La promenade cinique

 …когда грохот взрыва, наконец, утих / я понял, что нас все-таки осталось двое / да, двое недоучек-студентов / молодых раздолбаев / беззаботно облокотив-шихся / о выстоявшую стену alma mater
- Смотри, как грамотно взорвали! - сказал Женька, внимательно наблюдая за деловито озабоченны-ми рабочими, суетящимися вокруг предназначенного на снос особнячка.
Я только пожал плечами - что тут скажешь в от-вет! Невозможно считать, что жизни не свойственен неко-торый естественный цинизм, если именно строители за-нимаются разрушением. Поэтому Женька мог бы ничего не говорить. Мне лично и так все понятно. А вам? Нет? Ну, раз непонятно, так я объясню.
…когда мы поняли, что за всем этим стоит / стало ясно, что спасения нет // везде предательство / везде ко-рысть // они втираются к нам в доверие / завязывают "дружбу" // особи женского пола / часто стремятся выйти за нас замуж // и мы обязаны платить им за это / причем добровольно / причем не только звонкой монетой / но и кое-чем поважнее / и так со всеми // но это только ширма / ширма иррационального плана "Барбаросса" / нашего анонимного добровольного уничтожения // ведь на самом деле / они даже не люди // кто? / черт их знает // но они есть / и именно они создают эту тяжелую пустоту внутри / с которой приходится бороться
Так что Женька мог бы и помолчать. Ведь взо-рвать пытались на самом-то деле нас. И, что забавно, даже если бы им это удалось, они все равно никогда бы не дос-тигли этим своей цели. Что бы ни происходило, мы всегда остаемся в живых и спокойненько осуществляем свой стратегический план наступательной обороны, названный почему-то "la promenade cinique", то есть, если верить нашему знанию французского языка, "циничная прогул-ка". "По дорогам свободы", - добавил бы Женька за то, что Сартр так жалобно мучается тошнотой от своей экзи-стенции; ведь мы-то от своей экзистенции, наоборот, в восторге. Но Женя в первый раз за последние двадцать четыре с половиной секунды промолчал, и, похоже, в пер-вый раз напрасно.
Вообще, в этом мире очень трудно жить, руково-дствуясь исключительно собственными убеждениями. Все окружающие почему-то совершенно уверены, что прямая и важнейшая обязанность каждого человека - это идти на уступки еще до того, как его об этом попросят. А если я не собираюсь идти на уступки, когда речь заходит о мо-ем существовании? Нет, я, конечно, никому ничего не навязываю, но я не вижу смысла прятаться в бомбоубе-жище при каждой воздушной тревоге автомобильных гудков на перекрестке. Поэтому, когда несколько лет на-зад мы познакомились с Женькой, я ему так и сказал: "Относительно себя я прав, а насчет других - не претен-дую". Впрочем, кажется, он и так это знал.
…скоро, скоро появятся люди / здрас-сте! // вы обливали нас грязью, но мы всплывали / вы предавали нас, но мы оставались наивными так же, как и были / вы даже стреляли в нас (и такое было), но мы все равно каж-дый раз оставались в живых для того, чтобы встать, от-ряхнуться и закрутить колесо заново // выпади, долго-жданный непрошеный жребий // как говорил Челентано в "Блефе" / можно ставить на черное / можно ставить на красное / но выпадет все равно зеро
Конечно, если говорить, опираясь на точку зре-ния, бытующую в среде крыс, наши les promenades ciniques - это проявление слабости. Ведь наши приклю-чения доказывают якобы лишь то, что на самом деле мы просто одинокие люди, не способные в своей изоляции понять очевидных истин. И, по мнению крыс, это вполне достаточное основание для того, чтобы, как минимум, не относиться к нам серьезно, а, как максимум, в один пре-красный день взорвать нас вместе с предназначенным для сноса зданием. Но одиночество - это все-таки еще не повод. С его помощью, нам, бродячим собакам, проще всего сохранять свою независимость для того, чтобы не стать дрянью. И поэтому наша тоска - это, может быть, и не самый важный, но все-таки элемент реальности.
