Конспект выходного дня

СОДЕРЖАНИЕ:
СУББОТА. ВЕЧЕР НАЧИНАЛСЯ В ПОЛДЕНЬ. ЦВЕТНОЙ БУЛЬВАР. ДОЛГАЯ ДОРОГА ДО ТУАЛЕТА. ПРИЕМЫ ОБОРОНЫ БОМЖЕЙ. ВЫТРЕЗВИТЕЛЬ № 15. КРИШНАИТЫ И ПРОЧИЕ (БОЛЕЛЬЩИКИ БЗДЕЛИ). Я НЕ ПСИХОЛОГ, Я ПРОСТО ЛЮБЛЮ ДЖАЗ! ДО 43 ЛЕТ ПОЛОВУЮ ЖИЗНЬ ОНА ВЕЛА ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО С ДИССЕРТАЦИЕЙ. А ВОТ И УРНА! РЕПУТАЦИЯ ПОДМОЧЕНА. ТАК Я УЗНАЛ СВОЮ НАСТОЯЩУЮ НАЦИОНАЛЬНОСТЬ. ЭТО НЕ НОЧЬ, ЭТО ПРОСПЕКТ ВЕРНАДСКОГО. КОНЦЕРТ У КОТЛОВАНА. ПЯТЬ ЛЕПЕСТКОВ СИРЕНИ. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ КАТЕРИНЫ. ДВАДЦАТЬ РУБЛЕЙ ЗА ГЛОТОК ПИВА. ПЬЯНЫЙ ШЕЛЕСТ. ОПЯТЬ ЮЛЯ! САДИСЬ БЛИЖЕ, У МЕНЯ ТИХИЙ ГОЛОС. ЮНОША БЛЕДНЫЙ СО ВЗОРОМ ГОРЯЩИМ. ПОДОЛЬСК УЕЗЖАЕТ В АВТОПАРК. НЕДОРАЗУМЕНИЕ В ПЕРЕХОДЕ. ПРЫЖОК В ТРОЛЛЕЙБУС. МЫ ПЕРЕШЛИ С НИМ НА АНГЛИЙСКИЙ. ПОСЛЕДНИЙ ПОЕЗД ДОМОЙ. ТЕПЛЫЕ ПОДЪЕЗДЫ В КУЗЬМИНКАХ. ВСЕ.

СУББОТА заканчивалась. На крыльце, нервно покуривая, бродили из стороны в сторону трезвые студенты. Многие из них уже на сегодня отмучались, и потому для них ВЕЧЕР НАЧИНАЛСЯ В ПОЛДЕНЬ.
Конечно, мне, впрочем, как и многим из них, тоже хотелось выпить, чего уж там скрывать. Останавливало лишь одно: я обещал приехать в этот вечер на день рождения к своей подруге детства Катерине, и потому понимал, что меру знать надо. Или просто-напросто успеть и напиться, и протрезветь, что, в общем-то, казалось мне вполне реальным развитием событий. Впрочем, решить все равно было трудно, пока не появились мои друзья Евгений Большой и Евгений Малой, и вопрос тем самым был уже практически решен. Ладно, ЦВЕТНОЙ БУЛЬВАР так Цветной бульвар.
Продавщица меня знала в лицо и потому даже уже не спрашивала, чего я беру и сколько. Если, правда, не считать одного пьяного вечера, когда я подошел к палатке и попросил «Старого Ямского». «Какого?», — спросила она. «Свежего», — ответил я, и все стало на свои места. Впоследствии я узнал, что она перепутала «Старое Ямское» со «Старым Мельником», который, как известно, бывает темный или светлый.
Мы купили по две бутылки пива на брата и отправились употреблять их содержимое на наше излюбленное место — детскую площадку у Черного Обелиска на Трубной площади.
Никогда не понимал, для чего мы все это делаем. Пьем пиво, курим, мелем чепуху, теряем массу времени и денег. Это ведь больше, чем привычка. Но почему? Зачем? Загадка. В общем, все пришло к обычному знаменателю: Евгений Большой стал травить анекдоты про новых русских, Евгений Малой вознамерился познакомиться с девушками, пьющими пиво на соседней скамейке, а я принялся рассуждать сам с собой о несправедливом устройстве мира. Идиотизм.
