Хунвэйбины и не только

 
Хунвэйбины и не только
(Глава из книги «Занимательный вьетнамский»)

Возле города Пекина
Ходят- бродят хунвэйбины
Владимир Высоцкий

Утром 5 августа 1966 года во время работы XI пленума ЦК КПК 8-го созыва Мао Цзэдун вывесил в зале заседаний дацзыбао "Огонь по штабам!". В этом первом публичном документе объявлялось, что в  руководстве страны, в партии, в органах власти, в городах,  на предприятиях и в учебных заведениях засели буржуазные элементы; они осуществляют диктатуру буржуазии; их следует разгромить или парализовать, а вместо них создать новые революционные органы власти (Ревзин, 2016).
18 августа 1966 года на площади Тяньаньмэнь  в Пекине Мао Цзэдун торжественно открыл первый митинг хунвэйбинов..  Этот день, когда действия  хунвэйбинов стали инструментом государственной политики, считается началом "культурной революции", В ней значительную роль играла молодежь и даже дети (к концу года число хунвейбинов достигло 20 млн. человек).
Под демагогические утверждения о наличии в партии классовых врагов велась беспощадная война «всех против всех». Банды молодых «бунтарей» - хунвэйбинов, формируемых из политически незрелых школьников и студентов вместе с рекрутируемых из молодых рабочих и служащих  дзаофанями   действовали практически безнаказанно.
На  ранней стадии "культурная  революция" декларировалась как  борьба за создание "нового человека" с бескорыстным и правильным общественным сознанием. Для этого, по мнению Мао, надо было, всего – навсего,  уничтожить "четыре пережитка": старые идеи, старую культуру, старые обычаи и старые привычки.
Отмечу, что не только в Китае, но и во Вьетнаме периодически выдвигаемые руководством страны общие национальные задачи принято формулировать для народа в виде афористичных, кратких, понятных даже неграмотному ребенку рекомендаций. Они похожи на ответы на  знакомые нам с детства вопросы стихотворения  Владимира Маяковского “Что такое хорошо, что такое плохо ?”  Рекомендуемые для внедрения  позитивные решенения (например, чистить зубы, иметь зубную пасту,  пить только кипяченую воду), объединяются в группу, которую по-русски можно назвать “Три хорошо”  (по вьетнамски, - “Ба тот” (“три хорошо”). То, что надо искоренять (например не курить, не пить спиртное, не принимать наркотики), обединяются в группу лозунгов “Ба кхум тот” (“три плохо”). Во Вьетнаме в мое время  в имуществе каждого геолога, собюдающего правило “Трех хорошо” была зубная щетка, паста (зубной порошок) и термос для хранения кипятка.
Главной целью “культурной революции”, которая проводилась под руководством Председателя КПК  Мао Цзедуна, как мы понимаем сейчас,  была  борьба за власть. Она велась под предлогом борьбы с внутренним и внешним «ревизионизмом» и сторонниками «реставрации капитализма», а фактически  была нацелена на  дискредитацию и уничтожение политической оппозиции. Длилась эта политическая кампания почти десять  лет (с 1966 по 1976 год).
В манифесте хунвейбинов было сказано: «Мы красные охранники Председателя Мао, мы заставляем страну корчиться в судорогах. Мы рвем и уничтожаем календари, драгоценные вазы, пластинки из США и Англии, старинные рисунки и возвышаем над всем портрет Председателя Мао». Что-то похожее, но в еще более ужасном варианте осуществлялось в Камбодже во времена Пол Пота.
Хунвейбины подвергали публичной «критике» (фактически унижениям и насилию) «облечённых властью и идущих по капиталистическому пути», противников Председателя Мао», уничтожали культурные ценности, осуществляли массовую критику с помощью дацзыбао (стенгазет). Кстати, слово “бао” (газета, информация, объявление, сообщать, уведомлять), заимствованное из китайского языка широко используется и во вьетнамском языке.
Жертвами политического террора стали ученые, руководители и сотрудники министерств и мэрий, журналисты, писатели, артисты, музыканты, священнослужители, инженеры, люди, учившиеся за рубежом, люди с достатком, просто случайные люди. Особенно досталось школьным  учителям. Хунвейбины сожгли декорации и костюмы к спектаклям Пекинской оперы, разрушали  храмы и монастыри, снесли часть Великой китайской стены, направив её кирпичи на постройку «более необходимых» свинарников.