Сила помогает нам перенести одиночество. И именно в этом отличие храброй и бескомпромиссной без-домной собаки от наглых и, вместе с тем, запуганных, спрятавшихся в толпе крыс.
…Женька немного отстает. Напрасно. Надо бы успеть достигнуть пункта назначения до того, как нас по-пытаются взорвать в следующий раз. Хотя о чем это я? Вот, собственно говоря, и цель нашего перемещения в пространстве: миновав один троллейбус, шесть дворов и два забора, мы оказываемся на отвратительно знакомых декорациях старого Арбата.
Если Москва - главная свалка России, то Арбат, без сомнения, - главная свалка Москвы. Мирно прогули-вающиеся холеные бюргеры соседствуют с умирающими от ломок наркоманами. Присутствие молодых и наглых милиционеров нисколько не мешает маститым и не очень бандитам. Рядом с галереей Пиросмани бездарно блестит муляж Пушкина с супругой. Всюду валяющийся бумаж-но-полиэтиленовый мусор вкупе с алкоголиками, соби-рающие пустые бутылки, служит наиболее распростра-ненным элементом пейзажа, но при этом на главной улице лентяев и проходимцев, как ни странно, все-таки попада-ются иногда вполне нормальные люди… Впрочем, мы пришли не по их душу. Сейчас время охоты - давить крыс.
- Ну что, начинаем, - негромко предупредил Женька.
И мы начали.
Вот она, первая жертва. Ее задача - помочь нам обставить соответствующий эмоциональный фон нашей циничной прогулки. И тут, конечно, снова оказывается очень легко обмануть, впрочем, как и всегда.
Почему-то обманывать вообще легко. Может, по-тому, что все в душе считают себя обязанными Фортуне за то, что они "живы". И мы, временно замещая в своих целях эту ветреную даму, вполне справляемся с ее обя-занностями, собирая скромную человеческую плату по ее щедрым долговым распискам!
Я давно заметил, что крыса вообще не способна думать. Она живет исключительно поиском наслаждений, а единственная цена за это, которую она понимает - су-нуть поскорее в рот сопернику корку, чтобы тот заткнулся и не мешал доедать весь каравай. Что наиболее забавно, крысы с неподдельным удовольствием ловят корки из рук одних и кидают объедки другим.
Но мы - не крысы. Мы отбираем каравай полно-стью, ни у кого ничего не спрашивая и ни с кем не делясь. И чему удивляться, когда любая крыса, узнав в нас соба-ку, хочет как можно скорее нам отомстить?
Они говорят нам, что мы не правы. А откуда нам знать, кто прав? Они живут для того, чтобы существовать: действовать, бороться, любить. А мы действуем, боремся и любим для того, чтобы выжить. И, что самое радостное, нам это нисколько не мешает.
…смотри, Женька / вот это харя! / полный радо-сти тип с рыжей бородой / и массивной красной мордой // он готов по первому позыву души выпить ВСЕ пиво / ку-пить ВСЕ барахло / соблазнить ВСЕХ сучек // и все это лишь потому, что у него ВСЕ в порядке // конечно, ВСЕ / а как же иначе? / такие всегда счастливы // ведь хотят "жить" только максималисты / остальным приходится мириться с этим / но только не нам
- Привет!
- Привет.
- Слушай, я тебя, кажется, уже где-то видел. Не в МГУ ли?
- Да нет, я вообще-то не москвич, я из Казани.
- А, извини. Ошибка вышла. А мы тут идем, гу-ляем - бац! - знакомое лицо. Решили подойти. Слушай, а давай, что ли, по пивку?
- Ну, давай.
Пьем пиво. Разве это цель? Зато создается необ-ходимый эмоциональный фон: мы уже почти трясемся от ненависти! Теперь можно, наконец, отомстить человече-ской общности за факт своего существования! Женька многозначительно подмигивает. Я говорю в ответ что-то очень вежливое насчет Мак-Дональдса, после чего, борясь с желанием сделать на прощанье какую-нибудь гадость, мы по-английски исчезаем.
Вперед, Женька! Вперед на циничную прогулку по дорогам свободы (подробную карту этих дорог я пред-ставлю вам в следующее наше рандеву)!