К счастью, невозможно долго пить пиво без удовлетворения витальных потребностей организма. Встав со скамейки, я уже собрался было посетить с названной целью альма матер, но тут Евгений Малой, успешно с кем-то познакомившись, неожиданно решил присоединиться ко мне под предлогом закупки следующей партии животворящей жидкости. Если б мы знали, что нам предстоит настолько ДОЛГАЯ ДОРОГА ДО ТУАЛЕТА!
Рядом со зданием нашего факультета находилось отделение милиции. Зная специфику нашей так называемой учебы, милиция крайне редко проявляла к нам внимание и никогда агрессию. Однако, никогда невозможно было предугадать, придется тебе с ней общаться в ближайший час или нет. Нам пришлось.
— Ребята, документы есть?
— Есть.
— Пойдемте, понятыми будете. Это ненадолго.
Проигнорировав протесты организма, мы проследовали в отделение милиции.
Задержанного мы распознали по запаху еще в коридоре: это был маленький, пропитый насквозь старичок-бомж. Войдя в комнату, мы были вынуждены сесть от него подальше, у открытого окна. Не выражая ни малейшего интереса ни к нам, ни к своему существованию, задержанный тихо и невнятно отвечал на вопросы молодого следователя, одновременно выкладывая из карманов на стол всякую рухлядь.
Один из предметов вызвал неподдельную заинтересованность следователя.
— А это что?
— Ручка. Чтобы, эта-самое, писать.
— А, по-моему, это ручка для того, чтобы стрелять!
Версия молодого работника правоохранительных органов была подозрительно похожа на правду. Изделие действительно напоминало крайне специфический тип огнестрельного оружия, причем, судя по изношенности, не раз бывавшего в действии. До этого подобные вещи нам попадались лишь в фильмах, но после кризиса, видимо, изменились не только фильмы, но и ПРИЕМЫ ОБОРОНЫ БОМЖЕЙ тоже.
Формальности по заполнению протоколов заняли около часа. Но как же мы были счастливы, когда закончился весь этот бред! Дойдя, наконец, до факультета, мы сделали свое черное дело и отправились обратно на бульвар, где, по идее, нас должны были ждать девушки и Евгений Большой.
Евгений сидел мрачный, как туча. Девушки разбежались, видимо, уже давно, и другом нашим овладела скука. Реальным отображением этого служили пять бутылок с пивом, стоящих перед ним; причем из каждой было отпито примерно по глотку. Увидев нас, Евгений смерил наши радостные лица (облегчились!) ненавидящим взглядом и гостеприимно произнес:
— Угощайтесь, падлы…
Мы не преминули воспользоваться таким приглашением.
Однако, вскоре у меня стало возникать подозрение, что доза алкоголя в моей крови начала превышать допустимую норму. В таких случаях, конечно, нормальные люди едут домой и ложатся спать; правда, так поступают именно «нормальные» люди, но отнюдь не я. Поэтому мы решили покинуть насиженное местечко и отправиться на Старый Арбат. Пьяный сон в троллейбусах маршрутов № 31 или 15 стал для нас своеобразной технологией стопроцентного протрезвления. Ничем иным, по крайней мере, невозможно объяснить радостный возглас Евгения Малого, первого заметившего появление искомого транспорта:
— О, а вот и ВЫТРЕЗВИТЕЛЬ № 15 ползет!
Дорога до Арбатской Площади, конечно, мне не запомнилась. Так же как и путь пешком до «Смоленской». Зато запомнилась яркая картинка: Старый Арбат, процессия шизофреников, составляли которую КРИШНАИТЫ И ПРОЧИЕ, а вокруг шум, крики, ругань и пламенные речевки на счет «раз-два-три» (это, кажется, футбольные БОЛЕЛЬЩИКИ БЗДЕЛИ).