«Культурная революция» сопровождалась  широкомасштабными репрессиям против партийной оппозиции, духовенства и  гонениями на интеллигенцию. В первые же месяцы "культурной революции"  были смещены со своих постов более половины всех членов Политбюро, членов ЦК и секретарей местных партийных организаций.
Под «огонь»  критики мог попасть любой человек ( от обычного крестьянина до высшего партийного работника). Власть захватили уличные хулиганы не обремененые воспитанием, образованием  или религиозными верованиями. Пачки дацыбао, толпы хунвэбинов и дзаофаний  остались в моей памяти лишь как приметы  определенного, но уже, к счастью, миновавшего  нас времени.
На события «культурной революцмии» откликнулся  1966 году своей песней Владимир Высоцкий: «Возле города Пекина / Ходят - бродят хунвэйбины / И старинные картины / Ищут-рыщут хунвэйбины /  И не то, чтоб хунвэйбины / Любят статуи, картины / Вместо статуй будут урны /«Революции культурной»/ Изрубили эти детки / Очень многих на котлетки!»
Через год, когда они стали захватывать министерства, мэрии и предприятия, начали сражаться друг с другом за власть, в стране воцарился хаос. Для возобновления контроля над разбушевавшимися  толпами хунвэйбинов Мао привлек армию Китая. В  1968 году я наблюдал, что  работавшие во Вьетнаме военные строители украшали места своего базирования портретами двух своих лидеров - Мао и маршала Линь Бяо. Это  позволило стабилизировать ситуацию  и  отправить распоясывшихся хйнвэйбинов " и “дзаофаней” на перевоспитание.
В 1969 году, когда началось восстановление партийного аппарата, Линь Бяо хотел перехватить власть;  после провала заговора  он вынужден был покинуть  страну. В прессе промелькнуло сообщение, что его самолет разбился  на территории Монголии. Хаос "культурной революции" закончился  в 1976 году после смерти ее инициатора. В 1981 году Дэн Сяопин назвал "культурную революцию" "большой катастрофой для партии и народа".
. “Культурная революция” осталась в истории памятником грандиозной  “тоталитарной мясорубки” - было убито  около 400 тысяч человек. Ей в Китае предшествовал "большой скачок"(1958-1963 гг.)  — одновременная коллективизация и индустриализация, итоги которых были неудовлетворительны — в общей сложности от голода погибло 45 млн человек (крупнейшая социальная катастрофа ХХ века).
. Китайская  культурная революция сопровождалась нападками на СССР и даже вооруженным конфликтом на острове Даманском. Разоблачение сталинизма на XX съезде КПСС, хрущевская политика мирного сосуществования и курс на  либерализацию  экономики были признаны  Мао Цзэдуном противоречащими коммунистической идеологии, так как создавали угрозу его влиянию в КПК.
У меня нет желания, расписывать и дальше «художества хунвэйбинов. Но про одно обстоятельство, имеющее отношение к нашей жизни во Вьетнаме рассказать было бы целесообразно. Из-за  «культурной революции» осложнилась доставка писем из России и полеты домой через Китай.
Все началось с хулиганского поведения демонстрантов и хунвэйбинов к в аэропортах Китая. По рассказам  геологов-очевидцев последних рейсов из России в Ханой через Китай, толпы выкрикивающих цитаты Мао  демонстрантов встречали  их в аэропорту пересадки  сразу же у трапа. На пути  к зданию аэровокзала они держали на руках красные книжечки цитатников  и большой портрет Кормчего. Его размещали поперек дороги на высоте до полутора метров от земли. Ошарашенные криками толпы пассажиры, чтобы скорее добраться до здания аэровокзала, сгибаясь и приседая ныряли в открытое под портретом пространство. Фотографии этих «поклонов» перед портретом вождя тиражировали газеты Поднебесной.
Судороги культурной революции в своих воспоминаниях «Забыть хоть часть своей жизни невозможно..» описал Евгений Павлович  Глазунов. В   марте 1967 года  он в составе советской делегации летел через Китай в Ханой:  « В Иркутске мы сменили самолет и дальше продолжали путь до Пекина на китайском ИЛ-18. На всем пути нас сопровождала музыка цитат Мао, а под конец стюардессы даже пели и декламировали их, танцуя перед нами. В Пекине мы пересели на ИЛ-14 и на нем с посадками добирались до Ханоя через Ухань и Наннинь. Делегацию повсюду встречали охранники с автоматами и  крики: "Долой советских ревизионистов!». В каждом аэропорту и  в самолете нам предлагали читать цитатники Мао Цзэдуна» (их в те времена печатали на русском языке). Е.П.Глазунов отметил в дневнике, что содержание цитат по своему содержанию относились по времени к 40  и 50 годам прошлого века и, по сути, в основном, были правильными. Беда в том, что размахиваяющие цитатниками и участвующие в демонстрациях хунвэйбины были повинны в многочисленных бесчинствах и физическом насилии над другими людьми.
