была работа. И Павел очень удивился, а потом вошёл во вкус, и качал всё в подряд. Кадры из анатомички, страшные, реалистичные, были тщательно рассортированы по датам и годам. Порой какая-то заметка, предложение, и, наконец, цифры.
Слишком углубившись в прошлое, он решил копнуть ближе к дню сегодняшнему. С кем он имеет дело, Павел понял, осталось только надеяться, что ему удастся скачать всё безнаказанно, быстро, не оставив следов.
Одно то, что начальник интерната осуществлял, при поддержке немцев, подобные проекты, наводило ужас, и было достаточно, чтобы упечь за решётку надолго.
«Фрицы грёбаные!!! -  Пашка сжал кулаки. Захотелось покурить, но нельзя.
Имя Гюнтера Шварца ему ничего не говорило, пояснений не было. Проект состоялся два года назад, в 2003 ем, прошёл «успешно», непременным требованием было участие 2/3 больных интерната.
Последняя запись была сделана несколько дней назад, и опять Гюнтер Шварц. Гюнтер. Удача тут тебе улыбнулась, значит. Сколько ж ты забашлял, если запрещённые (название препарата фигурировало нагло, открыто) лекарства психам, как аспирин, раздавали, а потом по полгода, и больше, тщательно записывали. А главврач, а зам его, а персонал?? Люди они вообще? Или клятву Гиппократа дал - клятву  забрал?
Паша потёр покрасневшие глаза, у него в горле пересохло и непонятно, от чего больше: от чудовищного преступления, которое – вот оно, тут. Всё задокументировано. Или от того, что хотелось курить.

Санитар почесал подбородок. Кроме проектной информации, Армен скрупулёзно записывал спорные случаи реабилитации, напротив некоторых фамилий – значились непонятные сокращения.
Быстрые шаги того, кто направлялся к кабинету, Паша уловил сразу. Спешно закрыл компьютер, сохранил информацию, выдернул флэшку. Бросило в дрожь: Армен? Нет,   он со своими сейчас, в администрации, поздравляется. Шаги принадлежали мужчине. Павел бросил быстрый взгляд на шкаф, с его комплекцией он мог спокойно там пересидеть.
Тот, кто подошёл, потоптался, потом, вероятно, вынул телефон, пару раз сказал: «Алло! Алло!», и уверенно вставил в замок ключ.
Пашка приоткрыл створку шкафа, возблагодарил щёголя Армена Георгиевича, - здесь висело множество пиджаков, плащей, пальто, - за то, что ему всё же удалось. Вошедший в спортивном костюме: среднего роста, подтянутый, в бейсболке, зачем-то оглядел стены с бесконечными регалиями шефа, а потом резко повернулся.
Пашку огрело: «Зам же на больничном!», из-за резкого движения очки сверзились на пол. Тонкая, лёгкая, как ноги паука, оправа, упала под ноги.
- Чёрт! – прошептал санитар.
Слава богу, Арсений Мухтарович ничего не заметил. Он извлёк из стола начальника два файла с бумагами, и быстро покинул кабинет, оставив Пашку в полном тумане.

Выждав, Павел решил, что пора выбираться, запихнул флэшку в задний карман джинс.

                Митрохина выводят из игры.

Митрохин напевал себе под нос, выходя во второй раз покурить в ожидании новостей. Потом не вытерпел, и набрал сам.
- Есть чего? – буркнул Иван.
- Не то слово.
«Прав, значит, Паха. Мутит Армен, и давно».
На втором этаже бесшумно открылось окно. Быстрый, короткий свист даже не успел напугать. Митрохин завалился на ступени, с сигаретой в руках, на глаза хлынула кровь. В распахнутом окне второго этажа мелькнул чей-то силуэт. В метре-полтора от тела валялся окровавленный кирпич.
Когда новенькая медсестра вышла покурить, то охнула, и растерялась. Голова Митрохина
- А тут…На помощь!!! Ой…как же это…
В конце концов, долг пересилил страх. Трясясь, дежурная подошла поближе,  отодвинула воротник, и прижала два пальца к артерии. Слабый пульс ещё прощупывался.
- Алло! Алло! – кричала девушка, - мне нужна помощь!!! Тут…из персонала…Упал, в общем, - она перевела взгляд на распахнутое окно.
На самом краю, стояла банка, какую курильщики обычно заводят в подъездах, на балконах.
Тот, кто спустился раньше дежурной, тщательно убрал кирпич, камни и мусор. Мол, сидел человек, курил на окне, - сколько раз можно говорить, опасно!!!
Он проверил пульс – санитар дышал, зрачки реагировали.
- Полежи тут немного.
Мужчина обыскал карманы, забрал ключи от запасного выхода, и выскользнул прочь. 

                План почти провалился. Пациентка Егоровна, бывшая учительница. Побег.

- А ты ничего, - изрёк, пошатываясь, врач.
Он держался за стену. Старый лифт трясло, будто это был аттракцион «американские горки», а в здании было не четыре, а все 124 этажа.
«Только бы отстал!» - стучало в висках у Виктории. Стоять было трудно, новый препарат  давал о себе знать: ноги сводило судорогой, но даже большие проблемы не остановили бы её сейчас.
Она запрещала себе думать о том, как там мама, что творится в салоне (молилась, чтобы девчонки вывезли, выдержали, не сдались!!!); за Витю не переживала – он в надёжных руках. Поступил в колледж.
Белый халат сотрудницы прачечной оказался впору. Ирина, молодец, всё сразу поняла: уселась в самом конце комнаты отдыха, и, улыбаясь, никого оттуда не выпускала. Женщины не буянили, возвращались на свои места, не выясняя, где медсестра. Блажко несколько раз порывалась выскочить в коридор, но Ира терпеливо успокаивала
- Светочка, подожди. Подожди, немного подожди. Давай чайку! Пей! Пей, Светик!
Светик округляла глаза, что-то пыхтела.
«Подожди, Светик, совсем чуть-чуть!»
Шаги старшей медсестры, хоть и не такие твёрдые, как обычно, раздались вовремя. Гречихина, с большой неохотой, спустилась после поздравлений, она уже записалась на макияж, поэтому предстоящие перед рестораном несколько часов не портили настроения.
- Давай, Светочка! Не подведи, милая!!! – Ирина ласково подтолкнула Блажко к выходу. Та, как упрямая корова, не желала никуда идти. – Ну, давай!!!
Света успела встать на цыпочки, провернуться вокруг себя, сведя обе руки в бутон как можно грациознее, после чего рванула в коридор. В этот момент Гречихина поравнялась с комнатой отдыха.
- Что…
Дальнейшая фраза потонула в потоке изощрённых ругательств. Тучная медсестра орала так, что бедная балерина от страха не могла остановиться.
- Пучко-о-ов!!! – заорала, вся мокрая, старшая медсестра, ругаясь, плача, и  бессильно колотя «сумасшедшую корову». – Да я вас всех!!! Да вы что тут думаете?!
Ира, наконец, открыла проход. Больные, одна за другой, трусили из комнаты отдыха, и столбенели перед совершенно обалдевшей медсестрой, которая поскользнулась на каблуках, и теперь сидела в луже…
За две минуты до этого в палату Виктории просунулась мужская рука с мешком. Стараясь не терять ни секунды, - какое бы ни было шоу, оно быстро закончится, медсестра обнаружит её пропажу, - Виктория облачилась в халатик, тесноватый в бёдрах, и выскочила из палаты, почти на бегу подхватив тележку. Её заботливо оставили в углу. Нажимая кнопку лифта, Виктория дрожала. Вкатив тележку, она встала спиной к выходу. Сердце заколотилось, когда  немощный лифт задрожал, и впустил сильный алкогольный запах. Виктория так схватилась за тележку, что её пальцы побелели. Тот, кому принадлежал запах, как только лифт тронулся, подошёл вплотную, чуть не навалившись, и схватил Вику за запястье.
- Что вцепилась-то?! Новенькая, что ли…, - красное лицо молодого врача вынырнуло откуда-то сбоку. И эта манипуляция стоила ему потери равновесия. – А ты ничего, - заявил он, с трудом поднимаясь, - симпатичная. Врач явно был настроен на более близкое знакомство.
Вика молчала, в голове прокручивались слова Митрохина.
- Спустишься на первый, пройдёшь несколько метров вправо. Не перепутай двери. Там ещё кастелянша. Идёшь к последней двери. Ну, типа, покурить, если кто-то и увидит, то ничего страшного, там тётки постоянно бегают.
Врач, в приличном подпитии, никак не отвязывался,
- Постой, я тебя где-то, где-то видел…Идём выпьем! – объявил он, и схватил девушку за руку уже довольно сильно. – Если что, прикрою, - пробормотал он.
Та неожиданно развернулась, оказавшись вплотную с неугомонным врачом, и, не церемонясь, резко толкнула тележку за собой. Врач не удержался.
- Ну, ты...м-м-м, - замычал он, хватаясь за стены, и пытаясь встать. Ему на удивление быстро это удалось сделать. Мужчина резво ухватился за тележку
- Никуда я не пойду! Вези!!! – он стал забираться в тележку, кряхтя, закинул одну ногу.
- Ну-ка пошёл вон отсюда!!! – заорала Вика, - тебя сейчас вырвет, а мне стирать?! Кто бельё будет перестирывать?! Да я на вас…
- Понял. Не надо никуда…Я всё понял.. Уже ушёл.
На самом деле никуда он не ушёл, а встал, как столб, и смотрел на удаляющуюся Викторию.
- Эй!!! А ты куда вообще? Ты где там?! – не унимался он.
Вика спряталась  за  переплетениями старых труб, в нише. Она с трудом сдерживала слёзы, и кусала губы, что не разреветься. Приставала, вроде, удалился.
Но это ничего не могло изменить.
Дверь была заперта.
Сейчас там, наверху, всё успокоятся, медсестра примет душ, переоденется. И тогда всё.
Виктория прикрыла глаза.
- Ой, ты что тут? – раздался тихий голос.
Тихо, как привидение, возник небольшой силуэт в белом халате, и Вика вздрогнула. Старушка подошла к ней поближе.
- Свои, - шепнула она, посветив фонариком, - пойдём! Я сюда тропку натоптала. Идём, идём!!! Покурить хочешь? Только никому!
Не веря удаче, Виктория вышла из укрытия, и пошла следом за женщиной. Та миновала закрытую дверь, и пошла ещё дальше.
- Я с кастеляншей задружилась, - поясняла оторопевшей Вике старушка. Та самая, в седых волосах, пациентка психоневрологического интерната, так непохожая на остальных.
Она закурила.
- А вы меня не помните? – спросила Вика.
Старушка долго не думала
- Помню. Память у меня хорошая, учителем работала, - вздохнула она, - к вам приезжали, всё помню. И тебя тоже...
Вика сжала руку старушки.
- Ну, ладно…я…
Ничего не говоря, она прошмыгнула к калитке в высоком кирпичном заборе.

По счетам. Ранение Крола.
Крупный мужчина в расстёгнутой рубахе приоткрыл глаза. Ещё расплывалось, но очертания вокруг прорезывались из тумана: картина с пирсом, диван. Приглушённо разговаривали двое.
- Яшиной подруги цифры помнишь? Пусть подъедет. Надо ж, - он помолчал, выпустив дым, - узаконить.
- Наберу её.
Заметив шевеление,  Вежирь ткнул лежащего в бок.
- Ожил.
- Слушай, у Яши все супруги - юристки или адвокаты, - заметил Вежирь.
- Наверное, до постели спрашивает: «Мадам, а вы адвокат?» - каркающе рассмеялся Крол.
- или юрист?
Токалов застонал, и начал подниматься.
- Тих, тих! – осадил лежащего Вежирь, - резкий ты больно.
- Всегда он таким был. Говорят ему, а он своё, - прохрипел голос, который нельзя спутать ни с кем, - Валера, Валера!!! – с укором добавил Крол.
Крол встал, обошёл сидящего с согнутыми коленями.
- Вставай!
Токалов молниеносно схватил протянутую руку, хрястнул её изо всех сил, другой потянувшись в задний карман Крола. Вежирь среагировал молниеносно: потянулся к голени, но это не имело значения: старик взвыл от боли, и на него смотрело дуло собственного пистолета. Тяжело дыша, Вежирь замер. Токалов сорвал с себя рубаху, отбросил в сторону. С пистолетом в руке он медленно отходил вправо, минуя стол, к окну. Не сводя глаз, сграбастал все бумаги на столе.
- Ну, ну, Валер…ты, кха, ты это…- левая рука Крола безвольно свисала.
- Узаконить, сука...Сейчас вас двоих тут узаконю, - он не спускал глаз с Вежиря, и потянул спусковой крючок, - Сравняю, - тяжело дыша проговорил Токалов.
- Да что ты?! – начал старик, - мы же..
Раздался выстрел, старик рухнул с окровавленной рукой. Вторая пуля окровавила Кролу живот. Вежирь резко разогнулся. Токалов раненым зверем прыгнул к окну. Он повернулся, чтобы покончить с обоими, да так и застыл с удивлённым выражением лица. Вежирь бросился к патрону.
Обеими руками Валера схватился за древко, нож глубоко вошёл в грудину, внутри нестерпимо жгло, и не давало вдохнуть хоть немного воздуха.
- Я не.., - и он криво завалился на бок.
Крол, тяжело дыша, подозвал Вежиря, который шёл рядом с носилками.
- Набери …Армен….Виктория зовут. Срочно.

                Операция по захвату. Херр Гюнтер.

Никогда не знаешь, когда на тебя обратит внимание Его величество Случай. Младший лейтенант Серов доедал уже второй из заботливо завёрнутых мамой бутербродов, а старший бросал насмешливые взгляды, не забывая цепко посматривать перед собой на редких прохожих, и на часы.
- Без двадцати пяти, а Германа всё нет, - изрёк Прядилин.
- Пафосное бестечко-то, - дожёвывал Серов, - ничего там не перепутали?
- Там ничего, будет тебе известно, не путают. Такое на Кирова одно. Заведение. Тэк-с, - Прядилин начинал нервничать, - без двадцати.
- Одно?
- Ну, с вип-комнатами, - пояснил старший.
Напарник нервничал, и хватался за телефон. Они проторчали около часа на неприметной (не для службы безопасности заведения) площадке у торца, вдоволь напившись кофе, и бегая по одному отлить. Сгущались сумерки.
Серов мечтал о расследованиях, анализе, допросах и погонях. В «наружке», он, конечно же, временно. Связей у младшего лейтенанта не было, а все лакомые места  как водятся, заняты. Вот напарника,  одинокого, 40 летнего, всё устраивало: нерегламентированный график, и прочие, связанные с этим неудобства, компенсировались приличной для стажа и звания  оплатой.
Кнопочный аппарат просто взорвался у Прядилина в руках.
- Понял! Принято, - он нажал отбой, - вот жучара!!! – старший потёр глаза с набрякшими веками.
Тот, кого ждали, успел поменять место встречи с улицы Ульяновых на Кирова, оставив неизменным лишь время; до 20.00 оставалось ровно 18 минут.
- На Никольскую!!! – проорал Прядилин, - жми-и-и!!!
-  На мосту народу!!! – лейтенант вцепился в руль, - пятница!!!
Старший не услышал.
- Да, товщ нерал! – отчеканил напарник, схватив другую телефонную трубку. - Понял. Да.
- Взлетай, значит, мать твою!!!! – выпучив глаза, заорал старший. – Жми-и-и, родной!!!!
- Сплошная!!!!
- Жми-и-и-и-и-и!!!!! Разберёмся!!! У генерала!! На контроле!!!!
Прядилин, как фокусник, материализовал синее ведёрко мигалки. Старший открыл окно, и выставил её на крышу, – та заверещала.
 - А то без дела валяется, - пояснил старший.
- Мы же…нам же, - Серов потерял дар речи, - нельзя.
- Мост проедем, сниму. Гони!
- Он же врач? – крикнул Серов.
- Ну!
- Непохоже!!!
Прядилин в ответ хмыкнул. Губы сомкнулись, лицо всё больше каменело.
- Чёрт!!! Упустим, как всегда, найдут козла отпущения.
-  Сообщили же вовремя.
- Да что ты?! – усмехнулся старший, -  эти сучки задарма хлеб жрут, сидят на жопе ровно. Звания да санатории. Что у «них», что у «нас». Подтвердишь, если что. Понял?
Серенький кивнул.
Когда они вышли из машины, было совсем темно. Рядом с «Сагой» - симпатичным заведением с дискотекой и хорошей кухней, соседствовала закусочная. У дверей кафе-ресторана, с  роскошной, не смотря на класс заведения, подсветкой, кто-то курил, входили-выходили молодые, в большинстве своём, люди.
- Жди, - старик вытащил с заднего сидения пиджак в клетку (из немнущейся ткани), взял портфель, нацепил очки, и вышел из машины. Вот он попал в освещённую зону, Серов хмыкнул: ни дать, ни взять, предприниматель средней руки: пиджак, джинсы, футболка, кожаный портфель.
- Закурить не будет? - Прядилин напряжённо всматривался в лица, успевая охватить тех, кто оказывался с ним справа или слева.
- Держи, батя!
Из стайки молодёжи, гуляющей явно на родительские деньги, отозвался шустрый парень.
- Спасибо! - Прядилин бросил сигарету, и вошёл внутрь. В открытую дверь полились звуки саксофона.

Серов сосредоточился. На переполненную стоянку въехало такси, притормозив у самой дороги. Высокий худощавый, в бейсболке, вышел, осмотрелся, хлопнул дверцей. Раздался женский смех, с другой стороны к нему присоединилась девушка. Мужчина кивнул, и они двинулись к заведению.
Они поравнялись с машиной наблюдения, Серов разглядел светлые волосы спутницы, спортивный костюм яркого цвета.
Что-то не так. Заверещала телефонная трубка. Лихорадочно младший лейтенант  прижал к уху нужную.
- Перехватили только что, объект с неизвестного номера звонил, - сообщил мужской голос.
«Какого чёрта?!» - Серов не выпускал из виду парочку.
- «Миндаль», - в голосе невидимого, который тоже целый день был «на нерве», явно слышалась досада, - в 20.30.
«Какой «Миндаль»?»» - Серов вынырнул из машины, наспех пригладив волосы и отряхнув крошки со штанов..
Он успел заметить, как брезгливо незнакомец обходит тусующихся перед «Сагой», как надвинул поглубже кепку, когда по нему ударил луч света. Как  держал за руку даму: как ручку портфеля, даже с некоторой неприязнью.
Звуки саксофона приятно оглушили, а навстречу уже двигался напарник. Ворот расстёгнут, в руках пиджак и портфель. Серов подошёл к стойке меню. Прядилин, слегка задержавшись возле, - покопался в одном, а после - в другом кармане, обронил ему в спину.
- Снаружи.
- Угу, - отозвался младший лейтенант.
Он в зале, голову на отсечение. Перед Серовым пронеслась вся его короткая милицейская  жизнь. Он взглянул на часы: риск есть, но и времени, минимум, полчаса в запасе. Была не была. Он рванул вглубь, миновал первый, и второй залы.
- Молодой человек, там всё занято! – за ним увязалась девушка.
Полминуты. Полминуты на то, чтобы удостовериться, подать сигнал.
Здесь музыка звучала потише, и народу поменьше. Он припоминал фото, ошибиться нельзя.
Мужчина с девушкой потягивали коктейль, вяло перебрасывались словами.
- Простите, бога ради! – незнакомый, сильно набравшийся, парень едва не растянулся у  столика.
Девушка бросила взгляд на спутника. Пьяный, улыбаясь, пытался встать, и притянул к себе спинку его стула. Мужчина,  сидевший спиной, не шелохнулся.
- Вали отсюда! - Серов услышал голос дамы, но гипнотизировал затылок её спутника.
- А ба-бан-кетный зал…
Он повернулся. Красивое удлинённое лицо, мелкие морщины,  жгуче-чёрные глаза, седина. Изящные пальцы держали телефон. На фото он был явно моложе.
Лейтенант выставил вперёд руки
- Понял, понял, - с трудом лавируя между столами, парень удалился.
Покинув поле видимости, Серов пулей вылетел наружу. Запыхавшись, выдохнул в трубку.
- Есть.
За несколько минут он страшно устал.
- Почему не сообщил о корректировке? – напустился Прядилин. - Чёрт те что. Выговор хочешь!?
- Антон!
- Отставить Антон! Последнее предупреждение! – Прядилин нервничал. – Рви!!!
- Уже едут, - тихо сказал Серов.
- Не понял. В «Миндаль», мать твою!!!
- Опергруппа выехала. Сюда. Он в зале. Кстати, вот и второй. Херр, так сказать.
В «Сагу», блеснув лысиной, вошёл очень высокий, в светлых штанах.
- Какой херр?! Сейчас нам такой херр от генерала.. не снилось!!!
Серов нажал отбой. Высокий, лысый прищурился от яркого света, и, улыбаясь, прошёл в зал.
Серов стремглав бросился следом, и молниеносно превратился в подвыпившего, бревном свалившегося под ноги незнакомца. Тот не знал, в какой зал ему надо, и остановился на полминуты, но и этого   Серову вполне хватило. Он валялся, и, пьяно улыбаясь, бормотал
- Ой, изи-ни-тиии Я..чёта я…та…ой..йеуэяее..
Серов попытался приподняться, и встать на все четыре, но потерял равновесие, и опять упал.
Мужчина не спешил реагировать. Прищурившись, он рассматривал молодого человека, как насекомое. Вот он отвёл глаза, и достал сотовый.
Серов никак не мог встать. Но, вот, у него получилось. И в следующий момент он, прикрыв рот, и выкатив глаза, словно сейчас от души блеванёт, крепко ухватился за светлую штанину мужчины.
Тот брезгливо поморщился.
- Оу! - от неожиданности выронил телефон, попытался оттолкнуть парня, и заорал, - шайссе! Шайссе!!! Севьиния!!! Эта тут пианий!!! - повысил голос лысый.
К нему тут же подскочил охранник, ухватил Серова за грудки.
- Пошёл, б..! – ткнулся ему в лицо кулак.
Высокий исчез, определившись с залом. Серов резво вскочил на ноги, и, игнорируя вопли охранника, набрал Прядилина.
- Не путаешь? Чёрт, а!!! – с досадой взъерошил волосы Прядилин, -  его охватили противоречивые чувства, - твоя эта самодеятельность…
- Отвечаю, - ответил напарник.
У Серова колотилось сердце, но какое-то десятое чувство, которое на службе у Его Величества Случая и Её Величества Везения, подсказывало: всё ок.
               
                Кассета от Карины.
Когда  вернётся к обычному ритму жизни, Вика не знала. Буквально заставила себя не убежать, не скрыться, не отсидеться в каком-нибудь маленьком сельском домишке.
На опознании она не удержалась, разревелась. Выражение лиц покойников обычно, даже самых вредных, становится кротким, но лицо бывшего было насупленным, даже злым, брови сдвинуты к переносице, будто в следующий момент он откроет рот, и оттуда посыпятся ругательства, как тогда, когда он отчитывал подчинённых. В интернате развернулась настоящая охота на ведьм: в кратчайшие сроки была проведена проверка каждого больного, половина «так называемых» больных вернулись домой.
Ради Вити, ради мамы и отца ей надо быть в этих стенах, терпеть визиты молодого («дотошного». Почему во всех книгах эти два понятия соседствуют?) следователя; для него она давно перешла из «подозреваемой» в «пострадавшую», частично азарт в глазах пропал.
Поскольку материалы были предоставлены, молодой следователь очень скоро понял, с кем имеет дело. За такими людьми, как Токалов, водились долги из прошлого. А долги надо отрабатывать. Жаль, вдова ничегошеньки не знает, т.к. происходило всё задолго до неё. А так бы и мотив: муж денежный, любовник – классика жанра. Но ни черта не сходилось, поэтому следователь Вертюгов упокоился, сосредоточившись на личности покойного. Он никогда ещё не имел дела с настоящими, из «мафии». Раньше, в школе, ему казалось, что они семьями живут в огромных домах с бассейнами, а на ужин им подают исключительно омаров или что там у них, у богатых, принято.
Уже во время работы, ближе познакомившись с представителями этой, ненашей, непризнанной официально ни в одном документе (а ведь они существовали бок о бок с мирными строителями социализма, в перестройку, расцвели пышным цветом в 90ые, когда зарождались эти самые капиталистические отношения, и плавно перетекли в большой бизнес, сохраняя, в общем-то, никем не учитываемые и ничем не облагаемые, только свои капиталы), Вертюгова ждало много разочарований. Крёстные отцы были непохожи на Аль Пачино, жили (по крайней мере поначалу) в обычных квартирах, тоже ели борщ, а ряды их пополнялись за счёт молодых, ознакомившихся с тюремным уставом, парней. Являли собой сложную организацию, не хуже финансовых пирамид, и говорили о них исключительно с уважением: народу очень импонировало то, что есть-таки Робин гуды, которые, пусть и за их кровные (помогали выбить долг, к примеру, но за это брали мзду) но могли реально помочь; кому надо – настучать, а кого и – вразумить. И как ни крути, они знали реальную криминальную обстановку, к ним прислушивались многие уважаемые, признанные, при постах, официальные лица.
Вдоволь накопавшись в финансовых делах бывшего кандидата в депутаты Заксобрания, Вертюгов понял: там ничего интересного. Вернее, всё было интересно, и обычно. А, вот, резонансное, ничем не закончившееся дело десятилетней давности, вот это – да. Вот где интересно. Но к звонку домофона с утра пораньше, в выходной, следователь отношения не имел. Он гостил в родительском доме за городом, крепко спал, а старушка-мать, боясь разбудить, на цыпочках бродила возле комнаты сына, и радостно прислушивалась к его храпу.
Викторию ещё знобило от пережитого. Она прошлась к видеофону: незнакомая девушка на экране смотрела в сторону от глазка камеры.
- Что вы хотели? – уточнила на всякий случай хозяйка.
Журналисты предпринимали попытки проникнуть в дом, орали что-то в домофон, уговаривали, сулили денег, но скоро оставили попытки получить  хотя бы какую-то ниточку к случившемуся с депутатом в Законодательное собрание, и бросились выдумывать совершенно безвкусную чушь, будто назло Вике, хотя она и не читала ни жёлтой, ни какой-либо вообще прессы: «Прошлое догнало В.Токалова», «Из грязи – в князи. История В. Токалова: от сидельца до депутата в Заксобрание».
Как всегда, «жёлтеньких» интересовало лишь то, что на поверхности, шевелить мозгами им некогда, существующая версия о том, что Токалова физически устранили, как конкурента, в предвыборной гонке, все издания устраивала.
- Мне Викторию надо! – встрепенулась молодая женщина. – Я ненадолго.
Виктория накинула жилет, и подошла к воротам, откинула заслонку окошка. На неё глядели слегка припухшие от слёз, тщательно замаскированные косметикой, глаза.
- Вы что-то хотели? – по-прежнему, не открывая дверей, уточнила она, - я вас не знаю.
- Вот, вам передать попросили! – женщина что-то протягивала. Высота забора не позволяла передать что-либо из рук в руки. Осторожно, не снимая цепочки, Вика открыла боковую дверь в воротах, и отступила внутрь. Тут же, в проём просунулся пакет, скрывавший что-то похожее на коробку.
- Там что? – спросила Вика.
- Не бойтесь! Сестра просила передать. Она, - девушка начала шмыгать носом, - в больнице, в общем. Ладно, я пойду!!! – махнула женщина рукой.
Она уже почти скрылась за поворотом, когда её догнала Виктория.
- Как вашу сестру зовут? – задохнувшись от быстрого бега, спросила она.
Незнакомка повернулась:  короткая дублёнка, волосы, выбившиеся из-под платка.
- Она в больнице, - женщина вытащила платок, и выдохнула, - ходить сама не.. Совсем не сможет. Только на коляске. Авария.., - женщина разрыдалась, - я пойду. До свидания!
Она быстро удалялась, Виктория так и осталась стоять, обняв себя за плечи; меховой жилет не спасал в это уже по-настоящему осеннее утро.
- Сестру Карина зовут!!! – долетело до Вики, и не вызвало больше ни боли, ни злобы, ни раздражения.
 
     Итоги операции. Митрохина навещает начальник.

- Иван!
Геннадий старался как можно тише, в голосе звучали непривычные для него заботливые  нотки. Умеет жизнь причудливо растасовать карты, бросить молодого на больничную койку.
Это состояние выключенности, расслабленности приходит к нам в детстве: все в школе, а ты дома. Все пишут, а ты с несчастным видом – в центре внимания мамы с папой; поедаешь варенье, печенье, и даже мороженое. Позже Митрохин не забывал переключаться тоже, но уже, исключительно, после бурных дней рождения. Подружки, с которыми он вновь погружался в приятное, с удовольствием добывали парню справки.
Но – это до службы. Здесь всё по-другому. Надо признать, Митрохину нравился новый статус, серьёзный взгляд на вещи. Пригодились, в конце концов, его навыки. Работая в частной рыбной фирме, Иван набрался ценного опыта, такой кадр был на вес золота. Но теперь, планы пришлось отставить в сторону. И, видимо, надолго: рана, к сожалению, была глубокой.
Иван лежал с перемотанной головой, и пытался растянуть рот в подобие улыбки.
- Привет, дружище! – подскочил Гена. Он неуклюже старался удержать пакет с фруктами в одной, цветы от коллектива – в другой руке, и, одновременно, приобнять коллегу.
Иван стремительно побледнел, в эту же минуту ворвалась медсестра.
- Всё хорошо, хорошо, Свет, - очень тихо сказал Митрохин, - нам поговорить бы, - кашлянул Иван.
Медсестра строго глянула на посетителя в сером костюме и небрежно наброшенном поверх халате.
- Я быстренько! – заверил её Геннадий. – Ну, а тебе есть смысл побыстрее! – набросился он на больного, как только медсестра вышла, - оклёмывайся! Звёзды, знаешь, и заржаветь могут, если, конечно, вовремя их не окунуть! Ха-ха!!! Мы-то уже сбрызнули, отрепетировали чутка.
- Какие погоны? – слабо проговорил Митрохин.
- Твои! – заулыбался начальник. - Какие ещё!! Вскрыл преступную сеть.
Митрохин замолчал.
- Шутишь?
Похоже, Иван не притворялся.
- Какие шутки, дорогой! Гюнтер Шварц!!! Его Интерпол разыскивает уже несколько лет!!!
Незаконные лаборатории в банановых республиках. Производил там, кхм, разное такое, так ещё и тестировать взялся. Африканцы, понимаешь, не подходят, он же и там пытался проекты свои…Типа, Красный крест. Вот. Кто-то ему клинику порекомендовал, ой, психушку эту.
 - Воды! – попросил Иван.
Выпив, требовательно попросил:
- Ну!
- Ну, и наладил дело. Это, с позволения сказать, лекарство, запретили во всех странах. Он - сюда. Ему, понимаешь, результаты нужны, лицензию купить.  Препарат дорогой, очень. Вышел на Армена. Кстати, что он там на самом деле лечит, ещё выяснить предстоит. Слушай! – Гена не скрывал радости, - а ты молодец! Против меня попёр! Весь отдел наш, получается, в фаворе. Я под этот шум теперь новый уазик выпрошу. И компьютер.
- Ген! – слабо возразил Иван.
- Нет, ну, я так-то два попрошу. Заслужил, - продолжал Геннадий.
- Не я, Ген, - повысил голос Иван, - это Павел.
- Ну-у, кто качал, кто помогал, кто на шухере стоял, - улыбался без двух минут подполковник, - уже не важно. Павел сказал, что ты. Он, кстати, в Москву вылетел. Поощрили его тоже, всё такое, пообещали, что не заметут. В армию, в смысле. Работу предлагали, кстати.  Привет тебе передавал огромный. Во-от.
Гена покачал головой, и позволил себе отступление.
- Вот мразь! Своих, значит, бабушек-дедушек из пансионов - ни-ни!! Европа, мать его!!! А наших, значит…Удушил бы б…своими руками.. Гнида фашистская..
Геннадий сделал усилие, чтобы остановиться. Всё-таки Иван тут надолго, ему покой нужен.
- Ну, я пошёл. Выздоравливай!!! – Гена похлопал себя по плечу, и подмигнул, - не забудь!!! Народ ждёт!!!
- А Виктория? – остановил его Иван у  дверей.
Гена понял, быстро не уйти, и общими словами не отделаться. Таков уж Иван. Он уселся на соседнюю кровать.
- Всё хорошо с ней. Проверка идёт серьёзная. Трясут интернат. Боюсь представить, сколько Армену светит. А кстати. Мужа её, помнишь? Кандидат в депутаты, артель рыбная. Токалов. Он…
- Грохнули? – безошибочно определил Иван.
- Да. Кто-то следы заметает. Дело давнее, - уставился в потолок шеф, - давай, потом.
Начальник не собирался излагать все возможные версии, решив озвучить лишь ту, которая была у всех на устах.
- Новая метла, понимаешь, по-новому метёт!!! Кто бы мог представить, что этот хрен с горы, соперник его, победит. Пришёл, как водится, подчищать начал: окружение, соперников. Токалов силён, зачем он ему? Накопал всё, что можно. Что с Кролом начинал, где замешан, чего.
- А Мухтарыч? – больной вернулся к интернату.
- Зам? – замялся Геннадий, и  показал глазами куда-то наверх, признавая, что есть кто-то выше полиции, - он же с ними.  Разработка параллельной конторы.
- Раньше сказать не мог? – с досадой проговорил Митрохин.
- Я не знал, Иван. Вообще ни сном, ни духом про интернат этот! Ты мне веришь?!
- Верю, верю. Всё нормально.
- Мухтарыч давно на место начальника метил, - пожал плечами посетитель, - ну, и вышел на параллельную контору. Я деталей не знаю. Они, сам понимаешь, не особо…Даже в бане молчат, - усмехнулся Гена, - ну, - чего хорошего человека не поддержать? - контора пошла навстречу. Только ведь копали одно, а вылезли немцы. В общем, - Гена махнул рукой. – Ну их!!!
- Хочешь сказать, Арсению не светит?
Гена, усмехнувшись, покачал головой.
- Да он там по уши!!! Хитрец, хотел двух зайцев сразу: и деньги, и крышу.
- Брали вместе?
- Да. Отработали вот так! – он показал большой палец, - на уровне. У них  наружка, прослушка, -  сам понимаешь.  И наш ОМОН. Кол-ла-бо-ра-ци-я!!! – радостно закончил Геннадий. – Кстати, Армен сразу потёк. Не успели взять, предъявить. Теперь другая проблема: как остановить!!! Много чего рассказал, - вздохнул начальник, и отвёл глаза.
Они помолчали.
- Кстати, дело прошлое, лет десять назад. Токалов тогда оперился, за спиной у Крола свои дела проворачивал. Инспектора пропали, и москвич.
- Читал! – Иван показал на тумбочку с ворохом газет. Главная полоса толстого еженедельника, пестрела материалами: «Выстрел из прошлого. В.Токалов, депутат Заксобрания, найден мёртвым», «Блестящая операция милиции. Продажный директор психоневрологического интерната взят с поличным», «Глухарь десятилетней давности». – Говоришь, вместе отработали? – слабо улыбнулся больной.
- Ну, тык, - Геннадий развёл руками, - им нельзя! Им в тени привычней!
- Слушай, а Крол..
- В больнице Крол. Давно уже. Только в себя пришёл.
Геннадий быстро встал.
- Ну, бывай! – откланялся начальник Митрохина и, чувствуя спиной взгляд Митрохина, и вышел.
Дмитрий Васильевич Крольченко или, привычнее, Крол, был готов говорить, и Геннадий очень спешил, обдумывая ситуацию. Мать Виктории, при опросе, сообщила, что обращалась по старой памяти к Кролу, и тот, конечно, обещал поспособствовать. На вопрос, как именно они тогда, в прошлом, познакомились, и какого характера были эти отношения, Нина Степановна, помявшись, попросила
- Можно, я не буду. Это личное.
То есть, пока  Иван вытаскивал Вику, мать сложа руки не сидела.
Да, мир тесен. Никогда не знаешь..
Оставил Геннадий  на потом и ещё кое-что очень важное: вдова Токалова, Виктория, предоставила вещдок-видеокассету, и теперь не осталось никаких сомнений, что именно её нынешний, почивший супруг виновен в исчезновении десять лет назад инспектора Прилукина, бывшего мужа Виктории.
Такое сплетение судеб было, конечно, слишком для обывателя, но вполне укладывалось в милицейские будни.

Бывший начальник психоневрологического диспансера уже не боялся, и с радостью сбрасывал многолетний груз, не забыл он при этом и тех, кто его опекал. Один из высокопоставленных чинов уже находился под стражей.
Геннадий вышел на крыльцо, и закурил.
Группа захвата, вызванная младшим лейтенантом Серовым, отработала быстро и безболезненно.
Армена Георгиевича, не смотря на спортивный костюм, солидного, до конца не верящего в происходящее, вывели на улицу, надев наручники. Его спутницу отпустили.
**
                Салон «Дель Роса».
Елена сверилась со списком клиенток. Виктория очень настаивала на том, чтобы помнили каждую: как зовут, какую услугу делает, как выглядит. Среди ожидавших на диванчике  Елена узнала лишь одну. Вторую точно видела впервые.
Администратор предложила обоим кофе, и, поднеся чашку второй девушке, вежливо уточнила:
- Вы по записи?
Та машинально приняла чашку, сделала глоток, и поперхнулась. Предательские капли брызнули на брюки. Елена  предложила салфетку, и девушка принялась оттирать небольшое пятно с брюк нежно-салатового цвета. Елена успела подметить дорогую сумку, ключи от «Кайенна»,  и обкусанные ногти на желтоватых, сухих руках, что как-то не вязалось между собой. И ещё: вполне успешная, на взгляд администратора, молодая дама слишком скромна и стеснительна.
- Спасибо, - поблагодарила гостья, и добавила,  - я не по записи.
Елена не заметила, как вбежала запыхавшаяся Виктория, и тут же оказалась рядом.
- Ирочка!!!! - Виктория бросилась к незнакомке, и взяла её за руки, - всё хорошо, Ленусь! - повернулась она к администратору, - это ко мне!
Она обняла подругу. 
- Пойдём, пойдём!
Елена глядела во все глаза, коря себя за излишнее любопытство.
Уже несколько позже, когда над знакомой Вики трудились парикмахер, и мастер маникюра, директор улыбаясь, сообщила
- Моя подруга.
- У нас новая клиентка «Дель Роса»? – подмигнула Елена. 

                Видеокассета. Выстрел из прошлого.

- Ир, можно тебя попросить?
Вика приземлилась на диван рядом с подругой.
- Всё, что хочешь, солнце!
Ира теперь излучала уверенность и силу. Виктория смотрела, и не узнавала: причёска, маникюр, модный прикид. Сегодня она выглядела просто «айс», как бы сказал её Витя.
- Тут немного, час где-то.
Вика показала квадратную, старую, судя по царапинам на сгибах, видеокассету с надписью VHS. Молодому поколению это мало бы сказало. Этих динозавров давно начали вытеснять цифровые, лёгкие, более вместительные носители типа компакт-дисков. Тем не менее, избавляться от проигрывателей не спешили, и почти в каждом доме пылилась (хотя с начала внедрения компакт-дисков прошло каких-то 3-5 лет!) подобная техника.
- Ой! – Ира хлопнула себя по лбу. - Мы же к юристу, - вздохнула Ирина, - записались. Все эти…всё это так неприятно. Но надо. Я хотела всё сама, но Андрюшка со мной хочет, - счастливо засмеялась Ирина. – Боится, что опять пропаду. Слушай. Ничего. Что-нибудь придумаю!
Она достала из сумки серебристую «Нокиа», и пробежалась по кнопкам.
- Андрюш! Я по делам, сынок. Чуть позже поедем.
Потом она сделала ещё один звонок, и развела руками
- Я готова.
Молча, сопротивляясь самой себе, Вика подошла к проигрывателю. Его она предварительно достала из кладовой, и, чертыхаясь, дотащила сюда, в гостиную первого этажа. Потом дошло: ни одного провода нет. Пришлось опять искать. Поиски увенчались успехом. Всё, что надо, даже пульт - в полном порядке в коробке с разными техническими приспособами. Токалов никогда не прикасался ни к чему, связанному с техникой.
«Зачем это мне?» - спросила себя Виктория.
И, правда, что там? Соперница с перебитыми ногами решила отомстить в последний раз? У девчонок в «Дель Роса», наконец, наступили золотые дни. Они наперебой бросились жаловаться Виктории, и от всего услышанного женщина задыхалась, и злилась на саму себя: пожалеть такую змею!!!
Оказалось, Карина ежедневно приезжала, когда вздумается, проверяла работу мастеров, угрожала всех поувольнять, оскорбляла, напрочь позабыв, кем её приняли. Установила свои нелепые правила и систему штрафов; успела обзавестись двумя соглядатаями (их Виктория сразу же уволила), и начала воплощать свой план: полностью сменить штат мастеров.
«Так что же там?» – Виктория ещё сомневалась.
Амурные похождения покойного супруга? Змея решила укусить последний раз, и сдохнуть? Вполне вероятно: не раз и не два муж предлагал записать то, что происходило в их спальне. Вика боролась с желанием выбросить чёртову кассету, забыть. Тут опять в ней проснулась чёртова жалельщица, запричитала: «Ещё не прошло и месяца, какое ты имеешь право  лезть в его прошлое?»
- Имею, - отчеканила вслух Вика. -  Ещё как имею. Ты меня чуть к праотцам не отправил…
- Ты что-то сказала? – крикнула Ирина из гостиной.
Вика уставилась на любимое место Токалова – диван.
- Так что, извини, Валера, -  она сильно сжала кулаки, и ногти впились в ладони.
 Перед ней вновь пронеслось все.
«Да! Да! Жена не  себе!!! – опять убийственно-спокойным тоном говорил в трубку Токалов, - да, потеряла ребёнка. Бросилась с ножом!!!»
Опять Карина тенью метнулась в угол, а её губы дрожали, не в силах выговорить от страха: «Ви…Ви…»
Может, кассета пустая? Нет, это не в его стиле – хранить ненужное; муж не был сентиментален от слова «совсем».
- Всё хорошо, Вик? – уточнила подруга.
- Да. Будешь что-нибудь? – крикнула Виктория.
В этой кухне всего каких-то несколько месяцев назад сидели её мама с сыном. И она. И всё было по-другому. Вику знобило. Почему так страшно? Она прислонилась затылком к стене. Кусая губы, представила, как кассета проваливается, как её хватают механические шестерёнки, чтобы вытрясти всю правду.
- Ви-ик! – тут же раздалось из комнаты, - начнётся сейчас! Тебя ждать?
Чего ещё она боится? Чего вообще можно бояться после такого?! Вика изо всех сил старалась унять стук в висках. Пакет с кофейными зёрнами шмякнулся на пол.
- Пустая, что ли? – шепнула Ирина, от нетерпения нажимая на перемотку. Она отмотала уже половину, но экран по-прежнему был непроницаем. – Ви-и-ик! Она пустая, вроде. Может, проигрыватель не работает? – пробормотала подруга.
Вика нарезала апельсин и потянулась к буфету. Она знала, коньяк ещё был там. Руки тряслись. Она плеснула, закрыв донышко высокого стакана. Да что же это. Яркой вспышкой, так, что потускнели софиты, возник тот день.
Муж попросил налить ему чего-нибудь бабского, и она достала из бара вино.
Валерий принял из рук супруги бокал. Ни слова не говоря, он вылил содержимое на оторопевшую Вику.
- Ва…
Взгляд  мужа стал равнодушным, страшным. Не дав Вике выскочить за дверь, он торопливо начал слизывать вино со всего тела, и грубо целовал. Не дав опомниться, не своим голосом приказал
- На колени!
- Валер.., - пролепетала Вика.
- На колени, я сказал.
Дальше случилось то, о чём она всё время хотела забыть, из-за чего считала себя грязной, и недостойной общаться с сыном. Хотела забыть, как ныли колени, как долго супруг  не давал встать, и удерживал за волосы.
Как неприятно зудела кожа, на которой высыхали сладкие капли. Она помнила, как завопила, когда Токалов резко дёрнул её за волосы.
Какой стыд. Что я скажу маме?  - Виктория  едва шевелила одеревянелыми губами, и благодарила бога за то, что в это время Витя был у друга.

