Заячья петля. Часть 3. Таёжные истории

 




  Сеня, увидев  улетающую  парочку,  вскочил на ноги  и  трусцой   пустился  за ними.               

 -  Сень, да брось   ты  их,  -   попытался я его остановить. - Ты их не найдёшь.   Не успеешь.   Темнеет  же. 

 - Они улетели в распадок,  там уже темно, -  пытался  отговорить Семёна   Иван.  Но  тот  нас не слушал,   его   заусило.  Дурной пример заразительный -  Азуня  понеслась за Семёном вдогонку.  Спустя минуту оба пропали из  глаз  в лесной чаще.  Вскоре мы закончили с дровами и пошли в зимовьё.  Надо было разобрать вещи, определить по своим местам  продукты, боеприпасы,  готовить ужин -  и себе, и собаке.  В общем, работы  хватало.  С другой стороны:   всё привычно, всё знакомо, всё идёт  как – то само собой,  по - накатанной. Где – то, через полчаса поскреблась  в дверь Азуня.  Мы её запустили и стали ждать  Семёна.  На улице  совсем  стемнело,   должен подойти.   Но прошло  пять минут и – десять, и – двадцать – Семёна всё нет.  И выстрелов  не  слышно, значит рябчиков не нашёл. 

   Видать, всё ещё ищет. Мы знали Сенину настырность, но не понимали, как он их там ищет  в  темноте.     Вскоре Азуня  опять запросилась на улицу,  где  и  пропадала минут 20,  после чего объявилась   и  опять принялась  скрестись  в дверь.  Мы поняли – бегает она к Семёну. Но что он  там в этой темени  делает,  что его там держит?  Не понятно.  Мы продолжали  заниматься своими делами, но Семён не шёл  из головы.               

  -  Может,  он   там  соболя  нашёл  и  теперь костёр  под деревом   раскочегарил,  чтоб  как – то  подсветить себе и соболя  высмотреть, - высказал предположение Иван.  Но если бы Семён нашёл соболя,   то   Азуня  вряд  ли оттуда бы  ушла.  Оставалась бы до победы. Я сказал об этом Ивану. Он согласился. Нет, здесь что – то другое.  А что?  - понять не можем.  Но время шло, Семён не появлялся, мы начали беспокоиться.  В  тайге всякое может случится.  Местность  ему  не знакомая,  опять же, темнота. Несколько раз выходили на улицу,  звали,   прислушивались: в ответ  -  тишина. В  очередной раз, когда вышли:  всё так же  звали , всё так  же прислушивались в надежде, что откликнется,  но  Сеня  никак  себя не  проявлял.               

  -   Надо  дать дуплет, - сказал я Ивану.  Тот  вернулся  в   зимовьё  и вскоре вышел с ружьём.  Прозвучало два выстрела – один   за другим.  Из стволов  12 - го   калибра, словно  из пасти Змея  Горыныча,    вылетело  два  длинных огненных   языка. Днём при выстреле их никогда не замечаешь. И если бы не приходилось стрелять  в  темноте, то и не знал бы   об их существовании. Иван стрелял через определённый интервал  - выстрелы были сигнальными.  Мы тут же услышали,  как  со  стороны распадка  кто – то   с  шумом, треском  ломится  через чащобник  в нашем направлении.  Треск раздавался  чуть правее от того места, куда рябчики улетели, куда убегал  за ними наш друг  Сеня.  Кто - то ломился  через стоящие стеной, густые  заросли молодого сосняка.               
 -  Однако, здоровущий  медведь прёт на нас, что делать будем?  Пули, однако, я с собой не прихватил, - пошутил  Иван.               
 -  А что делать?  Однако,  обороняться  будем,  как и  положено  в таких случаях:  свежим   говёшком.  Он   его, однако,  шибко боится - свеженького! –  я  с готовностью  подхватил   шутку напарника  и стал  подыгрывать.   
 -  Однако,  где  возьмёшь  его, свежего – то? -  спрашивал меня Иван. 
 -  Не переживай.  Однако,  найдётся.  Вот как увидишь  медведя, так сразу и найдётся! - успокаивал  я   приятеля.
 