Проявилась и еще одна отрыжка культурной революции, которая осложнила индивидуальные  транспортно-связные маршруты геологов.
Вьетнамское руководство согласилось принять в составе братской помощи от Китая в борьбе против американской агрессии десятки тысяч дорожных строителей. Их отряды были размещены вдоль дороги №1 (Ханой-Сайгон) и во многих других местах, в том числе и на севере Вьетнама. Они прибыли в страну вместе со своей дорожной техникой,  снаряжением и материалами, вооруженные не только шанцевым инструментом. У них на руках было стрелковое оружие ( карабины и автоматы).
Приезд на  территорию Вьетнама дорожных строителей соседнего государства было жестом доброй воли. Китайские строители не только ремонтировали старые, но и активно прежде всего участвовали в создании сети современных дорог и мостов на севере Вьетнама. Один из них, длиной в 150 м, подвешенный на канатах на высоте в 60 м  над рекой На, и прилегающее к нему, уходящее в Китай  шоссе, с удивлением увидел в 1969 году и описал в своих опубликованных в интернете письмах геолог Анатолий Ельянов. Строительство новых и ремонт старых дорог, на мой  взгляд, было прелюдией или, если хотите, увертюрой, к вьетнамо-китайской войне. Не вдаваясь в причины этой скоротечной войны, начавшейся 17 февраля и закончившейся 16  марта 1979 года  (после объявления во Вьетнаме  5 марта всеобщей мобилизации Китай приостановил военные действия и начал отвод воск).  По аналогии с Первой мировой (империалистической) войной эта война двух социалистических государств иногда называется Первой социалистической войной.
  Возможно, одной и причин территориальных притязаний Китая на северные земли Вьетнама могло быть расположенное на севере Вьетнама (в приграничном районе) разрабатываемое месторождение агроруд (апатитов) Лаокай и наличие других дефицитных видов минерального сырья. Вообще-то, если отвлечься от заштампованных определений  Вьетнама как  житницы риса Юго-Восточной Азии (второе место в мире по экспорту риса) и забыть на время о географических преимуществах удачного расположения морских границ и портов, то главным реальным богатством этой страны являются полезные ископаемые ее недр и шельфа.
Тихо и незаметно проехать на нашем газике мимо мест расквартирования подразделений китайских дорожников было невозможно. Они вываливали на дорогу кучи грунта, ставили рогатки и  опутанные колючкой пустые бочки; иногда вообще перегораживали на время дорогу. Мы притормаживали или останавливались; не вылезая из машины молча с постными лицами и без каких-либо жестов  слушали их критику советских ревизионистов и хором произносимые цитаты Мао. Они предлагали нам значки Кормчего, цитатники  Мао и маршала Линь Бяо. Мы их (в соответствии с высказанной  на инструктаже в Посольстве СССР рекомендацией) вежливо брали, но не хранили. Всем был памятен случай, когда на одном из причаливших в китайском порту судне, после того, как наш моряк с презрением выбросил в море значек Мао, толпа хунвэйбинов и пограничников ворвалась на корабль, захватила в плен часть не спрятавшейся команды и покинула судно только после того, как избитый моряк стал целовать значек их любимого вождя. Все это они зафиксировали на пленку.
Советник Посольства СССР  А.К.Нехорошев, рассказывая нам об этом, просил, чтобы мы уж сразу решали, готовы ли мы умереть за идею (отвергая чуждые нам идеалы и идолов) или все же еще не готовы. «В последнем случае лучше пойти на компромисс, а  не дергаться туда-сюда»,- заключил он. «Принимая значки и цитатники, вы не переходите на их сторону».
Возможно, А.К.Нехорошев имел ввиду инцендент, который действительно произошел в августе 1967 года в китайском прту Далянь с членом экипажа теплохода “Свирск ”. Без почтения отнесшийся к переданному ему в подарок значку Мао Цзедуна (говорят, что он выбросил его в воду), второй штурман корабля был обвинен «в нарушении суверенитета КНР» . На судно, которое было задержано,  вместе с хунвэйбинами поднялся вооруженный отряд пограничников. Штурман и капитан В.А.Коржов были арестованы и подверглись унизительным допросам. Их отпустили только после покаяния и извинений.
