Петля
— Смотри, Николаев, — обратился он ко мне, трясущейся рукой указывая на фонарный столб. Со столба свисала петля электропроводки.
— Петля, — ответил я.
— Петля, — повторил Полухин и сразу же замолчал, потому что подошёл наш автобус, и продолжение дискуссии не имело смысла.
Тогда мы жили на одной лестничной клетке и вечерами пили чай на полухинской кухне. Иногда к нам приходил 42-летний Алиев, днём продающий будильники, и 24-летняя Ларочка, живущие в соседних квартирах. В этом случае Алиев уходил за водкой, Полухин готовил нехитрую закуску, а шестилетнему ларочкиному сыну Игорьку вручалась подшивка старых «Огоньков». Ларочка была одинока, я и Алиев давно расстались со своими жёнами, Полухин — тот и вовсе был шизофреник; в общем, нам было о чём поговорить.
— Посмотрите, какой мотоцикл купил себе парнишка с девятого этажа, — порадовалась Ларочка, — я о таком даже в школе не мечтала!
— Теперь они, кажется, вышли из моды, — ответил Алиев и уткнулся в полупустую кружку.
— Но телевизоры, телевизоры! — встрепенулся Полухин, — они теперь даже время показывают!
— Ничего подобного, — ответил я, — они и раньше показывали, только надо было дольше смотреть.
— К тому же, — согласился со мной Алиев, — тогда все носили наручные часы, и потому было незачем смотреть телевизор.
— Ну почему же, — произнесла Ларочка, — я все мотогонки всегда по телевизору смотрела.
— Нет, — не согласился Полухин, — вживую футбол смотрится, конечно, лучше.
— Я болел за «ЦСКА», — отозвался Алиев.
— Ну вот, — огорчилась Ларочка, — вы, мужики всегда так: чуть что, сразу о футболе. Давайте лучше о бабах!
— Самые красивые в Москве, — поддержал тему Алиев, — не знаю, как в других городах, не был, но самые красивые точно в Москве.
О женщинах, несмотря на Ларочку, говорить не хотелось.
— Это всё от разводов, — озвучил общие мысли Полухин.
— Вот именно, — согласился Алиев, — ты видел, как побелили чёрную лестницу? Там такие разводы на потолке — ничем не выведешь!
— А всё потому, что мел, — ответил я, — теперь-то все водной белят, это я как ремонтник говорю.
— И вообще раньше лучше было, — сказала Ларочка, — выйдешь на улицу — ни пылинки, ни соринки, одни пьяные лежат…
— Ну, так это когда было, — возмутился Алиев, — небось ещё сухой закон был!
— Да какой там сухой! Он мокрый был, только что дождь прошёл.
— Товарищи! — взмолился я, — только давайте не будем о политике!
Правильно прочитав мои мысли, Алиев открыл бутылку и разлил каждому понемножку.
— Вот отчего люди умирают, — вскипел Полухин, — оттого, что пьют малыми дозами, — и прежде, чем мы сообразили, что к чему, налил себе ещё. Алиев подумал и налил всем до краёв.
— За женщин… — начал было он.
— …за мужчин! — закончила Ларочка и залпом опорожнила рюмку.
Выпив свою порцию, я вдруг подумал, что, выпив пусть даже совсем немного, мы становимся уже совершенно иными, и так должно быть и сейчас; и тут мои наихудшие опасения подтвердил Алиев, неожиданно вскарабкавшийся на стол и начавший изображать длинные телефонные гудки.
— Алё! — произнёс Полухин.
— С вами разговаривает автоответчик, — с готовностью откликнулся Алиев, — к сожалению, хозяев сейчас нет дома, и вряд ли ещё они будут, так как все умерли…
— Ну и о чём тут разговаривать тогда, — возмутилась Ларочка и вдруг с размаху ударилась головой об стену.
— Чёрт, опять мотор подводит, — с удивлением пробормотала она, хватаясь за сердце.
Я с удивлением обнаружил, что держу в руках шпатель, исправляя дефекты пострадавшей штукатурки. События вокруг меня явно перестали считаться с реальностью и сошли с ума.
Алиев продолжал гудеть. Косолапо плясал Полухин, распевая индуистские гимны.
— Прекратите, Алиев, — настойчиво попросил я, — и ещё немного, и мне придётся выключить вас выключить из розетки.
Алиев замолчал и даже слез со стола. Рука его непроизвольно протянулась к бутылке, являя собой ярко выраженный случай моторного автоматизма. Я отложил в сторону ведро со смесью и предпринял попытку нарезать шпателем огурец.
— Кушать подано! — заорал Полухин, обращаясь, без сомнения, к тронувшейся Ларочке, уже перешедшей-таки на вторую передачу.
На этот раз, опасаясь нежелательных побочных эффектов, выпили без тоста, хоть и стоя (Полухин — лёжа). Потом — закусили. Потом повременили ещё, но ничего ужасного не дождавшись, осмелились, наконец, сесть по местам и продолжить беседу.
— Это всё водка, — мрачно учил Полухин, записывая на старом номере «Из рук в руки» текст свежеспетого песнопения.
— Если бы водка, мы бы сейчас здесь не сидели, огурцы не жевали, — испуганно отозвался Алиев, — всё дело в том, что у любого организма существует критический порог адекватности, достигнув которого, он живёт как бы сам по себе, сообразно исключительно коллективному бессознательному и зову витальных потребностей…
— Ты тут мне лапшу на уши не вешай, — непонимающе ответила Ларочка, — ты мне лучше скажи, голубь, почему у меня на второй передаче мотор заглох?
— Макароны подгорели, — задумчиво произнёс Полухин, хоть на его кухне макаронами и не пахло.
— Ты не увиливай, брат, — снова встрепенулся Алиев, — энергетику расшатал, смещение полей вызвал, оползание оползней — отвечай! Нечего маркшейдера звать, коли кармы на семь жизней вперёд!
Ничего не понявший Полухин совсем было скис, но тут я снова взял инициативу в свои руки, разлив всем по сто грамм.
— А, может, не стоит? — с сомнением посмотрел на стакан Алиев.
— Стоит, — с таким же сомнением ответил я и тотчас закрыл глаза, поняв, что открывать их не следует как можно дольше.
Сначала обрушилась стена, обнаружив за собой новенькую бензоколонку. С ужасом я успел заметить, что Ларочка вставляет в рот шланг и заливается жидкостью.
Алиев сморщился, почернел и стал разговаривать исключительно гудками; в образе хромокрылого ворона над ним летал Полухин. Что же касается меня, то я самозабвенно лепил на полу кухни портландцементный куличек, но количество смеси в ведре беспрестанно увеличивалось. Сам я выглядел, кажется, бетономешалкой.
— Наливай, — еле-еле смог крикнуть я.
Полухин, сложив изуродованные крылья, разлил остаток водки.
Не знаю как, но выпить мы сумели. После этого встали, убрались, как смогли, на кухне и разошлись по домам. К счастью, больше выпивки не было.
…Следующим днём, возвращаясь с работы, я опять встретил на автобусной остановке Полухина.
— Смотри, Николаев, — обратился он ко мне, показывая на электропроводку, бессмысленно свисающую с фонарного столба, — птичка летела, хотела повеситься, а петля взяла и развязалась!
— Развязалась, — ответил я и сразу же замолчал, потому что подошёл наш автобус, и продолжение дискуссии не имело смысла.
Свидетельство о публикации №202082500050