История одной постановки. Часть - 3

   
 На фото:   Настёна - Зина Липская, Андрей Гуськов - Александр Попов


   Вечером  репетировали на большой сцене.   Художник  попросил.   Ему  надо было  посмотреть  сцену,  увидеть артистов, исполняющих свои роли.  Надо было  понять  природу,  стиль нашего спектакля, чтобы  в том же духе сделать эскизы  декораций  и костюмов.   Я понимал,  что на сцену нам выходить рано,  но есть такое слово -«надо».   Заметно было, как  волнуются  мои артисты.  Да,  я и сам чувствовал себя  неспокойно...   Я впервые работал с приезжим художником, да ещё - из  Москвы.  Мы с ним познакомились  в Ангарске, где проходила  Восточно – Сибирская лаборатория  режиссёров народных театров, и  где Рогинский проводил  занятия по театральной сценографии.   И, когда я взялся ставить «Живи и помни», то решил пригласить   театрального художника – профессионала.    Выбор пал на Рогинского.   Когда я сообщил об этом в Москве в ВТО, то мне сказали , что  тот  не согласиться.   В последнее время  от театра он отошёл, занимается реставрацией  церквей да ездит в археологические экспедиции - в качестве художника.  Я приуныл. Но как - бы там ни было, я всё - таки нашёл адрес и отправился на улицу Маркса - Энгельса в мастерскую Рогинского.    

   В мастерской меня встретила Нана, жена художника.  Она сообщила, что Михаил Александрович гуляет сейчас с собачками. Скоро подойдёт.  Пока ожидали Михаила Александровича, я рассказал  о цели своего визита.
  – А что, - говорит Нана.  - Я думаю, он согласится .   Вчера к Мише   приходила  его ученица – она делает эскизы  костюмов  для  спектакля   в  «Ленкоме».   Приходила посоветоваться.   Они разговаривали,  обсуждали, а , когда девушка ушла, Миша и говорит: «Вот сейчас бы я с удовольствием взялся поработать над спектаклем» .

   Вскоре появился  и Михаил  Александрович с двумя небольшими лохматыми собачонками  белой масти.  Был он в симпатичной вязанной шапочке  и кирзовых сапогах .   Сапоги его меня сильно удивили, хотя сам я сносил не одну пару кирзачей. Но то было в деревне, а здесь – Москва, столица.  А потом удивляла меня уже  Нана. Она брала в зубы кусочек сахара, а собачонки в прыжке этот сахар выхватывали у неё изо рта. Это было  занятно и весело, но внутреннее напряжение не позволяло мне должным образом оценить аттракцион. Я переживал, я волновался, но, как оказалось - напрасно.  Рогинский  знал меня по занятиям в лаборатории,  и когда я рассказал,  что  собираюсь ставит  «Живи и помни» Распутина   и  хочу пригласить  его оформить спектакль, то  он задал несколько вопросов,  и согласился. Так просто...   

   Во время  репетиции  мы с Рогинским сидели в зале в последнем ряду и тихо переговаривались.  Михаил Александрович оказался человеком мудрым, понимающим.  Он находил что – то хорошее в игре моих артистов  и делился  этим  со мной.  Я был  ему  благодарен. Худо – бедно, мы показали всё, что было готово на тот момент.   Я старался  в репетицию не вмешиваться ,только в исключительных случаях  что – то подсказывал, и  прогнали  мы все  свои сцены  на удивление   быстро.   Показ закончился,  мы  с Рогинским  в своём  последнем  ряду  обсуждали  увиденное, а в это время  мои театралы  за кулисами открыли  рояль и начали петь.  Рогинскому, судя по всему, исполнение понравилось .   «Костя, а  можно  попросить ваших  артистов, чтоб они спели что – нибудь на сцене»- обратился  он ко мне.   Я передал за кулисы просьбу художника,  участники спектакля  моментально выкатили  на сцену рояль,   сгрудились вокруг  инструмента  и стали петь.  Пели современные песни, пели народные.  Петь мы любили и, наверное, умели. 

   На следующий день у меня  с Рогинским состоялся  важный  разговор.  Встретились мы с утра  в  театре.  Вечером он улетал в Москву.  Я  рассказывал,  как вижу  будущий спектакль, что   жду  от художника.  Рассказывал  о проблемах,  возникших  в процессе работы над данным материалом.   Поскольку,  произведение изначально не  предназначалось  для сцены,  то  мест действия  в нём чересчур много,  и,  стало быть, нам понадобится  такое же  количество перемен декораций.  Есть опасение, что от этих  частых  перемен,  от  бесконечной  суеты на сцене, спектакль  просто  будет  разваливаться .
Чтобы  этого избежать, я решил задействовать поворотный круг сцены.  То есть, декорация будет выезжать  на круге, во время его поворота.  В это же время, таким же образом   уедет  декорация прошедшей картины.  Это позволит произвести перемену  чисто,  без лишней суеты.   Театры нередко пользуются подобным приёмом. 

