День и ночь - сутки прочь

Изредка сон не приходил сразу, и Генка часами ожидал его робкого, в таких случаях, прихода.  Он пытался хитростью  приблизить сон к себе несколькими технологиями. Одной из них – были мечтания о собственной гениальности, силе и уме.  Это были очень глупые мечтания и в других случаях почти не практикуемые, разве что при полном упадке сил и нужде ждать что-либо. Например: в поездке электричкой, когда тётки вокруг громко вещают скучные подробности своей жизни  соседкам, или по дороге домой после рабочего дня, когда все моральные силы иссякли, и оживлённый город вокруг кажется враждебной планетой.

  Вот и в этот раз Генка начал представлять себе как он бесконечно удивил оставшихся в далёком прошлом своих армейских сослуживцев, когда он на концерте самодеятельности начал петь голосами любых певческих звёзд,  исполнил всем известные песни, наполнив их новыми интересными образами.  Например, исполняя Besame Mucho,  Генка почувствовал,  что он  превратился в старого неопрятного босоного седого негра с редкими крупными  зубами, очень видными в  чёрной щели между мясистыми губами.  Старик не знал, что такое стесняться, он пел хриплым голосом,  делал непристойные  движения, на подбородке блестела слюна, большие корявые руки хватали воздух и прижимали к себе.  Офицеры и прапорщики с нескрываемым отвращением смотрели на сцену и сдерживали желание выкинуть  оттуда  грязную обезьяну.  Однако женщины  смотрели с одобрением и поощрением. Они чувствовали, что старик во власти сладких воспоминаний о  любовных наслаждениях  и они важнее хороших манер.  Действительно,  очевидна была искренность и бесстыдство вдохновения.  Было понятно, что  старик пел о  главных своих  радостях, и полная открытость и нечувствие  насмешек подсказывали, что он считал  любовь главным содержанием жизни.

 Закончив эту экзотическую сценку,  Генка тут же представил, как он мгновенно преобразился в Джо Дассена, повседневная парадная лейтенантская форма, обычно жёстко поддерживающая военную выправку, вдруг превратилась в вольную, мягкую, цивильную одежду шпака,  движения стали небрежными, ленивыми как у абсолютно свободного человека. Песня свободно и тихо звучала во всём объёме офицерского клуба, как будто она исходила из многочисленных скрытых колонок. Однако источником её был задумчивый молодой  денди с  изысканными манерами.  Он был утрированным  контрастом   недавнему негру.  Однако и тот и другой  пели из глубины своей души и не фальшивили в своих чувствах.   Жаль, что песня закончилась, но её сменила ещё более удивительная музыка.

 Это была лихая, бедовая мелодия. Сразу представилась ситуация: предстоит последний бой для героя. Он знает, что погибнет ни за что, впустую.  Но не страшится, а поёт бесшабашную,  весёлую, удалую песню. В ней не было умных деклараций, но переполнялась удалью и свободой духа – это был гимн отчаянной вольницы. И даже лёгкий налёт блатной непримиримой бедовости и лихости не вредил впечатлению. Чувствовалось,  как душа взлетает вверх, и тают разумные сомнения о необходимости оглядеться и продумать свои поступки.

 Следующим номером почему-то случилась песня Анны Герман «Когда цвели сады». Каким образом  Геннадий смог извлекать из себя такой высокий, нежный и чистый звук – вопрос пустой, видно было, что новоявленный артист подобно древнегреческому мифологическому  Протею превратился  в  Анну.  Его движения стали скупы, зато глаза широко открылись и засияли внутренней силой и лукавством.  Впечатления от песни совпадали с ощущениями, которые вызывала Герман.  А именно: простота, мудрость, сдержанность, гордость. И хрустальная чистота голоса. Что ещё можно хотеть от песни?