По иронии судьбы, это произошло после того самого приезда мамы, когда Витя пожаловался Нине Степановне на отчима. А ведь сын не знал и половины из того, что порой происходило в его отсутствие; Токалов тщательно отслеживал, во сколько пасынок ушёл из дома, во сколько он вернётся. И если раньше Вика усматривала в этом желание помочь с воспитанием, приучить сына к определённому режиму дня, то после того раза у неё не осталось сомнений. Ведь и до этого эпизода было много более «безобидных», ведь он постоянно раздавал ей пощёчины, тычки, а она всё списывала на странные интимные пристрастия.
Валера предложил покрасить ей волосы, очень настаивая на розовых прядях, Вика пыталась отказаться. В ней ещё жила учительница, а не хозяйка модного салона. Вика сдалась. Муж деловито надел фартук, перчатки, намешал краски, и плотно закрыл дверь. Увлёкшись, как художник, он мазнул рукой в перчатке по лицу.
- Валер! Можно…- робко начала Вика, и осеклась, подняв глаза. На неё, а, вернее, на её волосы смотрели стеклянные, абсолютно лишённые движения, тёмные зрачки голубых глаз.
- Заткнись, - прошипело чудовище с каплей красного цвета на бороде. Вика замолчала, закрыв глаза, её пульс учащённо бился. Через секунду шеи коснулось что-то прохладное, твёрдое, и острое, в чём она убедилась, неудачно повернув голову.
- Сиди ровно, - приказал Токалов. Он продемонстрировал и тут же убрал кухонный нож. Вика дёрнулась. - Дёрнешься - порежу.
Лезвие опять прогулялось по шее.
- Ты что?! – Виктория стала срывать с себя фартук. – Отойди!!! Я кричать буду. Сумасшедший!!!! – она уставилась на тонкое лезвие ножа…
Ей вдруг стало трудно дышать, а запах краски  стал абсолютно невыносимым. Очнулась Виктория в своей комнате.
***
- Так что там?
Вика принесла две чашечки кофе. Дрожь понемногу отпустила.
- Да пофиг!!! – сказала она, - давай, Ирочка, мотай!!!
- Ты че? - Ира вгляделась в бесшабашные глаза подруги. - Всё нормально?
- Более чем!
Виктория, закинув ногу на ногу, откинулась на спинку дивана. Ира молча взяла пульт.
- Девчонки из психушки разве чего-то боятся?! – усмехнулась Вика.
Женщины рассмеялись.
- Кстати, ты Тамару помнишь? – уточнила Ира.
- Тамару?
- Ну, Блажко. Тамару Блажко.
- Балерину?
- Сестра Горшкова. Предпринимателя. За пять лет вот такую балерину вырастили, - печально сказала Ира. Родной брат. Имущество делили.
- Вик, я всё спросить хотела. Дурацкий вопрос такой. Ты как со своим познакомилась? Не своим, прости. Я имела в виду…Ну, если тебе неприятно, то не..
- Я поняла, Ир, - кивнула хозяйка дома, - это очень смешно было. Из школы выходила, поскользнулась, и на одно место грохнулась. Да! Вот прям: ба-бах!!! Смотрю, руку мне кто-то протягивает. Прошло где-то пару месяцев, и  на встрече со спонсорами он пригласил меня в…В общем, уже не важно, куда.
Ни тени улыбки, с какой окунаются в прошлое, не промелькнуло на лице Виктории.
Она закрыла лицо руками, изгоняя из памяти торчащую безжизненной проволокой бородку на восковом подбородке.
-  А давай я тебе про своего расскажу!
Ира говорила долго, сбивчиво, словно отогреваясь, набираясь в том коротком промежутке, который когда-то обозвала «счастьем», тепла и сил. Чтобы рассказать, и вырвать с корнями мельчайшие …воспоминаний.
- Какие же мы дуры!!! – подытожила подруга.
- Копец.
Ира, наконец, нажала на кнопку пульта.
- Ерунда какая-то. – Ира подняла глаза на подругу. – Смотри, - кивнула она на экран. - Записи минут пятнадцать. Сначала темнота, и потом - тоже.
Вика и сама пытливо вглядывалась. Судя по счётчику, кассета проигрывалась.
- Наушники есть? – спросила Ира. – Давай! Нет, подожди!
Вика, рванувшая из комнаты, застыла.
- Вот! – крикнула Ира, - здесь!! - Она нажала «паузу», а потом «плэй».
- Мартин, сядь! Давай, с  нами, - крякнул незнакомый мужской голос, - на огонёк, так сказать.
Послышалось характерное движение, шорох подсохшей, осенней, видимо, листвы.
- Вот, так сказать. По маленькой, друзья.
Говорящий слеплял два слова в одно, у него получалось «та скать».
- Костёр? – Ира, в наушниках, вопросительно посмотрела на подругу. А потом, подтверждая свои слова,  прошептала, - костёр, Вик. 
Вика хранила полное молчание. Ни голос, ни имя ей ничего не говорили, но предчувствие подсказывало: что-то там есть. Вика изо всех сил обратилась в слух, пытаясь понять, сколько там человек; кто такие, и, главное, как это связано с её бывшим мужем.
Мужчины выпили,  тот же голос опять крякнул.
- Данилушка, а ты говорил, не стоит. Видишь, как оно вот всё. Дай-ка рыбки! У хооших людей фсё шалаживается! – добавил он, жуя. - А? Ха-ха! – говорящий пьяно, счастливо засмеялся.
- А сам он где? – уточнил второй голос.
- Да подтянется скоро. Дела ж! Не один будет, сказал.
- С дамой? – съехидничал второй, довольно приятный тенор.
Старшего сильно развезло, он поминутно счастливо вздыхал, и торопился выпить ещё.
- Дела-а-а. Давай! Это мы тут – гости, у Валерки-то..Дел у него хвата-а-ает.
- Понтов у него хватает! – вклинился совсем молодой голос. Его тут же осадил тот, что говорил больше всех.
- Остынь, Мартин! Остынь. Субординацию, ха-ха, надо соблюдать! В офисе, не в офисе, ты – подчинённый, я – кто? Правильно. Папке скажу, смотри!!! – как маленького, пожурил парня скрипучий голос.
Вика прижала ладони к лицу. Так и есть. Дела. Те самые, о которых почивший муж разговаривать не любил.
- Я бы не доверял, -  выбрав момент, начал опять молодой. 
- Это почему? – уточнил Данила.
«Третий, - отметила Вика. –Трое», - она напрочь забыла об Ирине, а та посматривала на часы.
- Да потому!!! – почти крикнул молодой, - у Крола авторитет! Что с администрацией, что с органами, и в ресторане за одним столом. А этот без году неделя, а против батьки прёт. Бурый он.
- Ну, почти как ты!!! – заржал старший, - Да? Мартин? – тут же тон сменился, стал резким, - Послушай-ка! – ухватился старший, -  ты ж образованный у нас. Крол с властями – заодно!!! Повязаны они. Сечёшь?! Они - ему, он - им. Не нам!!!! Им.
Мартин промолчал.
- Данилушка, напомни, что нам Крол сказал за тот участок? – не унимался скрипучий голос, - мы и так, и сяк. Поговори, мол, у тебя связи. А мы не постоим, что там надо. А он что? Ну?! Данила, скажи!
Видимо, Данила должен был придать вес тому, что итак было известно.
- Ну, он сказал, типа, не хочет отношений с друзьями своими…Друзьями, понял? – хохотнул Данила, -  портить. В друзьях у него менты и контора. Тут их прямой интерес. Не знаю, кого именно. Но не суть важно. Кто для него москвичи пришлые и кто они? Бог и царь. Остынь, Мартин. Токал дело предлагает. Я тоже не просто так 50 лет с лишним землю топчу. С кем-то общался, кого-то знаю. Соберут сход, и…почитай, как звали.
- Я предупредил, - стоял на своём молодой. – Нет у него полномочий это решать. У них это быстро. Вальнут, и мы под раздачу.
- Слушай, но там инспектора артачатся, - вставил Данила, - я слышал.
- Ну, - икнул старший, - возможно. -  Инспектора - не люди, что ли? Деньги им не нужны?! А?! Не боись!!! Там и то всё решается, а тут-то, ха!!
Послышался шум.
- О! Вот и они!
- Приветствую! – довольно бодро сказал старший, -  не один?
Виктории захотелось заткнуть уши, чтобы не слышать вообще ничего. Ирина вышла, и принялась звонить по телефону. Пятнадцать минут, похоже, растянулись.
Старший приглашал гостей выпить, завязался общий разговор, из которого было мало что понятно. А потом кто-то подсел к старшему поближе, их беседа шла шёпотом. Было очень хорошо слышно, из чего Вика сделала вывод, что камера (в том, что всё писалось именно на камеру, сомнений не было) находится рядом с этими двумя: старшим компании и одним из гостей. У Вики не было сомнений в том, кто это. Валера. Его голос почти не изменился, отметила женщина.
- Василий! – донеслось в наушниках.
У  Вики опустилось сердце.
Вот так, оказывается, бывает. Друг друга её мужья едва знали, а она сейчас слышит обоих.
- Располагайтесь! – душевно предложил старший, и тут же понизил голос до минимума.
- Решил с ними? – спросил он.
- Нет, - ответил Токалов.
- Что делать?
Ответа Токалов или не было, или она не расслышала; возможно, это был жест. Дальше Данила предложил ещё выпить, даже что-то такое сказал. Последовала пауза, как тогда, когда люди выпивают. Далее зашумление, из-за движения. Хлопок. Ещё один. Вика подняла глаза, разом онемев. Она шевелила губами, но не издавала при этом ни звука.
- Вик! Всё хорошо? – затормошила её Ира.
Вика приникла к самому экрану. Там ничего не было слышно. Какая-то суета. Ещё один хлопок.
- Идио-о-т! – орал кто-то. – Ты что …?!.Мать твою!!!! Ты ж его …
- Такого уговора не было!!! Ты, б!!! Ты ж …!!!
- Пульс пощупай…ааа…ит…ауиележ…
Далее шло нечто нечленораздельное…Неразбериха. Голоса, движения, обрывки фраз. «Скорую!!!».

- Я всё на завтра перенесла, - прорезался бодрый голос Ирины, - с тобой посижу, - На! Чайку!!! Сидишь уже два часа.
Вика повернулась к подруге, в глазах стояли слёзы.
- Ир!!! - всхлипнула она, не в силах произнести ни слова, - Ир..
- Я тут, мой хороший.
У Иры у самой глаза были на мокром месте.
- Там Валера, да?
Вика закивала, затрясла головой в беззвучном плаче.
- Да. То есть, нет. Да! Там... И…та…там…Вася, - выдохнула она, наконец. - Вася мой, - она сильно всхлипнула и опять разрыдалась.
- Всё, всё, всё!!! Ну, успокойся, милая. Всё позади. У тебя есть что-нибудь покрепче? – не дождавшись ответа, Ира встала и вышла на кухню.
Вика утопила лицо в ладонях и твердила только одно
- Он знал…Знал!!! Знал!!!
Виктория, сидя в кресле, слегка наклонив голову, разминала виски. Внутри была абсолютная пустота, хотя радоваться бы надо: её ад позади. Вити, слава богу, рядом не было, и, возможно, он вообще не узнает о том, что случилось с отчимом. Если она не скажет. Пусть спокойно учится. Мама приходила в себя. После всего происшедшего она слегла с давлением, но убеждала дочку, что всё в порядке, и что за ней вполне может поухаживать папа. Отец, как все мужчины, был немногословен, только его взгляд и неудачные попытки заговорить говорили сами за себя. Он брал её руки в свои, и заводил глаза вверх
- Дочь…Ну, как?! Скажи мне как это возможно?! – потом надолго замолкал, - бедная моя, - ну, вот скажи, как?! Мы же не какая-то страна третьего мира, где всё там у них…и органами торгуют, и вообще! Мы же…мы же войну выиграли…
- Папочка, - успокаивала Вика, - негодяи всегда были. Всегда! И те, кто родиной торговали, и те, кто маму родную за деньги продадут. И преступники всегда были…
Мужа нашли в лесу, рядом с коттеджным посёлком. Ввиду ножевого ранения разрабатывались три версии: устранение  весомого соперника – кандидата в депутата, разбойное нападение с целью получения наживы.. Ну, и третья версия была самой вероятной.
Размышления женщины прервали слова дежурной детского дома.
- Вот и они!
Сияющая Ира с таким же высоким мальчишкой вышли, держась за руки. У Иры, даже сквозь смуглую кожу проступил румянец, а на глазах была размазана тушь.
- Ну, всё! – счастливо сказала её подруга по несчастью, - все документы подписали.
- Здравствуйте! – кивнул мальчик. – Вы – Вика?
Виктория кивнула.
- Спасибо вам. Мам, - повернулся он к Ирине, - я домой не поеду. Не хочу с ним…
- Ну, вообще-то, он, как узнал, дёру дал, - усмехнулась Ира, - я соседей обошла. Так и сказали, мол, с чемоданами куда-то уезжал. Так что, ребёнок, не бойся! Мы теперь – вот какая сила!!! – она взъерошила сына, и обняла.
- Думаю, решение суда поставит все точки над «i», дело громкое, резонанс большой по всей стране – проверки. Даже не сомневайся!
Ира махнула рукой
- Что ты.
- Может, ко мне! Со мной поживёте. А то, - Вика поёжилась, - я ещё и не была там. Страшно. Кажется, вот сейчас его шаги услышу, и всё опять…
- Ты на опознание ездила?
- Да, я только оттуда. Господи, Ир, у меня никаких чувств вообще. Ни-ка-ких!!!
Тут Вика не выдержала, и разревелась. Ира молча стояла рядом, и поглаживала подругу по голове.
Выплакавшись, Вика поднялась, и вытерла слёзы. Мальчик  с небольшой сумкой ждал их на улице. К нему спускались две стройные, длинноволосые женщины, одетые в деловом стиле. Невольно Гера поднял глаза, - тут же от окон третьего этажа отпрянули дети. Поравнявшись  с матерью и подругой, мальчик окинул взглядом здание, в котором провёл три последние года, и, не глядя, помахал.
(окончание повести)




































 





                «И живут на свете чудовища.
И нет у них имени,  и много их повылазило. И для них нет ничего святого.
Это они забывают того, кто каждый год ждал, надеялся, а потом перестал, и живёт дальше, скрыв шрамы под одеждой. 
Да разве сердце там, внутри? Сгусток чёрной магмы».
                ***
Кто-то выходил из дома.
Со стоном женщина оперлась на руки, и, стараясь не  задеть готовое взорваться от боли правое колено, осторожно подтянула левую ногу. Она доползла до угла, и выглянула.
Радостно-зелёный, большой, аккуратный газон с клумбами по краям, за которыми она с особым рвением ухаживала. Такой знакомый, и невероятно чужой.
Горничная никогда толком ничего не закрывала, но сейчас Виктория расцеловала бы её.
Дождавшись, пока калитка входных ворот  уютно зажужжала, и выпустила горничную, Вика добралась до входных дверей.
Она постаралась выпрямиться, что удалось с большим трудом, тело инстинктивно помогало больной ноге, тянуло вниз.
В прихожей Вика сразу уловила еле слышный запах. Его, мужа, родной запах. Он приходил, и верхнюю одежду тут  кидал, на эту вешалку.
Наверху еле слышное движение. Или кажется? Дома он или нет? Сидя на корточках, Виктория прислонилась к стене, и беззвучно расплакалась.
Бессилие и усталость - верные спутники.Так плачут обиженные маленькие девочки, чья обида за какой-нибудь пустяк равносильна обиде на весь мир, когда несправедливость просто не имеет права на существование в светлом, детском мире. Когда так хочется, чтобы кто-нибудь обязательно пришёл и пожалел. Но сейчас никто, чувствовала Вика, не придёт. И она никого не позовёт. И эта обида - только её, и ошибка - только её. А, может, - вдруг воспротивилось её усталое сознание, - это совпадение? Валер - миллион, и почему это именно он?
«Да потому, что Карина - в твоём салоне, потому что это именно его Карина. Валеры.
Потому что ты ползёшь по участку, где с любовью планировала каждый сантиметр, и гордилась каждым малюсеньким саженцем, - на карачках, - и выслеживаешь собственного мужа.
Как же противно, мерзко. Как хочется забыть это и никогда-никогда больше не вспомнить.
«Я уйду. Я просто уйду. Не хочу разборок, ничего не хочу. Я слабая, я устала, я не выдержу. И я, правда, не родила ему ребёнка. Не смогла. И поэтому я - что? Неполноценная? Да. Именно так. Ты неполноценная. А он полноценную нашёл, молодую, и родит она ему их десяток». Вика уже не сдерживалась, взрыднула, но, чтобы не услышали, укрылась в небольшой комнатке, тут же, внизу.
Комнатка как комнатка, но Валера частенько работал именно тут, а не в кабинете. Приходил, сидел подолгу. А ей запрещал.   
На столе, обычном письменном, какие-то бумаги. Женщина вытерла слёзы, и смахнула  бумаги одним движением.
О чём он тут думает?
Машинально, зло Вика стала отодвигать ящики стола. В самом нижнем нашла полупустой блокнот, пролистала, хмыкнула, - он был полон ничего не значащих сокращений и цифр. Захлопнув, швырнула обратно. Выпал клочок бумаги с чёрным шрифтом.
С трудом Вика подняла пожелтевшую газетную вырезку. Буквы плыли перед глазами, складывались в слова, Виктория отказывалась поверить, но всё же заставляла себя читать...
Ей стало совсем худо. Наверху затопали, но было не до этого.
«Инспектор Рыбинспекции, Прилукин Василий…Пропал во время обхода». Её затошнило. Вика заставила себя ещё раз взглянуть на вырезку десятилетней давности.
Синей ручкой, поверх заголовка, было приписано: «Ты гадёныш сам нарвался...»  Белёсо-синие ..
Дурной сон, похоже, только начинался.
Не обращая внимания на то, что к шагам прибавились ещё и голоса, и второй был явно женский, Виктория рванула на второй этаж, сжимая до боли деревянные поручни, и скрипя от боли. Чрезмерное усилие не замедлило выстрелить в колено, она просто сложилась, рухнув на колени, да так и доползла последние три шага до спальни.
«Моими делами интересуешься... Копался, справки наводил. Нечестный ты, Валера. Я тебе всю душу. Нельзя так. Не выйдет, Валерий батькович, меня просто так. Списать. Не получится. Сейчас 
и ответишь. На мой вопрос единственный».
Виктория со стоном выпрямилась, поправила распущенные волосы, и прислушалась.
***
- Валер! Ну ты как себе это представляешь?! У меня только появилась работа. Классная, между прочим. А ты, - раз, - и на Мальдивы? А? – счастливо засмеялась обладательница бархатного голоска. - И какие свадьбы, там жарко сейчас!
Каблуки протопали совсем рядом. Карина. Это её голос. Виктория распахнула двери.
- В-в-ви , - та, что стояла перед ней, уставилась на Вику, как на привидение. И стала тихо пятиться к окнам, оборачиваясь то на нежданную гостью, то в сторону кровати.
- Сука! – Виктория сделала три неверных шага.
Карина отпрянула и беспомощно оглянулась на Валеру. Тот курил, развалясь на кровати в чём мать родила. – Ты же сказал…
- Что он сказал?! – Виктория, забыв о колене, как кошка, прыгнула, и ухватила девушку за воротник длинного джемпера; та разгуливала в нём с голыми ногами. – Что я там загнулась, да?! В больнице. Или что?! Что ты, мать твою, ей сказал?! – тяжело дышала женщина.
Словно в тумане, к ней приближался муж.
- Вика, Вика, постой! Она…я…Ты же в больнице…Тебе нельзя волно..
- Волноваться?! - она прильнула к Токалову, и тот инстинктивно её обнял. – А что со мной может случиться, а?   
Она глянула прямо в его серые глаза, в которых разливался лёд. 
- Все женщины иногда лежат в больницах, это нормально. Может, эта лохудра, - она кивнула в сторону девушки, - не знает, но ты-то, Валерочка, - она  откинула со лба слипшиеся волосы. – Стоять!!! – Виктория схватила первое попавшееся, это оказалась бутылка виски, и ахнула  о поднос. Карина, которая пыталась проскользнуть с вещами за её спиной, замерла.
Завоняло спиртным, Вику чуть не стошнило. Закапала кровь, но боли не было.
- Вы оба…Вы мне ответите! - с удивлением женщина увидела, что в руке у неё - осколок бутылки. В народе такой ласково называют розочкой. Она улыбалась, и эта бессмысленная улыбка напугала парочку.
Виктория, слегка улыбаясь, обходила кровать.
- Вика, ты не в себе!!! – расплывался перед глазами Валерий, - убери! Я…я вызову врача!!! - Токалов кинул взгляд на сотовый,  прикидывая, как бы взять с кровати телефон,  и держать под контролем взбешённую.
Виктория достала из кармана куртки смятую газетную вырезку.
- Оба ответите. Мне. Сейчас, - она помахала ей перед оцепеневшей девчонкой. - Это что?! Это тебе зачем?!  Просто скажи, и я уйду.
Глаза Валерия мгновенно приобрели мертвенный оттенок.
- Ты…, - его руки потянулись к шее Виктории.
- Что? – Виктории вдруг стало весело, - что? Куда? – она вырвалась и забегала вокруг голого Токалова. – Лови! Давай! Отними! Поиграем, Валера! Ты же так любишь играть. А во что вы с ним играете? -  крикнула она погромче,  специально для Карины.
Карина, и правда, стояла внизу, в холле. Её лихорадило.
– В кошки-мышки, ха-ха-ха!!! Или в душилки-придушилки?! А?! Или во что?!
Токалов рывком схватил её за руку, и вывернул так, что женщина завопила, а после ударил наотмашь. Виктория упала. Токалов подпихивал её ногами.
- Это моя жизнь!!! – заорала Вика, - зачем ты лезешь туда?! Это только моё было!!!
Карина, воспользовавшись моментом, выскочила за дверь.
- Милицию!!! – прохрипел Токалов, - набери!!!
Вика медленно осела, а потом неуклюже привстала сначала на одно колено, а потом, сквозь дикую боль, на другое. Внезапно на её лице отразилось удивление,
- А я вспомнила! – сказала она, - я помню. Ты же мне говорил, а? Думал, я забыла?! Ты тогда сильно выпил. А я всё помню, всё. Ха-ха!!!
Сильная пощёчина вновь свалила её с ног. Вика  лежала на полу, обхватив живот, а  супруг методично пинал её.
- Аааа,  - Вика, казалось, перестала чувствовать боль, - я поня-а-а-лааа! Как же я сразу-то…Ты же говорил. Ха!!! Ты с бандюками тогда и работал.
Или я ошиблась? Ты с ними со всеми работа-аа-ал! Это они, да? Аааа! Спасите!!!! Может, и меня? Меня тоже? Да-вай! Да-вай!!!
Виктория отпустила себя. Она зарыдала так, как не рыдала уже давно.
- Я зарою тебя тут, под домом, - тихо сказал он. – Никто не узнает.
- Это ты. Ты!!! Не они. Ты. А-а-а-а-а-а-а!!!! – заорала Вика.
- Заткнись!!! Заткнись, я сказал!!! – злобно проговорил супруг.
- А Васю, Васю, - она сошла на писк, -  ты где зарыл? А? – всхлипывала Виктория, - ведь это ты его. Ты…Чудовище!!!
***
                Полтора года назад. Школа.

- Тамерлан сегодня, - шепнул Ревеня, - во!
Он дважды провёл ребром ладони по горлу, и отодвинулся, пропуская коллегу. - Вик, - добавил он, - а ты, просто м-м-м.
Виктория  кивнула, и исчезла за дверью с табличкой «Приёмная». Физрук закатил глаза, причмокнул.
- Какая жэнщинэ, э!
Кто-то из спонсоров избавлялся от громоздкой,  из массива дуба, мебели. Бросался в глаза длинный стол и стулья. Крашеная в огненный цвет директор напустилась сразу.
- Виктория Игоревна! – выплюнула она, - из-за вашей халатности у нас ЧП!! Мазюков в больнице!!!
- Он же не…, - начала Вика.
- Что не?! - прервала директор. Она напоминала взъерошенную наседку в гнезде - рассиженном в пух и прах кожаном кресле с высокой спинкой.
В больницу Виктория везла мальчишку сама. Обошлось «ушибом мягких тканей головы», но руководство, как всегда, не прочь всё подсгустить.
- Обошлось, да! Знаю, но ведь могло быть хуже. Гораздо!!! Мне из-за вас неохота. Я всё откладывала этот разговор, но, вижу, напрасно.
Сейчас начнётся. Это называется «Докажи, что не верблюд».
- У меня контрольная в восьмом была, - устало произнесла Вика. - Вы же знаете. А о том, что заболела Виталия Егоровна, я не…Я поздно узнала. Мне не сообщили.
- То есть вы непричастны? – возопила директор, - не при чём вы, значит?! Вы тут самая умная, а мы идиоты! А если бы жалоба пошла?! – взорвалась женщина.  - Вы хоть  представляете, каких трудов стоило родителей отговорить! А если б дошло до  Отдела образования?!
Директор расстегнула ворот блузы, выпила воды. Вика с облегчением вздохнула: всё. Но впечатление было ошибочным.
- Ваши дети чёрт знает чем занимались! Полдня!! – с новыми силами напала директор, -  а вы спокойно проводили контрольную.
«Молчи. Только молчи!».
- Почему никто из класса не предупредил?! – не унималась директриса-наседка. - Вот и дети у вас такие же. Уголок «спортивных достижений» разнесли!!! Подрались!! Со старшеклассниками!! Кошмар!!! А вы не при чём!!!
Она умолкла, вздохнула, хмуро поглядела в окно.
- Идите! – бросила директор, – не о чем говорить. Жду подробной объяснительной.
«Не дождёшься!» - мысленно ответила преподаватель, повернулась и вышла, хлопнув дверью громче обычного ровно настолько, чтобы не было понятно, что она вне себя от гнева.
Секретарь проводила её отсутствующим взглядом. По спине Виктории ручейками рассыпались волосы.
Вика драпала по обшарпанным ступеням школы. Уйти. Забыть скорее. Это лицо и этот голос забыть. Не тут её место! Хотелось в другое: женское, красивое, праздничное. Чтобы каждый день - новые люди: «Здравствуйте-пожалуйста-чашечку чая?» Или, вот, «Журнальчик полистайте!». И чтобы своё.
Школа по обучению нейл-дизайну находилась в нескольких кварталах от скромной квартиры, где они проживали с мамой, Витькой и Джоем. Необходимую сумму Виктория собрала. Пора.
***
- Мам!! Что не позвонила?!
Виктория  сбежала со ступеней  к худощавой даме, выхватила из рук авоську.
- Мужчина всегда занят! – изрекла Нина Степановна, и мягко отстранила дочь. В несочетаемых вещах: спортивном костюме и широкополой шляпе, она выглядела очень гармонично. Усевшись на самой верхней ступеньке, она с удовольствием вытянула ноги.
За руль бы сама - ни в жизнь! Но и мужа в выходной от рыбалки не отговоришь. «Присоединяйся, или не мешай!» - был вердикт отца Виктории. Но не навестить своих тоже - как?  Что она, до автостанции не доберётся?
- Бабуль, - подскочил Витька, -  пирожки есть?
- А как же, - бабушка потрепала густую шевелюру.  – Отросли! А то, как яичко, был, лысенький. Пойдём!
Витька подхватил неподъёмную сумку. Нина Степановна поспешила следом, бережно неся шляпу тульёй вниз. К ним она питала особую нежность,  отыскивала их везде, где только можно, в том числе, на блошиных рынках.
- Валера-то не вставал? – поинтересовалась шёпотом бабушка. Она долго устраивалась на диване.
- Работал. Спит, - ответила дочь. - А с  утра -  спортзал! Строго!
«Как эта кухня непохожа на ту, где выросла Вика». Там был лишь стол, несколько стульев, печь «Лысьва», да пара шкафчиков, - впритык. А здесь заблудишься. Полосатые щёголи-диваны, большой овальный стол, наплывы, -  пещера со сталактитами, - на потолке. Нина Степановна не смыслила в новомодных стилях, но обожала крошечные лампочки - софиты. В десятки тысяч раз уменьшенное театральное чудо, перенесенное на домашние сцены. Для освещения домашних драм и опер. А ввинчивались они вот туда, в эти самые сталактиты.
Внук вскипятил чайник, заварил чай, выложил из термоса, -  двух тарелок, обвязанных вместе белым полотенцем, - пирожки. По запаху отыскал с луком и яйцом, и с аппетитом уплетал, сидя на трёхногом стуле за барной кухонной стойкой. Ноги доставали как раз до нижней перекладины. Витя воткнул наушники.
Наверху раздался резкий звук, но сигнал безжалостно обрубили.  Взяв  кружку, и бутерброд,  подросток исчез за дверями.
- Ну, как ты? Хорошо всё? -  заглянула Нина Степановна дочке в глаза.
 Виктория неопределённо пожала плечами.
- Да нормально, мам. Как у всех.
- Ой, дай-то бог, дай-то бог! - запричитала мать.
- Тебе чёрный или зелёный? Или с травами. Хочешь?
- С лимоном, чёрный.
Вика улыбнулась.
 - Мам,  между нами. Если Витя одиннадцать классов, ну, без троек…
- То что?
-  Валера машину купит.
- Вите?! Да вы что?! Испортите ребёнка! Я не вмешиваюсь, не подумай…
- Мам, они сейчас другие. Им стимул нужен. Но, если честно, перебор, конечно. Здесь я с тобой согласна.
- Вот и хорошо. Вик, - Нина Степановна помедлила, - хоть не ревнивый?
 Она отхлебнула чай, и уставилась в чашку. Давно хотела спросить, да случая не было.
- Нет, вроде, - улыбнулась Вика.
Она опустила плечи, и отвела глаза, и это не укрылось от матери.
«Боится счастье расплескать. Натерпелась одна»
 - Да я ж  никуда! - рассмеялась Вика, - с  занятий - домой бегом. К  кому ревновать?
- Ревнивцы, - подняла палец вверх её собеседница, - и к столбу приревнуют. Помнишь, про Веру с работы рассказывала? – спросила Нина Степановна, - такая представительная, с греческим носом?
- Ма-а-ам!!! – Вика смешно сморщила нос, - зачем напомнила?! Брр!
Эту историю про откушенное приревновавшим супругом пол-уха, - советское время, молодые семьи, коммуналки, общие праздники, - не из тех, что запоминают, и перессказывают.
 Мать подвинула к Вике тарелку с пирожками.
- Ешь, давай! Тощая, совсем. Дошла! Сейчас, вон, похлеще по телеку.
- Вообще-то, мам, ревность, любовь и алкоголизм - это болезнь! - засмеялась Вика, - ну так сейчас говорят.
Нина Степановна опять запричитала: «Дай-то бог, дай-то бог!», по-старушачьи и беспомощно, - переложила всё туда, в  канцелярию высших сил, куда все строчат письма счастья.
Она ведь поначалу Валеру в штыки: 42, женат не был, правильный, спокойный, хороший.  Разве так бывает? Но дочкины глаза уверяли: бывают, ещё как.
Вика всегда была активной: работа, спортзал, курсы. Вечно чему-то училась. Раз дома, значит, комфортно, хорошо. Сколько вкалывать можно? Пусть передохнёт, вкусит семейного счастья. К слову сказать, оно случилось неожиданно, чуть больше года назад.
***
Сама Нина Степановна полагала, что мир давно сошёл с ума, ясность, хоть какая-то сохранялась лишь в том, что люди продолжали появляться на свет, к чему она в своё время тоже приложила руку, и уходить.
Она умудрялась с крошечной пенсии делать подарки и внуку, и дочке, и всегда именно то, до чего у самой Вики руки не доходили. Да и знала, что планируют ребёнка, но не получается. На её медицинском, языке, это называется «вторичное бесплодие».
То есть, когда уже  проверено: ты – мать. Можешь зачать, выносить, родить и выкормить. Вернее, могла. Но почему-то не получается во второй или третий раз. Современная медицина соловьём поёт о позднем материнстве, но Нина Степановна, всю жизнь проработала гинекологом…
Биологические часы никто не отменял. Каждая вторая приходила именно с этим. Пытливый ум Нины Степановны наблюдал, изучал, сравнивал, обобщал. Она всё записывала. Многолетняя практика помогла и с кандидатской, и с докторской. К «хорошему» врачу приводили и по блату, и с других участков, и всяко разно – никому не отказывала. Но некоторые пациентки фыркали, мол, это вы - врач никудышный, вот и не выходит. Они бросались в различные свежеиспечённые репродуктивные центры, всюду расставившие свою паутину. Там радостно расставляли объятия, и обдирали, как липок - байка о позднем материнстве, как истории клондайкских старателей, притягивала новых и новых отчаявшихся, и авантюристок.
Нина Степановна, как маленькую, погладила дочку по голове.
- Ну-ка, ну-ка, - мать с недоумением смотрела на две крашеные пряди волос. 
- Валеркины приколы, - весело отмахнулась дочь. - Не бери в голову!
Смеясь, Вика выскочила из-з стола, и скрылась в дверях.
- Модно, стильно, молодёжно! - донёсся её голос издалека.
Через пару минут дочь вернулась.
- Вот. Мам! Возьми! – Вика протянула конвертик.
- Нет! - отвела руку дочери Нина Степановна. - Тебе нужнее!
- Пожалуйста!! Возьми!! Вы ж баню хотели? Ну, вот.
Нина Степановна  неловко приняла купюры.
- Со школой точно всё? - уточнила мать.
- Да, - просто ответила Виктория.
- Ну, как тебе лучше, так и мне, - просто сказала Нина Степановна. - Вик, - добавила мать осторожно, -  но ты временами разговариваешь, как Валера.
- Маму-у-уль, -  засмеялась дочь, - всё нормуль. Не переживай. С кем поведёшься…
***
Хлопнула входная дверь. И тут же нарисовался Витька. Как он спустился, никто  не заметил.
- Мам! Ну, посиди ещё, - Вика вставила босые ноги в  мокасины, - я быстренько! Джоя   выведу только!

- Ба! – Витька присел. - В общем, маме не говори. Он мамку красит, и бельё её какое-то покупает, много белья.  И краску ещё, целую коробку!!
Острые бугры коленок выперли из рваных дырок  на штанах.
- Он? - уточнила Нина Степановна, прекрасно понимая, о ком речь.
- Валера, - нехотя пояснил внук. -  В общем, чёт не то там у них.
Витька  сполз с высокого стула.
- Запрутся там часа на два. Я засекал. И тишина. Не, ну, звуки какие-то есть, но…
- Витюш, - Нина Степановна вытянула руки, и внук так же, как в детстве, среагировал на этот жест - подошёл.
Обняв подростка, женщина  задумалась: как объяснить, чтобы не обидеть, семье не навредить. Ранимые эти дети сейчас стали. Чуть что не так – убегу, уйду.
- Витя, - повторила бабушка, глядя в глаза снизу вверх, - ты уже взрослый, должен понимать. У вас теперь семья. Вы с мамой долго вдвоём жили. Твой папа умер, ещё когда ты совсем маленьким был.
- Папа не умер, - тихо, но твёрдо сказал Витя, - его убили.
Послышался лай. Нина Степановна со вздохом кивнула. Её ли не знать, как оно тогда было, и сколько пролилось слёз.
- Да, Витюш. Ты пойми, мама хочет быть счастливой. И тебя очень любит. Очень. Ты для неё по-прежнему очень важен. Но в семье есть правила. Всё-таки лучше, когда  порядок: отец – главный, мама – на хозяйстве. Так было веками. У них своя, взрослая жизнь, на которую они имеют право. Имеют право, - запнулась бабушка, подбирая слова, - побыть вдвоём, когда захотят. Это укрепляет отношения, понимаешь? Сейчас столько одиночества. Хочешь, чтобы мама была счастлива? А счастливыми большинство из нас, женщин, себя считают только, когда рядом мужчина. Я понятно говорю, Вить?
- Ба, я же не дурак!
Парень занервничал, откинув волосы назад.
- Это понятно, - вся его нескладная, высокая фигура была полна порывистости, а мимика и жесты напоминали о том, кто тогда, десять лет назад, по официальной версии, «исчез». Отца Витьки.
-  Только  я видел. Валера из ванны вышел в каком-то фартуке целлофановом и перчатках таких же. В руках - кисточка.  Типа, как у парикмахеров…
- Уф, - выдохнула Нина Дмитриевна, - а я-то уж было подумала, - потрясла внука за руку, - бог знает, что тут у вас. У многих мужчин  необычное хобби. Может, в нём не реализовался парикмахер? Он человек искусства, а занимается бизнесом? Отдушина у него такая. О-о-ох! Засиделась я у вас…
***
Витька молчал, кусал губы. Всё равно это казалось очень странным.
Наверху послышались звуки, бабушка кивнула внуку, и тот вышел во двор.
Несмотря на внушительный вес, шаги были мягкими, крадучими. Валера схватил всё сразу: тёща с пасынком, Вики нет, шлейки – тоже, - гуляет с Джоем; чашки - пирожки, - сидели долго. 
Лицо Нины Степановны расплылось в улыбке.
- Здравствуй, Валерочка!
- Уже уходите, Нина Степановна? Ну, что ж вы, - развёл он руками.
- Пойду уже, - женщина  наклонилась переобуться, - но не как в анекдоте! Чаю попила, и не одну кружку!
Она засмеялась, выпрямившись легко, словно кто-то другой, а не она разменяла седьмой десяток.
Валера развёл в ответ руками. Аккуратно подбритая рыжеватая борода, серые глаза. Воспитанному по большому счёту только бабушкой, ему всегда трудно давались все эти зяте-тёще-тесте-свекровные отношения, но он хорошо знал их  значимость для других. Заскочила раскрасневшаяся Вика с Джоем,   
- Мам! Ну, ещё побудь! Ну, пожалуйста! – взмолилась Вика.
Джой  внёс неразбериху. Повизгивая, прыгал то за рукой хозяина, то за снятым поводком в руках у Вики.
- Ба! – заглянул Витька с телефонной трубкой в руках, - ты идёшь? Привет! – улыбнулся отчиму, и тот в ответ махнул головой.
Нина Степановна, сославшись на то, что договорились прогуляться с подругой, откланялась, Вика с сыном пошла провожать.
Пошли пешком – до остановки через рощу было недалеко. Живописнее места, чем коттеджный посёлок «Затонный», вообще трудно было отыскать во всей  Астраханской области.
Улучив момент, когда мама вышла вперёд, Витька метнулся к бабушке, та сразу наклонила голову: я слушаю.
- Я в ванну заглядывал, - решился таки Витя, -  там, в нижнем ящике, -  здоро-овом таком, - показал Витька руками, - полно краски для волос. Вот, прям битком! И фиолетовый, и розовый, и зелёный. Ну, зачем столько, ба?!
Виктория, впереди, любовалась тонкими берёзками и соснами. Тут пришло время замолчать бабушке. Она, конечно, всё обдумает. Дорога  домой долгая. Тут сгоряча нельзя, надо как-то осторожно. Всему есть здравое объяснение. В конце концов, мы живём в 20 веке, и мужчины сейчас не такие, как двадцать лет назад. У них множество увлечений. И не только охота и рыбалка.
- И ещё, - затараторил Витька, - Валера маме чёлку стрижёт! И расчёсывает!! И волосы сушит. Ещё одежду сам покупает. 
- Ты уже говорил, Вить, - рассеянно, вся в своих мыслях, сказала бабушка.
А она-то считала, да и считает Витьку ребёнком! Ну, а что ожидать? 21 век, средства масс-медиа делают своё дело.
- А ещё, - не унимался внук, - курьер как-то принёс. Я заглянул.
Нина Степановна укоризненно поджала губы.
- Витюша!
- Что, Витюша?! Там, в одном свёртке – наручники. Тяжёлые!
- Господи!!
Нина Степановна едва не осела на аллею от неожиданности. «Чего удивляться, - замелькали мысли, -  старше Вики на десять лет: крым-рым…
Влезать в дочкину семью не хотелось, но, - чувствовала Нина Степановна, - придётся. Мальчик ревнует, как без этого, но и не обратить внимания на его слова нельзя. Надо только успокоить, унять его интерес. А то неизвестно, чем это может закончиться.
- Ма! К Егору зайду!? На пару часов, - отпросился Витя.
- Хорошо. Только позвони обязательно, я  заеду.
Вика набрала целый букет листьев. Она подошла, приобняла сына одной рукой, но тот высвободился.
- Что я, сам не дойду?! – возмутился Витя, - тут два шага.
- Два не два, позвони. Ясно?
- Да, мамуль!
Витя опять подошёл к бабушке, они немного отстали.
- В общем, дорогой, давай договоримся, - деловито начала Нина Дмитриевна, - будь осторожным.
На лице внука промелькнуло облегчение. Поняла всё-таки бабушка.
- Не надо уличать взрослых. Ну, я тебя очень прошу! – бабушка  сложила руки в умоляющем жесте.
- Окей! - улыбнулся внук.
Было совершенно ясно: он намерен продолжить наблюдение, и его не остановить.
***
. Виктория вернулась, не прошло и двадцати минут.
- А где наш радиотехник? – улыбнулся муж.
- К Егору поехал.
 Супруги сидели друг против друга. Валера разлил себе и жене сока из графина.
- Валер, я помещение нашла, - Вика поправила волосы. Она еле сдерживала радость, все ещё не веря, что курсы почти закончила, и, - вот она, её мечта, в двух, нет, даже в одном шаге!!! Запрутся в ванне, и сидят ам по часа два, - он быстро оглянулся, и опять впился  своими карими, почти чёрными, глазами.
Бабушка посмотрела на Витю.
- Вот ты о чём. В туалет попасть не можешь, что ли? -   наивно спросила Нина Степановна.
- Да не!! Их, вон, на каждом этаже..., - мотнул внук головой.
- А что тогда?
***
- Я всё помню. А кофе тут подают?
- Сейчас, Валер! И кофе, и тосты, -  встрепенулась Виктория.
- Хваткая ты стала,  – одобрительно заметил муж.
- С кем поведёшься, -  повела бровью супруга.
 - Может, и к лучшему, - заключил Валера, - Глянем твоё помещение, - его взгляд скользнул с лица Виктории ниже, где на футболке маячило небольшое пятно от собачьих лап. – Когда  доучишься?
- Скорее бы!!! -  закатила глаза Виктория, -  ещё месяц.
- А малыш за собой кружки мыть не научился? – без какого-либо перехода уточнил Токалов. Он кивнул на кружки, и опять зыркнул на пятно от лап Джоя.
Говорил Токалов незлобно, как бы, между прочим. Таким же тоном можно попросить выключить телевизор, или закрыть шторы.
- Я уберу!
Вика проворно соскочила, схватила разом все кружки, и кинула в мойку.
– Делов-то, - добавила она, глядя через плечо, всё ещё улыбаясь. - Чашка да тарелка.
- Ну-ну, - заметил муж, немного замкнувшись. – Вик, я понял, - его тон стал деловым, - смотри сразу несколько вариантов. Надо, чтобы место проходное. А там уже дело техники: раскрутим. Аренда не вариант, надо  квартиру купить, я думаю, под это дело, отдельный вход, вывеску. Обзванивай, договаривайся. Подумаем, - ободряюще улыбнулся муж. - Вик, я, - он зевнул, - наверное, в зал смотаюсь вечерком, - одного канта надо выцепить.
Вика знала, что муж, кроме обычных походов в спортзал, ездит и просто «на разговор», особо не вдавалась, конечно, - а что такого, все сейчас так решают вопросы. Это был другой мир, которого она до Валеры не знала, и которого побаивалась. Но, в конце концов, сейчас не  90 ые: ни разборок, ни сходок, ни крыш, и прочего. Чего бояться? Всё легально. Валера, насколько она знала, в тюрьме не сидел, не привлекался. А то, что разговаривает не на «извольте-ка», и «будьте любезны», то так даже честнее. За этими манерами иногда такое скрывается. Какой есть, каким достался: со своим характером, привычками, прошлым. Валеру воспитывала бабушка, - Вика видела фото,  - дама интеллигентная; она  учила внука французскому.
Виктория поднималась наверх. Муж провожал её взглядом.
- Штаны с полоской? – крикнула она почти у гардеробной.
Неслышно, как барс, Валера  рванул наверх, и замер. Он впитывал каждое движение  её рук, заворожённо смотрел, как бегают под тонкой кожей синеватые жилки. А потом страшно захотелось отодвинуть волосы. Он всегда так делал: собирал их, обнажал беззащитный затылок, и целовал. Валера, сквозь внезапную ломоту, сделал шаг вперёд.
- И кино посмотрим, да? – Виктория сноровисто перебирала бельё в ящиках в поисках нужных штанов. – Что: боевик или комедию? А футболку с рукавами, или майку лучше? – Виктория повернулась, и её взгляд упёрся в мужа. Валера стоял, уперев руку в дверной проём небольшой гардеробной.
- С рукавами, -  муж не сводил глаз с жены. – Ну, и боевик, пожалуй.
Улыбнувшись, Виктория взяла мужа за руку, пытаясь пройти.
- Не здесь, Валер.
- Почему? – улыбнулся тот.
Он оторвал её руку от своей. Лицо стало деловито-равнодушным. Захлопнув дверь-купе гардеробной, Валера быстро вытащил  первый попавшийся галстук, и первым делом связал супруге запястья.

