Эпилептический мир Фёдора Достоевского

         
               
                … Кто-то сказал: - Наши дети становятся
                американцами. Они не читают по-русски.
                Это ужасно. Они не читают Достоевского.
                Как они смогут жить без Достоевского?
                На что художник Бахчанян заметил: -
                Пушкин жил и ничего.

                С.Давлатов   

              Достоевского постигают. Как и всю классическую  литературу, в большинстве своем. Но, если Тургенева и Гончарова читать скучно, то Достоевского, в силу своеобразного, ему одному присущего стиля изложения, тяжело. В это смысле он уступает лишь Кафке.
           Оба писателя были знаковыми для своей эпохи. И оба болели психически.. Кафка – шизофренией. А Достоевский – эпилепсией. Что отразилось и на содержании и на стиле.
           То, что Достоевский болел эпилепсий, знают все. Это окололитературная прописная истина. Пушкин и Лермонтов погибли на дуэли. Гоголь уморил себя голодом. Ну, а Достоевский болел эпилепсией.
           Болеть Достоевскому было предопределено. В 1933 году М. Волоцкий опубликовал книгу «Хроника рода Достоевского 1506 – 1933 гг.».
           Оказалось, что род мелкопоместных дворян Достоевских, в силу каких-то непонятных воздействий явил миру много психически нездоровых людей. И все они были прямыми потомками Михаила Андреевича Достоевского – отца писателя. В их числе эпилептики, шизофреники, запойные пьяницы, самоубийцы.
          Всего 113 человек; из 140 занесенных в семейную картотеку.
          Им было в кого пойти. М.А. Достоевский обвинял жену в супружеской неверности на том основании, что её последняя седьмая беременность протекала иначе, чем предыдущие. Искал под кроватями юных дочерей любовников. Жил сам и держал других в страхе перед грядущим обнищанием. Отличался крайней мнительностью.
          После смерти жены М.А. Достоевский запил. Его потянуло на амурные подвиги. Воспользовавшись удобным случаем, крестьяне убили сластолюбивого барина.
          Сам Достоевский появление эпилепсии связывал с крайне неприятным, но довольно рутинным на каторге событием. Его выпороли за какую-то провинность в 1851 году.
          Дочь писателя утверждала, что первые признаки заболевания у Достоевского появились после получения известия о гибели отца. Достоевскому в ту пору было 19 лет.
          Фрейдисты усматривают в этом «комплекс вины».
          С одной стороны бессознательное чувство ненависти и жажда мести. Михаил Андреевич в семье держался деспотом, и от него всем здорово доставалось. С другой – пресловутая цензура. И потеря сознания, как одна из форм защиты от крамольных мыслей и аморальных желаний.
          Если верить близкому знакомому  писателя доктору С.Д. Яновскому, эпилепсия у Достоевского проявила себя задолго до каторги.
- Федор Михайлович Достоевский, - писал доктор, страдал падучею болезнью ещё в Пе-
тербурге и при том за три, а может и более лет до арестования его по делу Петрашевского, а, следовательно, до ссылки в Сибирь. Дело в том, что тяжелый этот недуг… падучая болезнь у Федора Михайловича в 1846,1847, 1848 годах обнаруживался в легкой степени. Сам больной, правда, смутно, болезнь свою сознавал и называл её обыкновенно кондрашкой с ветерком.
          В эпилепсии многое зависит от точки отсчета. Для Достоевского такой точкой были судорожные припадки. Они, действительно, появились не то на каторге; не то немного позднее, на поселении.
          Но до этого были какие-то «нервные явления» в подростковом возрасте. Обмороки (один обморок, случившийся во время знакомства с известной петербургской красавицей, имеет большую литературу). Специфические «головные дурноты», боязнь летаргии, мучительная тоска; и, наконец, «приступы».
           Вот как описывает один из «приступов» доктор С. Д. Яновский:
 -   …  в июне 1847 года… был первый сильный припадок болезни, который сопровождался
страшным приливом к голове и необыкновенным возбуждением всей нервной системы. Федор Михайлович был в страшно возбужденном состоянии и кричал, что он умирает… пульс у него был более 100 ударов и чрезвычайно сильный; голова прижималась к затылку и начинались конвульсии…
Яновский видел несколько таких приступов. Один из них угрожал «серьез
ной опасностью жизни».
          Ещё были свойства характера. Взрывоопасная смесь качеств, придающая некоторым эпилептикам особый, им лишь одним присущий шарм.
          По словам Авдотьи Панаевой Федор Михайлович «… приходил… с накипевшей злобой, придирался к словам, чтобы излить… всю желчь душившую его».
          Однажды Достоевский чуть было не убил жену,  когда та вздумала пошутить над ним., сказав, что у неё в медальоне хранится портрет любовника (соль шутки заключалась в том, что Анна Григорьевна, слово в слово,  воспроизвела эпизод взятый из романа мужа).
          Многие русские писатели, начиная с Гаврилы Державина, играли в карты и проигрывались, что называется, « в пух и прах». Но у Достоевского тяга к рулетке выходила за рамки обычного азарта.