…вон, Женька, смотри / опять эти уроды на ули-цу вылезли / с семействами / словно тараканы / наверное, это к весне / ну ничего / сейчас мы им устроим прогулоч-ку что надо / давай / а, блин, суки! / вот вам! / ненавижу! // нет / подожди / давай лучше найдем их офис / у этих скромняг всегда роскошные офисы // а вот и он / их чер-тов офис / смотри-ка / недурно устроились / ну ничего / вот вам ваши проклятые "статус-кво" / вместе с вашими же "ноу-хау" / вот вам еще раз / и еще / жаль больше окон у них нет // а, нет / вон еще то стекло, дотянись / ой, здо-рово / всех под орех разделали / и соседний офис за ком-панию тоже можно // Женька, где еще эта паршивая нит-рокраска? / получайте еще! / пощады не будет! // Женька, правда, будет здорово / если нас все-таки поймают и засу-дят / или убьют
Есть такое вещество - корвалол. Пейте же его, дорогие. Только оно сможет привести вас в порядок после общения с нами в эти неспокойные шестнадцать минут девятого вечера. А нам корвалол уже не нужен. Мы уже пошалили. Мы уже успокоились. Мы уже выпотрошили всю эту агрессию для того, чтобы освободить место для чего-то иного…
Но тут мы останавливаемся как вкопанные. Чув-ство опасности не исчезает.
- Кошки… - шипит Женька и едва не занимает боевую стойку.
Да, бездомные собаки не любят кошек и даже не питают к ним мало-мальского уважения. Все потому, что кошки давно уже не гуляют сами по себе, а если и гуляют, то разве что в поисках дешевых удовольствий. В этом они как две капли воды похожи на своих бывших заклятых врагов - крыс. Те тоже рвут зубами жизнь, стараясь ус-петь сожрать как можно больше, пока их не опередили. А кошки - такие красивые, шикарные, ну просто грех не побаловаться… "Хотите корочку, кошечки?" - "Конеч-но, хотим!". Впрочем, крысы могли бы и дальше быть их врагами, но с кем же тогда гулять кошкам? Не с собаками же! Так они и не гуляют. Даже ненавидят нас. И боятся. Но при этом очень редко сразу узнают в лицо.
Что ж, на то мы и собаки. Пусть это останется ис-ключительно проблемой кошек.
- Простите, молодой человек, у вас не найдется лишнего презерватива?
Это ко мне. Расплываюсь в похабной улыбке.
- Для вас, девочки, сколько угодно!
- А куда это вы так спешите? А не хотите ли взять нас в компанию?
- Конечно, хотим!
Женька смотрит на меня вопросительно, но как ему объяснишь, что я собираюсь делать?
- А что девочки пьют?
"Девочки" начинают делать обильные заказы, но я и без этих заказов знаю, что они собираются отдать себя по дешевке. Такие, как они, удовлетворяются распитием слабоалкогольных напитков в каком-нибудь грязном дво-ре и после этого готовы на все, что им скажут. Поэтому я продолжаю начатую беседу, предварительно проинструк-тировав Женьку, чего и сколько надо взять.
Ничего, кроме отвращения, кошки не вызывают. Лица их всегда ярко размалеваны для того, чтобы привле-кать самцов-крыс (самки-крысы всегда сидят дома, нянчат маленьких крысят и лениво листают женские журналы). Манеры их отличаются наглостью (это они называют рас-кованностью), пошлостью (это они называют женствен-ностью) и грубостью (это они называют изяществом). За-дача у них одна, та же, что у крыс - успеть съесть кусок каравая. И они отбирают друг у друга брошенные корки, царапая лицо и перегрызая глотки соперницам; в этом состоянии они особенно омерзительны. Впрочем, это бы-ли бы исключительно их проблемы, но родовая память сохранила у них охотничий инстинкт, сделав кошек аг-рессивными и безжалостными к окружающим; они всегда норовят захватить тебя в свой капкан, и потому их следу-ет просто уничтожать… Что ж, прекрасно, сегодня вполне подходящий день для борьбы с кошками!