                Год назад. Школа педикюра. Выкидыш.

Невысокая, худенькая резво соскочила с дивана.  Со спины ей можно было дать не больше 35. Субботний день обещал быть насыщенным - сегодня Ювеналия Андреевна работала. Кроме  обычной, - уборщицей в офисном центре, светила подработка. Сегодняшний выход не отражался ни в зарплатных ведомостях, ни в сметах, но она всегда ждала этих звонков.
Не секрет, что мужчины взрослеют долго, смакуя приближающуюся старость. На женщин старость обрушивается внезапным ливнем, и,  как остатки листвы, сметает цвет кожи, густоту волос, блеск в глазах. Ювеналия не была исключением. Когда-то тонкая, бледная, свойственная рыжим, кожа, стала красноватой, истончилась, большие глаза уже не так распахнуто смотрели на мир. Время сполна отмерило Ювеналии мужского внимания, и теперь, лишив привычного набора чар, осталась лишь крикливость, изворотливость, и некоторая житейская выживаемость.
- Ну, прямо не знаю, - тянула время женщина, а сама уже смотрелась в зеркало, подняв брови и округлив при этом бледные губы, - и работа, и дача.
Позволяя себя уговаривать, прижав трубку в щеке, быстро подвернула пижамные штаны. «То, что надо», - улыбнулась Ювеналия.
- Ювеналия Андреевна, дорогая! Ну, выручайте! – умолял голос.
- Я постараюсь, Танечка, - набивала цену женщина, разглядывая обкусанные, - она имела привычку грызть их во время сериала, -  а, - она поднесла ногти близко к лицу и прищурилась, -  А кто?
- Да есть одна, - расслабилась Татьяна Анатольевна, -  владелица салона какого-то.  Так придёте? Точно? – опять насторожилась директор.
Ювеналия Андреевна умела извлечь из болезни выгоду. Сейчас, конечно, вне обострения, но выглядело устрашающе: если присмотреться, кожа пестрела шелушащимися красноватыми пятнышками, между которыми проглядывала  бледная, рябоватая и дряблая кожа.
На самом деле предложение было как нельзя кстати: и маникюр задаром, и педикюр вам пожалста. А в обмен? Малоприятные болячки стопы в салоне медицинского педикюра ценились особенно. Снимая недешёвую арендную площадь, владелице, 35 летней, напоминающей базарную торговку, даме, приходилось изворачиваться. Школа педикюра была открыта с этой целью.
Псориаз Ювеналии всегда действовал безотказно: ученик сразу задумывался, а надо ли ему это? Для пущего закрепления эффекта  директор «Орто лав», по особой договорённости, привозила пациенток психоневрологического диспансера, расположенного за городом. Женщинам, а, не смотря на разную степень протекания психических болезней, это были всё-таки женщины, процедура очень нравилась.
Возложив волосатые, - от молодых до взрослых, - ноги на кушетку, некоторые поражали отсутствующим взглядом, а другие преувеличенно радовались, благодарили и желали здоровья. И вот это было невыносимо для любого человека с нормальной психикой. Буйных  не было, а, что случись, рядом был персонал. В штате, помимо Ювеналии, состояли ещё две женщины, но, в силу занятости, они не всегда могли помочь. Ювеналия была тем передовым отрядом, который сметал неугодных и особо чувствительных, персон.
Владелица «Орто» любила девчонок с улицы. Намыкавшиеся и безработные, они отучились на мастеров по государственной программе, и считали курсы разновидностью рая.
Бывшая учительница повергла Таню, как её между собой называли ученицы, в шок
- Татьяна Николаевна, а что вы заканчивали? У вас есть высшее образование?
- У меня, будет вам известно, - выдавила Таня, - двадцатипятилетняя практика! Я обучалась у немецких и итальянских специалистов, -  лидеров индустрии.
Девчонки смотрели с обожанием.
- Если я скажу, какие деньги вложила, вам станет плохо.
Владелица «Орто-лав» вернулась к столу, поправив  сильно отбеленные волосы, и бросив уничижающий взгляд на Вику.
- А вы получаете это всё практически бес-плат-но! Зарубите себе на носу.

Ювеналия, исподтишка, рассматривала мастера. Миловидная,  ухоженные руки, осанка, манера разговаривать, - всё говорило об одном. Особых забот не предвидится. Кажется, бывшая училка. Хм. Тут как попадёт…Ювеналия вытянулась поудобнее, прикрыла глаза с большими, несколько оплывшими веками, и сделала вступление к первому акту.
- Милочка, мне бы побыстрее! Не опоздать бы на работу. Ехать далеко, а я без машины.
Эту фразу надо проговорить ровно столько раз, чтобы мастер занервничал, сбился, и допустил, наконец, ошибку. А дальше - проще простого. Но в этот раз всё  пошло не так с самого начала. Даже услышав  в двадцатый раз, что клиентке надо успеть до восьми вечера, а, вот, по вашей вине тут проторчишь до полуночи запросто, ученица продолжала вежливо, из-под маски, кивать.
- Я говорю, мне бы побыстрее, дорогуша! – надрывалась Ювеналия.
У всех обычно тряслись руки, падало из рук, застревали в горле слова, а эта смотри-ка, ни одного лишнего движения!
Машинка по-прежнему жужжала, Виктория улыбнулась. Посетительница сидела  с кислой миной. Ещё бы, денежки, 800 рублей, проплывали мимо. С помощью нехитрых подсчётов получилось, в общей сложности, одна тысяча шестьсот. Получилась бы. Если бы не эта пигалица.
«Ещё не вечер, - подумала Ювеналия, - скоро вторая часть Марледонского балета».
Виктория закончила с пальцами, и перешла к пяткам. Ювеналия начала демонстративно поёрзывать на кресле.
- Ой! – то и дело дёргалась она, стараясь шевельнуть и ногой. - А вот у моей соседки по дому, - тарахтела капризная клиентка, - не представляете! Кошмар. И рассказать страшно.
Далее последовал отработанный много раз приём: перечисление существующих и несуществующих ужасных несуществующих болячек.
- Пяточки машинкой не будем. Кожа тонкая, - невозмутимо прервала Виктория, проведя рукой по иссушенным красным ступням.
Так хорошо Ювеналия давно не играла. Крики заполнили всё пространство, а до ошарашенной Вики, как в тумане, долетали лишь отдельные слова:
 - Откуда только руки растут…Возместить!!! Фифа интеллигентская!!! Директора-а-а-а!!!
Злость к образованным она унаследовала ещё от матери, которая обещала доченьке, что уж та окончит «вышку» обязательно. Но Ювеналии был недосуг: стоять на рынке, в самый период его расцвета, облапошивать, порой, разыгрывая целые спектакли, казалось более интересным, чем книжки, зубрёжки и сессии. Были, конечно, свои периоды взлёта.
В 90 х, в составе многочисленного отряда челноков, она начала совершать шоп-туры в Китай, полюбила лёгкую, интересную жизнь, рестораны, движение, ночные огни городов. Мужчин, не смотря на болячки, она привлекала. Ввиду отсутствия склонности к аналитическому мышлению, Ювеналия не смогла предвидеть кризис, и её успешно начатая торговля в ларьке, а затем и павильоне, затухла, деньги испарились. В 65 она оказалась обычной пенсионеркой за бортом динамичной жизни. Но не утратила торгашеских навыков: урвать, обхитрить, оболгать.
Легко сдаваться она и сейчас не собиралась, но, неожиданно, Виктория, побледнела, качнулась, и, теряя равновесие, ухватилась за край кушетки. Ювеналия замерла.
Виктория повалилась на пол.
- А-а-а-а!!! – заорала Ювеналия. Такого поворота она не ожидала. -  Кто-нибудь!!! Эй, там!!! Сюда!!! – Ювеналия орала, и  выискивала глазами свои шмотки. Она спешно натянула джинсы и носки.
Когда Татьяна и её ближайшая подруга, она же бухгалтер, ворвались в кабинет, их взорам представилась трогательная картина: Ювеналия Андреевна, уже одетая, стояла на коленях и, придерживая Викину голову, пыталась её напоить.
- Ювеналия Андреевна, - быстро оценив ситуацию, сказала Татьяна, - респект. Вот деньги!
Ювеналия не верила своим ушам. Купюра перекочевала к ней в карман куртки.
- Сдачу не надо, - начальница показала женщине на дверь.
- Ага. Да. Я сейчас.
Дверь за бывшей торгашкой захлопнулась. Придя в себя, Виктория слабо поводила глазами, и отключилась. Заподозрив неладное, Татьяна Николаевна заорала
- Звони!!! Да что стоишь?! – потребовала начальница.
- Куда? – ошарашенно проговорила бухгалтер.
- Куда-нибудь! Мужу!!! в Скорую!!! Быстрее!!!
В ожидании «Скорой» Викторию заботливо переложили на кушетку, подложили подушку и накрыли одеялом. Хотя и пришла  себя, из-за очень сильной боли внизу живота, Вика лежала с закрытыми глазами.
Обе женщины, как сообщницы, стояли, скрестив руки.
- Учись! – подмигнула Татьяна Николаевна подруге.
- Ну, ты ваще, - заявила Нинель, подняв большой палец.
- А шо делать? – заржала директор, проведя большим пальцем по шее, - аренда душит.
***
Да, день удался! Сварив кофе, и отломив плитку чёрного шоколада, - а когда кофе и шоколад мешал болячкам, -  Ювеналия уселась в  кресло, и включила новости. «Тысяча шестьсот», - подытожила она.
***
                В  больнице.
Как, оказывается, это просто.
Рука даже не тронулась вверх, а вот он, розовый кирпичик, легко, плавно вошёл в пустоту между соседними. На чём он, интересно, держится. И ещё один, и ещё. Целый ряд. Ух ты, стена.
Всемогущая рука. Всемогущая я? Бархатный зелёный мох. Господи! Как красиво.  Волшебство в полнейшей всепоглощающей тишине - полный цвета, до невозможности настоящий, - с башнями, и подъёмными мостами, замок из ниоткуда.
Цак-цак-цак, еле слышно мерное попискивание.
Откуда оно, зачем? Тут так хорошо. Я всегда хотела этого: творить, создавать, в тишине, абсолютной тишине, отстранённости. Мне никто не нужен.
Цак-цак-цак. Как назойлив этот звук. Откуда он? Творю, творю!  Я всегда хотела быть тут, здесь, всегда. Творю внутри своего творения. Шаг, ещё, - по этим же розовым кирпичам. Они меня слушают! Выстраиваются сразу же ступеньками. Вы, подлизы. Ещё не злюсь, а кирпичи уже разлетаются по обе стороны, и зависают где-то там. А я  - здесь, но…ни на чём. 
Начинаю идти, - до уже отстроенного яруса близко, только ногу протянуть. Ступаю на воздух. Бесцветная белота уплотняется, принимает прямоугольную форму, мягко, упруго принимая ступню. Ух! Совсем не страшно. Тут меньше, чем я думала: полшага оттуда, где я стояла. А я стояла? Я как будто бы и есть все пространство, внутри которого появилось всё это. Разлетевшиеся кирпичи, повисев, робко возвращаются, магнитиками подцепившись книзу. Мне уже всё равно, что там внизу – я забралась высоко, но вижу замок со всех сторон одновременно.
Я всю жизнь ждала только этого момента, только этого. Это моё царство. Меня переполняет ощущения полноты и гармонии, только оно одно и есть вокруг и внутри меня.
Очередной кирпич кладу уверенно, даже  небрежно, - я всегда знала, что  могу, умею, - но, не долетев ничтожно мало, он почему-то завис.
Цак-цак-цак, - невидимый метроном не унимается.
Несколько кирпичей рядом блёкнут. Их розово-оранжевая, изумрудная  поверхность выбеливается, они проваливаются в известковый воздух. Низ разрушается быстро. Состояние полноты ещё во мне, но в следующее мгновение, - раз, - и половины чуда, подсвеченного серым, насыщенно-болотным, лазурным, больше нет. И в этот провал хлынул золотой свет. Дыра всё больше заполняется им, захлёстывая моё совершенство. «Не-ет, не хочу! Он настоящий, я хочу, хочу жить в нём!» Это – мой сон?! «Нет, нет, нет, пожалуйста-а-а-а, нет, оставьте меня здесь. Кто бы вы ни были…прошу!!!!!»
Тикает метроном. Кто-то рыдает  и всхлипывает так, как будто только что потерял самого близкого.
- Всё в порядке, пришла в себя.
«Они обо мне?»
Ненавистное пробуждение заставило поверить, что всё происшедшее – не сон. Постепенно наваливалось ощущение пустоты в нижней части живота.
- Ну, вот, Виктория Олеговна, пришли в себя. Это хорошо. Я  на посту, жмите кнопочку, если что, - бодро  сообщила медсестра.
Потом  привезли лёгкий ужин. А потом Вика опять провалилась в сон. А когда очнулась, то через одеяло, накрывавшее и тело, и голову, - торчал только нос, - её легонько поглаживала морщинистая ладонь. Эти ладони, которые помогли в своё время стольким людям, Виктория бы узнала из тысячи: мама. 
- Викуленька, - нос шмыгнул, - я тебе, - наклонилась мама, - как врач говорю. Я  видела все анализы!
Вика зыркала из-под одеяла.
- Всё неплохо: гормоны, резерв. Плохо, что Валера обследоваться не хочет. Боюсь, в нём всё дело. 
Мама приготовилась сидеть долго, но неожиданно одеяло откинулось
- Мам, правда, получится? – губы почему-то плохо слушались.
- Конечно! Я и у главврача была, и с заведующей, Юлией Михалной, встречалась.
Вика сжала мамину ладонь, и поцеловала.
- Ну, пока, мой хороший, пойду.
Ночью, в  палату, привезли женщину: полоснуло глаза голое, ухоженное тело. Её портил только пластырь внизу живота. Женщина долго размахивала руками, что-то бормотала, никак не укладываясь, даже пыталась вылезти за высокие бортики медицинской кровати. Прекрасное, жалкое зрелище.
«Лет 45. А  больше 35 не дашь», - подумала Вика.
Соседка выгнулась, как рыба, выброшенная на берег, глубоко вздохнула, и забылась в глубоком, целительном сне.
- Я страшно ругалась? – было первым, что услышала Вика утром.
Соседка, приподнявшись на локте, качнула каре и улыбнулась. Виктория нашла в себе силы ответить на улыбку.
- Что вы, нет! Сразу уснули.

                Как быстро всё может измениться.

 - Виктория Олеговна! – заверещало в трубке. 
Вика поморщилась. В Салоне она знала всех. Иначе нельзя: одного неудачно подберёшь, и и,  прощай репутация заведения. Профессионалам, конечно, прощают многое, но сколько верёвочке не виться…
В салоне «Дель Роса»всё было  максимально прозрачно, пять мастеров-парикмахеров, плюс мастер педикюра и маникюра.
 И этот голос, Вика готова поклясться, она слышала впервые.
- А я ваш новый администратор. Меня зовут Карина! – залопотало в трубке, словно прочитав мысли Виктории. Казалось, его обладательницу не смутить ничем на свете.
Почему-то Вике представились волосы цвета спелой пшеницы, собранные в хвост, лёгкий загар, пухлые губы, веснушки. Ещё короткая юбка и туфли на платформе. И никаких тёмных кругов под глазами. Да, никаких.
- Карина? – слегка опешила Вика.
Её, конечно, долго не было, два месяца. Но почему она узнаёт в последнюю очередь.
- Карин, вы…
 С трудом преодолев соблазн прервать разговор, и набрать мужа, Виктория вернулась к собеседнице.
- Вера заболела, -  ответила на её вопрос незнакомка. - Мы её клиентов распихали кого к Наташе, кого – к Юле.
- Распихали?! – опешила Виктория.
Она на минуту лишилась дара речи. Распихали клиентов, которых с таким трудом нарабатывали!!! Да что тут произошло, пока её не было?!
Елена умела общаться непринуждённо, чем привлекала немало клиентов. Но ни увольнять, ни направлять её на очередные курсы она точно не собиралась. Или Вика что-то упустила.
«Окей, соберись», - приказала себе Виктория. - Скиньте мне, будьте добры, Карина, список клиентов на сегодня и на завтра, с номерами телефонов, - глянув на электронное табло, добавила, - я буду через полчаса.
Не смотря на довольно плотную запись, хозяйка «Дель Роса» быстро разобралась: когда знаешь в лицо каждого постоянного клиента – это большой плюс.
«Валентину лучше к Ирине Чхань. Она чудеса творит. А Сашу Бойчук - к Алёне», - улыбнулась Вика. 
- Добрый день! Салон «Дель Роса».
 «Заодно, посмотрю на тебя, новый администратор».

Набрав побольше воздуха, Вика открыла дверь.  Едва удостоив взглядом расплывшуюся в улыбке администраторшу (короткая юбка, хвост пшеничного цвета, и веснушки),  Вика с порога включилась в работу.
- Виктория Олеговна! – во взглядах девчонок читалось облегчение.
Шеф здесь, всё пойдёт, как по маслу. Но в воздухе всё-таки витала нотка нервозности.
– Виктория Олеговна! Помойте голову, пожалуйста! Виктория Игоревна, один чай и кофе, пожалуйста!
Ничего удивительного, она  сама завела такие правила. Она здесь не только хозяйка, а, прежде всего, работник. Поэтому журила тех, кто не обращался к ней за помощью, будь то взбивание пены из шампуня на голове, или густой пенки для капучино в капучинаторе.
 Легко и изящно, - на работе Вика носила только удобную обувь на низком каблуке, - она подскочила к  покорно закинувшей голову на мойку клиентке. Намыливая шампунем и споласкивая, Вика поминутно уточняла
- Людмила Петровна, не горячо? Нет? Нормально? Давно не заходили, - улыбалась Вика.
- Приболела, Викочка, - с закрытыми глазами отвечала старушка. 
- Как дочка? Вернулась уже?
- Давно, - клиентка открыла глаза, словно что-то вспомнив, - вас, дорогая, давно не было видно. Уезжали? Отдыхали, наверное?
- Да, по делам, - вымученно улыбнулась Вика, - пришлось.  Чая, может?
- Если можно, да.
- Чёрный, как всегда?
Карина хранила железобетонное молчание. Хозяйка салона в её представлении головы мыть и чай-кофе подавать просто не может! Это нонсенс. Она должна ру-ко-во-дить! Украдкой, Карина несколько минут, с лёгкой усмешкой, наблюдала, как похудевшая, но  привлекательная Вика носится, улыбается,  не жалея маникюра, намыливает головы, при этом успевает перекинуться то с одним мастером, то с другим. Время пролетело незаметно. «Ну, вот теперь самое время, - вздохнула Виктория, - узнать, что тут, чёрт побери,  происходит»
Она направилась в небольшую комнату отдыха. Минутой раньше туда же заскочила новый администратор. Виктория помедлила, но ведь рано или поздно придётся это сделать, и взялась за дверную ручку.
- А я уже знаю, - раздалось за дверью и довольно громко, - у  неё никакая не замершая  беременность! Внематочная, дорогой!!
Виктория застыла.
 - Откуда? Ха! Слухами земля полнится, - невозмутимо продолжила администратор.
В голову ударило, и рассыпалось разноцветным, Вику бросило сразу в ледяную полынью и кипяток. Перед глазами поплыли разноцветные круги.
 - А если, -  продолжал  голос, - это случилось с твоей, значит, что? Значит, может быть и у меня. Ничего хорошего, Валерик. Мы ж как одна семья, - хохотнула невидимая.
«Валерик?!»
Не выдержав, она ворвалась в помещение, служившее подсобкой, кухней.
-  Один чёрный чай с лимоном. Побыстрее! – рявкнула Вика.
 Карина застыла с открытым ртом. Она забыла отключиться, и теперь старалась  отвести трубку телефона как можно дальше.
Что было бесполезно: в трубке  рокотал  голос, который Карина узнала бы из миллиона.
- Ну, чё ты, ёлы-палы, кипеш поднимаешь. Всё нормуль, зай.
***
Похолодало. Вика спряталась в машине. Захлопнув дверцу, собралась с духом и набрала номер. Пошли короткие гудки. Вика пристегнулась, и завела машину. Почему Машка не позвонила, не предупредила? Что вообще происходит?! На глазах выступили злые слезинки:  почему всё так? Почему не вышло с ребёнком? Или правду говорят: везёт только стервам? Расчётливым, хитрым стервам.
А когда кладёшь к ногам всё: здоровье, красоту, время, привычки, друзей, то ехидный голос где-то глубоко, изнутри, царапает: «А зачем было отдавать? Никто не просил! Ты же сама всё отдала? Разве не ты хотела семью, уют, чай пить, разговоры по вечерам, чтобы он за руку держал, помогал, всё понимал?»
Почему повезло Дашке Мишиной, однокласснице, и Наташке, и Анжелке? Что не так со мной? За что? За то, что посмела помечтать?«А не надо мечтать! – влез тот же ехидный голосок, - мужчины - не плюшевые слоники»
Вика отняла ладони от лица. Реви не реви, ничего не изменишь. И заглушила машину - спешить уже некуда.
Огромная, на полнеба, туча - серая, дымчатая акула, со сгущающимся до угольного по краям брюхом, готовилась растерзать  другую, не менее большую, белую и рыхлую.  Чудом между ними вклинилась неровная ярко-голубая полоса. «Совсем, как я» - пожалела Вика тучу  поменьше. Из-за чёртовой мягкости на ней вечно все ездили. Вспомнить школу: «Вик, помоги с отчётом!», «Виктория Олеговна! Ну, кроме вас, некому! Выручайте!» И никогда не приходило в голову, что выручать, отрабатывая дополнительные часы, часто в первую и вторую смену, надо за дополнительную оплату. Мама всегда называла Викторию «простодырая», и они вместе  смеялись. «Не обеднею», «не последние деньги», «всех денег не заработаешь», - настолько привычные для Вики слова, которые так часто произносили родители, превратились во врагов. «Не так надо!» - шмыгнула носом женщина. Захлёстывало что-то чёрное, неведомое ранее, заставляющее сжиматься каждой клеточкой внутри, от чего хотелось выть. Злость. Он не звонил уже несколько дней. Валере нет до неё никакого дела, а ведь она там, в больнице, чуть богу душу не отдала. Что происходит?!  Может, вместо двух месяцев она пролежала все двадцать?» Телефонный звонок разорвал тишину.
- Вик! Приве-ет, привет, мой хороший! Вышла уже? Как себя чувствуешь? – затараторила привычно Машка.
«Машка не при чём, не знает».
- Маш, подожди, подожди! Ты где сама? – по второй линии пробивалась мама, но Вика сбросила. Сначала - всё выяснить, узнать. Что вообще произошло? Может, пока она лежала, вообще власть поменялась, полюса сместились, метеорит упал, в конце концов.
- В Москве, где  ж ещё? – удивилась подруга, - а тебе Валера не говорил разве? Во дела! –
Машка была далеко. Там, где бухала ритмичная музыка, раздавались смех и весёлые голоса. Вика позавидовала подруге. – Мы тут с  группой отмечаем немного. Подожди, я выйду! – на мгновение в трубку ворвалась разноголосица, - эй! Я тут уже!
- С какой группой, Вик? Ты по путёвке где-то? У тебя, вроде, отпуска не было.
- О, господи! Так ты ничегошеньки не знаешь? – удивилась в трубку Маша. – Ну, тогда по порядку. Я что-то сама ничего не пойму. Ну, в общем, когда…
- Маш! Ты  Карину знаешь? – перебила Вика.
- Нет,  - насторожилась Маша, - а кто это?
- Администратор новый.
На другом конце повисла пауза.
- Да ладно! Администратор?! Какой такой администратор. А Лена где?
- Я бы тоже хотела знать. Я звонила, она не берёт. Ни она, ни Валера.
- Так ты  дома не была ещё? – изумилась Машка.
В ответ – молчание.
- В общем, как было. Когда тебя увезли на скорой, мне в этот же день твой позвонил. Говорит, так и так. Ну, уж прости, сообщил, что у тебя внематочная, кровотечение, всё такое. И очень просил не беспокоить, очень. Я спросила: хоть эсэмэски можно? Ну, и он сказал, что ты там без телефона будешь. Ну, а я что…мне как-то, ну, знаешь, совсем это не понравилось. Но он же правду сказал: тебя на скорой увезли. И…Ну, причин не верить, ну, как бы не было, - затараторила Машка, как бы оправдываясь. – И ещё он курс предложил пройти. В Москве. Анжирахова знаешь? Победитель по дизайну наших всех  конкурсов российских. Слушай! – Машкин голос стал мечтательным, - он такие картины на типсах рисует! Полотна, я тебе говорю! Видела «Иван Царевич похищает Елену на сером волке?» И оплатил. Говорит: Вике сюрприз будет. В салон же специалист нужен». Вот.
-  Маш, - Вика как будто была вся в своих мыслях, - тут что-то происходит. Мне страшно. - Вика поёжилась, закутавшись в любимый меховой жилет,  хотя в машине было тепло.
 - Слушай, - Маша явно расстроилась, - ну, подожди, я послезавтра прилечу. Мы его – на вилы! А, Вик! Свяжем, подвесим, и будем пытать! Нет, правда, Вик! Это чего он там замутил-то?! Что за захват такой рейдерский?!
Боясь опять сорваться на плач, Вика нажала отбой. Валера даже не пытался дозвониться до неё, хотя уже почти вечер. С ужасом женщина поняла, что всё, абсолютно всё поменялось. Туча-акула уже наполовину поглотила другую, но совсем неожиданно выкатился густо-жёлтый шар, как рефери, вовремя прекративший поединок. Он подкрасил края туч нежно-кровавым цветом.  И это удивительно шло и одной, и другой.
Вика , наконец, ответила маме.
- Да! Мам! Ага! В больнице ещё. Ага. Да, хорошо всё. целую!
«Лишь бы заведующей не позвонила. А с чего? Всё в порядке. Или не в порядке? А вот сейчас и узнаем!»
Женщина повернула ключ зажигания, но перед глазами неожиданно сузилось, и зашторило чернотой. В голове зашумело. Виктория успела открыть окно, и перед тем, как бросило в озноб, и отключило все ощущения, успела повернуть ключ зажигания. Машина дёрнулась и заглохла.
Ласково и назойливо перебирал кастаньетами сотовый…

      Нина Степановна навещает  старую подругу.

Нина Степановна на минуту задержалась, перевела дух и присела на скамейку перед кабинетом. Давненько она так далеко не ездила,  тряска в поезде давала о себе знать.
На табличке значилось врач высшей категории, Рузалова Лидия Дмитриевна. Лидочка. Как будто не было этих восьми лет. Нина Степановна улыбнулась и порадовалась за подругу: свой кабинет – не стационар, где Лида проработала полжизни, с начальником самодуром и непременными ночными дежурствами. И возглавляет Рузалова частную клинику. Не большую, но очень популярную среди определённых слоёв населения: по прерыванию запоев.
- Нина! – солидная, красивая женщина в халате бросилась навстречу. – Ты как?! Какими судьбами?!
Нина Степановна залюбовалась: красавица, двадцатилетним фору даст. Одета элегантно, не крикливо, по возрасту. Но глаз не оторвать.
- Садись, давай! Проходи! – обхватила её Лида, пахнув духами. – А я…вот, - она обвела вокруг руками, на мгновение став солидной. А потом опять вскочила, забегала
- Сейчас. Сейчас мы…, - легко присела, и извлекла из шкафчика коньяк, и водрузила на поднос. – Чего только не приносят, - пояснила, - ну, знаешь, родственники приходят, переговоры…Где-то лимон был. Шпроты открою. Колбаска. Ага. Сейчас, - в поисках она коротко взглядывала на подругу, не веря, что та перед ней. – Нарежу. Вот.
- Лида, я…, - и тут сами по себе выкатились слёзы. – Я так рада…рада тебя видеть.
- А я как рада!
В сотый раз Лида подскочила, больше похожая на оперную диву.
- Неужели это правда? Я с тобой. Мы тут сидим. Я не отвлекаю?
- Да что ты! Вечерняя планёрка прошла. Я в полном твоём распоряжении. А, хочешь, погуляем? Или, ну, в ресторан? Боже! Ниночка…Думала, не свидимся уже.
Лида поглядела на подругу. И вдруг тоже разревелась. Так и сидели минут пять, держа друг друга за локоть.
Потом выпили. Нина  Степановна поморщившись, а Лида – опрокинув по-мужски, и закусив колбасой. 
- А я, как Стасик помер, знаешь, всё, крест на себе, - взор Лиды словно затянулся дымкой и стал слегка отсутствующим. - Забрал что-то с собой. А у меня как пустота...
Нина Степановна смотрела теперь спокойно, как мать смотрит на любимую дочь, ставшую самостоятельной.
- Внутри, как овраг. Снаружи ни неба, ни солнца. Ни-че-го. Пойдём, Нин, на диван. Во-от так. И столик тебе тут все удобства. Давай по второй.
Лида придвинула столик поближе, разлила.
- Нет, нет! Я всё! – Нина  Степановна прикрыла стакан рукой.
- А я ещё чуток, ты уж извини.
- Ты почему всё время молчала? Могла бы чаще звонить. Я как ни звоню, так или занято, или посторонние. Наша работа-то она ни днём, ни ночью покоя не дадут.
- Ой, Ниночка, -  она обхватила обе ладони подруги, - если бы…мне, понимаешь, всё равно стало. Кто звонит, что говорит. С работы очень скоро попросили. Я тогда, как бы лучше сказать…Господи, стыдно-то как. В общем, на дежурство пришла с сильного похмелья. Ещё и тут добавляла. Заперлась в кабинете, и…Ну, сама понимаешь, на следующее утро я была без работы. Без работы, без мужа. Дети далеко, всё хорошо у них, контракт за границей. Мешать? Зачем. Так и пошло. Днём уезжаю, хожу-брожу где-то или на даче. Потом, кстати, продала её. Ненадолго, но хватило денег. Дверь закрываю, и накатывает. Тоска такая. Тощища!!! Выпью – полегче. Не слышу голосов этих жутких: то муж, то свекровь. Раз среди ночи  выбежала в ночной рубашке. В общем, всё было, - шмыгнула носом Лида.
Нина молчала, качая головой. Она-то считала, что у Лиды очередной роман, к ней молодые мужики так и клеились.
- Ну, и как-то очнулась. Не пойму, где я. Стены ободранные, окна выбиты, клеёнкой затянуты. Снится? Ноги босые, пол каменный. Не помню, ничего не помню, голова гудит страшно. Встала, осмотрелась, зеркала кусок увидела. Глянула – у меня мало того, что лицо чёрное, так ещё и рана. Синячище справа, и кровь запеклась на голове. Закружилась голова, и я упала. И вдруг вспомнила. Вспомнила, как вышла во двор, с сумкой, правда и в пальто (очнулась-то без всего), как шла, дети, помню, бегали. Шатает всю, мамаши шарахаются, деток хватают, убегают. Пришла в скверик, а там у нас вся шушера собиралась. И Верка ко мне, алкашка наша, подошла.
- Пойдём, - говорит, - профессорша!
А я пошла. Видно, долго пролежала без сознания. Но я ж сильная, ты знаешь. Никого в той заброшенной квартире в развалившемся доме не было, только запах жуткий, вонь, да везде какие-то тряпки, куртки, стаканы да бутылки. Жуть, в общем. Ни документов, ни сумки. В милицию не пойдёшь, кто в таком виде заявление примет. Да и идти далеко. У меня и на это сил не было. Легла я и до ночи бревном. И никак, ну, никак не пойму, как дошла-то я до такого? Куда брезгливость моя вся улетучилась? Раньше я на их рожи смотреть и то не могла. Им-то хоть бы что, зальют глаза с утра, да на лавочку. Вот так.
- Горемычная моя, - Нина  Степановна обняла подругу.
***
                Что происходит?! Вот сейчас и узнаю!!