          Это была, - писала А.Г Достоевская, - не простая слабость воли, а всепоглощающая человека страсть, нечто стихийное, против чего даже твердый характер бороться не может.
             Достоевский, как ему казалось, разработал универсальную систему игры. Он верил в неё абсолютно, несмотря на постоянные проигрыши. И ставил на кон всё. Забирал у жены последние деньги. Закладывал вещи. Залазил в долги…
          Письма Достоевского к жене, это и крик отчаяния, и уничижительное самобичевание, и горячечная мольба о помощи:
- Аня милая, друг мой, - писал Достоевский, - прости меня, не называй меня подлецом! Я
сделал преступление, я всё проиграл, что ты мне прислала, всё до последнего крейцера, вчера же получил и вчера проиграл! Аня, милая, я хуже, чем скот!
С годами, когда психическое состояние Достоевского улучшилось, он со-
вершенно охладел к игре. 
          Связанные с игрой впечатления освобождали Достоевского от других, куда более тягостных, вызванных болезнью переживаний.
          У части эпилептиков появлению судорожных припадков предшествует аура – последнее, что чувствует больной перед тем, как потерять сознание. У Достоевского это было ощущение невероятного блаженства.
          Критик Н.Н. Страхов писал с его слов:
          На несколько мгновений я испытываю такое счастье, которое невозможно в обыкновенном состоянии, и о котором не имеют понятия другие люди.. Я чувствую полную гармонию в себе и во всем мире и это чувство так сильно и сладко, что за несколько секунд такого блаженства можно отдать десять лет жизни, пожалуй, всю жизнь.
             Н.Н Страхову вторит математик Софья Ковалевская. Достоевский был вхож в дом её родителей.
- Вы все здоровые люди, - рассказывал Достоевский, не подозреваете, что такое счастье,
которое испытываем мы, эпилептики, за секунду перед припадком. Магомет уверяет в своем Коране, что видел рай и был в нем. Все умные дураки убеждены, что он просто лгун и обманщик. Ан, нет! Он не лжет. Он действительно был в раю в припадке падучей, которой страдал, как и я. Не знаю, длится это блаженство секунды, или часы, или месяцы, но верьте слову, все радости, которые может дать жизнь, не взял бы я за него.
- Достоевский безмерно страдал от эпилепсии. После припадков он стано-
вился ужасно капризным, раздражительным, требовательным. Его всё задевало, сердило, трогало.
- Его нередко тянуло на скандал, - вспоминала А.Г. Достоевская. – Федя бранился, зачем
аллеи прямы, зачем тут пруд, зачем - то, зачем – другое.
В эти минуты Достоевский  казался себя преступником, совершившим
ужасное злодеяние. И он мучался этим. Ещё были тоска и страх смерти.
          Достоевский путал имена, фамилии, даты. Не узнавал знакомых.
          Судорожные припадки у Достоевского наблюдались часто. Нередко они провоцировались внешними факторами – психическим перенапряжением, неприятностями, сменой погоды, приемом спиртного (Достоевский в зрелые годы пил мало и, когда ему пришлось, по случаю, выпить бокал шампанского, у него развился тяжелейший «двойной» эпилептический припадок).
          Ещё один тяжелый эпилептический припадок возник  у Достоевского в постели, вскоре после венчания..
          Его первая жена Мария Дмитриевна Исаева была шокирована этим до крайности. Что наложило свой отпечаток на их дальнейшую, невероятно трудную совместную жизнь.
           В своих воспоминаниях Н.Н Страхов рассказывает об одном эпилептическом припадке Достоевского, который ему пришлось увидеть.
- Это было, вероятно, в 1863 году…   Поздно, в часу одиннадцатом, он зашел ко мне, и мы
оживленно разговорились… Федор Михайлович очень оживился и зашагал по комнате… Он говорил что-то высокое и радостное Одушевление его достигло высшей степени… Я смотрел на него с
напряженным вниманием, чувствуя, что он скажет что-нибудь необыкновенное…  Вдруг, из его открытого  рта вышел странный протяжный  и бессмысленный звук, и он без чувств опустился на пол среди комнаты. Вследствие судорог тело только вытягивалось, да на углах губ показалась пена. Через полчаса он пришел в себя.
        И, тем не менее, Достоевский дорожил эпилепсией. Он видел в ней непременное условие и писательского, и (последнее для Достоевского было особо значимо) пророческого дара.
          Достоевский был пророком по складу характера, по темпераменту, по присущим ему интуитивным качествам.
- А когда читал Достоевский, - писал историк литературы  С.А.Венгеров, - слушатель, как
и читатель кошмарно-гениальных романов его, совершенно терял своё «я» и весь был в гипнотической  власти этого изможденного старичка, с пронзительным взглядом беспредметно уходящих куда-то глаз, горевших мистическим огнем, вероятно, того блеска, который некогда горел в глазах протопопа Аввакума.