В конечном счете, взяв еще некоторое количество пива (видимо для того, чтобы не болела голова), мы расположились напротив местного джаз-бэнда и стали потреблять животворящий напиток в сочетании со столь же животворящей музыкой.
Сидящий рядом дядя проявлял к нам искренний интерес, подогреваемый, видимо, бутылкой водки, вызывающе торчащей из кармана его куртки. Он спросил покурить, получил желаемое и, решив, видимо, завязать разговор, участливо спросил, обращаясь ко мне:
— Вы любите джаз?
— Обожаю.
— А играете?
— Нет, у меня иная профессия.
— Какая же?
Лучше на такие вопросы не отвечать, знаю по опыту. Но, будучи не вполне нормальным человеком, интуицию свою я не услышал и бездумно ответил:
— Я психолог.
Боже, лучше бы я молчал! Лучше бы я сказал, что Я НЕ ПСИХОЛОГ, Я ПРОСТО ЛЮБЛЮ ДЖАЗ! Но было поздно. Через пять минут я уже знал все про сексуальные проблемы своего собеседника и психологические особенности его партнерши. С мольбой и грустью поглядывал я украдкой на своих товарищей, но они не вняли призыву. «Значит, ДО 43 ЛЕТ ПОЛОВУЮ ЖИЗНЬ ОНА ВЕЛА ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО С ДИССЕРТАЦИЕЙ?», — вежливо повторил я, изображая напряженное внимание. «Ну да», — почему-то грустно ответил дядя и отвернулся. Больше с его стороны не последовало ни рассказов, ни вопросов. «Слава Богу», — обрадовался я и невредимый вернулся к товарищам.
— Может, еще пива возьмем? — жизнерадостно вопросил Женька Большой.
Возражений не последовало.
— Надо только пустые бутылки выкинуть, мы же не в Туле, — озабоченно произнес я.
— Фигня-война! А ВОТ И УРНА! — ответил Евгений Большой, указывая на плотоядно смотрящего в сторону нашей тары алкоголика.
О’кей, ладно. Купили еще шесть бутылок «Жигулевского» (верный признак того, что деньги уже практически закончились), одну из них за неимением свободных рук положили ко мне в рюкзак.
Пить стало тяжело. Джазисты тоже устали и организовали, по выражению вольготно расположившихся вокруг местных бомжей, «стограммовый перерыв». Я раскрыл рюкзак, чтобы достать заветную бутылочку, но... увидел лишь кучу осколков и страшную пенную лужу внутри.
Хана. В сумке лежали зачетная книжка, свежеотпечатанный текст дипломной работы и документы для поступления в аспирантуру. В общем, это был тот случай, когда РЕПУТАЦИЯ ПОДМОЧЕНА оказалась полностью.
Ладно, что делать. Пришлось разложить свои вещи на весеннем солнышке, чтобы хоть чуть-чуть привести их в порядок, пока ребята отправились в ресторан «McDonalds» с той же целью, с которой мы посещаем обычно факультет.
Не прошло и пяти минут, как я заметил, что ко мне издалека, осторожненько приближается какой-то совершенно непонятный злобный молодой милиционер. Это что, намек судьбы на то, что я сегодня буду ночевать в отделении? Ну, даже если и буду, хрен с ним. Не привыкать, в конце-то концов.
Милиционер внимательно проверил документы у всех присутствующих бомжей. У них оказалось, как ни странно, все нормально. Тогда он подошел ко мне, и в нос мне ударил устойчивый запах перегара.
— Документы.
Я протянул ему паспорт, мало пострадавший от наводнения в моем рюкзаке.
— А ты не бомбист?
— А что похож?
— А хрен вас, чеченцев, разберешь…
ТАК Я УЗНАЛ СВОЮ НАСТОЯЩУЮ НАЦИОНАЛЬНОСТЬ. Спасибо тебе, оставшийся неизвестным старший сержант!
Однако, пора было ехать. Ребята отправились к метро «Смоленская», а я, допивая на ходу отвратительное «Жигулевское» — к «Арбатской». Добрался я туда без каких бы то ни было приключений.
