Гордый Жора Байрон и Петя Бывший Шелли

O love, they die in yon rich sky,
they faint on hill or field or river:
our echoes roll from soul to soul,
and grow for ever and for ever!

Alfred Tennyson,
‘The Splendour Falls on Castles Walls’, 1847.

***
 
Солнце закатилось под дых неаполитанской гавани; был полдень, и, видимо, из-за традиционной жары четыре аристократичных фигуры, прибывших намедни из сияющей Альбионии, все еще никак не могли взять в толк.
— Жора! Жора! — не было ответа Оливии той, которая с Синебрежного Моря гордо выплывала с двумя резиновыми тапочками в одинаковых руках.
Гордый Жора Байрон прагматично поглощал апельсины, солнца стеклянного уголочек поглаживая запасливой украдкою; что же касаемо перегнившей рыхлой Оливии, то сушилась она прямо на засвеченном горизонте, углом еще ниже уровня моря. Параллельные ее тапочки розовели все также терпеливо, с Синоеокого Моря плавно катились куски инсектицидной няни. Поперек песочного горна валялся труп усопшего капитана Шелли с полным составом несколько интенсивного экипажа его верной супруги рядом, прозываемой также Кровавая Маша, ибо заведено было так. Гордый Жора Байрон двусмысленно закидал ее апельсиновой коркой и незатейливо рявкнул в противоположную сторону:
— Чего тебе, любовь очей моих, прекрасная Оливия, дьявол тебя побери, дура?
Сентенция сия не оскудоумела не так уж грубо сколоченную Оливию.
— Жора! А Петя-то Бывший Шелли так в суровых водах Среднемокрого Моря улепетнул, что неотложно поселился в горизонтном изгибе.
Гордый Жора Байрон властно окатил Оливию куском рафинированного маринада и храбро подкинул в телеса ее незаметную алчную затычку. В полете том алчная затычка слегка повредила верхний слой эктодермы маленького гнусавого облачка, вслед за чем на прыщавый нос Оливии с ужасным треском произвольно плюхнулось две вонючие капли.
— Мир ему! — ответил Гордый Жора Байрон и с помощью короткой ноги ловко разговелся восхитительно малой терцией кокаина.
Тем временем супруга капитана Кровавая Маша восстанавливала неопределенно былой иммунитет мужа, в результате чего через три минуты Петя Бывший Шелли уже мог ходить и улыбаться даже. «Дудли-бамс бабли-думс», — демонстративно бормотал он сквозь эффективный слой слюны, покрывающий северо-запад полости рта, и предумышленно манерно ловил червивыми руками выступающие части тела Оливии, на что Кровавая Маша последовательно назвала его Августином Саровским, Мадагаскаром и даже Френсисом Скоттом Фицджеральдом, а Гордый Жора Байрон прикидывал уже в руке тяжелый франкенкронштейн.
— Congratulations. My sincere congratulations for your successful arrival to the my brain-way station… — многоэтимологично оговорился Гордый Жора Байрон и тотчас разговелся еще на добрую октаву.
В ответ на это изумленный Петя Бывший Шелли утонул уже окончательно и потерял способность. Оливия же, будучи умирающей от ран, онемела; но то не ветер, так у Матфея. Кровавая Маша по прибытию в Альбионию опубликовала все происходящее как результат создания ее мужа буквально из ничего, а Гордый Жора Байрон переплыл драгонфлаем Среднегрязное Море и в Грецких Горах сгинул без малейшего следа, смертельно пострадав от омерзительных зубов ядовитых османских оккупантов, но разговляться даже тогда не перестал, хоть кокаин у него и отобрали.
Когда хоронили его, были последние слова такие его: «Петя Бывший Шелли умер как настоящий капитан… если он, конечно, потом вспомнит об этом».