Сколько она проспала? Тело было чужое, ноги окаменели, а из зеркальца зло глянуло бледное создание со спутанными волосами и мешками.
- Привет, Горгона! - подмигнула Вика своему отражению.
Внутри разгоралось что-то незнакомое. Сознание отказывалось понимать, спотыкалось, повинуясь сбою. Сбою в программе её жизни. За что?! За что, Валерик? За что? ЗА  ЧТО?!
Ведь всё же для тебя. Котлетки на завтрак – пожалуйста. Этого самого, что там мужчинам нравится. Эти игры. То глаза завяжет, а  то руки свяжет, да ползать заставляет, всякие мерзости вытворять. Ребёнка не могу. Из-за этого?! Поматросил – бросил. Так, значит?! Ну, нет…
Вика припарковалась  у развилки в их переулок.  Дальше, тяжело дыша, пошла пешком.
С непривычки голова закружилась, стало сильно клонить в сон, и она присела прямо на дороге, сбросив жилет. От соседнего дома отделилась фигура, к ней приближался кто-то в тёмной одежде.
- Уважьяемая! – окрик заставил Вику открыть глаза. Перед ней стоял небритый мужчина в сапогах и шапочке. – Вам плохо?
Вика припомнила, что с собой только ключи, сумка осталась в машине. Она подняла глаза. В самом начале переулка строился дом, и бригаду строителей  можно было круглосуточно наблюдать на участке. Кто-то из них.
- Хорошо! Всё хорошо, спасибо. Голова просто.., - Вика собралась с силами, и поднялась.
- Хорошо, уважьяемая. Скорая надо?
- Не!!!Не-не-не!!! – слабо улыбнулась женщина, и как можно быстрее, пошатываясь, пошла вперёд.
- Э, одежьда забери! – крикнул работник вдогонку, но женщина даже не повернулась. Строитель поднял меховой жилет, повертел его, и пожал плечами.
Кухонное окно закрыто, а вот окно нижней ванной комнаты, она знала, закрывалось неплотно. Виктории непросто было найти палку. Она подтянулась, и  более тонким концом  прута подцепила  щеколду. Неуклюже закинув ногу, и пожалев, что не в брюках, Вика подтянулась. Не рассчитав немного, она  грохнулась коленями о каменную поверхность, и охнула от боли. Теперь малейшее движение отзывалось в распухшем колене сотнями проволочек.
Оставив эту затею, Виктория спряталась за ближайшей стеной.
Кто-то выходил из дома.
Со стоном женщина оперлась на руки, и, стараясь не  задеть готовое взорваться от боли правое колено, осторожно подтянула левую ногу. Она доползла до угла, и выглянула.
Радостно-зелёный, большой, аккуратный газон с клумбами по краям, за которыми она с особым рвением ухаживала. Такой знакомый, и невероятно чужой.
Горничная никогда толком ничего не закрывала, но сейчас Виктория расцеловала бы её.
Дождавшись, пока калитка входных ворот  уютно зажужжала, и выпустила горничную, Вика добралась до входных дверей.
Она постаралась выпрямиться, что удалось с большим трудом, тело инстинктивно помогало больной ноге, тянуло вниз.
В прихожей Вика сразу уловила еле слышный запах. Его, мужа, родной запах. Он приходил, и верхнюю одежду тут  кидал, на эту вешалку.
Наверху еле слышное движение. Или кажется? Непонятно, дома Валера или нет, машина в гараже. Вика, сидя на корточках, прислонилась к стене, и беззвучно расплакалась.
Бессилие и усталость - верные спутники.Так плачут обиженные маленькие девочки, чья обида за какой-нибудь пустяк равносильна обиде на весь мир, когда несправедливость просто не имеет права на существование в светлом, детском мире. Когда так хочется, чтобы кто-нибудь обязательно пришёл и пожалел. Но сейчас никто, чувствовала Вика, не придёт. И она никого не позовёт. И эта обида - только её, и ошибка - только её. А, может, - вдруг воспротивилось её усталое сознание, - это совпадение? Валер - миллион, и почему это именно он?
«Да потому, что Карина - в твоём салоне, потому что это именно его Карина. Валеры.
Потому что ты ползёшь по участку, где с любовью планировала каждый сантиметр, и гордилась каждым малюсеньким саженцем, - на карачках, и выслеживаешь собственного мужа.
Как же противно, мерзко. Как хочется забыть это и никогда-никогда больше не вспомнить.
«Я уйду. Я просто уйду. Не хочу разборок, ничего не хочу. Я слабая, я устала, я не выдержу. И я, правда, не родила ему ребёнка. Не смогла. И поэтому я - что? Неполноценная? Да. Именно так. Ты неполноценная. А он полноценную нашёл, молодую, и родит она ему их десяток». Вика уже не сдерживалась, взрыднула, но, чтобы не услышали, укрылась в небольшой комнатке, тут же, внизу.
Комнатка как комнатка, но Валера частенько работал именно тут, а не в кабинете. Приходил, сидел подолгу. А ей запрещал.   
На столе, обычном письменном, какие-то бумаги. Женщина вытерла слёзы, и смахнула  бумаги одним движением.
О чём он тут думает?
Машинально, зло Вика стала отодвигать ящики стола. В самом нижнем нашла полупустой блокнот, пролистала, хмыкнула, - он был полон ничего не значащих сокращений и цифр. Захлопнув, швырнула обратно. Выпал клочок бумаги с чёрным шрифтом.
С трудом Вика подняла пожелтевшую газетную вырезку. Буквы плыли перед глазами, складывались в слова, Виктория отказывалась поверить, но всё же заставляла себя читать...
Ей стало совсем худо. Наверху затопали, но было не до этого.
«Инспектор Рыбинспекции, Прилукин Василий…Пропал во время обхода». Её затошнило. Вика заставила себя ещё раз взглянуть на вырезку десятилетней давности.
Синей ручкой, поверх заголовка, было приписано: «Ты гадёныш сам нарвался...»  Белёсо-синие ..
Дурной сон, похоже, только начинался.
Не обращая внимания на то, что к шагам прибавились ещё и голоса, и второй был явно женский, Виктория рванула на второй этаж, сжимая до боли деревянные поручни, и скрипя от боли. Чрезмерное усилие не замедлило выстрелить в колено, она просто сложилась, рухнув на колени, да так и доползла последние три шага до спальни.
«Моими делами интересуешься... Копался, справки наводил. Нечестный ты, Валера. Я тебе всю душу. Нельзя так. Не выйдет, Валерий батькович, меня просто так. Списать. Не получится. Сейчас 
и ответишь. На мой вопрос единственный».
Виктория со стоном выпрямилась, поправила распущенные волосы, и прислушалась.
***
- Валер! Ну ты как себе это представляешь?! У меня только появилась работа. Классная, между прочим. А ты, - раз, - и на Мальдивы? А? – счастливо засмеялась обладательница бархатного голоска. - И какие свадьбы, там жарко сейчас!
Каблуки протопали совсем рядом. Карина. Это её голос. Виктория распахнула двери.
- В-в-ви , - та, что стояла перед ней, уставилась на Вику, как на привидение. И стала тихо пятиться к окнам, оборачиваясь то на нежданную гостью, то в сторону кровати.
- Сука! – Виктория сделала три неверных шага.
Карина отпрянула и беспомощно оглянулась на Валеру. Тот курил, развалясь на кровати в чём мать родила. – Ты же сказал…
- Что он сказал?! – Виктория, забыв о колене, как кошка, прыгнула, и ухватила девушку за воротник длинного джемпера; та разгуливала в нём с голыми ногами. – Что я там загнулась, да?! В больнице. Или что?! Что ты, мать твою, ей сказал?! – тяжело дышала женщина.
Словно в тумане, к ней приближался муж.
- Вика, Вика, постой! Она…я…Ты же в больнице…Тебе нельзя волно..
- Волноваться?! - она прильнула к Токалову, и тот инстинктивно её обнял. – А что со мной может случиться, а?   
Она глянула прямо в его серые глаза, в которых разливался лёд. 
- Все женщины иногда лежат в больницах, это нормально. Может, эта лохудра, - она кивнула в сторону девушки, - не знает, но ты-то, Валерочка, - она  откинула со лба слипшиеся волосы. – Стоять!!! – Виктория схватила первое попавшееся, это оказалась бутылка виски, и ахнула  о поднос. Карина, которая пыталась проскользнуть с вещами за её спиной, замерла.
Завоняло спиртным, Вику чуть не стошнило. Закапала кровь, но боли не было.
- Вы оба…Вы мне ответите! - с удивлением женщина увидела, что в руке у неё - осколок бутылки. В народе такой ласково называют розочкой. Она улыбалась, и эта бессмысленная улыбка напугала парочку.
Виктория, слегка улыбаясь, обходила кровать.
- Вика, ты не в себе!!! – расплывался перед глазами Валерий, - убери! Я…я вызову врача!!! - Токалов кинул взгляд на сотовый,  прикидывая, как бы взять с кровати телефон,  и держать под контролем взбешённую.
Виктория достала из кармана куртки смятую газетную вырезку.
- Оба ответите. Мне. Сейчас, - она помахала ей перед оцепеневшей девчонкой. - Это что?! Это тебе зачем?!  Просто скажи, и я уйду.
Глаза Валерия мгновенно приобрели мертвенный оттенок.
- Ты…, - его руки потянулись к шее Виктории.
- Что? – Виктории вдруг стало весело, - что? Куда? – она вырвалась и забегала вокруг голого Токалова. – Лови! Давай! Отними! Поиграем, Валера! Ты же так любишь играть. А во что вы с ним играете? -  крикнула она погромче,  специально для Карины.
Карина, и правда, стояла внизу, в холле. Её лихорадило.
– В кошки-мышки, ха-ха-ха!!! Или в душилки-придушилки?! А?! Или во что?!
Токалов рывком схватил её за руку, и вывернул так, что женщина завопила, а после ударил наотмашь. Виктория упала. Токалов подпихивал её ногами.
- Это моя жизнь!!! – заорала Вика, - зачем ты лезешь туда?! Это только моё было!!!
Карина, воспользовавшись моментом, выскочила за дверь.
- Милицию!!! – прохрипел Токалов, - набери!!!
Вика медленно осела, а потом неуклюже привстала сначала на одно колено, а потом, сквозь дикую боль, на другое. Внезапно на её лице отразилось удивление,
- А я вспомнила! – сказала она, - я помню. Ты же мне говорил, а? Думал, я забыла?! Ты тогда сильно выпил. А я всё помню, всё. Ха-ха!!!
Сильная пощёчина вновь свалила её с ног. Вика  лежала на полу, обхватив живот, а  супруг методично пинал её.
- Аааа,  - Вика, казалось, перестала чувствовать боль, - я поня-а-а-лааа! Как же я сразу-то…Ты же говорил. Ха!!! Ты с бандюками тогда и работал.
Или я ошиблась? Ты с ними со всеми работа-аа-ал! Это они, да? Аааа! Спасите!!!! Может, и меня? Меня тоже? Да-вай! Да-вай!!!
Виктория отпустила себя. Она зарыдала так, как не рыдала уже давно.
- Я зарою тебя тут, под домом, - тихо сказал он. – Никто не узнает.
- Это ты. Ты!!! Не они. Ты. А-а-а-а-а-а-а!!!! – заорала Вика.
- Заткнись!!! Заткнись, я сказал!!! – злобно проговорил супруг.
- А Васю, Васю, - она сошла на писк, -  ты где зарыл? А? – всхлипывала Виктория, - ведь это ты его. Ты…Чудовище!!!
***
                Кошмар стал явью.
В руках санитаров Вика казалась лёгкой, как пушинка. Всё происходящее было нереальным. Такое только в кино и увидишь. Вспомнился старый фильм с Николсоном. Неужели это её руки, ноги, и это её волокут здоровенные санитары? И что это за белая штуковина, в которую её закутывают? Прямо пеленают. Пеленалка! Вика сморщила нос:  стало очень щекотно. Руки и ноги, как бы сами по себе, продолжали отбрыкиваться, но Викторию охватил истерический, безудержный смех.
Санитары и врач переглянулись: лекарство подействовало. Скоро уснёт.
Всё это время Токалов расхаживал, настороженно поглядывая на спелёнутую Вику. Она, действительно, стала ему совсем чужой. И мешает. Мешает. Мешает.
Врач, пожилой, с интеллигентным лицом, и мешками под глазами, подошёл к Валере.
- Валерий Дмитриевич, вы смотрите, - врач смотрел в пол, - не переусердствуйте. Недельку я смогу её подержать.
- Арсений э-э, как вас, - голос Токалова стал прежним, вежливым и мягким.
- Мухтарович, - подсказал врач.
- Вот, вот. Арсений Мухтарович, не мне вас учить, как поступать. Если не ошибаюсь, я к вам уже обращался. Давным-давно. Только, - усмехнулся Токалов, - вы меня не узнаёте, может быть.
- Наверное, вы путаете. Всё бывает, - понимающе сказал врач.
- Ладно, давайте по-другому. Сколько стоит диагноз? Я имею в виду нормальный, с которым вы по полгода держите.
Арсений Мухтарович  вопросительно приподнял одну бровь. 
Договорившись с Арменом Георгиевичем, Валерий ожидал, что всё пройдёт, как по маслу. Но врач, такое ощущение, вёл себя так, как будто говорил:  она же нормальная, что прикажете делать.
- Имейте в виду, диагноз должна признать и сама больная…
***
Вика уснула.
Панцирная сетка наблюдательной палаты психоневрологического диспансера № 5 им. Румянцева была очень жёсткой. Двери не было, в проёме отбивала ритм чья-то нога в кроссовках. Мужчина сидел, играл, вероятно, на телефоне. Всё тело, и, почему-то челюсть, ныла. Вика застонала, и совсем молодой санитар немедленно заглянул внутрь. Бледная, с большими воспалёнными глазами, темноволосая, в белой одежде, больше похожая на панночку-ведьму из «Вия» - такой она предстала перед Пашей Кудиновым.
Пашу, который, якобы по религиозным соображениям не мог держать в руках оружие, а на деле просто косил от армии, пристроил в больницу отец. На эту альтернативную службу многие бы хотели попасть, но  тут нужны были связи. Заступив на смену с Санычем, крепким ещё стариком, Вику он увидел впервые. Саныч отлучился на второй этаж, поставив Пашу караулить «буйную», а когда та проснётся, сразу просигналить. Паша страшно боялся психопаток, наслушавшись историй от Саныча: «Смотришь, с виду маленькая такая, а когда начинается у неё, то такая силища в ней – три мужика справиться не могут!»
- По-жалуйста! – услышал Паша слабый, как дуновение ветерка, голос.
«Что делать?! – запаниковал парень, - очухалась.
Он лихорадочно набирал и набирал старшего, но у того было занято.
- Пожалуйста! – громче сказала Вика. Почему она решила, что, услышав это слово, санитар откликнется, она и сама не знала.
Паша поднялся, и, всё время оглядываясь, дошёл до середины палаты. Красивая бледная женщина, с размётанными тёмными волосами. Взгляд пробирал до мурашек. Он так и не подошёл ближе, Пашины уши покраснели.
- Вы что-то хотели? – спросил он.
- Мои…вещи…Где мои вещи? – слабым голосом проговорила Вика.
- Обычно всё забирают при поступлении, - Паша повернулся, чтобы выйти.
- Мне бы телефон, - быстро попросила Вика.
Она так боялась, что он сейчас выйдет за несуществующую дверь, и всё. Опять эта палата. Этот запах. Его Вика сразу не заметила, будучи в состоянии, но сейчас он просто-таки заполнил всё вокруг. Запах нечистот, испражнений.
Санитар медленно обернулся. Вика с трудом пошевелила завязанными руками, и слабо улыбнулась.
- Только быстро, а то мне влетит! – буркнул Паша, протянув телефон. – Быстрее! Слышите! – он кинул её телефон, а сам встал на шухере, то и дело выглядывая в коридор, и возвращаясь обратно.
- Да. Я…А, вот, - Вика ещё раз пошевелила затёкшими ладонями, -  не могу. Слегка приподнявшись, Вика скривилась. Волосы  вцепились в панцирную сетку намертво, и изрядный клок волос остался там.
- Да, конечно! – Пашка подскочил, и  развязал верёвки; его руки тряслись.
- Алло! Да. Кто это, - промямлил сонный голос Ленки.
Виктория чуть не зарыдала. Гудела голова, во рту был неприятный, горький привкус.
- Э-э-то я, Лен, - вздрагивая, ответила Вика. – Не вешай трубку, пожалуйста, у меня мало времени.
Павел многозначительно посмотрел, мол, быстрее, а то влетит обоим.
- Я в больнице.
- Викочка, привет! Да, я знаю, дорогая. Тебе что-то надо? Срочно, да? Я сейчас, сейчас, уже машину завожу. Что привезти? – затараторила подруга.
- Нет, Лен, не такой. В психушке... Подожди! Мало времени. Я в полном дерьме. У него любовница. Она…она…в общем, он с ней. Лен, вытащите меня отсюда. Умоляю!!! Мне страшно, страшно. Я боюсь! Нет, маме не говорила ещё, Витеньке - тоже. Нет, он в Подмосковье.
- Быстрее! – крикнул Паша. Показалось, что в коридоре кто-то был. Прошуршал тапками.
- Лен! Попроси Гену! Ну, пожалуйста!!! Ты меня знаешь. Я всё…Я всё сделаю, - Вика опять начала всхлипывать, - он наврал. Не кидалась я!!! Я из больницы… А он там с любовницей…И…и
- Вик, миленький, тчщщ-тщщ, - успокоила Лена, - я поняла. Я сделаю всё. Тчщщ! К тебе пускают? Мы эту сволочь…
- Что ты с ним сделаешь?! Просто скажи Гене. Пусть что-то придумает. Я убегу. Пусть живёт, как хочет.
Поневоле, как не старался, Паша услышал всё. И с трудом мог переварить услышанное. Чуть раньше, он, по просьбе Виктории, подходил к дежурному врачу
- А, из наблюдательной? – не поднимая головы, осведомилась дежурный врач.
- Да. Она просит, чтобы  перевели, там, говорит, сильно воняет. Невозможно просто.
Врач усмехнулась.
- Её величеству дурно пахнет. Вот, значит, как, - дежурная была не прочь поговорить, - Учителя, они, вообще-то, крепкие, - размышляла она, - была тут как-то одна. В основном, тут - с диагнозом, но много обычных. Кто стресс пережил, кто..Да мало ли что,  чего тут только не насмотришься. А! Паш? Уже пожалел? Лучше бы служить пошёл, - серьёзно сказала врач. - Её завтра итак переведут. Так, и что там у нас, - она склонилась над журналом, - понятно. Завтра начнём.
- Что начнём? – рассеянно уточнил санитар.
- Реабилитацию, молодой человек. Что же ещё? – врач, наконец, посмотрела на него сквозь линзы очков.
Пашка вышел с отсутствующим взглядом. Реабилитация, значит.
***
Саныч вернулся, на одутловатом, мятом лице блуждало умиротворение. И весь он был какой-то размякший, расслабленный.
- Всё нормально? – осведомился он.
Пашка кивнул, и залез в телефон. «Вот кто на своём месте», - с отвращением подумал Паша. Сам он не мог дождаться, когда его мучения закончатся. Всё-таки медицина в любом виде не для него. В свободное время он рисовал, да и не в свободное таскал с собой по привычке блокнот: зарисовывал то понравившийся вид, то чей-то профиль. Натуры здесь хоть отбавляй: глаз, лиц с крупными чертами, безвольно свисающих, блёклых и безжизненных губ. «Любила ли эта женщина?» - задавался Паша вопросом, - целовала ли своего ребёнка? Ему было нестерпимо, невыносимо жалко всех. То, что особенно поражало, он старался запоминать, и воспроизводить дома. На следующий день черноволосую из смотровой палаты перевели в другую, где она была одна.
Прошлое дежурство прошло более-менее спокойно. Саныч постоянно что-то рассказывал, но парень слушал вполуха: зачем ему это всё?
Утром, до осмотра, привезли новеньких. Их было двое: бабушка и совсем молоденькая девушка. Саныч проводил девушку плотоядным взглядом, кашлянул, и вполголоса сказал
- Ты как? – и он махнул вслед прибывшим.
- В смысле? – Паша снял наушники, - вы о чём?
- Ой! – осклабился охранник, - не знает он, о чём. Да о том вот, - он с силой постучал раскрытой ладонью левой по отверстию сложенной в кулак правой руки, - тут можно на халяву. Сколько хочешь и кого хочешь.
У Пашки раскрылся рот.
- Что вылупился?! Кобыла есть или, - Саныч поёрзал ладонью вверх-вниз, - Дунька Кулакова помогает? Ну, контингент, ха, тот ещё. Но ничего. А я вон, - в его голосе появились хвастливые нотки, - постоянную нашёл. Ну, старенькая, да, зато всё, как ты хочешь. Любой каприз, как говорится.
Он очевидно дожидался, когда до Паши, наконец, дойдёт, на какой райский архипелаг его закинула судьба. Когда у него загорятся глаза, как похотливо задрожат крылья носа, но противный ботаник вообще не реагировал. До Паши дошло, куда всё время он бегал.
- А вам что, обычные не дают? – невинно  поинтересовался он. – Ну, обычные женщины. Это же пациенты. Разве можно?
- Ну, ты дура-а-к! – протянул Саныч, - зелёный ещё!
Санитар стоял лицом к своему шкафчику, снимая халат. Пахнуло несвежим, кисловатым. Плотно сбитый Саныч имел  ладно скроенные ноги, подтянутый зад. Он повернулся к собеседнику.
- Не в том дело, дают, не дают. Они же озабоченные. С детства. Их все имеют тут, а им мало, - огромный, нависающий живот сводил на нет всё достоинства фигуры. -  Сечёшь?
Пашка слышал что-то такое.
- Особенно эти, как их. Олигофренки. На воле, - он махнул бритой головой, - есть, конечно, баба. Симпатичная, моложе. Но, понимаешь, не то. Там надо выгулять, тортик, шампусик, тары-бары, кино-домино. А тут, - Саныч сделал паузу, - пришёл, когда хочешь, и сразу к делу. Ни здрасьте, ни досвидания. Хоть целый день ходи.
Пашка натянул наушники, как можно быстрее надел джинсы, обулся. Саныч, наоборот, не спешил.
Тихо вошли, и поздоровались двое сменщиков.
За Пашей уже закрылась дверь, а Саныч всё не мог остановиться.
- Ты присмотрись. Вон какая. Хорошенькая. Ток  ты, эт самое, поторопись!!! – он заржал, - пока не обросла. Скоро будет, как все, мля, мохнатая, мля, как гусеница. Их же тут гормонами накачивают.
- Саныч в своём репертуаре! – кивнул один, крепкий мужчина средних лет, другому.
Саныч  повернулся, и уставился  в пустоту.
- Да он ушёл уже! – сказал один из сменщиков. – А чё там за хорошенькая? Ты только салагам предлагаешь, Саныч?
Тот прикусил язык.
- Пошёл ты, Петенька. Домой, к жене.
- Ну-ну.
Охранник с трудом застегнул молнию штанов, напялил кожаную куртку, натянул кепку. Прихрамывая, направился к выходу. Дура эта, которую с приступом привезли, лягнула так, что невозможно было наступить. Когда Пашка заснул, - он специально отвёл его поспать, -  в полной темноте, Саныч подошёл к Виктории. Не церемонясь, стянул одеяло, и начал орудовать своими ручищами. Не тут-то было. Женщина не орала, не визжала, - воспитанная, - а тихо впилась в руку зубами. Пока он орал, выкатилась из-под него, и изо всех сил долбанула в колено, хотя собиралась ударить выше. Огромная туша санитара упала на пол, расстёгнутые штаны  сползли.
- Сучка, - прошипел он,  застёгиваясь.
- Если не уйдёшь, закричу. Придёт врач.
- Всё, всё, ухожу.
Тем более, вдалеке, и правда, послышались негромкие шаги.
 
                Мать.

- Лида, ты в этом уверена? – дрожащим голосом спросила Нина Степановна.
Они засиделись. Надо бы домой ехать, но её так разморило, что она согласилась переночевать, а завтра ехать домой. Тем более Вика – в больнице, всё под контролем. Валера что-то давно не звонил, но у него такое бывало. Не любил он это дело - по телефону разговаривать. Витька звонил каждый день. Он гостил у второй бабушки, в Подмосковье. С удовольствием рассказывал, что они побывали на очередном фестивале туристской песни, и ездили в кемпинг. Бабушка, очень активная, таскала внука по разным маршрутам, заповедным тропам, и собиралась с ним восхождение. Правда, пока не решили, куда: на Эльбрус, или на Авачу. На Камчатку выходило дороже. Отправить к бабе Тане было решением Виктории.
- Абсолютно! Он садист, Нин, - очень серьёзно ответила подруга.
Лицо Нины Степановны посерело.
- Господи, Лида. А как же…Как она с ним живёт?
- У нас пол-России так живёт. Понимаешь, они не то, чтобы любят, им главное - подчинить себе. Выбирать за партнёра, понимаешь, что-то делать за него. Ты ж говоришь: красит ей волосы, заказывает странную одежду. Со стороны кажется: любит и боготворит. Но тут другое. Понимаешь, они играют с партнёром, словно это…кукла. Не живой человек. Обезличенное, выхолощенное создание. Так вот, к куклам.
Лида перевела дух. Достаточно! Больше она не скажет ни слова, Нина и так сидела с отсутствующим взглядом: перебирала, взвешивала, примеряла жуткое слово «садист». Так бывает, когда узнаёшь то, что не можешь вместить в рамки своих представлений.
«Я должна» - решилась Лидия, - лучше сказать, чем потом локти кусать».
- Он стремится сделать из жены фетиш. Обращается словно, - подруга вздохнула, и отвела глаза, - словно она уже не живая. Жертве это сначала странно..
При слова «жертва» Нина Степановна дёрнулась, но Лида продолжила
- Многим даже, знаешь. Кхм-кхм,э-э. В общем, нравится. Таких много. Игра нравится, вот эта опасность рядом их даже заводит. А что у него в голове в это время.  Любят красить, укладывать волосы, одевать по своему вкусу, расчёсывать.
О чём они думает, когда водит по  волосам кисточкой, трудно представить. Если посмотреть в этот момент в его глаза. Они стеклянные. Будто в ступоре. Он представляет. Да…
У Нины  Степановны потемнело в глазах. Каждое слово отзывалось эхом Витькиных слов. Боже…
 - Поеду я, Лид! – вскинулась она, - такси возьму. Всё быстрее.
- Я сейчас!!! Водичка, вот! – засуетилась Лидия.
Она налила из графина воды, и приобняла совершенно подавленную женщину.
- Ну, что ты, Нина?! Ну. Перестань. Он, конечно, опасен, но нужен такой, понимаешь, триггер. Толчок, что ли. И тут не один фактор должен сработать.
- Я понимаю, Лид, - закивала Нина Степановна.
- Вот и славно. Давай по последней! – с чувством выполненного долга предложила Лида.
- Давай, - неожиданно согласилась подруга.
За окном давно сгустилось,  в приоткрытое окно долетали звуки большого города.
- Я тут недалеко живу, - улыбнулась Лида.
Они вышли с чёрного входа. Отойдя на приличное расстояние, заведующая клиникой кивнула в сторону очередной подьехавшей скорой.
- Опять привезли. Хлеб наш! 
Она уверенно шла впереди, Нина Степановна, подслеповато щурясь без очков, как будто под ногами не асфальт, а болотные кочки, - позади. 
- Нин, я когда фотку увидела, - остановилась заведующая, - ну, Вики и мужа её, вот, мне он сразу. Очень они разные. Глаза у него, понимаешь. В общем, такие, даже когда улыбаются...Побольше бы про него узнать. Может, что-то раньше было, - с ударением сказала Лида. - Точно было. Чую.
Она даже не пьянела, чего не сказать о Нине Степановне. Лида деликатничала, но подруге было понятно, что она хочет сказать. Жестокость не бывает на пустом месте. Если был эпизод, то он повторится.
Господи, уберечь бы только Вику. Душа разрывалась, но подруга уговорила дождаться утра. Не дав Лиде выспаться, ещё затемно Нина  Степановна засобиралась на вокзал. 
- Нин, - пробормотала сонная Лида, зевая, - может, попозже. Я сейчас кофейку.
Она уже надела элегантный халат, вчерашняя укладка безнадёжно испарилась, как и косметика.
- Ты отдыхай, лапушка! – заботливо сказала Нина Степановна. – А я потихоньку. С солнышком, как говорится. И дела легче делаются. Ты спи, родная.
Она так спешила, едва не кубарем скатилась по ступенькам брежневки, ловя на себе взгляды несчастных, выгуливавших собак в столь ранний час. А потом так бежала, что даже на асфальте находила невидимые зацепки, чтобы споткнуться. Зрение подводило.
Викин номер молча. Какая-то бездна страха открывалась перед женщиной. Туда, с каждым сигналом «занято» сползало её раненое материнское сердце.
«Как же я раньше? Голова садовая! Даже Витька заметил»
Скорее, скорее!
Её морозило даже в длинной шерстяной кофте. Она села в «Икарус», номер 14. Тот очень долго стоял, ещё по-летнему пах расплавленной резиной, не спеша набирал в своё брюхо пассажиров.
Нина  Степановна вышла из автобуса, для этого, против своих правил, ей пришлось оттолкнуть тучную даму, которая тормозила всех. Вслед вылился целый ушат грязи, но это было неважно.
Найти в электричке свободное место оказалось делом не простым: лето, дачники, люди, спешащие на работу и с работы. Нина  Степановна приткнулась у окна. Рядом расположилась небольшая команда мальчишек. Спортсменов, судя по одинаковым бейсболкам и рюкзакам, с ними тренер.
«Как там Витька? Он так похож на отца, хотя совсем его не помнит. Такой же упрямый, - улыбнулась женщина своим мыслям. – И умный».
Витя занимался радиоохотой, вообще, интересовался техникой. В отношения отчима и пасынка бабушка не вмешивалась, ясное дело, маленький и взрослый мужчины должны притереться; где-то путь старший и повоспитывает, к порядку приучит.
Нина  Степановна силилась вспомнить: что-то ведь было, что-то было. И вспомнила. Вика как-то давно осторожно пожаловалась, что, мол, настроение любимого, как у девушки: меняется резко, быстро. А она тогда посмеялась, успокоила, что работа для мужчины – это всё, так уж они устроены; когда что-то не так, они все нервозные до ужаса. Вот взять, к примеру, деда. Уж так он переживал, когда их отдел не укладывался в график. А Вика рассказала ещё кое-что. Как-то, в выходной, они с Витей ходили в кино. Взбалмошно позавтракали, много шутили, Витя рассказывал что-то интересное, Вика – ему про школу. Валера накануне работал допоздна и отсыпался. Оба, и мать, и сын почувствовали, что это очень даже здорово: пойти в кино вдвоём. Они будут переглядываться, хохотать, есть попкорн, и она, не стесняясь, как маленького, будет держать Витю за руку. По дороге домой  Вика завезла сына к другу.
- Такой классный фильм! Мотивирующий! Про подростков! – болтала Вика, взбивая блендером какао.
Токалов  многозначительно посмотрел перед собой, туда, в сторону  несчастной посуды с остатками завтрака.
- Да! И, представляешь, у него была страшная травма. И ему сказали: «Всё, голубчик! Больше никакого скейтбординга». А он..
- Это что? – осведомился Токалов, прервав супругу.
Вика поставила какао.
- Я уберу! – она схватила тарелку и чашку с недопитым чаем.
- Сядь! – рявкнул муж.
Виктория остолбенела.
- Ты чего, Валер? – она впервые видела мужа таким.
- А где он сам? – требовательно спросил Валера.
- У Егора.
- У Егора, значит.
Пальцы Токалова отбивали какой-то неведомый ритм.
- Конечно, по Егорам ходить, да в приставку дротить. Чего он ещё может? Хлюпик твой. Хотел  мужика из него сделать, да видно не судьба.
Чем закончился фильм, Валера  не поинтересовался. Замолчал, и вышел из кухни.
Токалов действительно хотел приобщить, сделать из пацана «путного», чтобы сдачи, если что, легко мог дать. В спортзал Витька пошёл больше из-за мамы. Хватило его только на одну тренировку. Высокий и худощавый от природы, он обожал пробежки, велосипед, скейтборд. А тут - спёртый запах тел, вонь, везде качки, гремит «железо», в прямом смысле и смысле музыки. Витька решительно не собирался потеть, и ушёл переодеваться раньше. С удовольствием вдохнул свежий воздух, и стал дожидаться отчима на улице. Валера молча прошёл мимо, закинул сумку на заднее сиденье, махнул Витьке, мол, залезай. Всю дорогу от спортзала до дома молчали.
- Что  я сделаю, Валер? – виновато улыбалась Виктория, - они сейчас такие, знают, чего хотят.
- Знают, значит? – закивал Токалов, а потом со всего размаху ударил по столу, и Виктория подпрыгнула, -  ничего они не знают!!!
Потом Валера пытался объяснить, мол, на работе большие напряги, то сё. И, правда, больше такого не было. Очень долго не было. Правда, Вика могла не всё рассказать.
«Не услышала, значит, я звоночек-то первый. Не услышала», - сокрушалась Нина Степановна.

                Вика обращается за помощью к подруге Елене. Иван Митрохин.

- Чёрт, - выругался старший лейтенант Митрохин, и потянулся за трубкой.
На привычном месте телефона не оказалось, видимо, соскользнул на пол. Со стоном Иван прополз полкровати, и свесил вниз руку. Звонили настойчиво. Кого там еще?
Из-под кровати вылез Шорт.
- Привет! – невозмутимо ответила трубка.
- А-а, ты. Не спится?
- Ну, да. Митрох, две минуты. Знаю, знаю, у вас рейд допоздна был.
- Ага, - зевнул лейтенант, - с налоговыми.
- Короче, надо помочь человеку.
- Знаю я твоих человеков, – усмехнулся Иван, - молодые, незамужние.
Гена крякнул, и прикрыв трубку, повернулся к супруге,
- Рейд, говорит, допоздна был. С налоговыми полицейскими.
Он вернулся к собеседнику.
- Да жене говорю, устал человек, то сё. В общем, знакомая одна Лены - в психушке.
- И чё? Я не врач, вроде, - зевнул Митрохин, ища сигареты, - разговор затянулся. - Чё делать то?
И не пошлёшь, как ни крути, Гена –  начальник,  он  подчинённый, хотя и друг.
- Правильно мыслишь. Короче, супруг бишь её туда оформил плотно. Связи у него, то сё. Сама? Учительница, вроде. Ну, адекватная, да. Ни пьёт, ни курит, не гуляет. Семья, муж, ребёнок. Попала в больницу, надолго, муж загулял. Выписалась, вроде, как сюрприз решила, а дома – эти. Ну, мужик её и баба. Любовница. Вот и всё. Ну, да, наехала на них. Но ничего такого, сверх, чтобы в психушку принять. Кто такой? Вот тут главная загвоздка. Бизнесмен, в депутаты баллотируется, во-первых, во-вторых, связей немерено, в-третьих, ну, говорят разное: вроде, с Кролом начинал.
- О-па-на! – съязвил старлей, - дяденька что надо.
- Ну, да, вес немалый, и тут, и там. Я тоже справки навёл.
- Дружище, я пас.
Переход на неформальное обращение не сулил ничего хорошего.
- Я, конечно, боевики смотрел, но как её вытащить? И не замазаться. Не представляю. А, может, написать заявление от своего имени, зарегистрируют, - разошёлся Митрохин, - начальник проверку инициирует. А? Только сначала слетят наши головы.
- Митрох, ты прав. Через контору нельзя. Они все у Токала на побегушках, если что.  Я сейчас трубку положу,  ты до завтра покумекай. Не надо никакую правду искать. Надо дать ей сбежать. Всё. И чтобы никто ничего.
- Хочешь моими руками, да?
- Ну, мне, как почти  майору, не с руки, сам понимаешь. Больничный состряпаем, отпуск продлится.
- А Шорта куда?
- К маме отвези. Мне, что-ли, тебя учить?
Геннадий положил трубку, и посмотрел на супругу. Он надеялся, что до она не услышала ничего лишнего. Лена с головой  ушла в журнал о жизни знаменитостей, только слегка сдвинутые брови давали выдавали, что она всё-таки прислушивается.
Митрохин перезвонил через минут десять.
- Слышишь, давай рейд. По наводке, типа. Кто-нибудь из персонала накатает. Зайдём.
- Нельзя, Саш. Слышь, вспомнил! У Сомова там кто-то работает, мать, что ли, или знакомая. Разузнай, в общем!

Месть. «Я бы простила тебя, если бы прошёл этот ад»

Когда Нина Степановна добралась до городской больницы, было 6.30 утра. На удивление, она беспрепятственно зашла внутрь. Должно быть, кто-то из хозперсонала, дворник, или кто-то ещё.
- Вы к кому?  Посещения после обхода, - к ней выскочила девушка.
- Да я тут…
Нина  Степановна обессилела, присела на скамеечку вдоль крашеной стены, и  опустила голову на руки.
- Плохо вам? Давление? Я сейчас, сейчас! – вскинулась девушка и убежала.
Так же быстро  она вернулась с тонометром.
- Я посижу тут, можно? – подняла глаза женщина.
- Конечно, конечно. Давление нормальное, пульс учащённый, - доложила медсестра.
- Впору ложиться, да?
- Вот таблеточку примите. Полежите. Я вас проведу. У меня и полежите.
- Нет, спасибо, я тут.
На глаза навернулись слёзы.
               
- Нии-на Степановна!
Голос был знакомым, придремавшая спросонок озиралась по сторонам. Всё-таки рано вставать – не её. Женщина спустила со скамейки ноги.
- Юль Михална! – чуть удивлённо ответила посетительница.
Заведующая отделением возвращалась с дежурства. На лице проскочило выражение тревоги и непонимания. И страха. Который преследует всех врачей.
- Что случилось? – готовым ко всему голосом спросила заведующая.
Дежурная медсестра с любопытством наблюдала за ними. 
- Можно дочку забрать? Я дома всё, что надо. Уколы, там, процедуры.
Юлия Михайловна уставилась на собеседницу в полном недоумении. Когда-то Нина Степановна здесь хозяйкой была, а теперь, вот, она. А её наставница ведёт себя так, как будто и не было жизни, которую почти целиком наполняла любимая работа.
- Так Вику выписали, - как можно спокойнее сообщила врач, - состояние стабилизировано, всё хорошо. Она сама уехала. У неё машина тут, во дворе, всё время.
- А к-когда? – заикаясь, спросила  Нина Степановна.
- Да дня четыре, наверное, уже. Сейчас, минуточку!
Заведующая подошла к дежурной медсестре.
- Татьян, посмотрите за пациенткой, седьмая палата, после кровотечения. Ночью поступила. Врача я проинформировала.
- Хорошие у вас кадры, - улыбнулась женщина, кивнув в сторону дежурной.
- Спасибо! Стараемся. Пойдёмте, провожу. Может, довезти?
- Я сама. Я тут, - она кивнула на девушку, -  полное обследование уже прошла!
Юлия Михайловна взяла  бывшую начальницу под руку, и они направились к выходу.
- Знаете, моё мнение, надо психолога подключить. Женщины все переживают, понимаете, - врач порылась в сумке, вытащила тонкую сигарету, - но Вика - случай особый. Очень ранимая. И…
Юлия Михайловна закурила, а когда подняла голову, собеедницы уже и след простыл.
- Мне так Вику жаль, так жаль…

Спотыкаясь и придерживая шляпу, Нина  Степановна неслась на автостанцию. Давненько она так не бегала.
Коттеджный посёлок «Затонный» совершенно утопал в зелени и запахе роз. Можно  подумать, что Сочи переместился за много тысяч километров, и ты оглядывался в поисках пальм и моря. Всюду дорожки, посыпанные белым песком, ухоженные кусты роз и тиса правда, деревья вырасти не успели.
«А что, могут позволить!» - хвасталась она знакомым, когда супруги Токаловы перебрались сюда, за город. А сейчас ей было плевать на всю эту распланированную, рассчитанную на большие деньги, красоту.
Она вновь и вновь набирала номер дочери, вслушивалась в пустоту, и ужасалась, что не успела. Таксист даже честно пытался отдать ей сдачу, но женщине махнула рукой, и пошпарила куда-то в центр посёлка. Тот пожал плечами, бывают же чудные: кто-то за лишнюю копейку удавится, требует вернуть, а кто-то такими деньгами разбрасывается. Милая бабулька. И с разговорами не лезла, и переплатила, и сдачу не взяла. У самых ворот Нина  Степановна прислонилась к старой липе, и помолилась, чтобы  ворота были открыты.
Для всех калитка в заборе была плотно закрыта, но на деле легко подалась и впустила. Обычно к ней сразу подбегал Джой. Да что это такое! Дыхание никак не приходило в норму, она издавала какие-то прерывистые звуки, и голова кружилась. Давление. Глубоко вдохнув, женщина как можно быстрее миновала дорожку, обсаженную кустами сирени, что вела к дому.
Отлегло: машина Валерика на месте. Нина  Степановна похвалила про себя зятя: сам забрал, её не тормошил. Молодец, нашёл время. Зря она так на него. Сразу за джипом приткнулась маленькая жёлтая машина, какой марки, она не разбиралась. Ни на минуту не останавливалась, двигаясь внутрь участка, к дому, фиксируя всё на своём пути. Подарок сделал? Ну, конечно. Викуся такое пережила. Но где старая? Которую, кстати, Вика очень любила.
Сколько раз она входила в этот дом, присаживалась передохнуть вот сюда, на диван. Потом обычно шли на кухню, где она доставала разносолы, и первым атаковал её авоськи Витька. Прислуги не было.
Женщина поморщилась, ощущался заметный запах алкоголя. Нина  Степановна быстро открыла ящик с обувью: Викины кроссовки, туфли, ботинки. Она всё здесь любит, так удобнее. Когда работала учителем, вечно не хватало времени.
На диванчике примостилась жёлтая сумка с яркими цветами и брелоком в виде сердца. Женщина помедлила с минуту, и щёлкнула замком: из атласного нутра пахнуло экзотическим, незнакомым. Подруга? На Вику это непохоже: только из больницы, и друзей звать. Нет. Нина Степановна отсела, ощутив слабость и беспомощность. В своей жизни, к счастью, ей не пришлось столкнуться вот с этим. Да, она много слышала от коллег, и от посетительниц, для которых её кабинет становился чем-то вроде исповедальни. Обычно женщины кривятся при упоминании женского специалиста, но к ней шли с удовольствием: чуткие руки, добрая улыбка делали своё дело.
Как же так? Не глядя, Нина Степановна порыскала в сумке, и быстро нашла то, что искала: водительские права. С фотографии на неё смотрела некая Карина Теймуразовна. Не дочитав до конца, - фамилия уже не интересовала, - женщина захлопнула сумку.
Нина Степановна поднялась, и неверными шагами двинулась в гостиную. Она дёрнула дверь, но та не поддалась. Закрыто. Трясущимися руками женщина вновь и вновь набирала номер зятя: «Абонент вне зоны действия сети». Она затарабанила по дверям, но никто не откликнулся. Совершенно без сил, женщина села на диван.
«Виконька, доченька, где же ты?». Так, надо успокоиться, и обзвонить всех. Всех. На работе, подругам. Все номера есть. Она что-то тыкала, что-то набирала, что-то уточняла, как будто её голос был сам по себе, а тело и разум прокручивали раз за разом картинки, пытались найти новые зацепки и ниточки. Подать заявление в милицию? Но, во-первых, ситуация непонятна. Нет Вики, но нет и Валеры. Наводить лишний шум, тем более, вокруг Валеры, не хотелось. По сути, наконец, поняла женщина, она даже не знала, по какому адресу находится его офис. Но ведь машина под домом, а пешком он не ходил.
Она зашла на кухню выпить воды, а потом с ужасом обнаружила, что телефон совершенно разряжен. В каком-то отупении Нина Степановна поискала в столешнице, и вытащила из подставки нож.
«Где ты, доченька? Что он с тобой сделал?! Где ты, малышка?»
Окинув ненавистный дом невидящим взглядом, слабо сжимая нож, старушка пошла прочь. Окна на втором этаже слегка приоткрыты. Лёгкий ветерок донёс женский смех. Или  показалось? Это уже не важно. Вики тут нет.
Нина  Степановна осторожно обошла жёлтую машину, присела, и в каком-то забытьи, сквозь слёзы, попыталась воткнуть длинное узкое остриё. Это оказалось не просто. Женщина едва не поранилась, когда нож соскользнул с упругой резины, пришлось провозиться с полчаса. Нина Степановна беззвучно плакала.
Заставить бы тебя страдать. Так, как страдала она, когда, согнутая пополам, придерживая измученное нутро после операции, бродила по больничным коридорам. Стада таких, как её доченька. Они бредут, растерзанные, выпотрошенные, с ужасными швами, с бурыми, не отстирывающимися пятнами от поколений страдалиц, на бесформенных халатах. Бредут медленно, тяжело, будто в цепях, расставляя ноги и держась за стены. Бледные лица, и покрытые синяками руки, выглядывающие из одеяний. Напоминают скорее заключённых, чем цветущих ещё недавно женщин. Заставить бы тебя ходить на полусогнутых полтора месяца, и мочиться на утку, потому что со швами иначе нельзя. Заставить бы слушать окрики и упрёки, которые ежедневно слушают родившие и прошедшие неудачные роды.
«Я бы простила тебя, - прошептала женщина, - если бы ты прошёл этот ад».
Звонить мужу бессмысленно, чем он поможет. Только расстроится, а у него сердце. Присмотревшись, женщина нашла более тонкую канавку в рисунке, со стоном надавила обеими руками и  поддавила ногой. Нож нехотя, на несколько миллиметров, вошёл в резину. 
Вот так.
С трудом поднявшись, она проделала то же самое с джипом. Он напомнил ей самого Валеру: такой же большой, напористый.
Нож обратно она не вернула. Когда  Нина Степановна отошла на приличное расстояние, завибрировал телефон. Номер незнакомый.
- Алло! – с надеждой сказала она.
- Нин Степановна! Это Лена. Лена! Помните меня?
- Помню, Леночка, помню.
- Вика в больнице! Только, пожалуйста, не переживайте!
- Что?! – сердце ухнуло вниз.
- Мы что-нибудь придумаем! Обязательно!!! Не переживайте.
- В больнице? – переспросила женщина, и озадачила неожиданно радостным, - слава богу…Жива моя кровиночка. Лена, спасибо вам! Спасибо!!! Спасибо!!! Только ведь она выписалась недавно.
- В  психушке она. Тайком позвонила. Но мы всё сделаем, вы только не…
- В пси? Где…Это он? – мёртвыми губами пошевелила бедная мать. –  Валера?! За что? За что, господи?
Нине Степановне вдруг показалось, что уже глубокий вечер. Краски сгустились, а небо, яркое, голубое, почернело.
Карина.