Коктейль из ликера с водкой, который незаметно мешает Женька, действует безотказно: кошки хмелеют даже стремительнее, чем мы ожидали. Тем лучше. Эти девицы, как и все им подобные, настолько алчны, что не способны задуматься о возможных последствиях неуме-ренного потребления жизненных благ.
- Ну что, поехали в нумера? - закидывает пробный шар Женька.
- Поехали, поехали скорее! - радостно откли-каются девицы, - только мы сначала в туалет.
Женька галантно соглашается показать дорогу, незаметно навязав одной из кошек открытую бутылку водки и стаканы. Кошка, радуясь неожиданному подарку, блаженно улыбается и по привычке считает в уме: сколь-ко еще можно будет снять с этих ребят? Впрочем, она еще не знает, что подарок этот последний.
- Сюда и направо, - показывает Женька на ка-кой-то подъезд и незаметно исчезает: дальнейшая судьба кошек его не интересует, ибо наш замысел выполнен. У входа в здание висит официальная табличка "Отделение милиции №5".
…черт, становится холодно // когда холодно / не-возможно чувствовать себя хорошо // как странно / я до сих пор не могу придти в себя / боюсь попасть в чужую игру / я беззащитен // а еще я боюсь лета / хотя чего бо-яться / пусть все будет снова / пусть все будет так, как обычно // но вот уже вечер / улица обезлюдела наполови-ну / количество пьяных увеличилось втрое // мы тоже за-канчиваем свою прогулку / но никого вокруг нет / и так уже не в первый раз // всегда приходится прощаться / так толком ни с кем и не поздоровавшись / а как хочется ус-петь / хоть немного кому-то поверить
Впрочем, мы не так уж и одиноки. У театра Вах-тангова на складной табуретке сидит наш товарищ, юный бродяга-гусляр, вынужденный жить на подачки праздно шатающихся ублюдков. Сегодня Сережа свою программу уже отыграл, собрав довольно щедрую мзду на еду, пиво и сигареты. Однако, увидев нас, Сережа, не говоря ни слова, берет гусли и продолжает концерт. Играет он толь-ко про любовь…
Иногда просто не хватает слов для объяснения того, что происходило, происходит или произойдет. Ни-когда не получается отразить минутные ощущения, их всегда давят безжизненные, тяжелые факты. А ведь все так просто. Все очень просто. Все дело в том, что теперь мы в относительной безопасности, и потому вспоминаем о главной цели нашей la promenade cinique, о той самой цели, ради достижения которой мы вообще все это затея-ли. И имя этой цели… Правильно, старик, именно это я и имел в виду. Играй, дружище. Играй, не останавливайся.
Я знаю, ради чего нужно жить. Пусть мы оказа-лись в самом худшем из всех возможных миров (я это и без Шопенгауэра знаю), пусть у нас не будет завтрашнего дня, пусть те, которые разделят наш вечер, больше нико-гда нас не увидят; но если бы в мире не было любви, то тогда, наверное, не было бы на свете бездомных собак (то есть, и нас тоже), мир заполнили бы одни крысы и в не-большом количестве выжившие кошки. А это слишком скучный финал для такой претенциозной постановки.
При этом очевидно, что никакое количество люб-ви не способно превратить крыс и кошек в людей. Зато любовь способна сделать людьми нас, собак, потому что только для нас она больше, чем приобретение, для нас любовь - это вся наша жизнь. Правда, просто так, слу-чайно она нам еще ни разу не попадалась, но я знаю, что однажды таким же ветреным апрельским вечером форту-не надоест смеяться, и нам повезет…
И тут нам действительно везет.
Едва наш товарищ откладывает гусли для того, чтобы закурить, мы с Женькой, оторвав взгляд от поверх-ности улицы, убеждаемся, что находимся здесь не одни. На меня украдкой оглядывается красавица-шатенка, стоящая напротив; рядом с Женькой тихо улыбается ми-лая светловолосая девчонка, ее подружка. К кошачьему племени они явно не имеют отношения: иначе выглядят и, к тому же, явно стесняются к нам подойти. Хотя, вместе с тем, и на фарфоровых кукол они тоже совершенно не по-хожи: заметно, что в случае чего постоять за себя могут. Видимо, такие же бездомные собаки, как и мы сами. По-смотри, Женька, в их глаза: разве ты не видишь, что они думают о том же, что и мы?
