Моё интервью Литературной газете

РИХАРД ВАГНЕР В ПРОЗЕ
Литературная газета, №19/2024


В преддверии 211-й годовщины со дня рождения Вагнера мы беседуем с Вячеславом Власовым, писателем и исследователем творчества великого композитора.   

- На первый взгляд проза о Рихарде Вагнере может быть интересна разве что поклонникам его творчества, любителям оперы, музыковедам. Вы пишете для них или же в вашей прозе есть что-то, что сможет заинтересовать более широкую аудиторию?

- Многие удивятся, но Рихард Вагнер интересен не только своими музыкальными шедеврами, украшающими лучшие оперные дома мира. Не только тем, что он смог реформировать такой консервативный жанр, как опера. Примечательно, что мысли, вложенные композитором в тексты своих произведений ещё в XIX веке, будоражат умы и остаются актуальными до сих пор. А вагнеровские целеустремленность, трудолюбие, вера в собственный талант, его тернистый путь на музыкальный олимп сквозь жизненные невзгоды, шквал непонимания, отторжение – всё это может послужить примером для каждого,  пытающегося достичь высот даже на далеком от музыки поприще.

- А чем история жизни и творчества немецкого композитора может привлечь именно российского читателя?

- Наследие Рихарда Вагнера уже давно стало наднациональным, принадлежит всему человечеству. Тем не менее читателю будет любопытно узнать, что Вагнера и Россию связывало многое. Например, первые шаги в своей творческой биографии он сделал в Риге, которая тогда была частью Российской империи. Прототипом Зигфрида, героя тетралогии «Кольцо нибелунга», стал Михаил Бакунин, с которым Вагнер вместе сражался на баррикадах в Дрездене. Самый крупный гонорар композитор заработал во время гастролей в Санкт-Петербурге. Маэстро дружил с русским композитором Александром Серовым, а последние месяцы своей жизни провёл в компании русского художника Павла Жуковского, который оформил первую постановку мистерии «Парсифаль». Русское общество никогда, за исключением периода двух мировых войн, не расставалось с творчеством композитора. И, сложись история по-другому, весь мир съезжался бы сейчас на ежегодный вагнеровский фестиваль не в Байройт, а в Северную столицу. На страницах моей прозы я с удовольствием раскрываю читателю эти и другие факты.

- О Вагнере написано множество книг по всему миру. Почему вы взялись за эту тематику – неужели ещё не всё освещено?

- Я увлекаюсь творчеством Рихарда Вагнера уже более четверти века и вижу своё призвание в том, чтобы помочь читателю познакомиться с его музыкой или открыть её для себя с новой стороны. Биографических, музыковедческих, научно-популярных книг о Вагнере предостаточно, но не художественных.

Жанр исторического романа даёт мне как автору больше свободы: он позволяет  углубиться в мысли и чувства Вагнера, людей, его окружавших или прикасавшихся к его музыке. Именно о них повествуют мои рассказы о рижской юности Вагнера («Воссоединение на берегах Даугавы») и о последних месяцах его жизни («Закат в Венеции»). Художественная проза способна подогреть интерес и к абсолютно новым фактам. Так, мои читатели узнают о закулисье первого представления тетралогии «Кольцо нибелунга» в Петербурге или о процессе цензуры первого русского «Парсифаля». В основу этих историй легли реальные архивные документы, скрытые от глаз широкой публики.

- Ваша последняя повесть – «Грааль и цензор» переносит читателя в 1913–1914 годы и завершается триумфом вагнеровского «Парсифаля» в Санкт-Петербурге. Но ведь сразу после этого началась Первая мировая война, потом  революция и Гражданская война в России – эти события не могли не повлиять на судьбу «русской вагнерианы». Вы не думали написать продолжение?