Двери трёхэтажного дома открылись, оттуда выпорхнула светловолосое создание с наброшенной на лёгкое платье с запахом, кожаной куртке. На  её лице было написано счастье вперемешку с удивлением: как она смогла? Ей удалось? Заарканить такого мужика – конкретная удача.
Она вздёрнула голову: да,  смогла. Девушка закурила сигарету и затянулась.
А мама ещё не верила.
Тяжело топая, следом, спустился мужчина. Девушка замерла возле своей машины. Он ей нравился. Нравится, какой он решительный, иногда злой, нравятся его сильные руки, и безжалостные глаза. Любила? Возможно. Но знала меру. Ещё мама учила: никогда не люби никого больше, чем свои пальчики с маникюром. Никогда. А вот он, похоже, вляпался. Встрял. Втюрился.
И ещё. Он пока, Карина усмехнулась, кое-чего не знал. Пусть только настанет удобный момент.
Токалов подошёл, двумя пальцами забрал сигарету, отшвырнул, и прижал Карину к крылу автомобиля. Она, шутя, откинулась назад, подставив грудь под его поцелуи. А потом, поправив волосы, взяла его лицо в свои руки, и притянула к губам. Руки Токалова переместились ниже.
- Я поеду! – вывернулась Карина, - чао!!!
Валера боролся с желанием повалить эту девку прямо здесь, на лужайке. Никого нет, прислугу он отпустил. Но он позволил подруге забраться в машину, и вяло махнул вслед:  завтра, как миленькая, приедет. После всего Карина наотрез отказывалась ночевать здесь. Он проводил её глазами, и вошёл обратно в дом.
Карина напомнила ему первую жену. Это было так давно, что многое забылось, стёрлось.
Быстрая, мелькающая, не имеющая временных границ, ни дня, ни ночи, жизнь:
- Пацаны, стрелкуемся на пятнашке!.
 Разборки, ощущение превосходства, правоты больших кулаков. Разгульные дни рождения, на которые, под испуганный шёпот персонала и посетителей, подъезжали чёрные иномарки красиво, как в итальянских фильмах про мафию. Коротко стриженные, в костюмах, и узких штиблетах выходили пацаны. Девчонки ахали, и были готовы кинуть своих фраеров. Подгоны на зону, пиетет со стороны молодых шестёрок, только что откинувшихся, которых по накатанной принимали на работу. Офис и некоторая упорядоченность, правда, пришли попозже.
Отмечали день рождения Тюленя, гуляли в «Рамзесе». Там он и подцепил Иру, что не стоило, надо сказать, никаких усилий. Её паренёк, оценив ситуацию, быстро растворился.
Они много пили, потом где-то ездили, потом очнулись у Иры дома. Нацепив штаны, и мятую рубаху, Токалов, как обычно, смылся. Но почему-то позвонил ей через дня три. Поженились скромно. Он настоял, чтобы Ира ушла с работы, так как ревновал. Первая влюблённость прошла быстро, образ жизни супруга она не одобряла, чему способствовала и свекровь.
- Убьют его! Вот увидишь. А с ним и тебя заодно. Сколько, вон, их, дурёх.
И тогда случился первый раз. Валера употреблял не только спиртное. Сорваться в ночь на поиски дозы было абсолютно нормальным. Тогда он вернулся на взводе: поставщика взяли по наводке. Сдал, как позже выяснилось, один из мелких дилеров в обмен на свободу.
Руки у Токалова тряслись, но не только за себя. Он должен был подогреть шефа, не главного, правую руку. Ира вышла сонная. Она уснула в ожидании, не раздеваясь. На рубашке, прямо в середине, было небольшое пятно. Токалова замкнуло. Он помнил только, как занёс кулак в первый раз, а очнулся, только когда до него, как в тумане, долетел вой жены. Окровавленная, в синяках, она лежала на полу и орала. Он зажал ей рот. Она продолжала орать. Это сильно завело его. Он овладел ей на полу, поминутно бил и кусал.
Потом схватил короткий кожаный пиджак, и выскочил на улицу.
   ***
Нина  Степановна очнулась с ощущением того, что произошло что-то непоправимое. Вика жива, это главное. Сейчас она поедет в больницу, и всё уладит, всё выяснит; тут какая-то ошибка, скажет она, у моей дочки всё хорошо. Она просто ребёнка потеряла. Просто потеряла. Закапали предательские слёзы. Она никогда не плакала. На работе – нельзя, ведь кто ещё, кроме неё, сумеет выслушать очередную тайну, кто, как не она найдёт мудрые слова, чтобы не разочаровать дурёх в розовых очках, и сохранить брак. Её хватали за руку, делились секретами, а она оберегала покой, и давала надежду. 
Сколько времени прошло? Полчаса, час? Нину Степановну бросило в пот, в ужасе, трясущимися пальцами, она набирала номер Валеры.
- Да, - раздалось из трубки.
- Я проткнула шины, - выдавила из себя женщина, - твоей…Если не поздно..
Токалов бросил трубку, раздались гудки. «Значит, правда. Если подсуетился, а без сомнения, он всё сделал на совесть, если беззастенчиво развлекается в их с Викой доме, то всё будет не просто. И диагноз, и лечение, и свидетели вам пожалуйста. Знаем. А уж как ненавистную супругу, зачастую, правда, в возрасте, когда больше медицинских оснований, упечь в госучреждение, - это вообще сплошь и рядом».

                Ад в психушке.
Бритая, с коротким ёжиком, голова, просунулась в приоткрытую дверь, впустив из коридора полоску света. Вика вздрогнула, с трудом разлепила глаза. К ней медленно приближался тёмный силуэт.
Остатки сна как рукой сняло, она придвинулась к стене, и сжала кулаки.
- Ты…, - вдруг сказала женшина. Поблёскивавшие в темноте глаза  приближались.
- А-а-а! – попробовала закричать Вика, но услышала лишь свой сдавленный стон. - Помогите! – прошептали губы.
В оцепенении, вызванном седативными, она даже на казалось бы жуткую ситуацию, - сумасшедшая у неё в палате, - реагировала медленно, заторможенно. Вчера первый раз дали таблетки плюс к уколам.  Вика спрятала их во рту, а потом, боясь, чтобы ни одна стотысячная этого дерьма не смешалась со слюной, и не всосалась, выплюнула в унитаз. Симитировала рвоту. Но её хитрость не осталась незамеченной, такие фокусы проделывали все. Персонал только сделал вид, что не заметил.
Визитёрша вдруг прижала палец к губам.
- Не надо! - прошептала бритая. - Молчи, - она обернулась к выходу. - Они сегодня впихивать тебе будут. Лекарства. Лучше выпей! А то на вязки пойдёшь.
- Ты. Кто?., - Вика с трудом приподняла голову, но пришедшая выскользнула в дверной проём.
Дальше всё было, как вчера, и как позавчера: Обход, завтрак, процедуры. Посещения разрешались дважды в неделю, по средам, но когда Вика робко заикнулась врачу, тот категорически возразил, мол, ещё рано, состояние надо стабилизировать. Без связи было плохо, но санитары акулами рыскали вокруг, и не давали ни малейшего шанса.
Делегация заняла весь коридор: медсестра кровь с молоком, и несколько халатов за ней. Молча, они свернули в палату Виктории.
- Токалова! – выкрикнула медсестра. – Таблетки принимаем!!! Сюда иди.
Один из приспешников резво подскочил к пациентке, и  ухватил за шею. А потом потянул.
- Больно!!! – завопила Вика, буквально отдирая грубо сдавившую её руку.
-  Сейчас выпьешь, и не будет больно, - медсестра сверялась со списком в пухлых пальцах, - и вчера если бы выпила, тоже, - она сделала акцент, - не больно было бы.
- Что вы мне даёте!!! Я имею право знать!!! -
- Право она имеет! Слышали все? Да ты одна тут лежишь, по-царски, другие – то, вон, дышать в палате нечем. Королева, б…Подошла, говорю!
Санитар нагнул женщину за шею жестом, каким рецидивистов и особо опасных преступников заталкивают в спецмашину.
Медсестра протянула на пухлой ладошке  три таблетки.
- На! – почти ласково сказала она. - Ешь. И без дураков. Мне за тебя отчитываться.
Виктория не успела и рта раскрыть. Санитары заломили ей руки, раскорячили рот. Вика раз за разом сжимала челюсти. Это привело команду в бешенство. Ей дали в нос, потекла кровь.
- Да чего вы там возитесь?!
Санитары расступились. Возникла довольная физиономия Саныча.
- Смотрите, как надо, - он зажал Виктории нос, - а вы рот держите!!! Сейчас, как миленькая, расдуплится!
- Дверь закройте! – скомандовала тучная медсестра. – Ну, ты смотри, какая упрямая!
Вика задыхалась. Она выпучила от напряжения глаза, но отпихивалась ногами.
- Чего?! Ножками?! – Саныч подошёл, и, под общее мерзкое хихиканье, раздвинул ноги женщины. Обхватив её за бёдра, приблизился к Виктории. Он почти дохнул ей в лицо, - тебе так нравится, что ли?
Санитары быстро управились. У Вики всё расплылось, она долго откашливалась; рвотные позывы оставили не сразу.
- Ну, вот. Кто у нас молодец. Будешь послушной, много чего избежать можно, - пожала плечами медсестра. Она вышла, за неё остальные.
Саныч подзадержался, и злобно глянул на Викторию.
- Мразь, - быстро прошептала Вика.
Санитар со злостью захлопнул дверь. Этот кошмар долго не отпускал.
От Лены никаких вестей. Что там? Надо позвонить маме. Хотя это опасно. Виктория старалась сконцентрироваться, успеть обдумать хоть что-то до того, как начнёт проваливаться в пустоту. Затяжелело лицо и челюсть. Мысли всё больше запутывались, и она уже не смогла вспомнить, что надо сделать. В этом не было ничего удивительного. Сильнодействующие седативные превращали и более здоровых, молодых людей в шаркающих и скрюченных старичков с бессмысленными глазами. Машина психотерапии здесь была запущена на всю мощность. Тут не лечили, а поддерживали эту машину в готовности. Главное - попасть сюда под малейшим невинным предлогом, и шестерёнки тут же начинали работать, делая из человека или невосприимчивый ни к чему овощ, или полного имбецила. Шансы вернуться в нормальную жизнь, или снять диагноз были минимальны. Попав сюда по случайности надо было долго доказывать, что ты не дебил, а пока ты доказывал, то принимал лекарства, которые приводили тебя ровно в противоположное состояние.
                Паша. Психушка.
Павел день ото дня шалел от происходящего. Где можно, вмешивался за больных, и старался облегчить их существование пустяковыми, на обычный взгляд, вещами: побольше держал открытой ванную комнату, чтобы пациентки могли привести себя в порядок, не держал окна раскрытыми весь день, как это практиковалось, особенно в прохладную погоду. Ему тоже перепадало, многие намекали
- Ты смотри, Паш! А то у нас тут один сначала работал, а потом – в пациенты. Всякое бывает.
Вообще, постоянно рассказывали байки. Одну страшнее другой. Сдерживая отвращение, он выслушивал скабрезности Саныча, даже поддакивал и подхихикивал.
- Сюда попасть так-то каждый может, - признавал тот. - Чего только не было. Вон девчонку парень бросил, она – к подруге, и ну реветь, как подорванная. Так мама подруги, прикинь, вызвала психбригаду. Говорит, нет, ну, каково! Говорит, мол, это ненормальное поведение. Ну и те приехали, а девчонка им что-то, в сердцах, ляпнула. Вот так. Попасть – попадёшь, а выбраться – хрен. Диагноз тебе тут же лепят, все дела. Насмотрелся.
Партнёры эти, по бизнесу, друг друга только так пакуют. Кто первый позвонил, тому и верят. Из мужского отделения понарассказывали охренеть можно.
А ещё, вот, недавно мужик свою сюда запихал. Вон, на эту похожа, красотка, мля. Денежный, все дела. Так она в первый же день смылась. Растворилась. Говорят, выбралась  по пожарной  лестнице. А через пост-то как прошла? Там у нас амбалы здоровенные. Потом по всему городу объявы висели, мол, говорит на разных языках, английский, французский там. Одета круто, всё при ней; только опасна очень. Так что, Паша, парень ты умный. Умнеешь, в смысле. А тут только с умом и надо.
С этими словами санитар изъял откуда-то бутылочку пятизвёздочного командирского, и отхлебнул.
- Будешь? Ну, и правильно. Одобряю.
Он спрятал бутылку под халатом.
- Так её нашли?
- Не-а, - Саныч закусил кусочком хлеба, - хотя, не знаю. Муж искал, вроде.
Персонал на Пашу косился, потому как он не стучал на больных, но не грызли только потому что боялись: у него связи. Он не сомневался, что если бы только прозвучала команда, ему немедленно бы сделали тёмную, устроили «вязки», побаловали электрошоком, что там ещё в арсенале этой средневековой инквизиции.
Пашу бесило, что он ровным счётом ничего не мог сделать для Виктории. Пока не мог. Он наблюдал. Наблюдал за похождениями Саныча, за незаконными действиями медперсонала, - зачастую привлекали всех, включая уборщиков, это всегда практиковалось, - и фиксировал. Фотографии, он не сомневался, пригодятся. И это будет тот ещё репортаж из ада!

На лице очень полной женщины в лосинах в цветочек и дырявой в подмышках, выцветшей фуфайке, застыло выражение блаженства.
Она встала на цыпочки, пальцы в китайских шлёпках вывалились наружу, а потом грузно, устало опустилась вниз. Свесила обе волосатые, в складках, руки, потом сделала два шага, и застыла. О чём думала больная психоневрологического интерната номер 5, неизвестно, возможно, видела перед собой огромный, затихший, погружённый в ожидание и темноту зал. Мелкими шажочками, со звуком, напоминающим лёгкое «тук-тук-тук» пуантов балерины, неимоверно растянутые лосины двинулись в коридор.
Тут же, с другой стороны коридора, раздались уверенные шаги на каблуках. Они могли принадлежать только одному человеку. Запахнув расходящийся на груди халат, старшая медсестра с сопровождением обходила палаты. Врач Горелов поспешил скрыться, едва завидев довольно большой отряд. Гречихина была тем серым кардиналом, кому врачи передавали  полномочия,  и спешно возвращались в уютные кабинеты с цветком и компьютером на столе. Со времён средневековья мало что изменилось. С молчаливого позволения старшего медицинского состава здесь практиковались совершенно безумные методы (простите, процедуры).
Крадучись, легко подпрыгивая, «балерина» добралась до  конца коридора. Там что-то невразумительно пропела, и исчезла.
Делегация во главе с Гречихиной резко остановилась. Будто лошадь,  которая шла первой, переправляясь через ручей, фыркнула, а за ней встали остальные. 
- Я не поняла, за Блажко некому убрать?! – медсестра брезгливо приподняла широкую ступню, перетянутую ремешками босоножек. Под ногой растеклась внушительная зловонная лужа.
- Пучков!! –  заорал один из санитаров, - быстро!!! – он быстро огляделся, - Где Пучков? – он повернулся к остальным. 
Среднего роста, крепкий мужчина в халате, под руководством краснолицего завхоза, ремонтировал замок в дверях на первом этаже. У завхоза запиликал телефон. Его спокойствие, как рукой сняло.
- Слушаю, - он угукнул, и забрал отвёртку, - б…, дуй наверх! – кивнул он ремонтнику, - Гречихина! – он посмотрел вслед, и заорал, -  тряпку возьми!!!
Мужчина завернул в хозотделение, находящееся рядом с выходом во внутренний двор, сгрёб ведро, тряпку, вооружился шваброй, и, перемахивая через ступеньку, поднялся на второй этаж.
- От он, нарисовался! – встретил его у дверей Опасевич, санитар. Он молча повернулся, и пошёл. Мужчина за ним. – Ты ж уборщик, - хохотнул он, и, утопив руки в карманах, прибавил, - приступай! И побыстрее!!
- А замок? – обескураженно спросил мужчина.
Санитар остановился, и снисходительно, как старший младшему, пояснил
- Когда зовёт Гречихина,  хоть у начальника, хоть у президента чини. Бросил, и бегом!!! Усёк? - наклонился санитар.
- Понял.
- Ты это, перчатки надень! – крикнул Опасевич.
Уборщик послушался,  а чуть позже поблагодарил, -  чувствительный нос уловил разящий наповал запах.
Быстро управившись, мужчина отнёс ведро в помывочную, выстирал тряпку, и выглянул в коридор первого этажа. Одиннадцать часов, а в коридоре ни души. Ну, это и понятно: после врачей идёт Гречихина, все больные строго по палатам. Радовало то, что медсестру, похоже, сопровождали все санитары, которые на смене, уборщики и даже одна старенькая вахтёрша.
- Тут так заведено. Берут уборщика. Ну, вот, как тебя. Платят за уборку. За всё остальное, имей в виду, - нет! А что ты сделаешь?! Сюда, - завхоз вытащил из своего шкафчика небольшую стеклянную ёмкость и отхлебнул, - народ особый идёт. Хлебнувший, так сказать, лиха. Вот ты. Хочешь сказать, по зову души? Нет, милок. Тут, понимаешь мы все такие. Я тоже раньше капитанил, в море ходил.
Встретив удивлённый взгляд, пояснил
- А ты как думал? И дисциплину могу держать, и хозяйство. Я человечка сразу вижу. Тебе тут что надо? – задал он вопрос в лоб.
Выцветшие, в красных прожилках, чуть осоловелые, глазки пьяницы впились в Митрохина.
- Деньги нужны, - почесал тот затылок, и отвёл глаза, - уволили.
- Уволили, значит. Не буду копать, чего там тебя и как, но, смотри, денег тут не срубишь, а, вот, геморрой наживёшь будь здоров. Не задерживайся, мой тебе совет.
Завхоз крякнул, приложился ещё раз.
- Смотри. Я предупредил.
И  вышел, хлопнув дверью.
Разговор состоялся в первый день работы, а сейчас, в 11 часов, тишину пустого коридора нарушили глухие стуки. Митрохин быстро обнаружил источник: прилегающая к хозпомещению крохотная дверь была закрыта на железный прут. Он высвободил прут из петель, и оттуда немедленно вывалился молодой человек: высокий, бритый наголо, очевидно, крашеный блондин, с торчащими розовыми ушами. В тонких пальцах он сжимал сигаретный бычок.
- Курить же нельзя! – строго сказал Митрохин, и показал на табличку.
- Новенький? – вместо ответа парень протянул руку, -  Павел. Будешь? – он вставил в рот бычок, и извлёк из-за уха чудом не выпавшую сигарету. - У Гречихиной обход до 12ти, - пояснил он. Он махнул рукой, увлекая за собой.
В тесной, узкой каморке вдвоём было не развернуться, к тому же одну треть её занимал унитаз на подобии постамента. И тут была самая настоящая форточка, безо всяких решёток. Павел уселся ближе к унитазу, согнув колени, уборщик спешно закрыл за собой грохотнувшую дверцу.
- Реально, келья, - усмехнулся Митрохин своим мыслям.
- Ну, да, грешки замолить, - согласился Павел.
-  Больным?
- Не-а. Им не за что. Они не виноваты. Есть тут …
- За Блажко убирал? – уточнил молодой санитар, и с удовольствием затянулся. – Вот бедолага.
Было непонятно, кто бедолага: уборщик или балерина. Митрохин впился взглядом в связку ключей в кармане халата Павла. Митрохин не стал уточнять.
- Да. А ты как здесь…
Молодой человек с энтузиазмом пояснил
- Сказали, типа, толка от тебя мало, сиди, типа, тут. Только мешаешь. Психи, как тебя видят, рот до ушей, типа. Один раз побили даже. В смысле, не психи, - пояснил неунывающий санитар, - Но ничего. Недолго осталось
- В смысле? – Митрохин продолжал гипнотизировать ключи.
Он подсел ближе.
- В смысле, я альтернативщик. Слыхал? Во-от. Только МГУ закончил, папа сюда кое как запихал. Но я не зверь, как эти все, - торопился объяснить Паша, -  туалет открываю, когда просят. А эти, - он зыркнул серыми глазами, - мол, не ведись, психи страдать должны. Психи долго не живут. Ну, и всё в таком роде. Нет, ты понял?
- Понял, понял! А чё за ключи? – без перехода спросил собеседник.
- Внутренний двор, и.., - парень потянулся к окошку., - первый э…
Митрохин с силой  пихнул Павла. Субтильный Павел полетел со ступеньки вниз, спланировав головой об унитаз. 
- Ты чего?! Чуть башку мне не разнёс!! – заорал он, поднимаясь.
- Извини, Паш! - проговорил Митрохин, и выскочил наружу.
Он быстро приладил прут на металлическую дверь. Связка ключей, которая перекочевала в его карман, была увесистой.
Пашка загудел изнутри.
- Ты мне голову разбил!!! - чертыхнулся санитар. -  мне к травматологу надо!!!
               
                Неудача. Схватка с Санычем.

«Чёрт, хоть бы спросил, где от чёрного хода!» - ругал себя Митрохин. Он перебирал ключи, один за другим, пока, наконец, не нашёл нужный. – Да! – помолился он,  - спасибо, Господи.
От зарешёченного окошка палаты кто-то отпрянул. При взгляде на двери, если можно так их было назвать: закрывались они, по старинке, как камеры в тюрьмах, - становилось жутко. А здесь содержались женщины. Не арестованные, а обречённые из-за одной лишней Х-хромосомы годами жить в таких условиях, хотя многие из них умели улыбаться, разговаривать, и говорить «спасибо». Завхоз чуть ранее поведал ему леденящую кровь историю.
- Ты думаешь, чего тут возишься? Эти вот, волосатики, - он махнул в сторону палат, - санитара заманили, попросили помочь. В общем, чуть Мосина к праотцам не отправили. Ага, тихони. Стащили ложку, - уж не знаю, где они там её спрятали, - наточили, и …
Глаза Митрохина расширились. Мосин, и правда, взял больничный.
- Нет, - замотал он головой, - ничего такого! Хотя  не до смеху. В  замок, короче, вставили, согнули на хрен всю. Сутки к ним никто не мог зайти! Пока не высверлили. Спасателей вызвали.  Мосин уже концы отдавал, синий весь. В общем, они хлеб как-то пронесли. Пихали ему в рот, пока не стал задыхаться. А это отделение не для буйных!  – зачем-то добавил Пучков, - я предупредил, в общем.
***
Ему никто не звонил. Вероятно, завхоз остаток дня решил провести  за более приятным занятием, чем  починка замка. Он обычно уходил в сарай, где причащался, и  там же, на старом диване, частенько  заночёвывал.
Вот и хорошо. Сильно пахло едой, Митрохин сглотнул слюну – надо потерпеть. Персонал – в столовой.
Напустив на себя деловой вид, уборщик поднялсяся по лестнице на второй этаж. Номер палаты Виктории он, естественно, уточнил самостоятельно.

Виктория стиснула зубы. Тело дёрнулось и начало выворачивать. Палату распилило надвое. Словно гусеница на травинке, женщина стала вытягиваться вдоль стены. Сначала  уложились пятки, потом колени и бёдра. Казалось, спина дважды прогибалась в каждом позвонке. Руки намертво вцепились в отполированные края треугольной глыбы. Внизу ухала бездна. Не волны, и не горы, Она уже давно начала отсчёт. Айсберг начинал вращаться. Считать становилось всё труднее. Лишь бы не рухнуть, там, внизу, так страшно. Она запрокинула голову назад, полегчало. А когда, устав, свесила её  вниз, то глухо завыла: из бездны что-то надвигалось. Голова зверя увеличивалась, и, наконец, приняла более-менее чёткие очертания. Муравей приближался, зловеще шипел, и водил матовыми глазищами.
То, что Митрохин увидел, заставило его онеметь, хотя счёт шёл на секунды, с минуты на минуту зайдёт медсестра или кто-то ещё.
Совершенно без одежды, в кровоподтёках, женщина была привязана к кровати, ноги и руки её растянуты в стороны, голова вдета в подобие хомута, и подвешена к спинке. Неизвестно, сколько она находилась в  распятом состоянии. Руки и ноги посинели, глаза закрыты, лицо - в мелком поту. Женщину всю трясло. Он бросился разматывать хомут.
- Вика! Вы ведь Вика? – задавал он бессмысленные вопросы. Ему никто не мог ответить, Виктория падала в страшную безмолвную бездну. Она покинула айсберг, и теперь, свободная,  парила. 
Митрохин развязал первым делом хомут, поддержав безвольно свесившуюся голову Виктории, на ладони упали мягкие чёрные волосы. Он осторожно уложил её на кровать, и принялся стягивать с ног и рук плотно пригнанные брезентовые ремни.
– Вот ключи, Вика!!! – затормошил он девушку, - возьми!!!
Прямо перед кроватью, словно в насмешку, стояла бутылка с водой. Митрохин схватил её, быстро открутил и полил сверху на  голову. Девушка будто дёрнулась, но вновь обмякла; глаза оставались закрытыми.
- Дверь открыта, Виктория! Там, внизу. Чёрный ход. Беги…
Грудь Виктории продолжала тяжело подниматься вверх-вниз. Саныч ворвался вместе с дверью,  будто почуял, что кто-то есть там, где не ему быть не нужно.
- Ах, ты сука, - он с разбегу ударил Митрохина головой в живот, и тот, охнув, согнулся пополам.
- Тебя куда послали?! – Саныч пинал Митрохина.
Последний изловчился, и ухватил санитара за подошву 45 размера, тот грохнулся на пол, матерясь. Он успел дёрнуть Митрохина за капюшон. тот вырвался, вскочил на ноги, и  двинул Саныча по рёбрам. Санитар скрючился, схватившись за бок, и сипло дыша.
- Ты…ты..на кого?!
Он попытался обхватить Митрохина поперёк, но уборщик увернулся, и Саныч упал лицом вниз. Митрохин заломил его руку, и сел на поясницу, придавив весом.
- Это что ещё, я тебя, сука, спрашиваю?! – заорал Митрохин. – Лечите так?!
Саныч злобно скрипел в ответ, и задыхался. Митрохин держал его крепко, не давая ни малейшей возможности пошевелиться.
- Тебе крышка. Одному уже настучали. Миротворцу, мля. И тебе прилетит, - просипел Саныч.
- Что ей дают? Меня слышал?! - Митрохин изо всех сил вжал лицо санитара в пол. - Отвечаем. На. Мои. Вопросы. Тварь!
- Больно!!! Пусти! – взмолился санитар, - Аминазин, кажется.
Уборщик ослабил хват.
- Проверь, - прохрипел Саныч.
- Не понял.
- Проверь, говорю, - он махнул в сторону пациентки. Пульс глянь, - он посмотрел на часы, - долго в себя приходит.
- Тебя  так спеленать…
- Проверь пульс, б!!! – заорал санитар.
- Сам встал,  и проверил. Бегом!!! Дашь обезболивающее. Понял?
- Да понял!!! - затарахтел Саныч, - пусти!!!
- Пшёл!
Митрохин ослабил хват, и Саныч неуклюже поднялся.
- Чёррт!!! – заорал тот у кровати Виктории, - пульса нет.
Дыхание Виктории, и правда, было едва слышно. - Подожди. Увеличили? – уточнил Митрохин. – Когда? Зачем?
-  Я почём знаю: нам сказали, мы делаем! – вспылил Саныч, распахивая двери, и набирая номер врача.
- Пикнешь кому, – быстро проговорил вдогонку уборщик. -  Третью ходку схватишь, извращенец грёбаный. Я про тебя много чего знаю, - Митрохин хохотнул, - где сидел, за что, с кем.
Санитар, слушая гудки в трубке, метнул полный злобы взгляд.
- Да, да! И это тоже! – не глядя, добавил Митрохин, смачивая губы Виктории водой. Дверь с силой захлопнули. Очевидно, смысл слов до Саныча доходил быстро, так как не прошло и полсекунды, как он нёсся обратно, возбуждённо переговариваясь с врачами. Медсёстры тащили капельницы. Протопала бледная Гречихина. За дверями всё стихло.
Как же так вышло? Почему девчонка ещё здесь?! Это он, Митрохин, виноват.
- Чёрт!!!
Митрохин впечатал кулак в первую попавшуюся стену. Тут же телефону прорвался начальник. Иван спустился в безопасное место.
- Ты чё там зашухарился вообще? – спросил главный, - Хоть бы позвонил.
-  Времени не было. Скажи  Ленке, пусть больничный продляет.
- Замётано. Звони. Но ты это, не переигрывай. Просто вытащи, и всё. Порядки наводить не надо.
Митрохин промычал что-то в ответ. Он собирался закончить разговор.
- А у тебя что с голосом? – поинтересовался Гена.
- Гена. Тут пипец. Она чуть коньки не отбросила вчера. Перекормили.
- Вот же б…
- Вот и я о том же.
 ***               
Пашка уснул, приложив руку к голове, на бритом черепе красовался огромый синячище с запёкшейся кровью. 
- А, освободитель, – встретил он Митрохина. - Как всё прошло? На высшем уровне? Чёрт, гудит, сука, - сморщился Пашка. – Главное, за что??? Просто попросить нельзя было?
- Иди, травматологу покажись.
- Ой, какие мы добрые…Забей! Есть сигарета?
Пашка высунулся в форточку, закурив.
- Ну, чё там? Раздобыл ключи, вручил девушке, девушка сбежала. Все довольны, добро свершилось. Так?  - ехидничал санитар.
- Не совсем.
- А чего ж? - подначивал Паша.
- Накачали, мама не горюй.
- Надо было со мной обсудить. Побежал он. Она сопротивляется - её на вязки. Уже второй раз. Я смотрел предписание: Арсений Мухтарович увеличил дозировки. Это крайнее средство. Мне сам Саныч и рассказывал: одну так, без воды, несколько дней продержали. Конкурентка чья-то. В общем, чтобы подписала  документы. Об отказе. От доли в предприятии. Ну, это давно было. Ещё когда весь этот бизнес начинался. Ой, что творилось!!! Ну, рассказывали мне тут. Вот где заработки у них были. Сейчас не так, но…кое-что я знаю.
- Так чё делать-то?! – заорал Митрохин.
- Что делать? Что делать. Главврача слить, - неожиданно повернулся Паша, выдохнув в лицо собеседника облачко дыма.
- Чего-о?!
- Того. Но если у тебя кишка тонка, - проговорил практикант, - скажи сразу.
О, боже. Робин Гуд ещё один. Этот мозгляк  с розовыми губами давит на честность и порядочность. С ума сойти.
Паша дал сигарету Митрохину, и захлопнул форточку.
- Ничего они с ней не сделают. Я слышал. Мухтарыч по телефону с главным, мол, ничего не можем. Правда потом, такой, говорит: «Ну, да, согласен. Не поспит сутки, двое, трое - что хочешь, подпишет!» Сечёшь?
- Она что-то подписать должна.
- Не что-то, а приговор! С ним потом ни на работу. Никуда, ничего. В общем, что  признаёт себя нуждающейся в психологической помощи. А уж за диагнозом там не постоит.
- Чёрт знает что…
Тут был своя хренова запутанная, слаженно работающая на благо психиатрии, и личного кармана директора, машина. Агрегат. Система, которая перемалывает и не таких, как он и Паша. Какого он ввязался в это всё?! Это всё Гена.

                Армен Георгиевич.
Токалов не отвечал. Главврач нажал «отбой», и вызвал к себе лечащего врача.
- Армен Георгиевич, мы…
- Садись, - махнул главврач.
Оба помолчали. Главврач подошёл к окну.
- Барабанит уже час,  не уходит.
- Мать Токаловой. Мы…Я всё объяснил.
- Что?
- Вернее, не я, а постовая медсестра. Сослалась на меня. Что я не считаю, что состояние больной нормализовано. Она по-прежнему отказывается принимать таблетки, и еду. Кое-как делаем процедуры.
Армен Георгиевич перебирал изящными пальцами.
- Что ж, она там голодная у вас? 
Вопрос главврача прозвучал так, будто сам он находился на полярной станции, а интернат со всем контингентом: больными и медперсоналом – дрейфовали во льдах.
- Почему? Кормим, - он помялся, - как обычно.
- Как обычно, - задумчиво повторил главврач, и покачал головой, - а вы знаете, чья она супруга? Фамилия Токалов вам о чём-то говорит?
- Да, конечно.
- Не переусердствуйте! Вот что я хочу сказать. Милые бранятся, только ссорятся. А что случись, - он постучал пальцем, - нам, вернее, вам, не поздоровится. Условия нормальные?
- Вполне, - поспешил ответить лечащий врач, и Армен Георгиевич смерил его строгим взглядом.
Арсений Мухтарович вышел.
Главврач и сам не знал, зачем затеял этот разговор. Ведь всё же, как всегда. Чем любая другая, попавшая сюда по милости супруга, или по иным причинам (их было много), отличается от Токаловой? Надо бы  придти к ней, переговорить надо. Держать тут - как на пороховом складе, ничего хорошего. Пролечили, и, пожалте, домой. Правда, было ещё одно. И вот это он и пытался выяснить у без пяти минут депутата Заксобрания, Валерия Токалова. Она по-прежнему не признаёт себя больной, диагноз, который поставлен, её не устраивает, не смотря на огромные дозы нейролептиков. Условия Токалов обозначил: диагноз. Обязательно. Без него – не...
Армен Георгиевич откинулся в кресле, и полюбовался на красивый пейзаж на заставке компьютера: пальмы, песок, чудесная далёкая девушка в купальнике.
Он и сам боялся переусердствовать. Её совершенно здоровый сильный организм, похоже, боролся не на шутку. Какими-то невероятными усилиями она раздвигала искусственный туман в голове. Раздвигала, анализировала. Сопротивлялась. Правда, она не знает ресурсов своего организма и возможностей седативных.
И ещё. Армен Георгиевич чувствовал: мать так просто не успокоить. Она не поверит, она – мать. Стены прогрызёт, и вообще, - главврач поёжился, - опасно всё это.
Надо попробовать последнее средство. Нет диагноза – нет денежек, - невесело усмехнулся главврач. А Токалов заплатит хорошо.
Врач подъехал к столу, набрал пару кнопок селектора.
- Свяжите меня с  Гринь…Нет! Лучше вызовите ко мне! И два чая с лимоном.
Номер Токалова по-прежнему был «вне зоны действия сети». Чёрт знает что такое, - отшвырнул ручку главврач.
Арсений Мухтарович вошёл, по привычке, быстро захлопнул за собой дверь. Сжимая пальцы на руках, он молча ждал, когда главврач заговорит.
***
                Память. Дежавю.
Нина Степановна барабанила и барабанила, кулаки устали. Она упёрлась лбом в холодный, непрогретый даже летом, бетон. От бессилия  не осталось слёз. Пятиэтажное неуклюжее, нелепое и жалкое здание, почти всё в зарешечённых окошках. На мгновение промелькнуло что-то, чему названия не было. Промелькнуло ощущение того, что это уже было раньше. Как это? Дежавю.
Она видела как бы себя со стороны. Но это была не она, не пенсионерка Нина Степановна Ковалёва, а кто-то другой. И вот так же. В такой же солнечный, осенний, ясный день.
Женщина прикрыла веки.
Кто это был? Кто стоял, также упираясь лбом, и колотился?
Входили самые обычные люди, и мать им завидовала. В каком из этих окон  её доченька?
Память - что-то удивительное. Почему, из миллиарда миллиардов отражений, теней, обрывков фраз и звуков, оно отфильтровывает и выдаёт одно. Если считается, что человеческий мозг – самый совершенный компьютер, то, вне всякого сомнения, так оно и есть.
Нина Степановна смотрела на бетонную стену, а видела маленькие сжатые кулачки, которые барабанили по другой, выкрашенной в розовый цвет, но такой же неприступной стене. И колотили они, сами того не ведая,  лишь затем, чтобы потом не колотиться, и не выпрашивать вернуть назад своё самое дорогое, по глупости выплюнутое, выкорчеванное щипцами, живое.
Охранник в будке пропустил, но предупредил, что дальше - всё. Каждое посещение родных предварительно согласовывалось с врачом. Сегодня среда – день посещений. Среда и суббота. Да только ей пояснили, что лечащий врач против посещений Виктории.
Господи, что они там с тобой делают?! Она с досадой сбросила звонок Токалова, тот звонил и звонил, как с цепи сорвался. Хочешь узнать, где я. Приедешь, и заберёшь, как дочку? Нет, меня ты не получишь. Я ей нужна. Очень нужна. Хотя пробраться туда, почему бы и нет, было бы неплохо.
Женщина собралась отключить телефон, но прорвался ещё один звонок, и она не могла не ответить.
- Да, Вань, - устало ответила она.
Она и забыла совсем, что у неё есть муж, и вообще, какая-то другая, спокойная жизнь.
- Нин, ты где?
Муж переживал не на шутку, ведь она отсутствовала уже третий день.
- Я у Вики. Не переживай, - слабо улыбнулась женщина. – Конечно, приеду. Ну, ты что такое говоришь?
Она отключила телефон,  и вздохнула.
Любезно предоставленная мозгом картинка отмокла в проявителе времени, изображение закрепилось, стало пугающе чётким. И вернуло на двадцать пять лет назад.
- Нина Степановна! Там девушка. Она…
- Дорогая, тут, в основном, девушки. Мужчины, к счастью, или, к сожалению, не рожают.
Женщина постарше, с волосами, выбившимися из-под колпака, захлопнула журнал, сняла очки, и потёрла переносицу.
- Приём окончен, Леночка. Уже шесть. Идите домой.
- Она…Ей плохо, кажется. Ой! Смотрите!!!
Врач и медсестра выглянули в окно. Девушке было худо. Она ещё колотила по стене и входным дверям, но медленно оседала перед женской консультацией.
- Я спущусь! - с готовностью вызвалась медсестра.
- Я сама. Собирайся  уже домой! – улыбнулась врач.
Врач спустилась по опустевшему до 8 утра коридору на первый этаж, миновала небольшой холл, и открыла входную дверь. Зарёванная  гостья, казалось, не видит перед собой ничего. Нина Степановна не стала ждать. Взяла ревущую за плечи, та оказалась совсем невесомой.
- Давай-ка! Прохладно тут.
Девушка позволила втащить себя внутрь. Она слегка дрожала. Нина  Степановна глянула на часы, договорились ехать на дачу. Ничего, поедут позже.
- Хотите чаю? – предложила она, и, не дожидаясь ответа, пригласила, - пойдёмте.
Незнакомка разомкнула губы, и, безучастно, уточнила
- На кресло?
- Нет, нет. За мной. Можете идти?
Она привела девушку в комнату отдыха персонала, в этот час пустую.
- Вы …, - кивнула Нина Дмитриевна.
- Да, я в положении.
По тощей фигурке мало что было заметно. Но другие сюда не ходят: или осмотр или беременность.
Это прозвучало, как приговор. И тут на заведующую отделением обрушилось всё: обида, непонимание парня, и равнодушие его близких.
- Запишите меня на аборт, в общем, - подытожила решительно рыжеволосая Мария.
То есть вот после всего этого она так просто говорит: «Запишите меня. Всем будет легче!» Нет, прости, дорогая. Не могу. Уже не могу. И Нина Степановна перешла в наступление.
- А вы знаете, Маша, мало того, что у вашего малыша бьётся сердечко, он ещё и всё слышит. Вот эти крохотные, как куколки, зародыши сжимают ручки. И они …чувствуют, что скоро их убьют. Им очень больно, - Нина Степановна вздохнула.
Машины глаза расширились.
- Как слы-слышит? Там же ещё ничего.
- Ошибаетесь. На вашем сроке. Задержка недели три-четыре? Подойдите, я покажу.
- Куда я его заберу-то? – обливалась слезами девушка.
Вопрос врач намеренно отсекла, сейчас главное: напугать. Врач перешла на «ты», девчушке было не больше  восемнадцати на вид.
- Смотри. Вот твой ребёночек.
Она показала на третью картинку на стенде. Та долго рассматривала.
- Вы не понимаете!!! – зарыдала Маша, - меня мама…Мама на улицу выгонит. Она так и сказала: «Мне выбл..дков не надо!» Сами еле-еле, концы с концами, - всхлипнула девушка. – Нас ещё четверо, кроме меня.
Марию красили припухшие глаза. Её рыжим, совсем детским косичкам, и светлой коже с аккуратными точками веснушек ещё очень долго не понадобятся никакие советы красоты. Слёзы, к сожалению, не то средство.
- Маша, - серьёзно сказала Нина Степановна, - государство поможет.
- Государство?! – воззрилась ревущая девушка. То, что она переспрашивала, было хорошим признаком. Значит, цеплялась, значит, искала, как не совершить непоправимое.
- Оно нам-то толком не помогает, мамка ругается постоянно: «Им хоть три, хоть десять – двадцать рублей дадут, и не кашляй!» А папа умер.
- Государство, - повторила врач, - поможет. Я…помогу, - выдохнула она неуверенно.
- Вы? – недоверчиво спросили косички, глаза, веснушки.
Завотделением лихорадочно соображала: куда? Куда? Её одну?! Это просто опасно.
- В общем, у нас поживёшь, – выдохнула врач. -  До родов, - и, не терпящим возражений тоном, добавила, - дочка у меня - старшеклассница, младший – в шестом.  Так что. Квартира большая, места хватит. Школу-то закончила?
- Угу, - мотнула головой Маша, - в училище хотела, швейное.
- Ещё вполне можешь.
- Могу?!
- Конечно. Документы подают до сентября почти. Отвезу тебя. А там и мама оттает. А?
 Нина  Степановна погладила вздрагивающую ладонь девушки.
 - Всё будет хорошо. Встанешь на учёт! Буду тебя вести, если ты не против.
Маша помотала головой в знак согласия.
«Доносит, родит, а как на ноги встанет, переедет в старенький дом в черте города», - таков был план.  Дом достался от родителей мужа, и считался дачным, хотя был утеплённым, добротным. Надо помочь Маше, а потом она сама себе поможет: выбьет, всё, что ей, как матери-одиночке, положено.
Прошло полгода.
Дети Нины Степановны мужественно согласились с маминым решением. Теперь младший перебрался к ним с мужем в зал, но согласился спать только на раскладушке. Дочка освободила для Маши свою комнату, и жила теперь в Витькиной, поменьше. Маши дома вообще не было ни слышно, ни видно. Но её помощь по хозяйству все быстро оценили. Она ездила на занятия, приезжала, отдыхала, и принималась, как пчёлка, кружить по кухне. Готовила, и убиралась. Это было слишком, поэтому девушку попросили не сильно напрягаться.
- Ага! – от бледных худых щёчек не осталось и следа. Кожа приобрела цвет кровь с молоком, а постриженные рыжие волосы сильнее закучерявились. На лице постоянно была улыбка.
Она больше не боялась, ждала малыша. С детьми Маша быстро нашла общий язык, а отец семейства пропадал на работе, так что их общение сводилось к «здрасьте-досвидания!»