Есть удача на этом свете. Спасибо тебе, Сережа.
…вечер, вечерок / скамейка, скамеечка // девочка у меня на коленях сидит / чудная, ласковая, красивая де-вочка // целоваться никогда не темно и не поздно, если искренне // можно там любить или не любить / можно говорить об этом или молчать / кстати, Женька / но врать об этом совершенно исключено // чтобы в этом убедиться нужно не так уж и много / нужно заглянуть в ее глаза, красивые, смеющиеся глаза / нужно поймать губами ее улыбку // как же можно сказать что-то не вполне настоя-щее человеку, с которым тебе так хорошо? / как же? / как?
Ты прав, Женька. Так же, как и всегда, как обыч-но, как в любой другой вечер, когда рано или поздно при-дется сказать что-нибудь не до конца честное… ладно, извини, не хотел отвлекать. Продолжайте то, чем занима-лись, мы тоже продолжим.
…знаешь, Женька, если я когда-нибудь еще встречу эту смеющуюся в моих объятиях девчушку, я, пожалуй, подарю ей какие-нибудь цветы / ты представля-ешь Женька, цветы! / я даже своей первой жене их почти не дарил / или еще что-нибудь в том же духе // зачем? / просто затем, чтобы она обрадовалась // за что? / за то, что она даже не собиралась размазывать сопли, как кое-кто другой / (другая / нужное зачеркнуть) / она просто взяла, да заполнила эту до боли знакомую бесконечную пустоту внутри // конечно, человек - сам кузнец своего счастья / кстати, ты не обращал внимания, Женька, как трудно по-пасть молотом по извивающемуся на наковальне счастью? // да, мы не очень-то нуждаемся в том, чтобы нас гладили по головке и называли "бедными мальчиками" / но мы должны быть хотя бы чуть-чуть благодарны тем, кто по-могает нам заполнить эту пустоту // и потому мне хоте-лось бы, возвращаясь в ночном метро с нашей очередной la promenade cinique, не крутить в голове знакомый джа-зовый мотив, не искать последние монеты в складках плаща… / мне бы просто хотелось встретить ее еще раз… / и сказать ей кое-что… / но то, что мне захотелось бы ей сказать, можно будет узнать только тогда, когда это про-изойдет
Извини, это опять я. Не хотел отвлекать, но у те-бя, Женька, начались самые важные восемнадцать с поло-виной минут этого вечера. Почему? Потому что за эти восемнадцать с половиной минут ты должен успеть на последнюю электричку домой!
Мы с Женькой никогда не прощаемся. Зачем? В мире крыс наша следующая встреча неизбежна. Зато я не упущу случая попрощаться с ней.
…как горек этот прощальный поцелуй! // в нем нет никакой надежды на то, что завтрашний день будет хоть в чем-то похож на сегодняшний / в нем нет никакой надежды даже на то, что мы выживем / а выжить пока еще хотелось бы / хотя бы ради этой немного неожиданной сиюминутной любви / ну, может, не совсем любви / или, скорее, не совсем сиюминутной // но разве об этом можно говорить так вот, сразу? // и какая разница, как это на-звать, если все, что нужно, можно увидеть в глазах?
Вне зависимости от того, буду я провожать ее или нет, я все равно увижу картину, которой все это обычно и заканчивается. Где бы и когда это ни происходило, рано или поздно она прервет поцелуй, окончательно попроща-ется и все-таки пойдет. Сначала, может быть, оглянется и ободряюще улыбнется еще раз. Но потом прибавит шаг и, не оборачиваясь, скроется из виду. А я останусь на том же самом месте, глядя ей вслед до тех пор, пока она не ис-чезнет за поворотом. И тогда, став уже окончательно спо-койным и свободным, я смогу попрощаться с этим днем и исчезнуть из него до следующей la promenade cinique.
18 апреля 2000 года - 10 июля 2000 года.