Зато я привычно заснул в метро, и снилось мне, как обычно, одно и тоже: будто уже около полночи, и еду я домой. А дома пустота, и ехать туда надо лишь для того, чтобы поспать, а на следующий день опять напиться и потом снова ехать домой поздно и устало… Впрочем, автопилот меня не подвел, и, даже не успев толком проснуться, я вылетел из вагона точно на нужной станции, где с удивлением обнаружил, что, оказывается, ЭТО НЕ НОЧЬ, ЭТО ПРОСПЕКТ ВЕРНАДСКОГО. Что ж, очень хорошо. Теперь надо доехать до Раменок, где я практически стопроцентно смогу напиться уже в третий раз за этот день.
Я окончательно проснулся, только выйдя из автобуса. И не проснуться было трудно, ибо пространство вокруг клуба «Зеркало» было заполнено радостными людьми, а на импровизированной сцене играла какая-то шумная и не очень-то умелая рок-группа. Здесь 1) отмечался день рождения моей подруги детства Катерины; 2) отмечался юбилей профессиональной деятельности некоего якобы «продюсера» Антона по прозвищу Шелест. Больше всего впечатляло, что действо происходило в шаге от огромной ямы, вырытой, видимо, для ремонта теплотрассы (на дне ее упоенно танцевало несколько очень нетрезвых людей). Мысленно окрестив происходящее как «КОНЦЕРТ У КОТЛОВАНА», я отправился в гущу народа искать знакомых, чтобы с ними напиться.
Акция моя увенчалась успехом неожиданно быстро. Неподалеку от меня юная девушка Оля искала в огромном букете ПЯТЬ ЛЕПЕСТКОВ СИРЕНИ, чтобы загадать желание; некий молодой человек усиленно ей мешал. Увидев меня, они почему-то вдруг резко смутились, будто занимались чем-то постыдным, и радостно осведомились, хочу ли я выпить, сколько, с кем, и почему я приехал без девушки. Я успел ответить лишь на первый вопрос, и тут появилась виновница торжества, только что приехавшая на место действия.
Что тут началось! ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ КАТЕРИНЫ вызвал неподдельный энтузиазм окружающих. Выражения любви, обожания и преданности вплоть до неприличных предложений посыпались на Катю как из рога изобилия. Неизвестно откуда появилось вино, пиво, и вся наша компания человек из двенадцати (остальных удалось отсечь) мирно расположилась на заднем дворике клуба.
К этому времени там уже сидели двое сильно пьяных металлистов и в два голоса орали что-то из Сагадеева или Крупнова. Рядом с ними стояла едва початая двухлитровая бутыль пива, и было видно, что пить они уже просто не могут по чисто объективным причинам. Я скромно открыл себе бутылку «Старого Ямского» и расположился рядом.
— Дай попробовать, — неожиданно проснулся один из металлистов.
Я неожиданно оскорбился.
— Мужики, я у вас ничего не просил, и вы у меня ничего не просите, ладно?
— Погоди, — задумался другой, — ДВАДЦАТЬ РУБЛЕЙ ЗА ГЛОТОК ПИВА тебе хватит?
Я обалдел. Непочатая бутылка стоила бы дешевле почти в два раза. Отказаться было невозможно (впоследствии эти деньги мне, кстати, серьезно могли пригодиться). Я предложил ему бутылку. Металлист отпил немного и протянул мне деньги вместе с пивом. Таким образом, товарообмен был совершен.
Катя исчезла так же стремительно, как и появилась. Присутствие ее на этом празднике жизни едва ли составило сорок минут. Я опять оказался один, нетрезвый и грустный. Концерт все продолжался; неизвестные мне люди сменяли друг друга на сцене и что-то орали невыразительно пьяными голосами. Почти все из них, как сказал мне какой-то товарищ, были из Подольска. Ну, ради Бога, мне-то что, хоть с Подольска, хоть с Обнинска, только горшком не называй и в печку не ставь.