                Чистый «Спрут»!
Окна городской женской консультации номер 2 выходили во внутренний двор, общий  для роддома, и отделения патологии. Обычно там было тихо и спокойно, в воздухе витали запахи не бог весть какой больничной еды, бродили или грелись на солнышке два ленивых кота, игрался рыжий котёнок. Несколько машин персонала, дворовые постройки, - для прогулок рожениц и больных из патологического отделения использовался другой двор.
Но в 12.00 раздался непривычный визг тормозов, потом резкие, один за другим, хлопки дверей. Из чёрных иномарок, с озабоченными лицами, вышли три крепких парня в чёрных куртках, бритые коротко. Один из них подбежал к джипу, и распахнул дверцу. Четвёртый, который вышел, выделялся чёрным длинным плащом, и вёл себя более спокойно. Другие три напоминали борзых, спущенных с цепи. Лица напряжены, руки, отягощённые тяжёлыми кулаками, не знали, куда деться. Главный махнул одному из парней, и тот немедленно двинулся к чёрному ходу.
Нина  Степановна направлялась в соседний кабинет. Договорились, что она зайдёт за Лидой на обед. Лида открыла дверь, и сразу же замахала руками
- Нина! Нина! Смотри! – она метнулась к окнам. За ней её коллега.
Зрелище было под стать какому-нибудь сериалу.
- Ой, мамочки! – всплеснула руками Лида, - как в «Спруте»! Стрелять, что ли, будут?
Оставшиеся трое, плюс длинный в плаще, разошлись по машинам.
- Лид, ты сериалов пересмотрела, точно. Внизу же охрана.
- Какие сериалы?! Нина?! Охрана твоя их пропустила. Кошмар какой! Че им здесь надо-то?
- Вообще-то, мужья разные бывают. Как-то раз один спортсмен всю команду притащил. Мужчинам только повод дай! - посмеялась Нина. - Тут, под окнами, такой концерт устроили, Ла-Скала позавидует!!!
Раздавшийся нетерпеливый стук в дверь заставил замереть. Подруги переглянулись.
- Я открою! – бросилась Нина Степановна, но Лида отвела в сторону, и пошла открывать сама. Там стоял молодой, дерзко пахнущий одеколоном, с короткой стрижкой, и напряжённым взглядом, мужчина.
- Уважаемая, мне бы с Ниной  Степановной пообщаться.
Гость нетерпеливо повёл плечами, и шмыгнул носом. Пальцы правой руки проворно бродили по деревянным бусинам чёток.
Лидия открыла рот, повернулась к подруге.
- А за…Зачем? - она прикрыла дверь, чтобы защитить подругу от кого бы то ни было. Не церемонясь, посланец вставил в проём свой штиблет.
- Нужна. Срочно, - добавил он.
Он отодвинул Лиду, вошёл в кабинет, и уставился на Нину Степановну.
-  Сказали, что  вы тут. Или будем дальше в прятки играть? Ну-у, - мужчина развёл руками, не меняясь в лице, - мадам, это не серьёзно.
- Это я. Если вы ко..ко мне, то пройдёмте, - заикаясь, промямлила Нина Степановна, и встала.
- Мы от Крола, короче. Маша нужна.
Лида прижала ко рту руку, ахнула
- От Крола?!
Пришедший не сводил с них цепкого взгляда.
- Не, нет, - заикаясь, ответила Нина.
Парень неожиданно осклабился.
- Крольченко Дмитрий Васильевич, начальник мой. Послал за Машей.
- За какой ещё Машей? – выступила вперёд Лида, хотя отлично знала всю историю о рыжей беременной девчонке.
- Не валяй дурня, уважаемая, - вмиг переменился визитёр, - где она?
 Он перевёл взгляд на Нину Степановну, - насколько я знаю, она у тебя живёт. Поехали! И без глупостей!!!
- Она одна никуда не поедет!!! – топнула ногой Лида, - вы что себе позволяете?! Ворвались в медучреждение!!! Наехали тут, и вообще. Я милицию сейчас…
Парень усмехнулся.
- Не кипиши, пожалуйста, - вежливо попросил парень.
Он вздохнул, оседлал стул.
- Короче. Это Крола невестка, - он хохотнул, - так получается. Он только узнал. Ну, и, - он развёл руками, - типа, помочь хочет. Квартиру, то сё. Внук, как никак. Или внучка. Кто там у неё?
Почему-то сразу поверилось в эту историю, хотя из уст представителя группировки  Крола это могло быть, в том числе, и ложью.
- Мальчик, - ответила Нина Степановна, и послушно добавила, - я поеду с вами. На пару слов, можно?
- Валяй! – парень вышел.
- Лида! Ты на всякий случай, директору…В милицию не надо.
- Хорошо, Нин, позвоню! Главное, - зашептала Лида, - не бойся! Я через Крола по квартире решала. Правда, через знакомого. Справедливый он.
Лида перекрестилась, и перекрестила подругу. Молодой взял её  под руку, и направился прямиком к джипу. Лида наблюдала. Вот он распахнул дверь машины, вот, подал  Нине руку. Та уселась рядом с водителем; сам  сел сзади.
- Чистый сериал, -  заворожённо сказала Лида. Она прикрыла двери, и придвинула к себе городской телефон.
Водитель оказался чрезвычайно учтивым, лишними вопросами и разговорами Нину Степановну не донимал.
                Визит к Кролу.
Тогда она была, как во сне. Уже ничего от неё не зависело. Она просто доверилась, и поверила. Потом точно было, как в кино. Забрав Машу с пожитками, их повезли к Кролу. При вьезде на территорию дома, сопровождавшие  растворились, но их присутствие чувствовалось.
Хозяин лично встретил, рассыпался в извинениях перед  будущей невесткой, сожалел о том, что поздно узнал. Рядом с ним стоял молодой человек, которого он никак не представил, но при виде  него Маша растерялась.
Крол пригласил в дом, и Машу с молодым человеком оставили наедине. 
Пока разговаривали,  накрыли небольшой стол. А Нина Степановна молчала, как в рот воды набрала. Человек как человек, разговаривает грамотно, умеет, чувствуется. За столом были только близкие: жена, молодой человек, и две гостьи. Парня представили племянником, хотя Нина Степановна прекрасно поняла, кто это на самом деле.
- Я хочу выпить за прекрасную девушку: красивую женщину! - разошёлся Крол, - и скоро вы все узнаете, - он посмотрел на Машу, и та опустила глаза, - почему. - За вас, Ниночка! 
Крол поднял бокал с вином. Она хотела только одного: уйти, но это было не просто. Мария порозовела. Она не верила в происходящее, только смотрела счастливыми глазами то на Нину Степановну, то на  обретённую родню. Особенно нежным взглядом она одаривала Александра, тот сидел рядом, и держал её за руку.
Они тогда тепло распрощались, Крол совал деньги.
- Нет, нет! – энергично отмахивалась гостья.
- Вы невероятная женщина. Я на этом свете ещё поживу, так что не стесняйтесь. Малейшая проблема - милости просим! Ночью, днём. Всегда рады. Тут адресок, - он протянул визитку, - фирмы нашей.
- Пойду я, Дмитрий Сергеевич!
Нина Степановна, моложавая, стройная, должна была признать, что хозяин привлекателен, хотя и не в её вкусе. Не встретив возражений, женщина заспешила к выходу. Хозяин пошёл проводить, закурив.
Их окрикнули, гостья и Крол остановились.  Переваливаясь, к ней спешила Маша, и молодой человек. Он держал Марию под руку, Нина Степановна вздохнула с облегчением: вот и сладилось. Очень хорошо всегда после такого вот. Тогда она так и не узнала: помирилась ли Мария со мамой?
***
Сколько же прошло лет? Двадцать-двадцать пять? Она уже тогда была заведующей отделения патологии. Столько произошло: ушла на вольные хлеба, и очень удачно, Лида. Какие бы волнения не происходили на работе: сменялись начальники, происходили конфликты, увольнения, дрязги, склоки, некрасивые ситуации, когда заведение пыталось уйти от ответственности: кто из женщин не знает ужасных историй, когда  в родзале «что-то пошло не так». Кстати, об этом врач постоянно размышляла. Возможно, Господь таким образом вмешивается. Но ведь с его позволения ребёнок зарождается. Он меняет решение? Говоря земным языком, пересматривая новые обстоятельства жизни будущего человека,  признаёт, что ошибся. В общем, всё вокруг менялось, и только на двери кабинета заведующей висела табличка Домина Н.С.
                кандидат мед.наук.
Задумавшись, она переставляла солонку и сахарницу в форме домиков на кухонном столе. Виктория, слава богу, позвонила. Голос был слабым, но дочь решительно сказала, что скоро будет дома. И ещё обрадовала: перестали давать нейролептики. «Совершенно здоровому человеку - нейролептики!!!» - ужасалась в который раз женщина. Господь всё видит, он накажет. Всему своё время просто.
И, вот, поскольку Нина  Степановна была в своё время не просто умной женщиной, а начальником, то номер, который, по идее, она могла потерять, выбросить, сохранился, записанный в  тетради.
Правда, сто лет прошло, он мог сто раз поменяться. Но один-единственный шанс всё-таки был.
- По какому вопросу? – прозвучал безучастный молодой голос.
- Мне нужен Александр Сергеевич.
- Через час будет. Простите, а касательно чего? Тут коллекторское агентство. Вы в курсе?
- Коллекторское? - Нина Степановна мало что поняла, кроме того, что Дмитрий Васильевич тут, - я по личному.
- Саш, тут по личному, - уточнил голос в сторону, - номер шефа давать?
- Да, слушаю! – вероятно, трубка перешла к другому, - поясните вопрос.
- Меня зовут Нина Степановна . Я…, в общем, я знаю невестку Александра Сергеича, вот, хотела спросить, как у неё дела? Как малыш?
- Е-моё!!! – оттаял голос, - Нина Степановна!!! Это вы?! У Маши всё хорошо. А малыш уже студент!!! – довольно рассмеялся Александр. В общем, скажите, куда приехать? Мы вас заберём. Отец скоро будет. Лады.

                Звонок из прошлого. Заведующий неврологическим диспансером.

Армен Георгиевич отключил входящий звонок, бросил на стол мобильник. Потом  полез в стол, извлёк оттуда кнопочный, и набрал другой, никому не известный, номер коллеги.
- Говори! – без предисловий сказал Армен.
- Звонил Гюнтер. Просит о встрече.
- Хм, херру Гюнтеру прекрасно известно, что в ближайшее время я очень занят. К тому же комиссия…
- Он очень просит.
Арсений Мухтарович выделил слово «очень», и Армен тут же среагировал.
- Хорошо. Пусть будет на связи. Сегодня, в 20.00, - добавил начальник, - где, потом наберу.
Арсений отсоединился.
Опыт общения с немцами, с Гюнтером, в частности, был неплохой. В прошлом году они впервые вышли на интернат, сделали заманчивое предложение, от которого ни он, ни шеф, конечно, не отказались. «Деловые люди, приятно работать» - такова была оценка сотрудничества. Да, риск определённый присутствовал, но всё было щедро, в сроки, оплачено. Зав. отделения получил сумму в 500.000,  начальник – в два раза больше. Арсений довольствовался суммой чуть меньше, чем у зава, зато риск  минимальный. Ведь, если совсем начистоту, то и  прошлогодний, и, очень хотелось бы, новый, более глобальный эксперимент, выходил за рамки многого.
Когда работаешь вместе не один год, это прибавляет понимания. Он понимал Армена с полуслова. Ему нравилось быть в тени. Пока. Армен обещал посодействовать в частной практике, хотя и убеждал: «Тебе оно надо? Там не размахнёшься, на частных хлебах. Тому заплати, тому заплати. Вот у нас – да. Размах! И под крышей государства. Подумай! Тебе сколько? Мне б твои 47, дорогой, - вздыхал шеф.


***
Позвонили на общедоступный номер. Его, в общем-то, можно было найти в справочниках без труда, но и для нежелательных ушей этот номер тоже был первым в списке. Досаду вызвало другое – шеф опаздывал в автосалон...
- Армен, как живёшь? – раздалось в трубке.
Голос он не припоминал.
- Что вы хотели? – казённым тоном уточнил Карен Георгиевич.
Он прижал трубку к плечу, и поискал глазами визитку автосалона. Не обнаружив её в поле зрения, Карен заглянул под стол, и вытащил портфель.
- Чтобы ты свой пыл поунял, хочу, - неожиданно раздалось в ответ.
Мужчина крутнул код замка, тот не поддавался.
- В смысле? – Карен усмехнулся, - номером не ошиблись? – крутит колёсико, - у меня…
Трубка перебралась из правой в левую руку. Главврач потянулся к кнопке «отбой», но вдруг застыл.
- Лет двадцать назад ты не так со мной разговаривал, - трубка помолчала, - узнал?
Колёсико замерло напротив деления «0». Армен убрал портфель.  Он расстегнул ворот рубашки, и отвёл трубку в сторону, будто туда могли хлынуть воспоминания.
- Ты и тогда меня не слушал, как выяснилось. В общем, открылись новые обстоятельства.. По делу тех лесничих. Не гримасничай, всё ты помнишь.
Армен сграбастал пачку сигарет, пальцы предательски дрогнули. Он осмотрелся: этого не может быть. Тут не должно их быть, он регулярно привозил специалистов, не скупился на оплату. Докладывали: всё чисто: ничего, ни единого слова, не выходит за рамки кабинета.
Начальник взял себя в руки, с трудом зажёг сигарету. Надо просто успокоиться. Только однажды он явственно ощутил укол тревоги, но тут же отогнал дурные предчувствия: один из  агентства безопасности, вытряхивающего его кабинет наизнанку в поисках жучков, был незнаком; Армену тут же пояснили, что Разумов на больничном, а это-де их новый специалист, и он ничем не хуже.
- Армен, - по-свойски продолжал голос, - ты всё испортил. Сказано было: несчастный случай, а ты…Зачем Совенко отдал?!
Ни одно копьё недоброжелателя ещё никогда не  достигало цели, ни для того он столько лет строил свою крепость. Но сейчас всё по-другому: это были не гнилые копья из прошлого, а напалм, который швырял незнакомец как бы между прочим, незлобно, играючи. 
- Труп - на утилиз! Такой был уговор? Ты всё испортил. Я тогда жопу прикрывал перед комиссиями, не до контроля. А ты…Было бы шито-крыто всё. А теперь?
Короче, - вздохнул голос, - родня что-то накопала, - может, помог кто, - и про второго. Как там его? Прилукин.
Рука Армена дрогнула, он открутил крышечку с валидолом. Что этот идиот ещё скажет, значения не имеет, наговорил достаточно. И не боится, видно.  Голос он  так и не смог вспомнить.
- Молчишь? – не унимался неизвестный, - В общем, так. На дно лёг, и затих. Чтобы никаких там, сам понимаешь, эксцессов в заведении. Поспокойнее. Всё в рамках закона. Понял? Психов своих бережёшь, как зеницу ока!!! И не дай бог, Армен, не дай бог…Держи язык сам знаешь, где. У тебя там, вроде, контрактик левый, да, - хохотнул незнакомец, - намечается? А машинку чинить дорого встанет, - посочувствовал голос, - лучше новую возьми. А тут и немцы, да?
Армена бросило в пот.
- Как в твоей жизни всё хорошо складывается! Аж завидно.
Звонивший положил трубку, оставив главврача в состоянии оцепенения.
Армен Георгиевич выдохнул, откинулся на спинку кресла. Он вспомнил. Не  голос, -  а про тех, про кого он сколько жил, столько и помнил.
На этот единственный и не только этот, акт милосердия, как он окрестил его про себя, он всегда рассчитывал. Ибо знал: наворочено так много, что там по головке не погладят. Плохо ему там будет. Но ведь было и это.
***
90ые напоминали ему какой-то непрекращающийся кошмар. Тогда он работал в Судмедэкспертизе, в дежурной части, имел дело с другим материалом, если можно так сказать, более молчаливым.
Люди, которых по телевидению и в прессе называли «братвой», наладила к нему дорожку. Звонили, советовались. Сложно сказать, почему. Может, потому что он производил впечатление интеллигентного, непьющего (что соответствовало правде) человека. Приятное, с тонкими чертами лицо, обходительный, несуетной, малоразговорчивый. Помимо основной работы появился приработок, и не малый.
Он умел ладить со всеми, назначал экспертов на непосредственной работе: осмотр места преступления, и прочее; с удовольствием заменял товарищей, а при горячке вызывался ехать лично; никогда не отказывал. На него всегда было можно положиться: не пил, с женщинами меру знал: на утренний кофе никого не оставлял. Эти редкие качества очень ценили коллеги, любившие размах во всём, и, в свою очередь, шли навстречу.  Благодаря другому контингенту, обычный судмедэксперт не поднимался по служебной лестнице, зато вскоре обладал практически всей конфиденциальной внутренней информацией, не доступной для простого смертного: все коллизии, конфликты, и даже дела амурные; братва знала многое, и в дружеских тёрках раскрывали ему глаза. Зачем он им, всезнающим, Армен вскоре узнал.
- Слушай, тебе в дежурке-то не надоело? Человек ты дельный, - рассуждал его знакомый из другого лагеря.
Он также пафосно, как и Армен, умел говорить, имел интеллигентный вид, периодически находился в местах лишения свободы.
- А начальник ваш, как бы получше сказать…Старый он уже, Армен, - знакомый бросил камушек, и  замолчал, зорко глядя за кругами на воде. Будто знал, что попал прямо в цель. - Да, кстати! За Ваху от души! Вот.
Они были щедры. Может, им было приятно, если последние моменты пребывания на поверхности земли их товарищ проводил в достойной компании - Армен плохих специалистов не посоветует. Знали, что ни на крест золотой не позарятся, ни на деньги, которые непременно клали покойнику в пиджак.
Привозили, просили «сделать в лучшем виде, как при жизни», сували фотку, - всё, как обычно. Давали большие деньги.
А как-то раз попросили, чтобы в заключении кое-что подправили. Просивший был не из группировки, но позвонили те, кто заслуживал доверия.
От посетителя сильно разило спиртным. Армен кратко кивнул, и они недалеко прошлись. Он мог попросить кого-то, к примеру, Кротова: за него Армен (негласно имеющий полномочия, выходящие за рамки начальника дежурного отдела) мог поручиться, но не стал. Всё обсудили быстро и к обоюдной выгоде.
- В общем, нехорошо вышло, кхе, -  мужчина в наброшенном на строгий костюм халате держал руки за спиной. - Не так. Вам начальник мой звонил? – уточнил он с расстановкой.
- Звонил, - кивнул сопровождающий.
Тут гость как будто улыбнулся самому себе, мыслям, будто сам себе поддавал жару в бане.
- И-и-и, может, и оно, – он поднял глаза, - и так! – произнёс он странную фразу, - свыше виднее.
Он стоял с другой стороны стола, освещённого синюшным светом ламп, и едва сдерживал тошноту. Наконец,  принудил себя посмотреть вниз. Прижимал к лицу маску, только это мало помогало.
Бывший сослуживец, лежащий на столе, уже не мог ничего добавить; вообще ничего не мог. Мужчина пафосно положил руку сверху.
- Прости, Гавриков. Прости. Напиши, Армен, мол, упал он, в общем, бытовая травма. Родня убита горем, проверять не станут. А мне, ну и начальству, сам понимаешь, облегчение какое.
Армен проводил мужчину, тот ушёл на неверных ногах, предложив обращаться по любому вопросу.
Армен не постеснялся, обращался не раз. Совсем скоро станет тесно, и  ему устроили повышение. Директор психоневрологического интерната - место, несомненно тёплое, и очень удобное. Тот факт, что специализация, мягко говоря, не очень соответствовала, мало кого интересовал.
Под ногой несчастного Гаврикова он тогда обнаружил 2 тысячи долларов.
А незадолго до того, как получить вышеупомянутое тёплое место, к нему, под покровом ночи, привезли мужчину в камуфляже, с бурыми пятнами в районе живота и паха; от головы мало что осталось.
- Хотели в болото, - пояснял его знакомый, тот, что ранее привозил Гаврикова, - но боязно что-то. Сам смотри, в общем. Так-то никто не ищет уже. Сгинул. Куда вы там неопознанных деваете?
Армен насторожился.
Что-то такое он совсем недавно, что-то такое было. Вспомнил! Фото в газете.
«Пропали двое лесничих. Ведутся поиски». На фото почему-то был только один мужчина; вероятно, фото второго найти не успели. Вот ведь ирония судьбы. На фото он был незнаком, но жизнерадостным и с головой, а тут – вот он, рядом лежит, и уже почти без, губы скорбно сморщены.
Армен впервые позволил себе  посоветовать.
- В кочегарку бы завезли, мужикам пузырь дали, - пожал он плечами.
- Да ты что, Арменчик!! - замахал руками гость. - Им, алкашам, разве доверишь?
Позже он прочитал в газете, пойдя против своих правил, - после работы обычно не читал ничего, - что оба пропавших сопровождали приехавших на рыбалку москвичей. Лесничими их окрестили, чтобы поспокойнее новость подать. Москвичи, как выяснилось из других источников, тоже были не простые. Имели крепкие деловые связи с милицией, которая, фактически, крышевала криминалитет, связанный с незаконной рыбодобычей.
-  В общем, не дай бог! Никому. Армен. Слушай, кажется, Бочкина на пенсию отправляют, так что, - лысоватый мужчина погрозил пальцем. Понял меня, да?
Армен кивнул.
-  Бывай, - крякнул посетитель, и растворился в темноте, оставив Армена наедине с трупом и вопросами, на которые надо было ответить хотя бы самому себе.
Был такой пунктик: всё записать, увековечить, так сказать. Он должен всегда оставаться профессионалом, плевать на деньги, на «тех», кто ведёт свои игры, и уже много лет набивается в друзья. Правда была одна: правда настоящего патологоанатома, а им он был, есть и будет.
И Армен, не взирая на позднее, 3 часа ночи, время, взялся за скальпель.
Наутро стали названивать самые разные люди. Видимо, обзванивали морги, больницы, - пропал же человек. Армен дал указание отвечать всем одно и то же: «не поступало».
Измученная, с кругами под глазами, женщина, которую потряхивало от недосыпа, встретила его на ступенях старого здания. Он встретился с её глазами. Она что-то знала, как-то пронюхала.
- Что вы хотели? - Он постучал по табличке, -  вот график работы.
Он раскрыл зонт. Внешний вид Армена Георгиевича никак не вязался с его деятельностью. А, сказать по правде, он готовился к другой работе. Это заставляло его дышать по-другому, выше  нести тонкий профиль, чаще пробегаться по витринам с кожаными портфелями; и что греха таить, оценивающе посматривать на красивых девушек. Скоро он позволит себе всё.
- Отдай его мне, - услышал он еле слышный шёпот в спину, - отдай, прошу!!!
Из-за немногочисленных деревьев выступили ещё два человека, видимо, родня, и уставились на врача.
И он проявил первую и последнюю в своей жизни слабость. Вот они, стоят тут, у административного корпуса, а в метрах ста, в сером стальном морозильном нутре – тот, кого они хотят забрать. И откуда узнает об этом мент? Да ему наплевать уже. Если что, заменить,  и всё.
- Завтра утром приходите. Нет, не с самого утра, надо же по-человечески всё.

Психушка.
Маленькая, щуплая старушка с седыми короткими волосами осторожно вытянула нижний из пачки журналов на столике, и погладила глянцевую обложку.
Бабушка эта отличалась даже внешне: опрятная, спортивного кроя, кофта, мягкие брюки. Она присела,  открыла пёструю страничку журнала. Раздались шаги дежурной медсестры. Шлепок по руке не заставил себя долго ждать. Старушка не вздрогнула.
- Че тут делаешь? Все там! – окрикнула медсестра.
- Почитать, - внятно ответила женщина, и взглянула серыми, спокойными глазами. Руки нервно поглаживали обложку, - я посижу тут. Не хочу телевизор.
Медсестра закатила глаза, вздохнула, её халат едва не треснул. И неожиданно смилостивилась. Ей и самой не очень хотелось с психами, их рожи осточертели. А как они воняют…фу.
Она плюхнулась на диван, искоса посматривая на опрятную бабульку, потом с трудом закинула одну ногу на другую.
Вскоре послышались шаги. Медсестра быстро приоткрыла край халата, выпрямилась, и напустила  томный вид.
Шумной толпой  санитары проследовали наверх, возможно, в отделение для буйных. Последним шёл новенький уборщик.
Вообще, медсестра выбирала только санитаров, но уж больно новенький был хорош, ради него она бы пренебрегла правилами, но вот незадача – тот никак не шёл на контакт. Она и декольте под халат, и глаза от души подводила.
- Ну, что? – зевнула медсестра, глядя в спину предмету воздыхания, - чего пишут-то? – она рассматривала свои ногти, пошевеливая толстыми пальчиками.
- Разное, - слегка прошепелявила старушка.
- Ну-к, покажи, - потянулась медсестра.
Старушка торопливо перелистнула, и ткнула на заднюю обложку.
- Понятно, - резюмировала медсестра, - идиоты и есть идиоты. Государство только время на вас тратит.
- Танечка! Это вам!
Внутри у медсестры захолонуло. Она подняла глаза. Новенький протягивал шоколад. Она открывала-закрывала рот, как будто перехватило дыхание.
- Танечка, на пару слов? – тон Митрохина стал слегка требовательным.
Вилина покраснела, и кивнула старушке
- Пройдите к телевизору, в комнату отдыха, пожалуйста.
Иван про себя улыбнулся: он прекрасно слышал, как сама вежливость ежедневно обкладывает больных десятиэтажными ругательствами.
Как только бабушка скрылась, Митрохин взял медсестру за руку, и почти потащил за собой. Она не сопротивлялась. Такой мужчина, не то, что Саныч: вонючий и грубый.
Иван впихнул девушку в бытовку, закрыл двери, и усадил на старый диван.
- Раздевайтесь.
Ивана не отягощало чувство вины, поскольку семьи у него не было, любимой тоже. Медсестра, косясь на дверь, приспустила халат. Знаком он показал снять бюстгальтер тоже.
Митрохин подошёл совсем близко. Он положил ладони на плечи Вилиной.
- У меня  к вам просьба, - он наклонился, и поцеловал сначала одну, а потом другую, похожую на мяч, грудь; медсестра закатила глаза.
- Ка-какая?
- Небольшая, - ответил Иван, - мне нужны ключи…от кабинета Армена.
- Я…я принесу. Когда?
Через пять минут у обоих не было желания разговаривать. Она была похотливая и податливая, как кусок теста.
- Как можно скорее, - размякшим голосом сказал Иван, и знаком показал девушке пересесть к нему на колени.
***
От Виктории не укрылось то, как смотрит на неё молодой альтернативщик. Как, невзначай, что-то фотографировал, и прятал телефон обратно под халат. Последний раз это было, когда молодую девушку, новенькую, куда-то тащили: возможно, на «вязки». Девушка брыкалась, и на каждой её ноге висело по санитару. Дряхлая уборщица, без которой прекрасно бы обошлись, и та выслуживалась, шла рядом, то причитая,
- Ну, что ты, что ты…ничего страшного…Добра тебе хотят, дурочка!!!
То угрожая:
- Ну-ка смирно лежи!!! Её лечат, а она ещё недовольна. Вот так. Так.
Естественно, всё проходило под руководством Саныча. Они пронеслись мимо палаты Виктории, та успела увидеть, как за ними нёсся Павел; вот он вытащил телефон, и заснял мерзкую процессию.
Сейчас он тоже появился в дверях комнаты отдыха, отыскал глазами Викторию, словно хотел что-то сказать, но передумал, и скрылся. Лицо Павла было очень сосредоточенным.
Вика успела махнуть рукой, санитар просиял.

                Психушка. Знакомство с Ирой.

Она поплелась в свою палату, и прилегла,  привычно глядя  в потолок. Шум в голове постепенно оставлял, неясное разноцветное полотно раскладывалось на вполне определённые составляющие: палата белая, лампа жёлтая. Лосины смешные, детские, футболка – в арбузах. Впервые она улыбнулась. Почему её больше не кормят таблетками?
Решили больше не тратиться? Всё плохо, - это как когда живность откармливают на убой, а потом, когда уже всё, - прекращают. Или, наоборот? Вика мучалась вопросами. Надо бы поймать Пашу, поспрашивать. Лишний раз подставлять его не хотелось, женщина знала, что молодому санитару влетало будь здоров, хотя он не сдавался, гнул свою линию. Её вытащат, теперь-то уверенность возвращалась в тело, ноги, руки. Сегодня Виктория впервые как следует расчесала потерявшие блеск волосы, и соорудила подобие причёски.
Ей до ужаса захотелось посмотреться в зеркало. Здесь их не было вовсе, и она довольно быстро к этому привыкла. Вообще, человек привыкает ко всему, - констатировала женщина. Она успела привыкнуть к тому, что достаток, который она создала своими, в том числе руками, помогал ухаживать за лицом. Делал его лет на пятнадцать моложе, морщинки с удовольствием впитывали маски, а новинка косметологии - инъекции, - заставляли красивые, тонкие черты лица, напоминающие актрису Деми Мур,  сиять. Всё остальное она делала в «Дель Роса»,  девчонки никогда не отказывали. Виктория ходила в спортзал, иногда бегала. Здесь она прибавила килограммов пять-семь, сначала это было невыносимо, потом – приемлемо, кожа на лице и руках подсохла и слегка пожелтела.
Дверь открылась. Вика присела на кровати, и уставилась на женщину. Она, конечно, вспомнила. Сейчас та похудела, лосины свисали, а при высоком росте она смотрелась подстрелёнышем. Виктория бросила быстрый взгляд на руку пришедшей.
Больная закрыла дверь, её взгляд стал обычным, человеческим. Скрестив на плоской груди руки, как будто её знобило, женщина подошла к Виктории.
- Можно? – спросила она.
Вика опасливо отодвинулась, но кивком разрешила. Женщина села рядом.
- Что смотришь? Да они там все, у телека. Опять согнали.
- А медсестра?
- Ушла куда-то. Раньше, как пришитая, а сегодня целый день носится куда-то. Ира, - представилась гостья. Не дожидаясь ответа, она спросила, - ты тут как? Дай угадаю. Муж укатал?
Вика опустила голову.
- Что бедный, что богатый, да? – с горечью сказала Ира, и потянулась тощими ногами, сжав желтоватые кулачки. - Меня вот тоже. Звоню ему каждый день, телефон выпрашиваю, забери, мол, отсюда. Не могу больше. А он смеётся: «Конечно, - говорит, - Ира, - ещё чуть-чуть подлечат, и заберу!» Уже три года забирает, - невесело вздохнула она.
Чтобы прикрыть волосы на ногах, Ира стянула пониже короткие штаны. Виктория заметила, и, усмехнувшись, задрала свои. Несколько дней назад и на её ногах появилась бурная растительность. Это было кошмаром, поскольку убрать не было никакой возможности: станки и прочее запрещалось. Однако, кошмаром это было бы в её прежней жизни, здесь важнее было другое. Что они вообще живы. Что дышат, и разговаривают.
Викин смех сначала был похож на слабый кашель, она давно не слышала своего голоса. Закудахтала и Ирина. Женщины смеялись, хоть у обоих в глазах стояли слёзы.
Вика вспомнила визиты неврологических больных к ним, в центр. Вспомнила маленькую седовласую старушку, так похожую на её бабушку. Такие же ясные, серые глаза. Она очень выделялась на фоне остальных, с самыми ужасными диагнозами. Но и эти резво забирались на кушетку, улыбались, радовались возможности побыть нормальными женщинами; стеснялись своих волос, и запаха несвежих ног.
В первый раз Вика не совсем поняла, какого рода больных привезли. Как всегда, надела маску, перчатки, и приступила к осмотру, болтая с пациентом «о птичках». Женщины  отвечали приветливо, даже повышенно счастливо. Ласково называли Викочкой, и поминутно вздыхали.
- Выздоравливать надо, девочки! – от души пожелала Виктория, полируя машинкой пятки пациентки. Повисла неловкая пауза.
Присутствовашие медсёстры и сопровождавшая больных, переглянулись, Алла, так звали её клиентку, - вдруг замолчала.
Вика, в стеклянной защитной маске, медленно подняла глаза. Алла, виновато улыбалась, перебирая руками, напрочь лишёнными женской привлекательности, и не зная, куда их деть. Вика перевела глаза на персонал: те откровенно ужимничали, и смеялись у неё за спиной.
И до неё дошло. На лице Аллы лежал отпечаток невозможности.
Такие обычно маются в специальных коррекционных школах, потом их, и там отсеяв, переводят в специнтернаты, где они живут до конца жизни.  Алла вдруг ухватилась за то, что услышала, и закивала быстро-быстро, как будто бежала за чем-то очень важным для неё,
- Да-да! Да-да!! Выздоравливать, да!!! – она счастливо улыбалась, и уже по-другому, грациознее, сползла с процедурной кушетки.
Когда пациентка вышла, к Вике подошла начальница.
- У неё шизофрения, - сказала она, - с интерната других не возят. – Давай следующую. Там, смотри, у неё…
***
Они сидели долго, похоже, персонал устроил себе укороченный рабочий день; начальники давно ушли, а медсёстры в их отсутствие слегка ослабили присмотр.
- Думаешь, сойти с ума – надо что-то особенно? Нет. Меня, вон…А , да я уже говорила: муж - сюда. За что? У нас своя клиника была, небольшая. Я ведь врач. Да, не смотри так. Три года назад я по-другому выглядела: в костюме, на «Ауди».
Ира помолчала, то ли припоминая, то ли подбирая слова.
- Кого дети довели. Вон, как Егоровну.
По описанию Вика немедленно вспомнила старушку, похожую на её бабушку. Божий сероглазый одуванчик. Кому она-то помешала?
- Муж у неё погиб, душа в душу жили. Горевала сильно. А дети, нет, чтобы помочь, к себе забрать, подсуетились. Невестка сюда и укатала.
Вика смотрела на скуластое, что ещё более подчёркивала стрижка, безбровое лицо, и пыталась представить другую Ирину. «Брови выпали, - сообщила Ирина, - почти сразу».
С длинными волосами, которые бы скрыли скулы, Ира была бы привлекательной метиской.
- Сейчас меня трудно назвать женщиной, - засмеялась Ирина, и прикоснулась к ней рукой. Вика взяла женщину за руку, и слегка пожала.
- Как всё было? – осторожно спросила она.
- Я когда с ним, ну, встретилась. У меня ребёнок был, мальчик, - глаза Иры увлажнились. - А потом он сына ударил первый раз. Извинялся, я простила. Всё повторилось. Я так жалею, что сразу не ушла!!! Избил он Женю до реанимации. Что мой ребёнок ему сделал?! Я-то поначалу себя в руки взяла, когда дежурила у палаты, домой поздно приходила или вообще не появлялась. А как-то пришла, и вижу эта морда с кем-то любезничает, улыбается так, заигрывает. И я не выдержала. Чуть его не придушила: мой мальчик при смерти, а эта мразь…Он милицию вызвал, а меня трясёт так, что, ну вообще с собой не могу совладать, зубы стучат, всё плывёт.
Они меня скрутили, а мент, помню, глянул на меня
- Так у неё приступ! Тут другая служба нужна. Ну, и вот.
- А ребёнок?
- В детдоме он, - не поднимая глаз, ответила Ира, - но ему 17 скоро. Я мужу-то звонила, надеялась, что хоть вытащит, а там я уйду уже. А муженёк ушлый оказался. Зачем ему я? Так он единолично бизнесом владеет. Клиника вся его. Мы ж её вместе учреждали. А так я – недееспособна, и не могу быть владельцем. Вот так. Ещё и врал. Через врачей, как я потом поняла. Накачивали психотропными. А когда неделю не спишь, так плохо, всё, что хочешь, подпишешь. Отказалась я, в общем, от своей доли в его пользу. Ну, и всё. Он звонить перестал. На мои звонки отвечает, правда. Некуда мне, в общем, идти. Тут хоть кормят, поят. Научилась тут…
Ира выговорилась, и утопила лицо в ладонях
- Я даже ненавидеть его уже не могу. Вообще всё прошло. Приняла, наверное, как есть. Знаешь, раньше бизнесу когда училась, посещала курсы все эти, с коучами.
- А что с мальчиком? – перебила Вика.
- А что? Ему, как сироте, квартиру дадут. Потом, может, к себе заберёт. Заберёт, как думаешь?
- Он звонит?
- Звонил. Раньше. Он, в общем, меня лишили материнских прав. А сыну сказал, что я от него отказалась.
Похоже, у Иры действительно выплакались все слёзы.
Виктория обняла женщину.
- Обязательно заберёт, Ира. Но ты выйдешь отсюда. Раньше.
Ирка сгорбилась, её прорвало: вздрагивала, всхлипывала, швыргала, заходилась в плаче.
- Поплачь, поплачь, - гладила её по спине Вика. Перед глазами пронеслись все события, такие похожие, но тем не менее, разные, - я тебя вытащу, Ир, - серьёзно сказала Виктория.
- Ты б себя вытащила! – проревела Ира.
***

                Мармарис. Звонок Вежиря.
«Кто там ещё?»
Токалов выпростал руку из бледно-розовой простыни, и потянулся за телефоном. Вообще, здесь, за пределами, он предпочитал кнопочные. Но трезвонил смартфон: забыл выключить.
В окно бунгало шелестели беззвучно кроны пальм. Он встал и распахнул двери, тут же нахлынули звуки начинающегося тропического вечера. После моря он решил прилечь, да так и провалялся до вечера. Надо одеться, и в ресторан, что-ли, сходить. Там живая музыка, пару коктейлей. Он уже заприметил фигуристую, лет тридцати, с короткой стрижкой, она неплохо бы смотрелась на его огромной кровати. Токалов открыл бар, вытащил бутылку виски, положил лёд, и добавил сока.
- Да! – рявкнул он.
- Валерочка!
Карина.
- Я уехал. Приеду, позвоню, - Валера стянул шорты, и разложил на огромной кровати лёгкие брюки.
- Ты не позвонишь. Я в больнице…я не…
Он отсоединился, и, не глядя, бросил трубку.
Карина чудом осталась жива. Преисполненная самых чудесных ожиданий, - беременность - хороший козырь, - она отправилась к подруге на дачу.
 «Я богата!!! «Дель Роса» мой! Мо-о-ой!!!» - билось и колотилось  висках; в машине что-то играло, она всё время прибавляла громкость. «Теперь эти лохушки узнают!!!» Она имела  в виду всех: от бездарных школьных учительниц, ставивших ей двойки, до маминых подружек, прозябавших в нищете, но тыкавшим матери на её загулы то с одним, то с другим. По крайней мере, у неё всегда были деньги. И какая разница, как они заработаны. Особую неприязнь Карина испытывала к столичным  модельным агентствам: со своими 1метром 65, не смотря на длинные ноги, ей везде отказывали.
«Плевать на вас всех!!!»
Токалов не  успел предупредить, и на выезде с дачи, прилично под шофе, Карину занесло. Травма позвоночника, переломы обеих ног.  Телефон  Валеры теперь отзывался единственной фразой: «Абонент вне зоны действия сети».
Он вылетел, наспех собравшись, почувствовал что-то. Надо было срочно прояснить голову. И Мармарис идеально подходил.
Опрокинув пару коктейлей, он, наконец, переоделся. И телефон зазвонил ещё раз. Чертыхнувшись, Токалов взял телефон, и посмотрел на экран. Номер ровно ни о чём ему не говорил.
- Да.
- Привет, Токал.
Голос прозвучал уверенно, будто тот, кто там был, знал: трубку не бросят. И, действительно, Валера скривился, но не нажал «отбой». Он обтёр губы, ища глазами…и закрыл двери. (или что там?)
- Ну, - выжидательно ответил он.
После разговора он некоторое время сидел на кровати, скрестив пальцы рук. Звонок Вежиря, правой руки Крола, означал важность вопроса. В деловом мире это нормально: смотаться на денёк, а после вернуться. Но можно и послать. Кто сейчас Крол, и кто – Токалов: успешный бизнесмен со связями, которые позволяли в любое время заходить как к губернатору, так и в Управление МВД. 
Он крутил, взвешивал, слишком много лет прошло, слишком. И за всё это время – ни разу, ни звонка, ни напоминания о прошлом; ничего. Понятно, наблюдали.
В спортзале, куда он всё-таки решил зайти, мысли не покидали. Небольшой чёрный чемодан, лаконичный, и строгий, ждал в номере.