Прибывший из Улан-уде  Василий Варнакович Болханов был не только моим близким другом. Он был единственным представителем  группы советских геологов, который без остановки преодолевал кордоны китайских военных строителей. Его смуглый облик, надвинутый на узкоглазое  лицо шлем, а также большой значек Хо Ши Мина на груди разительно  отличались от внешнего вида остальных советских геологов, которых китайские строители дорог считали заслуживающими перевоспитания. Размахивая пред моим носом красными цитатниками Мао и маршала Линь Бяо они не только громко  и дружно скандировали изречениями своих лидеров, но и зачастую щелкали затворами своих карабинов и автоматов.
Щелчки затворов были все-таки относительно безобидным хулиганством. Геолога дальневосточника Гуляева группа китайских дорожников столкнула  в реку с парома вместе с машиной. Ленинградского геолога  Васильеве китайские дорожники в процессе «перевоспитания» избили и обмотали колючей проволокой. Даже после его освобождения вьетнамскими властями из рук хулиганствующих строителей дорог, нам с Ю.П.Рассказовым еще долго не позволяли с ним встретиться. Причина этой задержки была банальной; дали время подлечить раны и свести синяки.
Запомнился преподанный мне военными дзаофанями урок идеологического перевоспитания.  Однажды, примерно в  30 км  к югу от Ханоя патруль вооруженных китайских строителей высадил меня из машины и повел к их полевому биваку. В глаза бросилось обилие красных лозунгов, флагов и украшенных лентами портретов Мао Цзедуна и Линь Бяо.  Я уже привык, к процедурам громкоголосой «критики» русских ревизионистов; знал и также, что эти мероприятие китайцы начинают  и заканчивают только по команде своих идеологических командиров.
Обычно мы спокойно проезжали мимо работающих на дороге полуголых строителей; они занимались своим дело,    мы - своим; до тех пор, пока из установленной   на обочине палатки, как черт из табакерки, не выскакивал  их политработник; люди бросали ломы, кирки и лопаты, вытаскивали красные книжки цитатников и начинали по команде организатора этого шабаша дружный ор.
На это раз все было несколько иначе. Держа в руках цитатники они подвели меня к сооруженному из фанеры столу, где двое играли в пинг-понг. Схватив взятые из коробки шарики старший стал с силой пулять их ракеткой  в кусты. При этом он на ломанном русском по очереди  называл эти шарики то головой Хрущева, то головой американского президента Джонсона. Через несколько минут этой «наглядной агитации» меня отпустили к машине, где мое возвращение радостно встретили шофер и дублер – геолог.
Пик дипломатического конфликта между КНР и СССР пришёлся на 1969 год. Но уже в 1968 году командируемые во Вьетнам специалисты, а также отправляемые домой письма и долгожданные ответы из дома шли мимо Китая. В Хайфон геологи добирались на кораблях Дальневосточного морского пароходства. В Москву мы возвращались   долгим «кружным» путем. С остановками самолетов в  Калькутте, Бомбее (теперь Мубае), Карачи, Тегеране, Ташкенте или Душанбе. Их доставляли в составе дипломатической почты. Средний интервал ожидания составлял две недели. Естественное желание передать домой свою весточку как можно скорее домой удовлетворялось единственным, правда, нелегальным способом. Каждый завершающий свою загранкомандировку во Вьетнаме, независимо от его принадлежности к гражданским или военным специалистам, вез с собой десятки писем. Доставка пассажирами международных линий почтовой корреспонденции  противоречила каким-то международным соглашениям. Багаж  и личная кладь  досматривались таможней. Поэтому приходилось везти (правильнее было бы сказать - нести) десятки  писем буквально на себе. Набивали карманы брюк и пиджаков. Последние порции просто засовывали под рубашку.  Их было так много, что поверх туго затянутого брючного ремня у меня в первый отъезд из Вьетнама образовался заметный  «второй  живот».  Хорошо, что в маршрутах я похудел на 18 килограмм.  Это позволило спрятать под безразмерными  теперь полами верхней одежды не только «живот», но и набитые письмами внутренние карманы пиджака.
На остановке в жаркой Калькутте на мое плачевное состояние обратила внимание летевшая этим же рейсом жена советника-посланника Посольства СССР  Лидия Ильинична Чивилева. На одном из приемов в Посольстве СССР ее  супруг представил меня ей как одного из переводчиков. С Василием Ивановичем  Чивилевым и сопровождавшими его в инспекционной поездке по стране работниками Посольства СССР я случайно пересекся в Тханьхоа. 