- В повести «Грааль и цензор» я стремился показать, что грандиозный успех мистерии «Парсифаль» в Российской империи был закономерен, поскольку её идеи близки русской душе, вечно находящейся в поисках Бога. Триумфу «Парсифаля» не смогла помешать даже всемогущая цензура. Дальнейшие исторические события, вы правы, серьёзно повлияли на судьбу вагнеровской музыки в России. Началась Первая мировая война – и ей был объявлен бойкот, как и всему немецкому. Стоило пушкам умолкнуть – оперы Вагнера моментально вернулись на сцену. Но испытания продолжились: победившая советская власть захотела «приспособить» Вагнера к идеалам нового строя.

И жизнь героев моей повести кардинально изменилась. Те из них, кто избежал «красного террора», бережно хранили в эмиграции русские культурные традиции. Я кратко упомянул об этом в эпилоге, но мои герои требуют продолжения повествования! Начало уже положено: новая глава «Отменённый Грааль» и исторический очерк о «бойкоте Вагнеру» опубликованы в журнале «Аврора» и вскоре появятся на страницах литературного сборника «Ностальгия по будущему».

- Как вы сами считаете: ваши повести о Вагнере больше тяготеют к документалистике или же к художественной прозе? И трудно ли соблюдать на протяжении всего повествования баланс между реальными документами и фактами и их творческим переосмыслением?

- Я сам считаю свои повести художественными. Но, поскольку они тесно связаны с конкретными историческими событиями, поддержание «здорового баланса» между фактами и их переосмыслением становится первостепенной задачей. Процесс её выполнения непрост, но меня он увлекает.
 
Возьмём, например, продолжение повести о цензорах. До того как взяться за перо, я провёл скрупулёзный анализ тысяч номеров газеты «Обозрение театров» за 1914-1918 годы. Официальная пропаганда периода Первой мировой войны и в России, и в странах-союзниках убеждала: «Бойкот Вагнеру» – явление правильное! Но стоит углубиться в редакторские заметки, материалы дискуссий, письма публики, да и просто в театральные слухи того времени, приходишь к совершенно иному выводу: людям не хватало вагнеровской музыки, они ждали её. С этим пониманием я смог выстроить диалоги цензоров и эмоционально окрашенными, и исторически выверенными.

- Люди считают музыку Вагнера очень сложной для восприятия. Способно ли художественное слово изменить это предубеждение, побудить читателя пойти в оперный театр «на Вагнера»?

- «Очень сложная» – это ещё самая нейтральная характеристика. Используются и более жёсткие эпитеты: тяжёлая, оглушающая, дискомфортная и долгая, невыносимо долгая. Оскару Уайльду приписывают изречение: «Бедные люди, пришедшие на Вагнера: час сидят в театре, второй час, утомились, смотрят на часы – прошло всего двадцать минут!» С предубеждениями работать сложно, но можно. Ещё Модест Мусоргский сказал: «Мы Вагнера часто ругаем, а Вагнер силён, и силён тем, что щупает искусство и теребит его».

Я уверен, что художественное слово может помочь читателю правильно настроиться на восприятие музыки Вагнера. Она действительно сложная, необычная, не похожая ни на какую другую. Она создана не для отдыха, а чтобы заставить мозг работать, размышлять о проблемах мироустройства, о борьбе добра и зла, о самопознании, самопожертвовании и искуплении. Каждый человек рано или поздно задаётся этими вопросами, и в такие  моменты музыка Вагнера станет неоценимым помощником.

- Кроме продолжения истории о цензорах первого русского «Парсифаля» работаете ли вы сейчас над каким-нибудь новым произведением о Вагнере?

- Несколько лет назад я написал небольшой исторический очерк «Рихард Вагнер и Великая княгиня Елена Павловна». Он повествует о том, как во время гастролей Вагнера в Петербурге в 1863 году русская княгиня помогла ему понять роль власть имущих в судьбе творческого человека. По этому очерку телеканал «Санкт-Петербург» в своё время снял передачу «Петербургская элегия Вагнера». Тема гастролей Вагнера в Российской империи, отношений таланта и власти не отпускала меня все эти годы. Мне захотелось развить её и донести до читателя уже не публицистическими, а художественными средствами. Сейчас я воплощаю свою идею в новой повести под названием «Рандеву с мадам Мишель» и по традиции публикую написанные главы в журнале «Аврора».

Беседу вела Екатерина Приданникова