                Более чем холодный приём.
В тонированных окнах  «двухсотого» отразились столбы добротного забора,  за ним –  крыша особняка.  «Пришло время - сам Крол зовёт его, нуждается». А в начале!
Он почтительно внимал каждому слову из  раззявленного, хрипатого рта. Хотелось перенять и манеру разговаривать по душам: заходить издалека, не спеша, с расстановкой. Каждое слово укладывать ровно, правильно, уместно. Любил старик метафоры красочные. Сочувствие выказывал. Тут любой размягчался, дескать, не зло же держит батя, пожурит, да отпустит. И тут Крол поддавал жару: всё, обложен ты и тут, и тут, и там. И спасёт тебя - тут он указывал направление разрешения ситуации.
«А если нет, - настигал раскатистый голос удава, - хребет сломаю!!! Понял?!»
Хребты ломали редко, чаще – трясли долги, оберегали подопечных, лупцевали, превращая лицо в шар с опухшими чёрными выпуклостями глаз, угрожали. Умел Крол говорить и с братанами, и с властями.
Открывший ворота мужчина, смерив взглядом визитёра, жестом пригласил проследовать за ним, пересёк лужайку, и оставил ждать на грубо сколоченной лавке.
Токалов не успел поморщиться, как Крол лично вышел навстречу, широко расставив руки. Спускаться не стал, дожидался наверху.
«Не изменился, - мелькнуло у Токалова.
Он вылез из машины, кончиками пальцев, плавно, направил дверь.
Сутулый, рубашка старомодно заправлена в  тёмные костюмные брюки, выпирая шаром на животе, несуразные тёмные очки.  Весь какой-то средний: роста, наружности. Но голос можно было узнать из тысячи.
- Валера!
Точно! Удав из «38» попугаев, волк из «Ну, погоди». Что-то среднее. И хотя удав был гораздо добрее, Крол многих ввёл в заблуждение  задушевной бархатцой  голоса.
 - Приветствую, - сухо бросил Токалов, взбежав по ступенькам,  и расстёгивая на ходу пиджак. Увернувшись от объятий, проследовал в дом за хозяином. Старик передвигался как-то неравномерно. Выпить в своё время любил, но сейчас, наверное, завязал: годы не те. Больной: здоровье и раньше было не ахти, все знали. Невысокий, худой, с невзрачным, бледным, рябоватым лицом.
- Присаживайся, -  закрыв двери кабинета, указал старик на один из диванов. С облегчением опустился на другой, напротив, кинул очки на столик.
- Видишь, вась, - кивнул Крол на большую картину: море, пирс, маленькие белые домики,  -  обживаемся помаленьку. Ты ж у меня тут, в новом доме, не был, - с полуутвердительно-полувопросительной интонацией поинтересовался Крол. Поймав оттенок насмешки в кончиках рта собеседника, спешно добавил
- Ну, твоего-то поскромнее, а? –  рябое лицо ощерилось в улыбке, но тут же  скривилось, - ревматизм, - наклонившись, потёр беспомощно голень. - Старость. А ты ничего, молодцом. Смотрю, слежу.
- Михайлов – прокурор, друг твой, да? – кротко поднял он свои бесцветные брови.
Токалов ждал. Друг не друг, а не раз  уже обращался -  Токалов связи московские поднимал. Будет день, и вернётся должок, а пока пусть капает.
Крол, уловив нежелание говорить на эту тему, сразу отстал.
- Хотел как-то корефану помочь. Тебя попросить. Не стал. Не с руки как-то.
Скромничает. Валерий терпеливо ждал. Переход от  спокойствия к ярости у Крола был очень коротким:  уж это он навсегда запомнил.
- Времена какие были, - бесцветные глаза Крола уткнулись в пиджак собеседника, - настоящие! Честный вор-гордо звучало, -  Крол затянулся, - понятия были! А сейчас бизнес, бизнес… 
Токалов  терпеливо ожидая, когда собеседник перейдёт к главному, мельком взглянул на часы.
Кряхтя, Крол поднялся, достал из бара коньяк и пару широких стаканов.
-  Раньше, - Крол не поинтересовался, что будет пить гость, просто разлил и поставил перед Токалом, - чуть что, к нам, а сейчас - к ментам. Помнишь, васянь, очереди на приём: мы и за администрацию, и за милицию. Депутатская приёмная!
Крол выпил,  закусив лимоном. - А? – опять ощерился в улыбке старикан.
Токалов не притронулся – его это уже не трогало: честь, понятия, общак. Помнится,  Крол своей жене, всю жизнь официанткой проработавшей, бриллианты купил, лапу свою вот туда, в общак, запустил. Поднялись люди – спихнули быстренько на Сизаря. Отлучили. Крол закурил, закинув ногу на ногу, замолчал.
Чего он хочет?
Токалов занервничал:  кабинет  проходной, - вон,  вторая дверь за стеллажом. Там  явно кто-то есть: слушает и вооружён. Облизнув губы, бизнесмен откинулся на диване.
«Крутит, страху нагоняет. Напоминает. Да только нет никаких долгов за Токаловым. Может, и были, да не у него, а у босяка того, который на зону малолеткой попал, которого Крол под крыло своё взял, - отец просил».
Нет больше того босяка, нет и не будет. А долги свои тот уркаган малолетний отработал. Как освободился, так и начал службу: где разговорами, где кулаками. Где какой замут, туда и отправляли. Так что, не обессудь, Дмитрий Иванович Крольченко, «разошлись, - как в той песне, - пути-дорожки. Кому – почёт, а кому – неотложка»
- Крол,  ты ж не для того меня дёрнул, - не выдержал первым Токалов. – Решить надо чего, говори!
- Нетерпеливый, - перебил Крол, неожиданно легко для своих лет поднимаясь. – Ты думал, Валер, - у меня к тебе предложение деловое, да?! А просто так, к старику, к другу твоего отца, между прочим…эх…
- Ну, ты ж помнишь, раздрай был. Не порешали в тот раз. Хочешь, зайдём к тебе. С женой, - добавил он после небольшой паузы.
Быстро оказавшись сзади гостя, Крол выглянул из-за его плеча
- С женой?! В гости? – изобразил он удивление, и в Токалова впились водянистые глаза.
Так учитель, зная, что ученик не готов к уроку, всё же слушает его, склонившись над журналом, усмехаясь, выбирая момент, когда лучше прекратить  театр. Валера вздрогнул. «Вот оно как. Вот оно что», - лихорадочно соображал Токалов, - вот откуда.
 Костлявые, сильные пальцы Крола внезапно сомкнулись на толстой шее гостя.
- Семья, говоришь? - Крол враз остервенел. - Зазнался ты, вась, - старик не обращал внимание на хрипы, - это плохо. Нет у тебя семьи: ни прошлой, ни нынешней. Нет.
Токалов посинел, выпучив глаза,  хватаясь и отнимая ладони. Нехотя, Крол разжал пальцы. Валера рванул, тяжело дыша и откашливаясь, - перед глазами плыли синие круги, - к окну, ощупывая задний карман штанов. Не сделал и шага - из другой комнаты вылез  удалец в чёрной майке, пониже ростом, но гораздо худее, жилистее, и грубо толкнул, заломив руку.
- Не имеешь пра-ва! – взвыл гость, пытаясь достать мобильник левой. Парень заломил вторую, голова Токалова беспомощно свесилась. – Я…я…
- Ой, - Крол уже сидел на диване, нога на ногу, и курил, - васянь, как ты вот сейчас заговорил: я - то, я – это. А помнишь Сизаря? Упрямый был такой. Но куда деваться? Слушай, - перешёл на доверительный тон Крол, -  а кого ты, уё@бок в психушку запихал, а? Не свою жену? – прищурился Крол.
- Не твоё дело! – прохрипел Токалов, лишив главаря возможности поиграть в кошки-мышки.
- Ладно. Оставим. Не моё, - разгонялся Крол, - давай о том, что моё. Валер, я человек не злобный, не жадный, ты ж сам знаешь. Но не люблю хамства. Деньги где? – добро спрашивал удав, - за столько-то лет, чай, накопил, можно и поделиться, а? Что молчишь? Не вовремя, да? Ты тут такой весь крутой, белый и пушистый, во власть метишь. И друзья у тебя хорошие. Всё знаю, Валер. Только ты ими не прикроешься.
Самоуверенности у Токалова поубавилось.
Крол махнул парню в чёрной майке, тот ослабил хватку.
- А, кстати, жена-то твоя в курсах? – добавил старик, - кто муженька-то её вальнул? - тон опять стал ласковым, что означало самое худшее. - Не рассказывал ей? - притворно удивлялся Крол. - А-яй-яй! Валера, Валера.
Токалов скрипел зубами и ждал: что бы он ни сказал, не имеет значения. Молчать надо, хрен с ней, с женой – за неё Крол предъявлять не станет. Семейные, так сказать, рамсы, раскаяние изобразить, то-сё. Кстати, как вышла-то на Крола? Там, где она сейчас, почище зоны строгого режима. Да и вообще, Вике о прошлом он почти не рассказывал.
- Долго я ждал, Валер. Думал, ладно, переметнулся, дело хозяйское, - не ты первый, не ты – последний, но своих хоть не забыл. Нет - нет, да  поможешь. Смотрю: артель свою сколотил, дела пошли, растёшь. Думал: недосуг тебе. Сам знаешь, вась, много не надо, пацанам табачку подкинуть, на Новый год яблоки – конфеты без обёрток.
«Куда клонит? За себя-то забыл уже, и не напомнить…» - стало душно, Токалов жестом попросил у чёрной майки воды.
Тот налил, подал, Токалов  залпом осушил стакан в его руках.
- Да не ёрзай, - Крол перешёл на почти дружеский тон. - Вопросы обсудим, да по маленькой,  в баньку, а, васянь? Или  западло с нами? Вижу, - Крол встал, и подошёл к окну, выходящему во внутренний двор, где, якобы, невзначай прогуливался ещё один из свиты, - в падлу. Вась, ты  весь как  блестящий, новый локомотив, вперёд бежишь, вагоны у тебя отцепляют-прицепляют, меняют, ты можешь туда, а можешь – туда, да хоть вообще с рельсов сдрысни, и лети. Но есть один вагон, - повернулся Крол, -  ни отцепить, ни оставить нигде, он всегда с тобой. Прошлое твоё.
Прошлого было с лихвой. Ни отца, ни маму Токалов не знал, воспитывала бабушка, преподаватель французского, но недолго. Потом попал в интернат – первые университеты выживания. Там быстро погрыз всех, кто пытался мешок ему на голову натянуть, и опрокинуть. Отец, вечный сиделец, позаботился: Крола наладил приглядеть. Так и попал малец именно туда, куда надо: настороженный, с холодными серыми глазами, волчонок. Чётко понимал, что от него требуется, и выполнял лучше других. Отцу было бы не стыдно: из Токала вышел толк.
Дрожащий, обманчиво мягкий, голос Крола вернул Валеру к действительности, ныла шея, всё происходящее казалось нереальным. 
- Давай вспоминать. Отец твой за тебя просил. Не могу  смотреть, как ты в дерьмо превращаешься, беспамятное. Кто тебя десять лет назад отмазал, - в лоб начал он, -  когда ты Таньку, любовь твою ненаглядную, вглухую заделал? 
Токалова передёрнуло. Если бы не сидел, пошатнулся бы. Нашёл точку внизу, и упёрся туда.
-  Вещдоки, экспертиза, кто?  - продолжал злобно Крол, -  Михайлов твой? Или эти, как там твоя партия зовётся? Забыл, извини. Нет! Крольченко Дмитрий Петрович, собственной персоной. Кто протоколы осмотра стряпал, ментов, прокурора обихаживал, кто? – Крол развёл руками. – А ты с нами так, васянь?! –  нависая сверху, он поднял за подбородок оцепеневшего Токалова. – Поднялся? Оперился? – Крол больше не был похож на невзрачного дедка. Теперь внушительная фигура Токалова казалась съёжившейся и жалкой. Голос зазвучал более хрипло - удав начинал сжимать кольца.
- А кто, - отчего-то дрогнув, спросил авторитет, - ребят моих положил? – Думаешь, не знаю? Думаешь, дело давнее? Лёшка, Сашка, - лучшие  пацаны. Были.
Крол внезапно отошёл и встал лицом к окну, пронёсся тяжёлый вздох. Валера исподлобья метнул взгляд по сторонам, и на окно. Назад смотреть смысла не было, там, конечно, замер чёрная майка.
- А ты знаешь, - продолжил Крол после длительной паузы, - как я все эти годы Лёхиной матери в глаза смотрел? Знаешь?! Ей бы просто знать, куда к Лёхе придти. Или не помнишь?!
Валера мотнул головой.
- В глаза смотри, сволочь!!!!! – заорал Крол. – Не помнишь, как я их к тебе на завод послал? Одну машину обгорелую и нашли! С трясиной рядом! А ты горбатого лепил, что тебя вообще тут не было. Что улетел. А машину твою видели.
Поправив ремень, Крол прошёлся туда-сюда.
-  Прилукин, кстати, хороший был человек. Не то, что ты, гнида! Спра-вед-ли-вый.
Токалов оцепенело молчал – отовсюду  обрушивалось прошлое. Бряцало, стреляло сквозняком, напоминало скрипом тюремных решёток, шаркающими подошвами, грибком на ногах, затхлостью камеры. Настоящее - тут, рядом, за дверью, рукой подать. Только не даст Дед ему уйти, не даст.
- Что ты хочешь? –  Токалов не узнал свой разом севший, постаревший голос.
- Смотри, разговор клеиться начал, - ещё злобно, но уже остывая, проговорил Крол. – Чтобы ты знал, я, лично я, ничего и никогда тебе не прощу. Ты всех нас опаскудил. Раньше со всеми договаривались. Они к нам - с пониманием. Чего всё это стоило. Шаг за шагом условия отвоёвывали. И на тебе уже столько, что, - Токалов, продолжая, покачал головой.
- Парня этого знаешь? – с фото смотрел молодой лет двадцати: высоко поднятая стрижка с обритыми  висками, задорный, светлый взгляд.
Токалов молчал.
- Внук мой. А могло его не быть. Только есть на свете люди добрые. Не то, что ты, шкура. И я тебе, - опять его пальцы хищно потянулись к самому лицу Валеры, - хребет переломаю, если ты ещё раз, хотя бы пальцем, хоть бывшую тронешь, хоть ещё любую бабу другую. 
Крол кивнул бойцу в чёрной майке, тот быстро удалился, вернувшись с бумагой и ручкой.
- Чайку ещё принеси, - совсем миролюбиво добавил Крол. – Разговор тяжёлый. Но ты, васянь, сам виноват. Зазнался, делиться не хочешь, беспредел нам вот из-за таких, как ты, приписывают. Мы теперь, конечно, не то, что раньше. В тени. Скромненько. Но всё помним.
Извольте, как говорили раньше, - съязвил Крол, потирая руки, - сударь!
Не дожидаясь, спихнул оцепеневшего мужчину с дивана.
- Давай! Садись! – расхаживал нервно Крольченко, скрестив руки за спиной, - подписывай! – водянистые глаза впились в затылок, словно выстреливая каждое слово, - подписывай, и отпущу. Нет – здесь останешься, – и замолк.
Перед глазами у Токалова поплыло. Он выхватывал отдельные слова, верить не хотелось. Почувствовав движение за спиной, полуобернулся, - принёсший чай  замер сзади,  не собираясь уходить, - и склонился за столом.               

                День рождения заведующего психушкой.

Армен Георгиевич перебросил лёгкий плащ на левую руку, и, как много лет в подряд, взбежал (не без одышки), на четвёртый этаж. Он принципиально не пользовался лифтом, в отличие от своего заместителя, и приходил рано. Обозревал пустынное пока ещё пространство, и торопился скрыться в кабинете. Утро обещало замечательный осенний день. Он свернул в своё крыло, и в нос ударил этот запах. Главврач вырос в Сочи, и всячески это подчёркивал, мол, и климат не тот, и флора побогаче! Он не стал включать общее освещение, и в полумраке, приближаясь к дверям, жадно хватал этот запах. А тот становился всё больше, объёмнее, богаче.
Два огромных букета гиацинтов. Боже, как он мог забыть! Армен Георгиевич наклонился к столику у кабинета, и вдохнул пьянящий запах полной грудью. Все знали его слабость. Так уж повелось, что старший медицинский персонал из года в год соревновался с младшим, к которому примыкали и уборщики с нищенской зарплатой. Причём началось всё именно с младшего, более молодого и харахористого. Старшим ничего не оставалось, как ни ударить лицом в грязь перед начальством, показать, что они не хуже.
- С днём рождения, Армен Георгиевич! – выпалила секретарь, когда он вошёл.
- Спасибо, Алла Захаровна, спасибо. Поставьте цветы…куда-нибудь…я поработаю, - он торопливо закрыл изнутри двери кабинета.
Вообще-то, официально, кабинет располагался в другом корпусе, административном, но ему нравилось здесь; сюда то и дело приходили с докладами начальники отделений, сюда, в конце концов, приходил то и дело жаловаться Саныч, - негласный смотрящий, - как про себя его окрестил Армен Георгиевич. Серый кардинал. Нет, до серого кардинала Саныч никак не дотягивал. И Армен бы сто раз подумал, прежде чем доверить ему информацию. Исполнитель им с Артуром ой как не помешал бы: он почти всегда на месте, знает, где какой санитар, да и про больных в курсе;  На этом, в конце концов, настаивал Гюнтер. Саныч, конечно, был бы незаменим и в случае, если что-то вдруг пошло бы не так.
Посидев с несколько минут, Армен Георгиевич выглянул вновь
- Аллочка! Всё как всегда!
- Поняла!!! - энергично махнула головой сильно постаревшая красавица, которая ещё пыталась влезть в юбку двадцатилетней давности, отчего дышать было трудно, и напялить десятисантиметровые каблуки.
Она спешно нажимала кнопки вызовов, и терпеливо инструктировала каждого.
- Дим Саныч, привет! – поздоровалась секретарь.
- Виделись, -  оборвал Саныч, - ну чего там, будет, нет?
- Да, - тоном небожителя, включающего солнце для всех земных тварей, ответила Алла.
- Отлично!
- Как всегда, Дим, как всегда, - более проникновенно ответила секретарь. Она уже спустилась с небес, а, поскольку, о похождениях Саныча ходили слухи, а нездоровый флёр только разжигал в женском коллективе интерес, то на роль того, с кем можно наставить мужу рога, Дмитрий Саныч тянул.
Обзвонив старший медперсонал, а ему она всегда давала небольшую фору, Алла поправила накрученные с самого утра кудри, и глянула в зеркало, округлив губы. Она просто не имеет права провести бесполезно. Сидящий вечно на даче муж в эти планы не входил.
От двух огромных букетов у неё просто голова шла кругом, она терпеть не могла гиацинты.
Робко протиснулась голова  медсестры Вилиной.
- Ал Захаровна, привет!
- Здравствуйте! – секретарь деловито копошилась в компьютере.
- Сегодня, как всегда?
Вместо ответа Алла показала на настенный календарь: красный кружок возле цифры «15 сентября», и буквы «д.р».
Вилина кивнула, и исчезла. И без календаря каждый помнил: 15 сентября – день рождения Армена Георгиевича. Учитывая, что пятница, для старшего медперсонала это означало  застолье, а для младшего – возможность немного расслабиться ввиду праздника.
***
Саныч, который уже успел отмерить из бутылки в шкафу пятьдесят миллилитров, со своим спутником, громко смеясь, спускались с третьего этажа. Раскрасневшийся, он чуть не наскочил на Ивана.
- А, миротворец, мля!!! – заржал он, - приветствую. Что-то промелькнуло в его глазках, но тут же пропало. – Это…не в службу, Иван, на пару часов, подмени!!!! Паха-то..Ай!
Он недоговорил, и как дед на нерадивого внука, махнул рукой. Казалось, это разговор двух добрых сослуживцев, и не более. «Почему Саныч  не донёс?»
Протопавшая на каблуках Вилина, словно невзначай, коснулась Митрохина бедром, Ивану очень захотелось немедленно проследовать в её кабинет, но сейчас не время. Надо найти Пашу.
Заспанный Павел опоздал. Едва он вошёл, с повязкой на голове, Митрохин потащил его в каморку.
- Паш, они праздновать долго будут?
- Что праздновать?! – протёр глаза Павел, - И вообще: с какой целью интересуемся? – неторопливо прикуривал он, высунувшись в форточку, - ааа, ты про Вилину, чтоль? – обернулся он.
- На вопрос ответь!!
- В прошлом году, говорят, тортик с барского плеча и шампусик барин подогнал, - хохотнул Паша.
- Па-а-аш! – терпение Митрохина лопалось, -  оглох, что ли?
- Ну, чего Паш, Паш!!! Откуда я знаю?! Я здесь месяцев десять только. У Вилиной своей и спроси.
- Я не понял. Ты чё злишься? Не дала, что ли, тебе?!
Пашка напустил на себя безразличный вид.
- Я бы её спрашивал. Забей! - он выбросил бычок на улицу, - короче. С Токаловой я поговорил, с Ириной – тоже.
- Никто не видел?
- Нет. Я чё, дурак, что ли?! Женщины понятливее тебя, между прочим.
- Паш! – терпение Ивана подходило к концу. Санитар, такое ощущение, издевался, -  Саныча нет.
- А-а!!! - развеселился санитар, - дошло!!! У Армена ж днюха! – хлопнул он себя по лбу, – Вань, нельзя было сразу?! Корефан вчера приезжал. Мы до утра почти...
- Усугубили, - понимающе сказал Митрохин.
- Типа того. Голова чугунная, а ты ещё орёшь!
- Давай, в кучу собирайся. Сегодня или никогда. Понял?
- А что? - промямлил Паша. Лицо и уши альтернативщика после вчерашнего были стойкого красного цвета, - всегда готов, как говорится.
- Ну, если готов, держи ключ. Сейчас разузнаю, как там у них всё, где, чего. Через пять-десять минут здесь же. Я к дежурному врачу метнусь, подожди.
- Слушай, запри меня тут пока. Покемарю.
Паша, натянув на себя тёплый халат, свернулся калачиком прямо на полу.

                Иван Митрохин. Психушка.

Иван с порога оценил обстановку: дежурила молодая незамужняя Кышлина. Маленькие, быстрые глазки на узком лице, и стройная фигурка. Он перешёл в нападение, прикрыв дверь, и облапил девушку со спины.
- Ой, - тут же разыграл он спектакль, когда встретился с расширенными зрачками Кышлиной.
- Вы что?! – заорала она.
- Тих, тих, - Иван буквально отпрыгнул. Он сложил руки в умоляющем жесте, - извините, я перепутал.
Кышлина одёрнула халат, и двинулась на выход. Митрохин встал на её пути.
- Один вопрос. Что вы делаете сегодня вечером?
- Дайте пройти!!
- Пожалуйста! Ответьте. Вы сегодня похожи на ро…
- Отдойдите!!! – взвизгнула девушка, упёршись руками в его грудь.
- На розу! – договорил Павел, и обхватил её кулачки.
– Вы-пус-ти-те!!! – вырывала она руки, - Вы что, не понимаете?! У начальника день рождения!!! Мне надо быстрее!!! А времени уже десять!!! Мне идти надо.
- Куда? Отмечать?
- Поздравлять. Если не придёшь – у Армена Георгиевича память хорошая.
Кышлина, видимо, устала, или на неё подействовал запах одеколона. Митрохин тут же уловил.
- А давайте отметим его день рождения здесь, с вами?
- С ума сошли, что ли?! – на  лице девушки появилась хищненькая улыбка,  показались острые зубки.
- Сходите к больным, и начнём, - наглел Митрохин, - а вечером приглашаю в кафе. В ресторан. В караоке! Петь любите? Или танцевать больше? Я, знаете, как танго умею? Вы уме..?
Не дав опомниться, Иван задал следующий вопрос
- До скольки обычно гуляют?
- Допоздна. Сигарета есть? – спросила Кышлина.
- Конечно! – Иван полез в карман халата.
 Кышлина метнула оценивающий взгляд, и это от него не укрылось.
- А где гуляют обычно? – он приобнял девушку, слегка придвинув к себе. Та отодвинулась самую малость,  рука Ивана осталась на прежнем месте.
- Так здесь, на четвёртом, и сидят. Там  кабинет. В прошлом году, часа в два, наверное, собрались, уехали. В ресторан, что ли, Армен всех повёл. Ну, танцевать, покушать. «Фрегат», кажется. За городом
- Ясно. А как же такая красавица? Все гулять будут, а вы тут?
- Да что вы?! Поеду обязательно! А потом – сюда, дежурить. В прошлом году Евгения Борисовна не пошла, у зубного была, так он её премии лишил, - добавила Кышлина шёпотом. - Вот и делайте выводы!
- А санитары?
- Санитары, хоть и старший медперсонал, обычно у себя.
- Дмитрий Саныч, говорят, приближённый к телу. Это так?
- Да не, шеф близко никого не подпускает.
- А Арсений Мухтарович?
- Его - тоже. Не очень. Они не друзья, вы не думайте!
Врач давно забыла о руке Митрохина, обнимающей её её крепко и нежно.
- Да я и не думаю. Как с вами можно о чём-то думать? Так…можно ваш номер?
Кышлина колебалась недолго. Вынув небольшой листок, и карандаш, она высвободилась из объятий собеседника, и нацарапала номер.
«Вот они, врачи. Другая бы набрала цифры, мол, лови, сохраняй! Другое мышление, чёрт возьми. Ответственность!»
Он преисполнился уважения к Кышлиной, и посмотрел на часы. Они показывали 10.20 утра.
Пока что никого не встретилось. Иван самонадеянно подумал, что санитары (хоть и являлись старшим медперсоналом, на четвёртом этаже их не привечали), и вахтёры уже сели отмечать; как выяснилось, происходило это на первом. Завхоз, опять же, по рассказам Саныча, праздновал то с одними, то с другими, поскольку должность не предусматривала никакой точности в этом вопросе.
Больные тоже будто почувствовали некую свободу, то и дело выскакивали с дурным выражением на лице, напоминая ошалелых первоклашек. При них была только одна девушка-санитарка. Её Митрохин не видел прежде.
Когда он вернулся в каморку, Паша вовсю храпел.
Быстро закрыв помещение, и, для верности, водрузив железный штырь, Митрохин  спустился вниз. Сегодня было всё по-другому: главной медсестры, которая неизменно начинала маячить в коридорах, ожидая окончания обхода, не было видно. Не было видно ни дюжих санитаров, ни других медсестёр. По заведению витал новогодний запах шампанского и свеженарезанных апельсинов.
- Привет, Максимовна! Как дела? – поприветствовал Иван вахтёршу.
 Конторка была полна ключей, ключа начальника пока не было.
- Сегодня лафа, - ответствовала крупная, с двойным подбородком, дама с молодёжной стрижкой. – Сигаретки не будет у тебя? – ласково спросила она.
- Ирина Максимовна, свистнете, как главный уйдёт? А? – спросил он, передавая сигарету женщине. - Вот сюда, - постучал он по клочку бумаги.
- Конечно, - расплылась Максимовна, и закашлялась.
- А потом съесть надо! – добавил Митрохин, и зашагал прочь.
- О-ой, съесть! – весело сокрушалась Максимовна. Помусолив пальцы о сигаретку, она с удовольствием втянула терпкий запах табака.
Иван прогуливался по внутреннему дворику. Ввиду тёплого дня, оба кота лениво и уютно возлежали на пожелтевшей траве, котёнок, у которого заметно подросли ноги, а тельце осталось шарообразным, барахтался неподалёку. Покуривая, Митрохин неторопливо прошёлся до противоположного корпуса: тропинка, кирпичный забор, облезлая скрипучая калитка с нерабочим замком амбарного типа. Всё в порядке, обходить территорию Максимовна точно не будет. Вот её сменщица, та - да. Неукоснительно соблюдала инструкции, и лично, в сопровождении санитара, обходила несколько корпусов.
Он то и дело взглядывал на часы, чертовски медленно двигались стрелки.
- Вышел! – коротко сообщила вахтёр. – В смысле, ушёл.
- А зам?
- Пока нет. Мухтарыч же на больничном!
- Точно,  забыл.
Вот и хорошо. Мимо пронёсся завхоз. Он дохнул сильным запахом алкоголя, и пробормотал
- Ты ещё тут, что ли? - Пучков быстрыми шагами удалился.
Воспользоваться приглашением Вилиной  Митрохин решил позже.
- Да я не сплю, не сплю, – забормотал санитар, когда Иван отворил каморку, - пить охота.
- Мозги слипнутся!!! Бегом!!!
- Я быстро, к автомату, а?
- Бегом, сказал.
По мнению Вилиной, сегодня должны рассосаться совсем рано, поскольку де у Армена позже будут другие гости, и со своими он решил отгулять днём. Посему в 14.00 все, кроме дежурной санитарки, будут отпущены домой.
Паша вышел из лифта, и уверенно направился в правое крыло, карман отягощала пачка сигарет и флэшка.
               
                Психушка. Какие секреты скрывал компьютер заведующего.

Стало душновато, Павел расстегнул воротник рубашки под халатом. И вовремя, потому что оттого, что наивно (после незатруднительных манипуляций) выдавал на экран компьютер, и впрямь стало трудно дышать.
Павлу стало казаться, что за окном – не 2005ый, а, как минимум, начало двадцатого века, и что он не в психоневрологическом интернате, а где-то в богом забытом лепрозории на краю земли. Как же так? Неужели такое…? В полиции он повидал, но…
Как справедливо в своё время утверждал  преподаватель какой-то из непрофильных (профильные - компьютерные информационные  системы) дисциплин, даже незаряженное ружье раз в год стреляет, а ещё: даже самые опытные допускают досадные промахи.
Но для  Армена Георгиевича это не было ошибкой, он просто рассматривал компьютер, как удобное место хранения. Собрать в одном месте всё, что касалось его жизни. Почти всей жизни, потому что личной, как все знали, у него не было. Менялись барышни, имена которых не удостоились попасть в компьютерную память. Главной любовью была работа. И Павел очень удивился, а потом вошёл во вкус, и качал всё в подряд. Кадры из анатомички, страшные, реалистичные, были тщательно рассортированы по датам и годам. Порой какая-то заметка, предложение, и, наконец, цифры.
Слишком углубившись в прошлое, он решил копнуть ближе к дню сегодняшнему. С кем он имеет дело, Павел понял, осталось только надеяться, что ему удастся скачать всё безнаказанно, быстро, не оставив следов.
Одно то, что начальник интерната осуществлял, при поддержке немцев, подобные проекты, наводило ужас, и было достаточно, чтобы упечь за решётку надолго.
«Фрицы грёбаные!!! -  Пашка сжал кулаки. Захотелось покурить, но нельзя.
Имя Гюнтера Шварца ему ничего не говорило, пояснений не было. Проект состоялся два года назад, в 2003 ем, прошёл «успешно», непременным требованием было участие 2/3 больных интерната.
Последняя запись была сделана несколько дней назад, и опять Гюнтер Шварц. Гюнтер. Удача тут тебе улыбнулась, значит. Сколько ж ты забашлял, если запрещённые (название препарата фигурировало нагло, открыто) лекарства психам, как аспирин, раздавали, а потом по полгода, и больше, тщательно записывали. А главврач, а зам его, а персонал?? Люди они вообще? Или клятву Гиппократа дал - клятву  забрал?
Паша потёр покрасневшие глаза, у него в горле пересохло и непонятно, от чего больше: от чудовищного преступления, которое – вот оно, тут. Всё задокументировано. Или от того, что хотелось курить.

Санитар почесал подбородок. Кроме проектной информации, Армен скрупулёзно записывал спорные случаи реабилитации, напротив некоторых фамилий – значились непонятные сокращения.
Быстрые шаги того, кто направлялся к кабинету, Паша уловил сразу. Спешно закрыл компьютер, сохранил информацию, выдернул флэшку. Бросило в дрожь: Армен? Нет,   он со своими сейчас, в администрации, поздравляется. Шаги принадлежали мужчине. Павел бросил быстрый взгляд на шкаф, с его комплекцией он мог спокойно там пересидеть.
Тот, кто подошёл, потоптался, потом, вероятно, вынул телефон, пару раз сказал: «Алло! Алло!», и уверенно вставил в замок ключ.
Пашка приоткрыл створку шкафа, возблагодарил щёголя Армена Георгиевича, - здесь висело множество пиджаков, плащей, пальто, - за то, что ему всё же удалось. Вошедший в спортивном костюме: среднего роста, подтянутый, в бейсболке, зачем-то оглядел стены с бесконечными регалиями шефа, а потом резко повернулся.
Пашку огрело: «Зам же на больничном!», из-за резкого движения очки сверзились на пол. Тонкая, лёгкая, как ноги паука, оправа, упала под ноги.
- Чёрт! – прошептал санитар.
Слава богу, Арсений Мухтарович ничего не заметил. Он извлёк из стола начальника два файла с бумагами, и быстро покинул кабинет, оставив Пашку в полном тумане.

Выждав, Павел решил, что пора выбираться, запихнул флэшку в задний карман джинс.

                Митрохина выводят из игры.

Митрохин напевал себе под нос, выходя во второй раз покурить в ожидании новостей. Потом не вытерпел, и набрал сам.
- Есть чего? – буркнул Иван.
- Не то слово.
«Прав, значит, Паха. Мутит Армен, и давно».
На втором этаже бесшумно открылось окно. Быстрый, короткий свист даже не успел напугать. Митрохин завалился на ступени, с сигаретой в руках, на глаза хлынула кровь. В распахнутом окне второго этажа мелькнул чей-то силуэт. В метре-полтора от тела валялся окровавленный кирпич.
Когда новенькая медсестра вышла покурить, то охнула, и растерялась. Голова Митрохина
- А тут…На помощь!!! Ой…как же это…
В конце концов, долг пересилил страх. Трясясь, дежурная подошла поближе,  отодвинула воротник, и прижала два пальца к артерии. Слабый пульс ещё прощупывался.
- Алло! Алло! – кричала девушка, - мне нужна помощь!!! Тут…из персонала…Упал, в общем, - она перевела взгляд на распахнутое окно.
На самом краю, стояла банка, какую курильщики обычно заводят в подъездах, на балконах.
Тот, кто спустился раньше дежурной, тщательно убрал кирпич, камни и мусор. Мол, сидел человек, курил на окне, - сколько раз можно говорить, опасно!!!
Он проверил пульс – санитар дышал, зрачки реагировали.
- Полежи тут немного.
Мужчина обыскал карманы, забрал ключи от запасного выхода, и выскользнул прочь. 

                План почти провалился. Пациентка Егоровна, бывшая учительница. Побег.

- А ты ничего, - изрёк, пошатываясь, врач.
Он держался за стену. Старый лифт трясло, будто это был аттракцион «американские горки», а в здании было не четыре, а все 124 этажа.
«Только бы отстал!» - стучало в висках у Виктории. Стоять было трудно, новый препарат  давал о себе знать: ноги сводило судорогой, но даже большие проблемы не остановили бы её сейчас.
Она запрещала себе думать о том, как там мама, что творится в салоне (молилась, чтобы девчонки вывезли, выдержали, не сдались!!!); за Витю не переживала – он в надёжных руках. Поступил в колледж.
Белый халат сотрудницы прачечной оказался впору. Ирина, молодец, всё сразу поняла: уселась в самом конце комнаты отдыха, и, улыбаясь, никого оттуда не выпускала. Женщины не буянили, возвращались на свои места, не выясняя, где медсестра. Блажко несколько раз порывалась выскочить в коридор, но Ира терпеливо успокаивала
- Светочка, подожди. Подожди, немного подожди. Давай чайку! Пей! Пей, Светик!
Светик округляла глаза, что-то пыхтела.
«Подожди, Светик, совсем чуть-чуть!»
Шаги старшей медсестры, хоть и не такие твёрдые, как обычно, раздались вовремя. Гречихина, с большой неохотой, спустилась после поздравлений, она уже записалась на макияж, поэтому предстоящие перед рестораном несколько часов не портили настроения.
- Давай, Светочка! Не подведи, милая!!! – Ирина ласково подтолкнула Блажко к выходу. Та, как упрямая корова, не желала никуда идти. – Ну, давай!!!
Света успела встать на цыпочки, провернуться вокруг себя, сведя обе руки в бутон как можно грациознее, после чего рванула в коридор. В этот момент Гречихина поравнялась с комнатой отдыха.
- Что…
Дальнейшая фраза потонула в потоке изощрённых ругательств. Тучная медсестра орала так, что бедная балерина от страха не могла остановиться.
- Пучко-о-ов!!! – заорала, вся мокрая, старшая медсестра, ругаясь, плача, и  бессильно колотя «сумасшедшую корову». – Да я вас всех!!! Да вы что тут думаете?!
Ира, наконец, открыла проход. Больные, одна за другой, трусили из комнаты отдыха, и столбенели перед совершенно обалдевшей медсестрой, которая поскользнулась на каблуках, и теперь сидела в луже…
За две минуты до этого в палату Виктории просунулась мужская рука с мешком. Стараясь не терять ни секунды, - какое бы ни было шоу, оно быстро закончится, медсестра обнаружит её пропажу, - Виктория облачилась в халатик, тесноватый в бёдрах, и выскочила из палаты, почти на бегу подхватив тележку. Её заботливо оставили в углу. Нажимая кнопку лифта, Виктория дрожала. Вкатив тележку, она встала спиной к выходу. Сердце заколотилось, когда  немощный лифт задрожал, и впустил сильный алкогольный запах. Виктория так схватилась за тележку, что её пальцы побелели. Тот, кому принадлежал запах, как только лифт тронулся, подошёл вплотную, чуть не навалившись, и схватил Вику за запястье.
- Что вцепилась-то?! Новенькая, что ли…, - красное лицо молодого врача вынырнуло откуда-то сбоку. И эта манипуляция стоила ему потери равновесия. – А ты ничего, - заявил он, с трудом поднимаясь, - симпатичная. Врач явно был настроен на более близкое знакомство.
Вика молчала, в голове прокручивались слова Митрохина.
- Спустишься на первый, пройдёшь несколько метров вправо. Не перепутай двери. Там ещё кастелянша. Идёшь к последней двери. Ну, типа, покурить, если кто-то и увидит, то ничего страшного, там тётки постоянно бегают.
Врач, в приличном подпитии, никак не отвязывался,
- Постой, я тебя где-то, где-то видел…Идём выпьем! – объявил он, и схватил девушку за руку уже довольно сильно. – Если что, прикрою, - пробормотал он.
Та неожиданно развернулась, оказавшись вплотную с неугомонным врачом, и, не церемонясь, резко толкнула тележку за собой. Врач не удержался.
- Ну, ты...м-м-м, - замычал он, хватаясь за стены, и пытаясь встать. Ему на удивление быстро это удалось сделать. Мужчина резво ухватился за тележку
- Никуда я не пойду! Вези!!! – он стал забираться в тележку, кряхтя, закинул одну ногу.
- Ну-ка пошёл вон отсюда!!! – заорала Вика, - тебя сейчас вырвет, а мне стирать?! Кто бельё будет перестирывать?! Да я на вас…
- Понял. Не надо никуда…Я всё понял.. Уже ушёл.
На самом деле никуда он не ушёл, а встал, как столб, и смотрел на удаляющуюся Викторию.
- Эй!!! А ты куда вообще? Ты где там?! – не унимался он.
Вика спряталась  за  переплетениями старых труб, в нише. Она с трудом сдерживала слёзы, и кусала губы, что не разреветься. Приставала, вроде, удалился.
Но это ничего не могло изменить.
Дверь была заперта.
Сейчас там, наверху, всё успокоятся, медсестра примет душ, переоденется. И тогда всё.
Виктория прикрыла глаза.
- Ой, ты что тут? – раздался тихий голос.
Тихо, как привидение, возник небольшой силуэт в белом халате, и Вика вздрогнула. Старушка подошла к ней поближе.
- Свои, - шепнула она, посветив фонариком, - пойдём! Я сюда тропку натоптала. Идём, идём!!! Покурить хочешь? Только никому!
Не веря удаче, Виктория вышла из укрытия, и пошла следом за женщиной. Та миновала закрытую дверь, и пошла ещё дальше.
- Я с кастеляншей задружилась, - поясняла оторопевшей Вике старушка. Та самая, в седых волосах, пациентка психоневрологического интерната, так непохожая на остальных.
Она закурила.
- А вы меня не помните? – спросила Вика.
Старушка долго не думала
- Помню. Память у меня хорошая, учителем работала, - вздохнула она, - к вам приезжали, всё помню. И тебя тоже...
Вика сжала руку старушки.
- Ну, ладно…я…
Ничего не говоря, она прошмыгнула к калитке в высоком кирпичном заборе.

По счетам. Ранение Крола.
Крупный мужчина в расстёгнутой рубахе приоткрыл глаза. Ещё расплывалось, но очертания вокруг прорезывались из тумана: картина с пирсом, диван. Приглушённо разговаривали двое.
- Яшиной подруги цифры помнишь? Пусть подъедет. Надо ж, - он помолчал, выпустив дым, - узаконить.
- Наберу её.
Заметив шевеление,  Вежирь ткнул лежащего в бок.
- Ожил.
- Слушай, у Яши все супруги - юристки или адвокаты, - заметил Вежирь.
- Наверное, до постели спрашивает: «Мадам, а вы адвокат?» - каркающе рассмеялся Крол.
- или юрист?
Токалов застонал, и начал подниматься.
- Тих, тих! – осадил лежащего Вежирь, - резкий ты больно.
- Всегда он таким был. Говорят ему, а он своё, - прохрипел голос, который нельзя спутать ни с кем, - Валера, Валера!!! – с укором добавил Крол.
Крол встал, обошёл сидящего с согнутыми коленями.
- Вставай!
Токалов молниеносно схватил протянутую руку, хрястнул её изо всех сил, другой потянувшись в задний карман Крола. Вежирь среагировал молниеносно: потянулся к голени, но это не имело значения: старик взвыл от боли, и на него смотрело дуло собственного пистолета. Тяжело дыша, Вежирь замер. Токалов сорвал с себя рубаху, отбросил в сторону. С пистолетом в руке он медленно отходил вправо, минуя стол, к окну. Не сводя глаз, сграбастал все бумаги на столе.
- Ну, ну, Валер…ты, кха, ты это…- левая рука Крола безвольно свисала.
- Узаконить, сука...Сейчас вас двоих тут узаконю, - он не спускал глаз с Вежиря, и потянул спусковой крючок, - Сравняю, - тяжело дыша проговорил Токалов.
- Да что ты?! – начал старик, - мы же..
Раздался выстрел, старик рухнул с окровавленной рукой. Вторая пуля окровавила Кролу живот. Вежирь резко разогнулся. Токалов раненым зверем прыгнул к окну. Он повернулся, чтобы покончить с обоими, да так и застыл с удивлённым выражением лица. Вежирь бросился к патрону.
Обеими руками Валера схватился за древко, нож глубоко вошёл в грудину, внутри нестерпимо жгло, и не давало вдохнуть хоть немного воздуха.
- Я не.., - и он криво завалился на бок.
Крол, тяжело дыша, подозвал Вежиря, который шёл рядом с носилками.
- Набери …Армен….Виктория зовут. Срочно.

                Операция по захвату. Херр Гюнтер.

Никогда не знаешь, когда на тебя обратит внимание Его величество Случай. Младший лейтенант Серов доедал уже второй из заботливо завёрнутых мамой бутербродов, а старший бросал насмешливые взгляды, не забывая цепко посматривать перед собой на редких прохожих, и на часы.
- Без двадцати пяти, а Германа всё нет, - изрёк Прядилин.
- Пафосное бестечко-то, - дожёвывал Серов, - ничего там не перепутали?
- Там ничего, будет тебе известно, не путают. Такое на Кирова одно. Заведение. Тэк-с, - Прядилин начинал нервничать, - без двадцати.
- Одно?
- Ну, с вип-комнатами, - пояснил старший.
Напарник нервничал, и хватался за телефон. Они проторчали около часа на неприметной (не для службы безопасности заведения) площадке у торца, вдоволь напившись кофе, и бегая по одному отлить. Сгущались сумерки.
Серов мечтал о расследованиях, анализе, допросах и погонях. В «наружке», он, конечно же, временно. Связей у младшего лейтенанта не было, а все лакомые места  как водятся, заняты. Вот напарника,  одинокого, 40 летнего, всё устраивало: нерегламентированный график, и прочие, связанные с этим неудобства, компенсировались приличной для стажа и звания  оплатой.
Кнопочный аппарат просто взорвался у Прядилина в руках.
- Понял! Принято, - он нажал отбой, - вот жучара!!! – старший потёр глаза с набрякшими веками.
Тот, кого ждали, успел поменять место встречи с улицы Ульяновых на Кирова, оставив неизменным лишь время; до 20.00 оставалось ровно 18 минут.
- На Никольскую!!! – проорал Прядилин, - жми-и-и!!!
-  На мосту народу!!! – лейтенант вцепился в руль, - пятница!!!
Старший не услышал.
- Да, товщ нерал! – отчеканил напарник, схватив другую телефонную трубку. - Понял. Да.
- Взлетай, значит, мать твою!!!! – выпучив глаза, заорал старший. – Жми-и-и, родной!!!!
- Сплошная!!!!
- Жми-и-и-и-и-и!!!!! Разберёмся!!! У генерала!! На контроле!!!!
Прядилин, как фокусник, материализовал синее ведёрко мигалки. Старший открыл окно, и выставил её на крышу, – та заверещала.
 - А то без дела валяется, - пояснил старший.
- Мы же…нам же, - Серов потерял дар речи, - нельзя.
- Мост проедем, сниму. Гони!
- Он же врач? – крикнул Серов.
- Ну!
- Непохоже!!!
Прядилин в ответ хмыкнул. Губы сомкнулись, лицо всё больше каменело.
- Чёрт!!! Упустим, как всегда, найдут козла отпущения.
-  Сообщили же вовремя.
- Да что ты?! – усмехнулся старший, -  эти сучки задарма хлеб жрут, сидят на жопе ровно. Звания да санатории. Что у «них», что у «нас». Подтвердишь, если что. Понял?
Серенький кивнул.
Когда они вышли из машины, было совсем темно. Рядом с «Сагой» - симпатичным заведением с дискотекой и хорошей кухней, соседствовала закусочная. У дверей кафе-ресторана, с  роскошной, не смотря на класс заведения, подсветкой, кто-то курил, входили-выходили молодые, в большинстве своём, люди.
- Жди, - старик вытащил с заднего сидения пиджак в клетку (из немнущейся ткани), взял портфель, нацепил очки, и вышел из машины. Вот он попал в освещённую зону, Серов хмыкнул: ни дать, ни взять, предприниматель средней руки: пиджак, джинсы, футболка, кожаный портфель.
- Закурить не будет? - Прядилин напряжённо всматривался в лица, успевая охватить тех, кто оказывался с ним справа или слева.
- Держи, батя!
Из стайки молодёжи, гуляющей явно на родительские деньги, отозвался шустрый парень.
- Спасибо! - Прядилин бросил сигарету, и вошёл внутрь. В открытую дверь полились звуки саксофона.