  Мы   вспомнили   старую,  сидевшую давно  уже в печёнках,  сибирскую   шутку  про  встречу с медведем.  Так мало  того,  что вспомнили  -  мы  начали  её  разыгрывать,  да   с  каким  удовольствием!  Чего  только  не случается в этой   жизни!?  Видать,    вся   эта история с  Сеней нас напрягала.  А  тут, просто - гора с плеч.   Обрадовавшись   тому,  что   пропажа нашлась, что   Семён  объявился  -  у нас не было сомнения, что это он -   мы  развеселились,  разыгрались  – и, видать, переборщили.  Потому что,  вдруг  -  наступила тишина  и мы поняли:   никто больше к нам не спешит, не ломится через чащу.  Медведь – Сеня остановился, не дойдя до нас метров 40.  Просто   стоит  и молчит.  Слышим – вошкается,  отсапывается.  К нам не идёт.  Как это понимать?   Даже, шальная мысль залетала в голову:  может,  не он?  А кто тогда?   Да, чего уж там с ума сходить -  Семён,  больше некому.  Стоим,  смотрим друг на друга.   Иван,   наконец,   догадывается   спросить:
 
 - Сеня, ты? 
 
 - Я, - слышим в ответ. 
   
 – А чего стоишь?  Что там делаешь? -   спрашиваю.    Не  отвечает. Постояли, подождали -  всё то  же.  Не  идёт  к нам Семён.   Так ничего  и не поняв,  пошли в зимовьё. Довольные  уже тем, что приятель нашёлся,    мы  теперь сильно не мусолили эту тему.  Занимались своими делами.  Минут через 10  заявился  Семён. Он вошёл, остановился у порога. Стоял,   будто  пытался   сообразить:  что ему делать дальше.  Мы с расспросами не приставали – были «сильно заняты   своими делами»,  при этом,  исподтишка поглядывали на Сеню.  Он стоял  весь потный,  взъерошенный, обвешенный лесным мусором - какой – то опасливый, настороженный,  даже здесь, в избе.   Казалось,  что   Семён   своими мыслями, своими  эмоциями  всё  ещё   там,  в  тайге,  в сумраке  ночи,   и  ему  необходимо какое – то время,  что  бы  прийти в себя.     Сеня  рукой вытирает   пот со лба. Снимает фуражку, проводит  пятерней по мокрой  голове  и начинает  выскребать,  запутавшиеся  в  волосах  сосновые иголки,  небольшие  веточки…  Кажется,  делает это он, как – то механически  -  медленно  собирает в ладонь   с волос, с одежды   лесной мусор,   подходит к печке и бросает в огонь.  Делает всё молча, затем подходит к нарам,  садится. Ружьё  кладёт рядом, на нары. Наши ружья висят  на гвоздях на стенке тут же, но он не обращает внимания.  Какое  - то время висит пауза, которую прерывает Иван.

 -  Сень, чего так задержался?  -  вроде, как между прочим, спрашивает он.               
 
 -  Мы  тут всяко гадали…   Темно, что там делать?  Переживать уже начали…- добавляю я.               

 – Да я, пока кружил по распадку за рябчиками, потерял ориентир…   А тут ещё и стемнело.  Как – то, моментом, -  Сеня говорит отрывисто.  Голос  -   хриплый,   нетвёрдый.  Временами срывается.               

 -  В общем, попал я… -  продолжает   Семён.

 -  Ведь, знаю, что зимовьё рядом с распадком! Но, чтоб выйти к  нему, надо выйти  из  распадка.  А выйдешь   из  распадка,   уйдёшь  не в  ту сторону – потом и распадка  не найдёшь  в потёмках. -  Сеня   говорит     быстро, взахлёб, словно боится не успеть  всего  высказать.               

   -   Я и так, чуть было, не потерял его.  Шёл по распадку, не выходил   никуда, вроде, не сворачивал – и вдруг, смотрю:  нет никакого распадка, куда – то пропал. Был, хоть какой – то ориентир, а  тут бац  –  и того  нет!  И темнота вокруг. Хорошо, сообразил  вернуться обратно,  и как – то   попал  в   него.               
 