Затем по просьбе женщин из зала последовали песни Мирей Матье,  Челентано,  Тото Кутуньо,  Аль Бано и других, в том числе американских звёзд.  Исполнение исходило  от мелодии,  голос певца усиливал воздействие музыки, вызывая чувство, как будто родной человек прижал тебя к своей горячей груди и изливает тебе душу.  Неожиданно последовала просьба от командира полка спеть для них, лётчиков. Гена рискованно спел голосом Высоцкого песню
Я - "Як» -истребитель,
Мотор мой звенит,
Небо - моя обитель,
Но тот, который во мне сидит,
Считает, что он - истребитель.     и т.д.
Командир полка был умным, он понимал, что текст – не умаляет заслуги лётчика, но демонстрирует ещё один ракурс того мира, в который постоянно попадает любой лётный состав – это сложная непредсказуемая техника, которая, вполне возможно, имеет собственную волю. Я слышал от инженеров  пусконаладки сложных технических комплексов, что их техника иногда обижается и, очевидно, вредничает на сдаточных испытаниях.   Кроме того, командир, как и все присутствующие в зале, почувствовали и поняли много для себя нового.   Оказалось, что певец, обладающий не только голосом, но и пониманием сложных и тонких  понятий может намекнуть, рассказать о важных и редких душевных состояниях.    Командир пожал Генке руку и сказал, что песня – хорошая, но немного вызывающая для такого момента.  А также попросил спеть в честь присутствующих на концерте нескольких его гостей из морской пехоты. 

«Есть!  Товарищ командир » - ответил Гена и решил спеть «Прощайте скалистые горы» и сымпровизировать небольшую сценку. Он начал тихим и небрежным голосом напевать и изобразил, как он входит в свою каюту.   Почти трёхметровый  кусок каната, валявшийся на полу, подскочил и принял положение «вольно».  Генка щёлкнул пальцами и канат, став гамаком,  сам занял нужное место за Генкиной спиной, который смело рухнул на канат и заложил руки за голову. Но тут раздались звуки тревоги, и вот полусонный Генка  уже марширует в строю. Песня продолжает звучать, но стала громче и суровей,  и Геннадий уже выглядел не подростком, но суровым войном. Его глаза смотрели по волчьи, безжалостно, а выражение лица было опечаленным, как будто бы он понимал, что убивать врагов – это доблесть по необходимости.  На словах:   А волны и стонут, и плачут,    И плещут на борт корабля,     Но радостно встретит героев Рыбачий - Родимая наша земля!    выражение ледяной ненависти в глазах Генки сменилось на горестное и скорбное - в память о погибших друзьях.  В родной каюте вернувшегося Генку встретил радостный  канат,  сам подхватил оседающего бойца и стал нежно укачивать его. 

Очередной заказ из зала был – Магомаев.  Генка всегда считал Магомаева Богом,  и пытаться представить его публике – было невыполнимой задачей. Но уже поздно: он на сцене, зал радостно возбуждён необыкновенным концертом. И Геннадий приступил к сверхзадаче.  Он подобрался и вытянулся, как бы вырос, движения опять стали свободными, но не вальяжными как у Дассена, а резкими, и чёткими, монументальными. Гена начал петь « О море, море» и небольшими шагами начал приближаться к рампе. Когда он пересёк последний сантиметр сцены, он не упал, а как бы вступил на невидимую лестницу, ведущую вверх и вперёд, к зрителям. Исполняя песню, Генка поднимался всё выше и выше. Зал молча и обескураженно смотрел на происходящее, пока, наконец, какой-то прапорщик не выдержал, и крикнул: «Генка, да ты фокусник!»  И в тот же момент Генка упал и скатился по невидимой лестнице обратно на сцену. Но зал всё равно дружно аплодировал.

 Вот такими глупенькими фантазиями полнилась  голова Геннадия.  Но они не укачали его разум – он не засыпал.  Гена понял, что нужно менять технологию,  оказалось, что на этот раз  сладкие грёзы – не помогли.  Они – как, мыльные оперы, отняли время, а пользы - сна - не принесли.