На сцене тем временем творились все более и более откровенные безобразия. ПЬЯНЫЙ ШЕЛЕСТ (как я уже упоминал, один из юбиляров), долженствующий вести концерт и следить за порядком валялся на земле, лежа на коленях сразу двух очень красивых и очень пьяных женщин. Шикарные их платья были сильно запачканы в грязи. Женщины, время от времени что-то нечленораздельно произнося, гладили Шелеста по голове и по очереди заливали в его рот небольшие дозы портвейна; реакции с его стороны на это не было ни малейшей. Надо ли говорить, что все это вряд ли могло вызвать в моей душе оптимизм.
Тогда я по непонятному наитию зашёл вовнутрь клуба, где, конечно же, почти никого не было. Лишь заглянув в одну из дальних комнат, я обнаружил там очень симпатичную и очень грустную девушку, нервно кутающуюся в пальто. Девушка, к моему немалому удивлению, отреагировала на мое появление довольно бурно:
— У тебя нет водки? Я так замерзла!
— Нет.
— Очень жаль.
Мы вдумчиво помолчали. В голове уже начали кружиться предательские мысли: может, она хочет, чтобы я ее согрел? А что, я могу, запросто!
— Как тебя зовут?
— Юля.
Боже мой! ОПЯТЬ ЮЛЯ! Я, наверное, когда-нибудь возненавижу это имя! Ну почему, почему они все Юли? Почему не Маши, Наташи или, на худой конец, Иры? Почему их всех одинаково зовут? Нет, это наваждение какое-то, наверное… Нет, я не то чтобы что-то имею против всех Юль этого мира, я не то чтобы имею что-то против этого имени, но я просто не могу понять, почему, почему едва ли не каждая случайная девушка, которая мне нравится, рано или поздно оказывается Юлей, и после этого все заканчивается! Это же просто какая-то мировая несправедливость!
Я предпринял последнюю попытку продолжить наше с ней общение, прекрасно понимая, что уже поздно.
— Хочешь, я тебе спою что-нибудь? — сказал я, взяв в руки валяющуюся рядом чью-то гитару.
— Хочу, — ответила она и посмотрела на меня с неприкрытым кокетством.
— САДИСЬ БЛИЖЕ, У МЕНЯ ТИХИЙ ГОЛОС, — сказал я и начал петь.
Нет уж, что-что, а голос мой тихим никак не назовешь! Девушка некоторое время посидела рядом со мной, но потом вернулась обратно на свое место, тем более, что в комнату ввалились несколько человек свирепого вида, довольно бесцеремонно кричащих друг на друга. Впрочем, к концу песни они вышли обратно наружу, оставив на память о себе только одного из них. Сей ЮНОША БЛЕДНЫЙ СО ВЗОРОМ ГОРЯЩИМ сразу же забился в угол и, не мигая, уставился на нас. Юля съежилась под этим взглядом и, не выдержав, вскоре вышла из комнаты. Я же продолжил концерт уже для себя.
Впрочем, не успел я допеть песню, как дверь едва не вылетела от тяжелого удара, в комнату ввалилась толпа народу с музыкальными инструментами в руках и начала спонтанно мне подыгрывать. После того, как песня закончилась, они попрощались и покинули комнату. Юноша остался и, все так же, не мигая и не говоря ни слова, продолжал смотреть на меня. Я запел снова.
Не прошло и минуты, как дверь в третий раз с грохотом отворилась, но ожидаемой толпы народа не появилось. Вместо этого в комнату лицом вперед упал в хлам пьяный Шелест. Он был совершенно невменяем.
Траектория его полета неопровержимо подсказывала, что наиболее вероятным результатом падения был бы перелом носа. К моему великому удивлению, ничего подобного не произошло. Перевернув Шелеста, я убедился, что он совершенно цел и, к тому же, в сознании.
— Где портвейн? — были единственные его слова. Звучало это почти как «где я?».
Я решил не заниматься благотворительностью и не везти его домой (к сожалению, мы жили по соседству). Вместо этого я положил гитару на место и отправился за пивом к палатке. Неизвестный юноша молчаливой тенью следовал за мной. Все время пока мы шли туда, пока я пил, и пока мы возвращались обратно, он не проронил ни слова.
