Поезд в полночь 1995

(в соавторстве с Михаилом Гусевым "Гусманом")

*

Полночь. По Горьковской железной дороге в сторону Саратова движется товарный поезд, состоящий из шестнадцати вагонов. Каждый из них пытается обогнать все остальные, но ни у одного это не выходит с достаточно видимым успехом. Вагоны начинают рычать друг на друга, гремя рессорами, но все их препирания заглушает тепловоз пронзительным свистком. Поезд везет склянки, банки, бочки, цепочки, часы, весы, батоны, бидоны и разную прочую фанатскую чушь.

В стороне от железнодорожного полотна стоит полузасыпанная снегом сторожка депо. Заспанный старший вахтер замусоленным маленьким карандашным огрызком отгадывает кроссворд в позавчерашней газете. По стенам развешаны плакаты из порнографических журналов (очевидно, младшим сменщиком), которые по известным причинам уже давно не интересуют вахтера. В этот момент в приоткрытую дверь входит младший сменщик и по привычке берет в охапку чайник с электроплитки.

Он не знает, что старший вахтер по своей склонности к склерозу опять забыл выключить конфорку. Обнаружив, что чайник раскален докрасна, младший сменщик с выдержкой йоги стоит с чайником в руках секунд тридцать, затем открывает ногой дверь и ставит чайник в сугроб, чтобы он остыл.

По соседней улице едет старый, разбитый "Мерседес". Машину ведет седой майор танковых войск в отставке. У него нарушена работа органов внутренней секреции, и поэтому он беспрестанно плюется в лобовое стекло. Рядом восседает пожилая дама в манто и прячет глаза, оттого что не хочет смотреть ни на отставного танкиста, ни на людей, сидящих на заднем сидении. А на заднем сидении сидит красивая, эффектная женщина лет двадцати пяти и поливает ананасовым ликером спину сидящего у нее на коленях юного гопника, гладя его по бритому затылку. Гопник рычит и сжимает кулаки от удовольствия. Изредка ананасный ликер попадает на полусжеванную сигарету в уголке гопничьего рта, и она начинает гаснуть, издавая неприятный запах. Гопник просто обожает гасить, но все же глубоко затягивается, и сигарета разгорается вновь.

По шоссе Рязань — Москва едет суровый военный грузовик, доверху наполненный рядовыми стройбата. Почти все из них спят глубоким сном, несмотря на убийственный мат прапорщика. Впрочем, солдата Васильева в сон не тянет, поэтому мат прапорщика к нему не относится. Рядового Васильева греет мысль о том, что во внутреннем кармане куртки у него заначен спичечный коробок анаши.

В этот момент шофер "Мерседеса" очередным плевком заполняет последнее пустое место на лобовом стекле автомобиля. Машина стремительно теряет ориентацию и прибавляет скорость. Вскоре она уже несется в сторону Рязани, оглашая всю местность пронзительным бибиканьем и окропляя поверхность автострады неудержимыми плевками шофера. В тот момент, когда эффектная женщина лет двадцати пяти кидает пустую ликерную бутылку в окно, им на пути встречается суровый военный грузовик. Бутылка, описав красивую кривую, падает на голову рядового Васильева, и он, пронзительно охнув, падает в снег, при этом теряя анашу, которая, пролетев с оглушительным свистом, попадает в горло водителя "Мерседеса", забивая ему дыхательные пути. Майор танковых войск в отставке смачно блюет на манто пожилой дамы и останавливает машину настолько резко, что эффектная женщина лет двадцати пяти выбивает себе все зубы о бритый затылок юного гопника... Машина оглушительно взрывается.

А в это время в пустом спортивном зале уборщица Нина втихую занимается шейпингом под звуки музыки Морриконе. Также она изредка отрабатывает приемы каратэ на бездыханном директоре АО "Ничегосебе", подвешенном на каком-то спортивном снаряде.
В пустом и тихом арбатском подъезде надписи на стенах сокрушенно глядят друг на друга и тихо шепчут: "Какие же идиоты нас написали!". Несчастный уроженец Благовещенска спит пьяным сном этажом ниже, и ему снится убийственный шестнадцативагонный поезд через полночь.