Ещё один способ заснуть – это утомить себя интеллектуально. Т.е. нужно представить  себе сложную задачу и пробовать её решать.  Генка припомнил  несколько непонятных для него технологических приёмов из его нынешней программисткой работы и пытался осознать  алгоритм,  связанный  с ними.  Но ничего толкового не придумалось.  Гена почувствовал, что каждая задача – это как тяжёлая штанга, и он должен её поднять  и положить на стол.  Штанга – неподъёмна.  Целиком её – не одолеть, но ведь она должна разбираться на части и если удастся её разложить на множество деталей, то потом можно поднять одну за другой все детали на стол  и  собрать  штангу.  Однако  штанга оказалось такой замысловатой конструкции, что ни одной детальки  снять с неё не удалось.

 Генка решил, что нужно поставить перед собой более лёгкие для него вопросы, например:  из чего складывается жизнь Бога и злой силы, может ли существовать безграничное пространство,  как представить себе н-мерное пространство, корректен ли вопрос о смысле жизни,  почему стихотворение, рассказанное своими словами, прозой теряет почти всё в производимом впечатлении?  Что есть сила воли:  это ум, знание, или гордость, или умение обхитрить самого себя?   Что такое нравственные силы, ведь они действуют и до момента осознанности,  даже  дети обладают маленьким нравственным компасом. И тогда что такое нравственность?  И все ли люди имеют этот компас. А что животные?  Как они живут?  Есть у них нравственность?  Как человеку жить, если он так уязвим со всех сторон?  Что насчёт справедливости в глобальном смысле? Может ли слабый человек найти в себе силы и стать сверхчеловеком и победить всё?

 Впрочем,  это  уже не вопрос.  Жизнь Генки дала на него чёткий ответ: не может. Жизнь постоянно доказывала Гене, что он – маленький, глупый и слабый. В этом сомнения нет.  Единственное, что никогда не изменялось и не побеждалось в Генке – так это его уверенность, что добрые намерения – это хорошо, а злые – плохо.  Итак, перед Геной легко составился список вопросов, разобраться с которыми можно попробовать. Начиная обдумывать любой из этих, на первый взгляд трудных загадок,  Генке сразу представлялся целый список вариантов, ведущих к цели, и требующих внимательного обдумывания.  Это более приемлемый вариант умственной работы, который должен утомить и приблизить сон.

 Гена понимал, что программистские  задачки – вообще не раскладывались на варианты путей для их решения, а здесь сразу видна сеть тропинок ведущих вроде бы к решению. Геннадий начал обдумывать понятие Бога.  Сразу вспомнилось, что Всевышний создал человека по своему образу и подобию.  А это значит, что Всевышний имеет  свойства схожие с человеком.  Бог – это Троица ипостасей. Тогда понятно, что и каждый из нас вмещает в себя тоже три составляющие:  отца, который ответственен за результат,  сына, который, как ребёнок, пробует на себе всё новое,  и  духа, который  всюду: и в близких, и в далёких реальностях.  И крестимся мы в соответствии с понятием Троицы: вначале касаемся лба – Бог Отец, потом  живота – это прикосновение к глубине через сына  – Иисуса и Духа Святого, и далее – проводим на уровне груди линию, которая совместно с первоначальным движением ото лба к животу образует крест – страдание и подвиг – путь к спасению.

 Понятно, многие, особенно  дети, инстинктивно отвергают такую жизнь: страдание и подвиг. Но, взрослея, мы начинаем понимать, что – это наиболее достойное и необходимое содержание жизни.  При недостатке смирения - это путь  гордых, и он обречён на провал.  Например:  гордость отца Сергия, персонажа  Льва Толстого, способствовала его падению и отчаянию.  А откуда взять смирение?  Её питает любовь к Всевышнему?  Что есть жизнь без любви,  к Тому,  кто удерживает мир от падения в кромешный Ад и сам – воплощённая мудрость и доброта.