Серов сосредоточился. На переполненную стоянку въехало такси, притормозив у самой дороги. Высокий худощавый, в бейсболке, вышел, осмотрелся, хлопнул дверцей. Раздался женский смех, с другой стороны к нему присоединилась девушка. Мужчина кивнул, и они двинулись к заведению.
Они поравнялись с машиной наблюдения, Серов разглядел светлые волосы спутницы, спортивный костюм яркого цвета.
Что-то не так. Заверещала телефонная трубка. Лихорадочно младший лейтенант  прижал к уху нужную.
- Перехватили только что, объект с неизвестного номера звонил, - сообщил мужской голос.
«Какого чёрта?!» - Серов не выпускал из виду парочку.
- «Миндаль», - в голосе невидимого, который тоже целый день был «на нерве», явно слышалась досада, - в 20.30.
«Какой «Миндаль»?»» - Серов вынырнул из машины, наспех пригладив волосы и отряхнув крошки со штанов..
Он успел заметить, как брезгливо незнакомец обходит тусующихся перед «Сагой», как надвинул поглубже кепку, когда по нему ударил луч света. Как  держал за руку даму: как ручку портфеля, даже с некоторой неприязнью.
Звуки саксофона приятно оглушили, а навстречу уже двигался напарник. Ворот расстёгнут, в руках пиджак и портфель. Серов подошёл к стойке меню. Прядилин, слегка задержавшись возле, - покопался в одном, а после - в другом кармане, обронил ему в спину.
- Снаружи.
- Угу, - отозвался младший лейтенант.
Он в зале, голову на отсечение. Перед Серовым пронеслась вся его короткая милицейская  жизнь. Он взглянул на часы: риск есть, но и времени, минимум, полчаса в запасе. Была не была. Он рванул вглубь, миновал первый, и второй залы.
- Молодой человек, там всё занято! – за ним увязалась девушка.
Полминуты. Полминуты на то, чтобы удостовериться, подать сигнал.
Здесь музыка звучала потише, и народу поменьше. Он припоминал фото, ошибиться нельзя.
Мужчина с девушкой потягивали коктейль, вяло перебрасывались словами.
- Простите, бога ради! – незнакомый, сильно набравшийся, парень едва не растянулся у  столика.
Девушка бросила взгляд на спутника. Пьяный, улыбаясь, пытался встать, и притянул к себе спинку его стула. Мужчина,  сидевший спиной, не шелохнулся.
- Вали отсюда! - Серов услышал голос дамы, но гипнотизировал затылок её спутника.
- А ба-бан-кетный зал…
Он повернулся. Красивое удлинённое лицо, мелкие морщины,  жгуче-чёрные глаза, седина. Изящные пальцы держали телефон. На фото он был явно моложе.
Лейтенант выставил вперёд руки
- Понял, понял, - с трудом лавируя между столами, парень удалился.
Покинув поле видимости, Серов пулей вылетел наружу. Запыхавшись, выдохнул в трубку.
- Есть.
За несколько минут он страшно устал.
- Почему не сообщил о корректировке? – напустился Прядилин. - Чёрт те что. Выговор хочешь!?
- Антон!
- Отставить Антон! Последнее предупреждение! – Прядилин нервничал. – Рви!!!
- Уже едут, - тихо сказал Серов.
- Не понял. В «Миндаль», мать твою!!!
- Опергруппа выехала. Сюда. Он в зале. Кстати, вот и второй. Херр, так сказать.
В «Сагу», блеснув лысиной, вошёл очень высокий, в светлых штанах.
- Какой херр?! Сейчас нам такой херр от генерала.. не снилось!!!
Серов нажал отбой. Высокий, лысый прищурился от яркого света, и, улыбаясь, прошёл в зал.
Серов стремглав бросился следом, и молниеносно превратился в подвыпившего, бревном свалившегося под ноги незнакомца. Тот не знал, в какой зал ему надо, и остановился на полминуты, но и этого   Серову вполне хватило. Он валялся, и, пьяно улыбаясь, бормотал
- Ой, изи-ни-тиии Я..чёта я…та…ой..йеуэяее..
Серов попытался приподняться, и встать на все четыре, но потерял равновесие, и опять упал.
Мужчина не спешил реагировать. Прищурившись, он рассматривал молодого человека, как насекомое. Вот он отвёл глаза, и достал сотовый.
Серов никак не мог встать. Но, вот, у него получилось. И в следующий момент он, прикрыв рот, и выкатив глаза, словно сейчас от души блеванёт, крепко ухватился за светлую штанину мужчины.
Тот брезгливо поморщился.
- Оу! - от неожиданности выронил телефон, попытался оттолкнуть парня, и заорал, - шайссе! Шайссе!!! Севьиния!!! Эта тут пианий!!! - повысил голос лысый.
К нему тут же подскочил охранник, ухватил Серова за грудки.
- Пошёл, б..! – ткнулся ему в лицо кулак.
Высокий исчез, определившись с залом. Серов резво вскочил на ноги, и, игнорируя вопли охранника, набрал Прядилина.
- Не путаешь? Чёрт, а!!! – с досадой взъерошил волосы Прядилин, -  его охватили противоречивые чувства, - твоя эта самодеятельность…
- Отвечаю, - ответил напарник.
У Серова колотилось сердце, но какое-то десятое чувство, которое на службе у Его Величества Случая и Её Величества Везения, подсказывало: всё ок.
               
                Кассета от Карины.
Когда  вернётся к обычному ритму жизни, Вика не знала. Буквально заставила себя не убежать, не скрыться, не отсидеться в каком-нибудь маленьком сельском домишке.
На опознании она не удержалась, разревелась. Выражение лиц покойников обычно, даже самых вредных, становится кротким, но лицо бывшего было насупленным, даже злым, брови сдвинуты к переносице, будто в следующий момент он откроет рот, и оттуда посыпятся ругательства, как тогда, когда он отчитывал подчинённых. В интернате развернулась настоящая охота на ведьм: в кратчайшие сроки была проведена проверка каждого больного, половина «так называемых» больных вернулись домой.
Ради Вити, ради мамы и отца ей надо быть в этих стенах, терпеть визиты молодого («дотошного». Почему во всех книгах эти два понятия соседствуют?) следователя; для него она давно перешла из «подозреваемой» в «пострадавшую», частично азарт в глазах пропал.
Поскольку материалы были предоставлены, молодой следователь очень скоро понял, с кем имеет дело. За такими людьми, как Токалов, водились долги из прошлого. А долги надо отрабатывать. Жаль, вдова ничегошеньки не знает, т.к. происходило всё задолго до неё. А так бы и мотив: муж денежный, любовник – классика жанра. Но ни черта не сходилось, поэтому следователь Вертюгов упокоился, сосредоточившись на личности покойного. Он никогда ещё не имел дела с настоящими, из «мафии». Раньше, в школе, ему казалось, что они семьями живут в огромных домах с бассейнами, а на ужин им подают исключительно омаров или что там у них, у богатых, принято.
Уже во время работы, ближе познакомившись с представителями этой, ненашей, непризнанной официально ни в одном документе (а ведь они существовали бок о бок с мирными строителями социализма, в перестройку, расцвели пышным цветом в 90ые, когда зарождались эти самые капиталистические отношения, и плавно перетекли в большой бизнес, сохраняя, в общем-то, никем не учитываемые и ничем не облагаемые, только свои капиталы), Вертюгова ждало много разочарований. Крёстные отцы были непохожи на Аль Пачино, жили (по крайней мере поначалу) в обычных квартирах, тоже ели борщ, а ряды их пополнялись за счёт молодых, ознакомившихся с тюремным уставом, парней. Являли собой сложную организацию, не хуже финансовых пирамид, и говорили о них исключительно с уважением: народу очень импонировало то, что есть-таки Робин гуды, которые, пусть и за их кровные (помогали выбить долг, к примеру, но за это брали мзду) но могли реально помочь; кому надо – настучать, а кого и – вразумить. И как ни крути, они знали реальную криминальную обстановку, к ним прислушивались многие уважаемые, признанные, при постах, официальные лица.
Вдоволь накопавшись в финансовых делах бывшего кандидата в депутаты Заксобрания, Вертюгов понял: там ничего интересного. Вернее, всё было интересно, и обычно. А, вот, резонансное, ничем не закончившееся дело десятилетней давности, вот это – да. Вот где интересно. Но к звонку домофона с утра пораньше, в выходной, следователь отношения не имел. Он гостил в родительском доме за городом, крепко спал, а старушка-мать, боясь разбудить, на цыпочках бродила возле комнаты сына, и радостно прислушивалась к его храпу.
Викторию ещё знобило от пережитого. Она прошлась к видеофону: незнакомая девушка на экране смотрела в сторону от глазка камеры.
- Что вы хотели? – уточнила на всякий случай хозяйка.
Журналисты предпринимали попытки проникнуть в дом, орали что-то в домофон, уговаривали, сулили денег, но скоро оставили попытки получить  хотя бы какую-то ниточку к случившемуся с депутатом в Законодательное собрание, и бросились выдумывать совершенно безвкусную чушь, будто назло Вике, хотя она и не читала ни жёлтой, ни какой-либо вообще прессы: «Прошлое догнало В.Токалова», «Из грязи – в князи. История В. Токалова: от сидельца до депутата в Заксобрание».
Как всегда, «жёлтеньких» интересовало лишь то, что на поверхности, шевелить мозгами им некогда, существующая версия о том, что Токалова физически устранили, как конкурента, в предвыборной гонке, все издания устраивала.
- Мне Викторию надо! – встрепенулась молодая женщина. – Я ненадолго.
Виктория накинула жилет, и подошла к воротам, откинула заслонку окошка. На неё глядели слегка припухшие от слёз, тщательно замаскированные косметикой, глаза.
- Вы что-то хотели? – по-прежнему, не открывая дверей, уточнила она, - я вас не знаю.
- Вот, вам передать попросили! – женщина что-то протягивала. Высота забора не позволяла передать что-либо из рук в руки. Осторожно, не снимая цепочки, Вика открыла боковую дверь в воротах, и отступила внутрь. Тут же, в проём просунулся пакет, скрывавший что-то похожее на коробку.
- Там что? – спросила Вика.
- Не бойтесь! Сестра просила передать. Она, - девушка начала шмыгать носом, - в больнице, в общем. Ладно, я пойду!!! – махнула женщина рукой.
Она уже почти скрылась за поворотом, когда её догнала Виктория.
- Как вашу сестру зовут? – задохнувшись от быстрого бега, спросила она.
Незнакомка повернулась:  короткая дублёнка, волосы, выбившиеся из-под платка.
- Она в больнице, - женщина вытащила платок, и выдохнула, - ходить сама не.. Совсем не сможет. Только на коляске. Авария.., - женщина разрыдалась, - я пойду. До свидания!
Она быстро удалялась, Виктория так и осталась стоять, обняв себя за плечи; меховой жилет не спасал в это уже по-настоящему осеннее утро.
- Сестру Карина зовут!!! – долетело до Вики, и не вызвало больше ни боли, ни злобы, ни раздражения.
 
     Итоги операции. Митрохина навещает начальник.

- Иван!
Геннадий старался как можно тише, в голосе звучали непривычные для него заботливые  нотки. Умеет жизнь причудливо растасовать карты, бросить молодого на больничную койку.
Это состояние выключенности, расслабленности приходит к нам в детстве: все в школе, а ты дома. Все пишут, а ты с несчастным видом – в центре внимания мамы с папой; поедаешь варенье, печенье, и даже мороженое. Позже Митрохин не забывал переключаться тоже, но уже, исключительно, после бурных дней рождения. Подружки, с которыми он вновь погружался в приятное, с удовольствием добывали парню справки.
Но – это до службы. Здесь всё по-другому. Надо признать, Митрохину нравился новый статус, серьёзный взгляд на вещи. Пригодились, в конце концов, его навыки. Работая в частной рыбной фирме, Иван набрался ценного опыта, такой кадр был на вес золота. Но теперь, планы пришлось отставить в сторону. И, видимо, надолго: рана, к сожалению, была глубокой.
Иван лежал с перемотанной головой, и пытался растянуть рот в подобие улыбки.
- Привет, дружище! – подскочил Гена. Он неуклюже старался удержать пакет с фруктами в одной, цветы от коллектива – в другой руке, и, одновременно, приобнять коллегу.
Иван стремительно побледнел, в эту же минуту ворвалась медсестра.
- Всё хорошо, хорошо, Свет, - очень тихо сказал Митрохин, - нам поговорить бы, - кашлянул Иван.
Медсестра строго глянула на посетителя в сером костюме и небрежно наброшенном поверх халате.
- Я быстренько! – заверил её Геннадий. – Ну, а тебе есть смысл побыстрее! – набросился он на больного, как только медсестра вышла, - оклёмывайся! Звёзды, знаешь, и заржаветь могут, если, конечно, вовремя их не окунуть! Ха-ха!!! Мы-то уже сбрызнули, отрепетировали чутка.
- Какие погоны? – слабо проговорил Митрохин.
- Твои! – заулыбался начальник. - Какие ещё!! Вскрыл преступную сеть.
Митрохин замолчал.
- Шутишь?
Похоже, Иван не притворялся.
- Какие шутки, дорогой! Гюнтер Шварц!!! Его Интерпол разыскивает уже несколько лет!!!
Незаконные лаборатории в банановых республиках. Производил там, кхм, разное такое, так ещё и тестировать взялся. Африканцы, понимаешь, не подходят, он же и там пытался проекты свои…Типа, Красный крест. Вот. Кто-то ему клинику порекомендовал, ой, психушку эту.
 - Воды! – попросил Иван.
Выпив, требовательно попросил:
- Ну!
- Ну, и наладил дело. Это, с позволения сказать, лекарство, запретили во всех странах. Он - сюда. Ему, понимаешь, результаты нужны, лицензию купить.  Препарат дорогой, очень. Вышел на Армена. Кстати, что он там на самом деле лечит, ещё выяснить предстоит. Слушай! – Гена не скрывал радости, - а ты молодец! Против меня попёр! Весь отдел наш, получается, в фаворе. Я под этот шум теперь новый уазик выпрошу. И компьютер.
- Ген! – слабо возразил Иван.
- Нет, ну, я так-то два попрошу. Заслужил, - продолжал Геннадий.
- Не я, Ген, - повысил голос Иван, - это Павел.
- Ну-у, кто качал, кто помогал, кто на шухере стоял, - улыбался без двух минут подполковник, - уже не важно. Павел сказал, что ты. Он, кстати, в Москву вылетел. Поощрили его тоже, всё такое, пообещали, что не заметут. В армию, в смысле. Работу предлагали, кстати.  Привет тебе передавал огромный. Во-от.
Гена покачал головой, и позволил себе отступление.
- Вот мразь! Своих, значит, бабушек-дедушек из пансионов - ни-ни!! Европа, мать его!!! А наших, значит…Удушил бы б…своими руками.. Гнида фашистская..
Геннадий сделал усилие, чтобы остановиться. Всё-таки Иван тут надолго, ему покой нужен.
- Ну, я пошёл. Выздоравливай!!! – Гена похлопал себя по плечу, и подмигнул, - не забудь!!! Народ ждёт!!!
- А Виктория? – остановил его Иван у  дверей.
Гена понял, быстро не уйти, и общими словами не отделаться. Таков уж Иван. Он уселся на соседнюю кровать.
- Всё хорошо с ней. Проверка идёт серьёзная. Трясут интернат. Боюсь представить, сколько Армену светит. А кстати. Мужа её, помнишь? Кандидат в депутаты, артель рыбная. Токалов. Он…
- Грохнули? – безошибочно определил Иван.
- Да. Кто-то следы заметает. Дело давнее, - уставился в потолок шеф, - давай, потом.
Начальник не собирался излагать все возможные версии, решив озвучить лишь ту, которая была у всех на устах.
- Новая метла, понимаешь, по-новому метёт!!! Кто бы мог представить, что этот хрен с горы, соперник его, победит. Пришёл, как водится, подчищать начал: окружение, соперников. Токалов силён, зачем он ему? Накопал всё, что можно. Что с Кролом начинал, где замешан, чего.
- А Мухтарыч? – больной вернулся к интернату.
- Зам? – замялся Геннадий, и  показал глазами куда-то наверх, признавая, что есть кто-то выше полиции, - он же с ними.  Разработка параллельной конторы.
- Раньше сказать не мог? – с досадой проговорил Митрохин.
- Я не знал, Иван. Вообще ни сном, ни духом про интернат этот! Ты мне веришь?!
- Верю, верю. Всё нормально.
- Мухтарыч давно на место начальника метил, - пожал плечами посетитель, - ну, и вышел на параллельную контору. Я деталей не знаю. Они, сам понимаешь, не особо…Даже в бане молчат, - усмехнулся Гена, - ну, - чего хорошего человека не поддержать? - контора пошла навстречу. Только ведь копали одно, а вылезли немцы. В общем, - Гена махнул рукой. – Ну их!!!
- Хочешь сказать, Арсению не светит?
Гена, усмехнувшись, покачал головой.
- Да он там по уши!!! Хитрец, хотел двух зайцев сразу: и деньги, и крышу.
- Брали вместе?
- Да. Отработали вот так! – он показал большой палец, - на уровне. У них  наружка, прослушка, -  сам понимаешь.  И наш ОМОН. Кол-ла-бо-ра-ци-я!!! – радостно закончил Геннадий. – Кстати, Армен сразу потёк. Не успели взять, предъявить. Теперь другая проблема: как остановить!!! Много чего рассказал, - вздохнул начальник, и отвёл глаза.
Они помолчали.
- Кстати, дело прошлое, лет десять назад. Токалов тогда оперился, за спиной у Крола свои дела проворачивал. Инспектора пропали, и москвич.
- Читал! – Иван показал на тумбочку с ворохом газет. Главная полоса толстого еженедельника, пестрела материалами: «Выстрел из прошлого. В.Токалов, депутат Заксобрания, найден мёртвым», «Блестящая операция милиции. Продажный директор психоневрологического интерната взят с поличным», «Глухарь десятилетней давности». – Говоришь, вместе отработали? – слабо улыбнулся больной.
- Ну, тык, - Геннадий развёл руками, - им нельзя! Им в тени привычней!
- Слушай, а Крол..
- В больнице Крол. Давно уже. Только в себя пришёл.
Геннадий быстро встал.
- Ну, бывай! – откланялся начальник Митрохина и, чувствуя спиной взгляд Митрохина, и вышел.
Дмитрий Васильевич Крольченко или, привычнее, Крол, был готов говорить, и Геннадий очень спешил, обдумывая ситуацию. Мать Виктории, при опросе, сообщила, что обращалась по старой памяти к Кролу, и тот, конечно, обещал поспособствовать. На вопрос, как именно они тогда, в прошлом, познакомились, и какого характера были эти отношения, Нина Степановна, помявшись, попросила
- Можно, я не буду. Это личное.
То есть, пока  Иван вытаскивал Вику, мать сложа руки не сидела.
Да, мир тесен. Никогда не знаешь..
Оставил Геннадий  на потом и ещё кое-что очень важное: вдова Токалова, Виктория, предоставила вещдок-видеокассету, и теперь не осталось никаких сомнений, что именно её нынешний, почивший супруг виновен в исчезновении десять лет назад инспектора Прилукина, бывшего мужа Виктории.
Такое сплетение судеб было, конечно, слишком для обывателя, но вполне укладывалось в милицейские будни.

Бывший начальник психоневрологического диспансера уже не боялся, и с радостью сбрасывал многолетний груз, не забыл он при этом и тех, кто его опекал. Один из высокопоставленных чинов уже находился под стражей.
Геннадий вышел на крыльцо, и закурил.
Группа захвата, вызванная младшим лейтенантом Серовым, отработала быстро и безболезненно.
Армена Георгиевича, не смотря на спортивный костюм, солидного, до конца не верящего в происходящее, вывели на улицу, надев наручники. Его спутницу отпустили.
**
                Салон «Дель Роса».
Елена сверилась со списком клиенток. Виктория очень настаивала на том, чтобы помнили каждую: как зовут, какую услугу делает, как выглядит. Среди ожидавших на диванчике  Елена узнала лишь одну. Вторую точно видела впервые.
Администратор предложила обоим кофе, и, поднеся чашку второй девушке, вежливо уточнила:
- Вы по записи?
Та машинально приняла чашку, сделала глоток, и поперхнулась. Предательские капли брызнули на брюки. Елена  предложила салфетку, и девушка принялась оттирать небольшое пятно с брюк нежно-салатового цвета. Елена успела подметить дорогую сумку, ключи от «Кайенна»,  и обкусанные ногти на желтоватых, сухих руках, что как-то не вязалось между собой. И ещё: вполне успешная, на взгляд администратора, молодая дама слишком скромна и стеснительна.
- Спасибо, - поблагодарила гостья, и добавила,  - я не по записи.
Елена не заметила, как вбежала запыхавшаяся Виктория, и тут же оказалась рядом.
- Ирочка!!!! - Виктория бросилась к незнакомке, и взяла её за руки, - всё хорошо, Ленусь! - повернулась она к администратору, - это ко мне!
Она обняла подругу. 
- Пойдём, пойдём!
Елена глядела во все глаза, коря себя за излишнее любопытство.
Уже несколько позже, когда над знакомой Вики трудились парикмахер, и мастер маникюра, директор улыбаясь, сообщила
- Моя подруга.
- У нас новая клиентка «Дель Роса»? – подмигнула Елена. 

                Видеокассета. Выстрел из прошлого.

- Ир, можно тебя попросить?
Вика приземлилась на диван рядом с подругой.
- Всё, что хочешь, солнце!
Ира теперь излучала уверенность и силу. Виктория смотрела, и не узнавала: причёска, маникюр, модный прикид. Сегодня она выглядела просто «айс», как бы сказал её Витя.
- Тут немного, час где-то.
Вика показала квадратную, старую, судя по царапинам на сгибах, видеокассету с надписью VHS. Молодому поколению это мало бы сказало. Этих динозавров давно начали вытеснять цифровые, лёгкие, более вместительные носители типа компакт-дисков. Тем не менее, избавляться от проигрывателей не спешили, и почти в каждом доме пылилась (хотя с начала внедрения компакт-дисков прошло каких-то 3-5 лет!) подобная техника.
- Ой! – Ира хлопнула себя по лбу. - Мы же к юристу, - вздохнула Ирина, - записались. Все эти…всё это так неприятно. Но надо. Я хотела всё сама, но Андрюшка со мной хочет, - счастливо засмеялась Ирина. – Боится, что опять пропаду. Слушай. Ничего. Что-нибудь придумаю!
Она достала из сумки серебристую «Нокиа», и пробежалась по кнопкам.
- Андрюш! Я по делам, сынок. Чуть позже поедем.
Потом она сделала ещё один звонок, и развела руками
- Я готова.
Молча, сопротивляясь самой себе, Вика подошла к проигрывателю. Его она предварительно достала из кладовой, и, чертыхаясь, дотащила сюда, в гостиную первого этажа. Потом дошло: ни одного провода нет. Пришлось опять искать. Поиски увенчались успехом. Всё, что надо, даже пульт - в полном порядке в коробке с разными техническими приспособами. Токалов никогда не прикасался ни к чему, связанному с техникой.
«Зачем это мне?» - спросила себя Виктория.
И, правда, что там? Соперница с перебитыми ногами решила отомстить в последний раз? У девчонок в «Дель Роса», наконец, наступили золотые дни. Они наперебой бросились жаловаться Виктории, и от всего услышанного женщина задыхалась, и злилась на саму себя: пожалеть такую змею!!!
Оказалось, Карина ежедневно приезжала, когда вздумается, проверяла работу мастеров, угрожала всех поувольнять, оскорбляла, напрочь позабыв, кем её приняли. Установила свои нелепые правила и систему штрафов; успела обзавестись двумя соглядатаями (их Виктория сразу же уволила), и начала воплощать свой план: полностью сменить штат мастеров.
«Так что же там?» – Виктория ещё сомневалась.
Амурные похождения покойного супруга? Змея решила укусить последний раз, и сдохнуть? Вполне вероятно: не раз и не два муж предлагал записать то, что происходило в их спальне. Вика боролась с желанием выбросить чёртову кассету, забыть. Тут опять в ней проснулась чёртова жалельщица, запричитала: «Ещё не прошло и месяца, какое ты имеешь право  лезть в его прошлое?»
- Имею, - отчеканила вслух Вика. -  Ещё как имею. Ты меня чуть к праотцам не отправил…
- Ты что-то сказала? – крикнула Ирина из гостиной.
Вика уставилась на любимое место Токалова – диван.
- Так что, извини, Валера, -  она сильно сжала кулаки, и ногти впились в ладони.
 Перед ней вновь пронеслось все.
«Да! Да! Жена не  себе!!! – опять убийственно-спокойным тоном говорил в трубку Токалов, - да, потеряла ребёнка. Бросилась с ножом!!!»
Опять Карина тенью метнулась в угол, а её губы дрожали, не в силах выговорить от страха: «Ви…Ви…»
Может, кассета пустая? Нет, это не в его стиле – хранить ненужное; муж не был сентиментален от слова «совсем».
- Всё хорошо, Вик? – уточнила подруга.
- Да. Будешь что-нибудь? – крикнула Виктория.
В этой кухне всего каких-то несколько месяцев назад сидели её мама с сыном. И она. И всё было по-другому. Вику знобило. Почему так страшно? Она прислонилась затылком к стене. Кусая губы, представила, как кассета проваливается, как её хватают механические шестерёнки, чтобы вытрясти всю правду.
- Ви-ик! – тут же раздалось из комнаты, - начнётся сейчас! Тебя ждать?
Чего ещё она боится? Чего вообще можно бояться после такого?! Вика изо всех сил старалась унять стук в висках. Пакет с кофейными зёрнами шмякнулся на пол.
- Пустая, что ли? – шепнула Ирина, от нетерпения нажимая на перемотку. Она отмотала уже половину, но экран по-прежнему был непроницаем. – Ви-и-ик! Она пустая, вроде. Может, проигрыватель не работает? – пробормотала подруга.
Вика нарезала апельсин и потянулась к буфету. Она знала, коньяк ещё был там. Руки тряслись. Она плеснула, закрыв донышко высокого стакана. Да что же это. Яркой вспышкой, так, что потускнели софиты, возник тот день.
Муж попросил налить ему чего-нибудь бабского, и она достала из бара вино.
Валерий принял из рук супруги бокал. Ни слова не говоря, он вылил содержимое на оторопевшую Вику.
- Ва…
Взгляд  мужа стал равнодушным, страшным. Не дав Вике выскочить за дверь, он торопливо начал слизывать вино со всего тела, и грубо целовал. Не дав опомниться, не своим голосом приказал
- На колени!
- Валер.., - пролепетала Вика.
- На колени, я сказал.
Дальше случилось то, о чём она всё время хотела забыть, из-за чего считала себя грязной, и недостойной общаться с сыном. Хотела забыть, как ныли колени, как долго супруг  не давал встать, и удерживал за волосы.
Как неприятно зудела кожа, на которой высыхали сладкие капли. Она помнила, как завопила, когда Токалов резко дёрнул её за волосы.
Какой стыд. Что я скажу маме?  - Виктория  едва шевелила одеревянелыми губами, и благодарила бога за то, что в это время Витя был у друга.

По иронии судьбы, это произошло после того самого приезда мамы, когда Витя пожаловался Нине Степановне на отчима. А ведь сын не знал и половины из того, что порой происходило в его отсутствие; Токалов тщательно отслеживал, во сколько пасынок ушёл из дома, во сколько он вернётся. И если раньше Вика усматривала в этом желание помочь с воспитанием, приучить сына к определённому режиму дня, то после того раза у неё не осталось сомнений. Ведь и до этого эпизода было много более «безобидных», ведь он постоянно раздавал ей пощёчины, тычки, а она всё списывала на странные интимные пристрастия.
Валера предложил покрасить ей волосы, очень настаивая на розовых прядях, Вика пыталась отказаться. В ней ещё жила учительница, а не хозяйка модного салона. Вика сдалась. Муж деловито надел фартук, перчатки, намешал краски, и плотно закрыл дверь. Увлёкшись, как художник, он мазнул рукой в перчатке по лицу.
- Валер! Можно…- робко начала Вика, и осеклась, подняв глаза. На неё, а, вернее, на её волосы смотрели стеклянные, абсолютно лишённые движения, тёмные зрачки голубых глаз.
- Заткнись, - прошипело чудовище с каплей красного цвета на бороде. Вика замолчала, закрыв глаза, её пульс учащённо бился. Через секунду шеи коснулось что-то прохладное, твёрдое, и острое, в чём она убедилась, неудачно повернув голову.
- Сиди ровно, - приказал Токалов. Он продемонстрировал и тут же убрал кухонный нож. Вика дёрнулась. - Дёрнешься - порежу.
Лезвие опять прогулялось по шее.
- Ты что?! – Виктория стала срывать с себя фартук. – Отойди!!! Я кричать буду. Сумасшедший!!!! – она уставилась на тонкое лезвие ножа…
Ей вдруг стало трудно дышать, а запах краски  стал абсолютно невыносимым. Очнулась Виктория в своей комнате.
***
- Так что там?
Вика принесла две чашечки кофе. Дрожь понемногу отпустила.
- Да пофиг!!! – сказала она, - давай, Ирочка, мотай!!!
- Ты че? - Ира вгляделась в бесшабашные глаза подруги. - Всё нормально?
- Более чем!
Виктория, закинув ногу на ногу, откинулась на спинку дивана. Ира молча взяла пульт.
- Девчонки из психушки разве чего-то боятся?! – усмехнулась Вика.
Женщины рассмеялись.
- Кстати, ты Тамару помнишь? – уточнила Ира.
- Тамару?
- Ну, Блажко. Тамару Блажко.
- Балерину?
- Сестра Горшкова. Предпринимателя. За пять лет вот такую балерину вырастили, - печально сказала Ира. Родной брат. Имущество делили.
- Вик, я всё спросить хотела. Дурацкий вопрос такой. Ты как со своим познакомилась? Не своим, прости. Я имела в виду…Ну, если тебе неприятно, то не..
- Я поняла, Ир, - кивнула хозяйка дома, - это очень смешно было. Из школы выходила, поскользнулась, и на одно место грохнулась. Да! Вот прям: ба-бах!!! Смотрю, руку мне кто-то протягивает. Прошло где-то пару месяцев, и  на встрече со спонсорами он пригласил меня в…В общем, уже не важно, куда.
Ни тени улыбки, с какой окунаются в прошлое, не промелькнуло на лице Виктории.
Она закрыла лицо руками, изгоняя из памяти торчащую безжизненной проволокой бородку на восковом подбородке.
-  А давай я тебе про своего расскажу!
Ира говорила долго, сбивчиво, словно отогреваясь, набираясь в том коротком промежутке, который когда-то обозвала «счастьем», тепла и сил. Чтобы рассказать, и вырвать с корнями мельчайшие …воспоминаний.
- Какие же мы дуры!!! – подытожила подруга.
- Копец.
Ира, наконец, нажала на кнопку пульта.
- Ерунда какая-то. – Ира подняла глаза на подругу. – Смотри, - кивнула она на экран. - Записи минут пятнадцать. Сначала темнота, и потом - тоже.
Вика и сама пытливо вглядывалась. Судя по счётчику, кассета проигрывалась.
- Наушники есть? – спросила Ира. – Давай! Нет, подожди!
Вика, рванувшая из комнаты, застыла.
- Вот! – крикнула Ира, - здесь!! - Она нажала «паузу», а потом «плэй».
- Мартин, сядь! Давай, с  нами, - крякнул незнакомый мужской голос, - на огонёк, так сказать.
Послышалось характерное движение, шорох подсохшей, осенней, видимо, листвы.
- Вот, так сказать. По маленькой, друзья.
Говорящий слеплял два слова в одно, у него получалось «та скать».
- Костёр? – Ира, в наушниках, вопросительно посмотрела на подругу. А потом, подтверждая свои слова,  прошептала, - костёр, Вик. 
Вика хранила полное молчание. Ни голос, ни имя ей ничего не говорили, но предчувствие подсказывало: что-то там есть. Вика изо всех сил обратилась в слух, пытаясь понять, сколько там человек; кто такие, и, главное, как это связано с её бывшим мужем.
Мужчины выпили,  тот же голос опять крякнул.
- Данилушка, а ты говорил, не стоит. Видишь, как оно вот всё. Дай-ка рыбки! У хооших людей фсё шалаживается! – добавил он, жуя. - А? Ха-ха! – говорящий пьяно, счастливо засмеялся.
- А сам он где? – уточнил второй голос.
- Да подтянется скоро. Дела ж! Не один будет, сказал.
- С дамой? – съехидничал второй, довольно приятный тенор.
Старшего сильно развезло, он поминутно счастливо вздыхал, и торопился выпить ещё.
- Дела-а-а. Давай! Это мы тут – гости, у Валерки-то..Дел у него хвата-а-ает.
- Понтов у него хватает! – вклинился совсем молодой голос. Его тут же осадил тот, что говорил больше всех.
- Остынь, Мартин! Остынь. Субординацию, ха-ха, надо соблюдать! В офисе, не в офисе, ты – подчинённый, я – кто? Правильно. Папке скажу, смотри!!! – как маленького, пожурил парня скрипучий голос.
Вика прижала ладони к лицу. Так и есть. Дела. Те самые, о которых почивший муж разговаривать не любил.
- Я бы не доверял, -  выбрав момент, начал опять молодой. 
- Это почему? – уточнил Данила.
«Третий, - отметила Вика. –Трое», - она напрочь забыла об Ирине, а та посматривала на часы.
- Да потому!!! – почти крикнул молодой, - у Крола авторитет! Что с администрацией, что с органами, и в ресторане за одним столом. А этот без году неделя, а против батьки прёт. Бурый он.
- Ну, почти как ты!!! – заржал старший, - Да? Мартин? – тут же тон сменился, стал резким, - Послушай-ка! – ухватился старший, -  ты ж образованный у нас. Крол с властями – заодно!!! Повязаны они. Сечёшь?! Они - ему, он - им. Не нам!!!! Им.
Мартин промолчал.
- Данилушка, напомни, что нам Крол сказал за тот участок? – не унимался скрипучий голос, - мы и так, и сяк. Поговори, мол, у тебя связи. А мы не постоим, что там надо. А он что? Ну?! Данила, скажи!
Видимо, Данила должен был придать вес тому, что итак было известно.
- Ну, он сказал, типа, не хочет отношений с друзьями своими…Друзьями, понял? – хохотнул Данила, -  портить. В друзьях у него менты и контора. Тут их прямой интерес. Не знаю, кого именно. Но не суть важно. Кто для него москвичи пришлые и кто они? Бог и царь. Остынь, Мартин. Токал дело предлагает. Я тоже не просто так 50 лет с лишним землю топчу. С кем-то общался, кого-то знаю. Соберут сход, и…почитай, как звали.
- Я предупредил, - стоял на своём молодой. – Нет у него полномочий это решать. У них это быстро. Вальнут, и мы под раздачу.
- Слушай, но там инспектора артачатся, - вставил Данила, - я слышал.
- Ну, - икнул старший, - возможно. -  Инспектора - не люди, что ли? Деньги им не нужны?! А?! Не боись!!! Там и то всё решается, а тут-то, ха!!
Послышался шум.
- О! Вот и они!
- Приветствую! – довольно бодро сказал старший, -  не один?
Виктории захотелось заткнуть уши, чтобы не слышать вообще ничего. Ирина вышла, и принялась звонить по телефону. Пятнадцать минут, похоже, растянулись.
Старший приглашал гостей выпить, завязался общий разговор, из которого было мало что понятно. А потом кто-то подсел к старшему поближе, их беседа шла шёпотом. Было очень хорошо слышно, из чего Вика сделала вывод, что камера (в том, что всё писалось именно на камеру, сомнений не было) находится рядом с этими двумя: старшим компании и одним из гостей. У Вики не было сомнений в том, кто это. Валера. Его голос почти не изменился, отметила женщина.
- Василий! – донеслось в наушниках.
У  Вики опустилось сердце.
Вот так, оказывается, бывает. Друг друга её мужья едва знали, а она сейчас слышит обоих.
- Располагайтесь! – душевно предложил старший, и тут же понизил голос до минимума.
- Решил с ними? – спросил он.
- Нет, - ответил Токалов.
- Что делать?
Ответа Токалов или не было, или она не расслышала; возможно, это был жест. Дальше Данила предложил ещё выпить, даже что-то такое сказал. Последовала пауза, как тогда, когда люди выпивают. Далее зашумление, из-за движения. Хлопок. Ещё один. Вика подняла глаза, разом онемев. Она шевелила губами, но не издавала при этом ни звука.
- Вик! Всё хорошо? – затормошила её Ира.
Вика приникла к самому экрану. Там ничего не было слышно. Какая-то суета. Ещё один хлопок.
- Идио-о-т! – орал кто-то. – Ты что …?!.Мать твою!!!! Ты ж его …
- Такого уговора не было!!! Ты, б!!! Ты ж …!!!
- Пульс пощупай…ааа…ит…ауиележ…
Далее шло нечто нечленораздельное…Неразбериха. Голоса, движения, обрывки фраз. «Скорую!!!».

- Я всё на завтра перенесла, - прорезался бодрый голос Ирины, - с тобой посижу, - На! Чайку!!! Сидишь уже два часа.
Вика повернулась к подруге, в глазах стояли слёзы.
- Ир!!! - всхлипнула она, не в силах произнести ни слова, - Ир..
- Я тут, мой хороший.
У Иры у самой глаза были на мокром месте.
- Там Валера, да?
Вика закивала, затрясла головой в беззвучном плаче.
- Да. То есть, нет. Да! Там... И…та…там…Вася, - выдохнула она, наконец. - Вася мой, - она сильно всхлипнула и опять разрыдалась.
- Всё, всё, всё!!! Ну, успокойся, милая. Всё позади. У тебя есть что-нибудь покрепче? – не дождавшись ответа, Ира встала и вышла на кухню.
Вика утопила лицо в ладонях и твердила только одно
- Он знал…Знал!!! Знал!!!
Виктория, сидя в кресле, слегка наклонив голову, разминала виски. Внутри была абсолютная пустота, хотя радоваться бы надо: её ад позади. Вити, слава богу, рядом не было, и, возможно, он вообще не узнает о том, что случилось с отчимом. Если она не скажет. Пусть спокойно учится. Мама приходила в себя. После всего происшедшего она слегла с давлением, но убеждала дочку, что всё в порядке, и что за ней вполне может поухаживать папа. Отец, как все мужчины, был немногословен, только его взгляд и неудачные попытки заговорить говорили сами за себя. Он брал её руки в свои, и заводил глаза вверх
- Дочь…Ну, как?! Скажи мне как это возможно?! – потом надолго замолкал, - бедная моя, - ну, вот скажи, как?! Мы же не какая-то страна третьего мира, где всё там у них…и органами торгуют, и вообще! Мы же…мы же войну выиграли…
- Папочка, - успокаивала Вика, - негодяи всегда были. Всегда! И те, кто родиной торговали, и те, кто маму родную за деньги продадут. И преступники всегда были…
Мужа нашли в лесу, рядом с коттеджным посёлком. Ввиду ножевого ранения разрабатывались три версии: устранение  весомого соперника – кандидата в депутата, разбойное нападение с целью получения наживы.. Ну, и третья версия была самой вероятной.
Размышления женщины прервали слова дежурной детского дома.
- Вот и они!
Сияющая Ира с таким же высоким мальчишкой вышли, держась за руки. У Иры, даже сквозь смуглую кожу проступил румянец, а на глазах была размазана тушь.
- Ну, всё! – счастливо сказала её подруга по несчастью, - все документы подписали.
- Здравствуйте! – кивнул мальчик. – Вы – Вика?
Виктория кивнула.
- Спасибо вам. Мам, - повернулся он к Ирине, - я домой не поеду. Не хочу с ним…
- Ну, вообще-то, он, как узнал, дёру дал, - усмехнулась Ира, - я соседей обошла. Так и сказали, мол, с чемоданами куда-то уезжал. Так что, ребёнок, не бойся! Мы теперь – вот какая сила!!! – она взъерошила сына, и обняла.
- Думаю, решение суда поставит все точки над «i», дело громкое, резонанс большой по всей стране – проверки. Даже не сомневайся!
Ира махнула рукой
- Что ты.
- Может, ко мне! Со мной поживёте. А то, - Вика поёжилась, - я ещё и не была там. Страшно. Кажется, вот сейчас его шаги услышу, и всё опять…
- Ты на опознание ездила?
- Да, я только оттуда. Господи, Ир, у меня никаких чувств вообще. Ни-ка-ких!!!
Тут Вика не выдержала, и разревелась. Ира молча стояла рядом, и поглаживала подругу по голове.
Выплакавшись, Вика поднялась, и вытерла слёзы. Мальчик  с небольшой сумкой ждал их на улице. К нему спускались две стройные, длинноволосые женщины, одетые в деловом стиле. Невольно Гера поднял глаза, - тут же от окон третьего этажа отпрянули дети. Поравнявшись  с матерью и подругой, мальчик окинул взглядом здание, в котором провёл три последние года, и, не глядя, помахал.
(окончание повести)