Он просыпается от бешеного лая собаки. Это местный участковый Петр Хлебаков опять выкинул свою овчарку в окно шестого этажа, потому что ему лень выходить с ней гулять. Собака глухо стукается о поверхность сугроба и, жалобно воя, решает раз и навсегда покончить с подобного рода безобразиями. С такой мыслью она бросается со скоростью ветра на автобусную остановку и загрызает какого-то пассажира местного автобуса.

Пассажир автобуса валяется растерзанный на пешеходной дорожке и вспоминает детство свое золотое: местную станцию аэрации, прыжки с трамплина в болото, шлюху мать, отца, в полночь мочащегося в огород с крыльца их деревенского дома. Завывающая сиреной машина "Скорой помощи" захватывает его и начинает описывать концентрические круги вокруг города. Едва пациента кладут на носилки в машине, один из санитаров говорит: "Ну вот теперь есть напарник", — и раскладывает партию в “сорок одно”. Пациент теряет сознание.

Его сознание мается по всем высотам земного шара. Оно видит пьянствующих альпинистов на склоне побежденной Джомолунгмы. Один из альпинистов пьет за полет и весело прыгает с горы вниз. Сознание переносится дальше, в 1995 год. Мост через железную дорогу из города Нихрена в город Яфигею. По мосту едут машины. Одна из них с интересом заглядывает вниз. Из нее вываливается шофер и ловит в охапку проезжающий мимо "Нисан". "Нисан" радостно убивает шофера, и чья-то нога, оторванная в аварии, разбивает стекло проезжающего мимо поезда и, попав в рот японского министра путей сообщения Офигенно Крутовато, начисто вышибает у него мозги. С этого момента в Японии больше никогда не бывает транспортных аварий.

На остановке 706 автобуса "Старый Гай" мается полноватый мужчина средних лет. В ожидании общественного транспорта он нервно попыхивает "Бондом". Когда автобус подходит, мужчина снимает с головы шапку и крестится. Пропустив всех старушек с сумками на колесиках вперед, он стремительно проходит вовнутрь и садится на грязный пол, не вынимая сигареты изо рта. Грустные пассажиры изредка ловят его отрешенный взгляд, и тогда их немедленно охватывает непреодолимая депрессия. Даже пенсионеры с убойной силы палками не в силах осыпать его бездомную шапку привычной руганью. Мужчина доезжает до конечной станции и растворяется в толпе людей.

В старом доме на Плющихе над подъездом горит яркий фонарь, приманивающий рой зеленых жирных мух. Мухи оглушительно стукаются об него и тихонько падают в сугроб. Стоит гробовая тишина, и только из подвала слышен храп какого-то больного и одинокого человека, которому негде переночевать в нашей гостеприимной столице. В подвале холодно. Человек кутается в пальто, но теплее ему от этого не становится. Он встает, достает из рюкзака последнюю беломорину и ищет спички. Покурив, он снова ложится на листы картона, укрывается своим пальто и пытается уснуть. На улице идет снег...

Поезд Москва — Саратов резко тормозит, остановленный красным светом семафора. Вагоны стоят полные молчаливого негодования, и лишь фанатская чушь дребезжит в их внутренностях от перегруженного низкочастотного гула.

В это время подходит наш автобус, и мы едем домой с просветленным сознаньем. Одновременно я проезжаю станцию метро "Кузнецкий мост" и размышляю, чем бы убить еще половину часа пути до моего дома. С чего бы это?

На самой высокой трубе Капотненского нефтеперерабатывающего комбината пусто и уныло; гуляет ветер, изредка покачивая кусок закопченной медной проволоки. Полночь.