 Однако, каков Божий мир, как живёт Бог,  Гена не видел ответа.  Его  тропинки к пониманию Бога превратились в круги вокруг неопределимого понятия.  Он чувствовал,  здесь невозможно  угадать или подсмотреть. Это тайна, которую не поднять, не постичь.  Можем ли мы представить,  что чувствуют и думают другие.  Да, мы понимаем немного про некоторых наших близких, а для Всевышнего все люди, жившие и живущие, и те, кому предстоит родиться – это открытая  и понятная партитура.   «Вот оно, пространство из н-измерений» решил Генка.  Это пространство, в котором живёт Бог.   Каждый из нас есть измерение, которое мы сознаём неотчётливо. Но есть Тот, кто видит все эти  несовпадающие измерения и этот калейдоскоп – в руках Бога, и он над ним властен, и  даёт нам свободу - побыть как он – творцом своей жизни. Конечно, если мы все вместе «заигрываемся»,  Всевышний резко встряхивает наш калейдоскоп и меняет конфигурацию  нашей цивилизации.

 Однако Генка  предвидел критику на свои же мысли-образы,  а именно: пространство – это свойство материального мира, оно объективно, в него можно поместить что-то и удалить потом это.  Но наши внутренние процессы – мысли и чувства, разве они не вызывают объективных изменений в мире.  Кто-то решил нажать ядерную кнопку, или курок пистолета, или расписаться в документе. Разве всё это останется без последствий?  А если в моё психическое пространство бесцеремонно лезут, например: заглядывая через плечо в письмо, которое я читаю? Разве это не грязь, которую я срочно удалю из своего внутреннего пространства?  Если это так, то наши мысли – это и есть н-мерное пространство, в котором все мы существуем. Гена понимал, что его  непросто  использовать практически. Удобнее для оперативной обработки такой математический объект как ортогональное трёхмерное пространство и естественная  добавка к нему в виде оси времени.  Но, может быть, время – это наше психологическое свойство придавать изменениям большое значение: вот пушка выстрелила, вот снаряд пролетает большое расстояние, вот взрыв и разрушения. А если бы мы были вечными и бессмертными, то выстрел пушки и разрушения мы не заметили бы – это не события, а вообще – ничто.  Хорошо, согласимся, что мы – смертная и скоропортящаяся субстанция. И пусть временная ось будет условной, но нам, она полезна.    Существуют ли очевидные дополнительные измерения к нашему трёхмерному миру?  Если верить в Бога, прозревающего одновременно и прошлое и будущее, то – они должны  быть.  Иначе непонятно как Бог это делает.  Впрочем, у Всевышнего – много непостижимых тайн.

  Теперь о стихах и загадке стихотворной формы, привносящей в наше впечатление чуть ли не основную его часть.  Некто Малевич, художник, а его вид искусства тоже взрастает в колыбели формотворения, очень ясно сформулировал своим чёрным квадратом формулу: форма – самодостаточна и  она - есть предмет искусства.  Для нас это непривычно, потому, что мы изъясняемся прозой, пишем буквами, сообщаем информацию  в числах, фактах, логических выводах.  Почему? Да из-за того, что нам важнее прибыль, важнее влияние, знание о  пользе и вреде для себя.  А форма говорит  о взаимосвязи в природе, о красоте, гармонии и дисгармонии жизни, о вдохновенных фантазиях манящих нас не в технологический рай, а во вдохновенное  мирочувствие.  Это ощущение жизни не даёт денег и защиты, но даёт радость от всюду существующей красоты, поэзии, понимания того, что было и будет, нечувствительности  к обидам и тысяче неприятных жизненных мелочей.

   А почему форма, красота, поэзия всё это нам дарит?  Не потому ли, что  мы интуитивно чувствуем, что именно  красота и доброта составляют  большую часть смысла жизни – того что останется с нами при нашем умирании.    Понятие нравственности, т.е. совести человеческой  выбрасывает недобрую красоту из категории красоты, в корзину с дешёвыми отбросами.  Генка с удивлением отметил, что вроде-бы он до сих пор не устал и не заснул.