Завершив месячные маршруты в провинции Нгеан, я на пути в Ханой остановился на ночлег в столице провинции  Тханьхоа. Ночевки на покрытых циновкой листьях диких бананов, честно говоря, надоели. Я попросил завезти меня на ночлег в имеющуюся в городе небольшую гостиницу.  Заваривая из термоса чай, я вдруг услышал за хлипкой стеной русскую, довольно громкую речь. Судя по голосам, разговор вели три-четыре человека.
В коридоре у тумбочки дремала дежурная;  я не стал беспокоить ее вопросами. С привычной  вьетнамской  присказкой Khong  phai o do (Была - не была)  я постучал и открыл  дверь соседнего номера. За столом ужинали четыре человека. После приветствия,  на их очевидный вопрос:  “Кто ты такой?” я коротко рассказал о себе. Старший из моих соседей (им оказался советник-посланник Посольства СССР во Вьетнаме Василий Иванович Чивилев) пригласил меня к  столу. Вместе с ним за столом сидели  сопровождавшие его а поездке по стране работники посольства (запомнились Спартак   Лещев и  Альберт Чернышов). Отмечу сразу, что с Альбертом Сергеевичем Чернышовым, карьера которого после Вьетнама, где он находился с 1967 по 1973 год, получила дальнейшее счастливое развитие; он был послом СССР и РФ в Турции (1987-1993 гг.); работал   заместителем министра иностранных дел России (1993-1996 гг.) и послом в Индии (1996-1999 гг.) мы по жизни многократно встречались. В том числе и в Турции.
Плеснув мне в стакан спиртного (немного, на два пальца), они пододвинули закуску  и попросили рассказать, что же я в одиночку здесь делаю. Утром мы распрощались, но Василий Иванович пригласил меня на прием, организуемый   Посольством  СССР в честь праздника Октябрьской революции. Там  он представил меня присутствующей на приеме делегации ВЦСПС в качестве их переводчика и познакомил меня со своей женой Лидией Ильиничной.
На мой взгляд, нам всем    повезло, что в сложное  военное время Посольство СССР во Вьетнаме  возглавляпи  участники Великой отечественной войны 1941-1945 годов - возвратившийся  с фронта полковником И.С.Щербаков и награжденный медалью “За отвагу” В.И.Чивилев.
Обладавшая дипломатическим паспортом Лидия Ильинична  открыла свой внушительного размера ридикюль и я ссыпал в него все находившиеся под рубашкой письма. В Москве после завершения таможенных формальностей она возвратила мне их и посоветовала не бросать все  сразу в ящик аэропорта.
Доставлявший меня на Пресню, в квартиру мои родственников  таксист сначала неохотно тормозил и подруливал к почтовым ящикам. К концу пути он уже сам  указывал мне на очередной попутный ящика. После отчета о командировке, краткого отдыха и медицинского обследования я прилетел домой в родной Томск. Мой загранпаспорт остался в Москве. На руках у меня уже было распоряжение о возвращении во Вьетнам после краткого отдыха. Сказать сразу об этом моей жене и детям Ольге и Светлане, моей маме, любимой теще, родственникам и друзьям  я сразу не решился.  Вторая моя командировка во Вьетнам продлилась с мая по конец декабря 1969 года.
Вьетнамцы вынужденно, но четко соблюдали то, что сейчас называется толерантностью. Они никогда не допускали  наших контактов с работающими рядом китайскими геологами. Мне  было известно, что в партии 20 Е, на территории смежной с зоной, рядом с  нашей партии 20 Д, работает китайский геолог.   Я с ним никогда лично не встречался (даже при сбойке геологических границ составляемых нашими партиями среднемасштабных карт); на дорогах в провинции Нгеан видел иногда его машину (румынский газик с итальянским мотором и  с таким же как у меня круговым знаком автобазы  номер «13»); даже однажды ехал вслед за ним по довольно пыльной, красной от латеритов дороге.  Румынский газик был мощнее, но гораздо тяжелее нашего. На шоссе он бы легко оторвался, но на проселочной дороге он проигрывал в скорости. Мне надоело глотать пыль и я попросил водителя обогнать  его. Водитель приблизился к румынскому вездеходу, но обходить его  отказался.  И тут случилось чудо  - китаец, который в авто сидел, как и я, - справа, стал энергично махать высунутой из машины рукой, стимулируя  наш обгон. Техрук нашей партии Ле Зюй Бать сказал мне, что этот китайский геолог  учился в Москве в МГРИ и хорошо говорит по-русски. Одурачить на время можно многих, но не весь народ.