Через некоторый небольшой промежуток времени настало начало одиннадцатого, и концерт, наконец-то, закончился. Все засобирались ехать по домам, и многочисленная компания, оставшаяся еще в клубе (в том числе и Шелест), вышла одновременно на остановку. Юноша без какой-либо просьбы с моей стороны купил мне пива и встал рядом, время от времени почтительно на меня поглядывая.
Но вот появился автобус. Для кучи измученных пьяных людей он был почти знаменьем божьим. Правда, когда посадка закончилась, шофер предупредил пассажиров по громкоговорителю, что направляется в парк, но горячие подольские музыканты и их возбужденные поклонники как-то не обратили на это внимания. Выпрыгнув из автобуса в самый последний момент, мы с тоской и искренним состраданием наблюдали, как ПОДОЛЬСК УЕЗЖАЕТ В АВТОПАРК.
Без труда дождавшись следующего транспорта, мы довольно быстро добрались до станции метро, но ждало нас там сплошное разочарование, ибо из-за ремонта станции метро «Воробьевы Горы», станция «Проспект Вернадского» закрылась куда раньше, чем мы ожидали! Впрочем, естественно, мы не стали единственными жертвами метрополитена. Остро переживая это НЕДОРАЗУМЕНИЕ В ПЕРЕХОДЕ, неподалеку от нас страдал также другой молодой человек, находившийся в той же стадии подпития, что и мы.
— Меня зовут Макс, — доброжелательно произнес он, — я вот думаю, скинуться что ли на тачку, если нам по дороге. Я еду на ВДНХ.
— А я на Выхино. Нет, вариант не пройдет.
Неизвестный юноша, по обыкновению своему, промолчал. Однако, размышлять было некогда, ибо именно в этот момент возле нас остановился красивый голубой троллейбус, следующий, как явствовало из таблички на нем до метро «Киевская». Почти интуитивно осуществив героический ПРЫЖОК В ТРОЛЛЕЙБУС, мы наконец-то успокоились.
Макс оказался весьма симпатичным парнем, лучше всего разбирающимся в женщинах и автомобилях. Через пару остановок у нас начался период необъяснимой эйфории (пиво к тому времени мы уже допили) и тогда МЫ ПЕРЕШЛИ С НИМ НА АНГЛИЙСКИЙ. Реакцию юноши было по-прежнему трудно понять, тем более, что он упорно продолжал молчать. Нас же с Максом крайне увлекло общение на иностранном языке, и потому мы сами не заметили, как добрались до «Киевской». Наш волшебный троллейбус помахал на прощание рогами, и мы ринулись в переход.
Удивительно, но метро все еще было открыто. Не теряя ни минуты, мы бросились догонять ПОСЛЕДНИЙ ПОЕЗД ДОМОЙ. Неизвестный молчаливый юноша неотвязно следовал за мной; Макс растворился, кажется, на той же «Киевской».
На «Таганской» мы узнали от местного милиционера, что по Калининской лини уже ничего не ходит, и остается ехать лишь по Таганско-Краснопресненской линии (куда мне, собственно, и было надо). Юноша сел в тот же вагон, что и я, все так же не проронив ни слова. И только после «Текстильщиков» он, став собираться на выход, неожиданно произнес абсолютно непередаваемо тошнотворным фальцетом следующие слова:
— А где находятся те самые ТЕПЛЫЕ ПОДЪЕЗДЫ В КУЗЬМИНКАХ?
Я почему-то не нашелся с ответом.
Он вышел, и мы не попрощались, а я еще две станции думал о превратностях судьбы и о его жутком голосе. Перевело мои мысли на другую тему лишь появление родной станции. Спустившись в числе немногих ночных пассажиров по грязной лестнице на улицу, я отправился в не очень-то далекий путь по холодной ночной Москве…
Дошел я до дома, разумеется, уже минут через пятнадцать-двадцать, сразу же упал на кровать, и, закрыв глаза, благодарил Бога, за то, что добрался, за то, что это уже ВСЕ…