  – Это, Сень, ты ушёл  в его вершину,  в противоположную  от нас сторону. Сам по себе – то  он короткий, так что не удивительно, что ты прошёл его  до самого конца.  Он  там  переходит в лощину, а потом и совсем пропадает. Хорошо, что сообразил вовремя  вернуться, - объясняю Семёну.

 - Да, повезло. С того момента, так и топтался  всё  по распадку.  Следил, чтоб не потерять. Всё – таки,  ориентир -   знаешь,  что  не ушёл  от  зимовья.    
 
 -  Аза  к тебе бегала?  - спрашиваю.   
 
 -  Да, ко мне.   Но я, как – то не заметил – как убежала.  В какую сторону.  Звал, думал вернётся, но куда там.  Дунула и с концами.               

 -  А чего не покричал, -  спрашивает Иван. – Или стрельнул бы, мы бы сразу сообразили,  стрельнули бы в ответ.               
 -  Да  как – то … знаю, ведь, что зимовьё   рядом.  Чего   позориться.   Надеялся, что  свет в окошке  замечу, или услышу что.   Всматривался, слушал – ничего.               

  - Да мы выходили, кричали.  Звали тебя.  Это мы уж потом стрелять начали., -   рассказывает  ему   Иван.
 
  -  Не слышал.  Ничего не слышал.               
 
  -  Ты, видать, в это время, как раз уходил в вершину распадка.  Далеко был, потому и не слышал, -  высказываю своё предположение.    
 
  -  Да, видимо так, -  соглашается Семён.               

  -  Так, а компас?  Компас – то у тебя с собой?  -  поинтересовался Иван.               

  - Да со мной, - с досадой  отвечает Семён. -   А что с того?  Я, когда побежал за рябчиками, то не посмотрел направление.  Засуетился.   
 
  - Ты знаешь, Сень, - у меня возникает желание поделиться, пришедшим мне в голову соображением.
 
  - Не важно, что ты не  посмотрел   направление,  когда бежал за рябчиками. Поскольку ты из распадка так и не вышел, и  правильно сделал, молодец, то  у  тебя была  реальная возможность  выйти к  зимовью с помощью   компаса, -  говорю я Семёну.  Тот  смотрит на меня недоверчиво.  Вижу,  что  слушает  весьма скептически, но  продолжаю.
 
  -  Смотри:  речка течёт с севера на юг – это мы знаем,  -  я пальцем  провожу  по столу  - с севера на юг.  Рисую.  Видать,  это  происходит  несознательно,  само собой, по привычке. Это   мой  опыт, моё   железное правило:  потерялся в  тайге – не носись, не психуй, не дёргайся -  садись и рисуй.  Заставь себя это сделать  и всё будет нормально, если, конечно,  будешь рисовать с понятием:  вот так шла дорога, вот так я пошёл…   Мозги должны работать.   
  -  Теперь, дальше, -  продолжаю я, обращаясь  к  Семёну,  правда,  замечаю, что  мои  выкладки, в основном,   интересуют  Ивана.  Сеня слушал  без интереса, его, судя по всему, мои рассуждения раздражали. 

 -  Ты пойми, Сень, ты   топтался  по распадку  больше  двух часов,  а выйти, с помощью компаса  мог к зимовью за десять  минут! - это уже  Иван  подключается. 
 
  -   Смотри, ты  по  компасу идёшь  распадком на запад  и  выходишь к реке – там  вдоль речки  набитая тропа.  Ты  сворачиваешь  вправо, на север,  идёшь по тропе  5 минут, и выходишь к роднику, где мы с тобой  набирали воду на чай.  Ещё пять минут ты поднимаешься по тропе  вверх,   и  всё…       
    
 -  Да ладно!  Хорошо  вам    здесь, сидя    за столом      умничать!   Там бы я на вас посмотрел…  Ночью… В тайге… К тому же темно, хоть глаз выколи, -  Семён обрывает   Ивана,  ему надоели наши, как ему кажется,    запоздалые   бесполезные  советы.  Дескать,   чего теперь  мусолить.    Мы поняли:  Сеня   очухался, пришёл  в  себя .  И  ладно.   