Ладно, тогда ему стоит разобраться с вопросом о смысле жизни. Генка помнил, что он закрыл для себя этот вопрос, ещё  старшеклассником, когда он ничем не мог заниматься кроме думания о смысле жизни. Этот вопрос очень донимал тогда Генку, отнимал все его силы и не поддавался разгадке.  Наконец Генке пришла в голову мысль о том, что вопрос неправильный. Например, вопрос что лучше книга Буссенара «капитан сорвиголова»  или  100 мороженых-эскимо?  Или вопрос:  что для улитки важнее полёт Гагарина в космос или победа боксёра Попенченко над чемпионом Ковригиным?  Смысл – это что-то самое главное, цель.  В чём смысл для бизнесмена, ростовщика? – в прибыле, в выгоде!   Ростовщик, бизнесмен,  всё-таки, тоже люди  и значит смысл человека – в выгоде?  Да нет, это у бизнесменов смысл – в выгоде, а у спортсменов – в победе, а у больного – в выздоровлении, а у влюбленного – в возлюбленной, а у матери – в ребёнке.  Поняв это, Генка тогда успокоился: ответа на лукавый вопрос и не должно быть, т.к. человек – это не константа как ростовщик или воин,  это постоянно изменяющий своё качество субъект и смысл его существования тоже должен преобразовываться.

   Ныне  же,  Гена чувствовал,  что смысл его жизни – это согласие,  понимание и принятие того, что было с ним раньше и что происходит сейчас.  Если есть такое принятие жизни – мы счастливы, мы обрели свой смысл.  Человек согласен, что сейчас для него важнее всего в мире та, которую он любит. Позднее главным центром его жизни могут стать дети, работа, родители, страна, и так далее. И смыслом жизни для человека всегда будут его изредка меняющиеся цели,  а возможность действовать,  жить в соответствии со своими устремлениями, пониманием текущего смысла жизни – можно назвать  и счастьем, и главным его смыслом. Генка понял, что и с этим вопросом он разобрался, но вроде бы ещё - не спит. 

Что там на очереди? Сила воли?   Что это:   умение отказаться от того, что очень хочется?  На чём основано это умение?  На жертвенности, гордости, твёрдом знании? Или на чётком ощущении самого себя и своего желания: я так хочу!  Генке вдруг представилась сила воли в виде постоянно сжатой пружины в человеческом духе. Да такое бывает, но он ощутил неприязнь к такой механической форме основного человеческого свойств. Гена  заметил, как блестящую  пружину обволакивает что-то большое, неопределённой формы, поглощающее и растворяющее пружину и всё на своём пути.  Он почувствовал приближение радости от вдохновенного просветления, которое откроет для него все запоры на пути к высшей истине. Но Гена ошибся. Этот  большой туман, вползающий в пространство его мыслей и чувств, был просто долгожданным сном.

Наступил день, когда забот очень много и для фантазий и размышлений – просто нет времени. Но ведь есть путь на работу и обратно. Вот плоды эти Генкиных дневных путевых размышлений далее и приведены.

День. Работа. Вечерний обед и отдых. Если посмотреть в увеличительное стекло на день, что видим?  Много разных и пустяшных событий, вроде, естественных, но очень незначительных. Память подсказывает лишь немного важных принятых решений и  поступков, сделанных за всю жизнь.  Днём, в отличие от сна, участвует воля и интенсивные размышления.  День вместо  неожиданных снов помещает нас в привычные мизансцены и разрешает планировать и создавать нечто. К сожалению, наши дни не бесконечны.  Уже  это  заставляет тех, кто не глуп, не считать себя великим деятелем. Планы мы составляем, но не считаем их священными.  Что из этого следует?  Скептическое отношение к себе, своему уму и воле. 