   В студенческие годы  я подрабатывал  монтировщиком декораций  в Харьковском  драматическом театре им. Шевченко.  Там у нас на кругу декорации выезжали  постоянно.   Правда, зрители в театр не ходили.   Артисты за кулисами всегда переживали по этому поводу: есть ли кто в зале? Прислушивались,  некоторые пытались аккуратно  заглянуть в зал.  В театре работали очень известные, именитые   артисты.   Да и сам театр недавно  получил звание Академического.  А зрители - не ходили. Вот такая она - правда жизни.  Здесь надо сказать, что среди моих  коллег - режиссёров  бытовало  мнение: круг  используется  тогда, когда режиссёр не в состоянии  придумать что – то интересное.
 
   И вот, я  сам решил вывозить декорации на кругу.  Гордиться было нечем,  но ничего другого путного придумать у меня не получилось.  Я  рассказывал   Рогинскому , как вижу  спектакль,  и  даже умудрился,   с помощью подручных средств,   проиграть  его на столе.  Михаил Александрович слушал меня внимательно, иногда включался  в обсуждение того или другого момента.  Вроде,  всё шло нормально, в рабочем порядке.   А в какой – то момент он  замолчал, наступила пауза.  Я тоже молчал, ждал что скажет художник.  И он сказал:   
 -Костя,  мне понятно, что  вы хотите от меня.  Здесь вопросов  нет.  И каких – то сложностей  я не вижу.  Я всё сделаю, как скажете.   Но  я  какое – то время буду занят,  и приступить  к вашему спектаклю  смогу  не раньше, чем через две недели. У нас есть некоторый запас времени.  Подумайте, поищите.  Я буду ждать от вас письмо. 
 
   Я приуныл.  Заметив моё состояние, он  добавил: 
 - Я буду ждать от вас весточку,  сам тоже попытаюсь что – то поискать.
 
   Вечером  я провожал  Рогинского  в аэропорт.    Когда вернулся домой, поужинал и попытался  уснуть, то  понял, что не получится.  Сон не шёл -  я  был сильно взбудоражен.    Я и сам подозревал, что моя затея с поворотным кругом – это  видимость решения.  Но, поскольку, я ничего лучшего не придумал,  то и убедил себя, что всё нормально –   с этим сжился, и успокоился.    С приездом Рогинского  я  увидел  ситуацию его глазами.   Он дал мне понять, что надо    искать  настоящее  творческое  решение спектакля.  Довольствоваться подменой, тешить самолюбие – значит, загубить дело.   Какое уж тут спокойствие.   Я поднялся с постели, взял книжку Распутина и отправился на кухню.  Перелистывал страницы, перечитывал,  уже в который раз,  такие  знакомые места,   невольно  погружался в них и понемногу  стал успокаиваться.  Спустя какое – то время, я почувствовал, что смогу теперь уснуть.   Но, прежде, чем отправиться  в постель,  я  механически открыл  последнюю страницу книги.  Зачем – то надо было мне её посмотреть.

   Я столько раз перечитывал  повесть,  я столько раз видел эту страницу, но именно сейчас , среди ночи за кухонным столом   я,  вконец  измученный, полусонный  обратил внимание  на последнюю строчку произведения.   Я увидел в ней  то, что раньше  от меня ускользало. 
«После похорон собрались бабы у Надьки на немудрёные поминки и всплакнули:   жалко было Настёну» -  так заканчивалась повесть  В.  Распутина «Живи и помни».

   Я несколько раз перечитывал эту фразу – у  меня  было ощущение, что я нашёл то, что  так долго искал.   Углубляться, развивать свою неокрепшую мысль, свою  догадку   на тот момент  у меня не было сил.  Но я  ощутил,  как  с моих плеч свалилась огромная тяжесть.   И я, расслабленный и умиротворённый,  поплёлся  спать. 

   Наутро я знал, какой  будет у меня спектакль.    Прежде всего - круг побоку!   Это  будут поминки…  Соберутся односельчане, будут поминать  Настёну.   Как водится,  выпьют,  станут жалеть,  вспоминать  несчастную женщину, вспоминать   события , которые  привели к трагедии.   Из этих воспоминаний и будет  соткан  на глазах  у зрителя наш спектакль.   Здесь  и авторский текст  займёт  своё  достойное место,  он станет основой  воспоминаний  за поминальным столом.  А наступит Победа, и стол этот  горестный  преобразуется в стол праздничный, победный!    А преобразят  его  те же  участники  застолья.  Будут рассказывать  свою историю и сами же будут делать  перестановку -  в нужном характере, в нужном ритме, и сама смена декораций будет спектаклем.   Тут и песни  наши народные, сибирские  нам пригодятся.   А ещё на сцене будет   висеть  обрубок  рельса – набат.  Такой рельс висел у нас на колхозном дворе.  Били в него, когда возникал  пожар или случалась  какая другая беда.
 И как же хорошо,  как же  ладно всё сходилось!   Это  была хорошая примета!  И я, когда шёл на работу, то не удержался, заскочил  на почту и дал телеграмму  в Москву Рогинскому:   «Всё хорошо!  Нашёл.   Подробности письмом».    На следующий день я получил из Москвы ответ:   «Рад за Вас!   Жду письмо».