 -   Кстати,   о столе, - торжественно   произносит    Иван,   и  направляется  к печке,   на   которой      томился в котелке  наваристый  вермишелевый суп на мясных консервах.               
 -   Не пора ли нам ужинать, господа?  Прошу к  столу! -  Иван  аккуратно ставит на середину стола котелок, снимает крышку. Из котелка   валит  густой, ароматный пар.  Господа повторного приглашения ждать не стали - тут же засуетились.  Доставали хлеб, кружки для чая,  рафинад.  Сеня,   наконец,   вешает ружьё на гвоздь рядом с нашими ружьями,  и  тут  он замечает, как я достаю  из рюкзака   алюминиевую ложку.  Иван, следом за мной, достаёт такую же.  И  Семён, неожиданно для нас,  расплывается   в   самодовольной   улыбке -  что   - то там зреет у него на уме…   Он, как – то,  загадочно   поглядывает  на нас с Иваном,   на наши ложки – глаза его лукаво сверкают   и  смеются, словно, говорят:   ну что?  Приплыли голубчики?  Сейчас  я вам  устрою…  Сеня   предвкушал и   радовался.  На  лице его  сияла   счастливая   улыбка,  ехидная   улыбка…               
 
  – Охотники!?  В тайге!   Едят   алюминиевыми ложками!?  Да это просто позорище.  Ну я вас сейчас умою!  Теперь я вас умою, - приговаривал  Семён,  радуясь, нежданно  привалившему   ему счастью:  уесть... умыть нас… злыдней… За всё то, что он от нас  претерпел. За  ехидные  насмешки  в  тот момент,  когда скрадывал      рябчиков,  за  дурацкое хихиканье,   когда   ломился  к нам  через чащу,  за  мытарства  в ночной тайге и за  высокомерные  наши   поучения  по возвращению  в  зимовьё.               
 
  -  А то, понимаешь, умничают   тут!  Поучают.  Мы и сами...  можем   поучить! – Сеня шутил, ёрничал, веселился! 
  -  Вот чем едят  настоящие таёжники!  -  торжественно произносит   Семён и вытаскивает   из  рюкзака   деревянную ложку –  яркую, расписную  красавицу! 

   Сеня  нас умыл!  Он   был счастлив, он  забыл о своих недавних злоключениях, он  опять был на коне и  победоносно   размахивал деревянной ложкой,   как лихой    кавалерист,  шашкой!  Было  впору  поаплодировать  другу, но   мы этого, при   всём желании,  не  могли   сделать.  Руки   были заняты.  Наши руки, как раз в этот   момент,   выгибали   те самые, опозоренные  Сеней,  алюминиевые   ложки  под углом  в  90 градусов,   превращая   их в черпачки.  Дело в том, что,  как выяснилось,  у нас  в  зимовье  пропало  не только стекло с керосиновой лампы. Пропали и металлические   небольшие мисочки,  из которых мы прежде ели.  Мисочки были совершенное барахло,   из заводской столовой,  для вторых блюд.  Как они к нам сюда попали из  столовой?  Это дело тонкое… да  и  что об этом  сейчас говорить -   всё равно   они  пропали.   

    Блестящие, на вид   привлекательные  -  мисочки  были  очень  непрактичные.  Вторые блюда мы готовили  редко,  а  супы  приходилось в них доливать по нескольку раз, поскольку были они мелковатые. Но мы как – то приспособились,  притерпелись  и пользовались.  Теперь они пропали и всем придётся   хлебать  из  одного   котелка.   Это  был  котелок Ивана: вместительный, но неудобный.  Он был   высокий и узкий.  Есть из него надо  умеючи.  Для того мы и согнули наши  ложки.  Сеню  же  с его  деревянной   красавицей – ложкой  ждал сюрприз.   Мы с Иваном  уселись за стол и стали ждать  Семёна. Наконец  тот подходит, садится за стол, смотрит на нас, ждёт  …  Надо кому – то начинать.  И   мы с Иваном право первой ложки предоставляем Семёну.