Интересно наблюдать за своими дневными чувствами, которые как сны случаются  вдруг, не к месту, мешают нам осмысленно действовать.  Зато, в отличие от мыслей,  они чаще бывают новыми, неожиданными, загадочными.  Конечно, все привыкли не обращать внимания на переменчивые эмоции и настроения, когда обстоятельства требуют рационального поведения.  Но иногда чувства бывают мудрее, значительнее такого поведения. Они умудряются, как струйки воды затечь в наши глубины, где «искренность сама» и оживляют радость и надежды.  Они привлекают внимание к тому, к что одному уму - недостижимо.  В этом случае чувства играют роль понятийных агентов - символов, описывающих сложные не чётко  определимые понятия.

 Не только такие глубокие проникновения в нас важны, интересны все настроения, сопровождающие нас в течение дня.  Мы невнимательны к ним, мы заняты делом, правда, часто бессмысленным, каким всегда бывает  наёмный труд.  Чем удивительны эти чувства. Например, тем, то чаще всего – они непредсказуемы.  Иногда мы позволяем чувствам увлечь нас за собой.   И, иногда чувства, как нежный аромат, радуют и удивляют своим взаимодействием с нами. Бывает и по-другому: может статься, мы подосадуем, что прельстились на зов их.  Такие чувства похожи на транспорт,  услужливо подъехавший к нам, предлагая отвезти в хорошее место. Но вместо этого нас высаживают неуютном пустыре.  Очень неприятно ощущение лени и беспокойства, что что-то неправильно, что нужно бы почувствовать цель, смысл, к которым должно хотеться стремиться, но желаемое состояние не появляется. Тогда можно подобно Мюнхгаузену, вытаскивающему себя за волосы из болота, заставить себя читать что-нибудь или заняться, наконец, приборкой  своего захламлённого уголка.  Многим – помогает.

 Мы  знаем людей, для которых их чувства – Рок, безжалостно ими управляющий.  Если стихия чувства  преобладает над стихиями воли и разума, то такой человек – несчастлив.  Очень редко случается, когда все эти волшебные силы очень сильны, но воля или разум – чаще преобладают. Я представляю себе таким – Пушкина.

 Интересно, что эмоции можно хранить в материальных объектах,  это:  книги, музыка, живопись, фотографии, вино, ….  И они всегда новы и искренни – как сны.  Но, трезво оценивая человеческие возможности, необходимо признать, что их не достаёт для мудрого самовоспитания и устроения своей судьбы.   Конечно, родители могут очень помочь в этом. Однако,  они – тоже только люди. 

Существует наиболее надёжный авторитет в нашей жизни. Это - народные традиции и вера. К сожалению, традиции русского народа почти исчезли, их заменили – образы родителей, их правила жизни. Но есть народы, например, живущие на Кавказе, где традиции и семейные, и народные очень сильны. И они спасают молодых, приехавших на равнинную Россию от губительной потери самого себя.

 Я очень удивлён примеру еврейского народа. Большинство верны иудаизму, как образу жизни. Пусть, к примеру, еврей – материалист. Но он живёт по Торе, т.к. Тора всегда определяла, как должен жить еврей. И эта нация не исчезла, хотя её неоднократно пытались  уничтожить. И свой  язык они сохранили. Расселяясь по всему миру, они имели Родину  при себе – это Тора. Вот пример, как верность традиции и вера спасает и поддерживает народ.  Русский генерал Лебедь сказал о себе, что он – православный, но неверующий. Это парадоксальное утверждение показывает возможность неразрывной связи с предками независимо от веры.

 Очевидно, что Америка и Европа – космополитичные по сути своей, способствуют деградации своих народов. Какая  цель у западного человека? Деньги, удовольствия. Какая цель у еврея или мусульманина, или православного?  Заслужить одобрение Бога! Это –  великая цель, придающая и смысл, и самоуважение, и душевное здоровье!  Если у человека достаёт сил строить свою жизнь сообразно с опытом своего народа и,  не прельщаясь тысячам соблазнов, то и день и ночь будут приносить свои дары и украшать жизнь.