Эпилептический опыт Достоевского нашел свое отражение в его творчестве. Отсюда клинически правдоподобные описания переживаний эпилептиков –
героев его повестей и романов.
           Хрестоматийный князь Мышкин. И проявлениями заболевания, включая специфическую ауру, и высказываниями, князь чем-то похож на Достоевского Он его alter ego.
           Ещё Смердяков («Братья Карамазовы»); Лебядкина, Кириллов, Ставрогин («Бесы»); Ордынов и Мурин («Хозяйка»); Нелли («Униженные и оскорбленные)…
           И дело не столько в естественном для писателя желании воплотить пережитое. Люди  дюжинные, и мыслящие, и ведущие себя обыденно, были бы лишними в романах Достоевского, где всё происходит на грани возможного. Где предчувствие апокалипсического ужаса открывает в человеке спрятанные где-то глубоко свойства и качества.
            Другое дело психически больные с их расколотым сознанием. И нестандартным, в силу этого, видением происходящего.
            Говоря о Достоевском, как о пророке, имеют в виду три вещи.
            В своих романах Достоевский первым обратил внимание на кризисное состояние мировой цивилизации и надлом в общественном сознании.
            В революционном «бесовстве» его времени  он увидел прообраз будущих катастроф и потрясений.
            И, наконец, именно Достоевский заговорил об особом предназначении русского народа. И о евреях, точнее «жидах», стоящих у него на пути и препятствующих выполнению исторической миссии.
- Слово «жид», сколько я помню себя, - писал Достоевский, - я упоминал всегда для обо
значения известной идеи – «жид, жидовщина, жидовское царство».
Влияние Достоевского на мировую культуру признавалось, хоть и с оговор-
ками.
О пророчествах, содержащихся в романе «Бесы», заговорили после развала
Советского Союза.  До этого Достоевского ругали за не созвучие. Сам Ленин назвал его «архискверным».
           Что  же до «нравственных поисков» Достоевского; то  поиски эти, густо замешанные на махровом антисемитизме и шовинизме, обрели поклонников и интерпретаторов.
            И если рассуждения о «всеотзывчивости» и «всечеловечности» русского народа; о его способности к «примирительному  взгляду на чужое», об особом призвании России, охотно цитируются философствующими интеллектуалами; антисемитские высказывания дошли до широких масс (« чего уж там, сам Достоевский писал…»).
             Справедливости ради, Достоевский антисемитом себя не считал. И обижался, когда его обвиняли в этом.
- Всего удивительнее мне то, - писал Достоевский, - как и откуда я попал в ненавистники
еврея, как народа и нации… в сердце моем этой ненависти не было никогда, и те из евреев, которые знакомы со мной и были в сношениях со мной, это знают.
          Знакомый тезис – «все друзья – евреи».
         Антиеврейская настроенность части больших русских писателей хорошо известна. Стихи Пушкина, проза Гоголя, письма Куприна, дневники Булгакова…
         Но это антисемитизм бытовой. Следствие полученного воспитания, среда общения, какие-то личные обиды  и т. д.
         Антисемитизм Достоевского – идейный. Это составная часть его миропонимания.
         Что сформировало взгляды Достоевского, что определило их направление, сказать трудно.
          Обращает на себя внимание слабость доказательной базы. Ссылки весьма приблизительны и условны. Факты, которыми он оперирует, частью своей не проверены, частью подтасованы.
          И это Достоевский – мастер топографически точных подробностей.
          Достоевского подвел принцип. Люди одержимые какой-то одной, чрезвычайно важной для них идеей (в психиатрии такие идея принято называть сверхценными); берут в расчет все, что во благо и отвергают противоречащее.
           Так Гегель, когда кто-то заметил, что его взгляды на мир не вполне соответствуют действительности, ни мало не сумняшеся, заявил: - «тем хуже для действительности». 
           В поисках аргументов Достоевский фальсифицировал отдельные положения Талмуда (в этом его одним из первых уличил религиозный философ В.Соловьев). Подтасовывал исторические факты. Лицедействовал и блажил на манер Фомы Фомича Опискина – героя его повести « Село Степанчиково и его обитатели».
            Недаром критик Н.К. Михайловский отождествлял  образ Опискина с самим писателем.
            Рассуждения больших писателей, связанные с общественными событиями, намного слабее их творчества.
            «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя; пресловутое «толстовство» Толстого; национальная идея» Достоевского.
            Но именно они, эти рассуждения, находят распространителей и последователей. Особенно в смутные времена, когда растет спрос на пророков.
            Когда-то Достоевский плакал от избытка чувств, читая книгу Иова. Позднее самого Достоевского постигали, как нечто очень важное, нечто крайне необходимое для духовного становления.
             Сейчас, едва ли кто-нибудь всерьез будет утверждать, что он целую ночь читал Достоевского и проснулся обновленными. Другие времена, другие нравы.
         Достоевский - наше прошлое. Пласт нашей культуры.
         Смогут ли наши дети жить без Достоевского? Наверное, смогут. «Пушкин жил. И ничего».