  - Ну  что, Сень, ты наш гость, тебе и начинать, -  говорит Иван.
 
  -  Да и ложка у тебя  к тому же  -  не чета нашим, -  добавляю я. 
 
  - Это уж точно, -  соглашается  Семён,  и  благословив нежным взором свою красавицу,  отправляет её в котелок.  Мы с Иваном  с ложками на перевес, застываем  в  напряжённом  ожидании  дальнейших событий. Сеня  слегка,  можно сказать, деликатно  проворачивает  ложкой в котелке  -  и мы понимаем:  делает это он совсем не для того, чтоб поднять со дна гущу,  и  чтоб ухватить  кусок пожирнее,  совсем нет.  Просто,  этого требует ритуал –  Сеня   это  знает.  Ритуал  же  для него – это святое.  Как – то  мы с Иваном   собрались  в тайгу, на несколько дней.  Иван  оказался  на тот момент без ружья, которое было в ремонте. Я ему посоветовал  попросить у  Семёна. Но   тот   ружьё  не дал -  объяснил, что «жена, ружьё и трубка в чужие руки не даются». 

   Мы с Иваном оба были ошарашены.  И тем, что  Сеня   ружьё не дал, и тем, что  такой грамотный  оказался.    Мы то ничего этого не знали.  И брали чужие ружья, если была нужда, и  свои давали.  Да не только мы, и другие наши знакомые охотники так поступали.  Я   склонен думать, что Сеня,   и в самом деле, не дал  ружьё   Ивану, именно потому, что  -  «жена,  ружьё и трубка в  чужие руки не даются».  Где – то он вычитал  или услышал   это выражение, оно ему понравилось,  и  когда Иван пришёл просить  ружьё,  то  Сеня   был рад случаю –   воплотить  народную мудрость  в  жизнь.  Сеня был педант.  Но справедливости ради, следует сказать, что  и романтиком  он тоже был.  Бывает  и  такое.  Говорят:  даже в Библии встречаются противоречия,  так чего   говорить уж  о  нас грешных.
   
   У  Семёна  и ружьё,  и   боеприпасы, и  амуниция – всё  было  в идеальном порядке.  И  все причиндалы для    снаряжения патронов –  для  папковых  гильз,  для латунных.  И каждый патрон подписан:  и номер дроби,  и  когда снаряжён. Всё  у него  основательно,  всё  толково.   Но  всё таки,  охотником  в привычном  смысле,  он не был.   Мне  кажется, что Сеня любил не саму охоту,  а всё то, что сопутствует ей. Что  придаёт этому занятию, таёжной охоте, некий романтический ореол.  Всё таки,  кроме  своего  педантизма,  он не был лишён  и  «романтизьма». Он и книжки любил  читать про  охоту.  И читал, он не кого  ни - будь, а - Дриянского.  И всяким книжным премудростям  придавал  очень   большое значение.  В результате чего,  Иван и  отправился в тайгу без ружья.  И деревянная ложка,   как  обязательный  атрибут таёжной жизни, видать, тоже  оттуда, из  книжных представлений. 
      
   И вот сидим мы  с  Иваном  за столом.  Наблюдаем… ждём ...  Сеня, зачерпнув  варево, аккуратно   вытаскивает  свою  ложку  из котелка и подносит   ко рту. Губы у него сложены трубочкой, готовы дуть,  готовы  студить горячий суп.  Но вот незадача:  студить в ложке , особо,  нечего.  Какая – то   малость на донышке  поблёскивает  жирным  пятачком, но её можно и не студить.  И так пойдёт.   Вытянутые  трубочкой губы остаются без работы.  Мы  с  Иваном, конечно,  никакого конфуза не замечаем,  и тоже приступаем к трапезе.   По очереди забираемся  в котелок своими погаными  ложками - черпачками, вытаскиваем   их полнёшенькими,  и подставив снизу краюху хлеба, аккуратно подносим ко рту и подолгу дуем, остужаем  содержимое.  Мы с  Иваном росли в многодетных семьях, да ещё и в деревне,  и относились к еде всегда уважительно.  Если ели с одного котелка – никто не позволял себе частить. Один зачерпнул, другой зачерпнул.  И не иначе.  Всё то  же происходит   и   теперь  за столом.  Сеня – ложку,  Иван -  ложку, я – ложку. Строго по очереди.     И так продолжается какое – то время.  Сеня ведёт себя, как партизан. Выдержка у него – можно  только позавидовать.  Всё у него  прекрасно.
 
  –  Сень, ну как тебе суп? – спрашивает Иван.  Он сегодня кашеварил. – Не пересолил я?
 
 -  Да нет,  не пересолил. Всё нормально, - отвечает Семён, как ни  в  чём не бывало.

   Мы продолжаем молча хлебать,  всё в том же ритме:   ложку  -  Семён,   ложку - Иван, ложку – я.               

   Сеня держится, но атмосфера постепенно накаляется.  Мы с Иваном всё время зыркаем друг на друга,  временами краюхой хлеба закрываем рот, который уже помимо нашей воли,  зубы скалит и предательски  прыскает,  и  мы  из   последних сил  сдерживаем  себя, чтоб не заржать вслух.  Пока котелок был достаточно наполнен, Сене ещё удавалось, хоть  что – то  поднять своей ложкой из котелка и донести до рта.   Но, когда мы с Иваном  котелок ополовинили, то Сенина ложка  совсем стала беспомощной. Пока он вытаскивал её из котелка, с неё всё  стекало обратно.  Согнуть  бы эту  ложку  черпачком – ей бы цены не было. Но, увы!   Пока в ложке что – то ещё   было, Сеня держался.  Проявлял характер.  Но когда ложка стала приходить к нему совсем пустой,  Сеня не  пожелал  участвовать в этой комедии.  Как бы там ни было:  хоть и не большого расточка,  хоть и плутает в тайге,   он всё равно, оставался сибирским мужиком  кержацкой закваски. Он уставился на нас  тяжёлым взглядом – мы  с Иваном   давились от смеха и ничего не могли с собой поделать. Сеня резко встал из – за стола  и поставил точку.               
 
  -  Всё, спасибо!  Наелся, - жёстко и сухо произнёс он  и небрежно швырнул ложку на стол.   Ложка  ударившись о столешницу   улетела под нары.  Иван бросился  доставать её.  Желание хихикать у нас пропало моментально.   Мы видели:  Сеня обиделся всерьёз.  Иван старательно большим пальцем протёр ложку  и  бережно положил её на стол.  Мы тут же стали  Семёну предлагать разные варианты, чтоб он нормально поел.  Этих вариантов, оказывается, было море. И большая  общая кружка, которая  висит  при входе на гвозде бесполезно, и глубокая крышка котелка Ивана, прекрасно могла  сойти за тарелку,  и  можно было отлить суп в котелок – у меня их было два. И  ложки свои мы ему предлагали – ничего не надо было Семёну. Он от всего отказывался, был с нами   сух и сдержан. Мы изо  всех  сил  пытались найти подходы  к Сене, но он  был весь  в себе,  отгородился    непроницаемой   стеной.   Как – то не так всё повернулось.  Было неловко и тягостно.   

   Сеня  всё молчал, готовился ко сну.  Мы с Иваном  заканчивали дневные хлопоты, при необходимости,  перекидывались словами,  но стали говорить, как –то приглушённо, в пол -голоса.  Осталось покормить на  ночь   собаку. Я вышел во двор, где стояла её  кастрюля и сразу почувствовал:  что – то изменилось. Пошёл долгожданный снег.  Снежинки  были редкие, но они были. Они падали с неба и тихо ложились на землю. И что – то хорошее  поселилось в душе.  И с этой  маленькой радостью я возвратился в зимовьё и  стал укладываться на нары, где  мои приятели уже вовсю  сонно  посапывали.  Физические нагрузки на свежем воздухе дают о себе  знать.